Текст книги "Бывшие. Мне не больно (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Таня закрывает руками алое лицо, бормочет:

– Господи, стыдно-то так!

Поднимаю ее на руки. Тут без вариантов, только душ и новые сборы. Макияж размазан, платье в пятнах от нашей страсти, между ног вообще все мокро. Красота!

Ставлю рыжую под горячие капли и мою, она расслабляется. Все сомнения и страхи отпадают. Агата забыта, теперь это отчетливо видно.

Собираемся по второму кругу, теперь уже в спешке, потому что мы же «стоим в пробке», а значит, вот-вот должны появиться.

Летим к моим родным, которые ждут нас с нетерпением, и я не меньше жду этой встречи. Потому что очень хочется показать Тане, что такое настоящая, любящая семья.

Глава 49. А я просто люблю

Слава

– А вот и наша Танюша! – мама прикладывает ладонь к груди, рассматривая рыжую. – Какая же ты красивая, девочка!

Мама восхищается моей женщиной, а мне, как неандертальцу, хочется ударить себя в грудь и крикнуть: «Моя»!

Таня безумно стесняется. Она не привыкла к чужой теплоте, а мама распространяет свои флюиды слишком активно. Я не просил ее об этом, да и сама мама, я уверен, не понимает, что делает. Она всегда была такой – очень теплой и нежной. Всегда остро переживающей за своих детей. Настоящая мать и должна быть как она, разве нет?

Просить маму «притормозить» я не буду, потому что она такая и есть и всегда такой будет. Пусть Таня привыкает сразу, без какой-либо подготовки.

– Здравствуйте, – Танин голос дрожит, и я притягиваю ее к себе за плечи.

– Тань, познакомься, это моя мама, Виктория Сергеевна, и отец, Артур Борисович.

Папа подходит ближе, тактично пожимает руку:

– Что стоите на пороге? Проходите, мама уже стол накрыла, а я голодный, жуть! Вы не могли как-нибудь побыстрее в своих пробках стоять?!

Батя сдерживает улыбку, у Тани разве что уши не краснеют. Она поднимает растерянный взгляд на меня. А я… я просто тихо ржу, потому что ну это же батя! Что тут еще сказать.

Они тоже когда-то были молодыми и все прекрасно понимают.

Мама приходит на подмогу:

– Ой, тебе лишь бы детей смутить, Артур! – легонько толкает того в плечо.

– А я-то что? – батя оставляет на щеке у матери озорной поцелуй. – Я тут с голода помираю, а они над старым человеком издеваются!

– Да какой ты старый, бать? – смеюсь и веду Таню вперед.

– Нестарый, значит? – загораются глаза отца. – Это хорошо, потому что я зажечь с девочками еще могу, да! – горделиво.

Папе тут же прилетает легкий подзатыльник от матери:

– Я тебе зажгу с девочками! – угрожает смешливо.

Вот так. А вы как хотели? Генеральный директор, партнер, меценат и вообще большой человек тоже иногда получает подзатыльники от жены.

– Ты о чем подумала, женщина? – наигранно возмущается отец. – Я, вообще-то, имел ввиду внучек, а ты?

– Пока что у тебя только одна внучка, – подмигивает ему мать.

– Дык и что? За второй-то дело заржаветь не должно? – растягивает рот в довольной улыбке и подмигивает Тане.

Та сразу же закусывает губу и поднимает на меня веселый взгляд. Постепенно Таня оттаивает, вникает в разговор, даже встревает в дискуссию с отцом. Спорит с ним, не стесняясь, а отец, наоборот, остается довольный собой.

Мама наготовила много всего, но Таня аккуратненько перекладывает мне на тарелку запеченную рыбу, а вместо этого налегает на соленые грибочки и огурчики. Плохо ей, что-ли?

– Викуль, а давай наливочки тяпнем? – спрашивает отец у мамы, потирая руки.

– Артурик, у тебя давление! – отмечает мама назидательно. – Может, лучше я тебе смузи сделаю?

– Буэ! – он кривится. – Повод такой хороший, Викуль, давай по рюмашке? Танюш, составишь нам компанию?

– Ой нет, спасибо, – рыжая тут же отказывается.

– А чего так? За знакомство надо же!

Тут же вмешивается мать:

– Отстань от девочки, тебе сказали нет, значит, нет! – заговорщически подмигивает Тане, и та в ответ закусывает губу.

А что, собственно, происходит?

– Я тебе лучше клюковки запарю. Знаешь, какая у меня клюква отменная – кисленькая, ароматная, – окучивает ее лукаво. – Хочешь?

Таня облизывается:

– С удовольствием.

Едим, пьем, общаемся. В какой-то момент все неловкости отпадают сами собой. Ощущение такое, будто Таня была всегда в моей жизни, так легко она интегрируется в нее. Откидываюсь на спинку стула и расслабляюсь, плавая в разговорах своей семьи, как на волнах.

После тепло прощаемся. Таня сама обнимает мать, они о чем-то перешептываются, мама украдкой смахивает слезу. Это что такое? Пожимаю бате руку. Садимся в автомобиль и едем по вечернему городу.

– Мороженого хочется, – вдруг говорит Таня.

– Будет сделано, моя госпожа!

Рыжая смеется, а я сворачиваю к парку, выходим на улицу. Лето уже близится к концу, но ночью еще тепло, поэтому можно смело гулять всю ночь по улицам города.

Покупаю Тане мягкое мороженое, садимся на уединенную лавочку. Я притягиваю ее к себе, обнимаю.

– У тебя такая хорошая семья, – произносит неожиданно.

– Теперь это и твоя семья, – отвечаю уверенно.

– Так странно, – вздыхает вдруг, – как можно чувствовать себя спокойно среди практически незнакомых людей, но при этом не иметь возможности просто поговорить по душам с собственной матерью?

– Если бы я знал ответ на этот вопрос, – вздыхаю. – В одном я уверен: моя семья никогда не обидит тебя и не причинит боли.

– Да ладно, – отмахивается Таня, – я пообещала себе не думать о матери. А за семью… спасибо, Слав.

Оставляю поцелуй на виске Тани.

– Я хотел еще кое-что сказать: я абсолютно ровно отношусь к алкоголю. Ты можешь спокойно выпить при мне, тебе не обязательно было отказываться.

Таня доедает мороженое и тихонько смеется:

– Я отказалась не из-за тебя, а потому что мне нельзя алкоголь.

– Нельзя? – вскидываю бровь, вспомнив, как пришел без спроса к ней домой и увидел бутылку вина. – С каких это пор?

– С тех самых пор, как я узнала, что беременна, – произносит счастливо и заглядывает мне в глаза.

До меня не сразу доходит смысл ее слов. Истина вливается в кровь, теплом растекается по артериям. В горле пересыхает, и я сглатываю. Опускаюсь на колени перед Таней, обхватываю ее за талию. Не зря меня тянуло сюда, как чувствовал. Сминаю одежду на талии и трусь носом, покрываю поцелуями живот. От каждого прикосновения Таня вздрагивает.

А у меня внутри так много всего. Щемит что-то, аж дышать становится больно, не вздохнуть, не выдохнуть. Опускаю голову и кладу ее Тане на колени.

Если есть там кто-то наверху, то спасибо, слышишь?! Я, наверное, не заслужил этого счастья в лице Тани и ребенка, но теперь это мое, и я никому не отдам его.

Поднимаю голову, выпрямляюсь, беру лицо рыжей в руки:

– Спасибо, родная.

Голос вообще не мой. Болезненно-хриплый. Но это от счастья и распирающей изнутри радости.

– Мы обязательно сделаем этого малыша самым счастливым, дадим ему всю нашу любовь, а у нас ее так много… да, маленькая?

– Это будет девочка, – шепчет мне в губы и всхлипывает.

– Уже известно? – удивляюсь.

– Я просто знаю.

– Девочка… я так хочу дочку. И еще дочку. И сына, – голос срывается. – Родишь мне потом сына, Танюш?

– Всех рожу, – всхлипывает и смеется мне в губы. – И сына, и дочек.

– Тогда, как честный человек, – лезу в карман шорт и вынимаю оттуда коробочку, – я должен жениться на тебе.

Открываю ее, достаю кольцо:

– Ты выйдешь за меня замуж?

– И в горе и в радости? – плачет.

– В болезни и здравии, – киваю.

– Люблю, – покрывает поцелуями лицо.

– Люблю, – возвращаю поцелуи.

Эпилог

Таня

– Волков, не беси меня, а то скажу нет!

– Я тебе скажу, Волкова! Только попробуй! – рычит Слава.

– Не Волкова я еще!

– А мы это сейчас быстро поправим, у нас регистрация через час.

– Регистрация через час, а у невесты нет букета! – топаю ногой.

Мой букет не привезли. Потому что не сделали. Потому что кое-кто забыл отправить эскиз флористу. И этот кое-кто сейчас отхватит.

– Потерпи. Сейчас принесут какой-нибудь.

– Что значит – какой-нибудь? – смотрю недовольно на Славу. – Давай еще полевых ромашек мне принеси!

– Ага, и за чудо-юдом сходи? Нет уж, дорогая моя, если ты думаешь, что из-за букета у тебя получится съехать со свадьбы, то ошибаешься!

– Без цветов не пойду.

Я беременная женщина, имею я право на психи?

– Соня! – кричит Слава. – Спаси меня, фея.

– Да тут я, тут, – забегает в комнату подруга.

Кладет на стол два букета, начинает разбирать их:

– Спокойствие, Таня. Сейчас мы из двух букетов сделаем один.

И она действительно собирает очень красивый букет, перевязывает его белой ленточкой и протягивает мне, опасливо заглядывая в глаза:

– Ну как?

– Он… он… он идеальный! – отвечаю искренне.

– Фух! – звучит в унисон от Сони и Славы.

– А теперь бегом в машину, опоздаем же! – Слава подхватывает меня на руки и выносит из квартиры.

– Вообще-то, полагается на руках выносить из ЗАГСа, – вредничаю.

– Доболтаешься, морковка, – угрожающе.

– Молчу-молчу.

А дальше нас затягивает круговорот: ЗАГС, роспись, фотосессия, ресторан. Мы решили отметить только со своими, но из-за того, что семья Волковых такая большая, нас собралось все равно много.

Даже Соня – и та со стороны Волковых, потому что сама скоро станет Волковой. С моей стороны только бабушка. Маму я тоже позвала, в пригласительном было два имени, но, очевидно, она решила, что есть нечто важнее свадьбы единственной дочери.

Что ж. Если ей от этого легче, пускай.

Рассматривая пустующий стул рядом с бабулей, уговариваю себя, что так даже лучше. Ну вот сидела бы она тут и бросала на меня недовольные взгляды, обязательно сказала бы что-нибудь нелицеприятное. Хорошо, если только мне, наедине, а не при всем честном народе.

Ни у кого из присутствующих не возникает вопроса о том, кто не пришел. А я, дура, запретила официантам убирать ее тарелку и лишний стул.

Ребенок всегда будет тянуться к своей матери, даже если эта самая мать не заслужила его любви. Наверное, это что-то на уровне инстинктов. И я снова уговариваю себя, что мне не больно. Вот же мой любимый рядом, держит за руку так крепко, что и упасть не страшно, – ведь знаю, что поймает, вовремя остановит.

Вот моя любимая подруга, украдкой глядя на меня, вытирает слезы счастья.

А вот моя новая семья. Виктория Сергеевна за эти несколько месяцев успела подарить мне столько любви, внимания и заботы, что в них утонуть можно. Отец Славы вообще мировой мужик. А братья как верные оруженосцы. Все это такая мощная стена, фундамент, на котором можно возвести все, что душе угодно.

Но самое главное – моя доченька, которая уверенно растет внутри. Животик едва заметен, но я ощущаю ее незримо и отправляю во вселенную столько любви, сколько у меня есть, чувствуя, как возвращается она мне в троекратном размере.

Опускаю руку на живот, глажу. Я тут, доченька, я рядом.

Мне же не должно быть больно. Не должно…

– Что-то не так? – с тревогой спрашивает Слава.

– Нет-нет, – уверенно вру и перевожу взгляд на бабушку.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя?

– Знаю, Слав, – улыбаюсь. – Ты не даешь мне усомниться в этом.

Обнимает, шепчет комплименты. Отмахиваюсь от мыслей, как от назойливых мух.

Открывается дверь, и в ресторан входит еще один гость. Держится у стены, передвигаясь быстро, стараясь остаться незамеченным. Проходит через зал и садится на стул рядом с бабушкой.

Стул, который ждал этого гостя.

Мама поднимает на меня взгляд и улыбается неуверенно.

Пришла.

Весь оставшийся вечер постоянно ловлю себя на мысли, что ищу ее взглядом среди гостей, проверяю: ушла или нет? Когда все начинают расходиться, мама оказывается рядом.

Интуитивно прикрываю живот, сглатываю вязкий ком. Люди вокруг расступаются, оставляя нас наедине. Слава уходит последним, посылая мне безмолвный знак вопроса. Я качаю головой, прошу его уйти. Так надо. Иначе она не скажет то, что хочет.

Будешь ругать? Пожалуйста, перестань обижать мою душу.

– Ты такая красивая, Таня… – слова даются ей тяжело. – Мы много говорили с твоей бабушкой. Поначалу я не хотела ее слушать, но потом поняла, что перешла все возможные границы и так дальше продолжаться не может. Я бы хотела отмотать время назад и вернуться в твое детство. Я бы постаралась измениться, исправиться. Тогда бы я смогла сделать все по-другому. Правильно. Но это не в моей власти, а исправлять что-либо уже поздно. Не высечь, не вырубить того, что было.

Сжимаю зубы, дышу через нос, сдерживая слезы. Каждое слово – как болезненная пуля в жизненно важные органы.

– Я переписала на тебя квартиру, забери, пожалуйста, документы у бабушки.

– А ты?

– Я решила уехать, Таня. Меня позвали на работу в другой город, и я согласилась. Так будет лучше. Для тебя в первую очередь. Ты прости меня, дочка. Может быть, когда-нибудь я вернусь и все станет по-другому. Ты простишь меня, а я смогу простить себя.

Смахивает слезу, целует в лоб, разворачивается и уходит. Горло сдавливает от рыданий:

– Мама, я буду ждать тебя, – кричу ей в спину.

Она замирает, ее спина дергается, как от удара. Мама медленно оборачивается, и я вижу, что ее лицо совершенно мокрое от слез:

– Теперь у меня точно есть причина вернуться.

Несколько месяцев спустя

– Перестань психовать!

– Скажи, как не психовать? Ты решила дома рожать? Чего в ванной улеглась?

– Переживаю схватки! – ору. – А ты мне совсем не помогаешь, только давление из-за тебя поднимается!

– Скажи, как мне не кричать, когда ты, вместо того, чтобы ехать рожать в больницу, плещешься в ванной!

– Ну что ж ты непробиваемый такой! Да у меня схватки еще несколько часов могут длиться! Я не хочу лежать все это время в больнице. Хочу в комфортных, домашних условиях.

– Ага. Ага. Родить ты тоже собираешься в комфортных домашних условиях?

Ходит из угла в угол.

– Ар-р-р! Да ты вообще не слышишь меня?!

Стону от схватки.

– Вот! – кивает показательно. – Очень даже слышу! Я звоню в скорую!

– Только попробуй!

Срывается, садится на пол, прижимает свой лоб к моему и шепчет горячо:

– Скажи, что мне сделать, Танечка? Скажи, я все сделаю. Все что угодно, девочка.

– Просто будь рядом, скажи, что любишь, – прошу, хныча.

– Люблю. Больше жизни люблю! Если бы можно было забрать твою боль, я бы сделал это.

– И даже родил бы за меня?

– Э-э-э-э, – чешет репу.

– Ну и сволочь ты, Волков, – замахиваюсь на него.

Перехватывает мои руки, целует пальчики:

– Успокойся. Я рядом. Потом будешь лупить меня сколько влезет, а пока ш-ш-ш, – целует мой мокрый от пота висок.

И я действительно успокаиваюсь. Проживаем с ним это вместе, я постоянно в контакте с доулой. Она координирует процесс, говорит, что делать, как дышать. Потом по ее команде Слава везет меня в роддом.

Тут уже нас ждет бригада и врач, с которым я договорилась заранее.

– Папа будет с нами рожать? – спрашивает врач.

– Нет, – качаю головой.

– Чего это? – удивляется Слава и шепчет мне на ухо: – В болезни и здравии, помнишь?

– Помню.

А дальше все как в тумане. Команды, уговоры, ласковый спокойный шепот Славы. Крик мой, крик ребенка – и легкость.

– Поздравляю, у вас девочка, три пятьсот, – кладут ее мне на живот.

Гладим дочку со Славой, он целует ее, меня. Окутывает своим теплом и самым родным на свете запахом. Говорит такие важные слова. О любви и о том, что он самый счастливый человек на всем свете.

Дни в роддоме тоже проходят быстро. Доченька потихоньку набирает вес, а я постепенно прихожу в себя. На выписке нас встречает семейство Волковых в полном составе. А еще моя бабушка. Мама за тысячи километров. Она иногда пишет мне, но все больше передает приветы через бабушку. Это ничего. Москва тоже не сразу строилась. Я верю в нее. Было бы неплохо, если бы она сама поверила в себя.

Дома куча шаров, цветов. Семейство тактично отказывается зайти в квартиру, настаивая на том, что сейчас нам нужен покой. Вместе со Славой кладем дочку на специальную подушку, умиляемся, щупаем пальчики, гладим нежное личико, расцеловываем.

Делаю фотографию и отправляю ее вместе с сообщением:

«Твоя внучка Варвара».

Я не жду ответа. Я вообще ничего не жду.

Но ответ приходит сразу же.

«Самая красивая на свете девочка. Я бы хотела с ней познакомиться».

Да… вот теперь мне точно не больно.

Конец