Текст книги "По обстоятельствам, без обязательств (СИ)"

Автор книги: Дасти Винд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Слушай, Леш. Я бы не хотела свои проблемы перевешивать на тебя. Я сдам все в химчистку.

– Да брось, – он отмахивается. – Все нормально. А в химчистку их не возьмут. Побояться окончательно испортить. Посоветуют купить такие же, но новые.

– Ты так осведомлен в этом вопросе.

– У меня двое детей.

– С женой поссорился?

– Развелись.

– Бывает.

Алексей кивает в ответ и уходит. Я, подперев щеку рукой, смотрю на фотографию над столом – там женщина, довольно молодая и мужчина, лет на десять, если не пятнадцать, старше неё. Мужчина по форме. Кажется, военный летчик. Позади них как раз взлетная полоса. Солнце слепит, лето – женщина, улыбаясь, щурится, а мужчина хмурится. Алексей здорово похож на летчика.

Кофеварка щелкает, и я подскакиваю от неожиданности. Где-то дальше по коридору шумит вода, а мне даже лень встать. Кладу голову прямо на стол и смотрю на маленькие часы, встроенные прямо в дверцу кухонного шкафа.

Я ведь могла пройти мимо всего этого – жизни моего незнакомца. Отказаться ехать,  ничего не спрашивать, а лучше – вообще бы попросить его уйти лишь только стало ясно про потоп. Но я приняла помощь Леши, прониклась его уверенностью. Мне не хотелось, чтобы он ушел. Меня впечатлило, что он меня не бросил.

Это так цепляет.

Он ставит передо мной чашку с кофе, вытерев руки о полотенце.

– Устала? Можешь прилечь в спальне.

Я поднимаю голову и, прищурившись, оглядываю его.

– Что ты делаешь?

Он бросает полотенце на столешницу позади себя и, обернувшись, хмурится:

– В смысле?

– Мы же договорились, что не будем иметь никаких связей друг с другом, кроме... – я пожимаю плечами.

– Форс-мажор, – Леша берет свою чашку. – На этот случай в договорах есть отдельный пункт.

Правильно. Форс-мажор у женщины делает из мужчины либо героя, либо свинью.

Я делаю глоток и морщусь.

– Горячо?

– Угу, – провожу языком по зубам. Где-то внутри челюсти отдается боль. Несильная, но неприятная.

Мы молчим. Тишина не уютна, и она нас разделяет. Нам не о чем говорить.

Ловлю себя на мысли, что хоть бы зазвонил телефон и избавил меня от этого молчания. Никогда бы не подумала, что не буду знать, как начать разговор.

А нужен ли он вообще?

Мы только все испортим.

Вода шумит, глухо и далеко. Несмотря на кофе, меня тянет в сон. Несмотря на то, что квартира кажется мне неуютной, хочется лечь на старую софу, положить думку под голову и спать. Истерика вымотала меня. Я ведь почти не плачу.

– У тебя ванна не перельется? – на автомате спрашиваю я.

Алексей вздрагивает, мгновение недоуменно смотрит на меня, а потом подрывается и бежит в коридор. Я – за ним. Из ванной льется, а игрушки плавают по краю.

Алексей бросается выключать воду, я хватаю первую попавшуюся тряпку, лежащую у ширмы, под ванной. Мы не достигаем своих целей, потому что я поскальзываюсь на мокром полу, толкаю Алексея в бок, и мы падаем в ванну. Леша успевает перехватить меня и рукой оттолкнуться от стены, чтобы мы упали в воду, не на край. У меня на мгновение захватывает дух – вода теплая, игрушки – мягкие, мужчина со мной рядом – и то, и другое. Я тону и будто бы нет. Окунаюсь с головой, захлёбываюсь и, резко сев, хватаюсь рукой за край. Архимедова сила, черт возьми, дает свой результат – мы в ванне, а пол заливает Ниагарский водопад.

– Охренеть, – выдыхаю я. Алексей, отпуская меня, приподнимается и выдергивает затычку слива. – Охренеть у тебя большая ванна. Я думала, голову проломлю, а чуть не утонула.

Алексей, цепляясь за поручень у смесителя, осторожно поднимается и, встав на залитый пол, протягивает мне руку.

– Только аккуратно.

Я вылезаю тихонечко. Ставлю ноги на мокрый коврик, оглядываюсь по сторонам. Хаос полный. Я принесла потоп с собой.

– Надо быстрее все убрать! Соседей зальешь!

– Стой.

– Что? – я оборачиваюсь и недоуменно смотрю на собеседника. Он касается моего лица, убирая мокрые пряди со щек, как бы ненароком обоводит пальцем контур моих губ, а потом резко, рывком притянув меня к себе, целует.

Если вы никогда не целовались мокрыми, вы многое потеряли. Тело напряжено от холода воды и расслабленно от тепла возбуждения. Ты чувствуешь каждое движение партнера, каждый его вздох так остро, словно вы обнажены. Одежда есть, но ее будто бы и нет. Она только липнет, обволакивает и притягивает. Вокруг холод, а внутри – жар.

– Знаешь в чем беда, – шепчет Алексей, языком ловя капли на моей шее.

– В чем? – цепляясь за крепкие плечи, выдыхаю я.

– Луна, наверное, сегодня в Водолее.

– Что? – вытаращив глаза, я прихожу в себя. – Какой ещё водолей? Что за бред?

– Ну созвездия, – Алексей с серьезным видом поднимает указательный палец и тычет им в потолок. – Знаки Зодиака. Я вчера слушал гороскоп в машине, и...

Я запрокидываю голову и начинаю хохотать. И Алексей тоже. Мы смеемся в голос, в объятьях друг друга, переминаясь с ноги на ногу и рискуя снова свалиться в ванну. Мы готовы перейти грань, мы готовы сорвать игру сейчас и ровно до того момента, как кто-то начинает барабанить по входной двери. Мы замолкаем и разрываем объятья, не оставив связи шанса стать прочнее.

Алексей на ходу снимает с вешалки махровый халат и бросает мне. Я зоворачиваюсь в халат с головой и иду на кухню, оставляя мокрые следы. Леша открывает дверь. Я сажусь за стол и, обхватив ледяными ладонями теплую чашку, слушаю, как визжит переступившая порог квартиры женщина.

– Да при твоем отце такого не было! Да что ты себе позволяешь! Каждый день новая проститутка, так теперь ещё и потоп! Я заявление напишу! Я! Я! Я!

Я делаю маленький глоток. Кофе подостыл и кажется горьким. С кофе всегда так.

Глава 5

Теперь я помогаю Алексею убраться. Мы снова молчим, но зато делаем что-то, что не превращает наше молчание в тоскливое переживание одиночества по одиночке.

Леша снова набирает ванну, возвращает туда игрушки и добавляет колпачок какого-то моющего средства. Оно пенится под струей воды.

– Они не полиняют? – спрашиваю я, наблюдая за пузырьками.

– Нет.

Мы переоделись. Леша дал мне свою футболку и шорты. Я похожа на Карлсона, страдающего анорексией. Не помню, когда так успела похудеть. Странно, но, даже переодеваясь, я не думаю о сексе с тем мужчиной, который на этом моем жизненном этапе только для секса и предназначен. Я думаю о бардаке, что ждет меня дома. Кажется, мне потребуются годы, чтобы привести свою квартиру к порядку, царившиму там до потопа.

– Пару часов поотмокают, а потом я их прополосну в стиралке, в мешках, отожму в полотенце и повешу на лоджию, – объясняет мне Леша. – Денек-другой повесят – и будут как новые.

Он объясняет мне процесс с очень деловым видом и хозяйственным тоном.

– Ты так стирал игрушки своих детей?

– Ага. Теперь сами умеют.

– А сколько им?

– Сыну шесть, а дочери – девять.

– Им повезло с отцом, – задумчиво говорю я и отворачиваюсь.

– Думаешь? – помедлив, интересуется Леша.

– Плохой отец не будет стирать детские игрушки. Он их выкинет.

Для плохих отцов мнение ребенка не существует. Плохие отцы легко выкидывают не только игрушки из комнаты ребенка, но и ребёнка из своей жизни.

– Тебе не повезло с мужем? – осторожно спрашивает Леша.

Я останавливаюсь у зеркала с тумбочкой и, вытащив из-под старенькой записной книжки карандаш, закалываю им волосы на макушке.

– Мне не повезло с отцом.

И, кажется, из-за этого теперь не везет с мужчинами.

Я боюсь, что, если впущу их в сердце, они меня предадут, а когда такое происходит, я начинаю искать причины в себе. Отец оставил мне не только свою кровь, но и глобальное чувство вины. Он ушел, а я не смогла его остановить. Если бы он любил меня, он бы остался. Или хотя бы навещал нас. Приезжал бы иногда или просто звонил на День Рождение.

Брат его возненавидел.

А я ненавидела себя.

Об этом я думала, смотря в зеркало и поправляя волосы. Подобные рассуждения часто приходили мне в голову, но я не считала их совершенно уж правильными. Я не всегда винила себя в расставаниях. Часто я сама бросала мужчин, потому что не испытывала к ним сколь-нибудь внятных чувств. Были симпатии, страсть, притяжение, но эти искры быстро затухали. А те, кого я по-настоящему любила, причиняли в итоге только боль. Связь, что установилась между мной и Алексеем, я считали фактически идеальной. Фактически – потому что надо было держать в узде свое любопытство. Я не собиралась играть со своим незнакомцем в любовь или даже дружбу по одной простой причине – я ждала Виктора.

Потому что боль от предательства затухает, а любовь просто так не придушишь. Ничего ещё не было кончено. Мы расстались, потому что я не желала быть второй. И теперь ждала, когда стану первой. Просто у Вити была своя игра, а у меня – своя.

– Значит, за игрушки можно не переживать? – весело поинтересовалась я.

– Честное партизанское, – Леша клятвенно поднял руку.

– Тогда я, пожалуй, поеду домой.

Мой собеседник оглядел меня с головы до ног.

– Ты, конечно, шикарно выглядишь в мой футболке, но я что-то не горю желанием, чтобы другие могли глазеть на тебя в таком виде. Возьми мой плащ, и я тебя докину до дома. Помогу, если надо...

– Нет. Не надо. Я справлюсь сама. Ты и так много сделал. Поймаю такси.

– Уверена?

– Конечно.

Поднимаюсь на цыпочки и целую его в висок. Алексей пожимает плечами и снимает с вешалки плащ. Он мне по щиколотку.

– Тогда... увидимся? – спрашивает мой незнакомец, открывая передо мной дверь.

– Безусловно, – улыбнувшись напоследок, отвечаю я. Отвечаю и убегаю. Подальше от дома и от зависимости, которая мне не нужна.

Я все могу сама. Даже склеивать из осколков собственное сердце.

Я не сплю. Одну ночь, вторую, третью. Первую я убираюсь – не могу уснуть в бардаке, он меня раздражает. Бесит, когда вещи не на своих местах. Всюду мусор.

Хотя бы в собственной квартире хаос должен проиграть. В жизни я проигрываю хаосу.

Во вторую ночь я все же ложусь. Проваливаюсь в дремоту и резко просыпаюсь. Бросаю взгляд на часы – не прошло и тридцати минут с тех пор, как я закрыла глаза. Кладу голову на подушку и смотрю в потолок. Сна больше нет, и я снова иду убираться

Брат говорил, что у меня маниакальная тяга к порядку. Даже приходя к нему в гости, я, прежде чем начать играть с племянниками, приступала к уборке. Ира, его жена, называла меня святой. Она сама давно махнула рукой на тот беспорядок, который ежечасно устраивали малыши. Мне нравилось помогать ей и брату. Я сидела с детьми, пока они отдыхали – ходили в кино, к друзьям, по магазинам. Иногда приходила мама, но дети относились к бабушке настороженно, словно она была им чужим человеком. А она просто не хотела лезть в другую семью. Давно свыкнувшись с одиночеством даже среди собственных детей, она воспринимала шум и гам как нечто обескураживающее, непонятное и неуютное.

Кажется, я становлюсь похожа на собственную мать.

Это немного пугает. Привыкая к одиночеству, ты отвыкаешь от людей. Потом отталкиваешь их, уже по привычке – такова моя мать. Такой была моя подруга Вера. Но мама отвернулась ото всех, а Вера потянулась к людям.

Я не хочу остаться одна, и на третью ночь я, даже не пытаясь заснуть, звоню Виктору.

– Привет, – у него мягкий, приятный голос.

Я закрываю глаза и молчу.

– Почему ты не спишь? – почти шепотом спрашивает женатый мужчина у незамужней женщины.

Ответ тут один, но даже для меня это слишком.

– Сон не идет, – отвечаю я. – А ты?

– Работаю, – вздыхает он.

Виктор – адвокат. Красивый, умный, хваткий. Такие далеко идут. Особенно связав свою жизнь с Председателем коллегии, коим и является его жена. Молодому адвокату сложно заработать себе имя здесь, в столице. Жена Виктора сделала это за него.

Виктор Вебер теперь звезда. Оттого он и работает ночью.

– Устал?

– Есть немного. Лина, я скучаю по тебе, – что-то щелкает на том конце провода. Зажигалка или окно. Наши тихие фразы ложатся на шум города, который никогда не спит. Значит, все-таки окно.

– Я тоже по тебе скучаю, – забираясь по одеяло отзываюсь я.

– Прости меня. Я слабак и трус.

– Не говори так. Просто у каждого свои приоритеты.

– Звучит, как обвинение, – и, не дожидаясь моего ответа, срывается на терпкую нежность. – Я слишком долго без тебя. И... Это с ума сводит. Я как будто не живу. У тебя кто-нибудь есть?

– Нет.

– Я сейчас приеду.

– Нет, – какая-то форма мазохизма – отказываться от него. – Мы договорились. Если приедешь, то насовсем.

– Помню...

Он ничего не обещает, как и в прошлый раз.

Я переворачиваюсь на бок и смотрю в окно. От фонарей на стекле блики.

– Витя, а ты хочешь ребенка?

Он вздыхает, и его голос меняется. Становится резче, а тон – суше.

– Я хочу ребенка, Лина. А ещё хочу, чтобы он и его мама ни в чем не нуждались. Чтобы их счастью никто не мог помешать.

Хотела сказать, что пока нуждаюсь только в одном, но на сегодня я и так наболтала с три короба. Поэтому молчу.

Как так выходит, что больно мне, а жертва – он?

– Алина. Я люблю тебя.

Не отвечая, жму "Отбой".

Слова – такая хитрая штука. Их запоминаешь лучше, чем действия, хотя они порой совершенно безосновательны.

Бездумно смотрю в окно.

Говорят, сильные не плачут. А мне кажется, не плачут уставшие.

В голове крутится мотив старой песни.

А почему бы нет? Все легче, чем пялиться в темноту в тишине. На слезы все равно нет сил.

– Огней так много золотых на улицах Саратова. Парней так много холостых, а я люблю женатого...

Утром, очень рано, меня будит пиликанье домофона. Причем не просто будит, а пугает настолько, что я скатываюсь с кровати и долго смотрю перед собой, ни черта не понимая. Мозг включается, как раз вовремя. Бегу к двери. Это Алексей, и он привез игрушки. Открываю дверь подъезда, нажав на кнопку, а сама раздумываю – хорошо это или плохо, что мой незнакомец знает, где я живу? Я вот тоже помню его адрес, но постараюсь выбросить из головы. Очень постараюсь.

– Доброе утро, – Алексей уже на пороге, с двумя огромными пакетами. Из одного торчит пушистый хвост. – Извини, что не позвонил. Номера, к сожалению, не знаю.

– К счастью, – поправляю я, даже не приглашая гостя зайти. – Большое спасибо.

Алексея мое поведение обижает. Он мрачнеет на глазах.

– Так... – протягивает мне пакеты. – А что с ремонтом? Нужна помощь?

– Нет, спасибо. Я справлюсь сама.

Он уходит. Пожимает плечами и, отвернувшись, идет к лестнице. Я закрываю дверь, ставлю пакеты на пол и только тут вспоминаю о его плаще.

Зря я так. Мой незнакомец ничего не требует, ни на чем не настаивает. Он мне помог, а я уже вообразила, что он хочет большего, раз идет сюда, ко мне. Сажусь на пол, начинаю перебирать игрушки. Чистые, пушистые, как новые. Только на кошке – красный ошейник – просто завязанный узелком ремешок с черной надписью маркером "Маруся".

И вот теперь мне совсем стыдно.

До вечера ношусь с угрызениями совести и работой. Зам главного редактора ушел в запой. Такое бывало и раньше, но не аккурат перед финальной правкой. На замену цепляют меня и ещё одну девушку – в помощь. У нас у обеих есть и свои дела, и мы мотаемся из кабинета в кабинет, тормоша коллег и ругаясь сквозь зубы. За аврал не заплатят и выходной не дадут. А не справишься – припомнят.

Засиживаемся допоздна – в редакции уже тишина. Предлагаю заказать кофе и перекусить, но напарница, забирая сумку и пальто с вешалки счастливо докладывает мне, что у нее семья – муж, маленькая дочка – и ей уже пора. Я молчу в ответ. Она уходит – я развожу руками. У неё – семья, понятно. А я одна и могу себе позволить сидеть тут хоть всю жизнь.

Как удобно.

В планах на вечер было поймать Алексея у офисного здания, где его фирма занимает целый этаж, и всучить ему извинения, плащ и кое-что ещё. Но рабочий день давно закончился, и вряд ли Алексей такой же трудоголик, как я – уж больно хорошо выглядит. Так что принимаю решение остаться ночевать на работе.

Радует лишь одно – вчера мне все-таки удалось поспать, и теперь можно пахать без перерыва сутки-двое.

Под утро  в редакцию припирается зам, еле волочащий ноги. Дергает все двери, вваливается в мой кабинет.

– Привет. Ты чего тут одна?

– Делаю твою работу, – недовольно отвечаю я.

– Хорошо. Откроешь мне кабинет? – он, шатаясь, идет к моему столу, кладет поверх бумаг ключи и сползает на пол.

Делаю все, как надо. Открываю кабинет зама, расстилаю диван и иду просить охранника мне помочь. Охрана всегда пускает в офис зама и главного, в каком бы состоянии они ни были. Мужская солидарность и не запротоколированное условие договора с ЧОП.

Парень с дежурки помогает мне перенести "тело" из кабинета в кабинет. До дивана зам доходит сам. Падает на него и сворачивается калачиком.

– Хорошая ты, Алина.

Я открываю окно и выключаю свет.

– И на том спасибо, – бурчу себе под нос, берясь за дверную ручку.

– Не хочешь рядышком лечь? – зам переворачивается на спину и хлопает рядом с собой. – Погреем друг дружку, а?

– Ой, да пошел ты.

– Хорошая... Но злая.

Я закрываю дверь и запираю кабинет на ключ. Так оно всегда – в любом коллективе мужчины считают за благо мазануть по твоему самолюбию тупой шуткой. Пьяные ли, трезвые, у некоторых пошлить – уже потребность. Я привыкла и все же... Есть в этом что-то жалкое. Почему меня унижает моя собственная привлекательность, свобода и решительность?

На часах – четыре утра. Я иду в свой кабинет и уже в коридоре слышу, как звонит мобильный. Бросаюсь, сломя голову – в это время мне может звонить только один человек, и если этот человек забыл разницу часовых поясов, то случилось что-то нехорошее.

– Да?! Вера?! Вера, что?! – ору так, что эхо слышно в коридоре.

– Лина, – шепотом отвечает мне Вера. – Я, кажется, беременна.

Я закрываю глаза и падаю в кресло.

– Я так испугалась... Четыре утра... – у меня все тело вздрагивает от того, как бьется сердце.

– Прости. Я тоже.

– Тест делала?

– Да. Три раза.

– Мише сказала?

– Нет, конечно. Лин, я боюсь.

– Чего? Вас же целых двое. Будет трое. Мишка с ума сойдет от счастья.

Вера вздыхает. И я тоже. За детей всегда страшно. Ведь не всегда мы можем их защитить.

Далеко не всегда.

– Вер, все будет хорошо. Я прилечу, если буду нужна.

– Спасибо.

– Да не грусти. Такая новость, а ты опять вся в себе. Не боись! Второго боксера воспитывать будешь.

– Боксера? Да ну нафиг! – Вера смеется, и мне хорошо от её счастья.

Когда заканчиваем разговор, я ещё долго держу мобильный у уха, будто могу услышать что-то, кроме тишины.

Мы с Верой – две жизни одной катастрофы. Наши близкие погибли при крушении пассажирского самолета. У Веры – мать и отец, у меня – брат, его жена и их дети. Это было давно, больше пятнадцати лет назад, но потери срока давности не имеют. Время не лечит, оно останавливается. Ушедшие не стареют и не взрослеют. А живые на себе тянут будущее. За всех.

Вера долго боялась полетов. От одной мысли, что поднимется в воздух, у нее начиналась паническая атака, тяжелая, вплоть до обморока. Подруга не могла сесть в самолет, а я не могу думать о детях, потому что знаю, каково это, когда подарки остаются не подаренным.

Я закрываю глаза. Под веками как будто песок. В сон клонит, да и кофе кончился. Меня накрывает какая-то меланхолия. Последнее время я много жалею себя. Оно того не стоит.

Я встряхиваюсь, открываю глаза и, схватив ключи, возвращаюсь в кабинет зама, чтобы не слушать его храп, конечно, а воспользоваться ситуацией – стащить его священную заначку. Банку с растворимым кофе. На работу мне все равно внимания уже не хватит, зато за рулем не усну.

На заднем сидении – плащ и плюшевая кошка. Доезжаю до офисного здания с полупустой парковкой (жители соседних домов ещё не отбыли на работу) и, втиснувшись в первый ряд, жду.

Алексей приезжает рано – в начале седьмого. Замечаю его только, когда он подходит ко входу. Останавливается, достает пачку сигарет из кармана пиджака и начинает искать зажигалку.

– Огня? – я уже тут как тут.

Алексей оборачивается и едва не роняет сигарету изо рта.

– Эээ... Привет...

Я протягиваю свою зажигалку. Алексей закуривает и, выпустив дым в сторону, кивает мне.

– Чем обязан в такую рань?

– Хотела извиниться за вчерашнее.

– Да ладно. Разве это проблема?

– Ещё бы! Извини.

– Принято, – он затягивается и выдыхает дым в небо, чуть откинув голову. – Под горячую руку попал?

– Спросоня я очень зла на мужчин.

– Ясно, – хмыкнув, выдает мой собеседник. – Учту. Не буду засыпать с тобой в одной постели.

– Это, кстати, твое, – протягиваю ему пакет с плащом. – Спасибо. А это...

– Оставь плащ себе. Хочу увидеть тебя в нем и в нижнем белье.

Я вскидываю брови. Алексей пожимает плечами и отправляет окурок в мусорный бак.

– Ну ладно... – забираю пакет. – Запомню твои пожелания. А это вот... Кошка.

Алексей меняется в лице. Взгляд становится мягче, теплее, когда он берет в руки игрушку.

– Я увидела ремешок на... Марусе.

– Дочь с ней играла, когда ночевали у меня, – отвечает Алексей. – От детей игрушки не спрячешь. Я предупредил, что они чужие. Играли, правда, очень аккуратно, но Маруся Лиде запала в душу. Спала с ней в обнимку. Мать не разрешает животных заводить, они и тянутся к игрушкам. Но не надо было тебе... Я бы сам купил...

– Надо. Возьми, пожалуйста. Скажи, что это сестра Маруси. И у нее нет хозяйки.

Алексей берет игрушку, замотанную в прозрачную пленку. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и я глажу его ладонь.

– Спасибо, Леш. Спасибо, что спас игрушки.

– У тебя был ребенок? – тихо спрашивает Алексей, касаясь моих пальцев своими.

– У меня были племянница и племянник. Они меня очень любили. А я их. Они... Они погибли, вместе с родителями. И кошку я так и не подарила... На Новый год.

Я опускаю глаза. Мы держим игрушку вместе.

– Мне очень жаль, – его голос мягкий, как и его прикосновения. Печальный и теплый.

– Это было давно, – зачем-то оправдываюсь я. – И мне бы пора принять...

– "Пора" никогда не наступит.

Я, наконец, поднимаю взгляд. Мы смотрим друг на друга и видим теперь пустоту потерь, что есть у нас обоих. Наверное, есть у каждого, но сейчас именно мы близки как никогда.

– Мама? – шепотом спрашиваю я.

Он кивает.

– Мне было тринадцать.

Я осторожно веду ладонью вверх по его руке. Плюшевая кошка повисает между нами, потому что мы оба ее держим. Я тянусь к Алексею, кладу голову ему на плечо, чувствую его ровное дыхание. Мы стоим, прижавшись друг к другу, так долго, что начинает казаться, будто я сплю, и это утро мне снится. Слишком тихо, слишком тепло и слишком... пронизывающе. Рядом проезжает машина, и мы вдруг расходимся, разбегаемся, словно между нами ударила молния. Короткое "увидимся", и Леша уходит с кошкой, а я поднимаю с земли пакет с его плащом.

Теперь мы знаем друг о друге то, что никогда уже не забудем.