Текст книги "Жираф Джим"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– М-да. Карен, я должен сказать тебе одну вещь. Это не то чтобы очень ужасно, но тебя оно может смутить. – Я делаю паузу, чтобы создать драматическое напряжение. – Карен, я женат. У меня есть жена.

Она кивает.

– Так что ты хотел мне сказать?

– То, что сказал.

– Что ты женат? – Она смеется. – Так вы все женаты. Поэтому сюда и ходите.

– Нет, ты все неправильно поняла. – Я очень тщательно подбираю слова, чтобы не напугать девушку. – Карен, я болен. И болезнь у меня необычная.

– У меня есть презервативы.

– Нет, не в том смысле болен. Понимаешь, мне надо произвести все возможные половые акты… в лексиконе пылких любовников…

– Сегодня давай лучше здесь, а туда сходим в следующий раз.

– Карен, это метафора, а не ночной клуб.

– А есть разница?

Да уж, при всех своих прочих достоинствах умом Карен явно не блещет. Этим, собственно, и объясняется, что она – проститутка, а я – главный сценарист на центральном телеканале. Хотя, надо признать, ноги у Карен красивее, чем у меня.

– Слушай, а может, не будем? Никто ничего не узнает. Давай ты чего-нибудь изобразишь, ну, покричишь, там… похрюкаешь… а я потом застегну брюки и выйду из комнаты, куря сигарету.

– Мистер Бинго всегда присылает ко мне Обезьяна Клешню для проверки. – Карен смущается и смотрит в сторону, и я уже начинаю думать, что, может быть, она выбрала не ту профессию. – Обезьян нюхает мне влагалище, и если оно не пахнет как надо, мистер Бинго меня бьет.

– А он вроде бы говорил, что обезьянью работу делает Обезьян.

– Бить девочек – это не обезьянья работа, а прецизионная обработка. То есть так говорит мистер Бинго. А я даже не знаю, что это такое.

– Что ты не знаешь?

– Что такое «прецизионная».

И тут прямо из пола, покрытого старым вытертым ковром, вырастает голова Джима.

– Прошу прощения, ты не должен был меня видеть. Я пытался подняться под юбкой Карен.

– На ней нет юбки, – говорю я, имея в виду ее джинсовые шортики.

– Сейчас на ней не должно было быть вообще ничего. Или ты все уже сделал, Спек, и она снова оделась?

– Карен, – говорю я, присаживаясь на краешек кровати. – Я сейчас все объясню. Это Джим. Он – привидение и поэтому умеет проходить сквозь стены и просовывать голову через пол. А если тебе интересно, почему он выглядит как жираф…

– Ничего объяснять не надо, – говорит Карен. – Мистер Бинго дает мне наркотики.

– Давай, Спек, приступай. А то шея болит.

– Джим, мы с Карен решили ничего не делать. Во-первых, мы едва знаем друг друга, а во-вторых…

– Спек, посмотри на нее. Просто посмотри.

Я смотрю. Она сидит рядом со мной на кровати. Она все-таки сняла футболку, и ее сочные спелые грудки напоминают два сочных спелых плода.

– Как я уже говорил, мы с Карен решили ничего не делать, но мы боимся, что мистер Бинго может обидеться. И тогда он нас убьет.

– У меня есть идея, – говорит Карен. – Что, если этот жираф…

– Эй, у меня есть имя.

– Что, если Джим, жираф-призрак, меня полижет. У него изо рта плохо пахнет, и влагалище у меня будет пахнуть, и тогда мистер Бинго подумает, что мы с тобой занимались сексом.

– Чушь собачья без хвостика. С чего ты решила, что у меня изо рта плохо пахнет? У тебя, что ли, телескопический нос?

– У всех животных изо рта плохо пахнет, – говорит Карен. – Мама мне говорила. Она работала в зоопарке.

– Карен не хотела тебя обидеть, – говорю я в защиту проститутки. – И все же она права, Джим. У тебя изо рта правда пахнет.

– Чушь собачья. Я сижу на строжайшей лиственной диете. Ем только свежие листья. С самых верхушек деревьев.

– И еще пиво, – вношу я поправку. – И пиццу, и соленый арахис, и чесночный суп. И это только на завтрак.

– Сейчас выходные, Спек. В выходные все расслабляются.

– Тс! Слышите? Что там за странные звуки?

Карен смеется.

– Это Обезьян хрустит костяшками. На этой неделе он еще никого не убил, а у него сегодня день рождения.

– Тогда нам лучше поторопиться. Джим, – говорю я решительно, – высунь язык. Карен, снимай с себя все и садись на корточки, прямо над ним. А я подожду здесь. – Я встаю в угол лицом к стене. Далее следует серия хлюпающих звуков и – что особенно нервирует – бурные стоны, подозрительно похожие на звуки, издаваемые молодой женщиной при достижении бурного оргазма.

– Погоди, Спек. Я тут кое-что вспомнил.

– Что?

– Буквально за пару минут до того, как я заглянул к вам, мы с мистером Бинго сидели – болтали. Я сделал ему комплимент, отметил, какие у него великолепные зубы, и он дал мне попробовать свой ополаскиватель для рта. Кстати сказать, очень приятный на вкус.

– И чего?

– У меня изо рта не пахнет. Вернее, пахнет, но хорошо. Значит, влагалище Карен не будет пахнуть, как надо, и наш план не сработает.

– Карен, давай одевайся.

– Очень качественный ополаскиватель, – говорит Джим, обращаясь скорее к себе самому. – Заграничный.

– Карен, ты все? Можно уже повернуться?

– Да, можно.

Я оборачиваюсь. Ой-ой-ой.

– Ты бы хоть ноги сдвинула, что ли. – Я сгребаю с пола ее одежду и бросаю ей на колени. – Карен, мы с Джимом пытаемся тебе помочь, а ты тут сверкаешь интимными прелестями. А ты, Джим… Почему, интересно, ты вспомнил про ополаскиватель уже после того, как вылизал Карен влагалище? Как-то оно странно.

Джим ухмыляется.

– Да. Действительно, странно. Причуды памяти.

– И что нам теперь делать?

Джим впадает в задумчивость.

– А окно открывается?

– Открывается, – говорит Карен. – Я его открываю, когда занимаюсь сексом с толстыми дядечками.

– Открой окно. – Голова Джима исчезает под полом и через пару минут появляется вновь. За окном.

– Карен, ты куда?

– Туда, – говорит Карен, вылезая в окно. – Джим нас спасает.

Джим кивает.

– Я забираю тебя отсюда.

– Подождите, – кричу я, бросаясь к окну. – Я с вами.

– Не получится, Спек, – говорит Джим. – Нет места.

– Что значит нет места?

– Я жираф, а не двухэтажный автобус.

– Джим, если ты не возьмешь меня с вами…

Он вздыхает по-призрачьи тяжко.

– Если ты с нами, то давай с нами. Только быстрей. У меня крылья чешутся.

– Джим, у тебя нету крыльев, – говорю я, забираясь к нему на спину.

Карен хихикает.

– Есть. Такие серебряные, как у ангела. Крылья действительно есть. Вот, торчат из боков.

– А на арфе ты, случаем, не играешь? – интересуюсь я в шутку.

Крылатый жираф взмывает в небо. Я обнимаю Карен за талию, как будто мы едем на мотоцикле. Как будто Джим – мотоцикл, Карен – мотоциклист, а я сижу сзади.

– Ура! – кричит Карен.

– Да, – кричу я с не меньшим восторгом. – Ура!

Мы поднимаемся к самому небу, за облака. Земли больше не видно. Жираф-призрак машет своими ангельскими…

– Джим, они же пластмассовые, – говорю я, отцепляя крылья. – Где ты их взял?

– Стибрил у одной девушки. Она возвращалась домой с вечеринки, заряженная кокаином по самое не балуй.

– По что?

– По самое не балуй. Кокаином.

– И ты этим воспользовался и украл у нее ангельские крылья. Да, в мире, похоже, уже не осталось невинности и чистоты.

Как бы в подтверждение моей мысли Карен хлопает в ладоши и говорит:

– А давайте слетаем к морю. Джим, пожалуйста.

Джим качает головой.

– Я не взял с собой плавки.

– А их вообще выпускают такого размера? Да и зачем тебе плавки? Ты же всегда ходишь голым.

– А вдруг мне захочется искупаться.

– И чего?

Он отвечает не сразу, потому что ему надо сосредоточиться на полете.

– Если я плаваю голым, у меня яйца качаются на воде и пугают детей.

– Что, кстати, неудивительно.

– И еще эти… – он наклоняет голову, чтобы не врезаться в низко летящий воздушный шар на горячем воздухе, – …медузы. А вдруг меня обожжет медуза? Влепится прямо в головку члена.

– И поделом, – говорю я.

Так, за дружески-добродушным взаимным подкалыванием, и проходит полет. Каждые две-три минуты Карен спрашивает у Джима, скоро ли мы прилетим, а Джим оборачивается к ней и смеется. Чистым, радостным смехом. Вот так посмотришь на них и никогда не подумаешь, что еще минут двадцать назад его язык был у нее в рабочем органе.

Облака раздвигаются, словно белые занавески, и там, за ними, – безбрежная синева. Только это не небо, а море. Джим спускается вниз, постепенно набирая скорость, и приземляется с глухим стуком на пустынную набережную.

– Давайте поищем, где у них тут продают мороженое, – говорю я, спрыгивая со спины Джима и подавая руку Карен. – Хотите мороженое?

Джим облизывается, но Карен молчит. И вид у нее удрученный.

– Карен, ты чего?

– Если я вернусь в «Пендель», мистер Бинго меня побьет.

– Так и не надо тебе никуда возвращаться. Оставайся здесь. Ты же хотела на море. Найдешь себе работу. Мы тебе поможем. Да, Джим?

– Но я хочу вернуться.

– Почему?

– Если я вернусь, мистер Бинго меня побьет.

Я морщусь и спрашиваю:

– Тебе что, нравится, когда тебя бьют?

Карен кивает.

– Тогда чего же мы ждем? Джим, надо быстрей везти Карен обратно в «Пендель».

– Быстрее не надо, – говорит Карен, взбираясь обратно на спину жирафа-призрака. – Может быть, если мы припозднимся, мистер Бинго стукнет меня столом.

– Хорошо, только я должен это увидеть. Спек, ты с нами?

На пляже почти никого. Но один человек все-таки есть. Женщина. Лежит на спине. Она в темных очках, но жену я узнаю всегда.

– Джим, вы летите, а я задержусь. Мне нужно кое-что сделать.

– Спек, – говорит Джим, проследив за направлением моего взгляда, – это там не твоя ли супруга?

Я киваю.

– Вот и трахни ее как положено.

– Именно это я и имел в виду, когда говорил, что мне нужно кое-что сделать.

– Заправь ей сзади, а потом вынь и спусти ей на задницу.

– Спасибо, Джим, за совет. Но истинной любви хореограф не нужен.

– Только не торопись ей вставлять. Пока она вся не намокнет.

– Джим, я тебя очень прошу, не нервируй меня. Я и так весь на нервах.

– Ты успокойся, не нервничай. Это всего лишь секс. Можно подумать, ты раньше ничем таким не занимался.

– До свидания, Джим.

– До свидания, Спек. И удачи.

Дождавшись, пока жираф-призрак и проститутка-извращенка не исчезнут из виду, я спускаюсь на пляж, к жене. Идти не то чтобы далеко, но и не то чтобы близко. Минуты две-три. Когда моя тень падает на ее коричневый купальник-бикини, она поднимает очки на лоб, смотрит на меня, моргает и говорит:

– Скотт.

– Воздержанья. Я думал, ты к маме поехала.

– Я и поехала. А маме вдруг захотелось поехать к морю, и мы поехали к морю.

– А где мама?

– В отеле. Вчера мы ходили в кабаре. Она увидела, как пляшут девочки, и вновь ощутила себя молодой, и пошла танцевать, и упала.

– Воздержанья, – говорю я, подавив свою гордость, – давай займемся любовью. Прямо сейчас. Здесь, на пляже. – Я смотрю по сторонам, нет ли кого-то поблизости. Никого нет. – Ты не против заняться со мной любовью? Здесь. На пляже.

– Может быть, – говорит Воздержанья, пошевелив пальцами ног. – То есть да.

Я расстегиваю брюки. Брюки падают на песок. Я жду, что жена рассмеется, но она не смеется. Тогда я снимаю трусы, то есть боксерские шорты, потому что других трусов я не ношу. Брюки и шорты я кладу рядом с ботинками и носками, где уже лежат свитер с футболкой. И вот он я, голый, и бледный, и слегка волосатый посередине.

Воздержанья садится и улыбается.

– Мой рыцарь, – говорит она, и я не совсем уверен, к кому из нас двоих она обращается, ко мне или к моему пенису, а потом она наклоняется и берет его в рот.

Носорог Какашкин

Гарри всегда был моим начальником. С самого первого дня, как я только пришел на телевидение. Именно Гарри запустил сериал, который стал главным хитом десятилетия на НФ-канале, «Космонавта в космосе». Моя идея. В глазах Гарри Дельца я всегда прав, просто по определению.

Я прохожу через большой общий офис к своему столу, здороваюсь со своей секретаршей, миссис Уныньей, ставлю сумку под стол и включаю компьютер. Едва я сажусь, подходит Гарри в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Сквозь его серебристую прозрачную рубашку просвечивает волосатый живот. Сегодня «вольный понедельник», дресс-код соблюдать не обязательно, и поэтому Гарри без галстука.

– Ну что, тебя можно поздравить? – говорит он, роняя мне на стол пластиковую папку.

– Спасибо, Гарри.

Он имеет в виду мою самую главную новость, но об этом чуть позже.

– Теперь понятно, почему ты так навострился на новый проект. Это действительно будет хит. Всем хитам хит.

Ну а всем, занятым в производстве программы, естественно, будет какое-то поощрение. Может быть, даже зарплату повысят.

Я смотрю на пластиковую папку.

– Это что, Гарри?

– Это, мой дорогой, наша новая программа.

Я поднимаю глаза на Гарри. Он, наверное, шутит. Но нет, не шутит.

– Но, Гарри, мы ведь еще даже не собирались.

– Где? С кем?

– Ну, просто не собирались. Надо же провести мозговой штурм…

Он качает головой.

– Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра», – говорю я, имея в виду имя файла у себя на компьютере, – неисчерпаемый кладезь блестящих идей для хитовых программ.

– Да неужели?

Я поворачиваюсь на своем вертящемся стуле, беру со стола папку и тут же бросаю обратно на стол.

– Гарри, – говорю я и больше не говорю ничего.

Гарри подходит к моей секретарше, жестом сгоняет ее со стула, потом подтаскивает ее стул к моему столу и садится.

– Скотт, «Космонавт в космосе» – это была замечательная идея. Выдающаяся идея. Я часто задумываюсь, почему я сам до этого не додумался. Но я не додумался. А вот ты додумался. И почему? Потому что ты выдающийся сценарист. Генератор идей.

– Спасибо, Гарри. – Я даже немного смущен.

Он трет переносицу и шмыгает носом.

– Ты выдающийся сценарист, Скотт. Генератор идей.

Поверх его головы я наблюдаю за миссис Уныньей, которая уныло качает головой. Она стоит, прислонившись к шкафчику для картотеки, и пилит ногти пилочкой для ногтей.

– Но, Гарри, если я такой весь из себя выдающийся генератор идей, почему со мной даже не посоветовались насчет новой программы?

– Ну, может быть, ты чересчур выдающийся генератор.

– Как так?

Он опять трет переносицу и смеется.

– Если бы мы знали как, мы бы все стали такими же выдающимися.

– Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что нет такого понятия, как «выдающийся чересчур». Есть вещи, которых не может быть слишком много, просто по определению. Чем больше хороших, блестящих идей, тем лучше для дела. И тем ценнее мой вклад.

– В теории – да. Но на практике – нет.

– И все же мне кажется, что надо было сперва посоветоваться со мной.

Гарри начальственно проворачивается на вертящемся стуле моей секретарши, делает паузу, чтобы подумать, снова делает паузу и говорит:

– Скотт, пару месяцев назад я заглянул в Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра». – Он достает какую-то бумажку из кармана своего серебристого пиджака, призванного привлекать внимание. Бумажка сложена вчетверо, и когда он ее разворачивает, мне становится видно, что текст на листе распечатан на принтере. Гарри прочищает горло и зачитывает с бумажки: – Жираф-убийца. Поймать жирафа. Смерть жирафу. Длинный, пятнистый, тупой. Отрубить ему ноги. Отпилить ему ноги. Пока он бежит по саванне. – Гарри складывает листок и бросает его в мусорную корзину. – Так что вот. С тобой посоветовались. В каком-то смысле.

– Но это были всего лишь заметки. Еще не оформившиеся идеи.

Гарри изображает что-то похожее на гимнастику для лицевых мышц и говорит:

– Скотт. Проблема с твоими идеями не в том, что они не оформившиеся. Проблема в том, что они являют собой образец полного идиотизма.

– Значит ли это, что я остаюсь без работы?

Гарри качает головой.

– Ты же у нас выдающийся сценарист. И я хочу, чтобы ты работал в этой программе, – говорит он с упором на слово «в этой».

Я смотрю на пластиковую папку у себя на столе.

– В этой, которая в этой папке?

Он кивает.

Я беру папку, открываю ее, достаю лист с распечатанным на принтере текстом, читаю вслух:

– Реалити-шоу. Документальные съемки. Скрытая камера. Кладем посреди улицы большое бревно, крепим на цемент и наблюдаем, как пролетарии пытаются его «тягать».

Миссис Унынья – хорошая секретарша. Но она делает все по-своему, как ей удобно. По четвергам и пятницам она берет выходные и по средам после обеда – тоже, и начинает со мной разговаривать не раньше, чем за полчаса до полудня.

– Я слышала, у вас скоро будет большое событие, – говорит она ровно в 11:31.

– Да, у нас с женой будет ребенок.

– Я сейчас допечатаю предложение и поздравлю вас как положено. – Миссис Унынья заканчивает печатать очень длинное предложение. Я подхожу к ней поближе в ожидании объятий, поцелуя в щечку или хотя бы сердечного рукопожатия, но она только смотрит на меня и спрашивает: – Вы его усыновляете?

Я качаю головой.

– Искусственное оплодотворение?

Я нервно переминаюсь с ноги на ногу.

– Нет, мы все сделали сами.

– А. И как вы его назовете?

– Жена выбрала имя для девочки. Эклер. А я – для мальчика.

– И какое вы выбрали имя?

– Турбо.

– Турбо, – задумчиво повторяет миссис Унынья. – Вы хотите назвать сына Турбо?

– Если будет мальчик, то да.

Миссис Унынья качает головой.

– Нет, так не пойдет.

– Почему не пойдет? Мы с женой договорились, что имя для девочки выбирает она, а для мальчика – я. Вот мы и выбрали.

– Да, но ваша жена выбрала очень хорошее имя.

– Турбо – тоже хорошее имя.

– Для автомобиля, Скотт. Или для автозапчасти. Для мотора повышенной мощности. Но не для ребенка.

– Извините, но Турбо – наш ребенок, и мы назовем его, как хотим.

– Только через мой труп.

– Прошу прощения?

Миссис Унынья поджимает губы.

– Если вы назовете ребенка Турбо, я подам на вас в суд.

– Вы что, серьезно?

Она кивает. Потом пристально смотрит на меня, сокрушенно качает головой и говорит:

– Ведь вы пошутили? Ну, что хотите назвать сына Турбо.

– Э… Да.

– Каким надо быть идиотом, чтобы назвать сына Турбо?

– Я не такой, да.

– Кстати, об идиотизме, – говорит миссис Унынья. – Вы видели конспект новой программы? Всякого, кто согласится работать в такой программе, надо срочно вести к психиатру.

Через час я врываюсь в кабинет Гарри Дельца, как говорится, с шашкой наголо. Сперва, конечно, стучусь. Все-таки Гарри Делец – это Гарри Делец.

– Скотт, – говорит он, – садись.

Я остаюсь стоять.

Звонит телефон. Гарри берет трубку и долго беседует со своим партнером, доктором Бэмсом, автором научно-популярного бестселлера «Почему кровь липкая». Я сажусь.

– Скотт, – говорит Гарри минут через двадцать. – Как настроение, моя прелесть?

– Настроение хорошее. Вернее, не совсем хорошее. То есть совсем не хорошее на самом деле. Я по поводу новой программы… похоже, тут есть одна небольшая проблема.

– Я тебя слушаю.

Я достаю из кармана сложенный листок, разворачиваю его, прочищаю горло и зачитываю громко и с расстановкой:

– Реалити-шоу. Документальные съемки. Скрытая камера. Кладем посреди улицы большое бревно, крепим на цемент и наблюдаем, как пролетарии пытаются его «тягать».

– И в чем же проблема?

– У нас научно-фантастический канал, – объясняю я. – Проблема в том, Гарри, что новая программа не вписывается в формат. Она ни разу не фантастическая.

– В каком смысле?

– Фантастика – это от слова «фантазия», «вымысел». Собственно, в этом и дело.

– Да?

– Ну, полдела как минимум.

– А остальные полдела?

– Я как раз к этому подхожу. Бревно – это дерево, Гарри. А дерево – наименее научный строительный материал в строительной промышленности. Почему бы нам не заменить бревно, скажем, на кусок пластмассы? Пластмасса – материал научный, искусственно созданный учеными.

Гарри начальственно качает головой.

– Ты, наверное, просто не знаешь, Скотт, что пролетарии не «тягают» куски пластмассы. У меня были знакомые пролетарии, и я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них «тягал» кусок пластмассы. Им это не интересно. Они «тягают» исключительно бревна.

– Понятно. – Пару секунд я перевариваю услышанное. – Но вернемся к элементу фантастики. Почему нельзя использовать актеров? Ведь мы приглашали актеров для «Космонавта в космосе», и все прошло на ура.

– Я что-то не понимаю.

– Не надо нам никаких документальных съемок. Сделаем постановочные, со сценарием и сюжетом. И никаких скрытых камер. Всю программу снимаем в студии.

Гарри задумчиво трет подбородок, кивает.

– И еще, может быть, уберем пролетариев? Как сказал кто-то мудрый, никогда не работай с детьми и животными. И пролетариями.

– Ты уверен, что именно так?

Я киваю.

Гарри тоже кивает, но более начальственно.

– Какой-то резон в этом есть. Но ты забыл одну вещь.

– Что я забыл?

– Ты забыл наших акционеров.

– Каких наших акционеров?

– Ну, вернее будет сказать – нашего акционера. Акционер у нас только один. И он мой партнер. Доктор Бэмс.

– Доктор Бэмс.

Он кивает.

– И когда доктор Бэмс сделался нашим акционером?

– На прошлых выходных. Мы с ним поехали в мини-отпуск, в Париж, – объясняет Гарри. – И он просто взял меня за горло.

– Но, Гарри, ведь ты не владеешь каналом. И никогда не владел. Ты здесь просто работаешь. Как и я. Хотя, конечно, мое положение с твоим не сравнить, – уважительно добавляю я.

– Доктор Бэмс не реальный акционер, а виртуальный. Ты же знаешь, что значит слово «виртуальный»?

Конечно, я знаю. Но я не знаю, что в данном случае Гарри имеет в виду, и поэтому качаю головой.

– Я тебе объясню, моя прелесть. Я должен делать все так, как говорит доктор Бэмс, – объясняет Гарри. – Воспринимай это, скажем, как невинный сеанс садо-мазо со связыванием рук и ног, который выходит за рамки моей личной жизни и распространяется на профессиональную сферу. И на твою тоже.

Я киваю, хотя по-прежнему не понимаю, о чем говорит мой начальник.

– Так что, как ты понимаешь, – говорит Гарри, – мы не можем менять что-то в новой программе без согласования с доктором Бэмсом. – Он откидывается на спинку кресла и кладет ноги в серебристых туфлях на стол.

Я тоже откидываюсь на спинку кресла и кладу ноги на стол, хотя только мысленно.

– Хорошо. Позвони доктору Бэмсу.

Гарри снимает трубку, набирает номер, подносит трубку к уху, чтобы удостовериться, что там не занято, и передает трубку мне.

– Доктор Бэмс, – говорю я, когда доктор Бэмс берет трубку. – Это Скотт Спектр с телеканала научной фантастики.

– Скотт, – говорит он, размышляя вслух. – Это не вы сделали фотокопию своей груди на корпоративной вечеринке?

– Нет, не я, а моя секретарша миссис Унынья.

– Прошу прощения. Чем я могу быть полезен?

– Я хотел обсудить новую программу.

– Тогда вам следует обратиться к вашему начальнику Гарри Дельцу.

– К нему я уже обращался, – говорю я, сохраняя спокойствие и проявляя терпение. – Гарри сказал, что мне следует поговорить с вами.

– Стало быть, Гарри Делец – человек понимающий. Приходите сегодня на ужин, – говорит доктор Бэмс. – Приходите с супругой. Или один, как хотите. Как бы там ни было, сегодня, в десять, у меня.

Довольный исходом беседы, я возвращаюсь к себе за стол. Едва я сажусь, миссис Унынья, моя секретарша, просит меня подойти. Я говорю, чтобы она подошла сама, но она отвечает, что очень устала.

– Надеюсь, вы ему высказали все, что думаете, – говорит она, когда я подхожу к ее столу.

– Да. Ну, в общих чертах.

– Вам звонил мистер Двадцатка.

– Вик, мой лучший друг. Он просил что-нибудь передать? – Дозвониться до Вика практически невозможно, и не потому, что он живет интересной и полной жизнью и его никогда не бывает дома, а потому, что он программист и слишком занят своим программированием и ему просто некогда отвечать на звонки.

– Просил передать вам, что все готово.

– Отлично. Позвоните, пожалуйста, Джиму. Скажите, что я его буду ждать дома. У меня для него сюрприз.

Хотя моя жена беременна, она беременна совсем чуть-чуть и по-прежнему может исполнять супружеские обязанности жены, как то: мыть посуду.

– Привет, – говорит она, моя посуду. – Как на работе?

Я делаю вид, что не слышу ее, потихоньку подкрадываюсь к ней сзади и обнимаю ее, притворяясь, что думаю, будто застаю ее врасплох.

– Опять ты со своими шуточками. Когда ты так делаешь, ты всегда напоминаешь мне Вика, этого твоего друга. И это не то чтобы очень приятное воспоминание.

Она имеет в виду коронную шуточку Вика, когда он машет тебе издалека, потом подходит и снова машет прямо у тебя перед носом.

– Кстати, про Вика. Нам с Джимом надо к нему заглянуть.

– А как же ужин? – говорит Воздержанья, вытирая руки.

– Вечером нас пригласили к Бэмсу, поужинать с доктором Бэмсом и Гарри Дельцом.

– То есть, выходит, я зря наготовила столько всего?

– Да, – говорю я вполне логично.

Воздержанья снимает фартук и выходит из кухни.

Раньше жираф Джим обращался со мной как с последним придурком. Вообще ни во что меня не ставил. Но теперь, когда я доказал свою мужскую состоятельность, оплодотворив жену, он стал меня уважать. Теперь он заходит в дом через входную дверь, а не вываливается из шкафа, и еще он перестал называть меня Спеком.

– Скотт, – говорит Джим, не называя меня Спеком.

– Джи м, проходи.

– А где Воздержанья?

– Она наверху, – говорю я. – Пошла кое-что взять.

– Такты зачем меня звал?

– Пойдем в гостиную, – говорю я ему. – Хочешь чаю?

Он кивает.

– С молоком?

– Да, Спек, пожалуйста.

– Сколько сахара?

– Пятнадцать кусочков.

Я завариваю чай, разливаю по чашкам и иду в гостиную. Жираф-призрак уже лежит на диване, поджав свои длинные призрачно-жирафьи ноги.

– Ну и как ты себя ощущаешь в роли отца?

– Пока я еще не отец, – говорю я, садясь в свое кресло хай-тек. – Мы беременны всего две недели.

– А через сколько рождаются дети?

– Через девять месяцев.

Он морщит нос.

– Я думал, что через девять дней, как-то так.

– Девять дней?

– Ну, – говорит он задумчиво, уловив в моем тоне насмешку. – Тогда через десять недель.

– Джим, ты в школе что, биологию не проходил?

– У нас в джунглях не было как такового полового воспитания, – говорит Джим. – Нас учили лишь одному: бери ее сзади, а потом убегай.

– Да ты, оказывается, романтик.

– Практичность – прежде всего, – говорит Джим, отпивая чай. – Потому что иначе нельзя. Это же джунгли.

Я киваю.

– Джим, я хотел тебе что-то сказать. Я не всегда обращался с тобой хорошо, да?

– А с чего бы ты стал обращаться со мной хорошо? – говорит Джим, скромно потупившись. – Что я сделал хорошего для тебя?

– Очень даже немало, если на то пошло. Ты помог мне выйти из своей скорлупы. Сегодня я выступил с критикой начальства, заявил Гарри Дельцу, что его новая программа никуда не годится.

– И это все – из-за меня?

– Ну, не только из-за тебя, Джим. Отчасти и из-за моей секретарши, миссис Уныньи, которая явно дала мне понять, что она меня не уважает. И я задумался. Я спросил себя: а что сделал бы Джим, если бы его явно не уважали?

– Я бы сказал тому, кто меня не уважает: «Поцелуй меня под хвостом».

– Вот именно. И я поступил точно так же в каком-то смысле. И в знак благодарности я приглашаю тебя к Вику Двадцатке, чтобы ты там поиграл в компьютерную игру.

– Не знаю, что и сказать.

– Давай допивай чай, и пойдем.

– Не могу, – говорит Джим, отставляя чашку. – Пить не могу, от волнения.

– Ну и ладно, и бог с ним, с чаем. Я тоже не буду допивать свой чай, чтобы ты себя не чувствовал виноватым. Пойдем, – говорю я, глядя на свои высокотехнологичные часы. – Вик за нами заедет. Он будет здесь с минуты на минуту. Надеюсь, что мы все поместимся в его машину. У него хэтчбек, а ты все-таки жираф.

– А можно взять еще моего друга?

– Какого друга?

– Барри.

– Это не тот слон-призрак, про которого ты рассказывал?

– Он не слон, он носорог.

Я вздыхаю.

– Ну ладно. Бери своего носорога. Но только его и никого больше. – Я снова смотрю на свои высокотехнологичные часы. – А когда он здесь будет?

– Он уже здесь, Спек. Он живет на кухне, под раковиной.

– Замечательно. А сколько еще дохлых зверей обитает со мной в одном доме?

– Да нисколько не обитает.

Я иду следом за Джимом на кухню.

– Только если он очень тяжелый, ему придется заплатить за бензин.

Я открываю дверцу шкафчика под раковиной, и из шкафчика на меня сонно таращится носорог, моргая своими большими серыми глазами.

– Ой, – говорит он, – а я спал.

Джим наклоняется к носорогу.

– Барри, это Скотт. Скотт, это Барри, фосфористый носорог.

– Привет, Барри.

– До свидания, – говорит Барри. – В смысле, привет.

– Барри не блещет умом, – говорит Джим. – Он живет на кухне, под раковиной.

Я так и не понял: эта последняя фраза была объяснением или наглядным примером?

– Сегодня какой день недели?

– Не знаю, Барри. Скотт, сегодня какой день недели?

– Понедельник.

Барри кивает два раза, на что уходит немало времени, поскольку кивает он очень медленно.

– И что это значит?

Джим смотрит на меня.

– Наверное, все зависит от того, работаешь ты или нет.

– Он работает, – говорит Джим.

Я смеюсь.

– Я попробую угадать. Он – дипломированный бухгалтер.

– Не угадал. Он работает в общественном туалете, поедает какашки.

– Я бы точно угадал со второй попытки.

Джим смотрит на Барри, фосфористого носорога, и улыбается.

– Барри, хочешь поехать с нами?

– Только не в боулинг. Ненавижу боулинг. Не понимаю, что там интересного: какать, а потом катать кучку какашек по этой длинной деревянной штуке?

– Он совсем не умеет играть в боулинг, – говорит Джим мне на ухо.

Барри поднимает глаза.

– Что ты сказал? Что я всегда безнадежно проигрываю? Хочешь сказать, что я неудачник?

– Ты же ни разу не проиграл, Барри. С твоей внушительной кучкой какашек ты всегда делал страйк.

– Тогда почему меня побили?

– Ты какал в общественном месте, – говорит Джим. – Чего же ты ждал?

– Я носорог, – отвечает Барри. – Чего же они ждали?

Вик приезжает вовремя, с точностью до секунды, и мы приступаем к решению серьезной проблемы по организации размещения всех нас в машине. Будучи программистом, Вик в совершенстве владеет навыком решения серьезных проблем. К несчастью, подавляющее большинство этих проблем относится к области абстрактной математики и не имеет соприкосновения с повседневными бытовыми задачами, типа как втиснуть жирафа и носорога в хэтчбек.

– А мы сейчас куда? – интересуется Барри, пока мы с Виком пытаемся запихать его на переднее сиденье.

– Ко мне, – говорит ему Вик.

– Нет, до того, как к тебе.

– Мне надо заехать заправиться, – говорит Вик.

– Нет, до того как заправиться. Куда мы сейчас?

– Он имеет в виду машину, – говорит Джим. – Мы садимся в машину.

– В какую машину?

Мы с Виком качаем головами. Похоже, нас ждет утомительный вечер.

– Нет, ничего не получится, – говорит Вик. – Ему придется сесть сзади.

– Тогда можно мне сесть впереди? – говорит Джим, приплясывая от восторга. – Можно будет открыть люк.

– Хорошая мысль, – говорит Вик. – Высунешь голову в люк, будешь смотреть, нет ли пробок. Скотт, тебе придется сесть сзади, с носорогом.

Я хлопаю себя ладонью по лбу, демонстрируя свое несогласие.

– А что, если он там насрет?

– Ну, подложим какое-нибудь покрывальце, – говорит Вик.

– Не насру, – говорит Барри, забираясь на заднее сиденье. – Я только-только покакал, на клумбе.