Текст книги "Звездочка и Коробок"

Автор книги: Дарен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

И я говорю:

– О, моя девочка.

– Нет.

– Звездочка, я тебя очень прошу. Послушай. Кто я?

– Нет, нет, нет. – Звездочка говорит: – Только не начинай снова бояться, когда я собираю сложную картинку. Не говори так: «Кто я?» Как будто ты больше не знаешь, кто ты. Я собираю картинку. Паззл. Я сейчас не могу за тобой присмотреть.

– Нет, Звездочка. Ты послушай. Кто я, когда говорю вот так? – И я говорю чужим голосом: – О, моя девочка.

Моя девочка даже не смотрит на меня, как будто вообще не знает, кто я. Не потому что я изображаю кого-то другого, а потому что сама занята чем-то другим.

– О, моя девочка.

Посмотри на меня, Звездочка. Ну пожалуйста, посмотри. А то ты вообще на меня не смотришь. Да, я все понимаю. Ты сейчас занята. Собираешь свой паззл. И тебе надо сосредоточиться. На синем ковре.

– О, моя девочка. – Она не врубается, и я объясняю: – Я просто копирую того дяденьку в школе. Когда ты была маленькой. – Звездочка молча кивает, как будто она меня даже не знает. Не знает, кто я такой. Или как будто она меня знала, ну, раньше, а потом я ей вдруг надоел, и ей больше не хочется меня знать. – О, моя девочка...

Нет, Звездочка, стой, ты куда, нет, не надо, вернись. Кусочки паззла разбросаны по полу, и Звездочка носится по квартире, и кусочки картона прилипают к ее ногам, кусочки разрезанного парового катка прилипают к ее ногам...

– Звездочка...

Она стоит в кухне. Растерянно смотрит по сторонам. Ее ноги облеплены кусочками паззла, который она собирала в комнате. На ковре.

– Что с тобой, Звездочка?

– Ствол, помоги мне... пожалуйста...

– Что с тобой, моя маленькая?

Что ты делаешь? Да, моя девочка. Я обожаю, когда ты меня обнимаешь. Вот так, крепко-крепко. Двумя руками. Мы стоим с ней на кухне, и она прижимается ко мне. Как будто я большой, а она совсем маленькая. Кусочки паззла прилипли к ее ногам. На ней только оранжевая футболка, а под футболкой – вообще ничего. Даже трусиков нет. И можно потрогать ее волосатую дырочку. Мы стоим с ней, обнявшись. И на мне только джинсы. Вот здесь, на кухне. У металлической раковины.

Звездочка молчит.

Скажи что-нибудь, Звездочка. Не молчи.

Звездочка говорит:

– Мне страшно, Ствол. Не пугай меня больше. Не говори чужим голосом.

– Я просто скопировал того дяденьку, в школе. Когда мы были маленькими. Его было несложно скопировать.

– Я не помню тебя, когда мы были маленькими, и никакого дяденьку в школе тоже не помню. – Звездочка говорит: – Я просто хочу, чтобы мне не было страшно. Хочу сидеть в комнате, собирать паззл. И чтобы никто меня не пугал.

– Я не хотел тебя напугать. Я не хочу, чтобы тебе было страшно.

Звездочка смотрит на меня. У нее такое лицо... ну, такое... Как будто она села писать. Ну или задумалась. Она точно не писает. Значит, задумалась.

– Но, Ствол...

Звездочка отстраняется и отпускает меня. Мы уже больше не обнимаемся. Просто стоим.

– Я тут кое-что вспомнила... – Звездочка говорит: – Да, я вспомнила. Ты сказал, что тебе хочется посмотреть на меня, когда мне будет страшно. Еще сильней, чем бывает тебе. Ну, чтобы ты посмотрел, как это выглядит со стороны.

– Но, Звездочка, ты же сама говорила, что тебе интересно. Что тебе хочется испытать на себе, как это бывает, когда вдруг становится страшно. После того, как ты съешь много-много таблеток. Я тут вообще ни при чем. Я... я... – Я подхожу ближе к ней. – И потом, ты сама говорила, что тебе никогда не бывает страшно, вообще никогда, даже если ты съешь целую кучу таблеток.

– Я забыла.

– Ты говорила, что от таблеток тебе никогда не бывает страшно.

– Я забыла. Я вообще... я вообще ничего не помню. – Звездочка говорит: – Я даже не помню, когда я в последний раз что-то помнила, так чтобы это запомнить и потом не забыть. Все как будто в тумане. И эти... как их... провалы в памяти. И все ломается, как мой паззл, рассыпается на кусочки, и они прилипают к ногам... ну, кусочки...

– Слушай, Звездочка. – Я прикасаюсь к ее плечу. Думаю, чего бы такого сказать, ну, чтобы ее успокоить. И ничего не могу придумать. И поэтому говорю так: – Может быть, мы с тобой вместе подумаем и вспомним чего-нибудь из того, ну, что прилипло. К твоим ногам. Типа... ну, типа того, что прилипло.

Звездочка говорит:

– Ты о чем? Что прилипло?

– Ну, ты же сама говорила, что, когда ты вообще ничего не помнишь и все забываешь, это похоже на кусочки паззла, ну, который сломался... и эти кусочки, они прилипают к ногам. Ну, как будто кто-то прошелся по твоей памяти, и от этого она рассыпалась на кусочки, как паззл, и кусочки прилипли к его ногам, и он так и ушел, ну, с кусочками на ногах... или нет, он не ушел... просто он разломал твою память, и кусочки прилипли к твоим ногам. Но мы можем их отлепить. Эти кусочки, которые воспоминания. А потом мы их сложим заново. Ну, как паззл. Если паззл рассыпался на кусочки, его же можно сложить еще раз.

Звездочка смотрит на меня и кивает.

– Хорошо, Ствол. Давай их отлепим. Эти кусочки, которые воспоминания. И сложим их заново. Как паззл.

И мы...

Я...

Мы возвращаемся в спальню, чтобы собрать кусочки, которые воспоминания.

Я говорю:

– Звездочка. Слушай, я кое-что вспомнил. Того дяденьку, в школе. Ну, чьим голосом я говорил. Он приходил в школу и трогал тебя. Да, я помню.

Звездочка качает головой.

– Я вообще не представляю, как мы будем делать... Ну, то, что хотели.

– Все очень просто. Давай возьмем книжку, где много слов, и разрежем ее на слова, и составим из них эту фразу, которую тебе говорил тот дяденька из школы. Он говорил: «О, моя девочка».

– Я тоже кое-что вспомнила. – Теперь Звездочка улыбается. – Когда мы были на вечеринке у Коробка. Мы лежали под пакетом с таблетками. Он был очень большой.

– Замечательно, – говорю. – Это и называется «вспоминать». А где наш пакетик с таблетками?

– Вот. – Звездочка подбирает пакетик, который лежит на полу у кровати. На синем ковре. Только он не с таблетками, а без таблеток. То есть раньше там были таблетки, а теперь он пустой. Ну, пакетик. – Только там ничего не осталось.

– Да, – говорю. – Потому что мы все съели.

– И поэтому мне страшно? – Звездочка говорит: – Потому что я съела столько таблеток?

– Ага.

– А зачем я их съела столько?

– Ну, – говорю, – понимаешь. Ты хотела проверить, как это будет. Ты сама так решила, я тебя не уговаривал. Я тебя, наоборот, отговаривал. Говорил, что не надо тебе столько есть, что лучше оставить их для людей, которые знают, как это бывает. Вот типа меня.

Звездочка говорит, резко меняя тему:

– Ладно, Ствол, давай сделаем, что собирались. Давай сложим воспоминания.

И мы делаем, что собирались. Ну, сложить воспоминания, которые прилипли, и их надо теперь отлепить и слепить заново...

– Звездочка. Черт, что мы делаем?!

Я смотрю на нее, на Звездочку. Звездочка смотрит на меня.

– Не знаю, Ствол. – Звездочка лежит на кровати, задрав ноги кверху, а я обматываю ее ноги широким скотчем.

– Звездочка, – говорю. – Что мы делаем? Посмотри на меня. Зачем я приклеиваю эти штуки к твоим ногам?

– Без понятия.

Я явно делаю что-то не то.

– Звездочка, – говорю, – посмотри на них.

Звездочка смотрит на свои ноги, которые задраны кверху, и говорит:

– Я тут вообще ни при чем.

Я рассматриваю эти штуки, которые приклеил к ее ногам.

– Так. Пакетик, который теперь без таблеток. И кусочек бумажки с каким-то словом.

– С каким словом?

Я читаю, что там написано. Девочка.

– Девочка.

Звездочка смеется.

– Да, я вспомнила. Все очень просто. Мы хотели надеть на меня ботинки. Чтобы выйти на улицу. Ну, чтобы мне не ходить босиком. Ты пытался надеть на меня ботинки, но мы не смогли их найти. И ты мне делаешь новые. Вместо старых, которые мы не нашли.

Я смотрю на нее, как на дурочку.

– Звездочка, я не смогу сделать тебе ботинки. Лучше надень настоящие.

Я приношу ей ботинки и надеваю их ей на ноги, отлепив предварительно скотч.

Мы выходим на лестницу, где оранжевый ковер. То есть он бывает оранжевый, когда горит свет. Но сейчас свет не горит, потому что на улице день. Я стою, держась за перила. Звездочка достает ключ, который висит на шнурке у нее на шее. Она снимает ключ с шеи и запирает дверь. Мы идем гулять.

– Звездочка, – говорю. – Что-то мне ногам холодно, и я чувствую ногами ковер.

Звездочка смотрит на мои ноги и смеется.

– Ну, ты даешь, Ствол.

– Звездочка...

– Ты же вышел босой, без ботинок. – Звездочка говорит: – Пока мы надевали мои, ты забыл про свои. Нельзя выходить без ботинок. Твоя мама тебе никогда бы не разрешила вот так выходить, босиком. И я тоже не разрешу.

– И что нам делать?

– Ты даже носки не надел.

Я качаю головой.

– Похоже, все эти таблетки, которые мы съели, сильно бьют по мозгам, и мы от этого резко тупеем, ну и тупим.

– Не говори глупостей, Ствол. – Звездочка говорит: – Если бы мы затупели и затупили, нам было бы уже все равно, в ботинках идти или без. Мы бы просто вышли на улицу босиком, и нас бы ничто уже не волновало. Даже если бы нам на ноги наступали зеленые слоники.

Это она так шутит. Я смеюсь, потому что смешно.

Мы со Звездочкой стоим на лестнице и смеемся.

Звездочка говорит:

– Давай вернемся в квартиру, и ты наденешь ботинки.

– Мы уже были в квартире и только что вышли.

– Но мы не надели тебе ботинки.

– И что теперь делать?

Звездочка говорит:

– Если не хочешь входить, подожди меня здесь. Я тебе их принесу. Ну, ботинки. И носки тоже. – Звездочка говорит: – Сейчас все будет. – Звездочка открывает дверь и заходит в квартиру. Я слышу, как она возится там, внутри. Ищет мои ботинки. С носками. Она выходит на лестницу, но без ботинок и без носков. То есть сама-то она в ботинках. Но моих ботинок она не выносит. Ни носков, ни ботинок. – Слушай, Ствол. Не могу их найти. Если мы их не найдем, мы не сможем выйти на улицу.

– Но, Звездочка, – говорю. – Нам с тобой надо выйти на улицу. Мы еще собирались зайти... зайти... к кому мы хотели зайти?

Звездочка думает. У нее снова такое лицо, ну, как будто она села писать.

– Ага, точно. Я вспомнила. Мы к Прим собирались.

Ага, к Прим. Ну, тогда надо идти. Если мы к ней собирались, то надо идти. Пойдем, Звездочка, – говорю. – Сейчас я надену ботинки, и мы пойдем.

– Ага, сейчас я их принесу. – Звездочка говорит: – Ты жди здесь. Я тебе их принесу. И носки тоже.

– Звездочка, – говорю. – Ведь это же моя квартира?

– Я принесу тебе ботинки. – Звездочка открывает оранжевую дверь ключом, который висит на шнурке у нее на шее. Когда она возвращается, у нее в руках нет ничего. Ни носков, ни ботинок.

– И где мои ботинки?

– Не знаю.

– Ты что с ними сделала?

– Ничего я не делала. Просто я не могу их найти.

– Ага. – Я стою, думаю. – Слушай, Звездочка. Мы их, кажется, сняли. На улице. Ночью. Когда шли сюда. Чтобы я почувствовал, как это бывает, когда идешь без ботинок.

– Да, Ствол. Точно. Все так и было. – Звездочка говорит: – А чего же ты их не взял?

– Я думал, что ты их взяла. Из-за этих таблеток мы все забываем. Скоро совсем отупеем. Да, именно так мы и сделаем.

– Что мы сделаем?

– Отупеем.

– Да ничего страшного. – Звездочка говорит: – Сейчас выйдем на улицу и заберем твои ботинки. Ну, где ты их оставил.

– Мне нельзя выходить, – говорю. – Я без ботинок.

– Ничего страшного. – Звездочка говорит: – Я выйду сама и принесу их тебе. Сюда. Ты наденешь ботинки. И мы пойдем к Прим. Хорошо?

– Хорошо, – говорю. – Ты выйдешь на улицу, за моими ботинками. Но я тоже пойду с тобой. Одну я тебя никуда не пущу. Мало ли что может случиться. Вдруг на тебя нападут слоны.

Где же, где же мои ботинки. Ну, которые потерялись. И носки тоже. Которые синие.

Стоят где-то на улице.

Мы идем вдоль по улице, ищем мои ботинки. Мы идем, держась за руки, потому что мы любим друг друга. Потому что у нас любовь. И мы ищем ботинки, на улице...

Звездочка говорит:

– Вон они. – Она их увидела, мои ботинки. – Это они.

– Ага, – говорю. – Звездочка, это совсем нетрудно. Искать ботинки, когда... когда... – Когда на улице день, а не темная синяя ночь, когда темнота укрывает все, и вообще ничего не видно. – Ну, когда не темно.

Звездочка говорит:

– Они всю ночь тут простояли. Все время.

Мы переходим дорогу. Я чувствую гравий ногами, потому что иду босиком. Без ботинок и без носков. У меня на ногах синие ногти. Лак еще не сошел. Если что-то становится синим, оно потом остается синим еще долго-долго. Точно так же, когда тебе грустно: если становится грустно, то это надолго. Но сейчас мне не грустно. Это я просто так говорю, для сравнения. Мы переходим дорогу и идем к тому месту, где стоят мои ботинки. Которые заметила Звездочка. Но когда мы подходим поближе, становится вполне очень видно... нет, не так... как же там... а вот: очевидно... становится вполне очевидно, что это совсем не они. Не ботинки.

Звездочка говорит:

– Это не ботинки. Это какашки.

– Ага. – Я прикрываю рот рукой, ну, как будто я вдруг застеснялся. Хотя я вовсе и не застеснялся. – Ага, – говорю. – Звездочка, это не мои ботинки.

Мы с ней стоим и смотрим на эту штуку, которая совсем не ботинки и даже близко на них не похожа.

– Это не мои ботинки. Эта какая-то гадость.

Звездочка говорит:

– Это какашки. Собачка накакала.

Вы, может быть, думаете, что мы со Звездочкой – малость с приветом, ну, что мы ходим, все время держась за руки. И улыбаемся. Но мы с ней любим друг друга. У нас любовь. И потом, это вас не касается. Это касается только нас, то есть Звездочки и меня. Мы с ней идем вдоль по улице, держась за руки, и я иду без носков и ботинок, и небо над нами такое чистое, и голубое, и очень высокое, потому что сейчас весна. И там, на небе, летают птицы. А куда мы идем?

– Звездочка, – говорю. – А куда мы идем?

– Мы идем к Прим. – Звездочка говорит: – Она очень смешная, Прим. Да? Все время смеется.

Я пытаюсь припомнить, какая она, эта Прим.

– Да, да, да, – говорю. – Она очень смешная и все время смеется. Да, я вспомнил. Сейчас мы к ней придем и тоже будем смеяться. Да, Звездочка?

– Да, Ствол. Как я уже говорила.

Мы со Звездочкой идем по улице.

К Прим. Которая очень смешная.

А какая еще?

У меня не то чтобы очень плохая память, у меня она самая обыкновенная, как у всех, просто время сейчас такое, что все воспоминания куда-то деваются, вроде как портятся, ну, как продукты – потому что никто ничего не помнит. Вот хочешь вспомнить какого-нибудь человека, девушку, там, или парня, и ничего у тебя не выходит. Не вспоминается, хоть ты тресни. Я пытаюсь представить Прим. Она высокая, да. С каштановыми волосами, которые вьются, как виски в стакане, когда много выпьешь. Или как тучи, когда на улице ветер и плохая погода. Но Прим всегда улыбается, даже в плохую погоду. Потому что она смешная, и ей всегда весело, и ничто не способно ее расстроить.

– Прим, она очень хорошая, – говорю. – Да, Звездочка?

Мы со Звездочкой идем по улице, а на улице весна. И настроение такое – весеннее. Звездочка улыбается, она наелась таблеток, которые теперь у нее внутри, а весна, наоборот, снаружи, и я тоже наелся таблеток, и я уже не понимаю, что лучше – что внутри или то, что снаружи, – и где начинается одно и кончается другое.

Мятный Пинкертон

Звездочка поднимается на крыльцо и подходит к двери, дверь большая, просто огромная. Это такой старый дом, то есть по-настоящему старый. Звездочка звонит в дверь. Жмет на кнопку звонка, давит на нее пальцем. Слышно, как в доме звенит звонок. Мы его слышим снаружи. И внутри его слышно тоже, и Коробок его точно слышит, потому что он там, внутри. Это его дом. Он тут живет. Я его сто лет не видел. Звездочка убирает палец с кнопки звонка. Больше не жмет на звонок. И звонок поэтому не звенит. Я стою рядом со Звездочкой. На крыльце.

– Надеюсь, он дома.

Звездочка говорит:

– Что?

Я пожимаю плечами.

– Ну, я надеюсь, он дома. А то получится, что мы проделали весь этот путь совершенно напрасно, а я причем шел босиком всю дорогу и стер ноги чуть ли не в кровь.

Звездочка смотрит растерянно.

– Что?

– Я говорю: я надеюсь, он дома.

Звездочка говорит:

– Кто?

– Коробок. Я надеюсь, он дома, иначе получится, что мы проделали весь этот путь совершенно напрасно.

– Какой Коробок?! Ты чего? – Звездочка говорит: – Мы пришли не к Коробку. Мы пришли к Прим. Это дом Прим. И мы сейчас пришли к ней, а не к какому-то там Коробку.

– Ага. – Я стою, тупо пялюсь на дверь. Когда дверь открывается, я все равно тупо пялюсь. – Я же не тупой, правда? – Я говорю это Прим. Которая открывает дверь, и дом как бы весь открывается, и видно, что там внутри, ну, как будто открывается рот, и видны гланды, миндалины и что там дальше, не знаю.

Прим говорит:

– А, Ствол. Стейси. Какой сюрприз. Ну, заходите. Не стойте там, заходите. Дайте на вас посмотреть.

Кажется, она рада нас видеть.

– Вот решили зайти к тебе в гости. – Звездочка говорит: – Да, Ствол?

– Ага. – Я пожимаю плечами и объясняю: – Вообще-то мы собирались зайти к Коробку, но когда подошли, оказалось, что это совсем не тот дом. Оказалось, что это твой дом. И мы решили зайти, раз уж мы все равно здесь.

– Ага, понятно. – Прим говорит: – Ну все равно заходите.

– Нет, Ствол, ты опять все перепутал. – Звездочка говорит: – Прим, мы сразу пошли к тебе. Не к Коробку, а к тебе. У моего парня сегодня что-то не то с языком. Он, наверное, устал.

– Это и неудивительно, Стейси, что твой парень устал языком. – Прим говорит: – С твоим-то пристрастием к поцелуям взасос и куннилингусу.

Я смотрю на Звездочку и говорю:

– Да, язык устает. И затекает. И руки тоже, когда долго связаны. – Вроде как я ей пеняю. Хотя я не пеняю. Я просто шучу.

Прим хлопает в ладоши.

– Господи, Стейси, только не говори мне, что вы практикуете древние техники садо-мазо. Пойдемте в гостиную. Ну, если сумеем ее найти. – Прим смеется. Она все время смеется. И дом у нее просто огромный, и там чего только нет. Столько вещей – просто склад, а не дом. Мы идем по ковру в коридоре, который красный. Не коридор, а ковер. Потом проходим в гостиную, пригнувшись в дверях, чтобы не задеть головой ядовитый плющ. Там стоит очень удобный кожаный диван, и еще – кресло, а в кресле...

Черт... черт... черт...

Ну, то есть не то чтобы черт, а зловещего вида волшебник. Наверное, совсем злой волшебник. Машет своей волшебной палочкой, длинной и тонкой, а сам в таком длинном черном плаще и с заостренной бородкой, которая то появляется, то опять исчезает в густых клубах дыма.

Прим говорит:

– Сколько мы уже не виделись, Стейси? Я уже и не помню. Помню только, что долго.

– Я тоже не помню, Прим. Ствол, ты не помнишь, когда мы здесь были в последний раз? Ну, у Прим. Ствол. Ты меня слышишь?

Я молчу, ничего не говорю. Я смотрю на волшебника.

Звездочка говорит:

– Ствол.

Я молчу.

Звездочка говорит:

– Ствол.

Мы сидим на удобном кожаном диване, мы – это мы со Звездочкой, а рядом с диваном – большое кресло из кожи ящерицы, и Прим сидит в этом кресле из кожи ящерицы, и еще рядом стоит такой невысокий журнальный столик, лакированный, с резными ножками, а в самом дальнем углу стоит черное кресло, и в нем сидит этот волшебник, который злой, и я молчу, вообще ничего не говорю. Я ему не доверяю, этому... с бородкой. Мало ли что ему придет в голову. А вдруг он взмахнет своей палочкой, и я исчезну. Вот так: раз – и меня больше нет. А мне не хочется, чтобы меня не было.

– Ствол. – Звездочка говорит: – Что ты уставился? Это невежливо.

Я молчу. Просто тихонько встаю. Все, я пошел. Поправляю джинсы. Иду на выход.

Звездочка хватает меня за штанину.

– Ствол, ты куда?

Прим смеется. Так смеется, что даже качается взад-вперед в своем кресле из кожи ящерицы. Это, наверное, была очень большая ящерица, раз из нее получилось такое большое кресло. Прим смеется надо мной. Закрывает рот рукой и смеется. У нее на всех пальцах – кольца с такими большими квадратными бриллиантами. Пальцы тоже большие, но не квадратные. Она смеется из-под руки.

– Ой, Стейси. Ты моя бедная девочка.

– Я ухожу, – говорю. – Не хочу сидеть с ним в одной комнате.

– Ствол. – Звездочка говорит: – Не груби. Так нельзя. Мы в гостях. Сядь, пожалуйста. Или мне тебя стукнуть? Он тебе ничего не сделал.

– Дело не в том, что он сделал, а чего не сделал. – Я объясняю: – Дело в том, что он может сделать и сделает. Он – злой волшебник, и я ухожу.

– Что? – Звездочка тоже встает и берет меня за руку. Держит меня, чтобы я не ушел. – Что? Злой волшебник? Ты сам понимаешь, что ты говоришь? – Звездочка говорит: – Это Гари, бойфренд нашей Прим.

– Нет, – говорю. – Он никакой не бойфренд. Видишь, у него волшебная палочка? И я ухожу, пока я еще есть. А то потом он меня заколдует, и все, я исчезну.

– Слушай, Ствол. – Звездочка улыбается и еще крепче сжимает мне руку. Я чувствую, как она сжимает мне руку, и мне сразу становится легче. – Это не волшебная палочка. – Звездочка говорит: – Это просто косяк, ну, с веселой травой. И он его курит.

Ой.

Нуда. Это косяк, и он его курит. Просто он очень длинный, косяк. Длинный и тонкий. И он никакой не волшебник. Ну, этот парень, который с бородкой. И он ничего мне не сделает. Он вообще ничего не делает. Просто сидит в уголке, тихо курит косяк и вообще ничего не делает. Это Гари, бойфренд нашей Прим. А я опять все перепутал.

Опять не так понял.

Как будто это со мной что-то не так.

Я сажусь обратно на диван.

– Звездочка. – Я пожимаю плечами. – Со мной что-то не так.

Вот так прямо и говорю.

Звездочка обнимает меня:

– Ну что ты, Ствол.

Прим смеется и говорит:

– Не волнуйся, Ствол. Все нормально. Мы к тебе уже привыкли. И к твоей паранойе. Стейси, он у тебя просто прелесть. Ты его береги.

– Это он меня оберегает. Он у меня не мужчина, а зверь.

– Гари. – Прим говорит: – Иди сюда, успокой наших гостей. Ствол родился в семье потомственных потребителей колес. Они их потребляют уже не одно поколение. Мальчик поэтому туго соображает. У него не мозги, а желе. Ну, такой уродился, уже ничего не поделаешь. Успокой его, Гари, чтобы он не волновался.

Гари встает. Тушит косяк в большой пепельнице, которая мраморная и стоит на полу на такой тонкой ножке. У нее крышечка сверху, как рот, и когда этот рот открывается, видны черные гланды, миндалины и что там еще, я не знаю. Гари встает. В своем длинном черном плаще. Гари мне улыбается. Кончик его заостренной бородки смотрит мне прямо на ноги, которые босые и грязные, потому что я шел босиком по улице. Он протягивает мне руку, ну, чтобы обменяться рукопожатием. Мы с ним обмениваемся рукопожатием. Он говорит:

– Привет. Как жизнь?

Прим встает рядом с Гари. Она совсем взрослая, Прим. Она уже тетенька. А Гари – нет. Гари – не дяденька. Он помоложе. Прим говорит:

– Вот и славно. Теперь давайте пить чай с печеньем. Гари, я все приготовлю, а ты пока угости людей травкой.

Когда Прим возвращается, Звездочка передает мне косяк, ну, который с веселой травкой. Звездочка уже пыхнула, до меня, и ей стало весело. Она улыбается. Сразу видно, что ей хорошо. Я люблю, когда ей хорошо. Мне так бывает от стразов. Сидишь весь расслабленный и улыбаешься, и тебе хорошо. Вот как Звездочке после травы. И печенье роскошное, просто волшебное печенье. С малиновым джемом и посыпано кокосовой стружкой. Оно в такой круглой коробочке, а на коробочке – название печенья. «Мятный Пинкертон». Почему «мятный», не очень понятно. Но все равно хорошо. Прим наливает себе в чай бренди. Размешивает его ложечкой. Когда я ей предлагаю косяк, она улыбается и качает головой. Типа не хочет. Она вообще не потребляет наркотики. Спиртное – да, пьет. А наркотики не потребляет. Я отдаю косяк Гари, который снова идет в свое кресло, которое в уголке. Он снял свой плащ и остался в рубашке. В нормальной рубашке, как самый нормальный парень.

Прим говорит:

– Ну, рассказывай, Ствол. Чем вы теперь занимаетесь?

– Мы занимаемся, да. Мы со Звездочкой делаем много чего интересного. Правда, Звездочка? Недавно вот были на вечеринке.

Прим говорит:

– И что это за вечеринка?

Э...

Я растерянно озираюсь по сторонам.

Это не вечеринка, то есть совсем не похоже на вечеринку. Мы просто сидим здесь в гостиной, у Прим. Мы со Звездочкой. И еще с этим парнем, который с бородкой. Который Гари. Это не вечеринка. Просто комната в доме. Кстати, странная комната. Здесь столько всяких вещей. Все такое коричневое и жуткое. Прямо мурашки бегут от жути. Не важно, где ты сидишь или стоишь, все время приходится пригибаться, чтобы не удариться головой о какую-нибудь штуковину, ну, скажем, о полочку или о растение в горшке, которое как будто само норовит за тебя ухватиться. Одно слово: жуть. Это не вечеринка, а Прим говорит про какую-то вечеринку, наверное, про ту, про которую я говорил, что мы на ней были со Звездочкой.

– Это у Коробка. Ну, была вечеринка. Мы ходили к нему, – говорю. – Коробок, он такой... чернокожий и очень большой, и он любит не девушек, а парней. О чем он всегда объявляет. Ну, чтобы все знали, что он делает это с парнями. Только теперь он уже ничего не делает... ну, этого самого... он, потому что, дал ужин... нет, не ужин. Обед. Обед воздержания. У него, потому что, нет времени на всякие глупости. Он торгует таблетками, ну, продает. Чтобы разбогатеть и купить себе театр. А я ему помогаю, езжу по всяким местам, отвожу людям таблетки, а Коробок мне за это платит, ну, дает денежку, потому что я у него работаю, на него, правда, Звездочка? Но чаще он просто дает мне таблетки. – Я вовсе не собирался рассказывать про таблетки. Оно само как-то вырвалось. Нечаянно.

– Понятно. – Прим говорит: – То есть ты зарабатываешь на жизнь транспортировкой фармакологических препаратов класса А. Только здесь, в Лондоне, или в окрестностях тоже?

– В Лондоне, – говорю. – И в окрестностях.

– И он, этот ваш Коробок, устроил вечеринку, чтобы объявить о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, хотя он теперь не занимается сексом? – уточняет Прим.

– Да нет. Он часто устраивает вечеринки. Он потому что считает, что периодически надо устраивать вечеринки, при всякой удобной возможности, ну, чтобы люди тебя не забыли. Чтобы они не забыли, какой ты вообще. Он очень умный, да, Звездочка?

– Да, он вообще классный. – Звездочка говорит: – Да, Прим, мы делаем много чего интересного. Ходим на вечеринки, ну и вообще.

Прим отпивает чай.

– Кстати, Стейси, а почему твой бойфренд ходит босиком?

Звездочка смотрит на меня.

Я объясняю:

– Все очень просто. Я был в ботинках, а потом мы их сняли, и оставили где-то на улице, когда возвращались от Коробка, ну, с его вечеринки, и мы их потеряли, ботинки, а потом, утром, нашли. Только когда мы нашли их на улице, это были уже не ботинки, а собачьи какашки.

Звездочка кивает.

Прим отпивает чай, держа чашку двумя руками, как будто она греет руки, ну, как будто ей холодно, хотя в доме совсем не холодно, потому что сейчас весна, и все же немножко прохладно.

– Ну, не беда. Сейчас мы тебе подберем ботинки. У нас тут столько обуви, правда, Гари? Я думаю, мы без труда подберем что-нибудь нужного размера. А то мне больно смотреть на твои ноги. Они, наверное, ужасно грязные.

Я поднимаю ноги повыше.

Гари – единственный, кто видит их снизу, потому что сидит напротив. Он кивает.

– Они, кажется, сбиты в кровь.

Прим поднимается с кресла. Ставит свой чай, ну, который с бренди, на столик. Который с резными ножками и полированный.

– Нет, так нельзя. Я сейчас все принесу. Будем тебя отмывать и лечить.

Она убегает, пригнувшись в дверях, чтобы не задеть головой удочки, корни папоротника и зеленые листья, похожие на зеленые перья.

Я смотрю на Звездочку и говорю:

– Она очень добрая, правда?

Прим возвращается с медным тазиком, таким старинным, в тазике – мыльная пена, а под пеной – вода. Слышно, как она плещется. Не под тазиком, а под пеной. Хотя немного воды все-таки пролилось на пол. Ну, из-под пены. Которая в тазике. Прим ставит тазик на пол и говорит, чтобы я опустил туда ноги. Ух ты, как классно. Ну, когда ты наелся таблеток и опустил ноги в горячую воду. Ногам немного щекотно. Как будто мыльные пузырьки проникают в меня, прямо в кровь, и поднимаются по ногам к животу и еще выше.

– Звездочка, – говорю. – Ты тоже давай опусти ноги в воду.

Прим говорит:

– А ей-то зачем?

Звездочка говорит:

– Потому что он меня любит. Я скушала кучу таблеток, и он хочет, чтобы мне было хорошо. – Она уже развязывает шнурки на своих ботинках. Мыльные пузырьки так приятно щекочутся. И они очень красивые. В них отражается свет, синий с оранжевым. И мне так хорошо, так приятно – а ведь я съел всего пару таблеток. Значит, Звездочке, съевшей целую кучу таблеток, должно быть совсем хорошо. Она снимает ботинки, потом – носки. У нее на коже, на ногах, остался рисунок. Такие вмятинки от носков. Она улыбается и опускает ноги в воду. Ну, как будто мы с ней в воде занимаемся всякими глупостями. Мы с ней любим друг друга. У нас любовь. Мы любим друг друга в воде. Мы в воде, и у нас любовь. Мы...

Прим говорит:

– Я всегда относилась с большим пониманием к маленьким человеческим слабостям и все же позволю себе заметить, что здесь есть люди, которые в отличие от некоторых не упиваются кайфом.

Звездочка говорит:

– Мы не пьем ничего с кофеином. Кофеин – это наркотик. А наркотики – это плохо.

– Тогда, может быть, пива. Или вина.

Звездочка говорит:

– Апельсиновый сок с газировкой.

– Ага, – говорю. – И мне тоже.

Прим говорит:

– Гари, милый, принеси апельсиновый сок с газировкой. И лед.

Гари говорит:

Сейчас, только скручу косячок.

– Тогда я сама принесу. – Прим говорит: – И заодно поищу ботинки. Они, наверное, где-то в коробке. В кладовке, на втором этаже. Или знаете что? А пойдемте все вместе поищем.

Звездочка говорит:

– И устроим пикник.

– Наверху. Среди старого хлама. – Прим говорит: – Классная мысль.

– Прим, будь любезна, окажи мне любезность и передай мне любезное масло.

Прим говорит:

– И что это значит?

– Это я разговариваю как положено разговаривать на пикнике.

– А по-моему, ты надо мной издеваешься.

– Нет, я все правильно делаю. Я разговариваю как положено разговаривать на пикнике.

Прим обнимает себя за плечи. У нее тонкие руки и роскошная грудь, и когда она обнимает себя за плечи, грудь поднимается под блузкой, и ожерелье у нее на шее переливается золотом в золотом солнечном свете.

Звездочка говорит:

– Он не издевается, Прим. Просто пытается разговаривать так, как ты. Потому что он хочет быть чем-то похожим на тебя. Да, Ствол?

– Да, – говорю. – Ты вся такая богемная женщина.

Прим корчит рожу, скосив глаза к носу.

– Ах, Ствол, какой ты, оказывается, проказник. Ты меня прямо смущаешь.

– Я совсем не хотел никого смущать, – объясняю я. – Я просто хотел, чтобы мне передали масло, потому что если я буду за ним тянуться, ну, сам, я измажу футболку джемом.

Прим вздыхает. Наверное, я все же ее обидел. Но она берет масло и передает его мне. Оно немного подтаяло, масло. Потому что на улице жарко, а мы сидим на лужайке у дома, потому что у нас тут пикник. Мы сидим на одеяле, расстеленном на траве, и я мажу хлеб маслом, а потом буду мазать хлеб джемом. Но сначала намажу маслом. Прим вообще ничего не ест. Только пьет. Она уже совсем пьяная. И поэтому обидчивая.