Текст книги "Её звали Лёля (СИ)"

Автор книги: Дарья Десса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Ну что же вы оробели, товарищ капитан? – спросила она с явной иронией.

– Пройдем… пойдемте, то есть, – сказал офицер.

Он подошел к девушке и хотел было протянуть ей руку, но… снова не решился. Так и пошли до сада Аркадия, главной достопримечательностью которого был старинный деревянный театр – уникальное сооружение, красивое настолько, что даже советская власть не решилась его уничтожить. Хотя в 1920-х были предложения. Мол, театр – памятник буржуазного искусства! Им отвечали умные головы: нет в нём ничего буржуйского, он выполнен руками трудового народа!

То была чистая правда. Хотя начиналось всё на деньги одного очень богатого по меркам Астрахани человека. В середине 1880-х годов в саду «Аркадия», принадлежавшему купцу К.А. Поляковичу, был устроен небольшой деревянный театр, открытая сцена для хора, ресторан с курительным салоном. В 1889 году постройки уничтожил пожар. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. Потому в 1892 году построили новый Летний театр по проекту архитектора Шкателова. Всего два года он простоял, а потом его постигла та же печальная судьба.

Но купец Полякович на этом не остановился. Специально отправил своих сыновей в Вятку, чтобы там разыскать лучших мастеров резного деревянного орнамента. Заказ был выполнен, деревянные «кружева» на баржах доставили в Астрахань. На этот раз купец размахнулся широко. Новый Летний театр был рассчитан на 1200 мест. Внутри, кроме партера, располагались два яруса лож и галёрка.

В подобном же стиле русского деревянного зодчества были выстроены входные ворота в Сад. Заново выстроены Клуб Общественного собрания, открытая эстрада, музыкальная раковина и два ресторана-вокзала, то есть увеселительные заведения с музыкой и танцами. Театр своей красотой стал вскоре известен на всю Россию. Здесь начинал свою творческую деятельность Фёдор Шаляпин, приезжая на гастроли.

В 1918 году парк национализировали. Но по-прежнему все важнейшие мероприятия, начиная с весны и заканчивая ранней осенью, проводились в саду Аркадия, здание театра использовали для заседаний. Правда, теперь его называли иначе – Летний сад имени Карла Маркса. Или, как астраханцы его ласково прозвали, «Карлуша». Потом стал он парком и был передан Народному комиссариату земледелия и народного образования.

Всё это Константин рассказывал Вале, пока они шли, и девушка слушала с большим интересом.

– Кто такой Аркадий? – спросила она. – Сад Аркадия. В честь кого назвали?

Гранин улыбнулся.

– Это не человек, не исторический деятель. В древности так называлась концепция недостижимой гармонии человека и природы. А ещё так называется историческая область Древней Греции.

– Большие познания в истории для человека из органов, – улыбнулась Валя.

– Вы просто недостаточно меня знаете, – ответил Гранин.

Они шли дальше, овеянные ароматами цветущих акаций.

Глава 30

Мне выдали лопату. Самую обыкновенную, но не с узким носиком, а тупым.

– Что мне с этим делать? – спросил я разочарованно. – Как копать-то?

– Твоя задача, – пояснил Денис, – землю отбрасывать. Копать буду я, и то лишь верхний слой почвы. Это примерно полметра. Дальше нельзя механическим способом. Только вручную.

– Как это? Прямо руками, что ли?

– Увидишь, – ответил мой напарник. Судя по выражению лица, я немного его уже достал. Потому пришлось взяться за инструмент и начать работу. Довольно скоро понял, почему у большинства ребят руки одеты в перчатки. Такие, с пальцами, покрытыми резиновыми вставками. Мне сначала показалось, это для прикола. Смотрите мол, какая красота. Забавно даже. У всех разноцветные, у девушек даже с цветочками. Но это пока сам не начал грунт отбрасывать. Через полчаса кожа на ладонях стала гореть огнём, потом появились первые мозоли.

«Почему сам перчатки не купил, идиот?!» – злился на себя, стараясь взять лопату так, чтобы натруженные ладони не слишком сильно болели. Какое там! Они теперь горели огнём. Я даже полил их из фляги. Думал, полегче станет. Ни фига подобного. Кожа покрылась волдырями, каждое прикосновение к черенку давалось с болью. Но я сжал зубы и продолжал стараться. Хотелось показать Денису, что я не бесплатное и бесполезное приложение.

Украдкой посматривал на него. Молодец! Жилистый, крепкий. Действует аккуратно, осторожно даже. Берет лопату, погружает на пол-штыка в землю. Потом ставит ногу, наклоняет инструмент. Смотрит внимательно: нет ли чего? Лишь потом кидает в сторону, а там уже я на подхвате. Долго, муторно. Да ещё руки болят. Я через час примерно выхлебал всю воду из своей фляжки, наполнил новую.

– Слишком много пьёшь, – сказал Денис, сделав паузу.

– Так ведь жара!

– Надо понемногу. Маленькими глоточками. Иначе пользы никакой. Всё, что вливается, тут же потом выходит. Заметил?

Я посмотрел на себя. Верно. Футболка, хоть выжимай. Только некогда. Что толку? Всё равно через пять минут насквозь мокрая будет. Потом высохнет немного на жаре, а после опять промокнет. Бред какой-то! Спорить с Денисом не стал. Принялся понемножечку отпивать. Помогло ведь! «Классный лайфхак, – подумал я. – Надо бы запомнить». После этого работа моя потекла чуть полегче. Только руки болели по-прежнему сильно.

Вдруг Денис остановился. Я услышал, как его лопата обо что-то глухо ударилась. Напарник отложил инструмент, встал на колени. Взял маленький совок и начал осторожно откапывать какой-то предмет. Я стоял рядом и наблюдал с интересом. Ощущение было забавное: вдруг он клад нашёл? Или целый пистолет? Немецкий, скажем. Как их там? Вальтер, что ли. Парабеллум ли. В любом случае, если продать, можно выручить хорошие деньги.

– Ну, что увидел? – спросил я, когда Денис почти откопал некую вещь.

Он не ответил, а через пару минут осторожно вытащил из земли железяку. Я смотрел на неё во все глаза, но понять не мог: что за фигня такая? Об этом напарника и спросил.

– Не фигня, а сошка.

– Чего?

– Нога от миномёта, если проще. Опора для стрельбы, так понятнее?

Я имею самое приблизительное представление о том, как миномёт-то выглядит. В кино видел мельком, и всё. Нас, правда, в школе водили в Музей боевой славы. Это на улице, которую переименовали не так давно. Раньше была имени революционера Халтурина, потом стала Ахматовской, как до революции. Занятно: многие до сих пор думают, что назвали так в честь поэтессы Анны Ахматовой. Ничего подобного! Родилась в начале XIX века в Астраханской губернии Елизавета Николаевна Ахматова, тоже писательница и переводчица. Вот в честь неё улицу и поименовали.

Эх, куда меня отнесло-то от миномёта!

– Понятнее, – говорю Денису. – Что за оружие?

– 82-мм батальонный миномет образца 1936 года, – отвечает он. Добавляет задумчиво. – Интересно, сам найду?

Он продолжает копать осторожненько дальше. Находит ещё несколько железок, складывает их рядом с сошкой. Надо же. Трубу откопал. Видать, из неё и стреляли. Потом ещё гильзы. Всё очень ржавое, грязное. Мне становится невмоготу. Что, в этом и есть наша задача? Ржавки из земли выковыривать? Как это поможет бойцов отыскать? Но делать нечего, продолжаю.

Вдруг Денис останавливается. Меняет совок на кисточку. Откуда она взялась, интересно, и главное зачем? Он стоит на коленях, очень осторожно что-то очищает.

– Вот и ты, – говорит тихо. – Нашлась.

– Что там? – мне становится тревожно.

– Мина, – говорит напарник.

Становится страшно. Я делаю пару шагов назад.

– Настоящая? – задаю вопрос. Понимаю сразу, что глупый.

– Да, – серьёзно отвечает Денис. – Блин. Жалко.

– Что? Почему?

– Придётся сапёров вызывать, – говорит напарник и осторожно отходит. Выбирается из ямки, которую мы общими усилиями выкопали. Теперь стоим и смотрим. Вижу хвостовое оперение. Да, в кино так мины и выглядят.

– Она не рванёт? – спрашиваю нервно.

– Не должна, – отвечает Денис. Достаёт из кармана мобильник и сообщает Крапову о нашей находке.

– Может, её надо просто отвезти в сторонку и продолжить? – интересуюсь я.

– Нельзя. Опасно, – говорит напарник. Он садится на землю, располагаюсь рядом. Вот и поработали, блин!

– Расскажи, что ли, про миномёты эти, – предлагаю Денису.

– 82-мм миномёты семейства БМ создавались десять лет, с 1933 по 1943, – отвечает он. – Применялись в основном, но не только, в стрелковых войсках в батальонном звене в качестве артиллерийской поддержки. Приняты на вооружение РККА в 1939 году после испытаний. Вообще я тебя обманул немного. Вспомнил сейчас. Миномёт в походном положении весил 60 кг. Для переноски его разбирали на три части. Ствол, двуногу и опорную плиту. Так вот, я двуногу нашёл, а не сошку.

Денис помолчал, вспоминая.

– Да, и ещё этот агрегат мог делать до 25 выстрелов в минуту, представляешь?

Он посмотрел на меня вопросительно. Я машинально кивнул. Ни о чём не говорит мне эта скорострельность. Много или мало? Бум, бум, бум. По выстрелу примерно каждые две секунды. И что? А ещё это вот – 82 миллиметра. Да, эта история с копательством начинает угнетать. Столько бесполезной в жизни информации! Но ничего не говорю. Молчу.

Попил ещё немного, как Денис рекомендовал. Вскоре подошёл Крапов. Посмотрел на хвостовик мины. Опустился в ямку. Что-то там почистил, потрогал. Мы тревожно наблюдали за его действиями. Сейчас как бахнет, не дай Бог! Но полковнику повезло. Он вытащил железку. Оказалось, только хвост от мины.

– Остальная часть где? – спросил я. – Не рванёт?

– Ищите дальше, – сказал Крапов. – Всё нормально, не рванёт.

Не слишком мне поверилось в его слова. Вдруг ошибается? Но, с другой стороны, он же воевал. Ему знакомы такие вещи. Денис спустился в ямку. Я посмотрел на небо. Солнце даже ещё не в зените, а как же страшно устал!

Глава 31

После концерта, который обоим очень понравился, – там звучали мелодии из любимых кинофильмов, которые по многу раз пересматривали, Константин предложил девушке прогуляться. Благо, было ещё не очень поздно, да и весенние дни становились всё длиннее и светлее.

– С удовольствием, – ответила Валя, и они зашагали по улице, пока еще сами не зная куда. В тот вечер они дошли до набережной Волги, прогулялись по ней до Стрелки, затем вдоль Кутума дошли до улицы Кирова, поднялись наверх, прошли мимо кремля по улице Октябрьской и спустились вниз, на улицу Туйбахтина, затем пересекли канал имени 1 мая и стали приближаться к Татар-базару. Миновали его и свернули налево, в сторону улицы Морозова.

Они говорили о многом, сразу найдя общий язык. Им с первых минут знакомства было легко и непринужденно общаться. Константин словно на крыльях парил. Никогда прежде ни с одной девушкой ему не удавалось настроиться на одну волну, и с каждой минутой он ощущал, что влюбляется всё сильнее. И ему к концу прогулки стало казаться, что и у Вали в глазах появилось по отношению к нему какое-то чувство.

Константин не думал, что одна встреча на Первомае станет поворотной в его судьбе. Возвращаясь вечером после следующей длительной прогулки с Валей, он вдруг ясно осознал, что влюбился. Основательно и бесповоротно. Только говорить об этом никому не стал. Ни младшему брату, ни тем более младшим сестрам, поскольку эти сороки мгновенно разнесли бы весть на всю Сталинградскую область. И хорошо, что они живут не в Астрахани, а в Ильинке, что в Икрянинском районе. Иначе бы каждый день то одна, то другая непременно приезжали в гости.

Ну, а так сложновато добираться: сначала долго, 12 километров почти, добираться до места переправы. Ильинка ведь на правом берегу Волги, Астрахань большей частью – на левом. Потом паромом на другую, городскую сторону, дальше ещё почти четыре километра до общежития комсостава НКВД. В общем, целое путешествие. Потому виделся Константин с братом и сёстрами редко. Тем теплее и радостнее были встречи.

Слишком долго рассуждать, настоящее чувство или нет, офицер не стал. Он был человеком решительным, предпочитал не говорить, а действовать. Может, потому в органы и пошёл работать. Здесь, в отличие от партийной или профсоюзной линии, долгих речей не произносили. Разве что изредка на собраниях. Ну, порой пропагандисты из Москвы приезжали, укреплять морально-волевые качества сотрудников НКВД, как говорили. Хотя Гранин честно не понимал, к чему это. Да и его коллеги тоже. Болтовня, она и в Африке болтовня. Толку от неё ноль.

В остальное время – работа. Серьезная, даже суровая порой, но важная, где словам места нет. Виноват? Есть доказательства? Получи, распишись. Не виновен? Свободен. Многие почувствовали, как произошло ослабление железных тисков, в которые затянули советское общество при Ягоде и Ежове. При последнем особенно. Уж очень жесток был. Недаром «кровавым карликом» величали. Разбираться не любил. Чуть подозрение – арест, а дальше срок или расстрел.

Когда наркомом стал товарищ Берия, масштабы репрессий резко сократились. На секретном совещании до старших офицеров довели сведения (Гранин потом узнал в приватной беседе): за 1939 год по обвинению в контрреволюции были приговорены к высшей мере наказания 2,6 тыс. человек, за 1940 год – 1,6 тысяч. Только в 1938 году освобождено более 279 тысяч человек. Ну, а оперативным сотрудникам, как и прежде, приходилось в основном заниматься уголовными преступлениями.

Астрахань всегда считалась городом торговым. Потому тут как за традицию почитали три вещи: обманывать при купле-продаже, воровать и мошенничать. Порой случались и убийства, только в основном бытового свойства. Темный народ по-прежнему предпочитал, особенно выпивши, решать ссоры драками с поножовщиной. Отсюда и покойники с колото-резаными ранами. Такие дела даже расследовать особенно не приходилось: чаще всего соседи с самого начала слышали ссору, драку, а потом вызывали милицию.

Но всё это, хотя и оставалось для Гранина важной частью жизни, немного отодвинулось после встречи с Валей на второй план. Любовь к Константину приходила, конечно, и раньше. Но то, решил он сейчас, были простые увлечения. Мало ли, кому ветерок, приподнявший юбочку, голову вскружил. Или улыбка, красивые глазки, волнистые локоны. В случае с Валей всё было так, да. Внешняя красота очень повлияла на выбор офицера. Но главное – он почувствовал между ними какую-то особенную связь. Понял: такая и есть она, любовь настоящая.

«Раз так, – решил Константин, – тянуть нечего. Валя девушка очень видная, такую упустить – только глазом моргни, и обязательно какой-нибудь лавочник соблазнит ароматными плюшками». Не то чтобы офицер верил в легкомысленный нрав своей избранницы. Но знал по опыту работы: встречаются такие ушлые пройдохи, которые способны почти любую девушку, даже стойких моральных принципов, сбить с панталыку. Как правило, их потом сразу бросали, в том числе беременными.

В июле 1939 года капитан НКВД Гранин явился в дом Дандуковых при полном параде. В отутюженной, без единой складочки форме, в сверкающих хромовых сапогах, в новенькой портупее, с блестящей пряжкой и кокардой. На боку – кобура с пистолетом, но так положено, не снимать же. Пока он шел, люди с интересом смотрели на него, а девушки и женщины с улыбкой оборачивались: куда шагает такой красавец? Все-таки непривычно было видеть сотрудника органов с большим букетом роз в руке.

На эти удивленные взгляды Константин внимания не обращал. Он думал лишь об одном: что скажет Валя на его предложение руки и сердца? Да, именно с этой целью он вышел из дома в восемь часов утра в воскресенье, чтобы наверняка застать всю семью Дандуковых дома. Поскольку мероприятие официальное, то и присутствовать на нем полагается каждому.

Дойдя до маленького домика на улице Морозова, Константин решительно прошел во двор, поднялся на крыльцо, постучал. Дверь ему открыла младшая сестра, Ольга. Увидев Константина, она, еле сдерживая улыбку («Сияет, как тульский самовар», – подумала девушка), сказала ему проходить и умчалась в дом – предупредить остальных. Все-таки время было раннее, и негоже встречать гостя в затрапезном виде.

Всё прошло, как и мечтал о том капитан Гранин, «на высшем уровне». То есть он был встречен всем семейством Дандуковых, которое чинно расселось за большим обеденным столом, и в такой официальной обстановке предложил Валентине стать его законной супругой.

Правда, Константин где-то слышал, что в таких случаях полагается вставать перед избранницей на одно колено. Но не пристало ему, офицеру НКВД, заниматься подобными буржуазными глупостями. Потому просто встал из-за стола, произнес коротенькую речь о том, «любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждешь», а потом, глядя Вале в глаза, сказал, что очень любит её и хочет видеть своей женой.

Родители, старательно скрывая счастливые улыбки (все-таки момент серьезный – судьба человека решается) посмотрели на Валю. И та, пунцовая от стеснения, потупив взор, сказала: «Я согласна». В ту же секунду с громким воплем «Ура! Валька замуж выходит!» Лёля принялась скакать по дому, как маленький игривый котенок. Перецеловала всех, кроме Константина, побоявшись добраться до его гладко выбритых щёк, формы и особенно револьвера. Девушке вдруг показалось, что в такой эмоциональный момент оружие – прямо как то ружье в пьесе Чехова! – может неожиданно выстрелить.

Свадьбу сыграли в августе, – в самом любимом для этого занятия времени у астраханцев, когда всего вдоволь: рыбы, овощей и фруктов. В это время очень часто на улицах города можно было встретить целые колонны из конных повозок (автомобильные были большой редкостью), наряженные разноцветными лентами и колокольчиками. Только раньше молодые начинали свои вояжи по Астрахани от церкви, где венчались. Теперь все они, кроме одной – Покровов Божьей Матери, что на Селенских Исадах – были закрыты, да и молодожёны туда не стремились. Потому веселые катания начинались от районных ЗАГСов.

Константин и Валентина, правда, постарались сделать всё скромно. Ведь не кто-нибудь женится, а офицер НКВД. Потому было всего три нанятых извозчика с пролётками, которые отвезли молодых с ближним кругом родных и друзей сначала до ЗАГСа, потом покатали немного по городу и привезли на улицу Морозова, где во дворе доме Дандуковых были накрыты столы.

Застолье прошло, как отметил позже глава семейства, на достойном уровне. Особенно Алексею понравилось общаться с зятем. Тот оказался парень серьезный, интересный собеседник. Но умел и слушать. Во время задушевной беседы с тестем Константин узнал, что Дандуковы, хотя давно здесь живут, на самом деле имеют саратовские корни.

– Надо же! – Воскликнул Константин. – И мои родители приехали сюда из Саратовской губернии.

– Да? – удивился Алексей Степанович. – А откуда?

– Деревня Березняки, это на Волге.

– А мы из Даниловки, это примерно сто вёрст на северо-запад от Саратова.

– Вот судьба, – заметил Константин. – Уехали из тех мест, чтобы встретиться здесь и породниться.

– Да, – улыбнулся тесть.

У него с зятем сразу отношения заладились. Алексей Степанович даже гордился им. Ещё бы! Из его друзей и знакомых никто не мог похвастать тем, что у него в семье есть капитан НКВД. Да не захудалый какой-нибудь, не сушеный карьерист, а отличник боевой и политической подготовки, перспективный молодой офицер, у начальства на хорошем счету.

А уж когда Валя и Константин объявили, что у них будет ребенок, глава семьи Дандуковых на радостях позволил себе напиться. Он уже и не помнил, когда последний раз до такого состояния доходил. Но теперь был железный повод, и Алексей Степанович, что называется, себе позволил. Дол глубокой ночи сидел во дворе под развесистой яблоней и песни распевал. Безо всякого музыкального сопровождения. Да ему и не нужно требовалось: настроение у Дандукова было превосходное.

Второй раз он так наотмечался, когда у него родился внук – Володька. Случилось это 20 октября 1940 года, выпавшее аккурат на воскресенье. Мальчишка у Граниных получился, что называется, крупный – 55 сантиметров ростом и почти четыре килограмма весом. Так что Вале пришлось постараться, чтобы произвести его на свет. Но девушка справилась, всё благодаря крепкому организму и «широким бёдрам», как пояснила акушерка, вышедшая к родне рассказать, как всё прошло.

Глава 32

Денис копает, я сижу на краю ямки, свесив ноги вниз. Господи, как мне жарко! Солнце висит высоко, прямо над головой, и кажется, что его лучи колотят меня в темечко. Тыкают, проникая в мозг через черепную коробку. Плавят сознание, даже бейсболка не помогает. Она уже, как и вся остальная одежда, несколько раз пропиталась моим потом и высохла. Тяну руку к фляге, отпиваю. Морщусь – вода противная, тёплая, пахнет почему-то болотом. Её что, прямо из реки наливали? Не хватало ещё дизентерию подхватить.

Я закрываю глаза и чувствую, как мягко опускаюсь на пыльную землю. Пахнет травами, становится вдруг тихо-тихо. Кажется, Денис перестал возиться в ямке. Чего увидел? Хочу подняться, но сил нет. Меня к степи словно стальными цепями приковали. «Ладно, – думаю. – Полежу немного, пока Денис там возится. Если нужен буду – позовёт». Поскорее бы уже обед. Несмотря на жару, проголодался.

– Боец! – меня кто-то невежливо ткнул в ботинок. – Не время спать!

– Устал, – расслабленно отвечаю.

– Что значит устал?! – голос надо мной начинает звенеть. – Ты как с командиром разговариваешь?!

– Да пошёл ты… – меня такая манера беседовать разозлила. Я им тут что, раб на галерах? Боец поискового отряда, но не в армии же! Открываю глаза, но лица не вижу. Оно прямо надо мной, только позади сверкает солнце.

– Встать! – рявкает человек. Опускаю глаза и вижу пыльные кожаные сапоги. «Рехнулся, что ли? – думаю про себя. – В такую жару в сапогах ходить». Медленно поднимаюсь и тут только понимаю: я снова в прошлом! И передо мной стоит, весь красный от жары или злости, тот самый младший лейтенант, который мне привиделся во время того происшествия около железнодорожного состава.

Вытягиваюсь в струнку, поправляя гимнастёрку, быстренько напяливая пилотку.

– Виноват, товарищ младший лейтенант! Не признал!

– Ещё раз не признаешь, сержант Агбаев, я тебя отправлю… – офицер задумался вдруг, оглядываясь. Я догадался, что пытается придумать мне наказание. Но какое? Тут и так условия сложные. Жара, степь, фронт неподалёку. Фронт?! Только теперь я услышал вдалеке словно раскаты грома. Только на небе ясно, ни облачка. Откуда это глухое бум-м-м-м? Одно за другим. То редко, то часто, как в барабаны стучат. Стало тревожно. Выходит, мы движемся к передовой? Или прибыли уже?

– Короче, за нарушение воинской дисциплины разжалую в рядовые. Понял? – пригрозил лейтенант.

– Так точно! – выпятив грудь, гаркнул я. Видел в кино, как солдаты офицерам так отвечают.

Лейтенант пробормотал что-то, кажется матерное, и пошёл по своим делам. Я же огляделся. Куда на этот раз меня занесло? Вокруг, как и прежде, степь. Жара, пылища. Неподалеку вижу табун лошадей. Стреноженные, мирно пасутся. Телега, на ней бочка. В тени сидит мой старый приятель Петро Ерёменко, который «був призваний до Червоної Армії з-під Одеси». Спешу к нему, чтобы выяснить обстановку.

Как, интересно, я сюда попал? Помню, мы высадились из железнодорожного состава, а дальше…

– Привет, Петя! – говорю радостно. Увидеть в такой обстановке знакомое лицо – уже на душе полегче.

– Здорово, – отвечает украинец и улыбается, приподняв пилотку – она ему глаза от солнца закрывала на манер козырька. – Як спалось?

– Спасибо, твоими молитвами.

– А я неверующий, – ответил Петро с ухмылкой. – Бабка хотела окрестить, так батька ей запретил. Сказал: бредни поповские в доме разводить запрещаю!

– Строгий он у тебя. Городской?

– Не, я ж говорил – из-под Одессы. В пригороде жили, там село есть такое, Малая Акаржа. Может, слыхал?

Я помотал отрицательно головой.

– Короче, тато у меня кузнец, мати доярка.

Тут Петро вдруг вспомнил что-то и нахмурился. Вздохнул.

– Як вони там… уже майже рік їх не бачив.

Я уселся рядом. Не очень понимаю украинский язык, только отдельные слова. Тут же попросил перевести.

– Год, говорю, их не видел, – ответил Петро. – В самом конце июля 1941-го меня эвакуировали, потом в Одессе оказался. Буквально пару недель, а потом на барже в Крым и дальше на Кубань, после сюда. Короче, под Астраханью оказался. Вот такие дела, браток…

– А они почему с тобой не поехали?

– Тато сказал, что дом не оставит. Мол, я тут родился и вырос, вся родня похоронена, не поеду. Ну, а мати с ним, куда она без него.

Помолчали.

– Прости, что спросил, – сказал я.

– Ладно, чего уж. Вот немца прогоним, домой вернусь. Я тато обещал сад посадить. Яблоневый. Ты про такой сорт – белый налив или папировка – слыхал?

– Нет.

– А я слыхал. Говорят, старинный сорт. Я всё мечтал целый сад вырастить. Обожаю яблоки. Кстати, – он залез в карман штанов, вытащил и протянул мне алый фрукт. – На, держи. Для тебя припас.

– Яблоко? Откуда? – удивился я.

– Мимо сада ехали. Их там полно. Представляешь? – он снова вздохнул. – Целый сад, а никто не убирает. Осыпаются. Жалко. Столько добра пропадает…

Мы опять молчим, и только слышно, как топают лошади и хрумкают травой, что не успела превратиться в сухостой. Как вдалеке опять бухает.

– Что там, Петя? – спрашиваю, показывая головой в ту сторону. Это на западе, конечно. Оттуда вся злоба к нам, как всегда.

– Фашист долбит по переправам через Дон, – сказал он. – Наши войска отводят. Слыхал я, – он перешёл на шёпот, – скоро здесь будут.

– А мы как же? – задаю, кажется, очень глупый вопрос.

– Обороняться будем, как ещё? – отвечает Петро.

– Послушай, я вот не пойму. Мы с тобой тут навроде… пастухов?

Петро глядит на меня несколько удивлённо.

– Ти що, Колю, збожеволів? – спрашивает, крутя пальцем у виска. – Сонцем напекло чи що?

Пожимаю плечами. Хватаю яблоко и вгрызаюсь в плод. Он такой спелый, что сок брызжет и льётся по подбородку. Ах, как же вкусно!

– Мы с тобой, – он снова переходит на русский язык Петро, – ездовые. Только пока без артиллерии. Вот скоро привезут, и получим своё орудие. Уж какое, не знаю. Чую, противотанковое. Тут это самое главное. Вон, немчура прёт танками от самой границы. Мы их жжём, а у них этой брони видимо-невидимо. Сволоти, твою матір, – выругался мой собеседник. Достал кисет, ловко сделал самокрутку и закурил.

Мы продолжили сидеть. Я с яблоком, он с папиросой. Мне ужасно хочется рассказать ему, что будет дальше. Сначала – отступление до Сталинграда. Потом – самая кровавая за всю Великую Отечественную войну битва. Дальше мы погоним фашиста на запад, и кончится всё нашей Победой. Только… одно «но». Если я всё это скажу Петро, он меня сочтёт ненормальным. Вызовет командира, а тот или медчасть отправит, или сразу к этим, как их… СМЕРШ? Напрягаю память. Нет, СМЕРШ появился в 1943 году, до него ещё год примерно. Раньше… спецотдел? Контрразведка? Особый отдел, точно! Видел в каком-то фильме. Да, не хотелось бы к ним попасть.

– Бойцы! – слышу знакомый голос. Опять младший лейтенант пожаловал!

Быстренько встаем, поправляем форму. Офицер подходит, придирчиво осматривает.

– Через полчаса в наше расположение прибывают артиллеристы. Вас распределят по орудиям. Будьте готовы их встретить. И смотри у меня, Агбаев! – показывает мне кулак под нос. – Чтобы без этих твоих глупостей!

– Так точно, товарищ младший лейтенант! Никаких глупостей! – повторяю звонко.

Сам же, когда командир уходит, думаю: «Что же дальше-то мне делать придётся? Неужели правда стану ездовым? Надолго, интересно? Неужели мне придётся всю войну пройти? Вот ужас-то!»

Глава 33

Месяц шел за месяцем, обстановка на фронте становилась только хуже. Немцы рвались к Москве, а когда в декабре 1941-го им наваляли там полную шапку, ринулись на юг, чтобы добраться до Кавказа и лишить СССР главного стратегического ресурса – нефти. Всё это время Астрахань, находившаяся, как многим казалось, очень далеко на востоке, стала постепенно ощущать на себе все тяготы военного времени.

Дело было не только в продуктах, купить которые можно было лишь по карточкам. В конце концов, работали базары, и рыба в реках Волго-Ахтубинской поймы и в Каспийском море водилась – лови, сколько хочешь, корми семью. Правда, рыночные цены были выше, чем в государственных магазинах. Зато – разносол. Только немногие могли себе его позволить, конечно.

В городе и вокруг него стали закрываться школы, их превращали в госпитали. Астрахань постепенно наводнили беженцы с запрудных районов СССР. Одни задерживались здесь, пытаясь найти работу и обрести хоть какую-то крышу над головой. Другие ждали, пока придут поезда, и отправлялись дальше, на восток, в Среднюю Азию. Уж туда-то, думали они, фашистам ни за что не забраться – слишком далеко.

Единственный человек, который не замечал, как посуровели лица взрослых, был Вовка. Он по-прежнему играл и смеялся, был таким лучиком света в темном царстве бытовых забот и тяжелых дум о том, что будет дальше. Каждый день, слушая через черную тарелку радиоприемника сводки Совинформбюро, Дандуковы узнавали о том, какие города оставили наши войска. Сражения неумолимо приближались к Каспийскому морю.

Алексей Степанович ото всех в большом секрете продолжал свои попытки отправиться на фронт. Хоть и прямым текстом в военкомате ему говорили: «Старый ты, иди работай, ты в тылу нужнее!», он примерно раз в две недели, когда время позволяло, наведывался с новым заявлением. И однажды военком, которому уже до самых печенок надоел этот упрямый мужик, взял да и начертал размашисто: «Согласен». Поставил закорючку, а секретарь шлепнула печать.

Вернувшись домой, а было это 5 января 1942 года, Алексей радостно хлопнул по столу листком бумаги:

– Готово! – сказал он так громко, чтобы все домочадцы слышали. – Мне разрешили идти на фронт!

Жена Маня ошарашенно посмотрела на него, потом на листок. Взяла в руки, прочитала и молча заплакала, уткнув лицо в ладони. Валя, выйдя из комнаты на голос отца, нахмурилась и сразу вся как-то потемнела. Лишь одна Лёля подбежала к Алексею, обхватила его тонкими руками, прижалась к груди и весело воскликнула:

– Папка! Какой же ты у меня молодец! Пойдешь Родину от фашистов защищать!

Воцарилась тишина. Только было слышно, как отмеряют время ходики. Казалось бы: раньше, если парня провожали в армию, то радовались – мужчиной станет, долг Родине отдаст. И с началом войны было также, ведь казалось, что это ненадолго, и скоро Красная армия вернется с победой. Но в начале 1942 года стало понятно: это сражение не на жизнь, а на смерть, и продлится Бог весть сколько. Потому теперь матери плакали, провожая сыновей на фронт, ведь оттуда редкие возвращались на побывку. Гораздо чаще вместо живых и крепких приходил почтальон с серо-желтой бумажкой в руке: «Ваш сын (брат, отец…) погиб смертью храбрых…»

Вот и теперь Маня и Валя, как самые старшие женщины в доме, смотрели на мужа и отца скорбно. Так, словно он уже сложил голову на поле брани.