Текст книги "Кхаа Тэ (СИ)"

Автор книги: Дарья Согрина - Друк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Псилон с неподдельным любопытством изучал манускрипт, в котором подробно рассказывалось о Разломе мира. Детальным описанием там и не пахло, но все же, было пару моментов, вызывающих интерес у верховного жреца ордена Тарумона Милосердного. Демоны! Летописец не пожалел ни времени, ни чернил, дабы с точностью описать отпрысков мрака, явившихся с иной стороны. Правда, те твари были куда загадочней и опаснее Таборы, но информация о них могла пригодиться седоволосому капеллану для особых целей.

По правую руку Псилона находилась огромная книга в черном переплете с металлическим изваянием волчьей пасти с горящими глазами. «Монструм Нирбисса». В нем были собраны описания всех нелюдей и чудовищ, обитающих на континенте. Архивариус, который собрал сей сборник, явно хотел придать тому устрашающий вид.

Из книги жрец почерпнул скудные крохи сведений о дриадах. Он знал куда больше о них, чем было в том абзаце, что ему посчастливилось сегодня прочесть. Ни о Песне, ни о Буре Стихий там не было сказано ни слова. Зато красовалось изображение полуголой девицы с зеленой кожей и грациозным телом увитым лозами винограда. Винограда! Растением, которое никогда не произрастало в Дрите?

Потерев глаза, Псилон откинулся на спинку дубового кресла, покрытого позолотой, и тяжело вздохнул. Еще пару недель он даст Таборе на то, чтобы она решила все свои дела в Мендарве и отправилась прочь отсюда. А если она его ослушается, он самолично, пинком выкинет демонессу за пределы государства.

На морщинистом лице капеллана промелькнула злорадная улыбка. Интуиция подсказывала Псилону, что так оно и будет. Ему все равно придется через дюжину дней отправиться в Дубки. Сведущие да и прочие церковники ничего не нашли: ни Тару Рин, ни чародеев, ни волшебных предметов. Прошел месяц после Бури Стихий, а искры магии все еще витают в воздухе угодьев барона. А это означало одно, там что-то было. Что-то, что не дано узреть адептам Тарумона Милосердного. Но возможно он, маг высшего ранга, сможет отыскать червоточину, испускающую силы волшебства.

Псилон поднялся из-за стола, и, поправив темную мантию, не спеша побрел к выходу из книжного зала. Он не удосужился потушить свечу или убрать книги обратно на полки. Это забота библиотекаря и его помощников, а не главы церкви. Кустистые брови жреца хмурились, а борода еле заметно вздрагивала от беззвучного шепота. Старец вел странную беседу сам с собой.

Прислуга и аристократы, прогуливающиеся по коридорам дворца, бросились врассыпную, дабы не попадаться на глаза капеллану. Лишь стражникам не посчастливилось покинуть свой пост. Они, сдерживая дрожь, опускали глаза и вытягивались по струнке, когда темный силуэт с белоснежной шевелюрой и бородой проплывал мимо них, словно призрак.

Мрачная пелена окутала лес, и Ребекка, наконец, очнулась. Перед ее глазами шелестели кроны деревьев, сквозь темную листву которых поблескивали алмазы звезд, усеивающих бархатное небо. Пытаясь вспомнить что случилось, девочка предприняла усилие подняться, и ей это удалось. Она прислонилась к стволу какого-то древа, прищурившись, оглядывая окрестности.

Над порослью папоротников и между колоннами лесных исполинов кружили зеленые огоньки, освещая чащобу тусклым мерцанием. Где-то в ветвях не умолкая ухала сова, а в кустарниках олеандра тоскливо пели сверчки.

Внезапно, перед девушкой выросла тень. Огоньки запорхали вокруг нее, и златовласка увидела ясень. Шероховатая кора, желто-оранжевые круглые глаза, нос сучком и рот-дупло. Воспоминания нахлынули на девчушку волной, но сил кричать не осталось, она с ужасом смотрела на живое дерево, храня безмолвие и проклиная свою незавидную долю.

– Надеюсь, ты не расшиблась при падении? – поинтересовался древесный великан, с тревогой оглядывая девочку.

Златовласка замотала головой. Если не считать шишки на затылке, то она была цела и в то же время жутко испугана.

– Это замечательно, что ты не поранилась. Ты так внезапно потеряла сознание, что я не успел тебя подхватить. Прошу прощение за мою медлительность.

Ребекка сглотнула слюну, заметив, как две мощные ветви ясеня зашевелились и он сложил их на груди, словно руки.

– Я Хром, один из дендройдов этого леса, – глухо произнесло дерево.

«Спаси меня Тарумон Милосердный, от лиха лесного», взмолилась девчушка. Она никогда не верила в байки про ожившие клены, платаны, буки и прочую растительность. А сейчас, по неосторожности, угодила в лапы одному из них.

– Что же тебе нужно от меня дедро... дердо... Дерево? – пролепетала тихо она.

Древесные наросты, напоминавшие отдаленно брови, удивленно приподнялись, а затем существо глухо рассмеялось.

– Ахахахаха... О, люди Мендарва, как вы похожи в своих страхах и неведенье. Ахахааха.

Ребекка ошарашено глядела на ясень, который хохотал во весь голос, придерживая ветвями ствол, где должен был располагаться живот, будь он человеком.

– Ничего мне от тебя не нужно, девчушка, – пытаясь сдержать смех, проскрипел он. – И я повторюсь – я дендройд, а не дерево. Хотя мы действительно являемся их дальними родственниками. Внешне между нами есть сходство, и мы так же как они берем силу из земли, но мы разумные, а точнее глубоко мыслящие.

«Ага, как тот тролль утверждавший, что он эльф, и совершающий ежедневные прогулки по Дубраве», иронично заметила Ребекка в мыслях. И тут ее осенило. А может коротышка не лгал? Она же тоже, как-то попала сюда, миновав стену?

Пока домыслы и сомнения обуревали душу златовласки, ясень не умолкал ни на мгновение.

– Мы самые древние создания... Наши предки были первыми и единственными нелюдями, которые проживали на Нирбиссе, еще до Разлома. Почти никому о нас не было ведомо, кроме друидов, что эпохами оберегали гармонию Природы. Они знали нас, они общались с нами, храня тайну нашего существования. Человеческий род склонен к жестокости. Узнай о нас в ту пору люди, они бы истребили расу дендройдов в одно мгновение. До сих пор существует Мендарв, где народ цепляется за пережитки прошлого, стремясь уничтожить всех, кто отличается от них

– Я прошу прощения, а разве сейчас мы находимся не в стране людей? – осторожно вопросила девчушка, наперед зная горький ответ.

Дендроид вновь расхохотался, но увидев обеспокоенное лицо Ребекки, унял веселье и нахмурился.

– Ты в приграничной части Круана. Вот я тугодум! Я, было, подумал, что ты намеренно, явилась сюда. А нет! Видимо, ты заплутала в дебрях и случайно угодила на эту часть леса.

«Так вот откуда взялся тролль! Я все-таки миновала Дозорную тропу и каменное ограждение. Наверное, это случилось, когда я пересекала местность по поваленным древам. Я пропала! Я не смогу вернуться домой! А если мне и удастся отыскать стену, то наверняка меня заметит патруль и тогда мне не избежать казни».

У златовласки перехватило дыхание. Виселица и костер – это было меньшим из зол, что ждало ее, если она окажется в руках священнослужителей.

До недавнего случая на Ярмарке, когда Годфри не дал ей предстать перед очами Тивара, Ребекке не было ведомо о специфических пристрастиях владыки Мендарва.

Друг весьма внятно разъяснил златовласке про опасность, которую представляла собой непреодолимая тяга короля к хорошеньким молодым особам, исключительно простолюдинкам. Аристократки, возможно, и интересовали монарха, но он не осмеливался покуситься на них. Вероятно, он не желал наживать врагов среди дворян: просыпаться ночами в холодном поту, ожидая в своих покоях наемного убийцу или каждый раз, возносить мольбы Тарумону Милосердному, когда жаждет пригубить вино, надеясь, что в него не подсыпан яд.

Дабы не подвергать свою царственную особу риску, Тивар присматривал объекты для своих плотских утех среди крестьян или женщин, обвиненных в пособничестве нелюдям и колдовстве. Дочь фермера или ремесленника, оказавшись в покоях короля, становилась фавориткой, которой приходилось ублажать монарха по первому зову. Дворцовые куртизанки пользовались множеством привилегий: им дарили дорогие платья, порой, даже драгоценности. Когда любовница наскучивала Тивару, он преподносил ее в качестве дара своим советникам или любому другому аристократу. Те в свою очередь эксплуатировали бывших пассий владыки до конца своих дней или же продавали бедняжек в бордели, которых было уйма в Мендарве. В редких исключениях какой-нибудь граф, герцог или лорд, отпускал несчастную женщину на волю, снабдив ее небольшим приданным.

Какая бы участь не была уготовлена этим бедолагам, она была куда гуманнее, нежели та, что ждала привлекательных представительниц слабого пола, осужденных церковниками.

Перед тем, как выносился приговор и избирался вид казни для отступниц, они представали перед очами Тивара. Король, оценивающим взором проходил по рядам еретичек, отбирая хорошеньких женщин, которым суждено было ублажать монарха в Белой Зале.

Как только, перст Его Величества указывал на одну из приговоренных, та с ужасом в глазах падала ниц, целуя сапоги владыки, моля о пощаде или быстрой смерти. Жуткие слухи о белокаменной опочивальне Тивара ходили среди народа, но произносились шепотом, остерегаясь чужих ушей.

В мраморной спальне, лишенной окон, такой белоснежной, что при свете свечей приходилось прищуриваться, король воплощал в жизнь самые изощренные любовные фантазии. У Тивара для плотских утех, происходящих в Белой Зале, даже был набор специальных инструментов, которые он использовал во время развлечений с бедняжками, угодившими сюда.

Среди королевской прислуги были особые мойщицы, отмывающие от луж и брызг крови пол, колонны, стены и статуи, изображающие любовные игры мужчин и женщин. Дворцовые могильщики, под покровом ночи увозили трупы на городской погост, где для них был отведен специальный участок – огромная яма. Истерзанных женщин не хоронили, не забрасывали землей, не сжигали, их оставляли гнить, превращая в пищу для стервятников. Почти также поступали с нелюдями: выбрасывали тела на съедение диким зверям, но при этом не измывались над ними, как Тивар над своими жертвами.

Ребекку пробрала дрожь, как только, в ее разуме возник отталкивающий образ владыки Мендарва. Затем ее мысли переключились на отца и братьев. Они обезумят от горя, если следом за матерью исчезнет и она: сгинет в Дубраве, сгорит на костре или же станет безвольной куклой в волосатых и потных руках короля. Свет Тарумона Милосердного угасал в ее душе с каждой секундой. Слезы навернулись на глаза, она, стараясь не податься бури эмоции, сжала волю в кулак и, опираясь рукой о дерево за спиной, поднялась на ноги, ища глазами лукошко.

– Я должна идти, – шмыгнув носом, прошептала она. – Я испытаю удачу, дабы отыскать дорогу домой и избежать встречи с пограничной стражей...

Ветвь ясеня осторожно коснулась ее плеча. Огромные глаза Хрома с тоской глядели на златовласку, а рот-дупло, расплывался в подобие улыбки, правда, слегка пугающей.

– Не плачь, дитя, и не делай спешных выводов. Я уверен, что смогу тебе помочь.

Ребекка, дернула плечом, скидывая ветвь, и подняла слезящийся взор на дендройда.

– Не сможешь, – печально покачав головой, выдохнула девушка. – Если караульные увидят нас, перебирающимися через стену, то мы оба будем полыхать на костре, в лучшем случае.

– Нет, я не горю желанием оказаться в Мендарве, – проворчал дендройд, – но знаю тех, кто способен помочь тебе вернуться в Дубраву незамеченной.

Хром слегка затряс кроной, и в этот момент из ее ветвей выпорхнула сотня, а то и тысяча светлячков. Они закружили вокруг ясеня, словно звездное небо заплясало в сказочном танце. Затем зеленые огоньки приблизились к златовласке, так близко, что она могла разглядеть их мерцающие животики и прозрачные крылья.

– Мои друзья проведут тропами, которые привели тебя в приграничье Круана. Ступай смело за ними, дитя, и пусть справедливость богов хранит тебя.

Ребекка с недоверием взглянула на светлячков затем на Хрома. Но какие бы сомнения и страхи не терзали ее душу, иным выбором златовласка не обладала. Она вряд ли отыщет путь во тьме и бесспорно не сможет миновать стену, не привлекая внимания пограничного дозора. Оставалось только уповать на мерцающие огоньки да на милость Тарумона Милосердного.

– Благодарю тебя, дере... Хром. И прими мои извинения, что вела себя подобно пугливому ребенку, боящемуся собственной тени. Не каждый день встречаешь говорящие деревья.

– Пустяки, – махнув ветвью, пробормотал дендройд, и расплылся в улыбке, которая крупными складками собрала кору в уголках рта.

– Прощай, и пусть вечный свет Тарумона Милосердного хранит тебя.

Ребекке показалось, что когда прозвучало имя святого, ясень брезгливо поморщился, но ничего не сказал. Девочка улыбнулась ему, и вытерла слезу, скатившуюся по щеке. Светлячки уже кружили над тропой, нетерпеливо мерцая. Златовласка, поправив платье и пригладив волосы, последовала за ними.

– Погоди, – окликнул ее Хром, – ты кое-что забыла, – дендройд указал на корзину, которая была доверху заполнена грибами, ягодами, да орехами. – Обычно я не занимаюсь сбором лесных даров, но раз я был повинен в том, что испугал тебя, то решил искупить оплошность таким образом.

Улыбка на лице златовласки, стала еще шире. Она взяла тяжелое лукошко и, подойдя к ясеню, осторожно погладила его по морщинистой коре.

– Благодарю, дух леса, за всю ту помощь, что ты мне оказываешь. Может быть, когда-нибудь и я смогу тебе отплатить тем же.

Круглые глаза дендройда прищурились, и в них промелькнула затаенная печаль. Он почувствовал энергию златовласки, когда она коснулась его, и от этого ему стало совсем не по себе. Пророчеству Археса суждено было сбыться, а это знаменовало то, что Темные времена ожидают Нирбисс.

– Ступай, дитя, пока ночь еще не обрела полную власть над лесом.

Ребекка кивнула, и торопливо зашагала за изумрудным мерцанием светлячков.

– Eser’sola Te! Eser’sola Khaa Te! – прошептал дендройд и тяжело вздохнув, побрел вглубь чащи. Откуда не возьмись, поднялся ветер и зашелестел листвой зеленых древ, порождая таинственный шепот, разносящийся далеко за пределы поляны.

«Кхаа,Кхаа,Кхаа.»

Сумерки медленно и осторожно окутали Дубки. Лишь редкие факелы, воткнутые в каменные столбы, освещали главную дорогу и проулки деревушки, да тусклый свет свечей, льющийся из окон хижин и постоялого двора. На улицах было пустынно, если не брать в счет местных пьяниц, горланящих песни за околицей, нескольких копейщиков, вальяжно расхаживающих туда и обратно, да храмовников, группками прогуливающихся между домов и тихо перешептывающихся.

Белла, с опаской озираясь на бело-зеленые хитоны в темноте, слезла с лошади. Она была не молода, разменяла восьмой десяток, но здоровье позволяло женщине ездить верхом. Целый месяц она провела в пути. От Одинокого села до Дубков путь не близкий. Приходилось останавливаться в деревеньках, а иногда, она делала привал в лесу. К счастью, временами погода позволяла ночевать под открытым небом. Знахарка старалась избегать людной местности, на то у нее были весьма веские причины.

Белла повела жеребца к старому сараю, ветхая постройка состояла из камышовой крыши и двух бревенчатых стен, привязала животное и, сняв с него дорожные сумы, направилась к дому. Она накормит и напоит Касатика позже, когда разберет вещи.

Женщина провернула ключ в замке. Дверь старой избы визгливо скрипнула. Она оглянулась. Никто не обратил внимания на старушку, отпирающую дом, стоящий на окраине села, почти у самого погоста. Знахарка облегченно вздохнула и вошла в хижину.

Внутри пахло сыростью и пылью. Вся мебель и вещи были на своих местах так, как она их оставила весной, когда последний раз посещала Дубки.

Дом достался женщине от брата, которого свалила болотная лихорадка. Роб был купцом, и частенько колесил по Мендарву, и видимо привез сей недуг с юга. Он умирал в мучениях, которые даже сестре не удалось облегчить, а она была опытной травницей.

Избу в Дубках брат приобрел для того, чтобы не оставаться на ночь в местной гостинице. Не любил он провинциальный уют: громкие крики в таверне, хохот дам, которые перебирали с элем, звук брошенных костей и аплодисменты зевак, хлопающих бардам, тренькающим на лютне. Роб любил тишину и покой. А если ему нравилась местность и он намеревался здесь вести продолжительную торговлю, то он обзаводился стареньким домишком и обустраивал его под себя. У купца по всей стране было прикуплено несколько хижин. Всюду местный люд встречал торговца с распростертыми объятиями, а как радовались его визиту в замках. Роб торговал и украшениями, и платьями и оружием, он предпочитал вести дела в небольших владениях феодалов, нежели в шумных и многолюдных городах.

Но все же брату приходилось проводить какое-то время в Граде. Там его ждала семья и просторный белокаменный особняк, окруженный раскидистым садом, Белле пару раз довелось побывать в великолепной усадьбе. Последний ее визит был связан с болезнью Роба. Лихорадка свалила его именно в городе. Умирал он тоже там, сетуя, что не успел добраться до Дубков в последний раз.

После его смерти Белла узнала, что он завещал ей хижину подле Темной Дубравы. Остальную недвижимость и денежное состояние он оставил супруге, детям и внукам. Женщина не понимала, почему именно эта изба предназначалась ей, пока однажды, десять лет назад, не приехала в Дубки и не вошла в дом. С того самого момента жизнь знахарки изменилась навсегда.

Белла оглядела светлицу. Даже в потемках она заметила, что тонкий слой пыли покрыл стол, скамьи и несколько тяжелых шкафов, заполненных всевозможными книгами. Нужно будет убраться, но позже, вначале следует заняться более важными вещами.

Женщина миновала горницу и спустилась к подвалу, дверь которого, замаскированная под деревянную стену, была скрыта за лестницей, ведущей наверх. Опустив дорожные мешки на пол, она вытащила из одного лучину и подожгла ее. Помещение озарил слабый дрожащий свет. Отворив массивную дверь, и накинув сумы на плечо, старушка стала внимательно, глядя под ноги, спускаться вниз.

В ноздри ударил пряный запах всевозможных трав. В погребе было тепло и душно, словно осенняя влага не коснулась этого места. Женщина подожгла лучиной толстую сальную свечу, стоящую на кленовом столе, на котором находилось множество различных склянок и пузырьков.

Подвал озарил яркий свет. Теперь Белла могла оглядеться и проверить все ли на месте, в этом секретном убежище. От стены до стены тянулись крепкие конопляные веревки, на которых пучками висели разные растения. На полках дубовых стеллажей, в корзинках и коробах лежали лепестки различных цветов. Здесь также стоял в углу большой кованый сундук. Белла открыла его. Внутри выстроились в ряды бутылочки с разноцветной жидкостью. Знахарка развязала дорожные мешки и вытащила оттуда свертки, обернутые в холщовую ткань. Она их торопливо сложила в ларец, поверх пузырьков.

Ну, вот и все! Теперь можно заняться Касатиком и домом. А после, придется поразмыслить, когда и каким образом начать торговлю. Слишком много в округе церковников, которые явно неспроста здесь. Но как бы не пугали женщину священнослужители, отступить она не могла. Как только Ная принесла ей весточку, знахарка осознала, что дела обстоят серьезно и без ее вмешательства беды не миновать.

Белла закрыла сундук, задула свечу и во тьме покинула подвал, затворив дверь на ключ.

Глава 5

«Тень вязким мраком просочится

из пелены былых эпох. Знаменье

мерзкой скверны проступят на камнях

Иссара, что покой смертных берегут.

На крыльях рваной ночи, в мир

явятся морозные ветра.

И в час беды грядущей, желтоглазый ворон,

подобно человеку, вслух заговорит».

Пророчество Археса.

Ребекка еле поспевала за вереницей светлячков, кружащих роем в воздухе мрачного леса. Она старалась не сбавлять шаг, хотя сердцебиение участилось и дыхание стало прерывистым. Девочка достаточно быстро минула приграничную зону и остановилась лишь в нескольких метрах от мраморной стены, поросшей плющом. В темноте, блуждай она одна без своих мерцающих спутников, непременно бы уткнулась носом в нее. Ограждение сливалось в единое полотно с Дубравой. Днем она бесспорно узрела бы каменную кладку, да и ярко-желтый лес по ту сторону, но сейчас, в потемках, трудно было отличить дерево от куста не то, что завуалированное природой творение рук человеческих.

Сделав глубокий вдох, златовласка стала осторожно ступать по бурелому, точно следуя за зелеными огоньками. Поваленные деревья, образовывали подобие моста, перекинутого через ограждение, отделяющее Мендарв от Большой Земли. Вот, как она оказалась за пределами государства людей! Валежник в Дубраве был повсюду, поэтому Ребекка не предала значения его массовому скоплению, а просто беззаботно перебиралась через ветви и шагала по бревнам, не подозревая, куда они ее заведут.

Огромный ствол дерева, на который ступила девчушка, пролегал над Дозорной тропой. Златовласка затаила дыхание и даже на мгновение застыла от страха, когда увидела внизу свет мелькающих факелов. Караульные! Их было десятки. Они разгуливали внизу, звеня латами и грохоча тяжелой поступью. Достаточно одному из них посмотреть вверх и они заметят ее, поднимут тревогу. И, пожалуй, в этом случае смерть от стрелы лучника – самый безболезненный исход.

Ребекка, набравшись смелости, начала с опаской спускаться по стволу, стараясь идти бесшумно, не задевая ни одной ветви, ни одного листа. Стражники остались позади, всего в нескольких метрах от нее, когда она осторожно ступила на лиственный ковер, покрывающий землю Темной Дубравы. Девочка боязливо присела на корточки и вжалась в торчащее из почвы корневище дерева, когда заметила сквозь ветви валежника огни факелов. Двое копейщиков прошли по дозорной тропе, тихо переговариваясь. Как только шаги стихли, златовласка огляделась и, заметив впереди зеленую россыпь маленьких фонарей, ринулась в сторону светлячков. Она надеялась, что треск сучьев под ногами и шелест опавшей листвы, не долетит до слуха стражников. Если ей удастся, как можно дальше отойти от стены, то она, будучи, застигнутой врасплох, сможет солгать, что заблудилась.

Миновав почти весь лес без происшествий, благодаря опытным провожатым, парящим путеводными звездами во мраке Дубравы, девочка увидела среди деревьев отблески факелов. Она уже не тряслась от страха, даже если это храмовники или дозорные, она уже знала что им сказать. А когда чадящие смолой огни оказались в сотне метрах от нее, девчушка с облегчением вздохнула, услышав знакомые голоса.

– Ребекка!!! Ау!!! – это был Артур. Словно эхо ему вторили близнецы.

– Я здесь!!! – крикнула златовласка, и с удивлением отметила, что ее изумрудные спутники испарились во тьме леса. Светлячков нигде не было видно. Возможно, они затаились на осенних кустах, погасив фонари, а может, улетели обратно в приграничье.

С шумом пробравшись через валежник, к девочке подбежал отец и крепко обнял ее.

– Я так перепугался, когда ты не вернулась к закату. Я думал, что с тобой произошло лихо, – прошептал он дрожащим голосом, гладя дочь по волосам.

– Ты где так долго пропадала? – возмутился Тор, сердито оглядывая сестру.

Кор же, взглянул на корзину в руках златовласки и, удивленно присвистнув, произнес:

– Ого! Ты что всю Дубраву избороздила, чтобы набрать полное лукошко?

Тор тоже мельком оглядел лукошко, заполненное грибами, ягодами и орехами, но его выражение лица не смягчилось.

– Важно то, что мы тебя отыскали, – проговорил, запинаясь, Артур и выпустил дочь из объятий. – Ты в порядке? Не ранена? Никто тебя не обидел?

– Мы ее тут несколько часов ищем, а она жива и здорова, – проворчал Тор и демонстративно отвернулся, глядя во тьму леса.

– Со мной все хорошо, – кивнула златовласка. – Я всего лишь заплутала. Вы видели Дубраву? После бури здесь и бывалый охотник заблудится.

– Нечего было уходить в самую чащобу, – не унимался Тор. Он намеривался сегодня повеселиться с деревенскими друзьями, а по вине сестры ему пришлось бродить по лесу. Он был очень зол.

– Дочка, обещай, что больше так не поступишь? – прошептал фермер, и Ребекка заметила, как его глаза заблестели от слез.

– Отец, клянусь, отныне я никогда не заставлю вас волноваться за меня. Это вышло случайно.

Артур кивнул и улыбнулся. Слеза радости скатилась по его загорелой щеке.

– Вот и ладно. Кор, возьми корзину у сестры. Тор, перестань дуться. Идем домой. Время позднее, а завтра у нас уйма дел.

Фермер, крепко держа факел в руке, пошел вперед, освещая дорогу, следом за ним засеменил Кор, с лукошком в руках. Ребекка с Тором шли последними.

– Еще раз такое повторится, мы будем искать тебя с храмовниками! Или отец вовсе решит тебя выдать замуж за первого приглянувшегося пастуха, – проговорил он сквозь зубы. Девочке показалось, что она уловила нотки запугивания. Она, удивленно вздернув правую бровь, взглянула на него.

Замужества девочка не боялась, в Дубках все мужчины старше нее были женаты. Единственные кавалеры, годные ей в супруги могли лишь найтись среди солдат барона. Но Артур никогда бы не сподобился отдать дочь военным, ибо те славились своим пьянством, разгульной жизнью, да вспыльчивым нравом. Но слова брата, касающиеся священнослужителей, неприятно кольнули сердце, словно он только и думал, как бы избавиться от сестрицы.

– Братец, я погляжу, ты давно не получал от меня затрещин? Тор, я не мама, я не потерплю ни капризов, ни угроз. Я не нарочно заблудилась в лесу, и не на прогулку сюда отправилась!

Мальчик плотно сжал губы, недовольно фыркнув, но промолчал. Он знал, что вины сестры нет в том, что по владеньям барона пронесся ураган, что пропала Аэлтэ, и что Дубрава превратилась в сплошной буревал, но, тем не менее, он злился на Ребекку. И он не могу унять это чувство. Его раздражало бедственное состояние, в котором прибывала семья, отсутствие матери, забота которой перешла в наследство к сестре, неопределенность, нежелающая давать ответы: переживут они зиму или придется оставить Дубки и отправиться к южным берегам Моря Семи Ветров, где найдется работа для отца.

А еще Тора тревожили храмовники, которые всюду шныряли, суя свой нос во все дела сельчан. Мальчик постоянно ощущал себя под пристальным вниманием колючих глаз Сведущих. Он временами возносил молитвы Тарумону Милосердному, чтобы поскорее святоши отыскали в деревеньке то, за чем явились, и навсегда покинули ее. Конечно, это не касалось местных проповедников, ведущих службы в замке и в святилище Дубков. Присутствие адептов в таком неимоверном количестве, говорило о том, что рядом скрыта магия, а чародеи и волшебные штучки, еще пуще злили парнишку.

Мальчик заметил, что сестра, идущая рядом, не спускает с него взгляд, ожидая ответа, а точнее всего, извинений.

– Прости, – выдавил он из себя и прибавил шагу, стараясь не глядеть на Ребекку.

Спящий Мендарв залил холодный лунный свет. Города, луга, поля, леса и горы окрасились в сизые оттенки, разбавленные черными венами рек и кляксами озер. В воздухе ощущались колючие нотки приближающейся зимы. Вскоре, на смену золотой парче, явятся сумрачные стужи, облаченные в белоснежное соболиное манто.

Зима в стране людей была мягкой по сравнению с северными краями Нирбисса и почти жаркой, чем на мифическом студеном материке. Купцы да Странники поговаривали, что земли ледяных великанов существуют, хотя из жителей Мендарва никто там не бывал, но частенько торговцы привозили книги и свитки, в которых подробно рассказывалось о таинственных территориях, покрытых хрустальными скалами, запорошенных непроходимыми снегами, окутанных непроницаемой дымкой. Возможно, кто-то из обитателей Нирбисса и посещал морозные государства, раз легенды о стране льда и стужи, оказались на страницах фолиантов, но граждане Мендарва, очутившись на Большой земле, старались так далеко не забредать. Они побаивались открытых водных просторов, а Нордарский океан, таящий в себе множество опасностей, был куда страшнее миролюбивых вод внутреннего моря Семи Ветров.

Ледяной континент и алмазные колоссы не волновали медарвцев в эту темную ночь. Они мирно спали в своих постелях, созерцая радужные сны.

Форг, залитый лунным сиянием, возвышался на холме по обе стороны мирно текущего Форгрива. На фоне ночного покрывала, он сверкал белоснежными мраморными стенами, подобно мистическим городам таинственных континентов изо льда и пламени. Королевский дворец, утопающий в свете масляных фонарей и факелов, горделиво стоял посреди россыпи домов и храмов, подобно наблюдателю. В окнах мерцали тусклые отблески свечей. Великолепные палаты Тивара мирно дремали, убаюканные ночной истомой, и только стража, несущая караул, бодрствовала.

В одной из башен, украшенной замысловатой лепниной цветов и мифических животных, в окне горел яркий свет. Это были покои Верховного жреца ордена Тарумона Милосердного.

Меуса Гериона Виэнарисса мучала бессонница. Он, нахмурив брови, восседал в огромном кресле, подле стола, заваленного книгами и свитками. Старец вертел в руках прямоугольный фиолетовый кристалл, испещренный белесыми прожилками. С каждым поворотом рисунок на камне менялся, подобно песчаным барханам, гонимым знойным ветром пустыни. Взгляд Меуса был сосредоточен на минерале и с каждой минутой становился все тревожней. Наконец, он устал вглядываться в рябящую бездну и положил камень на стол. Кристалл тут же утратит сияние, превратившись в невзрачный матовый булыжник.

Капеллан откинулся на спинку кресла и потер висок. Мигрень стала его незаменимой спутницей в ночное время суток. Он, конечно бы мог, за одно мгновение, исцелить себя при помощи лекарственных эликсиров и простенького заклинания, но не желал. Боль напоминала ему о том, что он все еще жив, хоть и заключен в золотую клетку.

Меус задыхался в Мендарве от безделья. Будни в стране людей были скучны и бесполезны для мага высшего ранга. Но жизнь в Цитадели была куда ненавистней и невыносимей, чем существование в землях презирающих волшебство.

Если бы много лет назад чародей не поддался уговорам брата, то наверняка сумел бы покинуть Аскалион, и поселиться где-нибудь в Билстоке или в Гектонии, стать придворным кудесником или поступить на службу какому-нибудь эрлу. В крайнем случае, он мог бы купить себе особняк в прибрежном городке Красски, обзавестись там лабораторией да лавкой и торговать всякой магической мелочью. Нет же, в его крови заплескался адреналин и дух авантюризма, заставившие Меуса пойти на поводу амбициозных замыслов Псилона.

Не составило большого труда сфальсифицировать свою гибель во время сражения с эльфами. Унести ларец с артефактами и заклинаниями, оказалось еще проще. А заполучить место Верховных жрецов в иерархии ордена Тарумона Милосердного, заняло всего лишь несколько дней. Храмовники, хоть и являлись ярыми противниками магии, не могли отличить обычную знахарку от колдуньи, а искусного чародея от фокусника. Псилон создал сложное заклятье внушения, которое позволило без труда влиться в ряды святош. Он заставил всех поверить, что братья с начала времен являются чадом Вечного света. А когда, все без исключения оказались под властью чар, он избавился от капеллана, отравив его разум безумием. Ингрем был признан одержимым и отправлен на костер, а Псилон получил пост верховного жреца. Он тут же внес поправки в регламент, отметив, что глава церкви не может эффективно управлять орденом в одиночку – ему нужен соратник. Так Меус стал вторым капелланом, с теми же правами и полномочиями, что и брат.