Текст книги "Идущие на смерть приветствуют тебя"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

10.

Июньские иды

Аврелий открыл глаза, когда солнце бы уже высоко. Его разбудил осторожный, но настойчивый стук в дверь. На пороге стоял Парис, управляющий. Посторонившись, он пропустил рабов, которые внесли сосуд с ароматной водой и полотенце, чтобы хозяин освежил лицо.

Друзья не раз критиковали Аврелия за эти утренние омовения, полагая их совершенно ненужными в городе, где все, в том числе и рабы, после полудня непременно принимают ванну.

И все же патриций не мог начать день, не умыв, хотя бы слегка, лицо и не почистив зубы порошком из рога.

– Хозяин, пришла Помпония, – доложил Парис, – и, похоже, она очень расстроена! Я предложил ей напиток, но он нисколько не помог. Если можешь, поговори с ней… Она не хочет ждать…

Громкие стенания, доносившиеся из перистиля, и суетливая беготня слуг убедили Аврелия, что матрона, вопреки всем приличиям, действительно не собиралась ждать, пока он побреется, чтобы принять ее.

Патриций растерянно потрогал слегка заросшие щеки и быстро, просто для приличия, накинул короткую тунику на ту легкую, в которой спал. Славная подруга, к тому же в расстроенных чувствах, вряд ли станет обращать внимание на его одежду.

Аврелий вышел в гостиную и увидел, что Помпония рвется из крепких рук привратника Фабелла и двух рабов, которым не удалось бы удержать ее без помощи могучего Сансона.

– Ох, Аврелий! – Пышнотелая матрона в отчаянии упала в просторное кресло, которое подвинули ей слуги. – Мой Тит…

«Боги Олимпа, будем надеяться, что она ничего не узнала про его любовную интрижку», – подумал Аврелий. Глаза у Помпонии что у сокола, и если этот несчастный Сервилий не снял со своей одежды все до единого светлые волоски…

– Уже две недели, как он не замечает меня! – продолжала в отчаянии рыдать женщина. – Представляешь, ложится рядом с отсутствующим видом и тут же начинает храпеть. Я все делала, чтобы пробудить его чувства: соблазнительные одежды, парики, каким позавидует и Мессалина… Все напрасно! Спит как убитый, видя во сне неизвестно что! А вчера вернулся очень поздно… Друг мой, что происходит с моим несчастным супругом? Он никогда не был таким!

Патриций молчал, он тоже занервничал. Итак, увлечение Сервилия явно угрожало семейному счастью.

– Я часами лежу в молоке и меде, чтобы кожа стала молодой и красивой, – взволнованно продолжала матрона, – рабыни уже с ума сходят, ломая голову над моими прическами, а он… – Помпония опять разрыдалась. – Он даже не замечает! Ах, Аврелий, заклинаю тебя: скажи, что мне делать?

Сенатор поразмыслил. Нисса молода и хороша, а Помпония настолько вся раскрашенная и искусственная, что дальше некуда.

– Ничего, – решительно заявил он. – Перестань краситься и сними с себя все эти побрякушки. Пусть Сервилий увидит тебя такой, какая ты есть.

– Но я же буду походить на женщину средних лет! – возразила матрона, которой на самом деле было уже под пятьдесят.

– Ты зрелая и полная очарования женщина. Тит еще любит тебя, я уверен…

«Во всяком случае, надеюсь, что любит», – с грустью подумал он.

– Но вчерашней ночью…

– Постараюсь узнать, где он ее провел. Положись на меня. Если тут что-то серьезное, сразу же тебе скажу, – заверил ее патриций, утешая ласковым жестом. – Но послушай: мне опять нужна твоя помощь.

Матрона смахнула со щеки черные от краски слезы и посмотрела на него, невольно заинтересовавшись. Ей вовсе не хотелось этого показывать, но неудержимое любопытство все-таки заставило слегка забыть о страданиях и отвлечься от надвигающейся супружеской трагедии.

Аврелий помолчал. В других обстоятельствах он не стал бы медлить и направил бы Помпонию по следам актрисы, заставив раскинуть сеть пошире – вдруг да попадется улов из слухов и сплетен. Но сейчас он не решался так поступить: если его любимая подруга в результате проведает об увлечении мужа… С другой стороны, лучше Помпонии самой все узнать, а не испытать унижения, когда печальную новость ей сообщит какая-нибудь коварная приятельница.

Действительно, пусть Помпония займется прошлым Ниссы – может, завладеет каким-нибудь тайным оружием для борьбы с соперницей на случай, если им придется столкнуться в открытую.

– Послушай, Помпония, Нисса не могла появиться из воздуха. Постарайся узнать, откуда она взялась.

– По-твоему, это легко? – возразила матрона тоном учителя, который втолковывает ученику простейшую истину. – Придется познакомиться с ее косметичкой или с какими-нибудь служанками. Театральный мир несколько в стороне от моего круга знакомств.

– Я уверен, ты сумеешь расширить его должным образом, – попрощался Аврелий, снова и снова задаваясь вопросом, правильно ли он поступает.

– Ах, любовь… – мечтательно произнес Парис, когда пышнотелая матрона удалилась.

Сенатор в изумлении поднял бровь. Редкостное благонравие управляющего служило предметом шуток всех домочадцев: еще никто не замечал, чтобы Парис приставал к какой-нибудь служанке, а если он и делал это, то лишь для того, чтобы упрекнуть за плохую работу.

И все же, решил Аврелий, странная забывчивость, рассеянный вид, витание в облаках – все это несколько подозрительно. Неужели Парис влюбился? С трудом верилось в нечто подобное, но кто же в таком случае смог пробить брешь в сердце сурового управляющего?

Тут в комнату без предупреждения вошел Кастор и преспокойно расположился на самом удобном стуле, глядя на высоконравственного вольноотпущенника так, словно тот был прозрачным.

– Привет, хозяин. Вот и я с докладом, поскольку узнал вчера вечером немало интересного. Представляешь, Сергий приказал одному слуге забрать деньги для ставки еще за неделю до встречи… – сообщил александриец, с удовольствием потягивая вино из кувшина хозяина.

– В самом деле, выступление Хелидона похоже на старательно подстроенное поражение, – заметил Аврелий. – И такое происходит ведь не впервые. В цирке, например, очень часто стараются подкупить возниц.

– Можешь не рассказывать это мне, хозяин, я ведь грек, – вздохнул секретарь. – Знаешь, сколько раз олимпийских атлетов обвиняли в том, что они получали пальмовую ветвь победы, подкупив противников, и те позволяли победить себя? – продолжал он. – Вот уже четыре века, как Эвполий…

– Но арена – не Олимп, – возразил сенатор, с ходу отвергая историографические претензии секретаря. – В боевых представлениях римлян потерпеть поражение означает умереть! И ты полагаешь, что Хелидон добровольно согласился на это? Нет, единственное приемлемое объяснение – он ничего не знал… Послушай, выясни-ка вот что. Не виделся ли гладиатор с кем-нибудь в то утро, до начала боев. Я знаю, что по всем правилам перед боем гладиаторам запрещено встречаться с кем бы то ни было, но ведь известно, как соблюдаются эти правила… Узнай также все, что можно, о его последнем ужине. Может статься, Хелидон навещал Ниссу, свою любовницу, в последний раз. И не забудь о бедной Ардуине, она спрашивала о тебе!

– А, гладиаторша… Не поверишь, но она ведь королевских кровей, – ответил грек. – Ее мать родом из древнего племени друидов, дальняя родственница британского вождя Цимбелина. Так что Ардуина в родстве с тем Карактаком, который доставил столько бед Британии. У себя на родине, до того как попасть в плен, она славилась как знаменитая воительница. Поэтому, когда армия Клавдия захватила ее и привезла в Рим, ланисты тотчас превратили ее в приманку на боях гладиаторов.

– Повезло тебе, – усмехнулся Аврелий. – Не каждый день приходится ухаживать за особой царских кровей.

– Царская там кровь или нет, хозяин, но девушка эта малопривлекательна, и, встречаясь с ней, я проигрываю в глазах римлянок. И потому я не собираюсь продолжать это нелепое ухаживание! – решительно заявил Кастор.

– Даже за некоторое вознаграждение? – поинтересовался хозяин.

– Думаешь, меня всегда можно купить, да? – возмутился александриец с обиженным видом. – Я не продаюсь за жалкие деньги!

– Ладно, не сердись, – продолжал Аврелий, нисколько не обеспокоившись поведением Кастора. – Что хочешь взамен?

– Разрешение вести расследование от твоего имени в театре Помпея, – предложил вольноотпущенник, и Аврелий сразу же согласился, удивившись, что отделался так дешево.

Разобравшись с Помпонией и договорившись с Кастором, патриций почувствовал, что ему необходимо побыть одному.

Возможность уединиться была в Риме поистине драгоценным благом, потому что даже огромные богатства не могли обеспечить его. Город, в сущности, представлял собой огромную площадь, где все и всё были на виду – в окружении рабов, клиентов,[52]52
  Клиенты (clientes; лат.) – люди, которым покровительствовало то или иное высокопоставленное лицо и которые, как было принято, чествовали своего патрона в обмен на sportula – подарки натурой или деньгами, патрон должен был раздавать их в обмен на приветствия.


[Закрыть] друзей. И все же бывали минуты, когда так хотелось побыть одному…

– Vale! – решительно произнес он, желая отпустить секретаря.

Кастор и не подумал уходить.

– Хозяин, я видел один очень красивый кинжал. Было бы вполне уместно и вежливо, если бы я отнес его в подарок Ардуине… Ты же согласишься, хозяин, что невозможно являться с пустыми руками к родственнице знаменитого вождя!

– Соглашусь, – уступил Аврелий. – Но только если речь идет о нескольких сестерциях, – на всякий случай уточнил он, полагая, что слуга теперь покинет его, однако тот по-прежнему стоял недвижно, как мраморная статуя.

– Что еще? – вспылил сенатор, теряя терпение.

– Британку поразил мой вид, – признался александриец. – И я понимаю бедняжку, ведь она вынуждена жить среди грубых, некрасивых мужчин. Думаю, она оказала бы мне превосходный прием, если бы я предстал перед ней в красивых одеждах. Что бы ты сказал о твоей тунике из виссона?

– Но я еще ни разу не надевал ее! – возразил Аврелий.

– Вот именно, – ответил Кастор. – А будь она новенькая, с иголочки, ты выглядел бы в ней как несерьезный человек, который гонится за модой. Настоящий аристократ всегда дает кому-нибудь поносить свою одежду пару раз, прежде чем сам наденет ее, тогда она приобретает благородный вид вещи, уже побывавшей в употреблении…

– Хорошо, одалживаю, – закончил разговор сенатор. – А теперь иди!

– А сверху накину твой короткий плащ с капюшоном. Спасибо, хозяин, я буду великолепен.

Аврелий отвернулся, ожидая, когда наконец закроется дверь за наглым секретарем. Но, так и не услышав никакого шума, обернулся и не поверил своим глазам – Кастор стоял на том же месте.

– Хозяин, туника очень красивая, но ее нечем закрепить на плечах. Наверное, неприлично ходить полуобнаженным…

– Возьми две пряжки из моей шкатулки, Кастор, и исчезни! – взорвался Аврелий в полном отчаянии.

Оставшись наконец один, патриций отпил пива и растянулся на ложе, вернувшись мысленно к тому периоду своей жизни, о котором, казалось, уже забыл.

Рыжий жрец, жертвоприношение богам… Рождение сына – маленького Публия… Обиды, обманы, безразличие… Что испытал бы он сейчас, вновь увидев ее?

– Никого не принимает! – грубо ответил привратник.

– Меня примет! – властно возразил сенатор.

Слуга оставил его ожидать, даже не предложив сесть, и удалился с подозрительным видом.

Публий Аврелий окинул взглядом большой темный атрий.

Персонажи несколько поблекших фресок на мифологические сюжеты, казалось, с дружеским участием и некоторой неловкостью подмигивают ему. Вот на изображении Циклопа следы от копоти лампады, которую он, Аврелий, запустил в него однажды в пылу ярости. Их так до сих пор и не удалось очистить до конца…

– Ты здесь, – произнес кто-то за его спиной. И в голосе не слышалось удивления, только констатация факта.

Патриций обернулся. Да, это была она… Но как изменилась!

– Не смотри на меня так, будто я – призрак! – с нескрываемым раздражением произнесла женщина.

– Все тот же милый характер! – отметил Аврелий, следуя за ней в комнату.

Фламиния опустилась на стул с высокой спинкой и налила вина.

– Я изменилась, знаю. Видела, как ты посмотрел на меня. И не думай отрицать. Твое утонченное воспитание всегда раздражало меня. Кстати, я вернулась в Рим тайком, поэтому прошу никому об этом не сообщать. Я не собираюсь, разумеется, бывать на публике, – проговорила женщина, коснувшись своего рябого, в оспинах лица.

– Ты долго болела… – тихо проговорил патриций.

– Мало кто выживает после таких хворей, но у меня дубленая шкура, ты ведь знаешь.

Аврелий вновь посмотрел на это лицо, которое помнил таким прекрасным, в эти ледяные глаза, которые уже тогда начал ненавидеть.

– Скажи, что тебе нужно, и уходи! – воскликнула Фламиния, отпив глоток мульсы.[53]53
  Мульса – вода (или вино), смешанная с медом.


[Закрыть] – Не хочу никого принимать. В том числе и некоего сенатора.

– С Хелидоном ты, однако, виделась, – спокойно заметил Аврелий.

– Хочешь знать о нем? – прошипела Фламиния. – Тут все ясно: хоть и некрасивая и изуродованная, я еще достаточно богата, чтобы купить себе, если захочу, самого востребованного в Риме мужчину.

– Он часто бывал здесь? – спросил сенатор.

– Дважды, и нетрудно понять, что приходил только потому, что был вынужден. Он знал, что не может отказать мне, – проговорила женщина, подавляя злость. – Так или иначе, мне сразу надоело. На арене он лучше, чем в постели, а в последний раз вообще дал осечку.

– Как всегда, строга в своих суждениях, – заметил Аврелий. – Скажи мне, ты видела, как он умер?

– Да, я сидела на трибуне весталок. Старшая жрица любезно разрешает занять там место, когда мне хочется присутствовать на боях. Я не заплакала, если тебе интересно, увидев, как он рухнул на землю.

Патриций промолчал.

– Ну вот, ты узнал, что хотел. Теперь уходи. Тебя проводят, – резко проговорила матрона.

– Не нужно, Фламиния, я помню дорогу.

И Аврелий ушел не обернувшись.

11.

За шестнадцать дней до июльских календ

– Хозяин, хозяин, послушай, у меня важные новости для тебя! – вихрем ворвался Кастор.

Публий Аврелий оторвал взгляд от сочинения «О строении Земли» Помпония Мелы, нового тома, который недавно доставили ему Сосии, владельцы самой богатой книжной лавки в городе. Трактат оказался любопытным, и у Аврелия, необычайно интересовавшегося всем, что касалось географии, вырвался жест недовольства.

«Будем надеяться, что новости стоят этого беспокойства», – подумал он, собираясь выслушать секретаря.

– Из школы гладиаторов? – спросил сенатор.

– Из школы и из театра, – уточнил александриец. – После всех этих гладиаторов мне потребовался отдых. Так вот, послушай: Хелидон, когда закончился последний ужин, вышел со своей компанией и Ниссе тоже велел отправиться с ним. Ауфидий, вне себя от злости, старался удержать его. Лучший атлет предавался разгулу как раз накануне сражения! И все же Ауфидию не удалось его остановить: ретиарий считал себя слишком знаменитым, чтобы позволить обращаться с собой, как с любым другим гладиатором.

– Так что ночь Хелидон провел не в казарме…

– Вот именно, хозяин.

– А что произошло потом?

– Хелидон вернулся в казарму часа за два до рассвета. Ланиста пришел в отчаяние, боялся, что тот вообще забудет про арену, – рассказывал секретарь, довольный своим расследованием. – И это еще не все. Я поинтересовался, где в тот день сидели в амфитеатре Маврик с сестрой. Вовсе не на трибуне со всей знатью, а как раз у самого выхода гладиаторов!

– Отлично, Кастор! – порадовался Аврелий. – Это многое объясняет. Один из них вполне мог подойти к Хелидону перед сражением и дать ему что-то, – предположил он.

– Ты весьма прозорлив, хозяин. И все же… – возразил Кастор с деланым сожалением.

– И все же? – повторил сенатор.

– Брат и сестра прибыли со свитой человек в двадцать, и все они готовы поклясться, что ни Маврик, ни Сергия не покидали своих мест все время, пока длились бои.

– Ну, с тех пор как существует этот мир, свидетелей всегда можно купить, – заметил Аврелий, еще питая слабую надежду.

– Рядом находились сотни зрителей, хозяин. Вряд ли возможно не только подкупить их всех, но хотя бы даже попытаться вовлечь в эту историю! – разочаровал Аврелия александриец.

– Ты прав, Кастор, – согласился сенатор. – Это оказалась глупая идея.

– Но я еще не закончил, хозяин. Похоже, видели какую-то женщину в казарме как раз в ту ночь, когда умер Турий. Ее лицо было скрыто покрывалом, и часовые не узнали ее. И, по правде говоря, не очень-то и собирались задержать… в соответствии с негласными правилами… Такое ведь не первый раз случается, когда знатная дама ночью навещает какого-нибудь красавца гладиатора…

Покрывало, наверное, чтобы специально скрыть лицо, которого никто не должен видеть… Разволновавшись, Аврелий даже привстал.

– Возможно, из разговора с Турием загадочная матрона узнала, что ретиарию что-то известно об убийстве Хелидона. Может, этот дурак даже решился шантажировать ее. И наутро вот он – убит в своей комнате! – обрадовался сенатор, что угадал, как все случилось.

– Блестящее умозаключение, хозяин, – заметил секретарь. И, помолчав немного, откашлявшись, продолжал: – Есть только одна небольшая неувязка.

– Что еще? – огорчился хозяин.

– Незнакомка вошла в комнату Гелиодора, сицилийского гладиатора, а не в комнату Турия, – не без коварного удовлетворения сообщил Кастор, окончательно приведя сенатора в смятение.

– Вот как! – только и мог произнести он. – Но выходит, ты ничего и не выяснил.

– Как ничего? – возмутился и обиделся вольноотпущенник. – Я трудился для тебя, как мул, расчищая дорогу для расследования от множества препятствий, напрасных отклонений и ложных путей. Кстати, вот список расходов, – продолжал он уже не так высокомерно и, быстро спрятав в карман вознаграждение, исчез прежде, чем хозяин смог проверить счет.

Аврелий опустился на мраморную скамью в перистиле и взял том Помпония, чтобы сравнить его с «Географией» Страбона. Как же велик мир и как мало еще известно о нем! Неизведанные земли, дикие народы, мифические животные, смертельные зелья, которые варвары скифы получали из яда змеи, а кельты из лесных растений… или ужасный яд кавказских сванов, который, как говорят, убивает, стоит лишь понюхать его!

Задумавшись, сенатор оторвал взгляд от свитка и посмотрел на клумбу, где выращивал различные экзотические растения, привезенные ему из разных концов империи: в мраморной ванне распустился египетский папирус, рядом рос изящный цветок лотоса, приводивший к потере памяти, а небольшая заросль восточного тростника, поднявшегося едва ли не выше колоннады, окружила бронзовые статуи Фортуны и красивого Купидона.

Аврелий поднялся и подошел к тростнику.

Неожиданно возникшее подозрение побудило сенатора сломать стебель. Он долго рассматривал его и обратил внимание на то, что это, по сути, длинная полая трубка.

Он приложил ее к губам и дунул… Да, это вполне возможно, с волнением подумал он и сорвал небольшую круглую ягодку. Вложил ее в стебель и, набрав побольше воздуха, дунул в него.

Ягода пролетела вдоль колоннады и ударилась в дверь кабинета.

– Ай! – воскликнул Сервилий, открыв ее как раз в этот момент и схватившись за висок. – Ради всех богов, Публий! Что это тебе взбрело в голову?

– Прошу прощения, я проводил опыт, – извинился Аврелий, но другу в эту минуту явно было не до формальностей. Даже царапина на щеке не смогла стереть ликования с его лица.

Сенатор опасался худшего.

– Я из театра, – заговорил Тит, переполненный гордостью. – Победа!

Боги Олимпа, это случилось. Бедная Помпония! – искренне огорчился Аврелий.

– Вчера ночью, – продолжал Сервилий. – Я боялся, что Нисса не захочет видеть меня, однако… Не веришь?! Она не только приняла меня, но… – И, до ушей краснея от смущения, он извлек из кармана туники кусочек вышитой льняной ткани. – Узнаешь? – подмигнул он.

Сенатор, ужасно расстроенный, опустился на скамью. Конечно, он узнал его. Когда он видел актрису в последний раз, этот кусочек ткани едва прикрывал ее бедра.

Глаза Сервилия сияли.

– Ах, какая женщина! – мечтательно воскликнул он. – Но что же ты не поздравляешь меня?

– Да, да, конечно, Тит… – проговорил патриций.

– По-твоему, это в порядке вещей – добиться ее благосклонности? – возразил Сервилий, не скрывая недовольства. – Это немалого стоит. Тебе что – ты молод, богат, хорош собой… Я всегда радовался твоим победам, а теперь, когда настала моя очередь, ты как будто завидуешь!

– Нет, нет. Что ты, друг мой! Напротив, я очень рад…

– В самом деле? Не похоже, однако!

– Послушай, Тит, не думай, будто я…

– А вот и да! – резко прервал его Сервилий. – Нисса предпочла меня тебе. И это просто убивает тебя, разве не так?

– Ради всех богов Олимпа, – попытался возразить сенатор. – Но как только тебе могло такое прийти в голову?

Сама мысль о том, что друг мог составить ему конкуренцию в любви, казалась ему совершенно абсурдной. То же самое, что ожидать с минуты на минуту извержения Везувия – вулкана, который лишь иногда слегка ворчит.

– Знаешь, Публий, я думал, ты не такой мелочный!

Аврелий возвел глаза к небу, обращая немую мольбу к бессмертным – в чье существование, однако, не верил, – чтобы они подарили ему терпение.

– Это не так, Тит, – произнес он. – Поверь мне… я только беспокоюсь о Помпонии.

– Ладно, – сухо ответил Сервилий, – в городе больше домов терпимости, нежели храмов, не говоря уже о своднях, и полным-полно доступных женщин: гетеры, куртизанки, содержанки, вольноотпущенницы. Даже матроны вовсю стараются, отбросив стыд и позабыв о супружеской верности. А я за тридцать лет брака не могу позволить себе одну-единственную маленькую шалость?

– Постарайся хотя бы, чтобы жена не узнала! – взмолился Аврелий.

– А как она может узнать? Я не оставляю никаких следов… – весело заверил Тит. Потом вдруг осекся, что-то вспомнив. – О боги! – застонал он. – Косметика Ниссы на тунике! – Произнеся это, Сервилий исчез быстрее молнии, а его друг с осуждением покачал головой.

– Гм… – дал о себе знать Кастор, возникнув за спиной Аврелия, словно из воздуха. – Если я правильно понял радость нашего общего друга, ты должен мне несколько сестерциев, – напомнил он хозяину.

– Клянусь, тут не обошлось без тебя, несчастный грек! – вскричал Аврелий, вручая ему деньги.

Никогда еще он не отдавал проигрыш с таким сожалением.