Текст книги "Жираф Джим"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Золотые дожди

У нас с Воздержаньей выявили рак мозга. Доктор Яблочко сказал, что мы слишком много времени проводим перед телевизором. Но скорее всего причиной развития заболевания стала Эддина телеантенна. Как бы там ни было, у нас у обоих рак мозга, и мы оба умрем.

– Мы правда умрем? – уточняю я у доктора в наш следующий визит.

Жена сидит рядом, ее прямые каштановые волосы собраны в прямой каштановый хвост круглой коричневой резинкой. Она вынимает руку из кармана своей длинной коричневой юбки и берет меня за руку.

– Нет, – говорит доктор Яблочко. – Можно вас прооперировать. Вскрыть черепную коробку и прооперировать мозг.

Я смотрю на жену и улыбаюсь. Она смотрит на меня и не улыбается. А потом – улыбается.

– Доктор Яблочко, а можно прооперировать нас с женой одновременно? Мы будем держаться за руки.

– Да, разумеется.

– И долго нам ждать?

Доктор Яблочко заворачивает манжет и смотрит на часы у себя на руке.

– Минут десять.

– Тогда, – говорю я, вставая, – нам, наверное, надо идти.

– Можно поехать на автобусе, – предлагает Воздержанья.

– Не нужно на автобусе, – говорит доктор Яблочко, поднимая телефонную трубку. – Я закажу вам такси. За наш счет.

Мы с Воздержаньей лишь переглядываемся.

Через пару минут мы опять переглядываемся, но теперь уже – на стоянке перед поликлиникой, залитой ярким солнечным светом. Подъезжает такси. Таксист в белых перчатках.

Всю дорогу мы держимся за руки. От поликлиники до больницы – минут пять на машине, но когда у тебя рак мозга, пять минут – это очень долго.

Описать симптомы рака мозга – дело весьма затруднительное. Воздержанья говорит, что это как оцарапанное колено, только в мозгах. Ты постоянно что-то забываешь и что-то вспоминаешь. Легко впадаешь в растерянность. Например, смотришь на себя в зеркало и поражаешься, какой ты вдруг стал симпатичный, а потом понимаешь, что это не ты, а твоя жена.

Жена смотрит в окно. Я кладу руку ей на плечо и спрашиваю:

– Волнуешься?

Она качает головой.

– А я вот волнуюсь. Мне как-то не очень приятно, что мне вскроют голову. Да, я постоянно ее раскрываю, метафорически выражаясь. Как и всякий писатель. Но это немножко другое.

Она кивает.

– Интересно, а как они будут вскрывать черепную коробку? Вообще срежут весь верх или приоткроют ее, как дверцу?

– На самом деле они ничего не вскрывают, – объясняет Воздержанья. – Доктор Яблочко пошутил.

– Ничего себе шуточки.

– Да ладно, Скотт. Он просто хотел посмеяться.

– Да, но за чей счет? Кстати, о счетах, – говорю я, просияв. – Правда, мило, что нам оплатили такси за счет службы здравоохранения?

Воздержанья кивает.

– И справедливо. Мы платим налоги по таксе, а нам оплачивают такси. – Я жду, что Воздержанья засмеется. Она не смеется, и я поясняю: – Я сейчас не пытался шутить.

– Я знаю, – говорит она и еще крепче сжимает мою руку.

– Если бы я попытался шутить, ты бы сразу это поняла. И тебе было бы очень смешно. Всем было бы очень смешно. Мы бы просто валялись от смеха. Таксисту пришлось бы остановиться, чтобы мы все отсмеялись.

Воздержанья улыбается. Да, у меня не получается ее рассмешить, но я знаю, как сделать так, чтобы она улыбнулась.

И вот мы в больнице, в хирургическом отделении. Внутри. Здесь все такое же, как снаружи, только с изнанки. Здесь есть деревья в больших горшках. Стены покрашены в небесно-голубой цвет. Простыни и наволочки – снежно-белые. Мы с Воздержаньей сидим на кровати, держась за руки. Нас поместили в отдельную палату и поставили нам двуспальную кровать. Они просто не знали, что мы – современная пара и спим в разных кроватях.

– Так приятно, – говорит Воздержанья, разглаживая рукой простыню. – Я имею в виду, что вместе. В одной кровати.

Я соглашаюсь:

– Приятно. Но не практично.

– В каком смысле?

Я пытаюсь придумать пример.

– Ну, допустим, ты спишь. А я хочу повернуться, чтобы почесать локоть. Ну или колено. И могу случайно пихнуть тебя локтем. Или коленом.

– Да я бы не стала особенно возражать.

– Но это опасно, – говорю я с искренним беспокойством. – У меня острые локти, а колени – твердые.

– Я все равно бы не стала возражать.

– Но, Воздержанья, а вдруг тебе было бы больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И в жизни не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль.

Она при поднимает бровь.

– Даже если я тебя попрошу сделать мне больно?

– Как я понимаю, ты сейчас говоришь чисто гипотетически.

Она отводит глаза.

– Иногда, когда тебе делают больно, это даже приятно.

– Например?

Воздержанья на секунду задумывается, а потом говорит:

– Помнишь, меня укусила пчела? Прямо в попу. И я попросила тебя, чтобы ты шлепнул меня по попе. Чтобы перебить боль от укуса. И ты меня шлепнул.

Я тоже задумываюсь, а потом говорю.

– Странный такой был укус. Даже отметины не было. И пчелы, кажется, тоже.

Она улыбается.

– Что-то я ничего не понимаю.

– Все очень просто. Не было никакого укуса. Я все придумала. Чтобы ты меня шлепнул по попе.

– Воздержанья! – Я потрясен и смущен.

– Мне было стыдно, что я соврала, – продолжает она, – но это был единственный способ заставить тебя меня шлепнуть. Я подумала: как заставить практичного человека сделать что-то такое, чего он не сделает без веской причины? Надо дать ему эту вескую причину.

Я киваю.

– Помнишь, что ты сказал в такси? Про то, как устроена голова у художников. Ты и вправду считаешь себя художником?

Я снисходительно вздыхаю.

– Есть два типа художников, Воздержанья. К первому типу относятся поэты, живописцы и художники-декораторы. Нет, художники-декораторы относятся ко второму. Второй тип, он более практичный. Художники второго типа творят искусство более практичной направленности.

– Как твой сериал «Космонавт в космосе».

– Да. Космонавт. В космосе. Что может быть более практичным?

Открывается дверь, и в палату заходит мужчина с планшетом.

– Мистер и миссис Спектр?

Мы киваем.

– Хочу познакомить вас с теми, кто будет ухаживать за вами, пока вы находитесь у нас в больнице. – В палату заходят еще несколько человек. – Это старшая медсестра, Матрона. Она отвечает за ваше здоровье в целом. Меряет температуру, сжимает в объятиях и прочее в том же роде.

Сестра Матрона выходит вперед. Это дородная, крупная женщина, но крупная по-хорошему. Как большой торт.

– Здравствуйте, мистер и миссис Спектр.

– Это профессор Умник, – говорит мужчина с планшетом. – Руководитель исследовательского отдела исследований рака мозга.

Профессор Умник вынимает руку из кармана своих светло-бежевых брюк, и мы обмениваемся сердечным рукопожатием. Он очень худой. Наверное, самый худой человек на свете. С реденькой светло-бежевой бородкой.

– Здравствуйте, Скотт, Воздержанья. Душевно рад познакомиться.

– Это доктор Мужикк, – продолжает мужчина с планшетом. – Ваш лечащий врач.

Доктор Мужикк – это женщина, причем очень женственная, хотя одета очень по-мужски. Правда, забавно: когда красивая женщина одевается как мужчина, над ней никто не смеется и никто не рвется ее побить, тогда как мужчина, одетый в женское платье, смотрится по меньшей мере нелепо.

– А это доктор Жираф, консультант по любым сексуальным вопросам.

– Привет, – говорит Воздержанья, вдруг покраснев.

Мужчина с планшетом сует планшет под мышку.

– Мой кабинет – в самом конце коридора. Если будут проблемы, сразу же обращайтесь.

– Спасибо, – говорю я. – Очень радостно осознавать, что мы попали в хорошие руки.

– Кстати, о руках, – говорит Воздержанья, когда все уходят. – Ты заметил, у этого последнего доктора, который Жираф? Заметил, какие у него руки?

– Нет. А что у него с руками?

– Они такие большие, – говорит Воздержанья. – И странные.

– Нет, не заметил.

– Как ты мог не заметить?!

– Столько новых впечатлений. Столько новых лиц. Да еще этот рак мозга, у меня от него жутко болит голова.

* * *

На следующий день сестра Матрона будит нас в половине двенадцатого. Она раздвигает занавески на окне, и солнечный свет заливает комнату.

– Как мы себя чувствуем?

– Замечательно, – говорит Воздержанья, разглаживая свою длинную коричневую ночную рубашку.

– Мне не спалось, и я прибег к старому испытанному способу построения стены из подушек, – говорю я, разбирая стену из подушек. – Способ безотказный.

– Давайте я вас обниму, – говорит сестра Матрона, вытаскивая меня из постели и прижимая к своей необъятной груди. – Ваша очередь, миссис Спектр, – говорит она, проводя ту же самую оздоровительную процедуру с моей женой.

Я поднимаю руку.

– Сестра Матрона, можно задать вам вопрос?

– Только если вопрос будет касаться моих непосредственных служебных обязанностей, – говорит она, поправляя на мне очки.

– В какой-то степени да. – Я делаю глубокий вдох. – Матрона – это фамилия или звание? – Она озадаченно хмурится, и я поясняю: – Ну, может быть, у медсестер есть свои категории, и сестра-матрона – это сестра высшего ранга. Или категории есть у матрон, и вы – матрона-медсестра.

– Я поняла. – Она взбивает одну из моих подушек. – Я как-то об этом не думала. Моя должность – сестра-матрона, так что, наверное, я и есть медсестра-матрона. Высшего ранга.

Я киваю.

– Но, с другой стороны, моя фамилия действительно Матрона, так что я еще и Матрона-медсестра.

– То есть и то, и другое, – говорит Воздержанья.

Сестра Матрона обходит кровать и взбивает одну из подушек жены.

– Сестра Матрона, – говорю я, и сестра Матрона обходит кровать обратно, берет вторую мою подушку и взбивает ее, как и первую.

– Сестра Матрона, – говорит жена, стараясь не улыбаться.

– Сестра Матрона, – говорю я и смеюсь уже в голос. На этот раз сестра Матрона останавливается в изножье кровати и упирает руки в бока.

– Я не могу ухаживать за вами обоими одновременно. Что же мне, разорваться?

Но к счастью для сестры Матроны ей не приходится разрываться, поскольку в палату заходит доктор Умник.

– Сестра Матрона, я бы хотел пообщаться с пациентами.

Сестра Матрона быстро проводит очередной краткий сеанс терапевтических объятий, взбивает наши подушки и уходит.

– Очень толстая женщина, правда? – говорит профессор Умник, дергая себя за реденькую светло-бежевую бородку. – Я пришел рассказать вам о раке мозга, иначе известном как мозговой рак мозгов, и о своей роли руководителя исследовательского отдела исследований рака мозга. – Он смотрит на часы, потом – на дверь. – Но это – в следующий раз, поскольку пришла доктор Мужикк, проводить терапию в рамках курса лечения рака мозга.

Доктор Мужикк – очень женственная женщина-врач, которая одевается как мужчина. С ней – ассистент, существо неопределенного пола, с белым пластиковым чемоданчиком. Ассистент ставит его на кровать, открывает крышку и принимается выкладывать на постель инструменты. Мне становится страшно, что доктор Мужикк применит их все, но ассистент достает последний инструмент, убирает все остальные обратно в белый чемоданчик и закрывает крышку.

– А для чего эта штука?

Доктор Мужикк смотрит на меня.

– Вы ведь будете смелым, отважным мальчиком?

Я киваю.

– Вот и славно. Приспустите штаны и вставайте на четвереньки.

Когда вокруг все одеты цивильно, а ты обряжен в пижаму, это немного смущает, и особенно если пижама украшена изображениями героев научно-фантастического телевизионного сериала. Но если пижаму приходится снять, пусть даже только штаны, это смущает гораздо больше. Мое первое, инстинктивное побуждение – бежать без оглядки. Но куда бы я ни побежал, рак мозга от меня все равно не отстанет. Так что я покорно встаю на четвереньки, задницей кверху, и слегка приспускаю пижамные штаны, обнажив поясницу почти до самых ягодиц.

– Еще ниже. Или мне вызвать сестру Матрону?

Я приспускаю штаны еще на чуть-чуть.

– Ниже, ниже. Мне надо видеть ваши яйца.

Я подчиняюсь, хотя и с большой неохотой, а ассистент тем временем готовит инструмент, наполняя его чем-то вроде белой лекарственной мази.

– Больно не будет, – говорит доктор Мужикк, надевает резиновые хирургические перчатки и сует палец мне в задний проход. Пару раз двигает пальцем туда-сюда, потом вынимает его, вводит мне в задницу инструмент, давит на поршень и вынимает инструмент наружу.

– Ну вот, – говорит она, похлопав меня по ягодицам. – Вот и все.

Я надеваю штаны.

Доктор Мужикк оборачивается к Воздержанье, которая, не желая задерживать оздоровительную процедуру, уже разделась совсем догола и стоит на четвереньках с задранной кверху попкой.

Я бормочу что-то о благоразумии и соблюдении приличий, хочу попросить ассистента, чтобы он или она отвернулся или отвернулась, но тут открывается дверь, и в палату заходит мужчина с планшетом.

– Доктор Мужикк, вы не против, если я приведу группу студентов?

– Мы не против, – говорит доктор Мужикк.

Студенты-медики набиваются в палату. Их как минимум дюжина. Все – мужчины, в том числе – три чернокожих. Мужчина с планшетом уже собирается закрыть дверь, но тут в палату заходит еще один доктор. Он уже приходил вчера. Доктор Жираф, кажется так. На этот раз я присматриваюсь к нему повнимательней. Жена права: у него действительно странные руки. Он очень высокий. В белом медицинском халате и темных очках. Он что-то говорит вполголоса мужчине с планшетом и встает в изножье кровати, вместе с группкой студентов.

– Доктор Мужикк, – говорит мужчина с планшетом, – если вы соблаговолите… – Он умолкает на полуслове. Дверь опять открывается, и в палату заглядывает молоденькая девица. – Ну, что там еще?

– Прошу прощения, что помешала, но там приехали люди, которые с телевидения.

Мужчина с планшетом сует планшет под мышку и хлопает себя по лбу.

– Совсем забыл. Проводите их сюда.

Телевизионщики вносят в палату свое оборудование: камеру, подвесной микрофон и прожекторы для освещения. Мужчина с планшетом объясняет, что они снимают документальный фильм, который покажут в прайм-тайм вечером в воскресенье, и что нам всем следует держаться естественно, как будто их здесь и нет.

– Хорошо.

Ассистент готовит инструмент, вытирает его медицинской салфеткой и опять наполняет белой лечебной мазью.

Доктор Мужик надевает новые хирургические перчатки и сует палец в задний проход моей жены. Потом – еще один палец. И еще один палец. Всего то есть три. Она пару раз двигает пальцами взад-вперед, потом вынимает их, вводит жене инструмент, давит на поршень и вынимает инструмент наружу.

Студенты-медики серьезно кивают. Один из них поднимает руку. У него есть вопрос.

– Да?

– Простите, пожалуйста, это лечение от чего? От рака задницы или от рака мозга?

– От рака мозга, – отвечает доктор Мужикк.

– Но тогда почему…

Он умолкает на полуслове. Белая лечебная мазь течет у жены из ушей. Я хватаюсь руками за уши и понимаю, что мне срочно нужна салфетка.

Я просыпаюсь посреди ночи, потому что хочу в туалет. Поначалу я не понимаю, где я. Но потом вспоминаю, что я в больнице и что туалет – в коридоре, справа.

Я выползаю из-под руки жены, свешиваюсь с кровати и тянусь за своими любимыми тапками в виде инопланетных пришельцев. В серебрящемся лунном свете они выглядят в точности как два пришельца с другой планеты или как пара пришельцев. Я сую ноги в тапки, встаю, расправляю пижаму и иду к двери.

Захожу в туалет, встаю у писсуара и писаю. Или, вернее, пытаюсь пописать, потому что кто-то заходит, а я стесняюсь при посторонних. Мужчина – вылитый супергерой. Я смотрю на него лишь украдкой, потому что это опасно – в упор разглядывать другого мужчину в мужском туалете, и особенно если этот мужчина одет в синее обтягивающее трико.

Я выхожу в коридор и снова вижу его, этого мужика. Он стоит, прислонившись спиной к стене, и держит в руке незажженную сигарету.

– Простите, у вас нет зажигалки?

– Примените свои способности супергероя, – говорю я довольно язвительно. Теперь я вижу, что он никакой не супергерой, а просто мужик, одетый в костюм супергероя. У него заметное пивное брюшко и кривые ноги. – Вы хорошо себя чувствуете? Может, позвать медсестру?

Он смотрит на меня в упор, замечает мою пижаму и тапки в виде инопланетных пришельцев.

– Вы – пациент. А я здесь по делу.

– Ага. А я думал, что вы сбежали из психиатрического отделения.

– Вы пытаетесь пошутить?

– Да я уставший и сонный, какие тут шутки, – говорю я, не поняв намека. – Просто у вас такой вид… как у пациента психушки. И я сделал соответствующий вывод.

Он складывает руки на груди, на тесной синей футболке с вышитой буквой К, демонстрируя позу супергероя, готового защищать свою честь и достоинство.

– Это из-за моего костюма?

Я смотрю на его синее трико.

– Ну, признайтесь, что вид у вас несколько странный.

– Вы бы так не сказали, если бы я был настоящим супергероем.

– Если бы вы были настоящим супергероем, мне бы не пришлось ничего говорить, – говорю я вполне резонно, – потому что вас бы не существовало.

Он плюет на линолеум.

– У меня по сравнению с вами более мощное мочеиспускание.

– И поэтому вы – супергерой?

– Нет, но как мужчина я круче.

Я смеюсь. Хотя и не громко – а то вдруг он меня ударит. Супергерой хмурится и говорит:

– И я легко вас перепью. Вы уже упадете под стол, а я еще буду трезвым.

– Это вряд ли.

Он смотрит на часы.

– Бар еще работает.

– Какой бар?

– Бар при больнице.

– Ага.

– Да, меня лечат от рака мозга, – говорю я, пока он заказывает нам по пиву, – но мне все же хватает мозгов, чтобы знать, что супергероев не существует.

– А я и не говорю, что они существуют. – Он вручает мне мою пинту и проводит к свободному столику. – Вы спросили, чем я занимаюсь, и я вам ответил. Помогаю тем, кто нуждается в помощи.

– И в чем нуждаются те, кто нуждается?

– В помощи.

– Да, но какого рода помощи?

Он глубоко втягивается, или затягивается, или как там оно называется, сигаретой.

– В помощи со стимуляцией и последующим облегчением.

– Какого рода облегчением?

– Вы задаете слишком много вопросом. А у некоторых, между прочим, только-только закончился рабочий день.

– Да, но какого рода облегчение?

– Ручным, оральным, любым. Я работаю в мужском эскорт-агентстве. Мне платят за то, чтобы я удовлетворял людей сексуально.

– Да уж, не самая приятная работа.

– Отнюдь, – говорит он в защиту своей работы. – Ведешь шикарную жизнь. Обедаешь с богатыми и знаменитыми. Путешествуешь по всему миру.

– Но тут же больница.

– А вы оглянитесь вокруг. Как здесь шикарно.

На самом деле здесь и вправду шикарно. Белый мраморный пол, столики из полированного стекла. Скрытые светильники скрыты так хорошо, что их даже не видно. Посетители бара – хирурги с мировым именем, занятые в хирургии головного мозга, – попивают коктейли и беседуют с пациентами, жизни которых собственноручно спасли буквально вчера.

– И зачем мне мотаться по миру, если все, что мне нужно, есть прямо здесь, в этой больнице?

Я киваю. Кажется, я начинаю врубаться.

– Если я правильно понял, вы имеете в виду хорошеньких медсестер. Вам платят за секс с хорошенькими медсестрами. – Я на секунду задумываюсь, а потом добавляю: – Но зачем бы хорошеньким медсестрам платить вам за секс?

– Я вообще даже не упоминал про хорошеньких медсестер.

– Тогда с кем?

Он тушит в пепельнице сигарету, выпивает всю пинту одним глотком и прикуривает новую сигарету.

– С пациентами.

– Вот это уже более правдоподобно.

– В основном с инвалидами и калеками. Среди них есть и такие, кто даже не может поднять свою правую руку, – говорит он печально. – А у самых несчастных даже нет правой руки.

– О Господи.

– Больше всего лично мне жалко старых людей. Тех, у кого умерли жены. А они уже не в состоянии выйти в общество и снять девочку на ночь.

– Вы занимаетесь сексом с пожилыми людьми?

– А кто этим не занимается?

– Я не занимаюсь, – говорю я с достоинством. – На самом деле почти никто не занимается. И даже почти никто из пожилых людей.

– Как бы там ни было, речь не о сексе. Речь о том, чтобы сделать мир чуточку лучше. Представьте себе, вы прикованы к постели, и целый день у вас перед глазами мелькают хорошенькие медсестры, а вы даже пыптика побаловать не можете.

– Кого побаловать?

– Пыптика.

– А это кто?

– Молодой человек, я пытаюсь сказать, что есть люди, которые по состоянию здоровья просто не могут заняться самоудовлетворением.

– Речь идет о мужчинах, я правильно понимаю? Вы занимаетесь сексом с мужчинами. – Он молчит, так что я продолжаю: – Ну хорошо, а зачем вам такой костюм?

– Он их возбуждает. Для инвалида, прикованного к постели, возможность ходить или раскачиваться на люстре – все равно что для нормального человека запрыгнуть с земли на крышу небоскреба. В ваших глазах я, может быть, выгляжу идиотом. Но для них я – герой.

– А вы так делаете? Раскачиваетесь на люстрах?

– Я делаю все, о чем меня просят.

– И кто-то из них попросил вас покачаться на люстре?

Он кивает.

– Да, она очень от этого возбуждалась.

– А вы уверены, что она не издевалась над вами?

– Меня не спрашивайте, – говорит он серьезно. – Женщин я категорически не понимаю. Если по правде, меня от них просто тошнит.

– Как-то вы это сказали… с такой пронзительной горечью.

Он сплевывает на пол.

– А вы как думаете? Взять хоть этого Джеймса. Он хорош собой, да. И только поэтому им всем страсть как хочется завалиться с ним в койку. Всем хорошеньким медсестрам. И взять меня, человека, достойного во всех отношениях. С кем мне приходится иметь дело? С инвалидами, калеками и людьми, которые даже не могут проснуться.

– А Джеймс, это кто?

Он кивает куда-то в угол.

– Джеймс Жираф, новый врач.

– А, это который в темных очках. – Новый врач Джеймс Жираф сидит на низком кожаном диване в компании шести хорошеньких медсестер, которые всячески его обхаживают, и ласкают, и тянут руки, чтобы почесать ему под подбородком. – Похоже, он пользуется популярностью.

– А всем остальным остается смотреть и завидовать. Куда бы я ни пошел, я везде натыкаюсь на хорошенькую медсестру, всю в слезах, потому что доктор Жираф разбил ее сердце, бросил ее ради лучшей подруги, и все в том же духе.

– В таком случае им надо держаться от него подальше.

– А вы попытайтесь им это сказать. Они называют его мерзавцем, грубияном и хамом, говорят, что они его ненавидят; говорят, что им даже смотреть на него противно. А потом встречают его в коридоре, смотрят в эти его печальные карие глаза и прямо тают. Меня с этого просто тошнит.

– А как они смотрят в его печальные карие глаза? Он же носит темные очки.

– Он их снимает.

– Но даже если снимает, он же очень высокий. Чтобы заглянуть ему в глаза, медсестре надо встать на табуретку.

– С такими глазами – не надо. От взгляда Джеймса у девушек трусики плавятся.

– Тогда, может быть, он и есть настоящий супергерой. – Мой собеседник опять кривится, и я поспешно добавляю: – Кстати, мне вовсе не кажется, что он так уж хорош собой.

– Джеймс безусловно хорош собой, у него очень неординарная внешность. Да, лицо у него необычное, и нос несколько великоват. Но это так, мелочи. Главное – это глаза. И походка. Такая степенная и величавая.

– Степенная и величавая – это легко. Я тоже умею ходить степенно и величаво. – Я встаю, делаю пару шагов, спотыкаюсь и падаю. – Это все из-за пива.

– Вы ведь даже глотка не отпили.

– А в нем много газа, и оно испаряется крепкими алкогольными испарениями, – объясняю я. – Наверное, я надышался.

– Давайте я вам помогу. – Он берет мою кружку и осушает ее одним глотком. – Нам надо напиться, – говорит он слегка заплетающимся языком. – Теперь ваша очередь угощать.

Я похлопываю себя по несуществующим карманам пижамы.

– Я не взял с собой денег.

– Тогда запишите их на мой счет. Кстати, позвольте представиться. Капитан Кейп, Большой Мыс, сексуальный супергерой, – говорит он и подает мне руку для рукопожатия. – Хотя можете называть меня попросту Джонатан.

– Скотт Спектр.

Я иду к бару, но барменше сейчас не до меня. Она занята: самозабвенно целуется с кем-то из хирургов. Минут через десять она отлепляется от него, чтобы перевести дух, и наконец замечает меня. Я уже открываю рот, чтобы сделать заказ, но тут к бару подходит хорошенькая медсестра, высокая эффектная блондинка.

– Вы не пропустите меня без очереди? Я с Джеймсом.

– Да, пожалуйста.

Она заказывает пять кружек пива и шесть коктейлей, потом опять поворачивается ко мне и говорит:

– Пиво вы сами знаете, для кого.

– Да, тяжелая это работа – быть популярным.

Она тяжко вздыхает.

– Бедный Джеймс.

– Почему бедный?

– На самом деле я не должна никому ничего рассказывать, – говорит она, делая таинственные глаза. – Он сказал нам по большому секрету.

– Нам?

Она указывает глазами на пятерых подруг.

– Он вам всем шестерым рассказал?

Она кивает и вся краснеет.

– Он нам признался. По-моему, он учится преодолевать свою замкнутость.

– А я и не знал, что он замкнутый.

– Он замкнутый, сильный и необузданный, – говорит хорошенькая медсестра. – Мы хотим его приручить.

– Ну, удачи.

– И помочь ему разрешить эту проблему.

– Какую проблему?

Она улыбается.

– А, ясно. Это и есть тот большой секрет.

Она смотрит на носки своих скромных, но элегантных туфель.

– Если я вам расскажу, вы никому не расскажите? Обещаете?

Я киваю.

– Джеймс – импотент, – говорит она шепотом. – Он возбуждается только тогда, когда шесть молоденьких девушек раздеваются перед ним догола, садятся на корточки и писают.

Я смеюсь. Мне смешно.

– Неудивительно, что Джеймс так много пьет, – говорит она и поджимает губы. – Ему все завидуют. А ему плохо и одиноко. – Она хватает поднос с напитками и уносится прочь.

Кейп изрядно укушался. Когда мы выходим из бара, он еле стоит на ногах. Я предлагаю проводить его до выхода из больницы, но он говорит, что ему нужно взять кое-что у себя в кабинете.

– А я и не знал, что у тебя есть кабинет.

– Я Капитан Кейп, Большой Мыс, супергерой.

Я киваю.

– Смотри: хорошенькая медсестра. Сейчас я воспользуюсь своими суперспособностями и склею девочку на раз.

Я сомневаюсь, что это удачная мысль, и высказываю опасение, что скорее всего она примет его за пьяного идиота, но он уже направляется к ней.

– Добрый вечер.

Хорошенькая медсестра катит металлическую тележку с мертвым телом. К большому пальцу ноги мертвого тела прикреплена бирка с ценой.

– Какой «добрый вечер»? Сейчас три часа ночи.

– Тогда ваша смена, наверное, скоро закончится.

– А вам что за дело?

– Я подумал, что, может быть, мы куда-нибудь сходим. – Он подает ей руку для рукопожатия. – Позвольте представиться. Кейп. Капитан Кейп.

Она держит обе руки на поручне тележки.

– Ну как? Вы согласны? Можно пойти, скажем, в парк.

– Моя мама всегда говорила, чтобы я не ходила в парк с супергероями.

– На самом деле я не настоящий супергерой.

– Я вижу. Это я так издеваюсь.

Я тяну его за руку.

– Ладно, пойдем.

Он хмуро глядит в мою сторону, потом обнимает хорошенькую медсестру за талию, смотрит на мертвое тело и говорит:

– Да, парню явно нехорошо.

Медсестра молчит, только качает головой.

– Давайте я вам помогу. – Кейп пытается оторвать ее левую руку от поручня и замечает кольцо. – Ой, вы замужем.

– Обручена. – Она поднимает руку с кольцом, в которое вставлен бриллиант размером с глазное яблоко.

– Бросьте его, – говорит Кейп напористо. – Лучше встречайтесь со мной.

– Если выдумаете, что я ради вас брошу Джеймса…

– Джеймса?

– Джеймса Жирафа, загадочного доктора медицины. А теперь, если позволите… – И она идет дальше по коридору, толкая тележку.

Кейп хлопает в ладоши.

– Ладно. Самое время устроить погром у меня в кабинете.

– А ты вроде бы говорил, что хочешь там что-то взять. Без всяких погромов.

Он качает головой.

– Тогда я тебе помогу. Ну, хоть в чем-то. А то ты не в том состоянии, чтобы громить кабинеты. – Я иду следом за ним по больничному коридору. Захожу в кабинет. – Ух ты, шикарно, – говорю я, включив свет.

– Я же супергерой.

– Только мне до сих пор непонятно, зачем тебе свой кабинет.

– Кабинет нужен каждому супергерою. Днем, в рабочее время, они работают у себя в кабинете, в нормальном деловом костюме, а если случается что-нибудь необычное и захватывающее, они сразу переодеваются в свой костюм супергероя. – Он пинает корзину для мусора, откуда вываливается целая куча смятых фантиков от конфет; потом выдвигает ящик стола, вынимает его совсем и вываливает на ковер ручки и карандаши. – Так ты чего? Будешь мне помогать или нет?

– На самом деле я не очень люблю громить кабинеты. И вообще что бы то ни было.

– Как же не любишь громить кабинеты? Есть одно известное высказывание: «Если человек устал громить и крушить, значит, он устал от жизни, потому что вокруг столько всего, что можно громить и крушить».

– Ну, если взглянуть на проблему под таким углом…

– Как бы там ни было, это очень хороший способ выпустить пар.

Я смотрю на дипломы в рамках на стене.

– А это что за дипломы? Я оставил очки в палате.

Кейп на секунду задумывается, а потом говорит:

– Дипломы об окончании секс-школы.

– А я думал, об окончании колледжа супергероев.

– Это, по сути, одно и то же. – Он подходит к большому горшку с фикусом и вырывает растение с корнем. Земля рассыпается по ковру.

– Утром ты пожалеешь, – говорю я задумчиво. – Завтра утром ты встанешь и скажешь себе: «И зачем я устроил погром у себя в кабинете?»

Кейп спускает трико и присаживается на корточки над корзиной для бумаг.

– Ты что, собираешься какать? – На всякий случай я открываю окно.

– У тебя нет с собой туалетной бумаги?

Я беру со стола блокнот и передаю его Кейпу.

– Вот возьми это.

– Спасибо.

– Эти твои анархические настроения, они заразительны, – говорю я, вынимая из носа козюлю и вытирая палец о пижаму. – Я тоже хочу что-нибудь погромить, только не знаю что. – Я беру со стола фотографию в рамке. – А почему у тебя на столе – фотография доктора Жирафа? Кейп, ты уверен, что это твой кабинет? – Я выхожу в коридор и смотрю на табличку у двери. Доктор Жираф, доктор философии, кавалер «Ордена Британской империи» 4-й степени. – Кейп, это не тот кабинет.

Он встает и натягивает трико.

– Ты знал, да? Наверняка у тебя даже нет своего кабинета. Ты меня обманул.

– Я пьян. Я хочу умереть.

– Это не оправдание. Смотри, что ты сделал с растением. – Я поднимаю с пола вырванный фикус и ставлю его обратно в горшок для фикуса. – Кейп, давай наведем здесь порядок.

– Зачем?

– Затем, что, когда доктор Жираф увидит, что стало с его кабинетом, он вызовет полицию.

– Мне плевать.

– А мне – нет. Я не хочу в тюрьму.

– Тогда ты и наводи порядок. – Он понуро уходит по коридору, а я смотрю ему вслед. Сейчас он и вправду похож на супергероя, который утратил свои сверхъестественные способности и у которого нет друзей.

* * *

На следующий день, в час посещений, меня посещает Вик Двадцатка, мой лучший друг.

Как бы лучше его описать? Вик – он такой же, как я. Только в нем еще больше меня. Так что неудивительно, что жене он не нравится, и она попросила меня не приводить его в палату. Поэтому, собственно, я жду его в коридоре.