Текст книги "Жираф Джим"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Я знал, что этим все закончится, Спек. Вы с ней слишком разные. Она говорит «помидор», а ты вообще ничего не говоришь.

– И что это значит?

– Она тебя бросила. Ну, признай очевидный факт. Она забрала свой фаллоимитатор и ушла. От тебя.

– Но, Джим… – говорю я и умолкаю на полуслове. Нельзя говорить ему правду, что Воздержанья уехала к маме из-за моего вещего сна, который я выдумал. Потому что тогда мне придется рассказать ему о моем плане. Надо что-то придумать. – Я сейчас все объясню, – говорю я, что-то придумывая. – Ты, должно быть, заметил, что вся моя спальня завалена порножурналами. Это журналы одного моего приятеля. Он попросил меня присмотреть за ними, пока он проводит реорганизацию книжных полок.

– А я-то думал, откуда они у тебя. Она поэтому тебя бросила, из-за порножурналов?

– Она меня не бросила, Джим.

– А пиво откуда?

Я чешу нос, чтобы выиграть время.

– Я его выиграл в лотерею.

– А пицца?

– Э… ее принесли по ошибке. Курьер перепутал адрес. Поэтому я и убрал ее в шкаф. – Я вижу, что Джима не убеждают мои аргументы, и добавляю: – У них новый курьер. Не очень хороший.

– То есть она тебя бросила ради курьера из пиццерии. Ну и ее можно понять. Бесплатная пицца, и все такое.

– Повторяю в последний раз: Воздержанья меня не бросила. Я просто подумал, что ей лучше уехать на время, пока в доме творятся все эти странные странности.

– Какие странности?

– Порножурналы, пицца, жираф-призрак. Да, и еще пиво.

– А что странного в пиве, Спек? Да, согласен, если выпить его слишком много, все вокруг делается малость странным. Мерещится всякое. Вот выпил ты пива, лежишь в кровати, тебя немного мутит, а потом, словно по волшебству, твои туфли вдруг превращаются в унитаз.

– Ты же не носишь туфли.

– И ты теперь знаешь почему. Но мы отклонились от темы. Ты мне так и не сказал, почему вы разошлись.

– Джим, наш брак так же крепок, как и в тот день, когда мы подписали все необходимые бумаги.

– Тогда почему она уехала к маме?

Я тяжко вздыхаю.

– На самом деле, Джим, – говорю я, – Воздержанья… э… загорает. Дома у мамы. Да, у ее мамы новая кварцевая установка для загара. Она ее выиграла. В лотерею.

– В туже самую, в которую ты выиграл пиццу?

– Не пиццу, а пиво – поправляю я. – Пиццу мне принесли по ошибке. Кстати, курьер, который доставил пиццу, и продал нам билеты. Он так рассудил: «Я все равно развожу людям пиццу, так почему бы мне заодно не заняться распространением лотерейных билетов. Чтобы собрать деньги. В фонд помощи пицце». Джим, почему ты смеешься?

Он катается по полу, стуча копытами в потолок, и заливается хохотом, буквально вываливаясь из метафорических штанов.

– Фонд помощи пицце. Лотерейные билеты. В жизни не слышал такой ерунды.

– Джим, успокойся. Джим… – Он давится смехом и кашляет, сжимая копытами свое длинное желтое горло. – Джим, что с тобой?

Он пытается что-то сказать, но не может.

– Я сейчас принесу подушку.

Я бегу в спальню, хватаю подушку, возвращаюсь на кухню и подкладываю подушку Джиму под голову. Голова смещается, я пододвигаю подушку, но голова снова смещается, и я снова пододвигаю подушку, и голова снова смещается. Весь жираф-призрак бьется в судорогах. У меня в кухне на полу.

– Джим, это было не настолько смешно. Я даже и не пытался шутить. Хотя ты все равно не смеешься, когда я шучу. Никогда не смеешься, когда я шучу. Джим, может, вызвать врача? Да, надо вызвать врача. – Я мчусь в гостиную, где телефон. Снимаю трубку и звоню доктору Яблочко. – Прошу прощения, что разбудил. Но, понимаете, доктор Яблочко, у моего друга припадок. И меня это слегка раздражает. Он смеялся над моей шуткой, – объясняю я. – И, похоже, его занесло. Какого цвета? В каком смысле какого цвета?

Я заглядываю на кухню. Джим стоит перед раковиной и держит голову под струей холодной воды. Лицо у него ярко-малиновое. Он весь ярко-малиновый, в розовых пятнах.

– Чеснок.

– Уже не осталось, – говорю я ему. – Я попозже схожу в магазин.

– Нет, – говорит он сдавленным голосом. – На чеснок. Аллергия.

– А-а. – Я бегу обратно в гостиную. – Доктор Яблочко, – говорю я в трубку, – похоже, мой друг съел чеснок, а у него на чеснок аллергия. Да, доктор Яблочко. Нет, доктор Яблочко. – Я говорю ему спасибо, что он уделил мне время, и вешаю трубку.

– И что сказал доктор? – Джим лежит на полу в кухне, засунув голову между ног. Видимо, проводит какую-то реанимационную процедуру. Или просто пытается отвлечься.

– Тебе надо лечь. В постель. И принять аспирин.

– Ни хрена, – говорит он с вызовом. – Я иду в паб.

– Когда болеешь, нельзя пить спиртное, Джим.

– Наоборот. Спиртное выводит токсины.

– Но алкоголь тоже яд.

– Да, и поэтому он стимулирует иммунную систему.

– Нет, Джим. Он ее подавляет.

– Пиво стерильно, – говорит Джим, хватаясь за эту мысль, как утопающий за соломинку. – Оно убивает микробов.

– Каких микробов?! Ты просто ищешь себя оправдания, чтобы пить пиво, не мучаясь чувством вины.

– Чушь собачья.

– Что?

– Чушь собачья.

– Посмотри мне в глаза и скажи это еще раз.

– Чу…

Он не может сказать.

– Ладно, – говорю я примирительно. – Это твое здоровье, Джим. И если тебе улыбается проваляться все выходные в больнице…

– Не надо так говорить.

– Ты не любишь больницы, Джим?

– Не знаю. Я никогда не лежал в больнице.

– А я лежал. И уж поверь мне на слово, приятного мало.

Он хмурится.

– Джим, помнишь, ты меня предупреждал насчет соседской антенны? Ты сказал, что от нее у меня будет рак мозга. Тогда я над тобой посмеялся, но оказалось, что ты был прав. У меня действительно был рак мозга. И у жены тоже. Мы пошли в поликлинику, к доктору, и нас положили в больницу. Там нас лечили специальной мазью от рака и вылечили.

Джим с любопытством глядит на меня.

– А как она действует?

– Мазь против рака? Она проникает в мозги и уничтожает раковые клетки.

– И что, ее вводят прямо в мозги?

Я прислоняюсь спиной к холодильнику. Для поддержки.

– Ну… нет, не прямо.

Он ухмыляется.

– А через задницу, правильно?

– Джим, ты маньяк. Я тебе говорю, что я чуть не умер, а тебя интересует только нетрадиционное анальное проникновение. Может, ты сам того… из нетрадиционных. Я уже начинаю задумываться. Может быть, ты какой-нибудь шкафный гомосексуалист.

– Гардеробный гомосексуалист.

– Как скажешь.

– А жене? Ей тоже вводили мазь через задний проход?

– Да, нас лечили одинаково.

– А кто вводил? Врач была женщина или мужчина?

– Женщина. И нет, Джим, это не значит, что моя жена – лесбиянка. Ты все равно найдешь, где подколоть. Если бы врач был мужчина, ты бы сказал, что я сам не мужчина, потому что спокойно терплю, когда посторонний мужчина заправляют моей жене в задницу.

– То есть та женщина-врач видела ее влагалище? Твоей жены?

– Его многие видели, – говорю я. – Его показывали по центральному телевидению.

– Врешь ты все.

– Там еще были студенты из медицинского, практиканты.

– А еще кто-нибудь был?

– Нет. Хотя погоди. Был еще один доктор. Доктор Жираф.

– Жираф.

– Да. Ой, – говорю я, связав одно с другим, – он же твой тезка.

– А как его звали? Случайно не Джим?

– Это был бы уже перебор. Его звали Джеймс. Дипломированный доктор медицины. Настоящий профессионал, уважаемый человек.

– Значит, мы с ним не похожи.

– На самом деле немного похожи. Внешне.

Джим смеется.

– А может быть, это был замаскированный я.

Я тоже смеюсь.

– Он был высокий?

– Ну, – говорю я, пытаясь припомнить. – Да, высокий. Он был жуть как хорош собой. Хотя, может быть, это из-за его темных очков. Милый, очаровательный человек. Совсем не такой, как ты.

Джим хмурится.

– И он никогда бы не стал есть продукты, на которые у него аллергия. И не сделался бы малиновым с розовыми пятнами. Потому что он не такой идиот, как некоторые.

– Он тебе нравился?

– Разумеется, нет, – заявляю я твердо. – Хотя всем остальным – очень нравился, да. Женщины от него просто млели, насколько я помню.

Джим хмуро кивает, переваривая информацию. Какой-то он и вправду понурый. Может, он просто завидует. Может быть, он сам не пользуется успехом у женщин – пусть даже всегда утверждает обратное. Может быть, он от природы застенчивый. Да, наверное. Он просто застенчивый. Он ведет себя как идиот, потому что робеет. Я знаю. Я сам был таким до женитьбы. Женатый мужчина обретает уверенность в себе, ему значительно легче общаться с женщинами, хотя эта уверенность пригодилась бы ему больше, когда он был еще не женат. Такова жестокая ирония судьбы.

– Джим, – говорю я вдруг неожиданно для себя самого, – а тебе нравится холостяцкая жизнь?

– А почему ты вдруг спрашиваешь?

– Просто я уже забыл, что это такое. И мне интересно, как там вообще.

Джим склоняет голову.

– Одевайся, – говорит он тихо. – Мы идем в паб.

К вопросу о проститутках

По натуре я домосед и не особенно хорошо разбираюсь в местной паб-обстановке, так что я веду Джима в ближайший бар, входящий в общедоступную сеть пабов под названием «Цыпочка и капуста».

– Обычно в пятницу вечером здесь просто не протолкнуться, – говорю я, прижимаясь очками к стеклу. – Хотя сейчас почему-то пусто.

– Потому что сейчас суббота, – говорит Джим. – Пять утра.

– Тогда зачем ты позвал меня в бар?

– Иди за мной.

– Куда именно?

– В одно хорошее место. Люблю там бывать  [4]4
  В английском языке слово для обозначения места, где ты часто бываешь – haunt, – также используется и для места, где частенько бывает призрак. Так что Джим вроде как скаламбурил.


[Закрыть].

Он направляется рысью по улице.

– Джим, – говорю я, задыхаясь, потому что стараюсь не отставать. – Только не говори мне, что мы идем в «Пендель».

– А все остальное уже закрыто. У них там система «запереть и не выпускать», – объясняет он. – Когда они закрываются, они не выпихивают клиентов наружу, а запирают внутри.

– Как-то нехорошо получается.

– Для алкашей очень даже неплохо.

– Ночью надо спать, Джим. Даже алкашам.

– Они запирают дверь не для того, чтобы оттуда никто не вышел. А чтобы никто не вошел.

– А если кто-то поставит в известность полицию?

– Полиция уже поставлена, Спек. Ну, в известность.

– Тогда почему этот бар до сих пор не закрыли?

– Полицейские – тоже люди. Им тоже хочется иной раз хлопнуть стаканчик под утро. Так что «Пендель» никто не закроет.

Я сую руки в карманы брюк, как бы желая сказать «ну-ну», а вслух говорю следующее:

– Ладно, умник пятнистый, ты все продумал. Но одно, кажется, упустил. Если они запирают дверь…

– То чего?

– …значит, дверь будет закрыта. А если дверь будет закрыта…

– То что?

– …а мы будем снаружи…

– И что?

– …значит, мы не войдем.

– Ой.

– И еще одно. – Я стучу по стеклу, привлекая его внимание к маленькой картонной табличке. Там написано, что с собаками вход воспрещен. Надпись сопровождается иллюстрацией с изображением мультяшной собачки более чем удрученного вида.

– Я уже здесь бывал, и не раз. Я знаю, что делаю.

– И как ты обычно туда заходишь?

– Я – призрак, я могу проходить сквозь стены.

– Замечательно, – говорю я, саркастически дуя на челку. – А мне как быть?

– Я открою окно в туалете, и ты залезешь. С той стороны, сзади.

Я заглядываю за угол. Там, за углом, автостоянка.

– Там могут быть проститутки.

– Ну, ты же взял с собой деньги.

– Нет, я имею в виду, что ко мне могут пристать с непристойными предложениями.

– А ты их прогони. Вот так. – Джим пренебрежительно взмахивает хвостом.

– Проститутки – это ж не мухи, а люди. Ну, более-менее. К ним следует относиться уважительно.

– А ты хоть раз спал с проституткой, Спек?

– Я бы скорее умер.

– Скоро мы этим займемся, – говорит Джим загадочно, а потом еще более загадочно проходит сквозь закрытую дверь.

Я прохожу через плохо освещенную стоянку и принимаюсь исследовать заднюю стену здания. Там есть два окошка с матовыми стеклами, одно из которых, должно быть, – окно мужского туалета. Пока я собираюсь задуматься, которое из двух – то самое, одно из окон открывается и наружу высовывается Джимов нос.

– Залезай.

– И как я, по-твоему, дотуда достану?

– Заберись на что-нибудь и достанешь.

– Тут не на что взобраться.

– То есть как? Совсем не на что?

– Да. Ну, то есть тут есть только мусорные баки. А ничего чистого нет.

– Встань на мусорный бак.

– Но, Джим, они даже без крышек.

– Ладно. Там еще что-нибудь есть?

Я отхожу от стены. Поднимаю голову к небу. Оно темно-синее, в крапинках дождевых капель. У меня за спиной – ряд машин и одна проститутка. Больше там нет ничего. Только два мусорных бака. Один – наполовину пустой, другой – наполовину заполненный.

– Джим, – говорю я громким шепотом, – у меня есть идея. Если пересыпать весь мусор из одного бака в другой, можно забраться на мусор и влезть в окно.

– Не рассуждай, Спек. Делай дело.

Я снимаю свою толстовку с изображением Космонавта в космосе, аккуратно складываю ее и кладу на оконный карниз. Потом поднимаю мусорный бак – благо они небольшие и пластиковые – тот, который наполовину пустой, и пересыпаю весь мусор в другой, который наполовину заполненный. Бак все-таки тяжелый, и у меня тянет спину, но мне хочется к Джиму, и я готов на любые жертвы. Потом я надеваю толстовку, забираюсь в мусорный бак, с трудом удерживая равновесие на самых верхних предметах мусора, как то: большая, промышленно-масштабных размеров консервная банка из-под тушеной фасоли и пластмассовая баночка из-под маргарина, – подтягиваюсь на руках и пролезаю в окно. В ярком голубоватом свете единственной голой лампочки – и единственного голого жирафа-призрака – я вижу, что стало с моей одеждой.

– Блин, – говорю я, переходя на язык местных завсегдатаев. – Брюки тоже изгваздались.

– Я бы сделал не так.

– А как бы ты сделал, пятнистый умник?

– Пересыпал бы мусор из одного бака в другой, перевернул бы пустой бак вверх дном и встал бы на него.

– А чего же ты раньше молчал?

Он пожимает плечами.

– Вот так, значит, да? А я думал, что мы друзья. То есть в том смысле… Мы с тобой пошли в паб. Стало быть, мы собутыльники. А собутыльники – это почти как соратники.

– Ага, пошли в паб и зависли в сортире, – говорит Джим. – Почти как два пидора.

– Ты что, не уверен в своей сексуальности настолько, что даже не можешь просто поболтать с другим парнем в мужском сортире, не ощущая себя под угрозой?

– Слушай, если ты собираешься поговорить о сексе…

– Я ни слова не сказал о сексе. Я говорил о сексуальности в общем.

– Что ты делаешь?

– Расстегиваю штаны и достаю член.

– Спек, мы что, поменялись местами?

– В каком смысле?

– Вообще-то призрак здесь я. А ты меня пугаешь.

– Если ты думаешь, что я это делаю ради тебя, – говорю я, писая в писсуар, – то ты заблуждаешься. – Я направляю струю на размокший окурок, подгоняя его к сливному отверстию. Потом поднимаю глаза и вижу, что Джим таращится на меня. – Может, мне еще песенку спеть и сплясать?

– Э?

– Ну, пока у меня есть благодарные зрители. Слушай, Джим, а почему бы тебе не сходить к стойке…

– К бару…

– Ладно, как скажешь. Так вот почему бы тебе не сходить к бару и не заказать нам по пиву?

– Я подумал, что тебя нельзя оставлять без присмотра.

– Вообще-то, Джим, я вполне в состоянии сходить в туалет самостоятельно. С одиннадцати лет научился.

– Я не об этом волнуюсь. Паб – место опасное, Спек. Любой паб.

– В каком смысле?

– Ну, я вообще-то не гей…

– И чего?

Джим смущенно шаркает копытами – как всегда, когда нервничает.

– Для мужчины ты очень даже симпатичный. У тебя светлые волосы, и походка как у девушки. Спек, а теперь ты что делаешь?

– Сверх компенсирую, – говорю я, топая по кафелю, как слон. – Я всерьез опасаюсь за свою безопасность. И хочу домой.

– Домой нельзя.

– Почему?

– Мы же тут заперты. Мы отсюда не выйдем.

– Ноты говорил…

– А ты меня больше слушай, Спек. – Джек открывает дверь туалета, повернув ручку хвостом, и идет непосредственно в бар. – Две пинты пива, – говорит он бармену явного пролетарского происхождения.

– Джим, – говорю я укоризненно, – а как же правила вежливости?

– Какой вежливости?

– Ты что, не знаешь?

– Не знаю.

– Ага.

– Я в пабе, Спек. А когда я в пабе, меня, кроме пива, вообще ничего не волнует. Кроме пива и женщин. И хорошего махача.

– Джим, если ты затеешь драку, я вызову полицию.

– И тебе не придется кричать очень громко, Спек. Они уже здесь. Видишь? У музыкального автомата.

Я прослеживаю за его взглядом и вижу двух полицейских, причем один из них кажется мне смутно знакомым. Я напрягаю мыслительный процесс.

– Да, точно. Это тот полицейский, который приходил арестовывать Бабулю Кошак.

– Классная бабка Бабуля Кошак. Она мне нравится.

– В каком смысле?

– В прямом. Может, я даже ее приглашу на свидание.

– Но ты же жираф. Причем мертвый. А она – старая женщина. К тому же она в тюрьме. Пожизненный срок за кражу домашней обуви. На такой шаткой основе вряд ли можно построить серьезные длительные отношения.

– А твоего мнения кто-нибудь спрашивает?

– Никто, – говорю я, смутившись. – Но, Джим, ты же мой друг. Я за тебя переживаю. Нравится это тебе или нет. И я не хочу, чтобы тебе было больно. – Я прищуриваюсь. – Ты что, правда собрался ее пригласить на свидание?

Он смеется.

– Так ты пошутил?

– Разумеется, я пошутил. Стал бы я приглашать на свидание старуху. – И когда я с облегчением вздыхаю, он вдруг добавляет: – Я бы ее просто трахнул.

– Ну да. Очевидно.

Бармен ставит на стойку два пива. Говорит Джиму, что с него пять фунтов. Джим вопросительно смотрит на меня.

– Не смотри на меня, Джим. Я не взял кошелек.

– Но мне нечем платить.

Я закусываю губу.

– Что, совсем нечем?

– А мне некуда положить деньги. – Джим отходит от стойки и поворачивается кругом. – Сосчитай карманы, – говорит он игриво.

– Да, лучше бы ты был призраком-кенгуру. – Я похлопываю себя по карманам и достаю кошелек, изображая искреннее изумление. – Ой. Я его все-таки взял.

Джим качает головой.

– Сукин сын.

– Кто бы говорил?! Даже супа мне не оставил.

– Какого супа?

– Чесночного супа.

– Какого чесночного супа?

– Чесночного супа, который из банки.

– Какого чесночного супа, который из банки?

– Ну, супа. Чесночного супа из банки.

– Какого ну супа, чесночного супа из банки?

Я сдаюсь. Когда он в таком настроении, спорить с ним бесполезно. Признавая свое поражение, я достаю из кошелька аккуратно сложенную банкноту и отдаю бармену, который скатывает ее в шарик, потом расправляет и сует в ящик под кассой.

Джим поднимает кружку.

– Твое здоровье.

Я не верю своим глазам.

– Джим, ты только что поднял кружку?

Он кивает: ага.

– Прошу прощения, если я говорю очевидные истины, но ты же жираф. Только пойми меня правильно. Я совсем не хочу тебя обидеть. Недостающее в плане пальцев ты с лихвой компенсируешь длиной шеи. Но как гордый владелец четырех раздвоенных копыт ты от природы лишен способностей держать кружку с пивом.

– И что мне, по-твоему, делать? Пить пиво через соломинку?

– Только не в этом гадючнике. К тому же речь не о том. Речь о том, что ты, Джим, четвероногое млекопитающее из отряда парнокопытных, только что поднял кружку с пивом. И мне интересно, как ты это сделал?

– Все очень просто, если знать ноу-хау.

– Ну так поделись.

– Держатель на липучке.

– Ты часто здесь выпиваешь, да?

Он кивает.

– Я здесь постоянный клиент.

– И что, никто до сих пор не заметил, что ты жираф? И плюс к тому – призрак?

– Посмотри вокруг, – говорит Джим. – Тут все ужратые в хлам.

– Но ты же просишь держатель у бармена. Неужели он ничего не заподозрил?

– Я сказал ему, что я – инвалид. – Он ухмыляется. – Если ты инвалид, то тебе все позволено.

– Например?

Он на секунду задумывается.

– Например, можно кушать с открытым ртом.

– Изумительно. Ладно, твое здоровье. – Я чокаюсь с ним своей кружкой. Кружки с довольным звоном стукаются друг о друга, а я пользуюсь случаем присмотреться к держателю на липучке. Приспособление, надо сказать, незатейливое: браслет из ленты-липучки, надетый на Джимово копыто, и кусочек такой же липучки, приклеенный к кружке. – И что будем делать теперь?

Он вытирает пивную пену с верхней губы.

– Будем пить.

– А потом?

– Потом блевать. Потом потеряем ключи от дома. И задрыхнем в канаве.

– Теперь я знаю, чего мне не хватало в жизни.

– Можно поговорить с девочками.

– Так чего же мы ждем?

– Здесь девочек нет. Много старых алконавтов и ни одной девочки.

– Я видел на улице проститутку. Там, на стоянке.

– Не увлекайся, Спек. Ты – женатый мужчина. Зачем тебе разговаривать с девочками?

– Слушай, может быть, сядем за столик? – Я увожу его в темный, дымный уголок, и мы садимся за столик. Джим смотрит в пространство, я размышляю о страшной, кровавой смерти.

– Спек?

Я выхожу из задумчивости и вижу, что все мое поле зрение занято жирафом по имени Джим.

– Спек, ты чего?

– За меня не волнуйся. Просто я умираю. Всего-навсего. Слушай, Джим, я хочу облегчить свою совесть. Помнишь, я говорил, что жена загорает у мамы дома? Что у ее мамы новая кварцевая установка для загара? Которую она выиграла в лотерею Фонда помощи пицце. Джим. Джим, ты что, спишь?

– Э?

– Он поднимает голову со стола и вытирает слюну с подбородка.

– Ты устал, Джим?

– Мне скучно.

– Мне казалось, ты любишь ходить по пабам.

– Но не с тобой.

– Ты слышал, что я сейчас говорил? Насчет облегчить свою совесть?

– Нет.

Я чешу левое ухо.

– Ну, еще дома. Пиво, пицца, порнографические журналы. Помнишь?

Он кивает.

– На самом деле, Джим, я их купил для тебя.

– Для меня?

– Ну…

Он весь сияет. В буквальном смысле. Сейчас его жирафья голова похожа на зажженную лампочку в форме жирафьей головы.

– Для тебя, да, – говорю я. Мне действительно стало легче. – Я знаю, как ты любишь пиццу. И пиво. И какой ты испорченный. В смысле, морально испорченный. Иными словами, я знаю, как высоко ты ценишь хорошие эротические фотографии.

– Для меня? – переспрашивает он тупо.

– Да. Для тебя. Я купил их тебе, в подарок. Потому что ты – мой лучший друг. И ты мне нравишься, Джим. Как человек. Ну, то есть жираф.

– Спек, если тебе когда-нибудь будет нужно, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, ты лишь попроси.

– Спасибо, Джим. Обязательно попрошу.

– Я, разумеется, не сделаю ничего.

– Э…

– Буду занят, сам понимаешь. Порножурналами, пивом.

– И почему я не удивлен?

– Кстати, а что ты там говорил насчет медленного умирания?

– Ну, врачи говорят…

– Что ты задохнешься от собственной перхоти.

– Джим, это очень серьезно.

– Ты что, поверил во всю эту чушь насчет сексуальных контактов с женой? Я все это придумал. Для смеха.

– Ты все придумал?

Он выдувает из ноздрей пивную пену.

– И что это было? «Да» или «нет»?

– Левая ноздря – «нет». Правая – «не знаю».

– Ладно, как бы там ни было. В смысле, с твоими ноздрями. Не знаю, может быть, это было совпадение. Или, может быть, просто животная интуиция. Ноты попал в точку. Как говорится, вбил гвоздик в гроб. – Я отпиваю пива. – Джим, перед тем, как нас выписали из больницы, доктор Жираф сказал, что я непременно умру, если немедленно не возьмусь за исследование собственной сексуальности.

– А зачем ты мне это рассказываешь?

– Я совершенно не разбираюсь в сексе. То есть я знаю, чего и куда. Но не более того.

– А почему ты решил, что я в нем разбираюсь?

Я пытаюсь придумать, как бы получше ответить, чтобы его не обидеть.

– Потому что ты извращенец.

– И что?

– Ты вырос в самом злачном районе джунглей, в восточной части, в Ист-Сайде, так что ты должен знать жизнь.

– Да какая там жизнь, одни драки. Хотя знаешь, как это делаю я, секс действительно чем-то похож на хорошую драку. Какой-то особенной техники нет. Просто дождись, когда у нее будет хорошее настроение, завали ее на стиральную машину и вставь ей сзади.

– Но доктор Жираф говорил, что специальная техника есть. Он сказал, что я должен произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке. Все, что есть в лексиконе пылких любовников, – все это надо попробовать. – Джим смотрит непонимающе, и я добавляю: – Ты вообще знаешь, что это такое?

– Конечно, знаю. – Он крепко задумывается, а потом выдает: – Это такая фигура.

– Какая фигура?

– Ну такая. Геометрическая. Как треугольники и все такое. Любовный треугольник. Любовный квадрат. Любовный лексикон.

– А ты, случайно, не шестиугольник имеешь в виду? Гексагон?

Он угрюмо молчит. Как существу, которое ошибается раз по двадцать на дню, ему, по идее, давно пора бы привыкнуть к подобному положению дел.

– Джим, лексикон – это словарь.

– Э?

– Ну, не настоящий словарь в данном конкретном контексте. Доктор Жираф говорил метафорически.

– А там есть картинки?

– Где?

– В словаре половых актов.

– Джим, какие картинки, если его даже не существует?!

– Хотя скорее всего это просто рисунки. Нормальных фоток в таких книгах, по определению, не бывает.

– Джим, повторяю для тех, кто в танке. Его. Не. Су. Ще. Ству. Ет.

– А я думал, ты говорил, что этот твой доктор Жираф – настоящий профессионал.

– Он и был настоящим профессионалом. И есть до сих пор. Джим, помнишь наш разговор о метафорах? Лексикон пылких любовников, – объясняю я, – это метафора для всех возможных половых актов, известных на данный момент науке.

Кажется, я хорошо объяснил. Он кивает, и я продолжаю:

– И я хочу, чтобы ты мне рассказал, какие бывают половые акты.

– А-а, в этом смысле. – Он отлучается к стойке взять себе еще пива – за мои деньги, естественно, – и возвращается обратно за столик. – Начинать надо с самых обычных. Вагинальных, оральных и… гм… анальных. Да, еще садо-мазо со связыванием, все дела. А потом уже можно переходить к извращениям. Не торопясь, постепенно.

От стыда я готов провалиться сквозь землю. Ну или хотя бы сползти под стол.

– Джим, жена никогда не позволит, чтобы я делал с ней все эти вещи. Ну, разве что первую. И, может быть, еще вторую. На ее день рождения. Но все остальное… Ей будет противно и мерзко.

– Ты в этом уверен?

И тут мне вспоминаются всякие воспоминания. Фрагменты из наших с женой разговоров. Черный конь на лугу, искусственный член. Я уже ни в чем не уверен.

– Ладно, – размышляю я вслух. – Допустим, она согласится на все эти штучки. Но я не хочу, чтобы она это делала. Так что у нас все равно ничего не получится.

– Спек, помнишь, что мы говорили о проститутках?

– Э… Лучше напомни.

– Ты сказал, что лучше умереть, чем спать с проституткой. А я сказал, что мы скоро этим займемся. Я сказал это загадочно, как раз перед тем, как пройти – еще более загадочно – сквозь закрытую дверь.

– Да уж, на всякие фокусы ты горазд.

– Это не фокус. – Он понимает меня буквально. – Это магическая способность. Копыто быстрее глаза.

– Ладно, мы сейчас не о том. Как я понимаю, ты предлагаешь, чтобы я изменил жене и произвел все эти акты с какой-нибудь проституткой.

Он кивает.

– Но, Джим, это же аморально.

Джим складывает на груди передние ноги, как мы сложили бы руки.

– Наоборот. Ты это сделаешь ради нее.

– Ну, если взглянуть под таким углом… Там, на стоянке, была проститутка.

Джим качает головой.

– Видишь того мужика?

– Который в клетчатом пиджаке?

– Это мистер Бинго, э… – Джим трет подбородок копытом и улыбается своей лукавой жирафьей улыбкой. – Инспектор манежа из бродячего цирка.

– Обожаю бродячий цирк, – говорю я с восторгом и иду следом за Джимом в другой угол бара, где даже еще темнее, чем в нашем.

– Можно нам к вам подсесть?

– Джим! Конечно, садитесь, – говорит мистер Бинго. Для человека, одетого как гомосек, у него на удивление властный голос.

– Это Скотт, мой приятель.

– Давний и искренний почитатель вашего ремесла, – говорю я с восхищением.

Мистер Бинго степенно кивает.

– Это приятно.

– И особенно с привлечением животных.

– Если напустишь животное на девочек, я тебе ноги переломаю.

– Спек, – говорит Джим громким шепотом, – мистер Бинго – сутенер.

– Ноты говорил…

– Простите моего очкастого друга. Он вас принял за другого.

Мистер Бинго кивает, поправляя галстук.

– Джентльмены, позвольте представить вам Обезьяна Клешню по прозвищу Обезьяньи Ручки, моего партнера. – Из сумрака выступает фигура внушительных габаритов и садится за стол рядом с мистером Бинго. Дядька закатывает рукава, открывая огромные руки, густо поросшие черной шерстью. – Обезьян выполняет всю, так сказать, обезьянью работу, пока я сижу вот так, – мистер Бинго вальяжно разваливается на стуле, – и курю сигару.

Обезьян Клешня достает из кармана сигару, прикуривает и передает мистеру Бинго.

– Мой друг хотел бы взять девочку, – говорит Джим. – Какую-нибудь из ваших.

– И это правильно, – говорит мистер Бинго, с любопытством разглядывая меня. – Очень правильно.

Я киваю. То есть на самом деле качаю головой. Но с тем же успехом мог бы и кивнуть. Потому что, как я понимаю, мое мнение здесь ничего не решает.

Мистер Бинго ведет нас по узенькой лестнице в тесную спальню над баром, освещенную единственной красной лампочкой.

– Это Карен Динь-Динь, лучшая из моих девочек. Моя любимая.

Я в жизни так не боялся. И поэтому говорю первое, что приходит в голову. Единственное, что приходит в голову. Я так думаю, это фраза из какого-то фильма:

– А она чистая?

Мистер Бинго смотрит на меня так, как будто его оскорбили до глубины души. Обезьян выступает вперед, хрустя костяшками пальцев, но мистер Бинго удерживает его на месте.

– Конечно, чистая, – говорит он. – Все мои девочки – чистые и здоровые. И знаете почему? Потому что их души чисты, как нетронутый свежий снег. Мы с Обезьяном Клешней – убежденные пуритане. Да, Обезьян?

Обезьян Клешня кивает.

– Карен – самая чистая из всех моих девочек. Карен, лапочка, встань. Пусть джентльмены на тебя посмотрят.

Она встает, поворачивается кругом. Небольшого росточка. На вид – лет двадцать. Красная футболка, джинсовые шортики. Длинные светлые волосы.

– Скажи Скотту «привет», Карен, – говорит ей мистер Бинго.

– Привет, Скотт, – говорит Карен. Но она обращается не ко мне; она обращается к мистеру Бинго.

– Скотт останется здесь и немного побудет с тобой. Да, Скотт?

Я сконфуженно киваю.

И больше никто не произносит ни слова. Я достаю кошелек, но денег осталось всего ничего. Что-то я сомневаюсь, что у меня получится произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке, затри пятьдесят.

Мистер Бинго показывает мне жестом, чтобы я убрал кошелек.

– Мы с Джимом пока посидим внизу. Джимбо, это тебе за услугу, которую ты оказал мне тогда, в восемьдесят шестом. С теми девочками-танцовщицами.

Джим кивает. Все-таки темная он лошадка. Вернее, темный жираф.

Когда дверь закрывается, мы с Карен слегка расслабляемся. То есть не то чтобы расслабляемся. Я хожу по комнате взад-вперед, а Карен сидит на кровати, на самом краешке, и кусает ногти. Заглянув в замочную скважину, я вижу, что Обезьян Клешня стоит в коридоре. Ноги на ширине плеч, руки сложены за спиной. Повернувшись обратно к Карен, я вижу такую картину: Карен встала с кровати и теперь снимает с себя футболку.

– Карен, а может, того… не будем раздеваться?

– Мистер Бинго всегда говорит, чтобы я выполняла любое желание клиента.

– А если не выполнишь?

– Он меня бьет, – отвечает Карен. – Табуретом.