Текст книги "Бывшие. Мне не больно (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Поднимаюсь и иду в сторону дома бабули.

– А ты надолго тут?

– На несколько дней. Компания отца занимается благотворительностью, и вашей больнице выделены средства. Мне нужно оценить масштабы и учесть потребности до официальной комиссии.

– Оу, – вскидываю брови, осознавая, что он реально не ко мне сюда ехал.

– Я искал тебя, – признается и косится на мое лицо.

А у меня в груди глупое сердце с удвоенной силой начинает бить в ребра.

– Я не сбегала, – спешно отвечаю.

– Ну да, – хмыкает неверяще.

Сбегала, конечно, чего уж тут.

– Да, – главное, держать лицо во время лжи.

– А предупредить, что уезжаешь в дыру, где сети нет, никак?

– Значит, никак, – развожу руками.

– Ясно.

– Ну что ясно тебе? – нервничаю и останавливаюсь возле нужной калитки.

Слава только открывает рот, чтобы высказать мне все, что думает, но на помощь приходит моя спасительница.

– Нюшенька! – восклицает бабуля. – А я тебя заждалась уже. Думаю, случилось ли что? Тебя долго не было. Ой, а это что за молодой человек?

Только открываю рот, чтобы сказать, что молодому человеку уже пора, но он опережает:

– Вячеслав! – перекладывает пакеты в одну руку и протягивает другую для рукопожатия. – Я знакомый Тани, из города.

– Во как! – бабуля удивляется и жмет руку в ответ. – Меня Маргарита Львовна звать. Что это мы у порога стоим? Заходи Славочка, заходи. Заноси пакеты в дом.

Смотрю на все со стороны. Слава уходит за бабулей, только машет мне рукой – мол, чего застыла? Догоняй! И я, прихрамывая, спешу за ними.

Глава 25. Я просто идиот, что не забрал тебя сразу

Таня

– А что это у вас такое? – глаза Славы загораются.

– Да пирожки вчерашние, – бабуля отмахивается, но замечает взгляд Волкова.

Тот за малым не облизывается.

– Голодный? – понимающе спрашивает она.

Вместо ответа по кухне разносится звук урчания живота, а Волков разводит в сторону руки – мол, все ясно и без слов.

– Ну-ка давай за стол! Нюшенька, неси из подвала огурчики!

Бабушка такая бабушка. Ей лишь бы накормить голодных и страждущих.

– Я принесу! – вызывается Волков. – Таня упала.

– Упала? – бабушка сканирует взглядом мое тело.

– Да я споткнулась, – беспечно отмахиваюсь.

Ухожу в сторону подвала, Слава шагает за мной. Возле люка останавливаемся, и он неожиданно растягивает губы в широченной улыбке:

– Нюшенька? – произносит с придыханием.

– Даже не вздумай! – шикаю на него.

Слава закатывает глаза и стонет:

– М-м-м! Такой облом.

– Лезь, – указываю пальцем вниз.

Волков бросает на меня странный взгляд и исчезает под полом. Выставляет баночку с огурцами, вылезает.

– Ты иди к бабушке, а я обработаю рану и вернусь.

– Беги, – подталкивает меня.

Разворачиваюсь, ухожу. В дверях замираю и оборачиваюсь:

– Слав… – Парень поднимает глаза. – Ни слова…

Качаю головой. Он понимает, серьезнеет и кивает в ответ. В ванной с шипением снимаю джинсы, промываю, засыпаю рану банеоцином, натягиваю легкие шорты.

Возвращаюсь на кухню, а тут мама…

– Мам, – удивленно зову ее.

Я не видела ее с утра.

– О, Татьяна, – окидывает меня испытывающим взглядом.

Поджимает губы, видя, во что я одета. Извините, бальное платье оставила дома.

– Познакомились? – стараюсь говорить спокойно.

Волков активно кивает, не переставая жевать. Ест он, конечно… голодного мужика за версту видно. Бабушкины пюрешка и котлетки улетают на раз-два. Бабуля счастливо сидит перед Славой, подперев рукой голову, наблюдает, как он ест. Мама важничает, спину выпрямила, в меня глазами стреляет, чтобы я подошла и села рядом с гостем.

Я прохожу мимо, подхватываю со стола яблоко, распахиваю окно, сажусь на подоконник.

– Может, наливочки? – бабуля потирает руки.

– Нет, спасибо. Я не пью, – быстро отвечает Слава.

– Чего так? – щурится она.

С замиранием сердца жду, что скажет Волков – соврет или нет.

– Нельзя мне, – Слава отвечает легко. – Зависимость.

– Алкоголик, что ли? – неверяще ахает бабуля.

– Он самый, – подтверждает Слава кивком. – Но это в прошлом.

От сердца отлегает. Неважно, какая правда и как больно она может сделать. Лучше так, чем ложь.

Мама сразу же хмурится, разглядывая гостя, а бабушка хлопает его по руке:

– Ничего, бывает. Некоторые живут с грехами посерьезнее, – смотрит на маму, та отворачивается.

Переплетаю пальцы: хоть бы не начали расспросы.

– Вячеслав, а вы тут какими судьбами? – не пронесло.

Маме нужно узнать все и прямо сейчас. Слава выдает маме и бабушке такую же версию, что и мне.

– За больницу давно пора взяться, – бабуля качает головой. – Оборудование на ладан дышит и ломается каждую неделю. Из области приезжают его ремонтировать каждый месяц. Реактивов не хватает, это я молчу про расходники: шприцы и капельницы. Персонал сам себе перчатки и маски покупает!

Негодует.

– Вы работаете там? – Слава спрашивает с пониманием.

– Господь с тобой! – бабуля смеется. – Десять лет уж как не работаю! Но, поверь, за это время не поменялось ни-че-го.

– Маргарита Львовна была заведующей терапевтическим отделением почти пятнадцать лет! – с гордостью произносит мама.

Интересно, что мне надо сделать, чтобы обо мне говорили с такой гордостью? Мысленно усмехаюсь, заранее зная ответ.

– У меня завтра встреча с главврачом – Еленой Николаевной.

– Ленка хороший главврач, – кивает. – Преемница моя. Добавить котлеток?

– Нет-нет, спасибо, – Слава машет руками. – Все было очень вкусно! Теперь я понимаю, у кого Таня научилась так вкусно готовить.

Упс.

По щекам ползут красные пятна, а бабуля заговорщически хихикает. Мама где-то… видимо, вспоминает рассаду.

– Откуда вы знаете друг друга?

Тишина. На этот вопрос честный ответ не подойдет. Тот самый случай, когда лучше приврать, иначе маман меня прямо тут сожрет с потрохами. Замираю, внутренне молясь, чтобы Слава не ляпнул ничего.

– Мы познакомились пять лет назад, в компании общего знакомого. После этого я уехал из страны и потерял связь с Таней, но сейчас вернулся и очень рад, что встретил ее снова. Ангелина Викторовна, ваша дочь чудесная, воспитанная и добрая девушка.

Слава говорит маме, и та оборачивается, смотрит на него, выдавливает из себя вежливую улыбку, лишенную даже толики тепла, и благодарно кивает.

Уговариваю себя перестать дрожать. Не реви. Не реви. Сжимаю зубы с такой силой, что они начинают скрипеть, благо этого никто не слышит.

– Наша Нюшенька – самая лучшая в мире девочка.

Меня затапливает теплом. Улыбаюсь бабушке, та дарит мне ответную улыбку. Слава наблюдает за всем со стороны.

Бабушка накрывает на стол, разливает чай, а я лезу в буфет за печеньем и вареньем. Хлипкая дверца слетает с петель.

– Вот черт! – шиплю.

Слава подходит со спины, и я замираю.

– Сломалась?

– Да вот…

– Сейчас починим.

Уходит за ножом, поддевает петли, сажает дверцу обратно.

– Славочка, – бабуля щебечет, – ты с замками дружишь? А то я на днях купила новый, хотела попросить Сергеича поменять, да он запил, гад.

– Несите замок. И инструменты, если есть, – подмигивает мне, довольный собой, а я закатываю глаза.

Хотя внутренне радуюсь тому, что он тут. Рядом. И мне почему-то легче, лучше. Все через жопу, все не так, как у нормальных людей, но, тем не менее – мне очень хорошо…

Слава задерживается у нас на несколько часов. Бабушка порхает. Мама в основном молчит, лишь буравит гостя взглядом. Мне стыдно за нее, как будто мы в каком-то зоопарке, а Волков обычный шимпанзе.

– Что ж, спасибо за компанию. Маргарита Львовна, Ангелина Викторовна, приятно было познакомиться с семьей Тани.

Прощаемся, расходимся. Идем с Волковым по темной улице.

– Не понял, – хмурится.

– Провожу тебя.

– Дуй домой!

Дыши. Дыши.

– Не хочу домой, – шепчу и чувствую, как спирает дыхание в груди с такой силой, что воздух едва проходит через легкие.

Сейчас расплачусь. Разревусь посреди темной и безлюдной улицы. Рядом с единственным человеком, которому показываю свои слезы.

Меня сметают ураганом. Прижимают к высокому забору, под широкие ветви сирени. Сладкий запах дурманит. Голову ведет безбожно.

Горячие губы накрывают мои ледяные. Слава целует так правильно и нужно. Не церемонясь, но при этом не переходя границ. Какой-то идеальный коктейль нежности, похоти, желания и страсти. Его руки крепко держат меня за талию, а я запускаю свои ему в волосы, наводя там беспорядок.

Поцелуй со вкусом сирени переносит меня в другую, беззаботную реальность, в которой не существует проблем и бед. Задыхаюсь, умираю и воскресаю. Разбиваюсь на тысячи осколков. В голове гул, не слышно звуков. Только мягкость губ и аромат сирени.

Первая отстраняюсь, но не отпускаю Славу. Дышим вместе, одним воздухом. Надо расставаться, понятно, что он не позволит мне идти по ночи обратно одной.

– Не уходи… – шепчу.

– Никогда.

– Давай постоим так еще?

Опускаю голову ему на грудь, выравнивая дыхание, пока Слава рисует круги на моей спине.

– Прости маму… она сложный человек.

– Ш-ш, все в порядке, – но я-то знаю, что это не так.

Успокаиваюсь, вдыхая его запах, перемешанный с сигаретами и сиренью.

– Беги, – подталкивает меня в спину. – Замерзнешь.

Разве можно с ним замерзнуть?

Глава 26. Мама, скажи, что похолодало, скажи, что по мне скучала

Слава

Не сказать, что у меня есть опыт знакомства с родителями или семьей своих пассий, но встреча с мамой и бабушкой Тани была… странной.

И если с прекрасной Маргаритой Львовной все ясно как божий день, то с матерью рыжей полнейшие непонятки. Может, Таня вообще удочеренная? Она не похожа на женщин своей семьи. Те светловолосые, Таня рыжая, как огонь. Да и комплекцией отличаются.

Ночью сплю как убитый, а поутру, в восемь часов, стою у дверей столовой. А что? Я человек простой: сказали – иди, ешь. Я иду и ем. После сытного завтрака прыгаю в тачку и еду в больничку. Тут меня уже ждут. Та самая Елена Николаевна, дама лет пятидесяти, и, очевидно, ее дочь – потому что вот тут сходство налицо.

Елена Николаевна не теряется и откровенно сватает мне свою Марию. Двадцатипятилетняя Мария рдеет от похвалы и стреляет глазками. Я вежливо киваю каждому восторженному слову, но напоминаю, зачем я вообще тут:

– Елена Николаевна, в чем первоочередно нуждается больница? Давайте начнем с самого критичного.

– А у нас все критичное, Вячеслав Артурович. Вот, например, аппарат МРТ сдох несколько месяцев назад, еще цветы прошлогодние цвели. Под замену, ремонту не подлежит. А кушетки вы видели в процедурной? Да и ремонт не помешал бы в половине палат…

И давай гонять меня по кабинетам. Работы непочатый край. Больничка и вправду нуждается в финансовой помощи. Делаю себе пометки. Надо как-то связаться с отцом, сообщить ему обо всем.

– Елена Николаевна, откуда можно позвонить?

– Так со стационарного. У нас вышка завалилась пару месяцев назад, а починить никак не могут. Ураган сильный был, так мы теперь, как древние люди – телеграммы друг другу шлем.

Сжимаю зубы, чтобы не ляпнуть дурость, о том, что Елена Николаевна наверняка реально когда-то отправляла эти самые телеграммы. Возраст все-таки…

– Можно сходить на холм, – Мария прикусывает губу. – Там ловит. Я покажу.

– Не надо! – слишком спешно.

Неловкая пауза разрывается криком какой-то медсестры:

– Елена Николаевна, там Львовну на скорой привезли! Подозрение на инфаркт!

– Да как же так! – взмахивает врач руками.

– Маргарита Львовна? – переспрашиваю я. – О ней речь?

– Вы знакомы? – спрашивает та на бегу.

– Вчера познакомились.

Забегаем в приемный покой, где лежит бабушка Тани, а рядом трясется девушка, причитая. Замираю в дверях.

– Все в порядке, ложная тревога, – констатирует врач, снимая перчатки.

– Ох и напугала ты нас, бабушка! – теперь уже рыжая хватается за сердце.

Непонятно, кого нас, потому что матери Тани здесь нет. Возвращаюсь в коридор и сажусь на лавочку. Через несколько минут из палаты выходит вполне себе бодрая Львовна под руку с Таней.

– Как вы? – подрываюсь с места.

– О, Славочка, и ты тут! – воркует. – Кризис миновал.

– Угу, – бурчит Татьяна, – у меня вообще подозрения насчет правдивости твоего приступа. Уж слишком все зрелищно было!

– Вот доживешь до моего возраста… – и подмигивает мне.

Ну дела… Давлю улыбку.

– Славочка, подвезете меня домой?

– С удовольствием! А вы не знаете, откуда позвонить можно?

– Вот высадишь меня и с Танюшкой на холм пройдетесь. – Коварная женщина Маргарита Львовна.

Оставляем бабушку дома и идем пешком по улице.

– Может, на машине?

– Не проедем, – рыжая уверенно шагает вперед. – Да и недалеко тут.

Покорно иду за ней.

– Тань, я в город сегодня еду. Поехали со мной?

Кусает губу, идет, не поднимая взгляда от земли. Ожидаю, что пошлет меня, но она удивляет:

– Вообще-то, мне уже пора возвращаться. Загостилась. Да и в рваных джинсах ехать не хочется. Если тебе не сложно, я бы с удовольствием поехала с тобой. Следующий автобус только завтра вечером.

– Отлично, – не верю своему счастью. – Тогда сейчас позвоним, и я через часик заеду, да?

– Угу, – обнимает себя.

Взбираемся наверх. Оглядываюсь. Засматриваюсь окружающей красотой. С небольшой вершины виден пруд, окруженный лесом, поле, усеянное мелкими цветами. Колоритно тут у них.

– Красиво, – втягиваю воздух.

– Еще как, – улыбается, разглядывая панораму деревни.

Достаю телефон и звоню бате, отчитываюсь.

Обратно идем в молчании. Таня немного сторонится меня, но я не настаиваю. Понял уже, что нахрапом нельзя. Тут надо аккуратно. Расходимся, обронив друг другу короткие фразы. Через час я приезжаю к дому Маргариты Львовны.

Из дома выходят женщины. Мама Тани отчитывает бабушку:

– Иди в дом, я сама провожу Татьяну. Мам, тебе отдыхать надо!

– В гробу отдохну!

– Бабуль, может послушаешь маму? – добавляет Таня жалобно.

Затем бросает короткий взгляд на маму, но та смотрит куда угодно, но не на дочь. У меня подгорает почему-то.

– Славочка, возьми, – бабушка протягивает пакет. – Там малинка, варенье и огурчики соленые.

– Спасибо, – с радостью принимаю дары.

– Пока, бабуль, – первой Таня тянется к бабушке, они крепко обнимаются.

Маргарита Львовна крестит на дорожку внучку. Следом Таня нерешительно, буквально на секунду, замирает, а после тянется к своей матери. Распахивает для нее объятия, целует в щеку. Ангелина Викторовна оставляет короткий, какой-то смазанный поцелуй и хлопает дочку по рукам, как бы говоря, что довольно объятий. Но Таня продолжает крепко обнимать ее.

– Ну все, хватит, – звучит как-то резко голос матери рыжей.

Отворачиваюсь. Не могу я на это смотреть. И влезть не могу – нельзя пока мне, не моя территория. Но как, блядь, на это можно равнодушно смотреть?!

Садимся в тачку. Трогаемся. Смотрю в зеркало заднего вида: бабушка крестит нашу отъезжающую машину. Фигуры матери не видно, я едва улавливаю ее спину, скрывающуюся во дворе.

Таня всхлипывает. Раз. Еще раз.

Господи, девочка, как боль твою забрать-то?! Нахожу ее руку и сжимаю ее.

Глава 27. Знаешь, моя душа рваная – вся в тебе

Таня

Вливаюсь в свою неприметную жизнь. Все то же: съемки, обработка фото. Славу не видела уже несколько недель. Он у нас снова укатил в далекие дали. И мне грустно.

Мысль о том, что я, в общем-то, скучаю по нему чисто по-женски, прижилась и пустила корни. Ладно, надо быть взрослой девочкой и смотреть фактам в глаза.

Он звонит. Так часто, как может, с учетом разных часовых поясов и расстояния больше чем в пять тысяч километров. Часто рассказывает мне о том, что видит. О природе, немного об особенностях быта местного населения. Грозится, что в следующий раз возьмет меня с собой, чтобы я тут не скучала. А ведь я скучаю.

Потому что каждый день все чаще ловлю себя на мысли, что все не то – не мое, не про меня. Чужое оно мне. Получается так, да. Но разве это говорит о том, что все сделано с душой? Сонька горит – это видно. Димка ее поддерживает во всех начинаниях, и та чувствует опору и поддержку, летает…

А я лишь голову с земли поднимаю и в небо смотрю, понимая: все не то…

Тушу сигарету и кривлюсь. Бросать надо, не дело это. Беру со стола трезвонящий телефон.

– Привет, Сонь, – здороваюсь с подругой.

– Танюш, помнишь, Аню, жену Влада? Она нас приглашала в свою кондитерскую. Давай заглянем, а? Так сладенького хочется – жуть!

Зачем-то смотрю в календарь, хотя знаю, что там пусто и планов на день у меня не было.

– Давай съездим, – киваю, хотя она и не увидит. – Ты с Димой будешь?

Димка хороший, но сейчас у меня такое настроение, что я не хочу портить его возлюбленным.

– У Димки работы непочатый край, а у меня денек выходной выдался. Дай, думаю, встречусь с подругой!

– Правильно думаешь! – бодрюсь.

Открываю шкаф и инспектирую его содержимое. Уже середина июня, на дворе тепло, поэтому сарафан и сандалии – то, что надо! Заплетаю волосы в косу, подкрашиваю ресницы и чмокаю спящего Василия.

– Баб в мое отсутствие не водить.

Кот открывает один глаз, явно проверяя, не поехала ли у меня кукуха.

Надеваю рюкзачок и выхожу. До кондитерской решаюсь пройти пешком. Погода – кайф! Отчего бы не прогуляться, не подышать свежим воздухом.

Захожу в большую и светлую кондитерскую. Тут очень красиво и пахнет – просто закачаешься. Соня уже сидит с Аней. Они явно сдружились, потому что весело щебечут о чем-то.

– Привет, девчонки, – улыбаюсь и целую их по очереди в щеки.

– Танюш, ты скоро совсем прозрачная станешь! – с тревогой смотрит на меня Соня.

Я снова похудела, знаю. Настроения нет. Аппетита нет. Готовить не для кого. Только на сигаретах и держусь. Дура.

– Танюш, давай принесу тебе сет из пирожных? – предлагает Аня.

– Это как?

– О, это мини-пироженки. Всего двенадцать разных видов: эклеры, макаруны, корзиночки и так далее, – Аня говорит обо всем с таким энтузиазмом, что я не могу отказаться и киваю.

Аня отходит.

– Танюш, ты как? – Соня находит мою руку.

– Да нормально все, – вскидываю брови.

– А по виду и не скажешь, – поджимает губы. – Грустная, серая. Голос безжизненный.

– Глупости, – отмахиваюсь и натягиваю улыбку. – Сонечка, у меня все прекрасно, правда!

Калинина кусает губы:

– Скучаешь по нему?

– Безумно, – выпаливаю, не успевая обдумать свои слова.

Сжимаю челюсти. Ч-черт.

– Не надо, – подруга берет мою руку. – Я вижу все, Танюш. Не закрывайся, пожалуйста.

– Да не закрываюсь я, – сопротивляюсь вяло. – Просто непонятно, о чем говорить. Мы по-прежнему никто друг другу.

– Но разве это так? – мягко улыбается.

– Запуталась я во всем, Сонь, – кусаю губу. – В чувствах своих запуталась, в жизни. Что хорошо, что плохо? Где ответы взять?

– В сердце.

– Не верю я сердцу. Ломаное оно у меня, со сбоями работает. На него полагаться – так себе занятие.

Возвращается Аня и ставит передо мной большую тарелку с пирожными и чай, садится.

– Спасибо! – утыкаюсь носом в чашку. Не могу при Ане обсуждать свою жизнь – все-таки чужая мне, хотя вроде неплохая.

Сейчас она выглядит разъяренной.

– Анют, случилось чего? – спрашивает Соня.

– А, – отмахивается та, – нашему кондитеру нужен помощник. Никак найти не можем. Сотрудница уходит в декрет через две недели, а у нас даже на примете никого нет!

– Почему? Сложная работа? – спрашиваю я и кладу в рот мини-маффин. Стону: – М-м-м! Фкуфно!

Аня улыбается:

– На здоровье. На самом деле, сложного ничего нет. Мы даже готовы обучать всему в процессе. Нужен только адекватный и ответственный человек.

Соня подпирает рукой подбородок и вздыхает.

– Можно я попробую? – спрашиваю у Ани.

Подруга шокированно открывает рот, Аня оживляется.

– Правда?

– Да.

Я давно уже думаю об этом. Фотография все-таки не совсем мое. Это занятие всегда было скорее попыткой перекантоваться перед чем-то большим.

– Какая крутая идея! – восхищается Соня. – Анют, бери ее, не пожалеешь! Знаешь, какие вкусные пирожные Таня готовит?! Пальчики оближешь!

– Это нам будет только на руку. Тань, но как же твоя работа? – Аня беспокоится.

– Я давно хотела ее сменить. Готовить я люблю, десерты в том числе. Правда, санкнижки у меня нет.

– Это все мелочи, – отмахивается. – Она делается за пару дней. Но ты уверена, что готова полностью сменить род деятельности?

– Уверена на все сто! – отвечаю решительно. – Только дай мне пару недель на то, чтобы все долги раздать.

– Решено! Как раз сделаешь санкнижку! – счастливая Аня хлопает в ладоши, Соня поочередно смотрит на нас с девушкой, сомневаясь.

А я отчего-то вообще не сомневаюсь. Чуть ли не впервые в жизни я делаю то, что хочу.

И самое главное – мне совершенно плевать, что скажет на это мать.

Глава 28. Когда-нибудь, может, и бред, но я приду на свет

Таня

– Чур первый тортик – мой!

– Ты на другом конце света, пока доедешь, тортик плесенью покроется. Угощу кого-нибудь, кто поближе.

– Ар-р! Это кого? – рычит, но в голосе смешинки.

– Да хоть брата твоего – Димку!

– Брата можно. Хоть Димку, хоть Влада. От Лехи подальше держись, он этот торт вместе с рукой оттяпает, – смеется.

И я смеюсь вместе с ним.

Уже конец июня, Слава все никак не вернется из своей затянувшейся командировки, а я… чахну без него. Улыбка его нужна и руки сильные. По телефону мало его – нескольких часов в день и тонны бессмысленных сообщений.

– Когда ты вернешься? – спрашиваю, сглатывая.

Решилась. Выдыхаю бесшумно.

– Соскучилась? – шутит.

Безмерно – но не признаюсь. Вместо этого привычное:

– Пф-ф! Вот еще!

А сама чувствую: он знает все. Не скрыть за колкостями ничего.

– Жди меня, рыжая, и я вернусь. Почти закончил. Тут проблемы возникли, уж думал, не разрулю. Но получилось все.

– Это хорошо. А у нас ирисы зацвели. И акация. А еще тут очень тепло.

– А мне тепло от твоего голоса, – без насмешек, без масок.

И это правда как ножом по сердцу. Губы дрожат. Ну вот, давай, разревись тут еще, дурында!

– Поедем на море? – спрашивает севшим голосом.

– Я к бабушке с мамой уезжаю, они ждут.

– Без вариантов?

– Прости, – вздыхаю. – Я обещала бабушке.

– Бабуля мировая у тебя, – с теплотой в голосе.

Про мать ни слова. И я молчу. Потому как что сказать, понятия не имею. Он все видел и понял. А я вот двадцать восемь лет уже ничего понять не могу.

Мне бы просто сказать пару слов, чтобы правду почувствовать.

– Когда в кондитерской приступаешь к работе?

– Как вернусь. Там сотрудница как раз последнюю неделю дорабатывает.

– Не жалеешь, что решилась на изменения? – интересуется настороженно.

– Нет, – отвечаю уверенно. – Слав, я же ведь пошла в эту сферу только из-за Сони.

– Как это?

Вздыхаю.

– Я потеряна была. На распутье. Куда идти? Столько дорог, а страха еще больше. Одно знала: по специальности работать не смогу. А тут она. Говорит, как здорово было бы, если бы я фотографировала, а ты фотошопила! Вот и все. А сейчас чувствую – в правильном направлении иду.

– Рад это слышать, морковка. Но чур первый твой торт – мой.

– Твой-твой. Ты только вернись…

– Вернусь, рыжая. Вернусь.

Собираю вещи. Беру побольше, потому что планирую провести с семьей почти неделю. Василия оставляю к Соне. Особенно этому факту радуется Дима. Как всегда еду в деревню на автобусе. Духота – жесть. Кондей не работает, обмахиваюсь газетой, услужливо отданной дедушкой по соседству.

На автовокзале привычно никто меня не встречает. Бабуля пешком так далеко не ходит, а мама… мама тоже так далеко не ходит. Из-за меня так точно.

Трясу головой, бреду с толпой через пролесок. Нормальная дорога есть, но так быстрее. Да и тенек – хорошо… Толпой выходим к поселку, разбредаемся в разные стороны.

Захожу во двор. Окидываю взглядом местность. Красота – все вокруг зеленое, сочное стоит. С улыбкой захожу в дом. Бабушка спешит обниматься, делится новостями.

– Ты лучше скажи, как твое самочувствие?

– Да что будет мне? – машет рукой. – У меня, Нюшенька возраст такой, что каждый день да болит что-нибудь. Не привыкать.

– А мама где? – В доме тишина.

– Так она это, к соседке пошла. У них там посиделки.

– Посиделки, – эхом.

Бабушка тяжело вздыхает.

– Прости ты меня, – на глазах у нее слезы.

Подрываюсь к ней, обнимаю так крепко, как могу.

– Бабуль, ты чего? – сама уже реву.

– Беспомощна я, Танюша. Не получается у меня.

– И не надо, бабуль. Разве можно заставить? – мой голос дрожит, вибрирует.

– Глупая, глупая она, – роняет голову ко мне на плечо.

Плачем. Вдвоем. А что еще остается делать, когда действительно не заставишь любить?

Глава 29. Я невозможно скучаю, я очень болен, я почти умираю

Слава

Трясет нещадно. Самолет будто вот-вот развалится прямо в воздухе. Цепляюсь за образ рыжей, вижу ее конопатое лицо и зеленые глаза. Закрываю глаза. Дождись меня, девочка, дождись. Тряска заканчивается.

Садимся несколько жестко, но и на том спасибо. Народ аплодирует и спешит в давку, чтобы свалить отсюда поскорее. Понимаю их.

Снова меня встречает Ромка.

– Брат! Ты не брат, а Будулай! На Дальнем Востоке что, ножниц нет в магазинах? – ржет над моей небритой мордой и отросшими волосами.

– Знаешь, какая там холодрыга? Я утеплялся как мог! – улыбаюсь, обнимая брата.

– Так лето ж! – Ромка открывает рот от шока.

– Это у вас лето! А там – Дальний Восток, так-то!

– Погнали! Батя ждал тебя на прошлой неделе.

– Форс-мажор, – развожу руки в стороны.

– Понятно, – подхватывает мой чемодан и кидает его в багажник.

Водитель везет нас в офис, а я, как реально какой-то дикарь, рассматриваю город. Отвык я от цивилизации, хотя на Дальнем Востоке с этим проблем нет, но все же жизнь иная.

– Ты как там на чужбине, не заскучал? – косится брат на меня.

Доходит не сразу.

– Я не бухал.

– А я не об этом спрашивал.

– Ну да.

– Да ну.

Вот и поговорили. Злиться мне нельзя – обычная тревога за меня. Тревога и недоверие. Винить семью в этом нельзя. Сам виноват, никто в глотку не вливал.

– Скулил в подушку от тоски, вот и все, – отвечаю как можно добродушнее.

– По рыжей своей тосковал? – Ромка лукаво сужает глаза.

Усмехаюсь, не отвечая.

– Молчишь, морда волосатая? – ржет. – Молчи-молчи. У тебя даже сквозь растительность все видно. – Водит пальцами в воздухе возле моего лица. – Всё-о-о тут написано.

Смеюсь. Лицо Тани перед глазами постоянно. Фотки ее затерты до дыр. Знала бы, что я делал с ними… врезала бы. Но что поделать, се ля ви. Я там на подножном корму был. Инет говно, порно не тянет. Да и нахера инет, когда она везде мерещится и во снах приходит каждую ночь.

В офис негоже в таком виде приезжать, но я с дороги, мне простительно. Потертые джинсы, кроссовки и футболка – похрен. Инфа важнее.

Секретарша глазами хлоп-хлоп. Не узнает меня, но и не тормозит, потому что рядом Ромка.

– Роман Артурович… – затем неуверенно: – Вячеслав? Артурович...

– Доброго утречка, – подмигиваю ей.

Заходим к бате. Тот восседает в кресле и с нашим приходом отрывает взгляд от бумаг.

– Рома, ты кого привез?

Брат сгибается от хохота.

– Где ты взял этого йети?! Я ж посылал за Славкой.

Смеюсь, подхожу ближе. Батя встает мне навстречу. Обнимаемся так крепко, что дышать тяжело.

– Сынок… – тихо мне в ухо и еще крепче прижимает к себе.

Рассаживаемся. Секретарша приносит три чашки кофе. Пью, хотя воротит от него. Почти месяц там не жрал нормально – в артериях вместо крови течет кофе.

– Схуднул, – констатирует батя.

– Наверстаю.

От тоски я похудел.

От тоски по рыжей своей. По колючкам ее и глазам ведьминским.

– Вот доки, бать, – протягиваю папку. – Все готово. Можно подписывать контракт. Юристы все нюансы отметили, по замечаниям корректировки внесли.

Разговариваем по делу. Отец и так в курсе всего, поэтому мой доклад получается коротким, сжатым.

– Давай, Славик, поезжай домой, отдохни, – батя отпускает меня кивком головы.

– Отец, я хотел несколько дней выходных взять. Мне съездить кое-куда надо.

– Куда? – он округляет глаза. – Ты ж только вернулся.

– Надо мне, бать.

– Да к девочке своей он едет, – сдает все явки и пароли Ромка и закатывает глаза.

Отец расцветает:

– К девочке – это хорошо. К девочке – это правильно. Поезжай. Только ты бы отдохнул для начала с дороги, сынок.

– Да я в самолете поспал, бать.

Пизжу, и он это знает.

– Только аккуратно, сынок.

Собираюсь в путь, но для начала мне нужно сделать кое-что.

Глава 30. Прости меня мама, за то, что вырос рано

Слава

Хата моя холостяцкая выглядит безжизненно. Еще бы. Хозяина больше месяца не было. Знаю, мать наведывалась сюда, компанию для уборки присылала. Тут ни пылинки, все на своих местах, но все равно как-то тускло.

Безбожно потрошу чемодан, ибо там нет ни одной вещи, которая может мне сейчас пригодиться. Сплошь теплые брюки и свитера, а на дворе нынче лето вовсю шпарит.

Достаю летнюю одежду и вновь собираю чемодан, накидывая в него шорты и футболки. Решаюсь набрать Татьяну, но мне ожидаемо отвечает робот. Видимо, в ее деревне вышку так и не починили.

Набираю другой номер.

– Мам!

– Сыночка! – на том конце провода разливается теплота.

– Я заеду?

– Спрашиваешь!

Прыгаю в монстра Владика – брат благодушно разрешил мне поюзать его – и еду к родителям за город. Как раз по дороге к рыжей.

– Мамуль! – кричу с порога.

Мама выходит из кухни, вытирая полотенцем руки.

– Что за бородатый медведь? Я тебя не знаю! – сдерживает улыбку.

– Привет, мамуль, – обнимаю ее.

Мама проводит рукой по моим волосам. В глазах столько нежности, что затопить может.

– Оброс, исхудал! – сетует. – Быстро на кухню! Я как раз мясо по-французски приготовила.

– Как, кстати, у вас с французами?

– Жадные сычи, – качает головой, накладывая мне мясо в тарелку. – Патентом с клиникой делиться не хотят, сумму заоблачную требуют. Ну ничего, где наша не пропадала?

Подмигивает, улыбаясь, и ставит передо мной тарелку с приборами. Свободной рукой треплет за волосы, целует в макушку.

– А мне нравится, – и улыбка умилительная, будто мне не тридцать, а три.

Впопыхах, вкратце рассказываю, как дела. Запихиваю в себя еду с нечеловеческой скоростью, потому что оголодал, да. Мать смотрит со стороны и, поджав губы, качает головой, но молчит, не отчитывает. Только вздохи тяжелые изредка.

Наливает мне огромную чашку чая, кидает в нее щедрую ложку сахара и дольку лимона. М-м-м, все как я люблю, только вот…

– Мам, а можно кофе?

– Чай пей!

И я пью, потому что с мамами не спорят. Когда чашка пустеет, уношу ее в раковину и мою. Сажусь обратно.

– Мам? – сглатываю.

– М-м-м?

– А почему мать может не любить своего ребенка?

Занавес.

У матери на глазах слезы, она быстро моргает, пытаясь переварить вопрос. А я мысленно закатываю глаза. Идиот? Идиот! По-нормальному спросить не мог? Обязательно вот так начинать было?

– Славочка… мы же тебя всегда… все для вас с братьями… любили и любим, даже когда вы лбами непробиваемыми стали… или ты простить нам не можешь, что в лечебницу отправили? Так ты же добровольно, мы не насилу тебя… Господи, батюшки… Как же так… неужели я недодала тебе любви?!

И все. Водопад.

– Мамуль!

Подскакиваю и обнимаю ее так сильно, как только могу.

– Вы с отцом вообще мировые! Самые-самые лучшие! Ты прости меня, мам, ладно? За все прости. За то, как вел себя, за то, что опустился. Дурак я. Только моя вина в этом, заигрался я… столько дел наворотил, мам. Не замолить моих грехов. Но твою любовь я всегда чувствовал, знал, что ты рядом.