Текст книги "Идущие на смерть приветствуют тебя"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Актриса вблизи выглядела молодо, гораздо моложе, чем казалась на сцене, но ясно, – такой она будет оставаться еще недолго. Возле рта уже обозначилась горькая складка, косметика и свинцовые белила начали портить кожу… Как жила она прежде, как попала в театр? Босоногая девчонка, тщетно мечтавшая о кукле, служанка в обносках, еще подростком изнасилованная безжалостным негодяем. Могла ли она желать мужчину? Глядя на публику, плотоядно пускающую слюни при ее появлении на сцене, она оставалась равнодушной, и в этом была ее защита. А возможно, и месть.

Вероятно, городская свалка мусора, откуда нередко доносился негромкий плач новорожденных, уже не раз принимала порождения ее чрева, а может быть, разные мази и пессарии избавляли ее от неприятной обязанности вынашивать плоды насилия и блуда… И вот теперь ее утешают хорек и куклы всевозможных форм и размеров – игрушки, о которых она так мечтала в детстве и которые появились у нее слишком поздно.

– Помнишь Вибона? – резко обратился Аврелий к женщине, догадываясь, что ничего не добьется, если не скроет свою жалость к ней.

– Он бил меня, – ответила актриса. – Но теперь… – Она подняла голову и с гордостью добавила: – Он мертв!

– А Хелидон и Маврик? – продолжал сенатор.

– Ныне я диктую условия. – Нисса дерзко передернула плечами. – Кто хочет меня, должен платить и ползать у моих ног.

– Глупая! – рассердился Аврелий. – Это Сергий владеет тобой! Он повелевает и делает с тобой все, что хочет!

На какой-то миг в глазах Ниссы мелькнул ужас.

– Он не сделает мне ничего плохого, ему не позволят… – заговорила она.

– Ошибаешься! – возразил сенатор. – Его игра вот-вот раскроется, тогда он постарается вместо себя отправить на плаху тебя – ведь это ты отравила Хелидона. Мы уже знаем, что ты дала ему маковый отвар…

Нисса с изумлением посмотрела на него:

– Я не убивала его.

Аврелий вовсе не собирался проявлять сочувствия.

– Не важно, ты или не ты, главное, что обвинят именно тебя, – заключил он. – Твой дорогой друг Маврик все устроил так, чтобы именно ты расплачивалась за все. Ты – никто, всего лишь дешевая актриса. И даже если публика лежит у твоих ног, то по закону ты всего-навсего «низкая личность». Кому, по-твоему, поверят, когда Сергий заявит, что понятия не имел об этом знаменитом напитке, а ты действовала из ревности, зная, что в тот вечер Хелидон собирался к другой женщине?

Нисса молча грызла ногти.

– Твой соучастник предаст тебя, Нисса, и никакой защиты от него у тебя нет. И вполне возможно, он не ограничится этим, а отправит к тебе Чумазого – заткнуть твой хорошенький ротик раз и навсегда. Ты лучше меня знаешь, что он способен на все.

При этих словах Нисса задрожала.

– Неправда… Сергий никогда не сможет…

– А кто в силах помешать ему? – поинтересовался сенатор.

Нисса умолкла, нервно кусая губы.

– Может, ты все-таки предпочтешь скрыться, пока не поздно? – спокойно предложил Аврелий. – Клавдий Цезарь лично поручил мне это расследование. И те, кто мне помогают, вправе рассчитывать на снисхождение… А теперь я ухожу. Хочешь – идем со мной. У себя дома гарантирую тебе полную защиту. А тут… Тут ты в руках Маврика. Тебе не остается ничего другого, как только выбрать свою судьбу…

Нисса помедлила и воскликнула:

– Не могу!

– Ты сумела вырваться от Вибона. Почему не можешь уйти от Сергия?

В обведенных золотым порошком глазах Аврелий увидел смятение и ужас. На самом деле девушка опасалась довериться незнакомому человеку, боялась покинуть золотую нишу, которую с таким трудом создала себе… Но потом она представила себе Чумазого и решилась: лучше этот странный человек. Хоть он и внушает страх, зато куда привлекательнее омерзительного наемного убийцы с волосатыми руками, которые только и умели, что мучить и душить свои жертвы.

– Хорошо, я пойду с тобой. Только возьму Пушка, я не могу оставить его здесь. Это мой единственный друг, хранитель моих секретов… – произнесла она и, подхватив хорька, поспешила за сенатором.

Вскоре актриса появилась в доме Аврелия. Все домочадцы сенатора были поражены, увидев красавицу Ниссу. Глаза вытаращил даже Фабелл. Кастору, пришедшему в восторг, и Парису, тоже приятно удивленному, было поручено ее охранять. Присутствие актрисы в доме конечно же ненадолго останется секретом, а головорезы Маврика могли проникнуть куда угодно. Поэтому ни одного подозрительного человека нельзя допускать к гостье, во всяком случае, до нового распоряжения. Таков был приказ сенатора.

Ниссу поместили в небольшую комнату, окно в которой было защищено толстыми матовыми стеклами и крепкими ставнями. Аврелий велел наглухо запереть их изнутри и принести светильники.

Кастор, обычно не желавший выполнять подобные обязанности, на этот раз сам приготовил девушке удобную постель с хорошим матрацем из галльской шерсти и даже принес подушку, набитую лебединым пухом, которой тотчас завладел хорек – он уютно улегся на ней и уснул.

Сенатор, убедившись, что все в порядке, собрался было покинуть свою гостью.

– Уже уходишь, благородный Стаций? – жалобно, почти умоляюще спросила Нисса. – Неужели не хочешь побыть со мной?

Она говорила тихо и серьезно, поглаживая шкурку животного, словно зверек мог встать между нею и этим чужим, равнодушным к ее прелестям мужчиной, которым, как она догадывалась, ей никогда не придется повелевать.

Аврелий ощутил на шее прикосновение холодных дрожащих рук и обернулся. Он увидел ее такой, какой она была на самом деле: хрупкая, беззащитная, вовлеченная в жестокую игру молодая женщина… Нисса потянулась к нему, желая обнять.

«Мне следует уйти, – подумал Аврелий. Ее ласки притворны. Она слишком многое скрывает от меня, конечно, она обманщица и, может быть, даже убийца. И сейчас ей нужно только одно – покорить меня, чтобы я защитил ее от всех. Она не хочет меня, но лишь пытается по-своему отплатить мне, как платила когда-то тому гнусному арендодателю…»

Он хотел уйти. Потом взглянул на ее увядающую кожу и привлекательные черты, и неожиданно ему показалось, будто под косметикой он увидел совсем другое лицо – лицо женщины, которую никогда ни один мужчина не посчитает единственной, и почувствовал, что непременно должен стереть это выражение с ее лица раз и навсегда.

И тогда он лег рядом с Ниссой и закрыл глаза, соглашаясь на ее обман.

17.

За десять дней до июльских календ

Аврелий поднялся спустя несколько часов после рассвета, невероятно веселый и расслабившийся, и приветливо встретил Кастора, с усмешкой ожидавшего его у дверей.

– Опять новые духи! – съехидничал александриец. – Ах, наша маленькая гостья… Напрасно Тит Сервилий полагается на тебя!

– Ты что, Кастор, сват мне или блюститель моей нравственности, чтобы беспокоиться о том, как я провожу ночи? – возразил патриций, явно задетый. Еще не хватало, чтобы грек давал ему уроки морали!

Скромное покашливание прервало их разговор.

– Хозяин, Помпония ждет тебя, – сообщил Парис.

Скорбное выражение лица благонравного управляющего не оставляло сомнений относительно того, что думал он о своем хозяине, об этом человеке, который столь легкомысленно относился к своим почетным обязанностям, тратя время не на важные государственные дела, а на какую-то актрису мимического театра.

Как обычно, Аврелий сделал вид, будто ничего не заметил. Знатные господа, разумеется, умели скрывать свою личную жизнь от законных супруг и даже от самого императора, но вот от слуг… Десятки и десятки рабов в каждом римском доме становились свидетелями адюльтера, любовных интриг, кровосмешений, заговоров… Поскольку слуги – что вещи, никто не сомневался: они и не пикнут, равнодушные к тому, что происходит вокруг. И все же эти немые свидетели все видели и в глубине души нередко осуждали хозяев.

– Сейчас приду. Проводи ее в кабинет в западном крыле, – велел сенатор, порадовавшись, что у него достаточно большой дом, чтобы в нем две женщины могли не встретиться.

– Какой ты нарядный, Парис, зеленый идет тебе! – сделала комплимент матрона, похвалив тогу – точно такую же, как у Кастора, которую управляющий поправлял рукой, украшенной кольцом с лазуритом.

Аврелий посмотрел на подругу и едва не раскрыл от удивления рот.

– Помпония, ты великолепна! – искренне восхитился он.

Женщина, которая стояла перед ним, не имела ничего общего с той матроной, которую он хорошо знал. Без своего обычного, монументального парика и высоченных каблуков она оказалась намного ниже ростом. Лицо без косметики – цвета светлой слоновой кости, слегка прочерчено тончайшими морщинками. Даже пышная фигура ее, обычно в ярких, многоцветных одеяниях, выглядела в простой черной тунике стройнее. Единственным украшением строгой Помпонии оказались две длиннющие золотые серьги с жемчугом, спускавшиеся до самых плеч.

Пораженный таким новым, впечатляющим обликом подруги, сенатор не сразу уловил, о чем она говорила.

– …И сразу же после поступления в театр она избавилась от плода, – произнесла в этот момент матрона.

– Кто – Нисса? – очнулся Публий Аврелий. – Наверное, это был ребенок Вибона… – вырвалось у него.

И он тут же понял, какую допустил непростительную ошибку, раскрыв, что знает больше матроны-сплетницы.

– Зачем обращаешься ко мне, если тебе все известно? – рассердилась она.

– Ну что ты, дорогая моя! Твою шпионскую сеть не сравнить даже с осведомителями Валерии Мессалины. Но я подозреваю, что у тебя есть и другие новости…

– Конечно, – радостно откликнулась пышнотелая Помпония.

– Два к одному, что Сервилию очень понравился твой новый стиль! – постарался угадать Аврелий.

– Понравился? Он потрясен, вернее сказать, сражен приступом неутолимой страсти! – сияя, сообщила Помпония.

Патриций улыбнулся, радуясь не только успеху подруги, но и тому, что возвращение Сервилия в лоно семьи освобождало его от угрызений совести из-за того, что он воспользовался расположением Ниссы.

– Ох, Аврелий, просто не знаю, как тебя благодарить! – щебетала знатная дама. – И подумать только, а я ведь сомневалась в нем! Знал бы ты, как я счастлива! О боги, я даже не устояла и рассказала обо всем Парису. Он так умеет сочувствовать! И он тоже доверил мне один маленький секрет… Он обручен!

– Вот как… – произнес патриций не очень уверенно, гадая, кто же мог оказаться избранницей Париса.

– И она отвечает ему взаимностью. Видел, какое красивое кольцо она подарила ему?

Да, сенатор хорошо его рассмотрел: то самое, которого недоставало в его шкатулке с драгоценностями. О боги, Парис и эта воровка Ксения! Аврелий невольно подумал: а как же к этому отнесется Кастор?

Впрочем, у него имелось сейчас много других дел помимо любовных проблем вольноотпущенников. Он пожалел, что пришлось несколько поспешно отпустить подругу, лишив ее удовольствия рассказать во всех подробностях, как ей удалось вернуть Сервилия на супружеское ложе. Но разве он сможет выполнить задание императора, если все время будет заниматься улаживанием семейных отношений своих друзей? Ему необходимо найти способ заставить Маврика выйти из укрытия…

Он не успел даже обдумать это.

– Там тебя ждет Галлик, – с мрачным видом доложил Кастор. – Плохие новости из казармы. Пока ты весело порхаешь из одной постели в другую или пытаешься навести порядок в семьях друзей, ретиарии Цезаря продолжают умирать один за другим, словно мухи. Думаю, вскоре, когда во всем Риме не останется ни одного гладиатора, Цезарь потребует твою голову! – с возмущением воскликнул он. – И давай договоримся: Рим немногое потеряет, если сложит голову знаменитый сенатор Публий Аврелий Стаций, а вот что будет с нами? Нас выбросят на улицу или продадут как рабов, с биркой на шее…

– Кто на этот раз? – вздохнув, спросил патриций.

– Гелиодор, сицилийский гладиатор, умер час назад.

– И спорю, на его шее тоже оказалась царапина, да?

– На шее – верно. Только не просто царапина, – пробурчал секретарь, уходя от ответа.

– Как это понимать? Говори точнее.

Кастор вздохнул.

– Ну… когда Гелиодор упражнялся с шестом, что-то случилось с ним, с этим шестом, и голова гладиатора отлетела на другой конец площадки.

– Боги небесные! – побледнел Аврелий. – Идем туда! – решительно приказал он. – А где, кстати, Галлик?

– На служебной половине. Я попросил его подождать там и просил также – из-за Ниссы – не заходить сюда. И сразу позвал тебя, – ответил Кастор.

Аврелий велел подать одноместный паланкин вместо обычного двухместного, чтобы поскорее добраться туда, где произошло несчастье.

– Кто-то повредил это проклятое устройство! – констатировал Аврелий, стоя у шеста.

Действительно, втулка, на которой крепились мечи, не выдержала, и колесо рухнуло во время движения. Гелиодор как раз подпрыгнул, чтобы не попасть в нижнее колесо, и его голова оказалась под ударом.

– Устройства эти проверяются каждое утро перед тренировкой, – заметил Кастор. – Втулку ослабили, очевидно, за несколько минут до начала занятий, то есть на рассвете, – предположил он.

– Что слышно о Чумазом? – пожелал узнать патриций.

– Исчез! – развел руками грек. – Но не думаю, чтобы далеко ушел. На днях его выловят в Тибре. Если Маврик руководил всем этим делом, то теперь он спит спокойно: все, кто знал что-либо, мертвы или исчезли…

– Но еще может дать показания Нисса, – возразил Аврелий. – И Ауфидий, который тоже связан с этой аферой. Что он делал в тот день там, у дома Сергия? Кроме того, остаются еще Галлик, Квадрат и Ардуина. Не удивлюсь, если кто-то из них куплен Мавриком… – заметил он. – Мы снова допросим всех, но сначала я хочу поговорить с врачом.

В санарии Хрисипп ожидал его и, как всегда, начал действовать на нервы.

– Ты, сенатор, наверное, хочешь, чтобы в поисках иглы я осмотрел шею и Гелиодора? В таком случае подскажи, с какой части шеи начинать – с той, что осталась у тела, или с той, что на откатившейся голове? – с иронией поинтересовался он.

– Оставь свои шутки! – возразил патриций. – Если мое подозрение верно, то скоро у тебя будут большие неприятности.

– Думаешь, это яд, не так ли? Ну конечно! Половина Рима пьет маковый отвар, но, как только находят следы яда, кого винят в первую очередь? Врача! – проворчал Хрисипп.

– Я ни в чем не стану тебя обвинять, если ты согласишься помочь мне, – возмутился Аврелий. – До сих пор ты не очень-то утруждал себя.

– Что угодно прославленному сенатору? – язвительным тоном поинтересовался хирург. – Чем могу быть полезен я, скромный коновал, могущественному сенатору и другу Клавдия Цезаря?

– Я хочу знать, не пропал ли недавно из твоего шкафчика с лекарствами какой-нибудь опасный препарат.

– Ответ только один – ничего не пропадало, благороднейший Аврелий. Можешь, конечно, мне не верить, но я никогда не держу в казарме ничего такого, что действительно может быть опасным. Я врач гладиаторов. Зевс покарал меня однажды, оттого и взялся я за эту работу. Я прекрасно понимаю с какими людьми имею дело. Если бы я принес сюда яд, они разорвали бы меня на части и поубивали бы друг друга.

– Ты мог бы продать его за немалые деньги, – предположил патриций, хорошо знавший жадность врачей.

Хрисипп выпрямился во весь свой внушительный рост. Потом смерил собеседника снисходительным взглядом, словно какое-то особо надоедливое насекомое.

– Чтобы обойти мои земли в Фессалии, нужно несколько дней, а мои стада столь многочисленны, что я уже давно перестал считать их по головам. Спроси о Хрисиппе в Элладе, и узнаешь, что никогда никто из моей семьи не нуждался в деньгах. Мои предки владели половиной Греции, когда твои потели за плугом, обрабатывая свои крохотные поля, – с гордостью заявил он.

– Но если ты такой богатый, что ты здесь делаешь? – поинтересовался Аврелий, не слишком поверив его словам.

– Обычный для римлянина вопрос! – сердито отозвался Хрисипп. – В молодости я сопровождал ваши армии, глупый и наглый римлянин, пачкаясь в грязи и пыли, смешанной с кровью, которую оставляли за собой ваши легионы. Таким образом, я изучил все, что известно сегодня об этом замечательном механизме – человеческом теле – и о его недугах. Теперь я стар и не могу больше следовать за вами в ваших убийственных войнах. К счастью, мне и не нужно далеко ходить, потому что изуродованных тел у меня сколько угодно и здесь, в Риме, на арене… И я могу продолжать свои исследования: даже Александрийский музей не располагает таким количеством трупов для вскрытий!

Сенатор опустил голову, огорчившись, что обидел ученого, посвятившего всю жизнь науке, и изменил тон.

– Ты мудр и опытен, Хрисипп. Уверен, у тебя есть какие-то соображения относительно той отравленной иглы, но ты упрямо молчишь. Почему не хочешь помочь мне? Мне так нужна твоя помощь… – смиренно произнес он.

– Потому что, как наглый римлянин, к тому же привыкший командовать, ты не попросил меня об этом должным образом, – ответил Хрисипп, несколько смягчившись. – Да, у меня имелось предположение на этот счет, и даже несколько. Не так уж много ядов, которые действуют столь стремительно. Тебе известно, конечно, – я заметил и до сих пор с трудом верю в то, что ты не такой невежда, как твои сограждане… Тебе известно, что растений, из которых можно получить сильный яд, немало: аконит, чемерица, ароник, безвременник осенний и еще многие другие, только их труднее отыскать. Так вот, давай подумаем, аконит и чемерица обладают свойством мгновенно парализовывать и останавливать сердце, но это горные растения, их довольно трудно найти в центре Рима. Ароник, напротив, можно сорвать в любой сырой яме даже в городе, однако его плоды собирают осенью. То же самое можно сказать о луковице безвременника осеннего, но вряд ли убийца так долго готовился к убийству. Остается чемерица. Она цветет в конце зимы, в лесу, но в городе есть нетронутые заросли ее, посвященные богам. Конечно, яд из чемерицы не очень опасен, потому что, попав в организм, вызывает сильную рвоту, а значит, и быстро выводится.

– А если он введен прямо в кровь…

– В таком случае будет действовать намного быстрее и сильнее, особенно если смешан с другими сильными ядами, со змеиным, к примеру, или с трупным ядом животных.

Аврелий сглотнул и глубоко вздохнул, чтобы хирургу не показалось, будто у него слабый желудок.

– Чтобы приготовить такую смесь, нужны, наверное, какие-то особые условия, – предположил сенатор.

– Да, но самое главное – хорошее знание ботаники, – уточнил хирург.

– Спасибо, Хрисипп, ты оказал мне большую услугу, – с уважением произнес Аврелий. – И извини меня, если я как-то тебя обидел.

– Кто твой врач? – спросил Хрисипп, словно не слыша сказанного, но все же было видно, что слова сенатора ему приятны.

– Гиппарх из Цезарии.

– Знаю, мой ученик. Посоветую ему полечить тебе печень! – улыбнулся Хрисипп, окончательно подобрев.

Кастор с нетерпением ожидал хозяина у выхода из санария.

– Мы должны двигаться дальше. Что нам известно об этих людях? Что Хрисипп пожелал рассказать тебе? Нужно копать глубже…

– Ты прав, Кастор. Начнем с британки.

Когда они вошли в ее комнатушку, Ардуина снимала поножи. На самом виду с сундука для одежды свисал уже засохший венок из роз, словно труп распятого раба, которому отказано в захоронении.

– Эй, красавец, а что это у тебя с глазом? – весело спросила гладиаторша, обращаясь к секретарю.

– Ничего особенного, – предпочел уйти от ответа александриец. – Просто некоторое расхождение во мнениях…

– Покажи, – попросила британка. – А, ничего страшного, компресс с хорошим куском мяса – и все пройдет.

– Послушай, Ардуина… – прервал Аврелий неожиданную консультацию. – Ты знакома с Чумазым?

– Не думаю… – ответила женщина, помедлив. – Хотя минуту… Может, ты имеешь в виду того толстого, вечно грязного раба, который чистит оружие?

– Попробуй вспомнить, не видела ли ты его в подземелье амфитеатра перед сражением, – спросил патриций.

– Мне кажется, он стоял там в коридоре, – не очень уверенно сказала Ардуина.

Аврелий помолчал. Подземный коридор освещался зарешеченным окном, выходившим прямо на арену.

– Но, по правде говоря, я не совсем уверена, – продолжала британка. – Его прислали сюда примерно тогда же, когда и я появилась здесь, но у меня никогда не было с ним ничего общего.

– Кстати, мне сказали, что тебя взяли в плен во время битвы и что ты родственница вождя восставших британцев…

Грубое, пышущее здоровьем лицо Ардуины, всегда готовой посмеяться, потемнело. Она вскинула голову.

– Ну а если и так? Карактак – достойный человек, и ваш Цезарь так и не сумел победить его!

– Но почему же ты, родственница вождя, унижаешься, развлекая врагов своего народа?

Британка неожиданно расхохоталась:

– Ты в самом деле думаешь, сенатор, будто я скучаю по моему далекому Альбиону и утраченному положению? Деирдре, царевне иценов,[61]61
  Ицены – кельтский народ древней Британии, населявший одну из юго-восточных областей острова (теперь Норфолк и Саффолк). (Прим. пер.)


[Закрыть] пришлось стать гладиаторшей Ардуиной… Так мне же повезло, скажу я тебе! Не думаю, благородный Аврелий, чтобы ты когда-нибудь бывал в моей стране! Поэтому позволь, я тебе кое-что объясню. Королевский дворец Карактака – это лачуга, в сравнении с которой дом даже самого скромного римского управляющего фермой кажется дворцом какого-нибудь богача. Там у нас круглый год стоит плотный туман, восемь месяцев в году мы терпим собачий холод, и у нас нет, сенатор, гипокаустов.[62]62
  Гипокаусты – форма центрального отопления, когда горячий воздух из центральной топки пропускался через систему отверстий и труб под полом или внутри стен для обогрева жилых помещений и бань.


[Закрыть] У нас даже бань-то самих нет. Ни терм, ни водопровода, ни вилл, ни мощеных улиц, нет даже поселений, которые можно было бы назвать городом. Если человек голоден, он отправляется на охоту и зажаривает добычу на костре. А заболевает – так соберет какой-нибудь травы в лесу и молится в надежде, что все обойдется. А кроме того… Ну ты же понимаешь, что при моей-то распрекрасной внешности на своем острове я не нашла бы мужа даже среди великанов с усами, измазанными в жире. А драться я любила с самого детства, поэтому и решила стать воительницей. У иценов женщины часто становятся воительницами. Жизнью я рисковала и прежде, когда устраивала засады вашим легионерам. Ночью спала на морозе, завернувшись в овечью шкуру, и нередко просто голодала. А теперь еды у меня сколько угодно, сплю в тепле, сражаюсь под аплодисменты публики и хорошо зарабатываю, не говоря уже о том, что через несколько лет обрету свободу… Но я, конечно, не вернусь в Британию, можешь не сомневаться! Хочешь, скажу, чего я больше всего испугалась, когда попала в плен и поняла, что меня не убьют? Я испугалась только одного – что меня оставят на моем острове, с соотечественниками, раскрашенными в синий цвет!

– Но в таком случае Карактак… – в недоумении произнес Аврелий.

– Это славный человек и храбрый воин. В тот день, когда этот ваш хромоногий император наконец одолеет его, мы станем друзьями, вот увидишь! И, пожив несколько месяцев в Риме, Карактак не будет знать, что ему делать со своей британской короной. Впрочем, все никак не пойму, зачем это вы, римляне, так стараетесь завладеть нашими глиняными хижинами?

– И я этого не понимаю, – сказал Аврелий, еще раз благодаря богов, что родился свободным человеком и римлянином.

– Как жаль, хозяин, – огорчился Кастор, когда они вышли. – Я придумал себе такую красивую сказку о знатной девушке, которая стала рабыней и готова на все, лишь бы отвоевать утраченную свободу. А тут… Ну, по крайней мере, можем на этом и закончить.

– Ничего подобного! Вот теперь-то и начнется самое интересное. К Ауфидию! – заявил сенатор и с воинственным видом отправился на поиски ланисты.

Ланиста встретил Аврелия чрезвычайно холодно. Этот патриций, что расхаживает тут и сует всюду свой нос, – вдруг в конце концов до чего-нибудь и докопается; вдобавок он нервировал атлетов. Накануне те едва не устроили в столовой бунт. Никто не желал ничего есть из опасения, что еда отравлена, а ведь до боев оставалось всего несколько дней!

– Я уже говорил вам – оружие здесь хранится под строгим контролем, – сухо заявил ланиста. – Только перед самым боем гладиаторам выдают то, с чем они выйдут на арену. А по окончании все немедленно сдается обратно. Ни у кого нет доступа к мечам. Я отобрал даже кортик и кинжал, которые вы с Кастором подарили Ардуине. А в день смерти Хелидона контроль был особенно строгий. Атлеты пришли в крайнее возбуждение, потому что прошел слух, будто Клавдий Цезарь недоволен их выступлениями и на этот раз никого не собирается миловать…

– Как? Этого ты мне не говорил… – заметил патриций и тотчас принял решение. – Значит, так, Ауфидий, беру тебя под стражу. Совершенно ясно, что ты воспользовался своим положением для мошенничества со ставками.

– Меня… под стражу? – задрожал тренер. – Но это невозможно. У тебя нет никаких оснований!

– Прошло много времени с тех пор, как ты выходил на арену, – с презрением ответил Аврелий. – Уже давно не угрожал тебе меч, и ты отвык от этого. Отправлять других навстречу смерти легче, чем идти самому. Посмотрим, как ты выдержишь пытки…

– Но подожди, все совсем не так, как ты думаешь!

– Ну, если хочешь сообщить мне, что все устроил Маврик, так не трудись, мне прекрасно известно это. К сожалению, вот только улик недостаточно, чтобы подать на него в суд… И придется довольствоваться тобой.

– Сенатор, я все тебе расскажу! – застонал перепуганный Ауфидий. – Это всего лишь второй раз… И Хелидон должен был не умереть, а только проиграть бой, и император конечно же помиловал бы его!

– В самом деле? Кастор!

– Слушаю, хозяин!

– Пусть императорская гвардия уведет его. Ему придется ответить за обман, а возможно, и за убийство.

– Но я никогда не стал бы убивать Хелидона. Это же был мой лучший атлет, источник всех моих доходов… – в отчаянии закричал Ауфидий.

– А Турия кто убил?

– Я даже не был в тот день в казарме! Десятки людей могут подтвердить это!

Но протесты ланисты заглушили возгласы гладиаторов, которые не верили своим глазам: преторианцы уводят их ланисту – того, кто еще несколько минут назад распоряжался их жизнью и смертью! Сенатор смотрел на изумленные лица – на них без труда читалась плохо скрываемая радость.

– Теперь и он отведает хлыста! – злорадно воскликнул один мирмиллон.

– И каленого железа! – с усмешкой добавил другой.

Ауфидия не очень-то любили, решил Аврелий, с победным видом проходя по двору между двумя рядами приветствовавших его гладиаторов.

– Да здравствует сенатор Стаций! Да здравствует Цезарь! Смерть ланисте! – кричали атлеты, восхваляя своего неожиданного мстителя.

– Ничего не попишешь, ты стал героем, – в растерянности заметил Кастор. – Если Ауфидий не выдержит уговоров палача и выдаст Маврика, считай, дело сделано, расследование закончено.

– Какое там закончено! – возразил Аврелий. – Ланиста может обвинить его только в фальсифицировании боев, а Маврик станет все отрицать. Вдобавок, даже если благодаря свидетельству Ниссы станет ясно, что адвокат велел дать Хелидону макового отвара, чем рискует наш Сергий? Нисса заявит, что яда для убийства было недостаточно, и мы знаем, что это действительно так. Убрав Чумазого и свалив на покойного Турия всю вину за смерть атлета, Маврик вполне может выкрутиться, отделавшись только штрафом, хотя и немалым… Он все это прекрасно знает, поэтому его мало беспокоит, призовут его в суд или нет. А кроме того, рассуди сам: если бы он хотел обезопасить себя от обвинений Ауфидия, то велел бы убить его, а не Гелиодора… Разве что…

Секретарь внимательно посмотрел на него.

– Разве что дело со ставками – всего лишь прикрытие! – заключил сенатор.

– Как это понимать? – удивился александриец.

– Вот послушай, Кастор. Если бы ты собирался совершить убийство и хотел бы обезопасить себя от обвинений в нем, разве невероятная хитрость не подсказала бы тебе, что следует спрятать настоящее преступление за другим, куда менее значительным? В случае если твой замысел раскроется, ты всегда мог бы признаться в совершении других, менее тяжких преступлений и помешал бы таким образом раскрыть главное злодеяние, – возбужденно проговорил Аврелий.

– Не понимаю, – покачал головой Кастор. – Что ты имеешь в виду?

– Самое тяжкое из всех преступлений – не против человека, а против самого Рима… Но подожди, может, я просто брежу, представляя такой запутанный план. Посмотрим, что нам скажет Галлик.

– Он только что упражнялся с манекеном. Вот он!

– Привет, сенатор Стаций! – произнес Галлик. – Должен поблагодарить тебя за то, что освободил нас от Ауфидия, но, к сожалению, это мало что изменит в нашей жизни. Вскоре появится другой ланиста, может, даже более жестокий.

– Он, по крайней мере, не отправит вас на верную смерть, лишь бы заработать на ставках, – возразил Аврелий.

– И не говори про это. Мне следовало заподозрить неладное, какая-то странная атмосфера стояла в казарме в тот день, когда не стало Хелидона… – признался кельт. – Ничего определенного, но не проходило ощущение неловкости, какого-то беспокойства. Гладиаторы говорили, будто император недоволен ими и хочет, чтобы мы все погибли. Не знаю, кто пустил этот слух. Мне сказал об этом Гелиодор, утверждая, что уж он-то, конечно, дорого продаст свою жизнь, было бы только оружие.

Аврелий почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он стал спешно расспрашивать других атлетов, и все они более или менее подтвердили слова Галлика: каждый под большим секретом узнал об этом от Гелиодора!

– Думаешь, хозяин, намечался переворот? – спросил Кастор, словно читая его мысли.

– Да, – помрачнел сенатор. – Гелиодор искусно посеял недовольство. И смотри-ка, в тот день ключи от оружейного склада оказались у Чумазого, которому надлежало начистить мечи.

– Ну а дальше, – рассуждал Кастор, – Хелидон проигрывает встречу, и Клавдий Цезарь, который терпеть его не может, опускает большой палец вниз вопреки желанию черни…

– Несколько провокаторов, затесавшихся среди публики, поднимают народ в защиту Хелидона, – продолжал Аврелий. – Паника, суматоха, убитые, раненые, и вот уже озлобленная толпа готова наброситься на Клавдия!

– Но Цезаря защищает преторианская гвардия! – возразил вольноотпущенник.

– Вот именно! Гладиаторы, убежденные, что император желает их смерти, увидев преторианцев, жаждут вступить в схватку.

– И Чумазый – тут как тут – открывает им оружейный склад. Видимо, за всем этим таится что-то весьма серьезное…

– Возможно. Заговорщики против Калигулы тоже воспользовались недовольством публики на стадионе, когда император несправедливо присудил победу своей любимой команде. Тогда поводом для волнений стала ошибка властителя. Из-за разъяренных зрителей Калигуле пришлось уходить через подземелье, там-то его и поджидали заговорщики, – вспомнил сенатор.

– Если я правильно понял, ты считаешь, что на этот раз ловушка сработала бы, если б Цезарь не помиловал Хелидона… – прервал его александриец не очень уверенно. – И все же, хозяин, вряд ли найдется такой дурак, который будет надеяться, что из-за такого может вспыхнуть бунт!