Текст книги "Идущие на смерть приветствуют тебя"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

3.

За шесть дней до июньских нон[15]15
  Ноны – в древнеримском календаре пятый (в марте, мае, июне и октябре – седьмой) день месяца. (Прим. ред.)


[Закрыть]

– Какой ужас, какое жуткое несчастье, какая страшная беда! – без конца твердила Помпония.

– Ну ладно, дорогая моя, ты ведь даже не знала его! – возразил Публий Аврелий, удивившись отчаянию матроны при известии о смерти Хелидона, лучшего римского гладиатора.

– Я присутствовала на всех его боях, на всех! И он… – Голос Помпонии зазвучал громче. – И он погиб именно тогда, когда меня не было! И я узнала об этом от Домитиллы, представь себе!

– Нет, меня не разжалобишь, – не без иронии возразил Аврелий. – Я уверен, о Хелидоне тебе известно куда больше любой Домитиллы, – подзадорил он ее, не сомневаясь, что Помпония готова поделиться с ним любыми сведениями, какими располагает, чтобы загладить свое непростительное отсутствие.

– Как раз в тот день мне понадобилось уехать из Рима! Такая неудача… Ты спрашивал, знаю ли я что-нибудь о Хелидоне? Конечно! Эта несчастная Нисса…

– Нисса? – переспросил сенатор. Он не сомневался, что уже слышал где-то это имя: какая-нибудь гетера, может быть, танцовщица…

Тит Сервилий, до сих пор молчавший, подавленный бесконечной болтовней своей жены Помпонии, вдруг оживился:

– Актриса, лучшая актриса мимического театра! Они с Хелидоном были неравнодушны друг к другу… Весь город знал это. Аврелий, где ты живешь, в каком мире? – удивился он.

Аврелий, не располагавший столь важными сведениями, поспешил выяснить другие подробности.

– Нисса – самая известная актриса мимического театра Помпея. На каждом её спектакле творится что-то невообразимое. Она такая соблазнительная, что… – начал было Сервилий, незаметным жестом давая понять, что хотел бы развить эту тему вдали от нескромных ушей.

– А ты откуда это знаешь? – тоном следователя заговорила супруга, как всегда с подозрением. – Надеюсь, не ходил смотреть на нее без меня!

Сервилий недовольно поморщился и подмигнул Аврелию.

– Да Нисса просто бесстыдна, – тут же пояснила всеведущая матрона. – Она так изображает любовные сцены, что уже ничего не остается для воображения. И ни одну картину не завершает в одежде. Нет, тебе не понравилось бы, – продолжала она, обращаясь к мужу. – Это так вульгарно, что становится просто скучно. Не говоря уже о том, что у нее кривые ноги.

– А вот откуда все это знаешь ты? – поинтересовался Сервилий, слегка задетый.

– Я была на одном представлении вместе с Домитиллой, когда ты ездил по каким-то делам в Пренесту.[16]16
  Сегодня город Палестрина, расположенный у подножия одноименного горного хребта, недалеко от Рима.


[Закрыть] Поверь мне, ничего особенного в этой вашей Ниссе нет. Конечно, не могу отрицать – она вызывает живейший интерес публики: в зале собралось двадцать тысяч человек. Слышал бы ты, как они свистели!

– Актриса, главная знаменитость непристойного мимического театра, и победитель гладиаторских боев… – задумчиво проговорил Аврелий. – В самом деле, красивая пара.

– Любовь есть любовь, – защитила их Помпония.

– Боги создали их, боги и соединили, – философски заметил Сервилий.

Тут в комнату робко заглянула одна из служанок и сообщила хозяйке, что ее ждет примерка нового наряда. Помпония тотчас исчезла следом за рабыней, и Сервилий облегченно вздохнул.

– Боги небесные, я едва не проговорился! – воскликнул верный супруг, отирая пот со лба. – Видишь ли, в ту ночь я вовсе не ездил ни в какую Пренесту, а только придумал предлог, чтобы не огорчать Помпонию… Короче, – признался он, – среди тех двадцати тысяч зрителей находился и я. Слава богу, что мы не встретились…

Аврелий от души посмеялся над тем, как непросто оказалось другу попасть на запретное представление, в то время как его жена спокойно смотрела спектакль, сидя в первом ряду.

– При чем тут кривые ноги, ты бы только видел, как она грациозна! Я даже хотел попросить тебя… – Сервилий понизил голос и с видом заговорщика продолжал: – Может, мы с тобой на днях… Придумай какое-нибудь судебное дело, над которым нужно как следует поработать… И сходим вместе посмотреть на нее, на эту маленькую актрису мимического театра.

– Можешь рассчитывать на меня, Тит Сервилий, – пообещал сенатор. – Только смотри, чтобы Помпония не узнала, иначе она убьет меня.

– Нисса будет выступать как раз через два дня.

– Прекрасно! – ответил Аврелий. – Теперь главное не забыть, а места у меня есть, – добавил он, доставая бронзовое удостоверение.

– У вас, сенаторов, столько привилегий! – шутливо возмутился Тит.

– Какие там привилегии, – покачал головой Аврелий. – Сегодня приходится благодарить Олимп, если найдется скамья позади императорских вольноотпущенников! – пошутил он, прощаясь.

Когда он шел по вестибюлю, Помпония поманила его из-за шторы.

– Эй, Публий, – тихо позвала она. – Советую сходить и посмотреть на эту актрису, – шепнула она. – Прекрасное зрелище, тебе понравится! Хотела сказать тебе так, чтобы Сервилий не слышал. Знаешь, какой он, боюсь, как бы она не вскружила ему голову, он ведь уже не молод… – Она вздохнула. – Я делаю это для его же блага, понимаешь?

– Помпония, твоя забота о муже достойна самой высокой похвалы, – с улыбкой заверил ее сенатор. – Будь спокойна, я ни слова не скажу ему.

4.

За пять дней до июньских нон

Паланкин сенатора остановился у подножия холма Оппия возле длинной кирпичной стены Лудус Магнус.[17]17
  Лудус Магнус (Ludus Magnus) – школа и казарма гладиаторов, построенная Клавдием или, более вероятно, Домицианом. Руины ее можно и сегодня увидеть на виа Лабикана.


[Закрыть]

Внешне школа гладиаторов не сильно отличалась от военной казармы, если не считать, что дисциплина здесь, за этими стенами, была строже, чем у легионеров на войне. Тот, кто продавал себя арене, подписав самый настоящий юридический договор, с этого момента душой и телом принадлежал ланисте[18]18
  Ланиста – управляющий школой гладиаторов.


[Закрыть] – словно раб хозяину, и соглашался на все – терпеть наказания, пытки, даже погибнуть в бою. И тем не менее многие добровольно подписывали этот документ.

Слуга у входа распахнул дверь, как только дежурный прокричал громовым голосом:

– Откройте благородному Публию Аврелию Стацию, римскому сенатору!

Появление Аврелия выглядело весьма торжественно: за ним проследовали Сервилий и длинная череда слуг. Возле небольшого деревянного амфитеатра, предназначенного для тренировочных боев, выстроились doctores.[19]19
  Здесь: наставники, тренеры (лат.).


[Закрыть] Ими становились, как правило, атлеты, избежавшие смерти и оставшиеся работать в школе, чтобы готовить новых рекрутов.

В самом деле, выходу будущего победителя на арену предшествовали долгие месяцы, а порой и годы труднейшего обучения под руководством неумолимых тренеров, готовых заставить новичка претерпеть те же мучения, какие они сами сносили когда-то от своих учителей.

Управляющий школой Ауфидий, тучный человек, немолодой, обрюзгший, с жестким взглядом, в котором сквозило наглое самодовольство, встретил Публия Аврелия с притворной вежливостью.

– Благородный Стаций, какое бесконечное счастье видеть тебя среди нас! Приказывай – и тебе повинуются, глубокоуважаемый сенатор. Согласно велению Цезаря мы в полном твоем распоряжении и готовы выполнить любое твое желание. Я приготовил тебе угощение в моих комнатах…

– Спасибо, – коротко ответил Аврелий, намереваясь держать дистанцию. – Но сначала я все же хотел бы осмотреть школу. И прежде всего, что это за здание вон там? – спросил он, указывая на низкое мрачное строение у края арены.

– Кухня, – ответил ланиста. – Там мои ребята едят, все вместе.

– Вечером накануне боя некоторые поклонники приходят сюда попировать с ними, – уточнил Сервилий. – Я сам принимал участие в таком «открытом ужине» атлетов.

Сенатор знал, что гладиаторов, обычно сидевших на строгой диете, накануне боя кормили до отвала: им подавали обильный ужин, который для многих оказывался последним.

– Помню, в тот вечер эфиопы даже не прикоснулись к еде… словно чувствовали, бедняги, что их ожидает! – сочувственно вздохнул Сервилий.

– А, те! – пренебрежительно заметил Ауфидий. – Мне с самого начала было ясно, разумеется, что им ни за что не выжить. Как борцы они вызывали только жалость. С другой стороны, они оказались хороши в схватке с британками. Это было великолепное зрелище, такое редко увидишь. Не знаю, понятно ли я объяснил…

– Превосходно, – оборвал его патриций.

– Очень жаль, что ты не смог присутствовать при этом, – медоточивым тоном проговорил ланиста. – Бой прошел с огромным успехом!

– Жаль, что актеры не могут повторить его, – сухо заметил Аврелий. – Ты говоришь, Хелидон присутствовал на ужине?

– Конечно, и ел с большим аппетитом, чего нельзя сказать о его противнике, Квадрате. Полное ничтожество, которому, конечно, недолго осталось жить. Такое везение дважды не повторяется. Как подумаю, что этот бездарь Квадрат еще жив, а Хелидон, лучший из моих атлетов, лежит в мертвецкой… Найди убийцу, сенатор, и я сам перережу ему глотку, сам, своими руками! – Он театральным жестом поднял ладони к небу. – Знал бы ты, сколько я потерял, поставив на Хелидона!

– Досадно, – холодно прервал его патриций.

Ауфидий, привыкший общаться с сильными мира сего, тотчас прекратил разговор о своих бедах и провел посетителей на песчаный участок, где размещались устройства для тренировок гладиаторов.

– Это шесты, которые помогают развивать реакцию, – объяснил ланиста, – в нижней части, как видишь, на шесте крепятся вращающиеся палки. Борец должен постараться поразить мишень, перепрыгивая через них. Когда обучающийся уже достаточно натренирован, палки заменяются остро отточенными мечами… – Он самодовольно усмехнулся, словно припомнил какую-то детскую игру. – Одно неловкое движение – и человек остается без ноги. Как видишь, люди в моей школе – не просто мясо для бойни, пригодное только для убийства. Я выпускаю на арену хорошо подготовленных атлетов, способных показать яркое представление, в котором жизнь – не говоря уже о тугом кошельке, разумеется, – награда лучшим, а смерть – просчитанный риск… Конечно, – поспешил он уточнить, – я всегда готов к немалым потерям: попадаются разные хвастуны, люди, вообще ни на что не способные, от которых следует избавляться сразу же, тем более что в желающих стать гладиаторами недостатка нет. Помимо крестьян и военнопленных, за воротами моей школы стоит длинная очередь жаждущих попасть сюда. Однако отбор происходит очень жестко, самые слабые не выдерживают даже тренировок – погибают. А вот Хелидон… – мечтательно протянул он. – Вот уж кто действительно был рожден гладиатором! И хоть он не мог поспорить с коротким кинжалом, какой обычно используют фракийцы, сразу было видно – у него характер победителя!

– Да, – произнес Публий Аврелий. – Мы нередко забываем, что эти представления были придуманы для чествования побед Рима над вражескими армиями. Побежденным народам следовало сражаться с помощью традиционного для их родины оружия, используя, например, вогнутый щит самнитов…

– Или боевую колесницу-двуколку, что получила распространение после завоевания Галлии, – вмешался Сервилий.

– Теперь, между прочим, стали интереснее морские сражения. Говорят, будто Клавдий Цезарь хочет устроить гигантскую битву на Фуцинском озере, прежде чем осушить его! И она затмит знаменитое морское сражение Августа… – с гордостью сообщил ланиста.

Аврелий, далекий от того, чтобы разделять его восторги, с недоумением осмотрелся:

– Одно мне непонятно. Почему здесь, где тренируются лучшие в мире борцы, во всяком случае по твоим словам, я нигде не вижу оружия?

Ланиста с удивлением посмотрел на него: неужели сенатор сам не понимает?

– У гладиаторов нет свободного доступа к оружию, благородный Стаций. Они такие буйные и возбужденные, что при малейшей размолвке или ссоре тотчас поубивают друг друга с оружием в руках.

– Вместо того чтобы терпеливо ожидать смерти на глазах публики, – с иронией заметил сенатор.

– Вот именно! – вполне серьезно подтвердил Ауфидий, не замечая сарказма. – Только у меня и у слуги, который точит оружие, есть ключи от армаментария.[20]20
  Армаментарий (armamentarium) – оружейная комната.


[Закрыть] Но подойди сюда, я покажу тебе санарий,[21]21
  Санарий (sanarium) – больница в школе гладиаторов.


[Закрыть] где мы лечим раненых. Тут мы храним «грязь, собранную на арене», то есть песок, которым гладиаторы оттирают пот и масло, – маслом они смазывают тело, чтобы блестело и ускользало из рук противника. «Грязь» эта славится как панацея от всех болезней, и продажа ее приносит нам немалый доход…

Сенатор поморщился, содрогнувшись при одной лишь мысли, что эту отвратительную смесь воска, пота и пыли, собранную на арене, многие считали не только талисманом, приносящим удачу, но и лечебным средством.

– А вот там у нас сполиарий, – продолжал ланиста.

– Иными словами – мертвецкая?

– Именно так, благородный сенатор.

– Тело Хелидона еще там? – поинтересовался Аврелий.

– Да, благородный Стаций, – ответил Ауфидий.

– Очень хорошо, – оживился патриций. – Покажите и позовите сюда врача, который осматривал его.

Тело Хелидона, уже омытое слугами, покоилось на деревянном столе. Вокруг, ожидая бесславного захоронения, грудой лежали десятки трупов, помеченных каленым железом: тела метили, дабы предотвратить возможные побеги – вдруг какой-нибудь подлец задумает сбежать, притворившись покойником. Почувствовав тошноту, Публий Аврелий отвел взгляд.

Легкое покашливание обозначило появление врача Хрисиппа. Тонкие губы под едва обозначенными усиками скривились в самодовольной усмешке, выражавшей превосходство.

– Какова причина смерти? – сразу переходя к главному, спросил сенатор спесивого хирурга, обращаясь к нему тем не менее уважительно.

Но высокомерие врача, который всем своим видом выражал типичное для эллинов чувство превосходства над другими, не облегчало ему задачу.

– Как всем известно, благородный Стаций, в теле человека существуют четыре основные жидкости, которые должны находиться во взаимном равновесии, – с важностью заговорил чванливый медик, – кровь, желчь, лимфа…

– И флегма,[22]22
  Флегма – понятие, существовавшее в античной медицине. (Прим. пер.)


[Закрыть] – завершил сенатор. – Может быть, тебе показался странным мой вопрос, но я хочу услышать точный ответ, а не лекцию по анатомии.

Хрисиппу не удалось скрыть недовольства. Этот аристократ в тоге с латиклавией, очевидно, воображает, будто разбирается в медицине! Вот бы ответить ему как следует, показать, что он ничего не понимает, но сенатор – поверенный Цезаря, и именно Цезарь оплачивал его, Хрисиппа, счета.

– Я осмотрел труп, – начал Хрисипп, стараясь успокоиться. – Мне не хотелось бы огорчать тебя, но я не нашел ничего особенного, кроме крохотной ранки на шее и ссадин на руках, которые Хелидон мог получить при падении. Может быть, какая-нибудь инородная жидкость проникла в его тело, нарушив равновесие…

– Говори яснее! – с нетерпением потребовал Аврелий. – Намекаешь на яд?

– Это лишь умозаключение… – проговорил врач, словно защищаясь. – За неимением никаких других следов…

– Короче, не знаешь! – вспылил патриций.

– Не знаю, – холодно ответил Хрисипп и замолчал.

Сенатор поразмыслил: императорская школа гладиаторов располагала лучшими врачами, и все же не всегда следует доверять им. Напротив…

– Хрисипп, сколько мне лет, по-твоему? – неожиданно спросил он.

Грек скривил губы, подошел к Аврелию и, оттянув ему веко, осмотрел глаз.

– Неупорядоченный образ жизни, обилие вина, жирная пища, масса женщин, множество дурных привычек, – диагностировал он опытным глазом. – Все, однако, компенсируется железным здоровьем и постоянными физическими упражнениями… Около сорока, сказал бы я, хотя ты и стараешься выглядеть моложе, – заключил он. – Пожалуй, и удалось бы, если бы поосторожнее обращался с печенью.

Патриций что-то пробурчал, явно недовольный тем, что его возраст столь очевиден. Хрисипп знает свое дело, можно не сомневаться. Выходит, если заносчивый грек не лгал, речь шла о яде… И все же Хелидон в начале боя с Квадратом находился в отличной форме. Как же мог яд вызвать такое моментальное действие и в столь нужный момент, причем явно спустя несколько часов после приема?

Все еще обдумывая эту загадку, Публий Аврелий вернулся к своей свите, ожидавшей во дворе.

– Начинаем расследование немедленно, – объявил он. – До обеда еще есть время.

– Ауфидий приготовил для нас какие-то особые кушанья, – сообщил Сервилий, любитель поесть.

– Напрасно. Я хочу разделить обед с гладиаторами, – разочаровал его Аврелий. – Чтобы узнать характер человека, нет ничего лучше, чем посмотреть, как он ест, – уточнил он.

– Боги, накормите меня! – простонал Тит, хватаясь за желудок. – Спасите!

Ни для кого не было секретом, что диета гладиаторов, хоть и питательная, вкус отнюдь не услаждала.

– Ланиста будет огорчен, хозяин, если не окажешь честь его угощению, – вмешался Кастор. – Позволю себе дать совет. Пусть хотя бы Сервилий воспользуется его приглашением, зато тебе в обеденном зале будет спокойнее, сможешь свободно изучать психологию мирмиллонов.[23]23
  Мирмиллоны (mirmilloni) – гладиаторы в галльском вооружении, с изображением рыбки на шлеме.


[Закрыть]

Сервилий взволнованно и благодарно посмотрел на Кастора. Сегодня же вечером александрийца ожидает новая туника, подумал Аврелий, располагаясь в небольшой комнате, которую Ауфидий тотчас предоставил в его распоряжение для разговора с ретиариями.

Из всех атлетов ретиарии, несомненно, лучше всех знали жертву. И можно было даже допустить, что они дружили с Хелидоном, потому что никогда не сражались с ним, а дружба с теми, с кем предстояло биться насмерть, была, разумеется, исключена.

– Пусть войдет первый, – приказал сенатор и увидел в дверях сурового, но осторожного человека, упрямо не поднимавшего глаз. Чтобы он почувствовал себя свободнее, патриций предложил ему кубок вина, которое пил сам.

– Спасибо, нет, – покачал головой гладиатор. – Я пью только поску.[24]24
  Поска (posea) – освежающий напиток из подкисленной уксусом воды.


[Закрыть] Вино туманит мозг и замедляет реакцию.

Аврелий восхитился железной волей гладиатора. Поска, конечно, утоляла жажду, но была совсем невкусной.

– Как зовут тебя, ретиарий?

– Гелиодор, сенатор.

Отвечает однозначно, отметил про себя Аврелий, и не открывается, словно в сражении на арене…

– Согласен, Гелиодор, я конечно же не стану вредить твоей физической форме. А теперь скажи мне, как ты стал гладиатором?

– Я родился в Гербите,[25]25
  Гербита – сегодня Никозия, сицилийский городок (не путать с одноименной столицей Республики Кипр).


[Закрыть] на Сицилии, в горах, недалеко от Этны, – заговорил гладиатор, – в очень бедной семье. Еще с детства я хорошо дрался, поэтому и решил рискнуть. Записался в гладиаторы, и сейчас у меня хороший контракт. Останусь жив – вернусь на свой остров сказочно богатым.

– Вижу, ты умеешь говорить ясно и просто, – с удовольствием отметил сенатор. – А много ли таких, как ты, приезжает из провинции в надежде заработать деньги на боях гладиаторов?

– Много, – признался Гелиодор. – Например, со мной сюда приехало шестеро, теперь остался только я. Другие быстро сгорели. В этом ремесле, чтобы не встретиться со смертью, нужно обладать большим хладнокровием.

– Что скажешь о Хелидоне?

– В бою он был неотразим, по сути, непобедим. Никто не умел так владеть сетью и трезубцем. Однако он не смог бы долгие годы оставаться на арене. Одной ловкости здесь недостаточно, я уже говорил. Он был слишком уверен в себе, и рано или поздно его кто-нибудь прикончил бы. Так или иначе, теперь одним конкурентом меньше…

– Ты видел, как он упал на землю?

– Нет. Я только что закончил бой, а всякий раз, когда возвращаюсь с арены, хочется побыть одному, успокоиться. Кроме того, меня не интересуют чужие дела. У меня своя забота – постараться выжить. А это, знаешь ли, нелегко.

– Спасибо за помощь, Гелиодор. Пока что все.

Аврелий вздохнул: если и другие атлеты окажутся столь же разговорчивыми, как этот сицилиец, рассчитывать будет не на что.

– Следующий! – позвал патриций и увидел перед собой невысокого коренастого человека, скорее широкого, чем высокого, с толстыми губами и огромными усами.

– Как зовут?

– Геракл! – прогремело в ответ с сильным варварским акцентом.

– Говоришь по-латыни? – усомнился патриций.

– Мне не нужен латынь: я есть сила, я есть сармат, я есть гладиатор.

– Ты знал Хелидона?

– Хелидон – есть сила, очень большой сила. Теперь Хелидон нет, и я есть самый сильный.

– Где ты находился, когда он упал на землю?

– А? – наморщил лоб Геракл.

– Известно ли тебе, что… – начал было сенатор.

– А? – повторил сармат, явно с трудом понимая римскую латынь.

Публий Аврелий жестом отпустил его. От подобных разговоров определенно мало толку.

Когда Геракл ушел, в дверях появился Кастор, а за ним привлекательный стройный юноша со светлыми локонами, явно привыкшими к рукам хорошего парикмахера.

– Ave,[26]26
  Будь здоров, здравствуй (лат.).


[Закрыть] сенатор Стаций! – приветствовал вновь пришедший, красиво выбросив вперед руку. – Меня зовут Галлик, и я к твоим услугам!

– У тебя прекрасная речь! – заметил Аврелий.

– Я из Августодуна.[27]27
  Августодун (Augustodunum) – сегодня город Отен в Бургундии (Франция).


[Закрыть] Можешь удивляться, но у нас культурный город, – не без иронии ответил юноша.

– Знаю, – улыбнулся Аврелий, – из ваших деревень я постоянно получаю пиво и желтый жир, который вы делаете из коровьего молока. Здесь, в Риме, о нем и слышать не хотят, но в моем доме он всем очень понравился, когда я велел повару тушить мясо не с оливковым маслом, а с ним!

– Утонченный сенатор Публий Аврелий Стаций пьет пиво и ценит кельтское масло! Кто бы подумал! Теперь тебе остается только надеть наши длинные штаны…

– Ну нет, слишком уж они неудобны! Можно сойти с ума – ноги словно спеленуты, – пошутил Аврелий. – Но я тоже никак не ожидал, что гладиатор из Заальпийской Галлии будет говорить на Цицероновой латыни. Утоли мое любопытство, Галлик: откуда ты знаешь этот язык?

– Выучил в школе. Я был рабом одного очень богатого провинциала, который отдал меня в обучение. В его доме я пользовался многими привилегиями: мне позволялось носить его одежду, обедать с ним за одним столом, даже спать в его постели, – улыбнулся Галлик, подмигнув.

– Понимаю… И почему же теперь любимец богача сражается на арене цирка?

– Дочь хозяина оказалась очень мила, и я случайно перепутал постели – ее и отца. К тому же, зная, что мой щедрый хозяин завещал мне крупную сумму после своей смерти, я несколько ускорил события.

– Ты хочешь сказать, что убил его? – ужаснулся Аврелий.

– Ну, сенатор, не будем преувеличивать. Я всего лишь забрал обещанное, не ожидая, пока он отправится на тот свет. Теперь вот я здесь, чтобы вернуть то, что похитил… Насколько понимаю, любовь хозяина ко мне оказалась куда менее пылкой, чем к сестерциям.

– И все-таки, похоже, ты и здесь не теряешься.

– Я довольно худой в сравнении с этими горами мяса, и, уверяю тебя, ловкость в борьбе важнее силы. Я умею увильнуть, подобно хорьку, от ударов противника, и пока что удача сопутствует мне. Еще два месяца – и я выйду отсюда свободным человеком, без долгов и даже с кое-каким запасом деньжат.

– Теперь я хотел бы поговорить с тобой о Хелидоне, если тебя не затруднит.

– Нисколько.

– Ты знал его?

– Еще как! Мы часто виделись, и не только в казарме. Играли в кости, ходили в публичный дом…

– Вы можете свободно выходить отсюда? – удивился Аврелий.

– Конечно, – подтвердил Галлик. – Победитель должен отпраздновать свою победу! Здесь, когда бывают важные тренировки, собираются лучшие люди, чтобы посмотреть на нас. А слышал бы ты, как восхищаются женщины! Нас приглашают к себе даже аристократические семьи, не говоря уже о том, что отпрыски знатных римлян соревнуются за право участвовать в наших похождениях.

– И куда вы обычно отправляетесь веселиться?

– Когда как. В таверну Ниобеи или еще куда-нибудь. Иногда нас просят выступить с показательными боями на праздничных застольях. Я охотно соглашаюсь, потому что таким образом завожу полезные знакомства, которые когда-нибудь понадобятся. Я же не собираюсь заниматься этой противной работой всю жизнь! Хелидон, разумеется, как самый лучший гладиатор, был нарасхват.

– А теперь, Галлик, подумай хорошенько, прежде чем ответить на мой вопрос. Есть ли кто-нибудь в школе, кто хотел бы его убить?

– Кто-нибудь? Да все! Секуторы,[28]28
  Секуторы (secutores) – букв.: преследователи, то есть гладиаторы, сражавшиеся с ретиариями.


[Закрыть] фракийцы, мирмиллоны, самниты… При каждой жеребьевке они рисковали оказаться в паре с ним!

– Но только не вы, ретиарии… – заметил Аврелий.

Типичный бой на арене действительно состоял из встречи ретиария с фракийцем, вооруженным коротким мечом и щитом, или с гладиатором, владевшим каким-либо другим видом оружия, но друг с другом ретиарии, вооруженные сетью и трезубцем, никогда не сражались.

– Сенатор, ты шутишь, – продолжал Галлик. – Конечно, именно поэтому нас, ретиариев, помещают отдельно и мы не встречаемся с другими гладиаторами. И все же не надо думать, будто мы все так уж дружны. Хелидон был лучшим из лучших, и теперь, когда его нет, у каждого есть возможность занять его место!

– Ты тоже к этому стремишься?

– Нет, мне это ни к чему. Я, напротив, стараюсь сохранить хорошее положение и некоторые привилегии. И в этом смысле Хелидон живой был мне полезнее, чем мертвый.

– Ты, я вижу, довольно трезво смотришь на вещи, – заметил Аврелий. – Не думаю, чтобы в школе нашлось много таких, как ты…

– Что и говорить, школа эта – сборище жутких дураков. Толпа здоровенных болванов, способных только рубить мечом, – с презрением ответил Галлик. – Поговори с ними – увидишь! – Сказав так, он удалился, посмотрев на сенатора, как на соучастника, что тому явно не понравилось.

– Неглупый парень, – заметил Кастор. – Думаю, надо поближе с ним познакомиться. Не возражаешь, если я на минутку отлучусь?

Похоже, Кастор нашел друга; рыбак рыбака видит издалека – так и мошенники, подумал Аврелий с некоторым беспокойством. О боги, что сотворят эти двое, если споются!

– Пусть войдет следующий, – приказал он.

… – Итак, Турий, ты считаешь, что был другом Хелидона… Ты первый, кто признает это! – удивился Аврелий.

– Именно так, – подтвердил новый свидетель.

Темноволосый, с бритым лицом, Турий явно чувствовал себя неловко – отвечал не сразу, потирал руки, словно только что обжегся о крапиву, и без конца переминался с ноги на ногу – от подобного танца лопнуло бы терпение и у человека куда более выдержанного, чем Аврелий.

– Другие хотели его смерти, сенатор Аврелий, потому что завидовали, только поэтому. И Галлик, этот кудрявый дамский угодник, который тенью следовал за ним, тоже готов был предать его за гроши… – заявил он, не переставая переминаться.

– Хелидон, однако, помогал ему, – возразил патриций.

– Поначалу нет, – поправил его гладиатор. – Знал бы ты, как часто он насмехался над его крашеными кудрями! Как смеялся, а иногда и высмеивал при всех, спрашивая, почему тот вооружается трезубцем, а не каламистром.[29]29
  Каламистр (calamister, calamistrum) – щипцы для завивки волос.


[Закрыть] Дразнил, подражая его латинскому языку, и однажды в насмешку даже подсунул ему в спальню этот самый каламистр! Но потом, угодничая и льстя, Галлик вошел к нему в доверие. – Турий помолчал, что-то вспоминая. – Я говорил ему: «Хелидон, не гуляй по ночам, отдыхай. Береги форму, а то ведь удар меча – и нет тебя, подумай о своей семье». Но он все равно продолжал шататься по тавернам и лупанариям.[30]30
  Лупанарий – публичный дом.


[Закрыть]

– Ты упомянул о семье? – удивился Аврелий. – Но у Хелидона ведь не было родных. Мне говорили, что в том бою уничтожили всех фракийцев…

– Так утверждал он, – подчеркнул Турий. – Но, когда крепко напивался, становился разговорчивым… И упоминал тогда Форум Галльский, а вовсе не Фракию…

Форум Галльский – в Цизальпинской Галлии, недалеко от Мутины…[31]31
  Цизальпинской Галлией называли северную часть Италии, Мутина – нынешняя Модена, а Форум Галльский (Forum Gallorum) – Кастельфранко-Эмилия.


[Закрыть] Что могло связывать фракийского гладиатора с этой римской провинцией?

– Расскажи-ка мне, Турий, все, что знаешь о нем, даже то, что кажется совсем незначительным.

Атлет, казалось, не решался.

– Больше ничего не знаю, сенатор. Кроме того, что люди, якобы дружившие с ним, всегда преследовали свои корыстные цели. Это плохой мир – мир арены. В амфитеатре Статилия Тавра нет места для добрых чувств, – горько вздохнув, заключил он.

– Откровенно говоря, Турий, мне странно видеть среди гладиаторов человека с такой тонкой натурой. Что же вынудило тебя заняться этим ремеслом?

– Меня осудили на смертную казнь, а потом сказали: выбирай – плаха или гладиаторские бои. И вот я тут.

Аврелий кивнул в знак понимания: бедняк, которого бросили в пасть зверям за кражу куска хлеба… Он проникся сочувствием к этому мягкому, вежливому человеку, вынужденному делать свою ужасную работу в угоду римлянам, жаждущим острых ощущений.

– А в чем тебя обвинили? – осторожно поинтересовался Аврелий.

– В отцеубийстве, – спокойно признался ретиарий. – Я убил отца и брата топором, потом разрубил на части и закопал неподалеку от дома, в лесу. Ну а так как торопился, то забыл зарыть голову отца.

– Зачем ты их убил? Что они тебе сделали плохого? – спросил патриций, ужаснувшись.

– Ничего, просто я не мог больше жить вместе с ними, – заявил Турий с улыбкой и направился к двери, оставив потрясенного сенатора в сомнениях: похоже, не дано ему проникнуть в глубины человеческой души.

Вскоре вернулся мрачный Кастор.

– Ну и мошенник этот Галлик! – взъярился он. – Мы сыграли партию в кости и… представляешь, его кости оказались мечеными! Но я сразу это понял, хозяин, и тут же достал другую пару!

– Прискорбный случай, согласен, – с насмешкой заметил сенатор, который уже привык, что у секретаря свое понятие о честности.

Много лет назад в Александрии Аврелий буквально в последний момент спас грека от смертной казни за незаконное присвоение чужого имущества. Тем не менее с тех пор Кастор, похоже, недалеко продвинулся по пути добродетели.

– Ну и что же дальше? Как сыграли?

– Никак! – огрызнулся александриец. – Этот сукин сын заметил, что и мои кости меченые!

В обеденном зале стоял невероятный гвалт.

Рацион на самом деле оказался вполне приемлемым, и Публий Аврелий имел возможность понаблюдать поближе всех этих людей, готовых идти на смерть.

Обитатели школы, видимо, не испытывали ни малейшего смущения от его присутствия. Какой-то гладиатор, сидевший напротив, ел, не поднимая головы над тарелкой, а его сосед, самнит, втыкал нож в куски баранины так, словно вонзал кинжал в живот противника.

Поднявшись, Аврелий прошел в другой конец зала и опустился рядом с человеком, который ел молча, медленно, сосредоточившись, будто читал молитву, и явно получал удовольствие от каждого проглоченного куска, словно от божественной амброзии.

– Вкусно? – поинтересовался сенатор.

– Необыкновенно. Со вчерашнего дня самая отвратительная бурда кажется мне изысканным нектаром.

– Да уж, досталось тебе вчера, верно, Квадрат?

Жест гладиатора не нуждался в пояснении.

– До сих пор не верится. Мне всегда так не везло… Когда же я увидел Хелидона убитым наповал… – Он опустил глаза в тарелку, все еще не веря тому, что произошло, и в то же время не желая показывать, что у него на душе. – Но это ненадолго, – продолжал он тоном человека, которого накануне осудили на смерть. – Меня снова отправят на арену, и в следующий раз даже сам Квирин,[32]32
  Квирин – одно из древнейших римских божеств, позднее часто отождествлявшееся с Марсом. (Прим. пер.)


[Закрыть] если спустится с неба в своей колеснице, не сможет спасти меня. Однако сейчас я жив. И ем.

– Что же, по-твоему, произошло?

– Ну, наверное, парка потеряла ножницы или Зевс пожелал пошутить надо мной.

– Мне кажется, он пошутил – и весьма дурно – скорее над Хелидоном.

– Да, – согласился Квадрат. – Но я еще с вечера чувствовал, что придется драться с ним. Трудное испытание для самых сильных, что уж говорить обо мне!