Текст книги "Shift (original ver.) (СИ)"
Автор книги: Даня Вечерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
– А ну и к черту! – Я сама подалась навстречу новой порции ласк, выбив своим напором сдавленный, рваный вздох из моего мучителя, ставшего на какое-то мгновение наконец-то моей жертвой. Эта чертова охота удалась!
Руки Купряшина чуть сжали мои плечи, прижимая меня ближе к себе, в то время, когда мои пальцы уже вытаскивали рубашку из брюк, открывая мне доступ к такому желанному телу, хозяин которого зашипел от ледяных прикосновений, но меня это мало волновало, эти страдания уж он сможет пережить.
– Несносная девчонка, есть в тебе хоть капля благоразумия? – Я отрицательно мотнула головой, и меня тут же ухватили за талию и в два шага переместили к профессорскому столу, приземлившись на который я, кажется, свалила что-то на пол.
Я продолжила попытки расстегнуть рубашку, но она, словно неприступный ров на пути к осажденной крепости, не поддавалась мне, Купряшину срочно нужно было перейти на нормальную человеческую одежду, которую хотя бы можно быстренько снять. Я не решилась дернуть за полы рубашки в стороны, чтобы пуговицы разлетелись по кабинету, хотя мне на мгновение и захотелось посмотреть, как это невозмутимое создание сможет с его обычным непробиваемым выражением лица покинуть университет в таком виде. Но все мои мысли вышибло разом, когда бросив мои губы, Гром впился в мою шею, забравшись в этот момент под мою кофту и обняв меня без мешающей нежным касаниям ткани, а руки его в отличие от моих были невероятно теплыми, такими, что захотелось, чтобы обнимал крепче, прижимал ближе. Сумасшествие, форменное сумасшествие. Я попыталась совладать с ремнем на брюках Купряшина, но у меня ничего не вышло, поэтому я со злости схватилась за пуговицу на собственных джинсах, черт бы их побрал. Неужели не могла хоть раз в жизни надеть какую-нибудь юбку? Я попыталась сдернуть с себя джинсы, начав ерзать на столе, чем отвлекла профессора от досконального изучения линии моей шеи.
– Ну нет! – Купряшин почти взвился от моих действий и дёрнул мои штаны обратно наверх, сорвав с моих губ вздох разочарования, я-то не собиралась оставаться в одежде, что, как оказалось, шло вразрез с планами куратора. – Имей же совесть, Миронова!
– Или что? – Я с каким-то азартом вскинула подбородок, уверенно взглянув в абсолютно черные глаза, в которые меня неумолимо затягивало.
В кабинет внезапно постучали, что заставило меня испуганно дернуться и попытаться инстинктивно отпрянуть в сторону от Купряшина, хоть я и помнила, что дверь заперта и никто бы не смог зайти внутрь и застать нас в такой недвусмысленной ситуации с моими ногами почти обвившими талию профессора. Еще стук, уже настойчивее, «Михаил Евгеньевич, вы на месте?». Гром вдруг коварно улыбнулся и, чуть закусив свою нижнюю губу, приблизился ко мне, прошептав на ухо:
– Или пожалеешь… – Резким движением куратор чуть сдернул с меня сопротивляющейся джинсы и запустил руку в них, пробравшись сразу под кружевную ткань нижнего белья, чем заставил меня шумно вдохнуть от неожиданной и такой стремительной ласки, плавясь под убийственным взглядом моего соблазнителя. Я попалась в собственную ловушку, а любая попытка отодвинуться лишь усугубляла движения длинных профессорских пальцев.
Стук в дверь повторился, а я уже с мольбой в глазах смотрела на истязающего меня Купряшина, получавшего от этого, казалось, еще большее удовольствие, чем я сама. Чудовище, какое же чудовище… «Михаил Евгеньевич, я по поводу темы курсовой». Я снова дернулась, незванный гость не собирался уходить, так же как не собирался останавливаться в своих сладких пытках сам Купряшин. Я боялась, что не сдержу в себе стоны, рвавшиеся с губ, что раскрою наше местонахождение, что нас застанут, что это будет просто ужасно для нас обоих, что Гром, как мой преподаватель пострадает намного сильнее, но в голове не задерживалось ни единой мысли, пока убыстряющиеся движения проворных нежных пальцев сводили меня с ума.
«Странно, его машина еще здесь». Еще одна попытка достучаться до профессора и проверочный рывок за ручку двери. Боже, храни Купряшина с его предусмотрительностью… Но хоть я и понимала, что дверь в кабинет закрыта, но страх быть подловленной в объятиях куратора был сильнее, и я всё же дернулась опять на профессорском столе. Но его законный владелец был против моего самоуправства и, перехватив меня другой рукой за талию, прижал ближе к себе и, нависнув надо мной буквально в нескольких миллиметрах от лица, не отрывая взгляда от меня, изменил положение своих пальцев, введя их внутрь, а большой переместив на чувствительную зону, страдавшую от нападок до этого в одиночестве. Я хотела умереть… Умереть и воскреснуть, чтобы вновь испытывать эти ласки, чтобы растворяться в этом взгляде, полном желания. Чертов Купряшин, как же я ненавидела его и любила одновременно в этот момент, пытаясь как-то увернуться от настойчивых пальцев, проникавших в меня и ускорявших темп, заставляя меня, сжав изо всех сил губы, сдерживать рвущиеся стоны, грозящие перерасти уже в крики какой-то сладкой агонии.
«Приходи позже, у нас тут очередь с этими курсовыми. Я следующий иду. Надо заранее договариваться с куратором, а не приходить, когда захочется». Голос Симонова, раздавшийся прямо за дверью, напугал меня еще сильнее, заставив от страха распахнуть рот, когда в этот момент Купряшин ускорил темп своих пыток, заставив меня не сдержаться и закричать, но успел перехватить мои крики, задушив их настойчивым поцелуем, не прекращая издеваться над моим напряженным от ласк телом.
Шум удаляющихся шагов за дверью дал понять, что мой одногруппник выпроводил нежелательного гостя, но я никак не могла расслабиться от мысли, что сам друг всё ещё оставался за дверью, когда в этот момент раздался его разборчивый шепот. «Эй голубки, не благодарите». Я дернулась в ужасе от этого обращения Симонова к нам, но Купряшин был настойчив и неумолим, и я, задыхаясь от движений его пальцев и от его жадных поцелуев, пыталась не рассыпаться от напряжения в пепел, сгорев дотла в одно мгновение. «Но продолжайте вести себя и дальше так тихо». Антон даже не попытался скрыть смешок в голосе, а Гром, словно порвались какие-то невидимые нити, сдерживавшие его руки, вознамерился убить меня тем напряжением, что сковало всё моё тело и грозило разорваться сумасшедшей силы взрывом, что поглотил бы нас, не оставив шанса на спасение. Я, атакуемая пальцами Купряшина, на миг замерла, вытянувшись от напряжения в тугую струну, после чего меня словно сломало силой удовольствия, которое меня растворило в этой какой-то совсем нереальной действительности, в этих жестоких, но таких нежных руках. Я, словно устав от борьбы и наслаждения, не могла найти в себе сил даже просто пошевелить руками, по телу еще пробегала крупная дрожь, ноги, совсем ватные, безвольно свисали вниз со стола. Гром же нежно целовал меня, сбиваясь от своего собственного тяжелого дыхания. Я не знала каких сил ему стоило сдерживаться самому и не повалить меня спиной на стол, но мысль об этом меня не только не пугала, но и, казалось, заводила еще сильнее, снова распаляя желание. Я поняла, что должна была любым способом заставить Купряшина сдаться.
– Тебе нужно срочно отсюда бежать… – Голос куратора звучал глухо, немного пугающе, но чертовски возбуждающе.
– Я не хочу, – я попыталась возразить, но губы профессора накрыли мои, не дав мне сказать больше ни слова.
– Это не обсуждается. – Купряшин одним резким движением дёрнул мои джинсы наверх, на их законное место, и дрожащими пальцами, но всё равно уверенно застегнул молнию и пуговицу на них, шлепнув меня по рукам, когда я попыталась воспротивиться этому действию. – Лучше беги отсюда. Как можно быстрей беги. – Я хотела было не дать Грому начать выгонять меня из кабинета, но тот, стянув меня со стола и поставив на неверные, еще подгибающиеся ноги, глухо рыкнул, так, что я поняла, что играюсь с огнем, не слушаясь его: – Живо!
Я, поправив сбившуюся кофту и боясь поднять взгляд на Купряшина, рванула к двери, возле которой подобрала свою брошенную сумку, поздно сообразив в какой провокационной позе предстала в этот момент перед куратором. Не разогнувшись, я обернулась и проследила за словно почерневшим еще сильнее взглядом, который без каких-либо действий со стороны Грома просто изнасиловал меня морально.
– Упс… – Не знаю, что на меня нашло, но что-то словно щелкнуло у меня в голове, и я медленно выпрямилась, оставаясь спиной к профессору, после чего быстро стянула с себя кофту, оставшись в одном бюстгальтере, который собралась расстегнуть прежде, чем меня могли остановить. Руки Купряшина легли на мои, пытавшиеся расстегнуть замок.
– Сумасшедшая… Надо было бежать, пока я давал такую возможность…
========== 46 ==========
– Зачем ты решила меня дразнить? – Я хотела ответить Купряшину какую-то совершеннейшую глупость, но все мысли вылетели из головы разом, как только с меня в одно мгновение слетел бюстгальтер, управляемый умелыми профессорскими руками, а сам он, всё так же стоя позади меня, впился губами в мою кожу на шее, словно оголодавший вампир.
– Я… не… – В голове был лишь шум взбудораженной и разгоряченной крови, ухавшей, закипавшей и мешавшей принимать какие-то последующие решения после последнего, в своем роде фатального.
– Содержательный ответ, одобряю. – Куратор левой рукой обхватил меня, аккуратно прижав мою грудь и вжав меня вплотную к себе, а правой рукой покончил с неприступностью моих джинс, которые сам и застегнул несколькими мгновениями раньше, пытаясь выпроводить меня из кабинета. На секунду мне стало страшно, обратного пути уже не было, когда обувь моя была сброшена, а вся моя одежда покоилась на полу, оставив меня лишь в одних кружевных трусиках, под которые тут же скользнула настойчивая рука Купряшина. От сильного напряжения, еще не отпустившего меня, мое дыхание сбилось, а ноги подкосились, пригрозив мне неминуемыми синяками, если бы только Гром не удержал меня в крепких объятиях. – Ну нет, Миронова, не надо тут, тебе придется собрать все свои силы в кулак и не прикидываться обессилевшей.
– В кулак? – Голос почти пропал, и мне пришлось прошептать еще более томно, чем я собиралась, в тот момент, когда завела свою руку за спину и опустила ее на ширинку профессорских брюк, готовых от натяжения ткани уже пойти по швам. Шумное и словно немного злое шипение раздалось над моим ухом, когда в отместку за моё самоуправство, Купряшин сжал мою грудь и чуть царапнул напряженный сосок.
– Не я тебя, Миронова, породил, но я-таки тебя прикончу. – Куратор отстранился от меня, не давая мне больше возможности действовать на своё усмотрение, а затем резко развернул к себе и впился в мои губы поцелуем, от которого голова, и без того тяжело соображающая, закружилась, а я не упала лишь придерживаемая сильными руками. – Пока ты не прикончила меня.
– Разве можно убить мертвого? – Я недовольно скривила губы, хотя сама в этот момент и думать ни о чем не могла кроме того, что сейчас этот взбудораженный и раскрученный до предельных нервных оборотов мужчина просто сорвется, и тогда я нарвусь на то, чего добивалась с таким упорством. Пока я витала невесомым облачком в своих жарких фантазиях, их главный герой огрел меня своей громадной пятерней по нежной коже, скрытой лишь тонкими кружевами, заставив меня вскрикнуть от неожиданности. – Эй! За что?
– Я знаю, что виноват, но не надо меня подкалывать на эту тему, да еще… в такой неподходящей обстановке. – Купряшин, снизив голос до сводящего с ума шепота, нежно провел по месту шлепка и пробрался пальцами под край ткани, единственной еще задержавшейся на мне. В помещении, казалось, было холодно, но я совершенно не чувствовала этого, разгоряченная в любимых руках, прижатая к такому желанному телу.
– Я… больше не буду… – В этот момент из меня можно было без труда вытащить даже признание в каком-нибудь зверском убийстве, не применяя пыток, я бы не заметила ничего происходящего вокруг.
– Вот и прекрасно. – Гром снова наклонился ко мне и, прильнув в поцелуе к моим губам, запустил вторую руку под кружево и, сжав мои ягодицы, подхватил меня под них и поднял так, что я обхватила его шею руками, а ноги скрестила у него за спиной. Чёрт, это всё происходило на самом деле. Со мной и действительно в кабинете куратора. Мама, твои надежды на благоразумие дочери не оправдались, что-то явно пошло не так.
– Только попытайся снова выпроводить меня из кабинета, тебе не поздоровится! – Мы переместились к профессорскому столу, и я, свалив что-то по пути и явно начав шуметь больше положенного, была уложена на столешницу и почти вжата в нее напористым Купряшиным, которому не понравилось, что я разрываю поцелуй, чтобы что-то сказать.
– Мир, умоляю, заткнись, – Гром это даже не сказал, а прорычал мне в приоткрытый рот, впившись в истерзанные губы с новой силой. Сильные руки сжимали меня, надавливая на талию и придвигая меня к нему плотнее, словно чтобы между нами не было ни миллиметра пространства. Несколько мучительно-сладких мгновений и Купряшин вдруг чуть отстранился от меня, расставив руки по бокам от меня, опираясь на стол, но без возможности отодвинуться дальше, потому как я продолжала крепко охватывать его ногами и совершенно не собиралась ослаблять хватку. Профессор обреченно застонал. – Мир, черт тебя подери, так нельзя, я не могу, это не подходящее место.
– Да будь ты проклят! – Я зло сощурилась, а потом, чуть оттолкнув Грома, решительно стянула с себя последнюю часть гардероба, неизвестно как столько времени продержавшуюся на мне в этом кабинете. Оставшись абсолютно нагой, я пристально посмотрела в непроницаемо-черные глаза, убийственный взгляд которых не сулил мне ничего хорошего, а затем, совершенно не представляя что творю, я провела кончиком языка по губам и томно прошептала: – Если ты сейчас ничего не предпримешь, я просто выйду в таком виде в переполненный студентами коридор, кто-нибудь меня да пригреет.
– Зараза. – Купряшин, запустив руку мне в волосы и крепко их перехватив, притянул меня к себе, почти не прикладывая к этому сил – меня не нужно было упрашивать, и, начал целовать меня с каким-то остервенением, заставляя меня плавиться от одних лишь поцелуев. Я потянулась к ремню на брюках, но куратор отодвинулся от меня и буквально в два движения вытащил этот строптивый ремень полностью, после чего погрозил им мне и отбросил в сторону, совершенно не обратив никакого внимания на брякнувшую об пол металлическую пряжку, этим грохотом наверняка сумевшую бы собрать возле кабинета преподавателя половину университета. Да ну и к черту!
Гром щелкнул пуговицей, вернувшись ко мне вплотную, а я, обрадовавшаяся и немного смущенная тем, что свет в кабинете нигде не приглушен, была так крепко прижата к профессорской груди и захвачена в новый поцелуй, что поняла, что зрелища сегодня никакого не будет. Но не долго мне пришлось печалиться, практически сразу я услышала приглушенный взвизг молнии и тут же почувствовала прикосновение пальцев, помогающих горячему нежному наступлению. Я перестала дышать, ощущая постепенное заполнение, от которого у меня, казалось, поднялось давление и так зашумело в ушах, что кроме стука собственного сердца, как-то почти объёмно пульсировавшего в моем сознании, я ничего не слышала. Гром же, видимо, потеряв какую-то выдержку и терпение, оставив слишком уж приторные нежности, резко вошел в меня так сильно, так глубоко, что, если бы не его поцелуй, перекрывавший доступ каким-либо звукам, что могли сорваться с моих губ, я наверняка бы закричала. Не от боли, а от полноты ощущений собственного счастья, душившего меня в этот момент нашей близости. Рывок за рывком, толчок за толчком, Купряшин заставлял меня неистово биться под ним, как в агонии, впитывая каждое касание, каждую вибрацию наших тел, вытягивавшее все физические силы напряжение, охватившее нас каким-то общим спазмом. Мне казалось, что еще немного и я просто отключусь от переизбытка удовольствия, но Гром был неумолим и, не щадя меня, продолжал вбиваться в мое раскинувшееся перед ним на его собственном столе обнаженное, измученное лаской тело. Рывок, еще один, и тут меня накрыла с головой волна сметающего всё на своем пути наслаждения. Я запрокинула голову назад и прикусила собственную ладошку лишь бы не закричать, сдержаться. Только невнятное мычание давало знать, что я осталась в сознании, не отключилась, не улетела, осталась здесь совершенно живая. Оно и Купряшин, что вышел из меня почти на всю длину и вонзившийся с новой силой, решив, что никакие поблажки и перерывы мне не полагаются за моё плохое поведение. Я почти взвыла от этого внезапного движения, схватившись за воротник рубашки Грома притянув его к себе и почти до крови укусив его в каком-то сумасшедшем поцелуе, больше похожем на мольбу, мольбу о пощаде, о продолжении… Я забывала на какие-то мгновения дышать, я могла лишь впитывать в себя все ощущения, что мне дарились, всю нежность, что смешавшись с диким желанием плескалась в глазах, что не отводили от меня взгляда, прожигая насквозь. Хотелось раствориться в этом мгновении, остановить его и навсегда остаться в нем, отбросив всё ненужное и неважное кроме нас двоих. Купряшин ускорил темп, сжимая меня в своих объятиях, и, выбивая из меня рваное, хриплое дыхание, сам достиг пика наслаждения, вовремя успев выйти из меня. Тяжело дыша, совершенно мокрые от нашего сумасшедшего забега мы вцепились друг в друга крепкими объятиями, поцелуями, которые приходилось прерывать, чтобы восстановить дыхание, мы никак не могли отпустить друг друга, словно не насытились, словно даже не начали друг друга изучать.
Чуть придя в себя, Купряшин, поправив свою одежду, что впервые не выглядела безупречно на нем, смятая в порыве нашей страсти, отошел от меня, нехотя выпуская из своих объятий, и поднял мою одежду, помогая мне всю её быстренько надеть, чтобы я не умудрилась простудиться в не сильно и отапливаемом помещении, что совершенно отошло на задний план в моей голове. Я уже почти полностью облачилась в костюм приличной студентки и сидела уже в одежде на столе, когда Гром опустился на колени, чтобы помочь мне с шнуровкой на обуви.
– Ну что, а теперь поедем знакомиться с матушкой? – Хитрый прищур и лукавая улыбка.
– Ну, Михаил Евгеньевич, если вы не боитесь гнева праведного и веника хлесткого. – Я улыбалась в ответ.
– А что же, расклад только такой? – Немного серьезной озабоченности во взгляде.
– Мой собственный профессор в ухажёрах окажется не столь шокирующим, как человек, на похоронах которого она держала свою дочь за руку. – Кривая дрогнувшая улыбка. Гром поднялся с колен и приблизился ко мне, нежно целуя меня и обнимая.
– Всё будет хорошо, Мир. Теперь у нас всё будет хорошо. Я позабочусь об этом.
– Я знаю. – Я верила каждому его слову, потому что чувствовала искренность его сердца в обход тех слов, что он произносил. Я знала, что у нас действительно всё будет хорошо. Я была счастлива.
