Текст книги "Её звали Лёля (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Не знаю, как у меня это получилось, а главное почему. Видимо, залихватская дурость, воспитанная на компьютерных играх, сказалась. Но я, пользуясь тем, что Panzerkampfwagen III ехал не слишком быстро (видимо, экипаж по рации запрашивал инструкции), подбежал к нему сбоку и положил гранату на одно из колёс. Ну, или как там это у танков называется. Потом отбежал как можно скорее в сторону, и, пока нёсся, как угорелый, позади раздался хлопок. В воздухе взвизгнули осколки. Я со всего маху плюхнулся на землю, быстро развернулся и, ещё толком ничего не соображая, наставил винтовку на танк.

Проехав метра три, Panzerkampfwagen III остановился. Я не заметил, какие повреждения оставила моя граната. Но, видимо, всё-таки что-то повредила. Это и вызвало остановку бронированной машины. Немцы решили проверить обстановку. Открылся верхний люк на небольшой башенке. Высунулась голова в черной пилотке, я поймал её на прицел и нажал спусковой крючок. Трёхлинейка ударила в плечо, а над немецкой головой воздух окрасился красным облачком. Тело танкиста бессильно повисло в горловине люка.

Я вздрогнул и нервное сглотнул сухой ком в горле. «Вот, опять человека убил», – подумал, но тут же автоматически передёрнул затвор. Пустой патрон с лязгом выскочил и улетел, его сменил заряженный. Но больше никто не пытался выбраться наружу. Я замер в ожидании и стал думать, как быть дальше. Внутри танка есть и другие немцы, как быть?! Гранат у меня больше нет, а с одной винтовкой много ли против Т-3 навоюешь? И спросить-то некого, Петро далеко остался.

«Вот же зараза! – думал я, поводя стволом винтовки по танку в ожидании, что кто-то попытается выбраться. – И чего мне делать?» И словно ответом на мой вопрос прозвучало:

– Русский! Сдавайся!

Я обомлел от такой наглости. Всё моё существо воспротивилось подобному. Да с какого перепуга я сдаваться должен? Вы там сидите в подбитом танке, я ухлопал, кажется, вашего командира, и вы мне предлагаете лапки кверху? Совсем рехнулись, что ли? Короче, послал я их подальше.

Бой на позициях батальона между тем стал затихать. Видимо, немцы провели несколько атак и поняли, что им тут не пробиться. Решили перегруппироваться, или как там это у военных называется. Когда стало совсем тихо, на меня накатило уныние. Долго я тут буду лежать? Пока наши не отойдут на новые рубежи, или пока немцы не пришлют подкрепление? Мне в любом случае писец придёт.

«Была не была!» – подумал я и стал осторожно приближаться к танку.

Глава 69

Ранним утром 23 августа Лёля расчесала чуть отросшие волосы, поправила гимнастерку, плотнее уложила газету в сапогах. Интендант все никак не мог отыскать ей пару подходящего размера. Да, похоже, что во всей Красной Армии не было таких крошечных сапожек, которые бы подошли на маленькие ноги девушки. Но она не привыкла ворчать по таким пустякам. Да и вообще возмущаться по какому-либо поводу. Потому что с детства привыкла: вещи достаются человеку трудом, а не просто так.

Причем то, как это происходит, Лёля видела своими глазами: отец был категорически против покупки обуви. Для семьи он всегда делал её сам. Причем не тащил материалы с работы, как это делали некоторые соседи, а покупал его. Стачает сапоги заказчику, деньги отложит. Потом туфельки для какой-нибудь модницы соорудит, и опять копейку в копилку. Как наберёт достаточно, купит нитки, кожу, резину для подошвы и снова за дело – своих обеспечивать. Часто Лёля видела, как отец сидит по ночам, корпя при свете керосинки.

Эх, папа, папа… Такой мужественный и сильный. Сколько еще хорошего он мог бы сделать для своей семьи, для города, для страны. А теперь лежит где-то в братской могиле, и мама с Валей даже не смогут поехать туда, чтобы постоять и поплакать. Когда к ним пришла похоронка, там написали, что похоронен рядовой Дандуков на кладбище № 2 Сталинграда. Но где его найти и как добраться? Ведь нельзя бросить службу. Это дезертирство, за такое расстрел полагается.

Лёля глубоко вздохнула. «Надо бы позавтракать, пока время есть до побудки», – подумала она и направилась в палатку. Там, в вещмешке, у нее лежали несколько сухарей. Нет, девушка не прятала их от сослуживиц. Просто была у нее такая привычка с детства: взять сухарик и откусывать от него по маленькому кусочку. Вроде бы и не съела толком ничего, а чувство насыщения приходит.

Девушка взяла сухарь и вышла на свежий воздух. Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало понемногу припекать. В окружавшей место расположения санроты высокой сухой траве, выжженной за лето, стрекотали кузнечики. Неподалеку в невысоких кустах лоха шумели воробьи. Лёля кинула им несколько крошек – птицы слетелись в кучу и начали отыскивать пищу на земле.

С запада начал медленно нарастать странный гул. Щурясь от солнца, приложив козырьком ладонь к глазам, Лёля обратилась в ту сторону. Низкий тяжелый звук нарастал, но было непонятно, что это такое. На небе ни облачка. Значит, не гроза. Если бы артиллерия, то шум был бы отрывистым. А тут ровный, монотонный… Внезапно она поняла: это немецкие самолеты.

***

Валя умылась, расчесала свои длинные волнистые волосы, заплела их в косу. Сколько раз говорили ей девчонки из института: «Состриги ты их! Нельзя, пока война идет, с длинными ходить. Вдруг воды рядом не окажется долго? Заведутся у тебя там насекомые, вот гляди. Придется тогда под ноль стричь». Но Валя не могла решиться.

Девушка из небогатой семьи, она была не избалована новыми нарядами и украшениями. Порой ей приходилось перешивать на себя платья какой-нибудь из подружек, которая решила расстаться с вышедшей из моды вещью, иногда что-нибудь отдавала мать из своего скудного гардероба. Но вот так, чтобы ярко наряжаться каждый день, – такого Валя позволить себе не могла. Потому волосы были ее главным и естественным украшением.

За ними она ухаживала очень тщательно. Расчесывала, мыла, сушила. Придумывала себе разные витиеватые прически. Только выходить с ними на улицу стеснялась. Потому, если девчонки звали прогуляться, обязательно возвращала прическу в прежнее состояние, то есть длинную, до пояса почти, косу.

Правда, порой эта коса становилась причиной огорчений. В школе то было, когда мальчишки стали в старших классах к девчонкам симпатии проявлять. Как умели, так и проявляли: принимались за косы дергать. Другим девчонкам больше повезло: они в основной массе с короткими стрижками ходили. Волосы у них были до плеч, а то и меньше. Так попробуй, дёрни. Мигом из пальцев выскользнут. То ли дело Валя с ее длинной косой, которая порой превращалась в две косы с маленькими бантиками на кончиках. Да и красотой девушку природа щедро наградила. Потому мальчишки иногда задирали ее, дергая за волосы.

Правда, старались не сильно: все знали бойкий характер Вали. Она однажды того, кто слишком постарался руки распускать в отношении ее прически, так грохнула учебником по голове – сочный «шмяк» от удара на весь класс раздался. С той поры стали ухажеры аккуратнее. А в 10 классе поумнели и прекратили свои глупости. Стали, напротив, пытаться за Валей ухаживать. То портфель поднести, то помочь на уроке. Но не было ни одного такого, с кем бы ей хотелось встречаться.

Сегодня утром, стоя во дворе под жестяным баком, из которого принимала душ, наполняя его шлангом, Валя с улыбкой и грустью вспоминала всё это. Совсем недавно, казалось бы, окончила школу и страдала от чрезмерного внимания мальчишек, а теперь о некоторых уже можно говорить «вечная им память». Из десятого класса некоторые за год войны успели навсегда остаться на полях сражений.

Купаясь теплой водой, нагретой солнцем со вчерашнего дня, Валя продолжила вспоминать. Теперь у нее перед глазами возник образ Константина. Ах, какой же он был в тот день на Первомае, когда они познакомились! Красивый, высокий, статный офицер НКВД. Был он старше Валентины на семь лет, потому влюбил ее в себя без памяти своим четким и вдумчивым отношением к жизни, к семье, к чувствам.

Не сказать, чтобы романтик был. Все-таки служба в таком ведомстве с романтизации личности не располагает. Но всегда во время свиданий дарил Валечке, как ласково называл ее, большие букеты цветов. Особенно было забавно наблюдать за тем, как реагировала Лёля на отношения старшей сестры с Константином. Они развивались у неё буквально на глазах, и она, в ту пору совсем еще девчонка, таяла всякий раз, когда этот красавец приходил к ним домой, громко похрустывая новенькими сапогами и портупеей. На петлицах у офицера красовались по три «шпалы», и Лёле подсказал соседский мальчишка: «Это значит капитан».

Девушка смотрела на Константина, и всё слухи, которые ходили вокруг НКВД, растворялись под влиянием личности этого необыкновенного человека. Был он прост в общении, интеллигентен, начитан и умён. Говорил неспешно, продумывая каждую фразу («Наверное, их там, в НКВД, так учат», – подумала однажды Лёля), эмоций в общении с ней почти никак не проявлял.

По крайней мере, внешне. Что творилось в душе Константина, Лёля не знала, конечно. Лишь догадывалась по тому особому блеску в глазах, который появлялся, когда он смотрел на Валю. В такие моменты становилось понятно: он очень сильно ее любит. К счастью, это было взаимным чувством. Потому Валентина и вышла за него замуж.

Когда она заканчивала купаться, ощутила вдруг сильный укол в районе сердца. Испугавшись, замерла, глубоко вдохнула и выдохнула. Что это? Словно какое-то дурное предчувствие. Может, с Лёлей или с мамой что случилось? Девушка выглянула из душевой – деревянного ящика, построенного отцом, с дверью – конструкцию он величаво назвал «летняя душевая». Во дворе неподалеку сидел на земле Володя, возился с игрушками. С ним всё в порядке. Мама дома, как всегда шьет. Значит… Лёля?!

Глава 70

До Panzerkampfwagen III не добрался примерно метров десять, как вдруг ещё один люк открылся, и оттуда показалась голова в чёрной пилотке. Я тут же рухнул на землю и заорал:

– Стоять!

Немец дёрнулся, повернулся на звук и уставился на меня, замерев. Я рассмотрел, что был он довольно худощав, молод, лет примерно как мне, лицо обычное, разве что тонкий орлиный нос его портил. Под ним – тонкие усики, которые показались мне довольно забавными даже. «Как в кино сниматься собрался, мушкетёра играть», – подумалось вдруг. Но тут же пришла другая мысль: не тупить и быть настороже, тут всё по-настоящему. Кожа на голове до сих пор саднит от царапины.

Пока я держал врага под прицелом, он не старался даже пошевельнуться, но продержался так недолго. Неожиданно… улыбнулся мне и сказал:

– Russisch, nicht schießen!^[3]

Хотя мои познания в немецком минимальны (много ли выучишь, гоняя по виртуальным картам в компьютерных играх?), я все-таки понял его и ответил:

– Komm hier!^[4]

Немец тоже понял, но не спешил выбираться из танка.

«Чего он ждёт, сволочь такая? Как пить дать задумал что-то», – подумал я и повторил более настойчиво и жёстко:

– Komm hier! Schnell!^[5]

Моё предположение, к сожалению, сбылось, притом довольно быстро. Из-за танка (откуда он там взялся, я так и не понял) высунулся другой танкист, с автоматом. Он вскинул его и хотел направить на меня, но в предстоящей дуэли я не дал ему ни единого шанса, поскольку мне-то наводить было – лишь ствол винтовки в сторону чуть сдвинуть. Так и сделал, а потом нажал на спусковой крючок. Первый танкист, воспользовавшись моментом, нырнул внутрь и захлопнул люк, второй молча повалился на землю, выронив автомат.

Я передёрнул затвор, чертыхнулся и стал думать, сколько их внутри стальной коробки могло остаться. Четверо или пятеро? Кажется, всё-таки вторая цифра. Значит, если офицера я застрелил, и этого, с автоматом, остались трое. Мне от этой арифметики вдруг стало тошно. Одному против троих? Немыслимо! Дважды повезло, а дуракам, как говорится, всегда везёт. Но ведь удача-то, она же не дура, одну из ту же задницу постоянно из пропасти вытаскивать? Значит, мне кирдык сейчас придёт.

Вот не надо было позволять себе пускаться в рассуждения. Иначе заметил бы, как люк снова приоткрылся, и из него в мою сторону полетел какой-то продолговатый предмет. Когда он брякнулся с глухим стуком на землю рядом, только тогда я понял – граната. И тут снова пригодились мои навыки в шутерах от первого лица. Резко напрягшись всем телом, я сделал несколько переворотов, устремляясь в сторону, пока наконец справа не бахнуло, обдав пороховой вонью и земляной пылью. Удар был такой, словно по голове шмякнули боксерской грушей, и я отключился.

***

Открываю глаза. Надо мной – брезент чуть колышется. Слышатся голоса. Пытаюсь повернуть голову, чтобы осмотреться. Куда меня теперь занесло? Медсанбат, куда я раненых возил? Оказалось, нет. Лагерь поисковиков, вещи вокруг лежат вполне современные. Попытался встать, но всё поплыло, и улёгся обратно со стоном. Кажется, именно его снаружи и услышали. Вошли люди, приблизились ко мне.

Я сразу узнал командира. Герман Сергеевич смотрел на меня хмуро. Рядом стояли Ольга, Сергей и Дима, Тимур и другие.

– Очнулся, герой? – спросил Крапов, и я кивнул, поджав губы. Хотел было раскрыть рот, чтобы объяснить свой недальновидный поступок и заодно спросить, что случилось, но губы слиплись, к тому же командир показал рукой: молчи.

– В общем, так. За то, что в одиночку устроил коп в незнакомой местности, даже если хотел всем доказать, какой ты хороший поисковик, тебя полагается выгнать отсюда к чертовой матери и занести в черный список поискового движения России.

Я снова попытался разодрать губы, выпучив глаза, и опять жесткая ладонь мелькнула резко в воздухе.

– Но тебе, Константин, крупно повезло. Ты устроил костёр на позициях воинского подразделения, которое не могли найти со времен начала поискового движения. Считалось, оно пропало без вести где-то в степях, но карты были утеряны, и никто не знал, куда пропал третий стрелковый батальон 863-го стрелкового полка.

«Да это же мой батальон!» – хотел выкрикнуть я, но сдержался. Точно не поймут и скажут ещё, что умом повредился.

– Тебе интересно, как мы это выяснили? – спросил Крапов и, увидев мой кивок, продолжил. – Ты устроил костёр на месте, где бойцы оставили ящик с боеприпасами для 50-мм ротных миномётов. Вот они и сдетонировали. Твоё счастье, что их там было всего две, иначе… сам понимаешь. Мы вызвали сапёров, они всё проверили, сказали, можем вести поиски дальше. Ну, а потом мы нашли вот это, – и Герман Сергеевич показал мне полуистлевшую «Красноармейскую книжку».

– Это уникальный документ, его ещё предстоит изучить как следует, – он бережно убрал книжку. – Так вот, Константин. На первый раз я тебя прощаю. Второго не будет. Пока отдыхай. У тебя легкая контузия. Так доктор из МЧС сказал. Пришлось ради тебя гонять сюда «Скорую» из райцентра.

Крапов развернулся и вышел. Ребята всё это время стояли молча рядом и слушали. Потом они пожелали мне скорейшего выздоровления и тоже покинули палатку. Осталась почему-то одна Ольга. Я не смог на неё смотреть, стыдливо отвёл глаза. Подумал, сейчас опять скажет нечто в том духе, мол, ты, Константин человек совершенно недостойный поискового движения, и поэтому тебе нужно отсюда поскорее уехать. Но вместо этого Оля посмотрела на меня с жалостью и интересом, а потом вдруг сказала:

– Ты молодец. То есть не потому молодец, что пошёл один копом заниматься. А что благодаря тебе нашли пропавший батальон.

С этими словами она резко развернулась и вышли из палатки, оставив меня в полнейшем недоумении. Сердце моё почему-то стало радостно биться, и я подумал, что, может быть, в наших отношениях с ней, которых прежде толком и не было, всё может скоро наладиться.

Потом я долго лежал один и думал: «Чья же это может быть Красноармейская книжка? Может быть, Петро?» И тут же, решив так, глубоко вздохнул. Ведь если эта книжка моего напарника, то это означает, что он погиб. Но мне почему-то очень захотелось, чтобы весёлый украинский парень выжил тогда, вернулся к себе под Одессу, женился на румяной гарной дивчине и завёл много детей. Такая мысль придала мне душевных сил и веры в хорошее завтра. Захотелось поскорее выздороветь и вернуться на коп.

Глава 71

Валя постаралась отогнать от себя темные мысли. День она провела как обычно, однако вечером пришла в Астрахань и черная весть, напугавшая и местных жителей, и особенно беженцев: фашисты подошли вплотную к Сталинграду. Город накануне бомбили нещадно целый день несколько сотен самолетов. Они выстраивались над ним в громадные «карусели» и швыряли, швыряли бомбы всех типов и размеров так, словно фашисты хотели за один день опустошить все свои склады, но превратить кварталы и дома выжженную пустыню.

Об этом ничего не говорилось в сводках Совинформбюро. Вечером 23 августа советские граждане услышали, что в течение дня «наши войска вели бои в районах юго-восточнее Клетская, северо-восточнее Котельниково, юго-восточнее Пятигорска и южнее Краснодара». То же повторялось несколько дней спустя, пока 25 августа не добавилась скупая строчка о боях «северо-западнее Сталинграда». В начале сентября добавились слова «юго-западнее Сталинграда». Потом стало понятно: ситуация там ухудшилась, когда 4 ноября диктор Левитан произнес: «наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда».

Но всё это будет потом, а пока, в последние числа августа 1942, по Астрахани стали со скоростью молнии распространяться слухи, сплетни, домыслы, которые передавали шепотом, чтобы не прослыть паникёрами.

– Нет больше Сталинграда, – сказала одна пожилая женщина в очереди за хлебом и расплакалась, закрыв лицо руками.

– Не может такого быть! – резко ответила ей девушка лет двадцати пяти. На руках у неё была маленькая девочка, к юбке испуганно прижимался мальчик лет шести-семи. – У меня там муж воюет, он майор, артиллерист! Вчера только письмо прислал. Пишет, держим оборону, враг дальше Волги не пройдет, тут ему и… – и она произнесла вслух довольно бранное слово, но четкое, ярко обозначающее, что будет с фашистами на берегах великой русской реки.

Маняша, стоявшая в очереди, улыбнулась. Как и все остальные, и даже та, что плакала, растянула облитый слезами рот. Но все понимали: ох, тяжко теперь придется. Германец хочет перерезать Волгу, чтобы Кавказ и весь юго-запад советской страны не смог помогать северу, Москве и другим крупным промышленным центрам.

Женщина вернулась домой, стала работать и ждать Валю. Та примчалась сегодня пораньше и с порога:

– Мама, слышала про Сталинград?!

– Слышала, в очереди женщины судачили.

– Странно, а в сводке ничего. Вот, я запомнила: «В течение 24 августа наши войска веди бои с противником в районах юго-восточнее Клетская, северо-восточнее Котельниково, а также в районе Прохладный и южнее Краснодара. На других участках фронта существенных изменений не произошло». Странно, почему не говорят? – спросила возмущённая Валя.

– Что же они тебе скажут, дочка? – философски заметила мать.

– Правду. Что город сильно разрушен. Говорят, десятки тысяч погибли. Все горит, оттуда все бегут. Только армия остается, – сообщила Валя. – Господи, только бы с нашей Лёлей всё было хорошо!

Мать как-то странно посмотрела на неё.

– А ты представь, что будет, если сказать такое на весь мир.

– Люди будут знать правду!

– Да, но какой ценой? Мир подумает: ну вот, опять. Москву едва не потеряли, теперь точно потеряли Сталинград. Значит, ещё немного, и кончится советская власть. А у нас что будет? Паника. Знаешь, какая она? Я видела в Гражданскую. Страшная штука. Люди несутся толпой, сметают всё на своём пути, калеча себя и других. Эх… – она махнула рукой.

Помолчала и заговорила спокойнее.

– Вот всегда вы так, молодежь.

– Как, мама?

– Обращаетесь к Богу лишь тогда, когда вас сильно припечёт. В остальное время считаете, что всё подчинено человеческой воле.

– Но ведь так нас воспитывают, – пожала плечами Валя.

– Неправильно это, – сказала Маняша. – Без веры человек пустой, как барабан. Шума много, а душа места себе не находит.

– Я не хочу об этом спорить, мама, – сказала Валя. – Я упоминала Бога не с религиозной целью, а просто… присказка такая, что ли.

– Может быть, тебе стоит сходить храм? Поставить свечу за то, чтобы у нашей Лёлечки всё там… было хорошо. И Господь помог ей выжить, – предложила мать.

– Я не знаю. Подумаю, – уклончиво ответила Валя. Ей, комсомолке, было странно и непривычно слышать такое. В их семье, пока был жив отец, на христианские темы не говорили совершенно. Во всём доме – ни одной иконы (так думала Валя), а в красном углу – не иконостас, как в царские времена, а пустота. Зияющая скучная пустота. Заметив взгляд Вали, мать поднялась из-за стола. Вышла в свою комнату и вернулась оттуда с маленьким образом Богородицы, молотком и гвоздиком. Деловито вбила его в угол и повесила икону. Встала напротив, перекрестилась и поклонилась святому лику.

– Здесь теперь будет висеть, – сказала мать. Валя не стала спорить.

Они стали пить чай. И обеим женщинам казалось, что где-то вдалеке слышится грохот разрывов, и ветер с севера доносит запах гари. Там был разрушенный почти до основания Сталинград.

***

Рано утром 23 августа Лёля, замерев, смотрела, как на западе, на синем-синем небе начало расти черное облако. Оно медленно и неумолимо приближалось. Сначала девушка подумала, что это идёт грозовой фронт или даже пыльная буря. О таком явлении природы она читала в учебнике по географии. Правда, там было написано, что случаются они в Африке и на Ближнем Востоке, в СССР – большая редкость. Но мало ли?

Но туча росла, и теперь уже стал слышен исходящий от неё мощный низкий гул. Стало понятно: это не по воле природы происходит, а по воле людей. Тех самых, что пришли топтать и жечь нашу советскую землю. Это действительно фронт, только не грозовой, а грозный: то приближаются сотни, может даже тысячи самолетов. И пока ещё было не различить отдельные силуэты, стало понятно: их невероятно много, иначе не выглядели бы сплошной черной массой. Лёля никогда прежде не видела такого количества летающей военной техники. Потому смотрела, как завороженная.

За те несколько месяцев, что она провела в армии, Лёля наблюдала, как уходят на восток длинные, тянущиеся до самого горизонта колонны танков, машин и пехоты. Пролетали над головой самолеты с красными звездами на фюзеляже. Обратно редко кто возвращался. Обычно тянулись медленно обозы с ранеными, трактора тащили обратно изуродованные танки и пушки – всё то, что было перемолото жерновами сражений.

Но чтобы фашисты приближались, да еще в таком невероятном количестве… Девушке стало страшно. По спине пробежал холодок, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Она вцепилась в края гимнастерки и так стояла, наблюдая, как черное облако становится всё ближе. Что было делать? Бежать, прятаться? Надо бы, вон в ту хотя бы щель забиться, укрыть голову руками и ждать, пока закончится налёт. А в том, что он произойдет в самое ближайшее время, сомнений не осталось: армада двигалась на Сталинград.

В это мгновение откуда-то со стороны зенитчиков раздался громкий мужской крик:

– Трееевоооогаааа!

Глава 72

На следующий день я вышел на утреннее построение. Решил, что хватит валяться. В палатке слишком скучно, а голова пусть и побаливает немного, это не смертельно. Мне хотелось поскорее вернуться к работе. В какой-то момент вспомнил, что три дня, которые отводил себе раньше на пребывание здесь, чтобы потом свалить и вернуться домой, давно прошли, а я даже не заметил. Даже стало легче на душе, что не совершил этого поступка. Теперь он показался мне чем-то сродни предательству. Как если бы там, жарким летним днём 1942 года, я бросил Петро вместе с лошадьми и удрал на восток в надежде, что не поймают и не расстреляют за дезертирство.

Лёжа в палатке накануне, я много думал о том, как сильно хочу вернуться. Туда, к своим боевым товарищам. Не знаю, откуда в моей голове взялось это словосочетание. Прежде все тамошние военные казались мне кем-то вроде виртуальных персонажей из компьютерной игры. Вроде бы настоящие, но в то же время словно нарисованные трехмерные модели с невероятной степенью реалистичности. Однако теперь я ощущал их совершенно иначе. То были реальные, живые люди, и не обычные, а настоящие герои. Себя в расчет не брал, только тех, кто там остался.

Как они? Удалось ли отразить новую атаку на хутор? А Т-3, который я собирался захватить? Неужели уцелел, фашистская гадина? Вопросов было много, а ответов ни одного. Равно как и возможностей оказаться снова в прошлом. Все предыдущие разы это случалось спонтанно, после какого-нибудь происшествия. Ну, и что мне теперь делать? Стукнуться с разбегу головой о цистерну с водой? А вдруг не сработает? Зато поисковики окончательно решат, что я рехнулся, и отправят меня домой с позором.

Вздохнув, решил глупостей не делать. Пусть всё идёт своим чередом.

На следующее утро пришёл на построение. Герман Сергеевич посмотрел на меня вопросительно.

– Готов к выполнению задания! – четко произнёс я. Ребята в строю глянули в мою сторону.

– Принял, – коротко ответил командир.

Через двадцать минут мы ехали, и я ожидал, что снова увижу старое место, но машина повезла к новому. Туда, где я костёр развёл на дне старого окопа. Здесь работы уже продвинулись достаточно далеко, и была наполовину освобождена из-под грунта старая траншея. Я с усердием принялся за работу. Ничего больше не спрашивал, а только трудился, осторожно выгребая землю. Мне очень хотелось найти хотя бы кого-нибудь, и мои старания к обеду увенчались неожиданным успехом.

Я сделал движение сапёрной лопаткой, и она уперлась во что-то. Убрал её, начал осторожно разгребать руками и замер в изумлении. На меня из-под земли смотрели пустые глазницы черепа. Стало очень страшно, и я даже подался назад и шлепнулся на пятую точку, замерев.

– Что, испугался? – послышался голос сверху. Это был Денис. Он аккуратно спустился ко мне и встал рядом.

– Немного, – признался я.

– Молодец, – похвалил коллега. – теперь давай, ищи остальное. Обращай особое внимание на любые мелочи. Ложка, ручка, портсигар, да что угодно. Если найдешь награду, орден или медаль, так вообще будет большая удача.

Денис ушёл, а я с колотящимся сердцем принялся копать дальше. Постепенно раскрылись другие части человеческого скелета. Стало понятно, что боец принял смерть здесь, на этом самом месте. несколько реберных костей были рассечены пополам. «Страшная рана», – подумал я, ощущая, как по коже в такую сильную жару пробежал мороз. Осторожно сдвинул скелет, копнул чуть глубже в стенку окопа и нашёл причину гибели – зазубренный осколок. Довольно крупный, в половину моей ладони. Он был ржавым, но я не сомневался, что если сделать детальный анализ, на нем обнаружатся частички крови погибшего.

Положил осколок в сторону и стал искать дальше. Вскоре моими находками стали кожаный поясной ремень с металлической пряжкой и плечевой лямкой. Состоящий из двух секций подсумок. Брезентовая сумка для гранат. Ботинки с обмотками. Всё это, сильно истлевшее, лежало рядом с телом. А вот смену белья, портянки я обнаружил неподалеку в вещевом мешке. Мне показалось странным, что там не было скатки. Видимо, боец оставил свернутую шинель в другом месте, а может и бросил, чтобы в такую жару с собой не таскать. Там же, рядом с портянками, я выкопал помятые котелок, ложку и кружку.

«Наверное, после того, как боец погиб, рядом раздался сильный взрыв, и его самого вместе с вещами забросало землей», – подумал я. Но где же оружие воина? Стал копать дальше, и снова удача! Ржавая трёхлинейка с погнутым стволом лежала на самом дне окопа, метрах в полутора. Видимо, её отбросило взрывом. Всё, что я нашел, положил на бруствер, на специально расстеленный брезент. Мои находки, как ни странно, оказались за сегодня самыми крупными.

Вечером, на подведении итогов дня, Герман Сергеевич меня поблагодарил. Сказал, что теперь специалисты изучат артефакты и, возможно, по ним удастся определить, кому они принадлежали. «В любом случае, – добавил Крапов, – ты, Константин, поднял из небытия ещё одного героя. Достойный поступок». Я стоял, опустив глаза. Было приятно, но постарался не возгордиться. Здесь такое не уважают. Зато Оля посмотрела на меня и улыбнулась впервые за долгое время. «Вот она, настоящая награда за мой труд», – подумал я.

Мне очень хотелось на следующий день вернуться на коп. Но погода распорядилась иначе. К ночи задул сильный ветер, к полуночи он превратился почти в ураган, и нам пришлось срочно укреплять опоры палаток, чтобы её не снесло. Да и остальные вещи убирать и прижимать чем-то тяжелым. Пока возились, начал накрапывать дождь, а когда ветер наконец угомонился, хлынул тропический ливень.

Мокрые, смертельно уставшие, мы забрались в палатку и стали затапливать маленькую походную печь. Постепенно дрова в ней, из тех что не успели сильно намокнуть, разгорелись, и мы сумели согреться. Так и сидели, пока снаружи, яростно трепля стенки палатки, бушевала непогода. Дождь лил, как из ведра, не отпуская ни на минуту. Мы легли спать, не дождавшись, пока он утихомирится.

Утром, когда выбрались наружу, поняли: коп придётся отложить. Вокруг степь превратилась в непролазное болото. Верхний слой почвы впитал огромное количество воды, и надо ждать, пока она высохнет и уйдет глубже, иначе ни одна машина с места не стронется. Вернулись в палатку и стали ждать, пока снова выйдет солнце и поможет нам вернуться к работе.

Глава 73

Сразу всё пришло в движение. Забегали бойцы вокруг зенитных орудий, защелкали и загремели механизмы, зазвучали команды. Девушки в санроте стали одна за другой выскакивать из палаток и, спешно натягивая гимнастерки и сапоги с пилотками, спрашивать друг у друга: «Что такое?!», «Что случилось?!». Лёля молча указала на черное облако. Все разом остановились и, лихорадочно пытаясь застегнуть пуговицы и ремни, намотать портянки, стали пристально смотреть на запад.

– Мамочки, – раздался чей-то тихий вскрик.

– Господи, как же их много! – прозвучал другой голос.

– А ну, живо заняли свои места согласно боевому расписанию! Нечего тут эмоции разводить! – вдруг прозвучал рядом зычный и резкий голос Антонины Ковальчук. Этой невысокого роста, но плотной женщине было всего лет под тридцать, но для юных санинструкторов она казалась чуть ли не бабушкой.

Антонина в звании старшего лейтенанта медицинской службы командовала их ротой. Имела стальной характер, каменную волю и железный авторитет. Потому, услышав её приказ, девчонки брызнули в разные стороны.

Комроты посмотрела хмуро на приближающееся черное облако. Теперь уже были отчетливо заметны пока еще крошечные, но с каждой секундой становящиеся все больше фюзеляжи фашистских самолетов. Антонина стиснула зубы так, что скулы побелели. Ей было за что ненавидеть пресловутых «асов Геринга». И представься ей такая возможность, она бы лично каждому из них располосовала физиономию скальпелем, а потом ушла, не став оказывать медицинскую помощь, поскольку за людей не считала. Окажись рядом пёс с перебитой лапой, ему бросилась бы помогать, а не этим…