Текст книги "Идущие на смерть приветствуют тебя"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

20.

За шесть дней до июльских ид

На другой день Публий Аврелий не в самом радостном настроении сидел на деревянной расписной скамье в коридоре дворца на Палатинском холме. В складках тоги он прятал две записки и тростниковый стебель с парой тонких щепочек: не так уж и много, чтобы раскрыть заговор. «А еще говорят, будто у меня удивительный талант сыщика…» – с горькой иронией подумал он.

Преторианец, стоявший навытяжку у двери, хоть и притворялся, будто смотрит прямо перед собой, ни на секунду не упускал Аврелия из виду. Сенатор терпеливо ожидал уже час, нервно теребя время от времени алую латиклавию, и, желая отвлечься, посматривал на безучастно проходивших мимо слуг и стражников. И вот в конце коридора появился Паллант, могущественный секретарь императора, который всего за несколько лет стремительной карьеры превратился из раба в министра финансов.

Вольноотпущенник задержался возле Аврелия, пристально глядя на него в ожидании льстивого приветствия, с которым теперь униженно обращались к нему патриции в надежде обрести его расположение.

Сенатор Стаций взглянул на него, наморщив лоб, словно силясь припомнить, кто же это такой. Паллант сердито поджал губы и удалился, так и не дождавшись проявления должного почтения. Еще одним врагом больше, подумал Аврелий, но тем более важно держаться с достоинством.

Вдруг приглушенный говор, стоявший в коридоре, перекрыло доносившееся откуда-то громкое и фальшивое пение. Двое писарей, остановившихся поблизости, в растерянности огляделись, ища источник неприятного звука.

Певец появился внезапно, легко проскользнув между ними. Это оказался пухленький мальчик с огромной цитрой, из которой, увы, он извлекал лишь ужасную какофонию – жуткие, режущие слух звуки.

Ребенок явно искал публику и, заметив ничем не занятого сенатора, поспешил взять еще одну фальшивую ноту, прежде чем поинтересоваться его просвещенным мнением.

– Что скажешь? – с волнением спросил он, ожидая приговора.

Аврелий прикусил язык. Какой смысл для него, патриция из знатного рода, ожидавшего обвинения перед лицом императора, огорчать бедного малыша, который так гордился своим голосом? Зачем сообщать ему печальнейшую правду?

– Поразительно, достойно Орфея! – солгал он, надеясь, что мальчик не продолжит свое пение.

– Когда вырасту, стану артистом! – обрадовался малыш. – Я поэт, музыкант, а не такой, как все эти чиновники! Представляешь, как скучно быть министром или даже императором! Это все ограниченные, жалкие люди, которые думают только о деньгах и ничего не понимают ни в искусстве, ни в музыке.

– Луций Домиций, иди сейчас же сюда! – позвала его подоспевшая служанка. – Сколько раз говорила тебе – не следует беспокоить дядиных гостей своим ужасным пением!

Аврелий хотел было защитить ребенка, но тут дверь открылась, и раб сделал ему знак, что пришло время предстать перед лицом Клавдия.

Император сидел за столом, заваленным свитками. Стоявшие перед ним брат и сестра – Маврик и Сергия – злобно посмотрели на сенатора.

– Аврелий… – заговорил в смущении Клавдий. – Тут у меня очень тяжелое обвинение в твой адрес. Маврик обвиняет тебя в убийстве Ниссы, совершенном в твоем паланкине. Говорит также, будто ты настроил толпу против него и чернь осадила его дом. Маврик протестует против твоей попытки обвинить его в мошенничестве со ставками, которую организовал ланиста Ауфидий. Ты, несомненно, сможешь доказать безосновательность всех этих утверждений. Что скажешь в свое оправдание? – спросил он усталым голосом, и в словах его как бы звучало другое: «А ведь я столь многого ожидал от тебя…»

Аврелий решил, что будет прям и искренен. Другого выхода нет. Он решительно принялся излагать одну за другой свои гипотезы и немногие бесспорные факты – духовое ружье, которым убили Хелидона, странный напиток, который выпил гладиатор, афера со ставками и постепенно, рассказав о Турии, Гелиодоре и Чумазом, подошел к заговору. Когда же он передал властителю два шершавых листочка папируса, которые принес в качестве единственной улики, ему определенно показалось, будто он слышит, как со звоном вдребезги разбивается его собственная жизнь и одновременно медленно с грохотом рушится империя.

– Как я уже сказал тебе, божественный Цезарь, этот человек – сумасшедший! – прогремел Маврик. – Им движет неоправданная злоба по отношению ко мне, он буквально преследует меня! И я требую, чтобы ты положил этому конец, Цезарь!

– Но этот Чумазый… – попытался было возразить потрясенный Аврелий.

– Это какой-то неизвестный, о котором я понятия не имею… Да и где он, даже если допустить, что он существует? – с насмешкой спросил Маврик.

– В Тибре, – ответил Аврелий. – Как Вибон и все остальные.

– Ты слышишь, божественный? Он украл у меня любовницу, убил ее в своем паланкине и теперь…

– Она была не твоей любовницей, а любовницей твоей сестры, – спокойно возразил сенатор, глядя на Маврика.

Сергия стояла выпрямившись и насмешливо улыбалась. Прекрасно зная, насколько старый Клавдий податлив женскому обаянию, она хорошо подготовилась для важного разговора. Служанки-косметички наложили на ее лицо несколько слоев белил, сделав увядшую от времени и распущенной жизни кожу идеально гладкой, словно у молоденькой девушки.

И все же вино и травы, повышавшие половое влечение, которыми, как говорили, она весьма злоупотребляла, не могли не отразиться на ней – тяжелые веки набухли, под глазами чернели круги. Аврелий с удивлением подумал, что точно так же могла бы выглядеть и Фламиния, если бы ужасная болезнь не обезобразила ее и не заставила скрывать лицо.

– Нисса доверяла тебе и по-своему любила. И ты, Сергия, отдала ее, безоружную, в руки Чумазого! – с ненавистью произнес Аврелий, надеясь в глубине души, что актриса скончалась, не узнав о еще одном, последнем предательстве в ее жизни.

– Неужели ты думаешь, будто этот листок может что-то значить? – орал между тем Сергий, словно все вокруг должны слышать его возмущенное обвинение. – Ты понимаешь, божественный Цезарь, что он подрывает авторитет героического полководца твоей империи только потому, что его имя обнаружилось в ошейнике животного, принадлежавшего какой-то жалкой актрисе? Представь только, если бы кто-то вздумал требовать ареста Юлия Цезаря за готовящееся восстание только потому, что его имя выгравировано на ошейнике сторожевой собаки!

Клавдий не поднимал глаз от листков папируса. Но Аврелий словно видел его опечаленный взгляд и, казалось, слышал, как старый учитель говорит: «В какую же историю ты втянул меня, Аврелий? Этот преступник убил, обманул, подготовил заговор против государства, а я – император, вынужден теперь арестовать тебя. Ты не должен был устраивать мне такое!»

– Прошу отдать под суд сенатора Публия Аврелия Стация за убийство и ложное свидетельство! Ты не можешь отказать мне в этом, божественный Цезарь. Что скажет народ, уже негодующий из-за того, что ты отправил своих преторианцев защищать дом этого сумасшедшего? – вскричал Сергий и положил перед властителем свое обвинительное заявление.

Император несколько мгновений, которые всем показались необыкновенно долгими, молчал, разрываемый на части любовью к своему ученику и безжалостным государственным долгом, который обязывал его удовлетворить просьбу несостоявшегося убийцы.

Клавдий не находил в себе сил принять решение. Ему очень хотелось вызвать преторианцев, отправить Маврика и эту его сестру-блудницу Сергию в тюрьму и снять обвинение с Аврелия. Однако его власть, огромная и в то же время хрупкая, держалась на мнении огромной толпы, собравшейся у подножия Палатинского холма, заполнившей улицы и переулки города, готовой вынести приговор, вершить суд, поднять восстание…

Морщинистая рука со вздувшимися венами незаметно приподнялась, поднеся безымянный палец со сверкающей императорской печаткой к красным чернилам, готовясь закрепить обвинительный документ… Палец завис в воздухе.

«Как же я могу? – задумался Клавдий. – К чему быть богом на земле, если я должен жертвовать старым другом ради того, чтобы удовлетворить врага, плетущего заговор за моей спиной? Поистине всемогущий Цезарь – больше раб, чем самый последний из его писарей!»

Тут, прервав размышления императора, из коридора донесся громкий шум потасовки. Цезарь в изумлении поднял голову: кто посмел затеять драку у его двери?

– Боги Олимпа, как мог проникнуть сюда этот злодей? Арестуйте его, это безусловно наемный убийца, которому заплатили, чтобы он убил священную персону императора! – орал во все горло дежурный преторианец, призывая сослуживцев помочь ему.

– Как бы не так! Видят боги – Плутон, Нептун и все сыновья Реи! Сенатор Публий Аврелий Стаций ожидает пакет, и я должен вручить ему эти документы во что бы то ни стало! Сенатор должен увидеть их: здесь доказательства заговора!

– Уведите прочь этого сумасшедшего, быстро! – приказал старший, и преторианцы схватили несчастного и повели прочь.

Но Аврелий тем временем, нарушив всякий этикет, уже повернулся спиной к властителю мира и бросился в коридор.

– Хозяин, наконец-то ты услышал меня, – вздохнул Кастор, быстро высвобождаясь из рук крепких солдат. – Ну, понятно, Клавдий – он глухой, но ты…

– Что нужно этому человеку? – спросил Цезарь и, хромая, подошел к двери.

– Хочу передать тебе доказательства заговора, подготовленного против тебя Сергием Мавриком и Папием Фазием, как приказано мне моим хозяином Публием Аврелием Стацием! – радостно ответил Кастор, протягивая Клавдию толстый пакет с письмами.

Старик открыл пакет, стоя в дверях, опираясь на косяк больной ногой.

– Смотри-ка, смотри-ка… Договор Маврика и Фазия, пять лет назад. Сергий советует полководцу быть осторожным…

Аврелий, не веря своим ушам, возликовал и радостно рассмеялся. Клавдий между тем продолжал изучать письма:

– Документы о предательстве Фазия: грязное дело с партиями? При участии Сергия! Теперь припоминаю: патруль попал в засаду, и погибли все до единого. И смотри-ка, тут есть даже письмо Сергия к Кассию Херее, которое относится еще ко времени царствования Калигулы. Здесь говорится, что необходимо уничтожить всех членов императорской семьи, в том числе и меня. Этого достаточно, чтобы убедить не только весь Рим, но и всю империю! Мои преданные британцы, арестуйте этого человека! – приказал он, ликуя, и два рыжих великана, неожиданно отбросив свои длинные копья, схватили адвоката.

Аврелий увидел, как одно из копий летит в его сторону, но не успел отклониться; удар, к счастью, оказался несильный, осталась лишь небольшая царапина.

А минуту спустя он кинулся вслед за Сергией, которая, воспользовавшись суматохой, бросилась в коридор и помчалась по анфиладе комнат к главной лестнице, к выходу.

Аврелий увидел ее, когда она была уже вдалеке, и понял, что не догонит. Сергия тоже это поняла и с радостным возгласом устремилась вниз по лестнице.

Но вдруг возглас этот сменился жутким криком. Аврелий подбежал к перилам и увидел, как она, скатившись вниз головой по лестнице, распростерлась внизу с переломанной шеей.

Сенатор посмотрел на безжизненное тело и поблагодарил судьбу, что падение спасло женщину от позора на плахе.

– Всегда приятно помочь знатоку музыки! – приветствовал его Луций Домиций, хвастливо покачивая своей ступней, слишком большой для его возраста. Частенько убегая от кормилиц, он научился необыкновенно ловко ставить подножку.

Подмигнув, мальчик попрощался с патрицием и, припевая, вприпрыжку пустился вниз по лестнице.

– Великолепно, Аврелий, великолепно! – обнял его Клавдий с благодарностью. – Я было подумал: все, ты проиграл, хотя в глубине души подозревал, что не сдашься! – порадовался он. – И удивителен этот твой друг. Не думаю, чтобы мы были знакомы…

– Кастор из Александрии. К твоим услугам, божественный Цезарь! – представился секретарь Аврелия, отвешивая самый низкий и почтительный поклон, на какой только был способен.

– Пойдем выпьем с нами, Кастор, надо отметить это событие. А на следующих боях гладиаторов я хочу видеть тебя рядом с собой в почетной ложе, – сказал император, и Аврелий испугался, подумав о том, что может предложить ветреной Мессалине неосторожный александриец.

Все трое подняли кубки, собираясь произнести тост, и не преминули, как это принято, пролить несколько капель на землю в благодарность милостивым богам.

– Марсу и Венере, покровителям Рима! – произнес Клавдий, слегка покачиваясь и поднимая далеко не первый кубок в этот полный событиями день.

– Гермесу, богу… – Тут Кастор, неожиданно проявив такт, сразу же подправил свой обычный тост: вместо слова «воров» произнес «торговцев», радуясь, что нашел подходящую замену.

– Я пью за Клавдия, нашего императора! – поднял кубок Аврелий.

И как раз в тот момент, когда они снова собрались отпить вина, резкий фальшивый звук нарушил молчание и ранил их уши.

– Бога ради, заставьте замолчать Луция! – сердито приказал император и пояснил: – С тех пор как я позволил моей племяннице Агриппине,[65]65
  Агриппина Младшая была дочерью Юлия Цезаря Германика и матерью Луция Домиция, который получил впоследствии имя Нерон.


[Закрыть] которая все еще в изгнании, прислать сюда ее сына, моим ушам покоя нет!

Сенатор знал Агриппину, злейшую соперницу императрицы. Жадная, наглая, жаждущая власти, недостойная дочь великого Германика, она приехала, намереваясь пойти на кровосмешение с братом Калигулой, лишь бы не утратить влияния, какое имела на него, в то время как ее муж Домиций Агенобарб не протестовал, с безразличием наблюдая за их любовной связью, и в свою очередь питал к своей сестре Делиде отнюдь не братские чувства.

Бедный ребенок этот Луций, какой пример подавали ему родители… К счастью, похоже, его увлекало искусство, хотя талантов у мальчика не было и в помине.

– Пусть поет, Клавдий, он того заслуживает, ведь он оказал нам немалую услугу! – засмеялся Аврелий, рассказав о столь своевременной подножке.

– Он сумасброд, как и все Юлии-Клавдии, – благодушно пошутил властитель, уже навеселе. – Представляете, ведь самый нормальный из них – это я!

И, по-братски обнявшись, все трое – вольноотпущенник, патриций и император – осушили свои кубки.

Спустя два часа после застолья и нескольких партий в кости, когда, к великому ужасу Аврелия, Кастор не удержался, чтобы не использовать свои разносторонние таланты в игре с самим императором, грек удалился с драгоценным приглашением на бои гладиаторов, оставив друзей вдвоем.

– Друг мой, что я могу сказать? Я попросил тебя найти убийцу гладиатора, а ты раскрыл целый заговор… Я всегда знал, что ты молодец, но не думал, что до такой степени! – рассмеялся старик.

– Мне повезло, – скромно ответил Аврелий, осушая последний кубок.

– Теперь, когда я вновь нашел тебя, так просто не отпущу. И не думай, что позволю вернуться к твоим книгам, статуям и обворожительным матронам… – И тут Клавдий хитро подмигнул ему. Ни для кого не оставалось секретом, что правитель Рима питал страсть к женскому полу. – Не бросай своего учителя этрусского языка одного….

– Нет, Тиберий Клавдий Цезарь, – возразил сенатор, внезапно сделавшись серьезным. – Таким приказом ты очень огорчил бы меня.

– Рядом со мной так мало людей, на которых можно положиться…

– Твоя жена, твои министры…

– Ах, Нарцисс и Паллант, конечно, очень толковые люди, но думают сначала о своих интересах, а уж потом о моих. А Мессалина молода, слишком молода для меня, – вздохнул он, растягивая слова и осушая трудно сказать, какой по счету кубок. Император выпил слишком много и сильно опьянел. – Ты думаешь, я не знаю, что у нее есть любовники? Нет, я не дурак, пусть когда-то, пока я не надел эту тогу, меня и называли Клавдием-придурком. Но она на сорок лет младше меня, и я вынужден притворяться, будто ничего не вижу. Между тем измена императору – это преступление против государства. И признай я измену, тут же придется осудить Валерию. А я все еще люблю ее, несмотря ни на что. И потом, она же мать моих маленьких детей – Октавии и Британика… Они очаровательны и так похожи на Валерию! Кто бы подумал, что это дети такого урода, как я!

Аврелий молча кивнул. Конечно, Клавдий знал о ветреном поведении Валерии Мессалины… Но долго ли он сможет притворяться, что слеп и глух?

– Так на чем мы остановились?! Ах да, должность при дворе, – настаивал властитель.

– Нет, Клавдий, это мое окончательное слово, – выпрямился сенатор.

– Ладно, будь по-твоему, но хотя бы окажи мне честь, побудь завтра рядом со мной на боях гладиаторов!

– Только без всяких оваций. У меня слабые уши, – попросил сенатор, слушая ложные заверения властителя.

Бурные прославления на арене… Ну, на многих матрон это произвело бы немалое впечатление, утешился он и решил поддержать игру.

21.

За пять дней до июльских ид

На другой день Кастор явился к Аврелию довольный как никогда.

– Как ты это сумел, детище неизвестного бога и козы, как, объясни мне, во имя бессмертного Гермеса! – Патриций поднялся и похлопал его по плечу. – Ты великий человек, друг мой, великий и неповторимый!

– Мне не пришлось ничего делать, хозяин, – с деланой скромностью ответил александриец. – Просто достаточно было попросить о помощи.

– Кого? – удивился Аврелий, ничего не понимая.

– Того, кто знал о заговоре и вдобавок согласился сообщить о нем, кто долго жил на Востоке и был напрямую связан с полководцем Фазием, кто даже лично участвовал в заговоре. Человека могущественного, но которому уже нечего больше терять и который не хотел, чтобы тебя смешали с грязью. Вот держи, это тебе, – добавил грек, передавая ему записку без подписи и печати, содержавшую только одно-единственное слово, написанное красивым женским почерком: «Vale!»

– Фламиния! – изумился Аврелий. – Она… она же терпеть меня не могла! Нам пришлось пожениться из-за деловых интересов, и наша недолгая супружеская жизнь обернулась мучением для нас обоих.

– Наверное, она слишком поздно поняла, что ошиблась, – заметил александриец не без иронии.

– А ты, Кастор, как узнал о Фламинии? – удивился Аврелий. – Когда мы познакомились с тобой в Александрии, я уже давно был в разводе с ней, и она жила в Сирии.

– Осторожный раб должен очень внимательно выбирать себе хозяина. В Александрии, прежде чем я позволил тебе купить меня, я собрал некоторые сведения…

– Но ведь я вытащил тебя полуживым с плахи! – вскипел сенатор, который приобрел Кастора после того, как спас его от гнева служителей бога Амона, решивших казнить грека за то, что он надул их каким-то немыслимым способом.

– Конечно, хозяин. В тот опасный момент я не мог глубоко вникнуть в ситуацию, но потом все спокойно разведал.

– И я, значит, выдержал экзамен, – с иронией констатировал патриций. – А моя жизнь с самого начала никогда не составляла для тебя никакой тайны, – пошутил он.

– Я умею разбираться в людях, хозяин, и сразу понял, с кем имею дело, – с гордостью успокоил его грек.

Неоценимый Кастор, с любовью подумал Аврелий, и сразу же вспомнил Ксению: что же он натворил, пообещав ее в жены Парису и предав, таким образом, своего верного секретаря!

И тут он услышал, как шумно ввалившийся в атрий Сервилий радостно приветствует всех, кто попадается ему на пути. Домашние, рабы, служанки, кухонные мальчишки, вольноотпущенники, даже заспанный привратник Фабелл – все услышали поздравления и горячие благодарности от доброго благородного Тита.

– Молодцы! Молодцы! – продолжал повторять он. – Радуете меня! Весь Рим говорит о вас!

– О благородный… – слегка поклонился Кастор и поспешил ретироваться.

– Моя слава взлетела до небес, Аврелий! Я – друг спасителя империи. Сегодня утром в моем атрии было не протолкнуться от клиентов, а Помпония готовит грандиозный прием в твою честь – вечером, на другой день после боев гладиаторов, – радостно сообщил сияющий Тит, но тут же и помрачнел: – Ниссы не будет, бедняжки… – еле слышно прошептал он.

Аврелий окончательно решил ничего не говорить ему о своих отношениях с актрисой. Какой смысл рассказывать теперь Сервилию, как все обстояло на самом деле? Он не хотел, чтобы друг почувствовал себя уязвленным, узнав, что любовница изменила ему, да еще с ним, с Аврелием, лучшим его другом, а так она навсегда останется в его тайных мечтах…

Но Тит, опустив глаза, явно чувствовал себя неловко и бормотал что-то невнятное.

– Знаешь, Публий, я ужасно люблю Помпонию. В эти последние дни она к тому же стала какая-то необычная, неузнаваемая. Наверное, будешь смеяться надо мной, но знаешь – она до сих пор восхищает меня, после стольких лет брака.

– Нет, что ты! Она удивительная женщина! – обрадовался Аврелий.

О боги, все в порядке: старина Сервилий вновь открыл для себя свою пышнотелую матрону.

– Поздравляю, вы превосходная пара! Не волнуйся, я никогда ничего не скажу твоей жене об этой интрижке с Ниссой.

– Да какая там интрижка… – Тит смутился еще больше. – Знаешь, ведь на самом деле между нами никогда ничего и не было.

– Как? А тот кусочек ткани, которым она прикрывала бедра? Ты же принес мне его, тот самый, я хорошо помню! – удивился патриций.

– Прости меня, Аврелий, я солгал тебе. Ты был так уверен, что мне не завоевать ее… И когда твой секретарь предложил купить у него этот кусочек ткани… Я не удержался от желания обмануть тебя.

– Кастор! Этот проклятый мошенник выудил из меня десять золотых монет! – рассердился Аврелий. Он хотел было послать за Кастором, но передумал. В сущности, десять золотых за то, что тот спас от гибели его самого, не говоря уже о всей Римской империи, не такая уж большая плата.

– И две монеты получил от меня, – признался огорченный Сервилий. – Но не сердись на него, это я вел себя как дурак, бегая за девчонкой, когда у меня под боком такая потрясающая женщина – Помпония! К счастью, она даже не заметила моего увлечения… Теперь с этим покончено, но, знаешь, мне все-таки очень жаль Ниссу, – повторил он, лаская хорька, который, с тех пор как не стало его хозяйки, обрел надежное место на коленях Аврелия.

– Мне тоже… Смерть пришла к ней слишком скоро, – сказал сенатор, печально провожая друга.

Вскоре, желая отдохнуть и направившись в свою спальню, он с удивлением встретил в коридоре гладиатора Галлика. Тот, казалось, совсем утратил присущую ему сдержанную холодность и с жаром набросился на знатного патриция.

– Вечно суешь нос не в свои дела, путаник бестолковый! – гневно закричал ретиарий. – Еще один день – и я бы выкрутился! Ну, спас бы империю днем позже, зато я отправился бы домой живым и невредимым!

– Что делает этот человек в моем доме? – возмутился сенатор. – Мое жилище превратилось в какой-то форум! И без моего ведома здесь собирается теперь весь Рим! Придется заменить Фабелла и купить приличного привратника!

– Ты шутишь, хозяин? – расстроился секретарь. – Кто же купит такого старого и сонливого привратника? Оставь его в покое. Лучше иди отдохни. Теперь ты все уладил и можешь радоваться результатам своих трудов.

– Нет, я не закончил. Мне нужно сделать еще одну важную вещь, – сказал Аврелий.

– Что еще, ради всех богов Олимпа! – застонал Кастор, испугавшись нового поручения.

– Арестовать убийцу Хелидона, – ответил патриций.

Услышав это, секретарь онемел от изумления.

Амфитеатр Статилия Тавра был переполнен. Простояв в очереди всю предыдущую ночь, самые удачливые сумели занять места на деревянных ступенях, а кто не смог, оседлал стены огромной арены, с трудом удерживая равновесие и рискуя каждую минуту упасть. Шесть человек уже свалились со стены и разбились, а огромная толпа все напирала. Даже на сенаторской трибуне мраморные скамьи оказались переполненными, потому что никто не хотел пропустить великое событие.

В подземельях цирка нервничали возбужденные атлеты. Их ожидал первый после смерти Хелидона бой, и каждый гладиатор получал возможность завоевать сердце публики и занять место павшего победителя.

Мирмиллоны крутили мечами и испытывали прочность своих галльских щитов, ударяя ими о каменные стены. Фракийцы поправляли ножные латы и проверяли остроту коротких кривых кинжалов, которыми вспарывали живот противнику. Самниты осматривали шлемы и пальцем ощупывали лезвия длинных кортиков.

В общей массе выделялся сармат Геракл. Уверенный в будущей победе, он грозно бил себя в грудь и испускал жуткие воинственные крики, чтобы подавить дух соперников.

Ардуина смеялась, раздавая увесистые тумаки товарищам, не пропуская и тех, кого вскоре убьет.

Квадрат, съежившись, смирившись со своей судьбой, сидел в углу и слушал рычание зверей.

В стороне от всех Галлик широкими шагами ходил взад-вперед по мощенному плиткой полу. Если бои состоялись бы днем позже – только одним днем позже! – его контракт истек бы! Боги Греции и Рима бросили его на произвол судьбы! Для них, могущественных обитателей Олимпа, он всего лишь жалкий варвар…

Впервые за многие годы Галлик вспомнил о хижине, в которой вырос, об отце с рыжими усами, в длинных штанах, которого всегда стыдился перед людьми и богами за то, что тот отказался стать римлянином.

Роскошные туники вместо простой шерстяной одежды, каменные дома вместо глиняных хижин, коротко постриженные волосы, ежедневные омовения, ласкающая ухо латынь… И в какой-то момент он вдруг понял, что помнит всего лишь несколько слов родного языка…

Да, он сумел это сделать – смог стать римлянином с головы до ног и теперь собирался получить законное вознаграждение: привилегию умереть ради развлечения цивилизованнейших соотечественников… Не хватило одного только дня, всего лишь одного, повторял он про себя и старался припомнить имя бога, которого следовало призвать на помощь, не греческого, не латинского – бога друидов. Но так и не вспомнил.

Тогда он повернул на пальце голубое кольцо, единственный свой талисман, поднял меч и направился на арену – навстречу судьбе, перед которой все, свободные и рабы, кельты и римляне, смиренно склоняют голову.

Над амфитеатром поднялся мощный гул – единый, восторженный крик. На трибуне появился император.

Клавдий приветствовал толпу, восхвалявшую его криками и широкими, ликующими жестами. Слева от него Кастор, необыкновенно нарядный, в новом греческом хитоне, не без удовольствия поглаживал свою холеную бородку, не забывая с восхищением посматривать на красавицу Валерию Мессалину, которая, как известно, при виде интересного мужчины легко забывала социальные различия.

Вдруг грек нахмурился: вот здесь, под балдахином в почетной ложе, справа от императорской супружеской четы, должен сидеть в своем роскошном облачении его господин и хозяин, готовый ответить на приветствие толпы.

Но его место пустовало!

Аврелий без помех прошел в подземный коридор. Стража не посмела преградить дорогу великому человеку, спасителю империи, которого собирался чествовать народ Рима.

– Когда твой черед? – спросил сенатор, опуская руку на плечо Квадрата.

– В конце. Ждут, когда люди насытятся кровью, чтобы выпустить на арену самых слабых. Так что дарят мне еще пару часов жизни, – произнес он со слезами в глазах.

– Ничего, выдержишь, Квадрат! Сражайся и заставь дорого заплатить за свою жизнь – ты не хуже других. Я поставил на тебя пятьсот сестерциев. Ты победишь!

– Видно, тебе некуда деньги девать, благородный Стаций, – развел руками гладиатор.

Аврелий вздохнул и удалился, оставив его в одиночестве.

Большинство гладиаторов находились уже на арене, где предстояло общее сражение – массовое убийство. Победители будут выступать потом, каждый в отдельности, сражаясь друг с другом один на один или с животными.

Ардуина наблюдала за сражением в зарешеченное окно, сжимая длинное копье, с которым ей предстояло сразиться со стаей волков. Под шлемом, в похожих на паклю волосах, виднелась засушенная роза. Ардуина заметила Аврелия, только когда он подошел сзади.

– Ave, сенатор! Ну что, принялся за нас? – засмеялась она.

Патриций взял у нее из рук копье и попробовал на вес.

– Какие легкие эти ваши британские копья. Я впервые заметил это еще тогда, в казарме, а потом во дворце, когда мне в голову попало копье солдата преторианской гвардии. В отличие от трезубцев ретиариев они, наверное, полые.

– Ну и что? – удивилась женщина.

– Полые и достаточно широкие, чтобы внутри поместилась небольшая трубка. А ты у себя на острове всегда жила и воевала в лесах, где в изобилии растет чемерица… Я прочел в новом трактате по географии, что вы, британцы, используете ее для охоты с отравленными стрелами, и тебе, конечно, это известно. Спорю, чтобы усилить действие яда, ты подержала его в ранах мертвых животных. Зачем ты убила Хелидона, Ардуина?

Женщина посмотрела на него круглыми злыми глазками, и Аврелий заметил, как в них сверкнула звериная хитрость.

– Это мое дело, сенатор! – дерзко ответила британка и усмехнулась.

– Знаешь, а я догадываюсь – почему. Ты любила его!

– Легкое увлечение – не больше! Я никогда не признавалась ему.

– Думаю, однако, что Хелидон отлично все понимал и говорил об этом с Турием, – продолжал Аврелий. – Разве не из ревности ты убила его?

Британка переменилась в лице. Гримаса истерики сменилась злобой и страданием.

– Нет, меня нисколько не волновали его приключения. Причина совсем в другом, и я скажу тебе в чем, потому что ты, наверное, единственный, кто в силах меня понять. Из всех мужчин, которых я встречала в жизни, только ты отнесся ко мне как к женщине, а не как к шутке природы. Да, Хелидон заметил, что я неравнодушна к нему, и обнадежил. Я поверила, что мы с ним можем быть вместе… Я пришла в его комнату. Вымылась, причесалась ради него, думала, он будет любить меня…

Ардуина опустила голову, и высохшая роза повисла над плечом. Женщина с отвращением сплюнула на землю.

– Как он смеялся надо мной, эта скотина! Сидел там, сложив руки на животе, и трясся от смеха. И кричал: «Попалась на удочку, дура! Ты так глупа, что даже поверила, будто я лягу с тобой в постель!» И тогда я поняла, что должна убить его.

Аврелий промолчал. Подобный отказ – сильнейшее оскорбление, какое только можно нанести женщине, а Ардуина оставалась женщиной и в этом своем нелепом мужском обличье: несчастная, некрасивая и неприятная, но все равно женщина и, как все женщины, способная любить, страдать от уязвленной гордости… и мстить.

– Ты убила и Турия, знавшего об унижении, какое выпало тебе. Но что означает глаз с двойным зрачком, найденный на его трупе?

– A-а, это! Нет, не я положила его. Я нашла такой же у себя. Этот негодяй Геракл незаметно подкладывал нам такие амулеты, надеясь наслать на нас порчу! Я не держала зла на Турия. В сущности, он был хорошим человеком и единственным, кто знал, что произошло между мной и Хелидоном. Я не могла оставить его в живых. Рано или поздно он понял бы, что это я… Поначалу я надеялась, что из-за шумихи с Хелидоном и Мавриком он и не вспомнит, как все случилось на самом деле. Но должно быть, все-таки вспомнил, как я держала ту маленькую трубку, а потом еще я услышала, что он хочет поговорить с тобой… Поэтому и убрала его. Я не могла допустить, чтобы кто-либо узнал, как Хелидон посмел обращаться со мной – со мной, британской принцессой!