Текст книги "По обстоятельствам, без обязательств (СИ)"

Автор книги: Дасти Винд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9

Мы не видимся с Лёшей два дня. Переписываться он не любит – а говорить, как я понимаю, ему особо нечего. Вечером того дня, когда его бывшую жену угораздило вписаться в столб, я получаю от него цветы и любимый ликер. И все же их приносит курьер. Ему на шею не кинешься, не поцелуешь, не пригласишь войти.

А Лёша там, со своей женой, которая и не жена ему вовсе, и детьми. Сначала он возил их в больницу, потом остался с ними ночевать. Утром отвез в школу и садик, а днем забрал бывшую жену из больницы.

Меня жутко злит эта ситуация, но ведь он делает все правильно, верно? От его простого благородства думаю о нем все чаще и все сильнее злюсь на эту самую Анастасию.

Вот что ей надо? Лишилась одного, захотела вернуть бывшего? Очень вовремя. Бороться мне с ней? А как вести себя с детьми? Или на все плюнуть и ничего не делать?

Мне нужен совет, потому что одно я понимаю со всей ясностью – я не хочу терять своего защитника.

Моя лучшая подруга по части советов в личной жизни не помощник. И вообще у Веры жуткий токсикоз, и я не хочу беспокоить её лишний раз.

Поэтому я собираюсь с духом и еду к маме.

Она не будет мне рада. Она вообще никому не рада. Её одиночество – это её счастье.

Мне кажется, когда отец ушел, она закрыла некую дверь внутри своей души, и ключ не сохранила – выбросила. Её любовь... Нет, она была и есть, и любовь, и забота, но меня никогда не покидало чувство, что это все не от сердца, а будто по науке. На автомате. Постольку поскольку. Брат говорил, что раньше мать не была такой. Но другой я её не помнила.

Она никогда мне не звонит, а когда звоню я отвечает односложно, словно торопится свернуть разговор. Я люблю её. Люблю, как никого и никогда, и тем больнее понимать, что она меня так любить не будет.

Ей не нужна моя любовь.

– Привет.

Мать хмуро оглядывает меня с головы до ног.

– Здравствуй, – пожимает плечами и, запахнув кофту, кивает. – Ты надолго?

– Не очень. Хотела поговорить.

– А больше не с кем?

– Хотела к тебе.

– Тебе сколько лет, чтобы хотеть ко мне?

– Мне уйти?

Мама отступает в сторону.

– Ладно уж.

Прохожу на кухню, ставлю пакет на стул.

– Что в пакете?

– К чаю.

– Мне не надо.

– Мам.

– Я не бедствую. У меня нормальная пенсия. А ты что в рабочее время приехала? Опять уволилась?

– Обеденный перерыв.

– О. Не доставай. Я сказала, мне ничего не надо.

Вытаскиваю все же её любимый мармелад. Она не будет его есть. Даже не притронется.

Ставит кипятить чайник. Не оборачиваясь ко мне, подходит к окну, скрещивает руки на груди.

– Так что ты хотела?

– Твоего совета.

– Из меня плохой советчик.

– Нет, хороший.

Она пожимает плечами в ответ и молчит.

Поэтому начинаю рассказывать:

– Я познакомилась с мужчиной. Хорошим мужчиной. Заботливым, внимательным, спокойным, уверенным в себе.

– Они все поначалу такие.

– Нет. Я видела его с детьми. Он – со всеми такой. Со всеми, кого любит.

– С детьми? – мама чуть оборачивается. – Он женат?

– В разводе. У него двое детей. Он их очень любит.

– Это хорошо. Я тебе поверю. Но тогда – он редкий экземпляр.

– Знаю. Но его бывшая жена это тоже поняла. Теперь я в замешательстве. Она была второй раз замужем, развелась, и снова ищет с ним встреч.

– А он что?

– Он любит своих детей.

– Если не дурак, он не будет путать детей и бывшую жену. А она свой выбор сделала. Поздно пить Боржоми, когда почки отвалились.

– А что делать мне?

Мама оборачивается и смотрит на меня. Чайник, фыркнув, начинает свистеть.

Мама, мамочка, сколько же раз я вот так приходила к тебе, чтобы просто побыть рядом. А ты всегда прогоняла меня.

Я готова была спать под твоей дверью, только бы ты знала, что я у тебя есть.

– По-моему, у тебя было достаточно мужиков, чтобы ты знала ответ, – сухо произносит мама.

– Таких не было.

– И у меня не было. Знаешь, мужчины меняются, когда находят других женщин. А они все находят, поверь. Только одни после этих женщин ещё больше любят своих жен, а другие начинают их ненавидеть. Что делать тебе? Ничего. Любишь – люби. Не тяни его к себе, он – не пес на поводке. Захочет – сам разберется. Не захочет – переживешь.

Пока она говорит, я беру с мойки чашки, ставлю их на стол. Достаю коробочку с чаем из своего пакета, но мать уже разливает заварку из маленького френч-пресса.

Чай мы пьем в тишине. Мама не берет мармелад.

Оставляю его на столе.

– Забери. Мне не надо.

Кладу пачку обратно в пакет. Иду в прихожую. Но вдруг мама спохватывается:

– Да, забыла совсем. Нужно съездить на кладбище. Ограду покрасить. Кусты подравнять.

– Когда ты хочешь?

– Мне все равно.

– На этих выходных?

– Договорились. Пока.

Захлопывает дверь прежде, чем я успеваю ответить.

По времени мне уже пора ехать к Ларионову. Но я что-то нервничаю, поэтому, заведя машину, остаюсь на улице и достаю из бардачка пачку сигарет и зажигалку.

– Здравствуй, Лина.

От неожиданности роняю тлеющую сигарету прямо под ноги, прямо на замшевые туфли. Подскакиваю, как коза на склоне, спихиваю с носка окурок и затаптываю его в праведном гневе.

– И тебе, Витя, не хворать, – отвечаю зло и сипло. Не докурила, не успокоилась. Он не вовремя. А не вовремя для него теперь – всегда.

Поднимаю окурок и несу к ближайшему мусорному бачку у подъездной скамейки. Оборачиваюсь – Витя всё ещё стоит у моей машины.

Прохожу мимо него, к водительской двери и все же не могу удержаться – глубоко вдыхаю, ловя аромат его туалетной воды.

– Алина, прости меня.

– Простила уже. И отпустила.

– Быстро... Ты здесь по работе?

Я открываю дверь и, придержав её, смотрю поверх, на собеседника.

Похудел, осунулся, но как всегда при параде.

– По работе.

– А я здесь живу. Снимаю квартиру. Я ушел от жены.

– Бывает.

– К тебе. А твой новый ухажер меня выгнал, когда я приперся с чемоданами.

– Ты просто припозднился. Ладно, удачи.

– Постой, – Витя же адвокат. Последнее слово всегда за ним, даже если его говорит подсудимый.

– Вить, мне некогда, – хочу захлопнуть дверь, но Виктор успевает придержать её. Не боюсь отхватить ему пальцы, но он сильнее.

– Да погоди же! – тянет на себя с таким видим, словно я собралась покончить жизнь самоубийством, а он пытается меня удержать. – Нам надо поговорить!

– Не о чем!

– Есть о чем! О твоем любовнике!

От неожиданности отпускаю дверь, и Витя едва не падает в траву. Встряхивается, поправляет пиджак, бросает отрывисто, но без ехидства:

– Спасибо.

– Так что ты хотел сказать?

– Я часто видел тебя вместе с ним...

– Ты за мной следишь?!

Витя шумно выдыхает и возводит глаза к небу, прежде чем выдать честное:

– Да. Я... Мне надо было тебя видеть.

– Витя, ты сам все испортил.

– Знаю. Знаю... Но... Алина, этот человек с тобой... Он до сих пор со своей бывшей женой. Она разводилась с очередным мужем, а этот твой... Он везде ходил с ней. Он выкупил ей квартиру. И там были не маленькие деньги.

Как ледяной воды в лицо плеснул.

– Откуда ты знаешь?

– Развод вел адвокат из нашей коллегии. Я видел их вместе.

– Спасибо. Пусти дверь.

– Алина. Алина, не верь ему. Ты слышишь? Ему нужна его семья! Он хочет вернуться!

– А какая тебе разница, Витя? Или у тебя патент на то, чтобы делать мне больно?

– Прости... – он выглядит растерянным, раздавленным, жалким. – Прости...

Отпускает дверь, и я с силой захлопываю её, не забыв крикнуть на прощание:

– Пошел к черту со своим "прости".

И все же его слова падают на благодатную почву.

Не слишком ли рано я возвела Батурина до звания идеала и рокового мужчины моей жизни?

Так как день рабочий, и впереди интервью, я всю дорогу пытаюсь выбросить из своей головы все лишнее, не имеющее отношения к делу. От этого ещё больше погружаюсь в себя и один раз едва не проезжаю на красный. Резкий гудок вроде бы приводит меня в чувство, но на парковке перед офисным зданием, где располагается фирма Ларионова, на меня, сдавая задом, выскакивает шустрая десятка и едва не притирает правое крыло. Я бы и могла проехать, но злость нужно скинуть. Жду, пока водитель поровняется со мной, но только заметив за рулем молодую девчонку, которая, вытаращив глаза, испуганно смотрит на меня, придерживаю злобный окрик и с раздражением замечаю:

– Смотрите в зеркала.

– Извините, – отвечает так тихо, что я вроде как читаю это слово по губам.

Все мы ошибаемся, разве нет?

Фирма Ларионова находится в правом крыле нового офисного здания и, собственно, все правое крыло и занимает. В левом, как я успеваю прочитать на табличке, пока жду у двери ответа администратора, охранное предприятие. Похоже, Ларионов и браткам своим нашел местечко. Верх благородства.

– Проходите, пожалуйста. Прямо по коридору, по лестнице и направо, – через динамик сообщает мне администратор.

На втором этаже меня встречает секретарь Ларионова – девушка лет двадцати, на голову выше меня, с таким богатством в декольте, что я сама не могу им не восхититься и задерживаю взгляд на узком вырезе дольше, чем нужно. Я не фанатка хирургических манипуляций и сама даже на уколы не соглашусь никогда в жизни, но смелости таких молодых красавиц могу только позавидовать.

Интересно, кого взял в секретари Алексей?

– Добрый день, Алина! – Ларионов поднимается мне навстречу из огромного, мехового кресла. Стоит мне переступить порог кабинета бизнесмена, как тут же вспоминаю не раз подтвержденный на личном опыте факт –  "авторитетские" замашки со сменой вида деятельности не исчезают. Одна стена увешана оружием, другая – чучелами голов животных. На потолке люстра, как для бального зала – слишком много хрусталя. Сам потолок – некий аляповатый шарж на Сикстинскую капеллу. А за спинкой кресла, у стены – бар со стеклянными дверцами, забитый дорогим алкоголем под завязку.

Меня здесь смущает все – и огромный черный стол на массивных ножках, и внушительные кресла, и оружие, и головы животных. Я чувствую себя Белль, которая зашла в гости к изрядно постаревшему и схуднувшему Гастону.

– А человеческих голов у вас нет? – интересуюсь, проходя мимо трофейной стены. Бизнесмен со всей серьезностью отвечает:

– Таксидермист не согласился бы заниматься с таким материалом. Как вам моя скромная обитель?

– Скромная? А вы шутник.

– У меня хорошее настроение, – Ларионов идет мне навстречу, улыбаясь во весь рот. Меня и от улыбки его уже мутит. – Прошу, присаживайтесь. Кофе или что покрепче?

Он кладет руку мне на спину, ладонью проводит до поясницы и, остановившись на изгибе, чуть подталкивает меня к одному из кресел. От сомнительного жеста не уклоняюсь и руку Ларионова не сбрасываю – неприятно, конечно, но  возможно, без подтекста.

– Кофе будет достаточно, спасибо, – еще раз обвожу кабинет задумчивым взглядом, прежде чем задать первый серьезный вопрос. – А вы не считаете, что для недавно созданной организации, не успевшей ещё занять нишу на рынке, вклад в уставный капитал в виде свободных денежных средств или хотя бы спецоборудования был бы полезнее подобных роскошеств?

– Не мне вам говорить, что такое деловая репутация, – с усмешкой отвечает Ларионов.

Я жду продолжения, но мой собеседник только молча ухмыляется, явно полагая, что выдал невероятно остроумный ответ.

– И вы считаете, что репутация начинается с кабинета директора? – уточняю я.

– Несомненно. Так я заявляю о своих стремлениях, статусе, победах. О том, что со мной шутки плохи.

Я на мгновение задерживаю взгляд на Ларионове. Он изображает опасную улыбку, проще говоря – оскал.

– Понятно, – опускаю глаза и достаю мобильный. – Начнем?

– Всегда готов.

Я не выхожу за рамки обычного перечня вопросов, но хочется спросить и про прошлое, и про источники начального капитала, и про "трофеи". Только незачем. Пусть неэффективность текущей стратегии Ларионова доказывают его финансисты и экономисты. Ну, а если не повезет с персоналом – то конкуренты.

– Спасибо, – благодарю в конце. – За то, что уделили время и поделились своей историей. Где я могу взять фотографии?

– Уже уходите? Может, согласитесь поужинать со мной? Не для протокола, конечно.

О, это далеко не протокол.

– Прошу прощения, но меня ждут на работе.

– Только на работе?

Изображаю на лице милую улыбку.

– И дома тоже.

Я поднимаюсь, Ларионов следом.

– Не вижу кольца на вашем пальчике, – не успеваю удрать – он ловит мою руку для поцелуя. – Поэтому имейте в виду – в полку ваших поклонников, толпящихся у порога в вашу опочивальню, прибыло.

​​​​​​Фу.

– Спасибо. Учту.

Он провожает меня до двери, опять гладит по спине, но в этот раз спускается гораздо ниже положенного, и я, ускоряя шаг, ускользаю от его прикосновений.

– До свидания, – оборачиваюсь и уже без улыбки уточняю. – Так где я могу взять снимки?

– Ника, покажи нашей гостье подборку фотографий, – усмешка Ларионова становится совершенно гаденькой. – Всего доброго, Алина. Надеюсь, мы ещё увидимся.

– Удачного дня!

Он закрывает дверь, а я подхожу к столу его секретарши. Та разворачивает монитор экраном ко мне.

– Вот, выбирайте, – и, протягивая мышку, задевает стопку бумаг. Часть падает к моим ногам, и я, на автомате, приседаю и начинаю их собирать. Мне не интересно, что на них написано, но взгляд цепляется за знакомую фамилию.

"Алексей Алексеевич Батурин. ООО "Аркада"." Дальше список объектов, тендеры... По датам на месяц вперед.

– Спасибо, – Ника вырывает у меня листок из рук.

– Пожалуйста. Контрагенты? – как бы между прочим интересуюсь я.

Ника насмешливо смотрит на меня.

– Ага, конечно. Конкуренты.

– Ммм, – тяну я и, поднявшись и поправив юбку, оборачиваюсь к монитору.

Все организации, изучающие рынок, составляют список реальных конкурентов. Но Ларионов превзошел мои ожидания. И список домов, и тендеры... Будущие? Вот что меня смутило. Надо бы рассказать об этом Алексею.

Но Алексей снова занят. Говорит, что постарается заглянуть вечером, но вечер проходит, а его все нет. Не знаю, на работе ли он или снова со своей бывшей женой играет в благодетеля – мне плевать. Порыв помочь ему и предупредить о Ларионове вспыхивает и истлевает под пламенем обиды.

С Алексеем мне надо говорить о другом – о его бывшей жене и их отношениях. Теперь я точно уверена, что этого разговора нам не избежать.

Но когда в час ночи раздается стук в дверь, и Алексей, с порога поймав меня и прижав к себе, сообщает мне в губы, чтобы собирала вещи, я просто теряю дар речи и способность связно мыслить.

– Стой, куда? Что случилось?

– Мы едем на рыбалку.

Мотаю головой.

– Какая рыбалка? Мне завтра на работу.

– Позвони, скажи, что заболела. Они тебе больничный должны за зуб, не забывай.

– Но... Мы куда...

– В один старый дом за городом, – Алексей, улыбаясь, выкидывает брови. – Так ты едешь со мной или как? Меня все окружающие немножко подзадолбали, и я хочу теперь, чтобы нас никто не трогал. Хоть денек. Согласна?

Через пятнадцать минут я бросаю рюкзак на заднее сидение его пикапа и, ежась спросоня, залезаю на пассажирское. Алексей протягивает мне стаканчик с кофе. Обхватываю презент ладонями и стучу зубами.

– Блин, как ночью-то холодно.

– Приедем, печку натоплю, – Лёша смаргивает и щурится в темноту. – По дороге заедем в бистро, возьмем что поесть на утро. А завтра будем варить уху.

Глоток кофе будит во мне здравый смысл.

– Лёш, ты совсем с ума сошёл? Какая уха? Нам точно надо ехать?

– Точно, – он поправляет зеркало заднего вида. – Начальству своему напиши, пока в городе. В моей деревне связи нет.

Настороженно слежу за тем, как он заводит машину.

– Лёш, все нормально?

Он замирает на мгновение, а потом, убрав руку с рычага коробки передач, кладет ладонь мне на колено. Я не свожу с него глаз. Он устал и выглядит старше, чем есть на самом деле. Силюсь понять, чем обязана такому порыву, но, чем дольше вглядываюсь в лицо Алексея, тем больше запутываюсь в себе и в нас.

– Мы отчего-то бежим?

Он только пожимает плечами.

Что-то ещё есть в его взгляде, какая-то немая просьба, но я не успеваю спросить или даже подумать, как Алексей наклоняется ко мне и, коснувшись моих губ своими, замирает.

– Ты устал, – выдыхаю я.

– Устал, – шепотом соглашается он. – Без тебя.

Хочу обнять его, но кофе мешает. Алексей забирает стаканчик и, поставив его на приборную панель, кладет голову мне на плечо, обнимая за талию. Я касаюсь пальцами крепкой шеи, глажу затылок, ероша волосы, наслаждаюсь теплом и запахом моего мужчины, за одно движение из непонятного и далекого ставшего простым и близким. Мне теперь не хочется ни о чем его спрашивать, выяснять, утверждать, говорить без конца. Искать истину. Потому что истина между нами – в тишине.

Это либо чудовищный самообман, либо мы соприкасаемся не только телами, но и душами. Я будто чувствую все, чем он живет сейчас. Что принес с собой, без слов и сожалений в эту ночь в мой дом, в мой сон и в мои объятья.

Если я права, скоро он сам мне все расскажет.

И вместе мы решим, что делать дальше.

– Алина, – он запрокидывает голову, смотрит на меня снизу вверх, довольный, как кот, которого чешут за ухом после сытного обеда. – Знаешь, в чем дело?

– В чем, мой хороший?

– Я просто люблю тебя.

Глава 10

Мы едем в глушь – это даже не деревня, а три двора на опушке леса, у реки. Через лес от дороги сюда тянутся провода по желтым, деревянным столбам, остовы которых выхватывает из темноты свет фар. Электричество тут есть. И больше ничего.

Темень – хоть глаз выколи. Выхожу из машины и снова трясусь от холода. Лёша глушит машину – и мир погружается во мрак. Я вижу только Млечный путь и движущиеся среди света звезд точки самолетов. Трещат сверчки, кузнечики, в заводи квакают лягушки. Для городского жителя такие места – мистика, колдовство, сказка. Кто бы мог подумать, что звезд так много, а ночь может быть такой темной?

Лёша включает фонарик, и я прикрываю ладонью глаза.

– Сразу в дом или погуляем?

– Ты вроде хотел спать?

– Успеется.

Мы идем к реке. Она совсем рядом, в паре десятков метров. Берег низкий, сырой. Кроссовки скользят по мокрой траве. Лёша отводит фонарик, и остается только речная гладь с бликами в отражении. Странно, о таких местах не думаешь всуе, но их, оказывается,не хватает.

Беру Лёшу под локоть.

– Что это за место?

– Деревня Лягушавка. Здесь жила моя прабабушка. Долго жила, до ста двух лет.

– Ничего себе. Одна? Тут же три дома всего. И не боялась?

– Чего здесь бояться? Людей-то тут нет.

– Ну... Что плохо станет...

– Вот не боялась. Она никогда о своем здоровье не думала. А деревня раньше большая была, – Лёша вскинул фонарик и посветил вдоль реки. – Видишь?

– Остров?

– Отмель. А под водой – дома. То, что осталось. Канал какой-то рыли – деревню и затопило. Все в основном в города переехали, получили квартиры. Прабабушка тоже получила. И отправила туда старших детей. А сама тут осталась. Она город терпеть не могла.

Что-то булькает в воде, у самого берега. От неожиданности я подскакиваю и висну у Лёши на руке.

– Радость моя, это всего лишь сом.

– Так близко?

– Тут омут.

– И черти есть?

– Не знаю. Но бабушка говорила, что там водяной живет. Заглянешь в тину – он и утащит.

– И ты не заглядывал?

– Я там купался.

Я тихо смеюсь, а потом, кое-что вспомнив, спохватываюсь:

– У меня же удочки нет.

– Я три захватил. Одну на всякий случай.

– А червяков?

– У местных возьму, – Лёша достает телефон. – Кстати. Рассвет совсем скоро. Спать или тут встретим?

– Мне кажется, я никогда рассвет не встречала. То есть вот так, на природе.

– Я сейчас стулья складные принесу и плед, – Лёша протягивает мне фонарь. – Не боишься?

– Тут же нет людей.

– Вообще-то есть. Егерь местный. Андрей Валентинович. Он то с топором ходит, то с ружьем.

– Ну не маньяк же.

– Да кто его знает. Короче, сейчас приду.

Лёша уходит, светя себе фонариком с телефона. Я опускаю луч своего в землю и смотрю на воду. Этот вид меня завораживает.

Что-то двигается сбоку. Я, естественно, пугаюсь и направляю фонарик туда. Всего лишь ветер поднимает прутья растущей на берегу ивы. Вроде бы ничего страшного, но я не могу смотреть в темноту между ветвей. Мне там что-то мерещится.

Лёша приносит стулья и плед. Стул такой здоровый, что я, скинув кроссовки, забираюсь на него с ногами. Заворачиваюсь в плед, а Лёша садится рядом. Спрашиваю, касаясь его руки.

– Не замерзнешь?

– Нет. А что, согреть меня хочешь?

– На одном стуле не уместимся, это, конечно, жаль, но пледом поделиться могу.

Лёша вплотную придвигает свой стул к моему.

– Делись.

Я поворачиваюсь боком, прижимаюсь к теплому плечу. Лёша просовывает руку под подлокотником и кладет ладонь мне на колено.

Сна ни в одном глазу. Зато Лёша засыпает почти мгновенно. Я пялюсь на реку и небо, и вроде бы начинаю дремать, но тут снова ловлю движение у ивы. И это точно не ветки – там, среди них, стоит человек.

– Лёша, – вздрагиваю и приподнимаюсь.

Алексей что-то бурчит в ответ и не просыпается, а у ивы уже никого нет. Как я могла в темноте кого-то видеть? И почему этот кто-то светлее, чем все остальное?

– Лёша...

– Да? Что?

– Лёш, я, кажется, видела приведение.

– Ммм, – Лёша протирает глаза. – Чего оно хотело?

– В смысле? Я откуда знаю?

И Лёша, отведя взгляд от моего лица, смотрит в сторону ивы. Я едва удерживаюсь от желания накрыться пледом с головой, а Лёша, зевая, кивает на дерево.

– Там что ли?

– Да. А как ты догадался?

– Его там все видят. Вроде утонул тут кто-то, когда вода пошла и дома залило.

– Что, правда?

Лёша смотрит на меня.

– Серьезно?

– Что? – недовольно спрашиваю я.

– Ты боишься привидений?

– Я в них верю.

– Ясно, – Лёша скидывает плед и поднимается на ноги. Протягивает мне руку.  – Пошли.

– Туда? Не пойду.

– Почему?

– Не знаю.

– Хочешь верить в привидений? А мне вот больше нравится правде в глаза смотреть. Больновато иногда, зато идиотом себя не чувствуешь.

– То есть я сейчас идиотка?

– Ааай... Идем, женщина.

Хватаю его за руку, и он рывком поднимает меня так, что плед падает на землю. Не успеваю его поднять. Лёша берет со своего кресла фонарик и, не отпуская мою ладонь, тянет к иве. Там определенно кто-то стоит, за ветвями. У меня, кажется, волосы на голове встают дыбом.

– Лёша...

– Тихо.

Всего несколько шагов, и мы оказываемся под тугими прутиками, опускающимися до самой земли. Лёша протягивает руку с фонариком и откидывает ветки в сторону, обнажая огромную рану на стволе дерева. Кора тут спала большим пластом и на месте неё остался голое, почти белое тело ивы.

– Вот так, – Лёша трогает ствол. – Последний год живет. Погибнет – и никаких привидений. Понимаешь? Вот и вся правда.

– А я бы хотела...

– Что? – Лёша оборачивается.

– Чтобы привидения были. Потому что это значило бы, что там, дальше, есть путь. И те, кто уходят, на самом деле уходят, а не перестают существовать.

Прутики медленно опускаются, чертят на земле зигзаги. Лёша делает шаг ко мне и обнимает – крепко, тесно и тепло. Кладу голову ему на грудь, а сердце его стучит так, что даже почти не слышу слов, которые он произносит надо мной.

– Прости. Прости меня.

Тут не за что просить прощения. Он не виноват ни капли, и я не сержусь. Поэтому, вздохнув, поднимаю голову и чуть улыбаюсь ему.

– Забудем, хорошо? Это все глупости.

– Совсем не глупости. Мне бы...

– Лёш, не надо. Давай, просто не будем об этом говорить.

Алексей, вздохнув, кивает. Отводит глаза, смотрит на реку и замечает тихо:

– Светает.

Тут и я понимаю, что фонарик выключен, а мы все же видим лица друг друга.

– Вот и не дала тебе поспать, – говорю недовольно, с обидой на себя. – Извини, что разбудила.

– Днем поспим. Или не поспим, – уже весело отвечает Лёша. – Хочешь, подреми сейчас. Я пока удочки принесу и червей возьму.

Мы медленно бредем обратно, к берегу. Со стороны домов низко, хрипло, как-то пропито, горланит петух.

– Да нет, спать как-то... не... – замираю у кресел-раскладушек. Плед, который я точно не успела поднять с земли, лежит на моем аккуратной горкой.

– Лёша, а про утопленника, про которого ты рассказывал... Это правда?

– Это женщина была, – поправляет Лёша. – Да, правда. Прабабушка всегда светильник на окне ставила. Говорила вроде как для неё. Чтоб она на свет шла и по берегу погулять могла. А что?

– Да нет, – сажусь в кресло и обнимаю плед. – Ничего. Включи, пожалуйста, фонарик.

Может, плед поднял егерь, который, оказывается, вышел проверить, кто там ходит по берегу. Может, и нет никакой мистики, и эти мои выдумки безнадежны. Но я хочу, чтобы они были. Просто существовали рядом со мной.

Лёша уходит с егерем, за червями. А я сажусь в кресло и... засыпаю. Рассвет и всю романтику, конечно, пропускаю. Когда открываю глаза, солнце уже палит вовсю, а Лёша ходит вдоль берега, проверяя расставленные у реки удочки. Сползаю на край кресла и потягиваюсь, отбросив плед. Уже через миг – в Лёшиных объятьях. Хорошо так, что ноги подкашиваются.

– Доброе утро, – шепчет он между поцелуями. – Кушать хочешь?

– Хочу...

Мы едим булочки, которые забрали вчера из бистро. Пока Лёша ходит за чайником в дом, начинает скакать одна из удочек. Я не ас в подсечке, но сегодня мне точно везет, потому что легко и просто достаю карася. Бросаю его в большое ведро, а он так лупит хвостом, что едва его не переворачивает. Понятия не имею, куда девать этого драчуна. Оборачиваюсь, а позади стоит Алексей.

– Может, поможешь?

– А зачем? Рыбачка из тебя отменная.

– Вот спасибо.

– И червяков не боишься?

– Дай мне выпить кофе – и я точно расхрабрюсь.

Алексей отдает мне в ведение одну удочку. Наблюдает так внимательно, что это немного раздражает.

– Экзаменуешь?

– Да нет. Просто ты так изящно все делаешь. Не брезгливо, а как-то... аккуратно очень. Отец научил?

Усмехаюсь не без горечи.

– Брат. Отойди.

Закидываю далеко, подтягиваю. Люблю это ощущение – удочка чуть дрожит в руках, когда леску тащит река.

– Сто лет не рыбачила.

– Всё рестораны да базы отдыха как место для свиданий?

Поджав губы, бросаю насмешливый взгляд на собеседника.

– А ты многих своих девушек водил на рыбалку?

Алексей отворачивается. Смотрит, щурясь на реку, на глади которой играет солнце.

– Только бывшую жену. Давно. Ещё до брака.

– Она бы и сейчас была не против сюда съездить, правда? – думается мне, момент для этого вопроса я подобрала удачный.

Лёша, все ещё созерцая речку, отвечает нехотя.

– Правда. Но это уже неважно. Десять лет она терпеть не могла это место.

– Почему?

– Откуда мне знать. Говорила, делать тут нечего. После свадьбы она сюда больше не ездила. Дом мы забросили, – Лёша, вздохнув, с досадой отмахивается от назойливого комара. – Вернулся только после развода. Починил кое-где, подкрасил, вымыл, что-то выкинул. Теперь хоть видно, за что налог плачу.

Всё это очень интересно, но мы отклонились от темы. Я долго смотрю в спину Алексея, прежде чем решаюсь спросить:

– Она хочет тебя вернуть?

– Да.

– И что мне делать?

Он, наконец, оборачивается. Улыбается чуть, мягко и тепло.

– А тут тебе ничего делать и не нужно. Этот вопрос решен. Я сейчас там, где хочу быть, с женщиной, с которой хочу остаться.

– Ещё месяц назад ты сказал мне, что попытаешь счастье с другой... – я морщу лоб, силясь вспомнить его слова. – Что вы можете быть вместе. Почему теперь все изменилось?

– Не изменилось. Я говорил о тебе.

Я на мгновение теряю дар речи.

– Но... Почему? Почему ты меня не остановил? Я же не поняла ничего!

– Ты пожелала мне удачи и ушла. Спокойная и веселая. Легко отказалась от нашей игры. И я... Не думал, что рассказав все, как есть, что-то бы изменил.

– Не думал он, – я скрещиваю руки на груди. – Потому что нечего говорить загадками.

Лёша кивает и снова отворачивается. Тишина становилась тягучей и нудной. Теперь разве имеет значение, кто что думал месяц назад?

Я поднимаюсь с кресла и иду к нему. Обнимаю сзади за талию, прижимаюсь лбом между лопаток. Вздыхаю глубоко и закрываю глаза.

Месяц назад в моей жизни были Виктор и гаснущая, ноющая, хроническая надежда на совместное будущее. Согласилась ли бы я тогда на предложение Лёши так просто и со спокойной душой, как сейчас, когда мне не пришлось выбирать?

Не знаю. Но все сложилось легко и правильно лишь потому, что пришло время.

Лёша накрывает мои ладони своими. А позади нас, ещё далеко, но уже неотвратимо, раскатывается низко и ворчливо первый весенний гром.

Алексей оборачивается, а вслед за ним и я. Над лесом, поднимаясь ввысь, как клубы дыма, тянутся грозные, сизые тучи.

– Дааа, – задумчиво произносит Лёша. – Похоже, уху мы будем варить на печи.

Мы торопливо начинаем переносить все в дом. Лёша сматывает удочки, я собираю посуду. Дом маленький, старый, кособокий, но чистенький и ухоженный. Крыльцо не скрепит, а в сенях тепло и пахнет деревом – от дров в углу. Оставляю, что унесла, на тумбочке у входа.

– Проходи в дом, – командует Лёша, когда я налетаю на него в дверях. – Остальное сам принесу.

– Окей.

Почему-то здесь хочется ходить только на цыпочках. Кухня маленькая, а печь вовсе не похожа на ту, на которой ездил Емеля – она угловая, занимает не так уж много места, а сбоку, на метровой высоте что-то вроде широкой ступени – не лежанка, а, наверное, варочная поверхность, с черной пластиной поверху. Трогаю белый бок печки – теплый, но ладонь терпит.

– Греет? – интересуется вернувшийся хозяин дома.

– Ещё как.

Оглядываюсь по сторонам. Напротив – окно и мойдодыр, к которому, пройдя мимо меня, направился Лёша. За окном – палисадник, заросший лебедой, а между двориком и лесом только низкий забор. Близость к природе, ничего не скажешь.

Пришедший с грозой шквалистый ветер гнет молодые деревья в пролеске, воет на чердаке и стучит ставнями.

Вдруг гром грохает так низко и оглушительно, что я пригибаюсь от неожиданности. Его раскат такой долгий и оглушительный, что у меня душа уходит в пятки. Вот теперь мне хочется в город. Там спокойнее, много людей, и гроза не страшна за бетонными стенами.

А тут что? Старое дерево и труха.

– Испугалась? – Лёша обнимает меня со спины и кладет руки мне на живот. – Так ведь ничего страшного.

Мы вроде собрались варить уху, но его ладони такие теплые после горячей воды, что я прикрываю глаза и вздрагиваю, ощущая нарастающее желание. Лёша понимает мою немую просьбу. Разворачивает меня к себе и целует в губы – крепко, долго, так, что я постанываю от наслаждения на каждое движение его языка. Лёша бедрами толкает меня назад. Не глядя, вытянув руку, распахивает дверь в другую комнату. Тут прохладно и сумрачно до первого высверка молнии. Пахнет грозой и сиренью. Лёша ведет меня куда-то, мы не размыкаем объятий, я не слежу за каждым нашим шагом. Я слышу только его дыхание и гром. Диван, на котором мы оказываемся, длинный и мягкий, не особо широкий, и когда Лёша приподнимается надо мной, я ловлю себя на мысли, что что-то подобное уже было в моей жизни. Полумрак, диван, невыразимая любовь к мужчине, что целует и обнимает меня и торжество моей женской чувственности.