Текст книги "Приключения 1985"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Юзефович,Александр Иванов,Сергей Плеханов,Лев Корнешов,Андрей Измайлов,Игорь Козлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Вот, обозначьте… – предложил Хрустов. – Не торопитесь, вспомните, как лежало тело по отношению к другим предметам.

Теперь Шаронов встал в центре палатки. Лицо его было напряженным; он закусил губу, нахмурил лоб, вглядывался в очертания земляного пола, как в горный ландшафт.

Наконец, видимо приняв окончательное решение, Вадим Петрович надорвал уголок пакета и тоненькой струйкой белой пыли стал медленно рисовать на земле какой-то чертеж. Постепенно плавные линии замкнулись, и все увидели изображение человека: голова, вытянутая рука, слегка согнутые ноги…

– Очень интересно! – возбужденно сказал Хрустов. – Значит, голова лежала именно так – рядом с сундучком?

– Да, – уверенно подтвердил Шаронов и указал: – В этой руке был зажат самородок.

– А где он, кстати?

Вадим Петрович благоговейно вытащил из нагрудного кармана носовой платок. Развернул его – тускло блеснул красновато-желтый корявый камушек величиной со спичечный коробок.

«Так вот ты какой?» – меланхолично подумал Климов и немного удивился, что ему раньше не пришла в голову мысль посмотреть на виновника преступления. – Неужели это из-за тебя?..»

Следователь спокойно взял самородок, как будто это был обыкновенный булыжник, положил его на траву, в то место, где была обозначена рука. Некоторое время он в мрачной задумчивости взирал на эту картину.

– Константин Леонидович… – неожиданно громко в наступившей тишине прозвучал голос врача. – А ушиб-то слабенький. С размаху так не бьют.

Эта фраза сразу преобразила Хрустова. Его как будто током тряхнуло. Он вытащил из «дипломата» лупу, подошел к сундучку, уставился на его угол.

– Юрий Петрович, полюбопытствуйте! – позвал он врача.

Гаврилов оторвался от своего «объекта», заглянул в увеличительное стекло.

– Угу, – подтвердил он. – Похоже… Вот эпителий… брызги крови…

– Так!.. – Хрустов оживленно потер ладони. – А скажите-ка мне, граждане свидетели, ваш Мохов на здоровье не жаловался? Голова? Сердце?

Тихомиров встрепенулся…

– Жаловаться не жаловался… А за грудь в последнее время хватался… Я замечал… Вздохнет – так тяжко, жалобно… И руку к сердцу тянет.

– Во-о-от… – протяжно, выразительно сказал Хрустов. – А вы, товарищ лейтенант, говорите «выводы»…

Честно говоря, Климов не понял, на что намекает следователь. И только по тому, как весело сверкнули глаза Хрустова, окруженные золотой дужкой очков, ощутил: произошло нечто важное, проливающее свет на всю эту мрачную историю.

И вдруг послышался какой-то странный, булькающий звук. Шаронов, схватившись рукой за горло, извиваясь всем телом, не то рыдал, не то смеялся. Лицо его обмякло, как будто с него сползла тонкая резиновая маска. Лейтенант с удивлением увидел – перед ним совершенно другой человек: напряжение, державшее Шаронова в тисках, бесследно ушло. Да, он смеялся, хохотал, рычал… И, глядя на него, Хрустов почему-то тоже улыбался…

И снова была лесная тропа, и снова сочно чавкала грязь под копытами лошадей, и снова сонно качался Климов на своем жеребце, а сзади – с Джеком поперек седла – ехал побуревший от усталости Исаев. Они возвращались на заставу – спокойные, умиротворенные. Картины прошедшего дня – несколько утомительных часов осмотра, отправка трупа с вертолетом на Большую землю, заключительная беседа с Хрустовым, прощание с Шароновым – все это толпилось в сознании, воспринималось как тяжкий, давний сон.

Перед отлетом Хрустов сказал Климову:

– Кстати, ваш «рапорт» многое прояснил. Мохов был крупной, внешне здоровой особью, поэтому никто из вас не заподозрил естественную смерть, а тут еще этот шрам на виске… Но, во-первых, Мохов сильно пил, а во-вторых, то нервное состояние, в котором он находился, неумолимо вело к срыву. Видимо, сердце не выдержало…

Климов прикрыл веки. И ему вдруг представилось видение.

Ночь, шуршит дождь по палатке… А Мохов не спит: белыми от ненависти глазами смотрит он в темноту, и в который раз накатывает на него тяжкая тоска. И пульсирует в его голове одна и та же едкая мысль: «Что наделал? Что наделал?.. Сколько лет лелеял в душе мечту-тайну… Все думал, надеялся – придет пора, найдет он эти «златые горы». И тогда начнется совсем другая жизнь – веселая, праздная: вино забулькает – сладкое, душистое; сударки-любовницы будут заглядывать в глаза, ловить каждый блеск его желания… Эх, все пропало! В один миг… Мозгляк этот проклятый за стакан водки купил дедовскую тайну. Теперь все прахом пойдет, все казна заберет, перемелет…» И снова заныло нутро, что-то там жгло, томило… Он встал – страшный, озверевший, тихо пополз вдоль нар. Спят-сопят кореши, намаялись… Нет им до него дела, никто не знает, что с ним творится, как корежит его судьба…

Зачем он шел в камеральную палатку? Может, хотел убить Шаронова? При осмотре в кармане Мохова был обнаружен охотничий нож.

Он стоял перед этим паршивым сундучком, в котором лежал «его» самородок… Нет начальника… Куда же Шаронов делся? И здесь ему повезло – уберег друг-случай… Потянул заскорузлыми пальцами замочек – только петелька звякнула… Вот он – «золоточек», лежит на ладошке… «Мой это! Никому не отдам… Зубами глотки перегрызу – за свое, за дедовское…» И вдруг накатил страх, отчаяние… «Что сделаешь? Придут, отнимут, заберут…» Вспыхнула в груди ярость, схватила лютая боль – будто взорвалось что-то внутри… Подкосились ноги, захрипел, дернулся… Падая, ударился головой, но сжимал, сжимал в кулаке желанный кусок золота… И холод от него стал медленно разливаться по всему телу…

Климов покачнулся – конь оступился в бочажок. Лейтенант открыл глаза, провел рукавом по лицу, смахнул прилипшую к губам паутинку.

Впереди за деревьями блестела река. Значит, застава совсем рядом.

Месяца через полтора Хрустов прислал Климову подробное письмо, в котором писал, что версия о естественной смерти Мохова подтвердилась, что сейчас он занимается новым сложным делом и на пути к истине следует ответить на множество вопросов. Но надежды на благоприятный исход не теряет. Желает Климову не забывать юридических уроков, полученных в связи с расследованием обстоятельств гибели Мохова.

Климов усмехнулся. Все же он испытывал явную симпатию к жизнерадостному и уверенному в себе Хрустову.

Александр Александрович Иванов
КОГТИ ШАТУНА

Лейтенант милиции Сергеев опаздывал в клуб. Он торопился и нервничал. Сбросив форму, Андрей быстро надел белую рубашку и теперь повязывал галстук. Но узел, как он ни старался, получался то велик, то уж очень мал.

Сегодня Сергееву особенно хотелось выглядеть красивым и нарядным. Ведь его ждет Вера. Надев полушубок, Андрей еще раз осмотрел себя в зеркало. И остался недоволен. Тоже жених нашелся. Нос-то… Нос короткий, вздернутый, ну прямо как у капризного мальчишки. А лицо? Что это за лицо? Круглое, румяное, будто девичье. Ладно, что уж сделаешь. Такой уродился.

Он подмигнул себе и повернулся к двери. И тут же у порога увидел сержанта милиции Агеева.

– Ты когда научишься в дверь стучаться? – рассердился Сергеев. – Даже очень, скажу тебе, некрасивая привычка вламываться без стука в чужую дверь.

– Прошу прощения. Товарищ лейтенант, майор вас вызывает, – хрипловатым голосом проговорил, виновато усмехаясь, сержант.

– Я ведь только двадцать минут как от него. Успел вот только переодеться… Что случилось?

– Не придется вам, товарищ лейтенант, сегодня на танцы сходить. Говорит, чтоб одна нога там, другая здесь.

– Чему радуешься-то? – спросил Сергеев сердито, когда они сбежали с крыльца и быстрым шагом направились в милицию.

– Откуда вы взяли, что радуюсь? Просто смешинка в рот попала. Такая у нас служба – не успели вы закрыть дверь, как сразу: «Срочно Сергеева ко мне!»

Сергеев шел впереди сержанта, слушал его, а сам думал: зачем он так поспешно потребовался и долго ли задержит начальник? Надо бы забежать в клуб и предупредить Веру, чтоб не беспокоилась.

У начальника милиции Стриженкова Андрей увидел председателя рыбкоопа Волошина.

– Вот и Сергеев, – сказал майор. – Ему и поручим это дело.

– По вашему приказанию…

– Садись, лейтенант. – Майор кивнул Сергееву на стул.

– И главное, я как чувствовал. – Председатель внимательно посмотрел на Андрея и продолжал: – Сам лично Самсонову просил. Не хотел, а надо. Ведь декабрь кончался, квартал, год. План горит, а деньги у нее. Самолеты не летали, пурга… Где он может быть? Ума не приложу…

– Вот в чем дело, Андрей Никифорович, – обратился майор к Сергееву. – Еще перед Новым годом Анатолий Петрович, – Стриженков кивнул на Волошина, – позвонил завмагу Самсоновой, чтобы она в срочном порядке всю выручку магазина, сорок три тысячи рублей, доставила сюда, в банк. Та снарядила собачью нарту и направила деньги с мужем. Он у нее помощником. Но вот прошло уже двенадцать дней, а ни денег, ни Самсонова нет.

– Убивается женщина, сегодня опять звонила, – сказал Волошин и тяжело вздохнул. – А я все надеялся, думал, вот-вот приедет. Но сегодня пришел к вам… Может, Самсонов где пургу пережидал, задержался…

– Ну, пурга-то почти неделя как кончилась. За это время можно съездить туда и обратно. – Майор вопросительно поглядел на Сергеева.

– А не мог он случайно мимо, теперь на самолете, пролететь? – спросил лейтенант удрученного председателя.

– У Самсонова двое детей… и вообще, мне кажется… – поднял на майора глаза Волошин.

– Я сам об этом думал, – сказал Стриженков. – Ты вот что, свяжись с аэропортом, пусть проверят, – кивнул лейтенанту.

Андрей крутил диск телефона и думал о том, что уже девятый час вечера и в аэропорту едва ли смогут ответить ему конкретно. Значит, надо ехать туда самому, искать кассира, рыться в ведомостях. Но, к его удивлению и радости, ответил диспетчер и охотно согласился помочь. А через пять минут уже назвал фамилии всех убывших из села за эти пять дней.

– Самсонов не вылетал, – сказал Сергеев, садясь на стул напротив Волошина.

– Значит, не вылетал?.. Свяжись-ка еще со всеми нашими аэропортами, – сказал начальник милиции Сергееву, – на всякий случай предупреди их. И готовься на завтра в дорогу.

– Может, он еще до утра приедет, – неуверенно сказал Волошин.

– Предупреди Аретагина. Если Самсонова утром не будет, то поедешь с ним искать его. А я тут с начальником аэропорта поговорю, может, вертолет пошлем тебе в помощь. – Майор встал из-за стола и стал одеваться.

Утро следующего дня было тихое и морозное. Провода обвисли от тяжести инея и походили на толстые махровые бельевые веревки. Сергеев ощущал, что даже легкое движение воздуха, возникающее от быстрой ходьбы, обжигает щеки и подбородок.

«Хоть бы он приехал, – с тайной надеждой думал лейтенант, подходя к конторе рыбкоопа. – Мотаться на нарте по тундре в такой морозище…» – Он поежился от холода.

Еще вчера вечером Сергеев обзвонил все села, куда летали самолеты за эти дни, но Самсонов в списках нигде не значился. Потом долго сидел у каюра Аретагина, обсуждая вероятный путь его. Даже по карте вымеряли. Как утверждал Аретагин, Самсонов тундру знает, как свой магазин, не раз приезжал на нарте в райцентр. Дорогу должен выбрать самую удобную и короткую. Конечно, если не сбежал. Но даже опытный каюр может заплутать в пургу, сбиться с пути. Таких примеров Аретагин привел множество, даже из личной практики.

«А не мог Самсонов махнуть в Магаданскую область или на Чукотку? Что ему двести-триста километров? Волошин чего-то выжидал…»

Но когда Сергеев увидел председателя, даже спрашивать его ни о чем не стал. Вид у того был растерянный, виноватый.

– Нет, – покачал головой Волошин, – не появлялся.

Через час лейтенант уже сидел на нарте за спиной каюра. Нос и щеки его закутаны теплым шерстяным шарфом, только небольшая щелка оставлена для глаз. На руках оленьи камусные рукавицы, на ногах собачьи унты.

Нарта мчалась по льду замерзшей реки. Снег под полозьями тянул одну бесконечную тоскливую ноту. Шерсть на собаках быстро покрылась толстым слоем инея, будто они в муке вывалялись.

На душе у Сергеева было неспокойно. Искать Самсонова в тундре, что маковое зернышко на огороде. Мало ли какой дорогой он мог поехать и поехал ли! А если не устоял перед большой суммой денег? Это же ЧП в районе! И все-таки у Андрея еще теплилась слабая надежда на встречу с Самсоновым.

Познакомился лейтенант с Самсоновым еще летом. Тихий, как показалось Андрею, трусоват.

«В этих тихих… А вдруг он уже на материке? За эти двенадцать дней… Пусть пять дней из них бушевала пурга. За семь дней при нашей технике можно земной шар облететь. Главное – добраться до аэропорта. Надо все как следует обдумать. Если на нарте делать по семьдесят километров в день, то до райцентра он мог добраться за три дня. А если он все-таки махнул в Магадан?»

Аретагин держался наиболее вероятного пути, по которому мог ехать Самсонов. Каюр бойко покрикивал на собак, и они, взлаивая и повизгивая, мчались так быстро, словно хотели убежать от этого холода. Справа и слева тянулись крутые берега, на которых в угрюмой молчаливости стояли заснеженные кусты кедрового стланика, ольхи, тальника. Далеко слева виднелись сопки Таловского хребта. Тихо, мертво вокруг. Даже куропатки теперь попрятались от этой стужи в глубоком снегу.

Ехали молча. Лейтенант выглядывал из-за широкой спины каюра, все еще надеясь увидеть встречную нарту, но впереди было пусто. «И все-таки не может быть, чтобы Самсонова никто не видел.

В этой безлюдной тундре есть жизнь. Его могли видеть. Наверняка видели. Где-то кочует на пути оленье стадо. Возможно, пастухи что-то знают. А может, Самсонов к Долгану заехал? Василий Долган, старый знакомый, живет на их пути в маленькой охотничьей избушке. Соболей промышляет. Не может человек исчезнуть бесследно, тем более с собачьей нартой. Как говорит Аретагин, собаки у Самсонова добрые, и запрягал он их сразу чертову дюжину.

– Далеко еще до избушки Долгана? – спросил лейтенант Аретагина.

– У-у, очень далеко. Еще сегодня и завтра ехать. Хак-хак-хак! – сказал каюр и замахал остолом – короткой палкой – на собак.

Вот уже почти две недели не добыл Долган ни единого хвоста. Не везет ему в этом сезоне. Снег выпал рано и толстым слоем. Трудно добывать соболишек, когда снег глубокий. Еще с осени взял обметом шесть зверушек да трех подстрелил на кедровнике – вот и вся добыча. Самоловы и капканы снегом заносит, зря простаивают. Долган, как и многие старые охотники, еще верит в охотничью удачу. Что ни делал он, чтобы задобрить злого духа – келе: и юколу разбрасывал на снегу, и кусочки мяса, даже комочки сахару – все напрасно.

Да и на душе у него неспокойно. Уже несколько раз встречал охотник на своем пути следы медведя. Сильно боится Долган «хозяина» тундры. Злой ходит зверь, голодный. Плохо, когда его разбудили не вовремя. Осторожный стал Долган. Пока капканы, ловушки обойдет – шея заболит от частых поворотов головы. Вдруг где шатун его поджидает. Карабин из рук не выпускает. Несколько зайчишек украл у него «хозяин». Хоть уходи в другое место. Но охотник медлил: жалко ему своих угодий – здесь избушка у него, да и охотится он в этих местах только второй сезон. Но всякий раз, проходя по своей охотничьей тропе, вглядывается в каждый куст, бугор снега, ожидая встречи с шатуном. И ждет ее, и боится. А встречи не миновать. Кто-то из них должен уступить. Совсем не виноват перед «хозяином» Долган. Не он разбудил медведя, не он выгнал из теплой берлоги на холод.

Медведя поднял охотник Икорка, который промышлял соболишек километрах в двадцати от избушки Долгана. Месяц назад познакомился Долган с ним. Встретились в тундре. Пригласил Икорка его к себе, угощал спиртом, просил продать соболишек.

И вот теперь бродит шатун в долгановском угодье. Того и гляди, чтобы не подкараулил охотника. Хитрый зверь медведь, злой.

Совсем потерял голову Долган. Пропал охотничий сезон. Жаль уходить, когда еще с осени зверушек здесь прикормил, сколько рыбы и мяса им стравил.

В этот раз, как обычно, обходил Долган свои ловушки. Шел на «вороньих лапках» по глубокому снегу. Еще летом сплел их охотник из гибких и прочных прутьев тальника. «Вороньи лапки» легкие, широкие и почти не утопают в снегу. День выдался холодный, горизонт покрылся туманом, будто дымкой завесился. Солнце совсем низко и дымку не может пробить. Края яркие, а середина тусклая.

Охотник рад-радехонек. В первом же капкане, у каменистых россыпей, он обнаружил соболя. Хороший, матерый попался соболишка. А мех какой! Охотник стоял и от радости дул на длинные ворсинки, которые, словно от сильного вихревого ветра, круговыми волнами ходили.

А когда в четвертой ловушке лисицу черно-бурую вытащил, даже ногами запритопывал, запрыгал, запел.

Что ни говори – повезло ему в этот день. Кроме соболя, лисицы, еще двух горностаев добыл. Если бы всегда так! Правда, после пурги ему пришлось крепко поработать: откапывать ловушки из снега, переставлять их. Но какая же радость без работы?

Долган напевал, возвращаясь к себе в избушку. И вдруг он остановился. Что это? Не может быть! Впереди, в двухстах метрах от него, раскинулось озеро. Он видел на противоположном берегу зеленые кусты кедрача, которые отражались в воде. По воде пробегала легкая рябь. Все это было невероятным. Вокруг лежал глубокий и жесткий снег, морозище не меньше сорока градусов, и это незамерзшее озеро!

«Не мог я заблудиться! И не было здесь озера. Странно все это! – размышлял Долган, вглядываясь в голубую даль. – Никак келе со мной шутит?»

Охотник постоял еще минуты две. Хотел поближе подойти к озеру, все разузнать. Но не успел сделать трех шагов, как озеро пропало. Впереди стояли заросли зеленого стланика. Дальше виднелись знакомые сопки.

– Келе! – испугался Долган. Разум победил суеверный страх. Он вернулся на прежнее место и снова увидел озеро.

– Чудеса! – Охотник уставился на водную гладь. Она манила, звала. И Долган снова направился к берегу. Но стоило охотнику сделать три шага, как озеро опять пропало.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Долган и понял, что озеро он видит только с одного маленького пятачка, а на самом деле никакого озера нет. – Келе со мной шутит, – решил Долган и, поправив удобнее калаус – мешок с добычей, закинув на плечо карабин, смело направился к своей избушке.

День кончался, а они все еще ехали. Сергеев по-прежнему всматривался вперед. Чем дальше они отъезжали от села, тем быстрее гасла надежда встретить Самсонова. Зато мысль, что им придется где-то ночевать в тундре, все сильнее беспокоила лейтенанта. Когда мороз за сорок, даже у костра не рай, не очень-то отдохнешь! А устал и промерз Андрей изрядно. И хотя одет тепло, но надо было не ватные брюки, а меховые раздобыть. Сергеев уже несколько раз бежал за нартой – грелся. Но пока бежишь – тепло, сел на нарту – замерз.

Аретагин давно свернул направо. Теперь нарта подпрыгивала на кочках, мчалась по тундре. Всюду встречались заросли зеленого кедровника, из-под снега то тут, то там выглядывала коричневая жесткая трава. Вдали слева в небо уходили снежные сопки. Они сливались белизной с заснеженной тундрой, и Сергееву казалось, что ни сопок, ни кустов нет, а тянется сплошная снежная равнина.

Вот уже в который раз за дорогу лейтенант вспоминал Веру и улыбался про себя. Вчера он так и не смог попасть на танцы, а сегодня даже попрощаться не успел.

Впервые Андрей встретил Веру на улице. Был поздний тихий вечер. Сдав дежурство, лейтенант возвращался домой. Смешно, но при встрече с ней у него вдруг появилось какое-то мальчишеское озорное настроение.

– О прекрасный гуманоид! – воскликнул он. – Не скажете ли, как называется эта чудная планета?

– О достопочтимый пришелец, вы оказались в Солнечной системе на планете по имени Земля! – Девушка внимательно посмотрела на Андрея. – Но и вы ответьте, пришелец, из какой галактики к нам пожаловали?

Сергеев взял ее руку, вытянул вверх и сказал:

– Смотрите на свои пальцы и увидите мою далекую планету в созвездии Льва. О, это замечательная планета! – Он рассмеялся. Засмеялась и девушка.

А потом лейтенант увидел ее на районной комсомольской конференции. Заметил в президиуме. Как же, лучший воспитатель детского сада. А этой лучшей… всего девятнадцать лет.

Андрей улыбнулся, вспомнив свой первый танец с ней. Чудак, чего растерялся? После конференции устроили вечер танцев. Когда раздались первые, еще слабые звуки вальса, лейтенант подошел к девушке.

Вера – в толстом вязаном свитере, в синей юбке и лакированных туфлях – стояла с девчатами возле окна, и они оживленно о чем-то разговаривали. Пока Андрей подходил, вся его смелость вдруг улетучилась. Он остановился, и надо же – словно онемел. Стоял, молчал и смущенно смотрел на Веру.

– Пришелец из созвездия Льва? Освоились у нас и решили меня пригласить на танец? – улыбнулась девушка.

– Да, – с трудом нашелся Андрей.

Девушка смотрела на него и улыбалась. А он совсем растерялся.

– Идемте же! – Она первая взяла его за руку.

«Какой же я недотепа». Сергеев даже сморщился, будто от зубной боли, вспомнив, как при первом же шаге наступил Вере на ногу.

– Вы уж извините… Я, знаете…

– Ничего страшного. – Вера опять улыбнулась.

Улыбка у нее была добрая, детская.

– Хак-хак-хак! – прозвучало в зловещей тишине и вернуло Сергеева в действительность. Он едет на задание – искать Самсонова, который исчез неизвестно куда. «Куда он мог исчезнуть? Может, заболел дорогой и отлеживается у пастухов или охотников? А вдруг где в снегу замерз? Как же я смогу найти его?» Все чаще невеселые мысли приходили лейтенанту в голову.

На ночь они остановились в кедровнике. Аретагин постарался: заготовил огромную кучу дров. Ночь стояла тихая, безветренная. Сергеев даже удивился: как быстро она прошла. Костер горел жарко, а в спальных мешках-кукулях на толстом слое веток лапника спать было совсем не холодно. За всю ночь лейтенант даже ни разу не проснулся. Правда, Аретагину приходилось, видно, вставать, поддерживать огонь. А утром, позавтракав разогретой тушенкой, напившись горячего чаю, сразу же отправились дальше. Было еще темно, а их нарта мчалась по заснеженной целине. Сергеев, кутаясь в кухлянку – оленью шубу, уже не надеялся встретить нарту Самсонова, но на всякий случай по привычке всматривался во все кочки, кусты, подозрительные бугры снега. Делал это и каюр.

– Мы правильно едем? – спросил лейтенант Аретагина. – Не мог он другой дорогой поехать?

– Конечно, мог левее или правее поехать. Это не летняя проторенная тропинка, след могла пурга занести, – лениво ответил каюр.

Первым его увидел Аретагин. Был уже полдень. Он повернулся к Сергееву и толкнул его в бок:

– Самсонов едет!

– Где?

Каюр кивнул в сторону приближавшейся нарты. Лейтенант даже не поверил своим глазам. Навстречу им мчалась собачья упряжка. Откуда она взялась здесь, среди снежной холодной пустыни? Путник сидел боком, упираясь ногами в полоз, и покрикивал на собак. Он, видимо, не видел их. А когда увидел, неожиданно свернул вправо.

– Правь к нему, – радостно сказал лейтенант, всматриваясь в лицо путника. – Узнаем, что с ним случилось, и вместе поедем домой.

Но вскоре они поняли, что каюр встречной нарты вовсе не искал с ними встречи, а, наоборот, старался быстрее оторваться от них.

– Самсонов! – крикнул Сергеев. – Подожди! «Естественно, боится, ведь деньги везет!» – подумал лейтенант. – Погоняй собачек! – приказал Аретагину.

И какое же разочарование было у Сергеева, когда путник остановился, и они подъехали ближе. Вглядываясь в собачью упряжку, Аретагин покачал головой:

– Не Самсонов…

Лейтенант и сам видел, что ошибся.

– Куда едешь? – спросил он, когда нарта остановилась в пяти шагах от путника.

– Охотник я. Охочусь здесь.

Собаки обеих упряжек громко и вразнобой, лаяли друг на друга. Сергеев не расслышал слов охотника.

– Что он говорит? – переспросил у Аретагина.

– Это охотник, Егорка Опарин.

– Ты здесь никого не видел? Может, кто проходил или проезжал? – спросил лейтенант у охотника.

– Нет. Здесь люди не ездят. Теперь самолетом больше летают, – сказал Опарин и махнул остолом на собак.

Сергееву хотелось еще поговорить, разузнать у охотника о его пути, где живет, но тот, видимо, спешил. Скоро он скрылся за кустами кедровника.

– Погоняй, едем дальше, – сказал лейтенант Аретагину.

– Надо заехать к Долгану, может, он что знает.

– К Василию? Что, скоро уже к нему приедем?

– Часа через два-три будем у него, – кивнул головой каюр.

«Вася Долган так вот не уехал бы, – размышлял Андрей, – поговорить он любит. А этот охотник нелюдимый какой-то. Надо будет проверить, не браконьер, случайно?»

– Приедем как раз вовремя, с охоты, пожалуй, придет, – говорил Аретагин. – А этот, смотри, даже говорить с нами не захотел.

– Ты его хорошо знаешь?

– Осенью ходил собак покупать. Три рубля за собаку давал. Скупой.

– Ладно, сегодня у Долгана переночуем, отдохнем по-человечески, – сказал Сергеев. – Возможно, Самсонов у него. А нет, так Василий, может, что подскажет.

Егор Опарин скоро убедился в том, что мечты его опять остались только мечтами. Соболей непросто взять. А он думал, что их можно добывать по десятку в день. А это деньги, хорошие деньги.

Опарин – высокий сухопарый мужчина двадцати восьми годов. Длинные щетинистые волосы цвета ржавчины закрывали почти все его узкое и длинное лицо. И весь он был длинным, как палка.

Летом Опарин работал грузчиком на причале: выгружал с бригадой баржи, кунгасы и плашкоуты. Работа хоть и тяжелая, зато денежная. Осенью строил общественную баню. Плотничал. Заработал хорошо, и… половину заработка просадил в карты. И вот теперь судьба кинула Егора в тундру, на промысел. Знакомый присоветовал: «Соболей в тундре как комаров летом. Можно хорошую кучку денег заработать».

Промыслом Опарину заниматься не приходилось, был он охотник-любитель, но ведь «не боги горшки обжигают». И он решился.

Договора с зверопромхозом заключать не стал, там видно будет. Во всяком случае, продать соболей всегда можно. На оставшиеся деньги купил палатку, чайник, кастрюли, соль, продукты. В мастерской сделали ему небольшую железную печурку, у коряков купил собак и нарту. Раздобыл ружье, капканы, теплую одежду и по первому снегу тихо уехал в тундру.

Три дня Опарин мотался по тундре, искал глухое угодье, где водились бы соболи. Изъездил много и нашел. Это были обширные заросли кедрового стланика с неопавшими шишками, сушняк на дрова. Рядом текла быстрая речушка с чистой и прозрачной водой. Недалеко блестела каменистой макушкой сопка. Место Опарину понравилось, он его даже полюбил, когда вечером добыл первого соболя.

«Поохотимся, – радовался Егор, – главное – место что надо. В эту глухомань ни один егерь не доберется».

Палатку Опарин поставил на берегу речушки. Рядом проходил узкий глубокий овраг. На дне его лежал старый пласт снега. Зимой, видимо, овраг полностью засыпало, а летом снег таял и только оставался на дне, куда не достигали солнечные лучи, и лежал жесткий, твердый как камень.

Все предусмотрел Егор: вода есть, дрова рядом, затишье, а главное – далеко от постороннего глаза. Первые две недели прошли быстро и незаметно. Охотник вставал затемно и до позднего вечера бродил по зарослям, ставя капканы и ловушки, и мечтал о том, что в один из дней во всех них будут соболи, горностаи, лисицы. Но проходили дни, ловушки были пусты.

И лишь иногда попадались горностай или даже соболь. Но не о такой охоте мечтал Опарин – совсем мизерная добыча.

Как-то, проходя возле зарослей кедровника, Егор наткнулся на медвежью берлогу. И хоть он и не был медвежатником, сразу понял, что зверь «дома». С неделю обходил охотник ее стороной, не решаясь приблизиться к берлоге. Но мысль о том, что медвежья шкура в цене, да и мясо, так нужное ему для прикормки зверьков, для корма собакам, все же привела его к берлоге. Он долго стоял у кедровника, смотрел на легкий парок, заметно поднимавшийся над желтым пятном снега.

«Как его взять, окаянного?» – размышлял Егор. Вначале он думал пригласить в напарники Долгана, которого встретил как-то в тундре, но потом решил ни с кем не делиться добычей, а попытать счастье самому.

«Какой же я охотник, если зверя испугался», – укорял он себя, тихо отходя от берлоги. Опарин считал себя смелым, а силы ему не занимать.

Готовился он к охоте на медведя долго, основательно. Патроны зарядил жаканами, испробовав убойную силу их на железной трубе. Изрешетил ее. Патронами остался доволен. Свой огромный корякский нож, который здесь называют паренькским, и куют из автомобильной рессоры, наточил до бритвенного лезвия. Два дня потратил на это Егор, но за нож теперь был спокоен – не подведет. Даже рогатину приготовил – длинную прочную палку, на конце которой прикрутил проволокой финку. Но охоту откладывал «на завтра». А время пришло.

«Ничего страшного, – уговаривал он себя. – Зверь, он и есть зверь, а ты человек, да еще и вооружен».

Однако, когда подошел к берлоге, струсил. В руках дрожь предательская появилась, между лопатками липкий пот выступил. Егор чувствовал, что если сейчас струсит, уйдет от берлоги, то уж больше не вернется сюда. И прощай и шкура и мясо.

Опарин левой рукой быстро и решительно сунул длинную палку в желтое пятно. В правой зажал ружье. Но медведя будто совсем не было. Тихо, ни единым звуком зверь не выдал своего присутствия. Не хотелось, видно, «хозяину» тундры покидать теплую берлогу и выбираться на мороз.

«Может, его здесь нет?» Опарин осмелел. Подошел ближе и стал сильнее шуровать палкой в берлоге. Как ни ожидал медведя охотник, тот оказался перед ним неожиданно. Выскочил зверь пулей, молча, Опарин даже не успел отбежать, выстрелить. Медведь пронесся мимо, охотник только почувствовал удар в грудь и упал в снег, ружье вывалилось из рук.

«Каюк!» – подумал он и закрыл голову руками. Но медведь, ломая кусты, уходил в тундру.

Опомнившись, охотник вскочил, поднял ружье и, почти не целясь, дважды выстрелил вдогонку зверю. После второго выстрела медведь споткнулся, но выровнялся и через секунду скрылся в кустах.

Преследовать раненого медведя Опарин не стал. Он достаточно наслышался историй, когда медведь, уходя от охотника, делал ему засаду и сам первым нападал на преследователя. Во всяком случае, Егор не дурак, ему совсем не хотелось оказаться в лапах матерого зверя. Хотя и мало видел он медведя, но успел заметить его мощную фигуру, длинную верблюжьего цвета шерсть на загривке. С такой звериной лучше не связываться.

Скоро Опарин убедился в том, что медведь покинул его угодья. Следов, как Егор ни искал, не нашел. И он повеселел.

«Не получилась охота, – думал охотник, – пусть еще погуляет».

Однако на душе было неспокойно. Потом, при разговоре с Долганом, узнал, что медведь перебрался к соседу. После встречи с медведем Опарин совсем охладел к охоте. Больше сидел в палатке, много спал. Теперь охотника больше беспокоили голодные собаки. Они завывали и не давали ему спать.