Текст книги "Любовь с пятого этажа (СИ)"

Автор книги: Дарья Милова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 35

Алиса

Утро было обычным. Варя играла с мягкими кубиками в углу, я готовила чай, пытаясь не думать о Вике и её ключах. Я уже решила: скажу Виктору. Сегодня. Больше нельзя молчать.

Но не успела.

Ровно в 09:00 в дверь позвонили. Резкий, уверенный звонок. Я вышла из кухни – и замерла.

На пороге стояла полиция.

– Алиса Валентиновна? – спросил один из мужчин. – Мы получили заявление на ваше имя. Просим пройти с нами для дачи объяснений.

– Что?..

– Вас обвиняют в физическом и психологическом насилии по отношению к несовершеннолетней девочке, Варваре Викторовне Ковалевой.

У меня перехватило дыхание.

– Что вы несёте?! Это... это ошибка. Я бы никогда…

– У нас есть видео, свидетельские показания. И заявление от родной матери ребёнка, Виктории Сергеевны.

Меня начало трясти. Варя подошла ближе, испуганная:

– Алиса?..

Один из полицейских наклонился:

– Варя, не бойся. Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов. В спокойной обстановке. Ты же Алису хорошо знаешь, правда?

Но Варя была в ступоре. Она прижалась ко мне, как к последнему безопасному месту на свете.

– Я никуда без неё не пойду! – выкрикнула она.

А следом… в квартиру вошла Вика. Спокойная. Сдержанная. С папкой в руках.

– Варюша, не бойся. Я уже всё уладила. Ты теперь со мной, хорошо?

– Мама?.. – Варя растерянно посмотрела на неё.

– Всё хорошо, – Вика наклонилась, погладила по голове. – Просто ты немного поживёшь у меня. А Алиса… ей надо отдохнуть. Она устала. Поэтому и кричала. Помнишь?

Варя замерла. Я чувствовала, как она смотрит на меня. И уже не знает, что правда.

– Это ложь, – прошептала я. – Вика, ты… ты что творишь?

– Я защищаю свою дочь, – спокойно сказала она. – Мне просто повезло, что Варя однажды обмолвилась, как ты на неё кричала. И ещё… – она достала из сумки диктофон. – Тут есть несколько записей, где ты теряешь самообладание. Помнишь тот вечер, когда ты на меня кричала на кухне?

Я похолодела.

Она всё это спланировала.

Она включила запись. Нарезала. Смонтировала. Выдала за нападение на ребёнка.

– Вы не имеете права забирать Варю! – я вцепилась в косяк двери.

Но Вика только кивнула полицейским.

– У неё нестабильное состояние. Угрожала мне, толкала. Вот справка. У неё может быть расстройство. Варе нельзя рядом с таким человеком.

Я хотела закричать, выбросить всё наружу. Но Варя уже стояла, в куртке, с мокрыми глазами, и Вика держала её за руку.

– Я… я не хочу, чтобы Алису увозили… – прошептала она.

Но полицейские были вежливы. И неумолимы.

– Мы вас не арестовываем, Алиса Валентиновна. Только сопровождаем для объяснений.

Я посмотрела в глаза Варе. И сказала:

– Всё хорошо, зайка. Ты будешь в порядке. Обещаю.

А сама… поехала в отделение.

Глава 36

Виктор

Мне позвонили с незнакомого номера. Я был в переговорах, и первый раз сбросил. На втором – ответил, нехорошо предчувствуя, что не стоит игнорировать.

– Виктор Александрович? Это из 17-го отделения. Мы хотим сообщить, что Алиса Валентиновна доставлена к нам для дачи объяснений по делу о возможном насилии над вашей дочерью.

Мир – остановился.

– Что?..

– Всё происходит в рамках закона. Ребёнок временно передан матери, Виктории Сергеевне, до выяснения обстоятельств. Хотите – приезжайте, мы всё объясним.

Я положил трубку. Нет, швырнул. Потому что пальцы перестали слушаться.

А потом – позвонила Вика.

– Витя, я не хотела тебе так говорить, – её голос был мягким, сочувствующим. Идеально сыгранным. – Но я давно чувствовала, что Алиса нестабильна. Варя не раз жаловалась… Я же мать. Я не могла больше ждать.

– Что… она… сделала?

– Кричала. Пугала. Варя боялась подойти к ней. И однажды – упомянула, что та «может разозлиться». Я решила действовать. У меня есть запись. И Варя... Варя уже дома. Со мной. Всё хорошо. Она спрашивает о тебе.

Я сел. Просто сел. Прямо на пол. Против всех правил, против всего, чем был.

Алиса?

Насилие?

Варя – боится?

Нет. Не сходится. Не клеится.

Я выбежал из офиса, будто кто-то поджёг пол под ногами.

Я не помнил, как сел в машину. Как проскочил два светофора на жёлтый, один – почти на красный. Я просто ехал. Стиснув зубы, держась за руль так, будто он мог что-то объяснить. Разрешить.

Алиса.

Она никогда не кричала на Варю. Никогда не повышала голос. Она… она пела ей, когда у неё болело горло. Она заплетала ей косички даже тогда, когда Варя крутилась, как юла. Она – была матерью, которой у Варвары не было.

Но теперь – в участке. Потому что «кричала». Потому что «ребёнок боялся».

Когда я вошёл в отделение, мне навстречу вышел дежурный. Деловитый. Сухой. Слишком спокойный для мира, в котором мне сейчас не хватало воздуха.

– Виктор Александрович? Пройдёмте. Алиса Валентиновна даёт объяснения. Пока без обвинений, только проверка.

– Где она?

Он повёл меня по коридору. Я видел людей – кто-то смеялся, кто-то пил чай, кто-то подписывал бумаги. Всё – как будто не рушилось.

А потом – дверь. Простой кабинет. И она – внутри.

Сидит. Сгорбленная. Без макияжа. С потускневшими глазами. Как будто из неё вынули душу.

Она подняла взгляд.

– Витя… – одними губами. Голос будто застрял в горле.

Алиса встала. Сделала шаг ко мне, но сзади заговорил следователь:

– Пожалуйста, не мешайте. Пока идёт проверка, мы просим родственников не вмешиваться.

Я повернулся к нему.

– Я – не родственник.

– Вы – заявленный опекун ребёнка. И в деле упоминаетесь. Поэтому, пока всё не ясно, взаимодействие минимальное.

Я снова посмотрел на Алису. Она сжала губы. Всё лицо в напряжении, но в глазах – ни капли вины. Только боль.

– Она… всё выдумала, – прошептала она. – Я не тронула Варю. Никогда. Я…

Я поднял руку. Не в знак молчания. Просто не мог иначе.

Я не знал, что делать. Куда встать. Что сказать.

Потому что между мной и Алисой теперь стояло слово "насилие".

Прошёл, наверное, час. Или три. Я не знал.

Я не мог просто сидеть.

Я видел, как Алису водят из одного кабинета в другой. Как она выходит – бледная, с опущенными плечами, но всё так же прямая, не сломанная. Я хотел броситься к ней, но каждый раз ловил на себе предупреждающий взгляд. И каждый раз – останавливался. Потому что понимал: сейчас каждое слово может быть против неё. И против Варвары.

Но когда её снова завели внутрь и дверь захлопнулась – я встал.

– Простите, – сказал я дежурному. – Мне нужно поговорить со следователем. Срочно.

Он хотел возразить, но по голосу понял – не стоит.

Через десять минут я сидел перед женщиной лет сорока с ясным взглядом и усталой спиной. Она перелистывала бумаги. Те самые, что должны были разделить мою жизнь на "до" и "после".

– Вы Виктор Александрович?

– Да.

– Вы являетесь официальным опекуном ребёнка. Подтверждено. И сейчас вы – единственный, кто может что-то разъяснить. Мы не обвиняем. Но обязаны проверить. Поэтому я задам вам вопрос. Вы готовы отвечать прямо?

– Да.

Она посмотрела мне в глаза. Долго.

– Вы когда-либо были свидетелем того, как Алиса Валентиновна кричала, угрожала или причиняла дискомфорт вашей дочери?

– Никогда. – Я ответил сразу. – Ни разу. Наоборот. Варя… тянулась к ней. Любила её. Пряталась за ней, когда чего-то боялась. Я знаю своего ребёнка. Если бы что-то было – она бы мне сказала.

– Но есть аудиозапись, – сказала следователь, слегка качнув головой. – Где слышен напряжённый диалог. Алиса повышает голос.

– А кто предоставил эту запись? – спросил я.

– Мать ребёнка – Виктория Сергеевна. Она также подала письменное заявление.

Я усмехнулся – скорее горько.

– Вы проверяли подлинность записи? Вы слышите там хоть один прямой признак угрозы?

Она промолчала. Потом посмотрела вниз.

– Мы не имеем права не проверять, Виктор. Вы ведь понимаете. Насилие в семье – тема, с которой нельзя рисковать. Мы должны убедиться.

– Я понимаю, – выдохнул я. – И именно поэтому я здесь. Чтобы сказать: она ни в чём не виновата. Это всё… часть игры. У Виктории – свои цели. И ребёнок ей, боюсь, нужен только как инструмент.

Следователь приподняла бровь.

– Это серьёзное обвинение.

– Я всё докажу, – пообещал я. – Просто… не ломайте сейчас жизнь человеку, который был единственным, кто действительно любил мою дочь без корысти.

Тишина.

А потом – шаги в коридоре. Высокие каблуки. Уверенная походка.

Дверь распахнулась.

Вика.

Одетая безупречно. Спокойная. Но… без Варвары.

– О, – протянула она, окидывая взглядом кабинет, – а вот и я.

Я встал. Сердце билось ровно, но пальцы дрожали.

– Где Варя? – спросил я сдержанно.

– С подругой. Не хотела её снова тащить сюда. Ей и так было непросто… после всего, – бросила взгляд в сторону, где за дверью находилась Алиса.

Я сжал челюсть. Она говорит спокойно, почти ласково. Но в каждом слове – заноза.

– После чего, Вика? – тихо, но чётко.

Она моргнула, но осталась спокойной.

– После того, как твоя "возлюбленная" чуть не довела ребёнка до истерики. Я ведь предупреждала, Витя. Я всё чувствовала. Я мать. И я знаю – Варя боялась её.

– Варя боялась тебя, когда ты появилась ниоткуда и схватила её за руки, – ответил я. – Она не понимала, кто ты. Потому что ты исчезла из её жизни. А теперь хочешь выглядеть героиней?

– Не утрируй. Я пришла только за правдой. И я её получу. Даже если тебе и дальше хочется жить в иллюзии, где эта… – она резко сменила тон, – женщина, забирает у меня дочь и делает вид, что всё у неё под контролем.

– У неё и было всё под контролем, – резко сказал я. – Пока ты не появилась.

Вика усмехнулась. Улыбка – ледяная.

– У неё была чужая семья. А теперь я просто возвращаю свою. Варя – моя дочь. А ты… ты ещё поймёшь, где твоя настоящая жизнь, Витя. Только не слишком поздно, ладно?

Я не ответил. Просто смотрел. На женщину, которую когда-то любил. А теперь – не мог даже понять, знал ли её вообще.

Ближе к вечеру стоял у двери отдела, как вкопанный. Пальцы были скрючены в кулаки – но не от злости. От бессилия.

Когда она вышла, я сразу понял: она держалась. Как могла. Лицо напряжённое, глаза сухие. Но в этом – и была беда. Потому что если Алиса не плачет… значит, внутри у неё всё уже выгорело.

Мы не сказали друг другу ни слова.

Я открыл ей дверь машины. Она села. Тихо, почти беззвучно. И всё время дороги смотрела в окно.

Я думал – скажет. Спросит. Взорвётся.

Но нет. Ни звука.

И только когда мы вошли в квартиру, и я снял пальто… я заметил: она стоит в коридоре. Не двигается. Только смотрит на нашу с Варей общую фотографию в рамке.

– Алиса… – я начал было.

Но она вдруг повернулась, пошла мимо меня и открыла шкаф.

Достала чемодан.

И я всё понял.

– Нет, – сказал я. – Подожди.

– Я не могу, – её голос был ровный. Слишком ровный. – Я не могу здесь остаться.

– Алиса, стой. Мы только что…

– Алиса, стой. Мы только что всё это прошли. Нам нужно поговорить, – голос мой предательски дрогнул, но я сделал шаг к ней.

Она застыла. Пальцы сжали ручку чемодана. А потом… медленно обернулась.

В глазах больше не было холода. Не было и слёз.

Была ярость. Тихая. Уставшая. Сгоревшая до тла.

– Поговорить? – переспросила она. – О чём? О том, как я каждое утро просыпалась с мыслью, как бы сделать этот дом уютным? Как вписаться в уже сложившуюся картинку, не испортив её? Как не быть лишней? Не мешать вам?

– Алиса…

– Я старалась, Виктор. Правда старалась. Ради тебя. Ради Варвары. Ради нас. Я проглатывала, когда Вика вальсировала у нас в коридоре, как будто она хозяйка. Я улыбалась, когда она называла меня «няней». Я молчала, когда она водила Варю в садик, потому что не хотела портить девочке настроение. Я всё это делала. Потому что… я любила вас.

Её голос задрожал – не от слабости, а от того, что больше не могла держать всё внутри.

– А потом ты дал ей ключ, Виктор. От этого дома. Не просто от квартиры. От дома, который мы строили вместе. Где я учила Варю завязывать шнурки. Где мы с тобой впервые заснули в обнимку на диване. Где я чувствовала себя… своей. Ненадолго. А потом – хоп – и нет. Уже не я. Уже она. Опять она.

Я не знал, что сказать.

Потому что… она была права.

– Я не давал ей ключ, – выдохнул я. – Я правда не давал. Я не знал, что он у неё. Клянусь.

Алиса рассмеялась. Глухо. Без радости.

– Даже если так… значит, она взяла его сама. А ты – даже не заметил.

– повторила Алиса. Голос её дрогнул, но глаза были сухими. – Потому что ты… ты был занят. Вспоминал прошлое? Заботился о дочери? Или просто устал выбирать?

– Не смей, – выдохнул я, подходя ближе. – Не смей говорить, что я не выбирал. Я каждый день выбирал. Тебя. Варю. Нас. Но между вами началась война, и если бы я встал на одну сторону, я потерял бы всё.

– Значит, ты решил ничего не терять, – горько усмехнулась она. – Только меня. Потихоньку. Каждый день. Каждый её визит, каждый взгляд, каждый раз, когда ты говорил: «Потерпи». Я терпела, Виктор! Я уже сама не знаю, кто я в этом доме – любимая женщина или чужая сожительница, которую в любой момент могут выставить.

– Ты – моя, – шагнул я ближе. – Чёрт, Алиса, я люблю тебя. Я в этой каше с Викой тоже захлёбываюсь. Я не знал, как правильно. Я просто боялся – потерять дочь. Опять. Я не знал, как защитить вас обеих!

– Но она убивает меня!!

Она отвернулась. Плечи дрожали.

Я стоял позади. Не знал, касаться ли. Прижать ли. Или просто дать уйти. Всё, что было между нами – висело в воздухе, как дым после пожара.

– Если я уйду, – прошептала она, – ты её выберешь?

– Нет, – сразу. Без раздумий. – Никогда.

– Тогда почему она всё ещё здесь?

Я не знал, что ответить. Потому что единственный ответ был: потому что я не справился.

Она снова взяла чемодан. Подошла к двери.

– Алиса… – позвал я. Уже не мужчина, уверенный в себе. А тот, кто сейчас рушится.

Она остановилась. Не обернулась.

– Я устала быть сильной, Витя.

Дверь закрылась. Тихо. Без хлопка. И всё же – будто грохот раздался внутри меня.

А в квартире остались только тишина. И опустевшая половина сердца.

Глава 37

Алиса

Я не помню, как доехала.

Бабушка открыла сразу, как будто уже стояла за дверью. Её руки были тёплыми. Влажными от теста – значит, она месила пироги. Я нырнула в объятия, как в старое одеяло, и впервые за весь день – разрыдалась. Молча. Без звука.

Она ничего не спрашивала. Просто гладила меня по спине и бормотала:

– Всё хорошо, деточка. Всё будет хорошо. Всё пройдёт.

Я просидела на кухне почти два часа. Пила компот. Смотрела в окно. В голове – туман. Но где-то глубоко уже зрело решение: не сдаваться.

И только под вечер раздался стук в дверь. Глухой, но уверенный.

– Алиса, – сказала бабушка, выглядывая из прихожей. – К тебе.

Я встала. Наверное, в тот момент внутри меня что-то сжалось – но только на секунду. А потом…

На пороге стояла Наталья. Мать Виктора. Без мыла, без подарков. Без оправданий. Просто – как человек, у которого в груди сердце, а не лёд.

– Привет, – тихо сказала она. – Можно?

Я кивнула. Молчала. Она прошла в кухню, присела. Долго смотрела на мои руки, сложенные на коленях. А потом – выдохнула:

– Я всё знаю.

Я не поднимала глаза.

– Он звонил мне. Виктор. Не сразу. Но потом сорвался. Сказал, что ты ушла. Что не может дышать. Что Варя не ест с утра. Что он не знает, как теперь жить.

– А Вика? – спросила я. Голос – чужой, тихий.

– Вика – была моей самой большой ошибкой, – сказала Наталья. – С первого дня. Я никогда не понимала, почему он её выбрал. Но потом появилась Варя… и он решил, что должен остаться, даже если это убивает его. А когда она ушла… я думала, мы забыли всё это. Закопали.

Я наконец подняла глаза.

– Она не мать, Алиса. И ты это знаешь. Варя тянется к тебе, потому что ты – настоящее. Потому что ты не врёшь. Не играешь.

Я сжала губы.

– Он не поверил. Сначала. Хотел – но не мог. Потому что в голове – ребёнок, мать, вина. А теперь… – Наталья опустила взгляд. – Теперь он только о тебе говорит. О том, как всё разрушил. Как позволил ей ворваться в вашу жизнь. И что не знает, как тебе теперь в глаза смотреть.

– Я не уверена, что смогу снова быть с ним, – прошептала я. – Мне больно. Я больше не могу быть сильной.

– Так и не будь. Пусть теперь он будет сильным. И борется. За тебя.

Я закрыла глаза. Слезы не текли. Просто было тихо. И впервые – не пусто.

– Спасибо, – только и сказала я.

А Наталья встала, подошла, прижала к себе.

– Ты – часть семьи, слышишь? Какая бы буря ни была. Ты – моя. Моя девочка. А Вика… пусть ещё поборется. Только теперь – с нами обеими.

Глава 38

Алиса

Я думала, что уже дошла до дна. Что ниже – не бывает.

Оказалось, бывает.

Телефон зазвонил в девять утра. Я сидела у бабушки на веранде, в обнимку с кружкой кофе, в пижаме и с пучком на голове. Впервые за долгое время – дышала.

– Алло, Алиса Валентиновна? Доброе утро. Это Надежда Михайловна. Из студии.

Сердце тут же провалилось в пятки. Надежда Михайловна никогда не звонила просто так – только если что-то серьёзное.

– Доброе, – выдавила я. – Что-то случилось?

Пауза. Та самая, тяжёлая, как перед приговором.

– Нам… очень жаль, – начала она. Голос ровный, почти вежливо-официальный. – Но у нас появилась информация, что против вас подано заявление. По поводу… инцидента с ребёнком.

Я застыла. Кажется, даже перестала дышать.

– Мы не делаем преждевременных выводов, – поспешила добавить она. – Но, сами понимаете, Алиса… у нас работают с детьми. Родительское доверие – наш фундамент. Мы не можем рисковать репутацией студии.

– То есть… меня увольняют?

– Мы назовём это приостановлением сотрудничества, – сказала Надежда Михайловна. – Пока не прояснится ситуация. Простите.

"Простите".

Слово, которое не греет. Не спасает. Не объясняет, почему твою жизнь только что выкинули за дверь.

Я отключила.

Всё, чего я достигла, – было разрушено.

Не громко. Не с грохотом. А медленно. Тихо. Хладнокровно.

Каждый шаг. Каждый трудовой день, когда я вставала на каблуки и улыбалась детям, даже если не спала всю ночь. Каждый вечер, когда тренировала сама себя, чтобы быть лучше. Каждое тёплое слово от родителей, каждое письмо «спасибо», каждая репетиция… Всё это – в один миг – стерли. Потому что одна женщина захотела мстить.

Я опустилась на лавку. Уткнулась лбом в ладони. Чай остыл. Кофе вылился на скатерть. А я просто сидела и не могла пошевелиться.

Не потому, что была слаба.

Потому что меня сломали.

Внутри – только пустота. Даже злости не осталось. Только глухое, бездонное "зачем?"

Зачем я боролась? Зачем старалась быть правильной, мягкой, доброй, терпимой? Чтобы в один момент остаться никем?

– Лисёнок, – бабушка присела рядом, обняла за плечи. – Это не ты потерялась. Это этот мир… сломался. Но ты – найдёшь дорогу.

Я не ответила. Только прижалась к ней лбом.

Словно снова была маленькой.

И, может, впервые за всё это время, позволила себе плакать. Не просто слёзы. А всё то, что сдерживала. Всё, что копилось с того самого вечера, когда Вика открыла дверь ключом от дома, где жила я.

Меня окружили.

Как будто мир, который у меня отняли, решил вернуться – хотя бы в этих людях.

Меня по очереди – и одновременно – держали за руки.

Мама приехала уже на следующий день.

С хрустящими пирожками, со своими тревожными глазами и тем особым голосом, в котором она всегда старается не плакать – но всё равно получается.

Папа вёз её с вокзала и потом просто сел рядом со мной на веранде. Не спрашивал, не копался, не давил. Только обнял. Как в детстве. А я снова почувствовала себя девочкой, которую есть кому защищать.

Бабушка делала чай с липой, мёдом, чабрецом и душицей. Говорила: «Всё выгорит, Лисёнок. А потом ты сама вырастешь из пепла. Ты сильная, ты всегда была.»

И я не верила. Но слушала. Потому что это были их голоса. Те, что не предают.

Полина…

Она не просто приехала. Она осталась. Сложила вещи в бабушкину комнату, сразу закатала рукава и пошла мыть полы, будто выгоняла злых духов.

– Я не отпущу тебя ни на шаг, пока ты не станешь снова дышать полной грудью, слышишь? – сказала она, стирая пыль со старого комода. – И плевать на Виктора. Если он не пришёл – тем хуже для него.

И всё это было.

Тепло. Надёжно.

Но в этой нежности – зияла дыра.

Не было только одного человека.

Того, кто был причиной всего.

И того, чьё молчание сейчас резало больнее, чем всё, что на меня обрушилось.

Виктор.

Он не писал. Не звонил.

Не искал.

Никак.

И, наверное, я должна была это принять.

Но каждое утро я просыпалась с этим пустым ожиданием в груди: может, сегодня.

Может, сегодня он поймёт.

Придёт. Скажет. Поверит.

И заберёт меня из этой тьмы.

Но пока – тишина.

А значит, собираться придётся самой. С нуля.

Без него.

Глава 39

Виктор

Я никогда не думал, что можно жить в хаосе – и выглядеть при этом так, будто всё в порядке. Завязывать галстук, улыбаться на собраниях, подписывать документы, вести дочь в сад. И при этом – тонуть.

Каждое утро я просыпаюсь, и первое, что чувствую, – пустоту рядом. Нет её дыхания. Нет её волос на подушке. Нет чашки, которую она всегда оставляла чуть в стороне, у окна. Всё исчезло. А с ней – и я.

Вика…

Она не даёт вздохнуть.

Сначала была мягкой. Заботливой. С Варей говорила почти шёпотом, мне приносила кофе. «Чтобы ты не волновался, Витя». Теперь – просто хозяйничает. Вечером приходит, как будто так и надо, с покупками. Расставляет пакеты в кухне. Варьирует маршруты по квартире. Начала спрашивать про школу. Про мебель в детской. И я понимаю – она плетёт сеть. Спокойно. Методично.

– Ты устал, – говорит она с улыбкой. – Я помогу. Я могу заботиться. Ты же видишь, у нас получается. Варя снова улыбается.

Она улыбается. Варя.

Но этот взгляд – ищущий. Неосознанно ищущий. Сквозь коридоры, двери, подушки. Она каждый вечер как будто кого-то ждёт.

И я знаю – кого.

Алису.

Ту, что её обнимала, когда у неё болел живот.

Ту, что плела косички по утрам и рисовала на ладонях цветы.

А теперь… молчит. Не спрашивает. Не называет. Но ждёт.

Работа превратилась в рутину выживания. Макс смотрит на меня с вопросом в глазах, но молчит. Лена обходит стороной. Я злюсь, срываюсь. Один раз просто вышел из совещания посреди выступления и сел в машине – не зная, куда ехать.

***

Я сидел за столом, глядя в чашку с остывшим чаем, когда она вошла.

Как всегда – уверенно. Как будто квартира принадлежала ей. Поставила сумочку на стул, кинула ключи на полку, прошла на кухню и вдруг заговорила, без прелюдий:

– Ты опять весь день мрачный. Всё о ней думаешь?

Я не ответил. Не хотел. Не мог.

– Виктор, – её голос стал капать по ушам, как ледяная вода. – Ну хватит. Сколько можно себя мучить? Забудь ты уже свою Алису. Эта маньячка не достойна тебя. Не достойна Варюши. Она разрушила всё, что ты строил. А у нас с тобой… у нас ведь стало получаться. Ты сам это видишь.

Я медленно поднял взгляд.

– Получаться?

– Да, – оживлённо кивнула она. – Варя теперь спокойна. Мы с тобой снова семья. Вместе. Всё, как должно быть. Просто отпусти прошлое. Забудь её. Ты сам говорил, она… нестабильна.

Что-то во мне щёлкнуло. Тонко. Жёстко.

Я встал. Снял пиджак. Повернулся к ней лицом. И, глядя в её глаза, тихо, спокойно, как приговор, сказал:

– Вика. Проснись.

Она замерла.

– Никаких «нас» нет. Не было и не будет. Это ты живёшь в иллюзии. В удобной сказке, где я твой, где Варя твоя, где всё – как ты хочешь. Но это ложь.

– Виктор…

– Я люблю Алису, – отчеканил я. – Любил тогда. Люблю сейчас. И, скорее всего, буду любить, даже если она никогда не захочет меня больше видеть.

Она побледнела. В глазах мелькнула паника – совсем не та, что бывает у уверенной женщины. Это был страх потерять контроль.

– Но я же…

– Ты – не она, – перебил я. – Ты не слушаешь. Не чувствуешь. Ты просто лезешь, потому что не можешь смириться с тем, что я не твой. Мы с тобой – не пара. Мы чужие. Я терплю тебя только потому, что ты – мать Варвары. Но даже это – не даёт тебе права перечёркивать мою жизнь.

– Но Варя… – прохрипела она.

– Варя всё видит. И чувствует. Она – не дура. И однажды она сама сделает выбор. А я больше не позволю тебе врать ей. Или мне.

Она стояла в проходе, выпрямившись, как статуя. А потом её лицо медленно исказилось… и она развернулась, грохнув дверью спальни.

А я остался на кухне. Один.

Я не успел даже сделать глоток чая. Дверь спальни ещё дрожала после удара, как из коридора – тихонько, почти неслышно – выбежала Варя.

Босиком. В своей ночной пижаме с единорогами. С волосами, запутавшимися на затылке. И с лицом, в котором было всё: тревога, надежда, ожидание.

Она прижалась ко мне лбом. Я опустился на колени, обнял её.

– Пап, – прошептала она едва слышно. – А когда Алиса придёт?

Сердце рвануло.

– Я… не знаю, малыш, – сказал я. Честно. Потому что врать ей – это всё равно, что врать самому себе.

Варя чуть отстранилась, посмотрела на меня снизу вверх, и потом наклонилась ближе, прошептала мне на ухо:

– Я по ней соскучилась.

Я сжал её крепче.

И понял, что больше не могу ждать.

Ни секунды. Ни дня.

Ни ради спокойствия. Ни ради "так будет проще". Ни ради Вики. Ни ради чужого мнения.

Потому что, если ребёнок, которого ты растишь, ищет сердце – ты обязан вернуть его. Иначе зачем всё это?

Я поднялся, всё ещё держа Варю на руках, прижимая её к себе, как будто этим мог оградить от всего, что рушится вокруг.

– Пойдём, малыш. Уже поздно.

– А завтра поедем? К Алисе? – прошептала она, положив голову мне на плечо.

– Завтра, – пообещал я. – Обязательно.

Я уложил её в кровать, укрыл одеялом, поправил выбившуюся прядь. Она заснула быстро, как будто сама эта мысль – увидеть Алису – дала ей покой.

Но мне – нет.

Я встал, прошёл по коридору. Свет почти не горел, только ночник в углу. В голове – одна мысль: всё. Пора.

Пора поговорить. Жёстко. Открыто. Без тумана. Что я буду требовать полностью опеку над Варей. Один.

Я направился к гостевой спальне, где последние недели жила Вика. Собрался уже постучать… но замер, услышав голос из-за двери.

– …ещё чуть-чуть, – шептала Вика кому-то в телефоне. Голос вкрадчивый, почти игривый. – Он на грани, я это чувствую. Вся эта история с Алисой – идеальный повод. Теперь Варя со мной, а он из кожи вон лезет, чтобы всё работало. Дом, ребёнок, опека – всё будет моим. Потерпи. Он уже почти мой. Главное – не срываться и улыбаться.

Пауза.

А потом – слова, которые прожгли меня насквозь.

– Он потом всё мне отдаст. Все деньги. Квартиру. Дом. Машину. Всё будет моё. А когда всё оформим – ну, может, я и позволю ему иногда видеться с дочкой. Знаешь, как милостыню. Как будто он ещё важен.

Меня тряхнуло. Внутри. Где-то в самой глубине.

Это не просто была манипуляция. Это была холодная, спланированная атака на всё, что я считал своей жизнью. На семью. На дочь. На любовь.

Я вернулся на кухню, сел за стол. И стал думать.

Не как мужчина, которого предали. Не как бывший, которому мстят. А как отец.

Отец, которого пытаются сломать.

Нет, Вика. Так просто ты не отделаешься.

Ты хочешь игру? Будет игра.

Ты хочешь контроль? Я дам тебе его… ровно на столько, чтобы ты подумала, что победила.

А потом – я подам в суд.

Я подготовлю бумаги.

Я соберу доказательства, свидетелей, каждое твоё «ещё чуть-чуть» запишу в досье. И когда ты будешь думать, что сжала меня в кулак – я выверну твою ложь наизнанку.

И заберу Варю.

Полностью. Навсегда.

Потому что моя дочь не должна расти в доме, где любовь – это игра на выживание.

А потом… я верну Алису.

Если она простит. Если я заслужу.

Но для начала – я должен закончить этот фарс.

Хорошо, Вика. Ты хотела «взрослый разговор»? Ты его получишь. Только по моим правилам.

Я вышел на балкон, прикрыл за собой дверь, чтобы не слышно было ни шорохов, ни голоса Вики. И набрал самый знакомый номер.

Мама ответила быстро. Словно ждала.

– Витя?

– Мам… – я чуть сжал телефон в ладони. – Слушай, можешь завтра забрать Варю? На вечер. И на ночь. Желательно – до позднего вечера следующего дня.

– Конечно, – без пауз. Без лишних вопросов. Только спокойная уверенность в голосе. – Что случилось?

Я посмотрел на звёзды над городом, на огни фонарей, на окна в соседнем доме, где кто-то, возможно, пил чай и смеялся.

– Просто… нужно кое-что сделать. Очень важно. И я не хочу, чтобы Варя это видела.

Мама вздохнула. Слышно – как с болью, но без давления.

– Заберу. Всё будет хорошо. Ты только… береги себя. Пожалуйста.

– Постараюсь, – ответил я и отключился.

Я стоял на балконе ещё долго. Ночь сжимала город в тихую хватку.