Текст книги "Бывшие. Мне не больно (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Открываем дверь в квартиру. Таня проходит внутрь и садится на диван, растерянно осматриваясь. Она дезориентирована, а у меня сердце разрывается на части.

Становлюсь на колени у ее ног, и рыжая удивленно поднимает на меня взгляд.

– Я совсем ничего не понимаю, Слав.

– И не нужно, – уверяю ее. – Я забираю тебя и твоего асоциального кота к себе. Поживете пока у меня. Взамен мне не нужно ничего, это ни к чему тебя не обязывает, ничего от тебя не требуется. Когда… – прокашливаюсь, потому что голос, сука, предательски садится, – если решишь вернуться к себе, я держать не стану. Кто я такой?

Кто я, блять, для нее? Кто? Любовник? Развлечение? Способ отвлечься в ожидании более удачного варианта?

Сжимаю зубы так, что вот-вот начнут крошиться. Похуй. Пусть называет меня как хочет, не отпущу ее. И не отдам никому. На кровавых коленях поползу за ней, но не позволю жить без меня.

Неожиданно Таня съезжает на пол, обхватывает меня за шею, прячет лицо в ее изгибе и, касаясь нежными губами моей кожи, шепчет:

– Кто ты такой? Ты самый лучший.

И все заслонки открываются к чертям, меня затапливает щенячьей, ни разу не мужской радостью. В груди распускается горячий цветок.

Запускаю руку ей в волосы и сжимаю их. В паху моментально начинает ныть. Мне мало того, что было сегодняшней ночью. Я хочу многого. Сильно больше тех крох, но понимаю, что сейчас это неуместно.

Таня возвращается на диван и заглядывает мне в глаза, улыбается уголками губ:

– Ты не против даже моего психованного кота?

– Я обожаю твоего психованного кота, – фыркаю наигранно.

– О-о-о, Волков, да ты пойдешь на все, чтобы захомутать меня, – смеется надо мной.

– Я буду использовать все доступное оружие из моего арсенала, – киваю с серьезным выражением на лице, а Таня смеется.

И этот смех словно нектар в уши. Я бы очень хотел, чтобы она смеялась как можно чаще. Ей очень идет улыбка.

Помогаю Тане собрать вещи. Она принципиально не берет много. Небольшая сумка с вещами, буквально на несколько дней. Пусть так, главное другое: это шаг вперед. Маленький, совсем нерешительный, совершенный, можно сказать, под давлением, – но и хер с ним.

Я не обещал, что буду играть честно.

Глава 35. Крылья не мои, я никогда не взлечу

Таня

– Тут у нас мойка, вон там холодильники. Продукты привозят несколько раз в день. Посуду моет Лариса Евгеньевна, но иногда и нам приходится становиться. Много нестандартной посуды, сама понимаешь, тот же венчик не очень-то просто вымыть.

Кондитер Любовь проводит экскурсию по кухне кондитерской, в которой мне предстоит работать. Персонала не так много, как могло бы показаться, но здесь четкое разделение обязанностей, поэтому они все успевают.

– Вообще, коллектив у нас тут дружный, – рассказывает мне она. – Шеф-кондитер наш своеобразный, но за своих горой. Иногда, когда поступают какие-нибудь безумные заказы, его срывает, но он отходчивый.

Девушка улыбается мне искренне, и я невольно отвечаю улыбкой. Впитываю каждое слово как губка. Безумно хочется приступить к работе, аж руки чешутся.

Первый день отрабатываю чисто на драйве – адреналин, эндорфин, серотонин в действии. Ребята вкалывают на полную мощь, и я вместе с ними. Шеф Эльдар остается доволен мной и даже позволяет забрать домой пару кусочков муссового торта, который я приготовила самостоятельно.

Меня распирает от радости. Хочется зайти в магазин и купить бутылочку вина, чтобы отметить первый рабочий день, но останавливаю себя. Все-таки я живу со Славой и не хочу, чтобы перед перед ним мелькал алкоголь.

Я живу со Славой уже две недели.

Не понимаю, почему я до сих пор не съехала от него. Изначальной причиной была мое нестабильное состояние, которое, в общем-то, уже давно стабилизировалось.

С матерью я не общалась ни разу. Она тоже за это время не изъявила желания к разговору со мной. От нее не было ни звонка, ни сообщения. Обидно ли мне? Нет, не обидно. Обида – это для маленьких детей. Когда забирают игрушку или покупают не того робота, которого хотелось.

У меня нечто иное.

Мои внутренности разорвало от жгучей боли, вывернуло наизнанку кровавым месивом. Я улыбаюсь, креплюсь. Я вру, и Слава это видит. Но, как бы там ни было, это то, что я могу контролировать, потому что привыкла.

В отличие от матери, бабушка ежедневно звонит и тихо спрашивает, как я. Она ждет, что я расскажу ей что-то, а у меня нет желания говорить. Не из-за себя, скорее из-за нее. Я знаю, что ей будет больно. Она обязательно начнет винить себя, а я этого не хочу.

В общем, все в моей жизни нормализовалось, и от Славы можно съезжать. Можно. Но, черт возьми, как же не хочется.

За эти дни Волков показал себя с какой-то мужской стороны. Он был внимателен, обходителен. Веселил, обнимал, когда я скатывалась в грусть. С виноватым выражением лица кормил подгоревшей яичницей. Стоически пережил нападение Василия на робота-пылесоса, мокрые кроссовки и ободранные обои.

Я искренне полагала, что Слава будет настаивать на близости, но он самостоятельно отселился в другую комнату, оставив мне простор для действий.

И только сегодня я поняла: это нечто большее.

Это мой плацдарм. Для того, чтобы я сделала первый шаг, потому что он делать его не будет. Осознание пришло ко мне с болезненным треском в висках.

Вопрос, на который я должна ответить, – хочу ли я этого первого шага, потому что, сделав его, отступить не смогу.

В раздумьях наворачиваю круги по парку. Размышляю о матери. О том, как хорошо, что я не одна. Пытаюсь понять, где я была плохой дочерью. Что-то же я сделала не так, раз однажды она решила, что третировать меня – идеальный выход?

По дороге к дому Славы захожу в супермаркет и покупаю продукты. Раз вино нельзя, значит, будет лазанья! Пока еду в лифте, хмурюсь. Уже поздно, Волков должен быть дома. Странно, что он не позвонил. Достаю телефон и смотрю на бесчисленное множество сообщений и пропущенных вызовов.

Я совсем забыла включить звук. Пропущенных звонков так много, что сразу понятно: случилась беда.

Открываю квартиру Славы своими ключами. Руки нервно трясутся, поэтому я не сразу попадаю в скважину. Захожу в коридор и ставлю пакет с продуктами на пол. Прохожу в гостиную.

Сердце делает последний сильный удар о ребра и пускается галопом.

Тут бедлам. В квартире работает плазма, по ней идут мультики. Фиксики что-то то ли чинят, то ли ломают. На диване сидит Злата – племянница Славы – и о чем-то эмоционально рассказывает ему.

Слава ходит по комнате и качает на руках ребенка. Очевидно, это ребенок Влада и Ани, Артем. Мальчик кричит, фиксики начинают петь песенку, а Злата без устали болтает.

Все звуки взрываются разом, голова начинает идти кругом. Хорошо, что мой приход остался никем не замеченным.

– Тики-тики, так-так-так.

– Слава, я же тебе говорила, надо было мамочке сразу звонить, – уверенно произносит Злата.

– Тики-тики, так-так-так. Часики идут.

– Злата, я же не могу каждую минут звонить твоим родителям! – Слава на пределе. Венка на его шее пульсирует, на лбу испарина.

– У-а-а-у! – кричит малыш.

– Тики так. Тики так. Нам без часиков никак.

– Мне кажется, Артем нездоров, – умничает девочка и показательно щурится.

– У-а-а-у!

– Тики-тики, так-так-так. Часики последнего не ждут.

– Злата, твои родители не просто так оставили вас со мной, – Слава переходит на рык. – У них ЧП. Аврал. Форс-мажор. Понимаешь?

Волков бледен, в глазах паника. Мне кажется, он вот-вот грохнется без сознания, но продолжает упорно укачивать Артема, если это можно так назвать, потому что он трясет бедного ребенка нещадно.

– У-а-а-у!

– Понимаю, – абсолютно спокойно произносит Злата. – Нас оставили с тобой, потому что больше не с кем. Афродита Станиславовна болеет, а деда и баба уехали.

– Тики-так. Тики-так. Нам без часиков никак.

– У-а-а-у!

– Вот именно! Злата, но я, ей-богу, не знаю, что делать с Артемом!

Слава поднимает ребенка вертикально и прижимает к себе.

– У-а-а-у! – Артему явно все по барабану.

– Мама и папа обычно кормят его и моют попу, – философски замечает девочка. – Ты его кормил?!

– Тики-тики, так-так-так. Часики и там. Часики и тут.

Тру виски. Боже, какой дурдом. Мне плохо. К горлу подкатывает тошнота, будто я эпилептик, которому включили стробоскоп.

– Тики-тики, так-так-так. Часики идут, идут, идут, идут, идут, идут.

– Кормил! Тема отказался есть смесь.

– Может, у него подгузник грязный? – допытывается девочка.

– Чистый!

– У-а-а-у!

– Часики идут, идут, идут.

Прислоняюсь к дверному косяку, потому что чувствую: грохнусь в обморок прямо тут.

– Таня! – вскрикивает Слава, и я открываю глаза.

Волков не двигается с места. Просто смотрит на меня. Преданно, с огромным багажом боли, вины во взгляде. Но кроме этого есть там и что-то другое. Мольба – нет, даже настоящий крик о помощи.

– Я звонил тебе, хотел предупредить, – произносит сдавленно.

Даже в такой стрессовой ситуации, мужчина, который мало что понимает в крохотных детях, подумал обо мне. Все, на что меня хватает, это кивнуть.

Ведем со Славой немой диалог, после которого я начинаю медленно, спиной вперед, отступать к выходу.

– Таня, не уходи, – просит. – Помоги мне. Пожалуйста.

Нет. Нет-нет. Ты не имеешь права меня просить об этом. По щекам текут слезы, я глотаю мерзкий ком, с трудом проталкивая его в глотке, и продолжаю пятиться.

– Ты нужна мне, – молит меня.

Качаю головой и шепчу едва слышное:

– Прости.

Позорно дезертирую. Наваливаюсь на дверь квартиры, чтобы закрыть ее. Хочется сбежать, но ноги не несут, будто налились свинцом. Тело вступило в немую схватку с мозгом.

Оседаю на пол прямо тут, у двери.

Обессиленно реву, всхлипываю, не стесняясь. Мне так жаль себя за собственную беспомощность, мне так жаль, что со мной случилось все это, мне так жаль… Если уйду, брошу его прямо тут – кто я после этого? У меня есть страх, да. Но там, прямо сейчас, за этой дверью, – мужчина, которому нужна помощь.

Вытираю слезы кулаком, размазывая тушь, не без труда поднимаюсь на ноги, с силой зажмуриваюсь и берусь за ручку.

Я должна с этим справиться. Я должна помочь дорогому для меня человеку.

Опускаю ручку и толкаю дверь.

Глава 36. Ты же моя девочка

Слава

– Почему она ушла? – спрашивает Злата и быстро-быстро моргает.

– Потому что боится, – оправдываю Таню.

Мысленно ищу отмазку для рыжей. И даже нахожу ее. Становится мне от этого легче? Определенно нет.

Она боится детей. Это ее триггер, а кто я такой, чтобы заставлять ее переступать через свой страх и ломать себя. Или чинить? Неважно.

Укачиваю на руках орущего Артема и обессиленно смотрю в потолок. Я умею ладить с детьми, но не с такими крохами, как мой племянник. Пару часов назад Влад огорошил меня: им с Аней нужно срочно улететь в другой город. Помочь с детьми было реально некому. Я согласился, полагая, что смогу договориться с парнем, которому от роду четыре месяца.

Я ошибся.

Поначалу все было неплохо, а потом Тему будто бы переключили. Врубили тумблер «Ор», и пошло-поехало.

Прижимаю к себе малыша и качаю. Я даже не знаю, правильно ли делаю.

– Она боится того, как кричит Тема? – Злата понимающе кивает.

– Нет, – качаю головой.

Не хватало еще, чтобы Злата думала о брате плохо.

– Она вернется, – говорю уверенно.

Таня не сможет просто бросить меня тут. Наверняка она успела оценить ситуацию и поняла, что у меня беда.

– Она вернется, – повторяю больше для себя.

– Откуда ты знаешь? – удивляется Злата.

– Просто знаю, – я действительно надеюсь, что знаю.

Иначе я даже не представляю, что делать, честно.

– Ш-ш, ну все-все, не плачь. Хочешь, я тебе песенку спою? – спрашиваю у Темы, который настолько красный от непрекращающегося крика, что это начинает пугать.

– Мама часто поет ему, – деловито подсказывает Злата.

– Отлично! Ну, слушай. Грохочет гром. Сверкает молния в ночи, а на холме-е-е стоит безумец и кричит…*

– Он про мамонтенка любит, – закатывает глаза племянница.

– Я только КиШа знаю, – из головы реально разом все песни исчезают.

Слышу шорох в коридоре, и в дверях появляется Таня. С души падает огромный булыжник, аж дышать становится легче. Зареванная – капец. Глаза виноватые. Знаю, детка, тебе больно, но ты даже себе не представляешь, как ценно то, что ты вернулась. Я тебя вылечу, обещаю. Буду рядом. Всегда. И детей мы с тобой целую ораву нарожаем, клянусь. Трястись еще как квочка будешь над ними. Не выпущу тебя из объятий. И упасть не дам.

– Что у вас случилось? – сглатывает и спрашивает нервно.

– Меня попросили посидеть с детворой. Артем резко начал плакать. Я пытался его покормить, смотрел подгузник, но ничего не помогает.

– А если позвонить Владу?

– Прямо сейчас они летят в самолете.

– Ясно, – говорит коротко.

Идет в ванную, и я слышу, как там течет вода. Таня возвращается через минуту. Лицо чистое – видимо, умывалась. Достает телефон и начинает звонить.

– Бабуль, привет. Нужна твоя помощь. У нас тут ребенок… Сколько ему?

– Четыре месяца, – отвечаем хором со Златой, которая сползла с дивана и внимательно наблюдает за Таней.

– Четыре месяца. Да, – подходит к Артему и неуверенно кладет руку ему на лобик. – Вроде не горячий. Ага. Ага. Ага. Поняла. Я перезвоню.

– Ну что там? – тут же спрашиваю.

– Бабушка сказала померять температуру и посмотреть десна. Сможешь?

– Давай я буду его держать, а ты посмотришь? – предлагаю.

– Я? – ахает.

– Ну давай Златку попросим, – хочется закатить глаза.

Таня фыркает и уходит. Снова моет руки, возвращается. Растирает ладони, потом трясет руками. Вижу, как они у нее подрагивают, но рыжая решительно протягивает ладони и отодвигает губы малышу.

– Бабушка сказала проверить десна. А тут у Артема красные шишки, – оборачивается к племяннице. – Злата, родители привезли детскую аптечку или что-то в этом роде?

– Да, – подрывается решительно и убегает в кухню, приносит оттуда сумочку. – Вот. А что вы ищете?

Они обе садятся на пол.

– Мне нужен нурофен. Это обезболивающее и жаропонижающее. А еще гель для десен.

– Я знаю! – подпрыгивает Злата. – Вот и вот.

Таня забирает у нее лекарства и проверяет, затем поднимает голову и неожиданно открыто улыбается:

– Спасибо, Злата! Ты настоящая умница!

Племянница рдеет и гордится, довольная собой.

Таня отмеряет шприцем лекарство. Через бой мы даем нурофен орущему Артему, мажем десна.

– Морковка, подержи его, пожалуйста! Я в туалет хочу, – сознаюсь и протягиваю Артема.

– Ты чего! – она отступает назад. – Я не смогу. Я уроню. Я не умею!

– Я тоже не умею, но видишь оно как, – пожимаю плечами. – Держи! У тебя все получится.

Сую ей в руки Артема и сбегаю в ванную комнату. Умываюсь там ледяной водой. Все-таки подкосило меня знатно. Я не был готов к тому, что с ходу нырну в проблемы ребенка. Мне ведь даже никто не объяснил, что да как.

Возвращаюсь. В квартире тишина, которая режет слух. Злата лежит на диване и смотрит мультики. Звук приглушен, верхний свет выключен. Горит лишь ночник.

– Таня попросила выключить, – поясняет тихо она. – Тема уснул.

Открываю дверь в спальню и прохожу внутрь. Меня скручивает плотным жгутом от картины, которую я вижу. Рыжая держит на руках мирно спящего Артема и тихонечко напевает ему. Комната скупо освещена бликами с улицы, поэтому я вижу лишь силуэт девушки.

Подхожу вплотную, и Таня разворачивается, демонстрируя мне спящего малыша. Вижу на ее лице очертания мягкой улыбки. Легонько покачивая его, она говорит:

– Тема только уснул. Помоги переложить его на кровать, я не знаю, как это сделать.

Не дыша спускаем с рук Тему, который, бедолага, настрадался за вечер и вырубился.

Замираем с Таней плечом к плечу и рассматриваем сладко спящего ребенка. Меня так и распирает гордость за нее. Хочется ударить в грудь и крикнуть: моя! От счастья, которое затапливает меня, не контролирую речь и говорю, даже не подумав:

– Ты будешь замечательной мамой.

Таня оборачивается и смотрит на меня блестящими глазами. Притягиваю ее к себе и крепко прижимаю:

– Спасибо, что вернулась.

– Уведи меня отсюда, иначе я прямо тут грохнусь в обморок, – просит дрожащим голосом, но я слышу нотки смеха.

Возвращаемся в гостиную, и Таня падает рядом со Златой, которая поглаживает Васю, вылезшего из своего укрытия. Рыжая сидит какое-то время, не шелохнувшись, и смотрит в одну точку перед собой.

– А я есть хочу, – вздыхает племянница.

– Ой! – спохватывается Таня. – У меня же там торт. Но сначала ужин. Злат, поможешь приготовить лазанью?!

Рыжая подмигивает девочке, и та оживленно кивает. Уходят готовить, а я сижу в прострации и наблюдаю за Таней и Златой. Таня указывает ей, что делать, а Злата беспрекословно подчиняется.

Все настолько легко и органично, что, не видь я сам приступы Татьяны, – не поверил бы. Она по-прежнему старается не касаться девочки, но и не шарахается от нее.

Сажусь на стул, устало откидываюсь назад, упираясь затылком о стену. Их щебет – как сироп в уши. Расслабляясь, я медленно засыпаю прямо сидя на стуле.

Глава 37. А дальше что-то пошло не так

Таня

Две недели прошли как один миг. Славы нет уже пять дней, он уехал в командировку. А я до сих пор у него в квартире. Ничего не мешает собрать вещи и уехать отсюда, но держит – что-то держит меня и не дает покинуть чужой дом, который, в общем-то, уже перестал быть таковым.

Мне дали несколько выходных, потому что две недели я проработала без них. Вроде мне и не надо было, не устала. А как Слава уехал в командировку – вовсе не видела смысла в них.

Сегодня вечером он должен вернуться, и прямо с утра я начинаю уборку и готовку.

Когда уже все закончено, у меня звонит телефон.

На экране высвечивается номер главврача больницы, в которой когда-то работала бабушка. Сердце сразу заходится, потому что я понимаю: она не может звонить просто так.

– Здравствуйте, Елена Николаевна.

– Танюша, добрый день. Я хотела спросить, приедешь ли ты навестить Маргариту Львовну? Она спрашивала о тебе. А в ее состоянии, сама понимаешь, лишние переживания ни к чему.

– Бабушка? – недоумеваю я. – Я не поняла – она что, лежит у вас в больнице?

– Ну да. Вот уже три дня как. А ты, выходит, не знала?

– Нет. Мама мне не звонила, – закипаю.

Как, блин, она могла так поступить со мной?! Это же бабушка – я люблю ее, и мать об этом знает. Она не имела права скрывать от меня состояние бабушкиного здоровья.

– Хм, – Елена Николаевна вздыхает. – У Маргариты Львовны снова был гипертонический криз. Мы его купировали. Ей уже лучше.

– Я приеду! – выкрикиваю в трубку. – Сейчас же выеду и к вечеру приеду в больницу, так и передайте ей!

– Конечно-конечно.

Прощаемся.

Бросаюсь в спальню и хаотично скидываю в сумку вещи первой необходимости, стараясь не думать о том, почему со мной так поступила мать. За что?

Ставлю телефон на автодозвон, параллельно продолжая сбор вещей.

– Привет, Танюш! – отвечает Слава.

– Слав! – подбегаю к телефону и беру его в руки: – Мне срочно нужно уехать. Бабушке стало плохо.

Коротко пересказываю ему разговор с врачом.

– Дождись меня, – просит. – Я уже еду домой. Буду через часа три. Отвезу тебя.

Слышу, как громче начинает урчать мотор автомобиля.

– Не спеши, – уговариваю его. – Я за это время уже буду у бабушки. Возвращайся спокойно, как только я разберусь, что там, вернусь.

– Не хочу оставлять тебя одну, – говорит серьезно.

– Я и не одна. К семье же еду.

Угрюмо усмехаясь от собственных слов, настолько ироничными они кажутся.

– Тем более за Васей нужно следить. Я же не беру его с собой.

– Я попрошу Димку.

– Не стоит.

– Ясно.

Препираемся с ним некоторое время и прощаемся на эмоциях.

Ну не могу я вот так сидеть сложа руки. Спешу на вокзал. Всю дорогу в автобусе верчу в руках мобильный. Так и хочется позвонить матери и поругаться с ней. Что у нее в голове в последнее время? Злится на меня? За что? А даже если и злится, какое это отношение имеет к тому, что она умолчала о проблемах со здоровьем бабушки?

В поселок приезжаю ближе к вечеру. Духота нереальная, воздух стоит – не вдохнуть не выдохнуть. Переживаю за бабулю, по такой жаре гипертоникам наверняка бывает нехорошо.

Залетаю в больницу. Вообще время посещений только закончилось, но благодаря протекции главврача меня пускают.

Прохожу в палату, где лежит бабушка, и сразу же подмечаю: палата одиночная, работает кондиционер. О бабуле позаботились, и это не может не радовать. Увидев меня, она сразу же порывается встать.

– Нюшенька!

– Бабуля! – бросаюсь к ней, сажусь на матрас и прижимаю к себе.

Нос щиплет, на глаза наворачиваются слезы, но я старательно игнорирую их, бодрясь.

– Ну рассказывай, – отстраняюсь, но беру в руки ее сухонькую ладошку, наглаживаю, – как ты докатилась до жизни такой?

– Ох, Танюша, вот так и бывает, – пожимает плечами. – Доживешь до моих лет – поймешь. Мне уже лучше, не волнуйся.

– Прости, что сразу не приехала, я только пару часов назад узнала, что тебе стало плохо.

– Да что ж это такое делается! – грозно ругается. – Вернусь, мамке твоей не поздоровится! Что за глупый вздор! Ее нелепые обиды не повод не звонить тебе!

– Успокойся, – глажу ее по ладони, а у самой разливается горечь в груди.

– Как же мне успокоиться, Нюшенька? – на глаза бабули наворачиваются слезы. – Когда моя дочка со своей в ссоре? Как примирить вас? Возможно ли это? Ты прости меня, внученька, наверное, и моя вина есть в том, что все это сейчас происходит.

– Перестань, ба, – улыбаюсь и даже нахожу в себе силы подмигнуть бабушке. – Мы сами во всем разберемся, не дети малые. Твоя задача – выздоравливать!

Заговариваю бабушке зубы. Рассказываю про новую работу, про Славу, про Васю. Припоминаю какие-то бытовые мелочи, лишь бы она отмела свои дурные мысли.

– Ладно, бабуль, я завтра приду. Принесу тебе гостинцы.

Расцеловываю ее и направляюсь к двери, когда в спину прилетает:

– Ты прости меня, внученька, – срывающимся голосом.

– За что? – хмурюсь, но оборачиваюсь.

– За то, что рядом не была. За то, что не долюбила, раз ты ко мне со своей болью не пришла.

– В этом нет твоей вины. Твоей уж точно, – голос мой садится. – Мне уже лучше, бабушка. Правда. И хоть я понимаю, что никогда не забуду того, что сделала, но чуть ли не впервые в жизни я хочу для себя счастливого будущего.

– Со Славой? – улыбается сквозь набежавшие слезы.

– С ним, – киваю.

Из больницы выхожу с ноющем сердцем.

– Морковка!

Вскидываю лицо и шокированно открываю рот. Слава стоит, привалившись бедром к пыльному капоту автомобиля. Не раздумывая, подбегаю к нему и падаю в распахнутые объятия. Утыкаюсь носом ему в шею и дышу. Его запах – мой кислород. Сжимаю на груди футболку и дышу, дышу. Успокаиваю болящую душу, гашу срывающиеся рыдания.

Слава тоже крепко прижимает меня к себе, запустив в мои волосы руку и сжав их.

Поднимаю лицо и улыбаюсь:

– Я скучала.

– Наконец-то я этого дождался! – поднимает лицо к небу и беззвучно смеется. – В следующий раз на месяц уеду. Может, когда вернусь, ты в любви признаешься?!

Дурачится. Или делает вид, потому что я знаю: правда слишком зыбка, а мне сложно открыться. Но обязательно исправлюсь. Я сделаю для этого все, что в моих силах.

– Как ты тут оказался так быстро? – спрашиваю вместо ответа на его вопрос.

– Я же прямиком сюда направился, домой не заезжал.

– Спасибо, Слав. Но, боюсь, предложить переночевать у нас не смогу. – Иначе мать сожрет и меня, и его.

– Я снял номер в гостинице. Поехали со мной, а? А с утра к бабуле вместе рванем.

– Прости, не могу, – встаю на цыпочки и утыкаюсь носом в подбородок Славы.

– У-у жестокая! – ведет носом по моему уху, разгоняя мурашки, и зовет шепотом: – Тань… поцелуй… умираю без тебя.

Наплевав на все запреты, на то, что мы находимся в людном месте, на загоны матери, целую. Открыто, не боясь, что меня осудят или пристыдят. Сладко целую человека, который привносит в мою жизнь столько всего разного, но такого катастрофически нужного.

А мама…

Разговор с мамой еще впереди.

Глава 38. В сердце оставь мне немного места

Таня

– Привет, – прохладно здороваюсь с матерью, которая пьет чай на кухне.

– Привет, – отвечает так же холодно, не отрываясь от телевизора, по которому идет какая-то передача.

С грохотом ставлю сумку на пол. Выпрямляюсь и смотрю с вызовом в глаза женщине, которая родила меня.

– Почему ты не сказала, что бабушка в больнице? – решаю не откладывать в долгий ящик этот разговор.

Сил делать вид, что все в порядке, не осталось.

– Я подумала, что тебе нет дела до семьи. Раз уж ты не удосужилась позвонить матери за три недели ни разу, – произносит абсолютно безэмоционально, словно ей нет никакого дела до меня.

– Можно подумать, тебе есть дело до моей жизни.

– Есть! Представь себе! – впервые смотрит на меня.

В глазах ни капли тепла. Как будто совершенно посторонний человек.

– Чушь собачья! – вскрикиваю. – Тебе есть дело до кого угодно! До соседки, до сериала, до рассады твоей гребаной, до чужих проблем, но только не до собственной дочери!

– Еще начни рассказывать, как я в детстве недолюбила тебя, – фыркает.

Глубоко дышу.

– А ты любила? – спрашиваю с тягучей болью, которая пронизывает все тело.

– Конечно! – отставляет чашку в сторону. Чай проливается на скатерть.

Мать ругается и начинает вытирать коричневое пятно тряпкой.

– Я тебя воспитала! – произносит с гордостью. – Вырастила и дала все, что нужно! Высшее образование, лучшую одежду и еду.

– Воспитала – не любила! – боже, как болит сердце.

Его будто выжимает кто-то, поливает кислотой, уничтожает. Опираюсь спиной о стену, потому что иначе упаду. Ноги не держат. Я была готова к разговору с матерью, так мне казалось.

Я ошиблась. Как можно быть готовой к материнскому холоду?

– Ты пойди это расскажи сиротам, которые кучкуются в тесных комнатушках, не нужные никому, не знающие, что такое поддержка и тепло, – стыдит меня.

– А что рассказать, мам? – голос все-таки прерывается. – Ведь я тоже не знаю ничего о поддержке и материнском тепле.

Мать ахает, оскорбившись, с силой бросает тряпку на пол и визжит:

– Не смей упрекать меня! Ты не имеешь права на это! Я была одна! Одинокая несовершеннолетняя малолетка, которую просто использовал залетный парень – и в кусты! А мне было семнадцать, когда я взвалила на себя эту ношу! Семнадцать! Он смылся, оставив после себя рыжий орущий комок! – Господи, почему больно-то так? – Так что не тебе меня упрекать, ясно?!

Я все это знала, историю слышала. Мать познакомилась с моим отцом на местной дискотеке. Столичный парень, который приехал в гости в деревню то ли к бабушке, то ли к дедушке. У них с матерью был короткий, но страстный роман, в результате которого она узнала, что беременна мной. На тот момент отец уже вернулся в столицу.

Так уж вышло, что я не нужна была ни отцу, ни матери. Но она почему-то решила родить.

И теперь всю свою жизнь я выслушиваю упреки – я виновата в том, что личная жизнь у матери не сложилась. Никому не нужна брошенка с ребенком.

– Не моя вина, что ты решила оставить меня и я вмешалась в твою жизнь, разрушила твои грандиозные планы на нее, – я стараюсь говорить спокойно. – И вместо того, чтобы сделать козлом отпущения меня, лучше и правда займись своей жизнью, ведь я больше не «орущий комок» и не потревожу тебя.

Дрожащими руками подхватываю сумку с вещами и прохожу через кухню в соседнюю комнату. На пороге останавливаюсь. Мать молча провожает меня взглядом.

Разворачиваюсь.

– И да. Ты не имела никакого права скрывать от меня состояние бабушки. Она одна из немногих людей, которые мне по-настоящему дороги.

В отличие от тебя, хочется добавить, но я сдерживаюсь. Мать смотрит на меня так, будто я пыль под ногами. Плевать. Я больше не буду заискивать перед ней.

Ухожу к себе в комнату. Тут с души падает огромный груз, и я выдыхаю. Перезваниваю Славе, от которого было несколько пропущенных звонков.

Засыпаю с неспокойным сердцем. Ну вот и наговорили всякого – кому хорошо стало?

А иначе как? Есть выход отсюда?