Текст книги "Бывшие. Соври, что любишь (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18

Ульяна

Казалось бы: да забудьте вы уже про эту историю!

Но как назло, ничего не затухает.

Дети продолжают демонстративный игнор. Родители беснуются в чатах. Одна мамашка пришла ко мне прямо в разгар урока и в приказном тоне сказала выйти для диалога.

Хорошо, что у нас в школе есть охрана и даму быстро выпроводили в кабинет завуча, где с женщиной была проведена беседа.

Я так и не узнала, что именно она хотела мне сказать.

На моих уроках дети ведут себя относительно нормально, но не переставая бросают косые взгляды и шушукаются.

На одном из уроков я не выдержала и отпустила детей раньше, хотя делать это запрещено.

Так продолжалось неделю. Сын за это время сильно скатился по учебе, закрылся в себе, поник. В борьбе показатели тоже упали. С тренером я поговорила, объяснила все как есть.

Он тоже был шокирован и не поверил в то, что Лешка способен на воровство.

Я не знаю почему, но Глеб – чуть ли не единственный человек в стенах школы, который рядом с Лешей, на его стороне.

Он окончательно пересел к нему, выказывая незримую поддержку, всюду ходит за Лешей.

– Ульяна Романовна, зайдите к Анне Сергеевне, – говорит одна из учительниц, окидывая меня высокомерным взглядом.

Да, педагогический состав очень жесток, хотя, наоборот, должны оказывать поддержку ученикам. Про себя я вообще молчу, на себя плевать.

Поднимаюсь и иду к директрисе. По дороге нервное напряжение усиливается до предела. Неужели случилось что-то еще?!

Стучусь, прохожу в кабинет.

– Садитесь, Ульяна Романовна.

Опускаюсь на стул, выдерживаю тяжелый взгляд Анны Сергеевны.

– Вы подумали над моим предложением касательно смены школы?

Так вот оно что. Значит, директриса нацелена выпроводить нас отсюда как можно скорее.

– Подумала. Вынуждена отказаться.

Анна Сергеевна снимает очки и бросает их на стол. Нервничает, мой ответ ей не нравится.

– Ульяна, ты же понимаешь, что жизни тебе и твоему сыну тут не дадут! Его просто начнут травить, не дай бог, дело дойдет до членовредительства.

Она просто хочет переложить ответственность. Ведь если что-то действительно случится, на школу можно и в суд подать, и тогда все эти спонсоры уйдут в закат, а бюджет перестанет распределяться в пользу школы с идеальной репутацией.

– За сына не боишься, Ульяна? – буравит меня взглядом, давит на больное.

Боюсь. Очень.

Но тут несколько иное. Уйди мы сейчас – слава об этой грязи дойдет до новой школы. Не сразу, так через месяц или год. Там может повториться то же самое, но теперь люди будут на сто процентов уверены, что Лешка виноват.

Нельзя поддаваться, мы гнемся, но не ломаемся под давлением общественности.

– Анна Сергеевна, мой сын благоразумный и замечательный мальчик, спокойный и добрый. Мы не будем покидать стены этой школы. За моим сыном нет вины, а уходить просто потому что он стал неугоден педагогическому составу, мы не намерены. А вам, вместо того чтобы давить на нас, неплохо было бы устроить служебное расследование и поднять данные с камер. В классах их нет, но в коридорах есть. Камера как раз направлена на вход, часть класса видна. Вы запросили видео с камер? Сделали хоть, что-то чтобы разобраться?

Директриса быстро собирается, надевает очки.

– Нет, но...

Грубо перебиваю ее:

– Также, вместо того, чтобы выгонять нас, неплохо было бы провести с детьми беседу. На тему травли и воровства. Вы что-то предприняли?

– Как раз планировала.

Планировала она, ага. Как же.

Вытурить она нас планировала, вот и все.

– Мы с Лешей не уйдем. Школа близко к дому, ему тут все знакомо. Так что хватит манипулировать нами, Анна Сергеевна. Лучше заняться делами школы и воспитанием детей.

Я знаю, что рискую. Сильно. Но меня все достало! Я заколебалась получать только упреки. Поддержка, помощь?! Нет, не слышала.

Даже если Леша и украл, почему никто не провел с ним беседу, не спросил, почему он это сделал? Где психолог? Участие директора?

– У вас все? – спрашиваю холодно.

Директриса хмыкает, явно неприятно шокированная моим отпором.

– У меня все, Ульяна Романовна, – цедит.

Я уже собираюсь уйти, даже поднимаюсь с места, как дверь распахивается и входит Максим.

– Анна Сергеевна, вы просили заехать, – говорит, не отрывая взгляда от телефона.

– Добрый день, – здороваюсь первая.

Максим поднимает взгляд, замирает, увидев меня.

– Добрый, – произносит уже не так строго.

Мы не двигаемся, смотрим друг на друга, но длится это недолго, потому что с улицы слышен крик и возня.

Директриса спешит к окну, мы с Максимом тоже.

В школьном дворе драка. Человек пять, мальчишки. Среди дерущихся я узнаю Лешку и Глеба…

– Спокойный и добрый мальчик, да, Ульяна Романовна? – чуть ли не выплевывает директриса.

Глава 19

Ульяна

Втроем мы спешим вниз, к выходу на задний двор школы. Максим первый, я за ним, в самом конце болтается Анна Сергеевна, которая, очевидно, не привыкла к подобным марафонам.

Во дворе уже собралась толпа, все школьники. Из учителей или охраны не видно никого.

Потасовка нешуточная. По ощущения, пока мы бежали, к драке присоединились еще парочка мальчишек. Среди них я по-прежнему не могу разобрать никого, кроме собственного сына и Глеба. Они страшно всклокочены, одежда порвана.

– Разошлись, пацаны! – громко кричит Никонов, но там такая заварушка, что никто не слышит и внимания не обращает.

Максим без раздумий врезается в эту гущу, принимается оттягивать мальчишек друг от друга. Я тоже спешу туда, расталкиваю детей плечами.

Хотя какие они дети?! Маленькие мужики.

Толпа что-то кричит, тут же верещит директриса, наконец появляется охрана.

По ощущениям, за какую-то секунду во дворе собралась едва не вся школа.

Охранник кидается на помощь – мальчишки продолжают драться и толкать друг друга, а вдвоем с Максимом эту потасовку остановить мы не можем, ребята попросту нас не видят.

Несколько раз мне чувствительно прилетает локтями в ребра, на ноги больно наступают.

В какой-то момент меня грубо толкают. Олег Резник. Я узнаю его. Делает он это не специально – я стояла у него за спиной, и он меня не видел.

Я лечу вниз, на асфальт. Вскрикиваю, потому что от удара о землю разливается тупая боль по бедру и локтю. Юбка трещит по швам и расходится, благо ничего критичного не видно, но оголена я достаточно.

Драка прекращается, все замирают и поворачивают голову в мою сторону. Шок. Ученик ударил училку прилюдно.

Максим выпускает какого-то школьника и спешит ко мне на помощь.

– Ты как? – спрашивает тихо и ставит на ноги, как куклу.

Кривлюсь, не могу выпрямиться, потому что все болит.

– Все в порядке, – выдавливаю из себя я.

Кажется, что наконец все закончилось, но тут слышится вой. Мой сын. Смотрит на еле стоящую меня, а потом с диким ревом несется на Олега и толкает его. Жестко.

Олег прикладывается об асфальт, но быстро собирается и встает. Драка теперь уже конкретно двух ребят. Присоединяется Глеб, который хочет разнять пацанов. Он тянет Олега за рюкзак.

Неожиданно молния трескается, и все содержимое рюкзака вываливается на асфальт.

Книги, ручки, тетради, и… баксы…

Воцаряется тишина, снова.

Олег зажмуривается, а Глеб поднимает на него злобный взгляд.

Медленно, нерешительно нарастает волна из разных голосов:

– Резник украл…. Не Стафеев…. Жесть… Олегу пиз… Значит, это был не он….

– Стоп! – орет Анна Сергеевна. – Все участники драки немедленно в кабинет к медсестре, а после в мой кабинет. Классные руководители, проследите! Максим Аристархович, Ульяна Романовна, тоже не расходимся, где мой кабинет, помним? Остальные – быстро на урок!

Она проходит между участниками драки, цокая каблуками, опускается на корточки, собирает деньги и кладет их обратно в рюкзак Олега, оборачивается на него.

– Олег, твоим родителям я позвоню сейчас же.

Максим наклоняется ко мне:

– Сама идти можешь?

– Конечно.

Забираем своих детей. Я – Лешку, Максим Глеба.

У обоих одинаковый вид. Ссадины, порвана одежда, лицо раскрасневшееся, волосы всклокочены. Вопросов о том, что случилось, я не задаю, сейчас это будет выясняться в кабинете у директора, поэтому спрашиваю только:

– Леша, Глеб, вы как? Нужно показаться медсестре? Что-то болит?

– Ничего, – отвечают хором.

– Мам, мы в порядке, – уверяет меня Лешка и косится на Глеба.

Они переглядываются, кивают друг другу. Немой диалог.

– Пойдемте, – говорит Максим и подталкивает нас с Лешей.

Я делаю несколько шагов. Далеко уйти не получается, потому что боль простреливает бедро. Чувствую, как по колготкам ползет стрелка. Отворачиваюсь от детей и отвожу полу юбки.

Синяк уже наливается, из царапин проступила кровь, а колготки вообще выглядят ужасно. Надо бы их снять, потому что стрелка дошла до колена.

Я чувствую, как со спины ко мне подходит Максим. Заглядывает мне через плечо, но я тут же прикрываюсь.

– Нормально, говоришь? – спрашивает хмуро. – Пойдем.

Берет меня под талию, другой рукой машет детям.

Я благодарна Никонову, потому что сама вряд ли поднялась бы по лестнице. Помощь мне точно нужна.

В кабинете директора Максим сажает меня на стул, а я тут же хватаюсь за порванную ткань, чтобы нога не оголилась до неприличия. Никонов видит это, снимает с себя пиджак и набрасывает мне на ноги.

Садимся в один ряд. Я с Лешкой, а рядом Максим с Глебом. Напротив рассаживаются три других мальчика, потом присоединяется Олег. У него заплаканное лицо.

Анна Сергеевна изучает нас всех пристально. На меня уже не смотрит свысока, лишь бросает короткий взгляд.

А у меня за спиной словно поднимается стена. Ощущение, что я больше не одна и вывезу все – и даже больше.

Глава 20

Ульяна

– Я просто хотел себе новый айфон! – ревет Олег и смотрит на родителей. – Вы отказали мне! Сказали, чтобы ходил со старым! А я хотел новый!

Мальчик кричит на весь кабинет. Родители Олега краснеют. Мать от стыда, отец от злости.

Резники – достаточно обеспеченная семья, и я думаю, что деньги на телефон у них точно есть. Почему ребенку не покупают последний айфон, я понимаю прекрасно. Не слишком ли дорогая игрушка для пятиклассника?

– Мы купили тебе телефон в начале года! – выкрикивает Резник-старший. – Но ты через месяц разбил его к хренам!

– Я же нечаянно! – Олег уже икать начал от истерики, а его отец кричит все громче и громче.

Мне жаль в этой ситуации всех: и Олега, и Лешку, и даже Глеба, ведь я уверена, что Максим провел с ним беседу.

– Ты че вообще с баксами делать собирался?! Спекулянт! – Олегу прилетает подзатыльник.

– Я-я-я думал, получится купить!

Сердце обливается кровью. Мне больно за всех детей, присутствующих тут.

– Я предлагаю успокоиться, – выдает Максим. – Хорошо, что правда выяснилась, так что я думаю, Олегу стоит извиниться перед Лешей. Судя по тому, что мне рассказывал Глеб, мальчик столкнулся с травлей не только со стороны одноклассников и старших школьников, но и преподавательского состава.

Резко поворачиваюсь в сторону директрисы – та выглядит удивленной. Опускаю взгляд на Лешу. Он прячет глаза.

А мне не говорил… Как же так?

– Я впервые слышу об этом! – шокированно произносит Анна Сергеевна.

Максим продолжает невозмутимо:

– Насколько я понял, речь идет об учительнице английского языка.

– Но что она сделала?

Воцаряется тишина. Леша опускает голову.

– Она сказала, что Леше место в тюрьме, – говорит уверенно Глеб.

– Да, она так говорила, – кивает Олег, подтверждая слова одноклассника.

– Леша, это правда? – спрашиваю у сына.

– Да, мам, – отвечает тихо.

– Что же это делается такое! – возмущается директриса.

– Анна Сергеевна, уже понятно, что у вас бардак в школе. Какая-то работа по воспитанию детей вообще проводится? Сколько мы здесь собираемся, я ни разу не видел психолога. Такое ощущение, что в вашей школе никому нет дела до психологического состояния детей. – Максим давит взглядом на директрису.

Та бледнеет, тут же принимаясь нервничать. Конечно, я более чем уверена, что она в курсе, кто отец Максима и какую должность он занимает в министерстве образования. Ее можно размазать после одного звонка Максима.

– Что вы, что вы! Максим Аристархович, я обещаю вам, в ближайшее время разберусь во всем. По поводу драки – мне нужно понимать, что произошло, – тут же подбирается и берется за дело.

Мальчики снова опускают взгляд. Никому не хочется быть доносчиком.

– Алексей? – директриса дает слово моему сыну.

Лешка вздыхает.

– Олег обозвал меня бедняком, – начинает говорить тихо. – А еще сказал, мол, папа от нас ушел, потому что я воровал у него деньги. А это не так!

Сжимаю руку сына, давая понять, что я рядом.

– Он еще обзывал его матом, – вступает Глеб и упрямо смотрит на Олега.

Битый час мы сидим у директора. Все вымотаны, дети дико устали, да и взрослые устали, всем хочется разойтись по домам.

После долгой беседы, нравоучений и лекции о том, что ни воровать, ни драться нельзя, Олег сквозь зубы просит прощения у Леши и Глеба. Анна Сергеевна сообщает, что с завтрашнего дня со всеми присутствующими будет работать психолог.

К Олегу вообще особое отношение. Еще один косяк – и его переведут в спецучреждение. Об этом заявил отец мальчика, потому что устал краснеть в кабинете директора.

Расходимся спешно, все хотят покинуть стены школы как можно быстрее. В коридоре, пока Леша и Глеб разговаривают, я отдаю Максиму пиджак, придерживая при этом ткань на юбке.

– Спасибо.

Он забирает вещь и смотрит на меня устало:

– Подвезти вас?

– Не нужно. Я на машине.

Кивает. Бросает взгляд на мальчишек.

– Они сдружились вроде?

– Возможно, – отвечаю нейтрально. – Мы поедем, Максим Аристархович. Леш, идем!

– Пока, – говорит мне вслед.

Я забираю свои вещи из учительской, мы с Лешей шагаем к парковке. Садимся в машину, и я спрашиваю сына:

– Почему ты не сказал мне, что тебя начали травить? Да еще и учителя?

Он пожимает плечами:

– Не хотел доставлять тебе проблем, мам. Вот был бы у меня папа, он бы защитил нас.

Произносит это, отстраненно глядя в окно, а я сжимаю руль, пытаясь унять боль в груди.

Глава 21

Максим

Глеба сегодня забрали мои родители. Они хотели провести время с внуком и показать ему свою любимую картинную галерею.

Мой сын с охотой согласился – с русскими дедом и бабушкой у него прекрасные отношения.

Отец по работе не имел возможности выезжать к нам, поэтому виделись мы нечасто. Мать навещала нас стабильно несколько раз в год. В Россию мы с Глебом ездили максимум раз пять. Так получалось.

Теперь же, когда мы с сыном окончательно перебрались сюда, мои родители постоянно проявляют инициативу и забирают Глеба. Я не препятствую. Пусть. Это будет полезно не только родителям, но и моему сыну.

В связи с этим возникает вопрос.

Какого хрена я сижу в тачке на парковке школы, если моего сына тут нет уже два часа как?

Их уроки закончились два часа назад – кажется, мне нечего тут делать, да?

Да…

Но я сижу и жду, когда выйдет Ульяна. Я изучил расписание и теперь знаю, сколько у нее каждый день уроков. Раздобыть ее расписание заняло время, но ожидание того стоило.

И вот теперь, вместо того чтобы спокойно поехать на работу и разгрести завалы, которые копятся в геометрической прогрессии, я сижу в тачке у школы и курю.

Одну за одной, вдыхая в легкие дым.

Я сам не понимаю своей цели. Чего я добиваюсь? Просто поговорить с Ульяной? О чем? Зачем? Двенадцать лет прошло, как мы не общались, разговоры сейчас бессмысленны.

Та неприятная ситуация с пацанами разрешилась, конфликтов между ними нет, все устаканилось.

Я был неправ в отношении Леши. Особенно когда просил сына быть осторожнее с новым одноклассником. Лешка неплохой пацан, точно. Чем-то напоминает меня в детстве. И внешне, и по характеру. Но все дети похожи в детстве, не так ли?

После той драки картинка лежащей на земле Ульяны – растерянной, уязвленной – все время стоит перед глазами.

Заканчивается последний урок, школьники спешно покидают территорию школы. Проходит минут двадцать, и уходить начинают учителя.

Ульяна выходит из здания вместе с классной Глеба, Ольгой Михайловной. Судя по их манере общения, они подруги или что-то вроде этого.

Уля машет ей рукой и идет по парковке. Проходит мимо моей машины, не замечая меня, и отходит куда-то назад. На какое-то время я ее теряю из виду, а потом дергаюсь от громкого и настойчивого стука в стекло.

– Ты обалдел, Никонов?! – ну прямо настоящая училка.

Строгая, собранная, в очках. Возникают неожиданные и непрошеные сексуальные фантазии, от которых я сам оказываюсь в шоке.

– Что такое, Ульяна? – открываю дверь машины и выхожу.

Она сегодня в бежевом приталенном костюме. Юбка длиной до колен, блузка застегнута на все пуговицы. Волосы собраны в аккуратный пучок, глаза… единственное, что не поменялось в ней. Взгляд цепкий, пристальный. А еще очень живой. Я ни у кого не видел такого взгляда.

Ульяна ставит руки в бока и топает ногой.

– Я не знаю, может, в своей Америке ты привык мусорить везде, но у нас так не принято! Ты вообще в себе, Максим Аристархович? Курить на территории школы строго запрещено!

И указывает подбородком на несколько окурков на асфальте у моей машины.

– Грешен. Каюсь.

– А то я не знаю! – фыркает и серьезнеет. – Надо убрать.

– Уверена?

– Да!

Вот же сучка… А внутри у меня аж загорается что-то. Старый, можно сказать, почти погасший огонь. Чувства, про которые я и думать забыл.

– У вас же наверняка есть дворники, – делаю попытку съехать с темы.

– Дворник у нас – семидесятилетний Пал Палыч. Не стыдно тебе, Никонов, заставлять дедулю убирать за тобой срач?

Расплываюсь в улыбке и улыбаюсь уже во весь рот.

– Уль, ты самая настоящая училка. Это прям твое.

– Какой проницательный, – закатывает глаза и отходит назад на несколько шагов.

Подходит к белому старенькому «Поло» и лезет в бардачок. Достает оттуда пакет и приносит его мне.

– Вот, держи. Можешь собрать этим.

– Спасибо, – принимаю его и тут же быстро собираю окурки.

Отношу мусор в ближайшую урну, возвращаюсь.

– Твоя тачка? – спрашиваю у Ульяны, кивая на ее транспорт.

– Моя! – отвечает с вызовом. – А что?

– Да так. Удивительно просто. – Молчи, Никонов, блять, молчи. – Муж у тебя на самой дорогой «Тесле» ездит, а ты катаешься на тачке таксистов.

Ох, зря… Зря я сказал это.

– Да пошел ты, Максим Аристархович! Не твоего ума дело, на чем мы ездим и сколько этот транспорт стоит.

Как и было ожидаемо, она разворачивается и собирается уйти, но я перехватываю ее. Притягиваю к себе непроизвольно.

– Ну прости, – говорю тихо. – Мне не стоило говорить все это. Просто для меня странно, что мужчина в семье ездит на тачке, которая десять миллионов стоит, а женщина – на старом корыте.

Уля дергает рукой, вырывается.

– Все это, – она обводит пальцем себя и свой автомобиль, – не твоего ума дело. Тебя не должно касаться, на чем я езжу, во что одеваюсь и как все это выглядит со стороны. И вообще – что ты делаешь тут? Уроки у Глеба закончились давным-давно.

Я молчу, потому что четкого ответа не могу дать. Я и сам не понимаю, зачем я тут. Просто осознаю, что хотел увидеть Ульяну и поговорить с ней.

– Максим?

– Я приехал к тебе, – говорю честно.

– Зачем? – она округляет глаза. – С Глебом все в порядке, конфликтов не было. Он хорошо адаптируется.

– Я хотел спросить, как ты себя чувствуешь. Мне показалось, ты не очень удачно упала.

– Уже все хорошо, спасибо, – отвечает вежливо.

– Еще я хотел извиниться за то, что сделал неправильные выводы касаемо тебя. Когда директор во второй раз за одну неделю вызвала меня на ковер и там фигурировало твое имя, я сорвался. Подумал, что ты сейчас будет играть нечестно.

Ульяна хмурится.

– Играть? Это дети, Максим Аристархович, а не шахматные фигуры. А я не настолько мелочна, чтобы отыгрываться на них, – это во-первых. Во-вторых, у меня нет к тебе ни единого чувства. Чтобы говорить о ненависти, нужно любить. А во мне нет по отношению к тебе ни того ни другого.

Она говорит это холодно. Дерзко. Задевает ли меня это? О… еще как. Во мне-то полно чувств по отношению к ней.

Сейчас Ульяна кажется неприступной крепостью, и это подливает масла в огонь

– Ни единого чувства, говоришь? – переспрашиваю холодно.

– Ага. Ни единого, – отвечает еще более беспечно.

– Значит, к мужу у тебя много чувств? Как скоро после моего отъезда ты вышла замуж, м-м-м? – порываюсь снова взять ее за руку, дернуть на себя, так, чтобы впечаталась в мою грудь.

Ощутить ее дыхание, ее злость и запах.

– Да вот как ты уехал, так сразу и вышла, – отвечает нарочито легкомысленно и отходит назад, не давая прикоснуться к себе.

А потом и вовсе открывает дверь своего автомобиля и уже собирается садиться внутрь.

– И, Максим… прекрати преследовать меня. Между нами расставлены все точки над i. А больше сказать мне тебе нечего.