Текст книги "Приключения 1985"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Юзефович,Александр Иванов,Сергей Плеханов,Лев Корнешов,Андрей Измайлов,Игорь Козлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– А вот о новостях, Иван Сергеевич, – засмеялся Губин, – я у тебя сам спросить хотел.

– У вас там обзор шире.

– Это точно. Так вот, мы внимательно проанализировали ваше сообщение. Да, действительно дела здесь творятся странные. Фашисты уничтожают друг друга. Значит, есть третья заинтересованная сторона. До нас, товарищи, доходят данные о попытках сепаратных переговоров между деятелями УСС[5]5
  УСС – Управление стратегической службы.


[Закрыть] и спецслужбами союзников. За нашей спиной начинается не совсем чистая игра. Москва предполагает: Польша и Западная Белоруссия стали объектом пристального внимания Интеллидженс сервис. Нам точно известно, что Колецки, который снова объявился здесь, был в тридцать девятом году завербован английский разведкой. Работал он на временно оккупированной территории, занимался подготовкой разведкадров. Сначала для СД, но мне думается, он готовил кадры для своих лондонских хозяев.

– Товарищ полковник, – Тамбовцев встал, одернул гимнастерку, – но ведь англичане наши союзники.

Губин помолчал, поглядел внимательно на капитана.

– Наши союзники, капитан, простые солдаты и офицеры, сражающиеся с фашизмом. Но, к сожалению, политику своих государств определяют не они. Я думаю, что Лондон не зря поддерживает польское националистское формирование. Мы победим немецкий фашизм. Но империализм будет готовиться к новой войне с нами. То, что враг у нас опасный, говорит хотя бы случай с уничтожением банды Резуна. Установлено: на той стороне действует так называемая бригада Армии Крайовой майора Жеготы. Сейчас приедет наш польский товарищ, полковник Поремский, он вам расскажет о Жеготе.

Полковник Поремский, высокий, совершенно седой, с лицом, обезображенным кривым зубчатым шрамом, вошел в кабинет Середина ровно в девятнадцать тридцать.

Тамбовцев поглядел на внушительную колодку польских и советских наград и понял, что полковник здорово повоевал. По-русски он говорил чисто, но как-то непривычно расставлял слова.

– Я хочу информировать вас о Жеготе. Жегота – это подпольная кличка. Псевдо. Кадровый офицер. Станислав Юрась настоящее его имя. Принял бой со швабами в сентябре тридцать девятого на границе. Был ротным. Через три дня командовал полком, вернее, тем, что осталось от полка. Дрался честно. Потом ушел в лес. Семью его в Кракове расстреляли немцы. Их он ненавидит. Как большинство офицеров из старой армии, от политики далек. Конечно, заражен идеей национализма. Но я знаю, что он с трудом переносит двойственное положение. Хочет сражаться с фашистами. Кстати, очень многие офицеры в Армии Крайовой приходят на наши призывные пункты. Мой совет, Павел, с Жеготой надо встретиться. В этом поможет наш капитан Модзолевский.

Губин взял со стола фотографию Колецки в эсэсовской форме, протянул Тамбовцеву.

– Покажешь Жеготе, – вздохнул. – Я знаю, капитан, что это очень опасно. Но больше нам послать некого.

На городок спускалась темнота. Она накрывала его сразу, словно одеялом, и была плотной. Не горели фонари на улицах, окна домов наглухо закрыли маскировочные шторы.

– Пора, – сказал Тамбовцеву капитан Модзолевский, – пойдем, друг.

У выхода из здания польской комендатуры на диване сидели два капрала с автоматами.

Увидев офицеров, они вскочили.

– Сидите, – сказал Модзолевский, – мы пойдем одни.

– Но, пан капитан, ночь…

– Считайте, что мы пошли на свидание.

Тамбовцев вышел на крыльцо, постоял, привыкая к темноте. Сначала он начал различать силуэты домов, потом предметы помельче. Теперь он уже видел площадь, коновязь, клубящиеся в углах домов, тени.

– Пошли, – Модзолевский зажег фонарик.

– Пошли.

Тамбовцев шагнул вслед за ним и засмеялся.

– Ты чего?

– Как чего, впервые за границу попал.

Модзолевский повел лучом фонаря вокруг и сказал:

– Смотри на нашу заграницу.

Они миновали площадь, свернули на узкую улочку, прошли по ней, опять свернули и уперлись в тупик. В глубине его стоял дом.

Модзолевский осветил вырезанный из жести сапог, висящий над входом.

– «Мастерская «Варшавский шик», – по складам прочел Тамбовцев.

– В маленьких городах так. Если пиво, то краковское, если шик, то варшавский.

Он постучал в окно. Дом молчал. Капитан опять постучал, сильнее. Наконец где-то в глубине послышались шаги, сквозь штору блеснул луч огня.

– Кто? – спросили за дверью.

– Капитан Модзолевский.

Дверь приоткрылась медленно, словно нехотя. Модзолевский направил фонарь. На пороге, закрыв глаза рукой от света, стоял невысокий человек в ночной рубашке.

– Мы зайдем к тебе, Завиша.

– Проше пана.

Хозяин пошел вперед, приговаривая:

– Осторожнее, панове… Не убейтесь, панове… Тесно у бедного сапожника.

Они вошли в мастерскую, и хозяин засветил лампу. Сидел у двери, глядя на офицеров настороженно и зло.

– Слушай, Рысь… – начал Модзолевский.

Рука хозяина нырнула под кусок кожи.

– Не будь дураком. Если бы я хотел арестовать тебя, то окружил бы дом и пришел не с русским офицером, а со своими автоматчиками.

– Что вам нужно? – хрипло спросил хозяин.

– Ты поедешь к Жеготе. Не смотри на меня так. Пойдешь к нему и скажешь, что я и русский капитан хотят с ним поговорить. Мы придем вдвоем. Только вдвоем. Передай ему, что мы доверяем себя его офицерской чести.

Хозяин вышел.

– Связной Жеготы. Личный. Он ему верит. Завиша был сержантом в его роте.

– Слушай, Казик, а не хлопнут они нас? – Тамбовцев прилег на старый диван.

– Могут… У тебя есть другие предложения?

– Нет.

– У меня тоже. Будем уповать на милость божью и офицерскую честь майора Жеготы.

Ах, какое было утро! Солнечное, росистое, чуть туманное. Добрая осень стояла над землей. Красивая, богатая и добрая.

Легко бежала бричка по полевой дороге. На душистом сене лежали Тамбовцев и Модзолевский. Конями правил мрачный Завиша. Бричка бежала по дороге, светило солнце, и Тамбовцев вдруг запел старое довоенное танго.

 
В этот вечер в танце карнавала
Я руки твоей коснулся вдруг,
И внезапно искра пробежала
В пальцах наших встретившихся рук…
 

– Я знаю эту песню, – засмеялся Модзолевский, – в нашем партизанском отряде были советские девчата-радистки, они ее пели.

И капитан подхватил:

 
Если хочешь, найди,
Если можешь, приди…
 

Завиша удивленно с козел смотрел на них. Поют. Значит, нет у них ничего дурного на уме. Он не знал слов, но поймал мелодию и начал подпевать:

– Трам-пам-пам-пам-пам…

Бричка въехала в лес, и затихла песня. И стали лица напряженнее и старше.

– Тпрру-у, – натянул вожжи Завиша.

Дом. Самый обыкновенный. Даже красивый. И дверь в нем распахнута гостеприимно. Офицеры спрыгнули с повозки, поправили обмундирование, пошли к дому. Завиша глядел им в спины, поигрывая «люггером». Пограничники поднялись на крыльцо. Прошли прихожую, оклеенную обоями в цветочек. Дверь была отворена. И они вошли в нее.

В пустой комнате у стола стоял человек в парадной польской форме. Воротник, шитый серебром, кресты на груди, конфедератка, надвинутая на бровь.

Увидев вошедших, он бросил два пальца к козырьку.

– Майор Жегота.

– Капитан Модзолевский.

– Капитан Тамбовцев.

– Вы, господа, положились на мою офицерскую честь и пришли. Спасибо. Я тоже полагаюсь на вашу честь. Слушаю вас.

– Господин майор, – Тамбовцев подошел к столу. – Мы знаем вас как настоящего солдата Польши. Мы не будем говорить о политике. Я принес вам фотографию человека, которого вы знаете как полковника Грома. Кто он, вы узнаете из справки, которую наше командование поручило передать вам. Мы только надеемся, что солдаты Польши и вы, майор, не будете служить под командой оберштурмбаннфюрера СС.

Тамбовцев положил на стол пакет.

– Как найти нас, вы знаете. Прощайте, майор Юрась.

Капитан кинул руку к козырьку и повернулся, словно на строевом плацу. Пограничники вышли.

Жегота раскрыл конверт, достал фотографию. Долго, очень долго смотрел на нее. Потом начал читать справку.

Война уходила на запад. А у заставы Кочина по-прежнему было тихо. Томился в ожидании капитан Тамбовцев. Каждый день полковник Губин отвечал Москве:

– Пока тихо.

Шлялся по пивным и базару Ярош.

Ждал капитан Модзолевский.

За окном светило неяркое солнце. Осень в Лондоне, как ни странно, выдалась сухой и безветренной. В кабинете было тепло, несмотря на строжайшую экономию, хозяин изредка растапливал камин. Бернс сидел у стола, огромного, темного, без единой бумажки на нем.

– У вас все готово, Уолтер? – спросил шеф.

– Да.

– Я говорил с человеком, он произвел на меня хорошее впечатление. Он умеет думать. А это главное. Легенда?

– Вполне надежная. На ту сторону придет демобилизованный по ранению офицер. Документы подлинные. Он приедет в Минск, поступит работать на стройку техником. У него есть диплом. И будет ждать.

– Вы уверены, что он пройдет границу?

– Да. Люди майора Жеготы нападут на заставу. В момент боя его и переправят.

– А если неудачно?

– Не должно быть, все учтено.

– А если все-таки провал? Не забывайте, мы числимся союзниками.

– У него есть запасная легенда. Что он местный житель, ушел с немцами, возвращается к жене.

– А жена-то есть?

– Конечно, шеф.

– Ну что ж, начинайте. И немедленно Колецки в Лондон. Для него сейчас найдется масса неотложных дел. Ему придется работать с бывшими коллегами. Эти люди очень пригодятся нам в будущем. Начинайте операцию.

Ночью Колецки разбудил радист.

– Вам радиограмма, пан полковник. Вашим шифром.

Колецки сел на топчан, взглянул на колонку цифр.

– Идите, сержант, спасибо.

Когда радист вышел, Колецки поднял Поля.

– Берите всех наших, кто остался, и едем в квадрат 6Н-86.

– Уже? – спросил Поль.

– Да.

– Слава богу.

– Разыщите мне этого контрабандиста.

– Яроша?

– Да. И как можно скорее.

– Человека привезти сюда?

– Ни в коем случае. Спрячьте его в городе у Карла.

– Есть.

Поль встал и начал одеваться.

Утром Колецки пришел к Жеготе. Майор брился, пристроив у окна маленькое зеркало.

– Пан майор, получен приказ. Послезавтра вы должны напасть на заставу у отметки 12–44.

– Чей приказ?

Жегота смотрел на полковника пристально и тяжело.

И Колецки на секунду смутился.

– Это приказ из Лондона.

– Хорошо. – Майор специально не назвал Колецки по званию. – Хорошо, – повторил он, – я буду готовить людей.

Колецки вышел, а Жегота быстро добрился и вызвал адъютанта.

– Завишу ко мне, хорунжий.

– Слушаюсь, пан майор.

Ярош пил пиво. Ресторан был пустой. Занятые люди не заходили сюда с утра. Народ обычно собирался после обеда.

Распахнулась дверь, вошли трое. Они взяли пива и немудреной закуски, сели за столик в углу.

Ярош продолжал тянуть из своей кружки, глядя перед собой устало и тупо.

Один из вошедших подошел к его столу, наклонился.

– Добрый день, пан Ярош.

– Для кого как, – мрачно пробурчал Ярош.

– Дела плохие?

– А у кого они нынче хорошие?

– Не откажитесь подсесть к нашему столу, у нас есть для вас интересное дело.

– Интересное дело! – усмехнулся Ярош. – Какие нынче дела? Штука сукна – уже интересное дело.

Но тем не менее он взял свою кружку и пошел к столу. Сел на свободный стул и очутился между двумя здоровыми парнями, смотревшими на него настороженно и зло.

– Ну что за дело, панове? – Ярош без приглашения налил из их бутылки.

– Надо переправить человека на ту сторону, – сказал Колецки, твердо глядя в глаза Ярошу.

– Нет, – Ярош выпил рюмку, – товар – да, человека – нет.

– Мы хорошо заплатим.

– А что нынче стоят деньги?

– Ярош, – Колецки достал сигарету, – мы о вас знаем много. Вполне достаточно, чтобы Модзолевский передал вас русским. Но мы не будем этого делать. Мы убьем вас, Ярош.

Один из незнакомцев протянул руку, и в бок Яроша уперлось тонкое жало десантного ножа.

– А если меня возьмут русские?

– Они не возьмут вас. Риск минимален.

– Сколько?

– Десять тысяч злотых.

– Злотые нынче меняются на килограммы.

– Сколько ты хочешь?

Ярош покосился на нож, взял бутылку.

Сразу же второй сжал его локоть.

– Пусти, – Ярош вырвал руку. Выпил. Помолчали.

– Еще десять тысяч советских рублей.

– Пять, Ярош, пять, – усмехнулся Колецки.

– Давай.

Хозяин, отойдя в угол стойки, внимательно смотрел за столиком. Одной рукой он расставлял кружки, другой доставал из ящика наган.

Колецки вынул бумажку.

– Подпишите, пан Ярош, так будет спокойнее и вам. Вы же коммерсант, а подлинная коммерция требует порядка.

– Когда вести человека?

– Завтра.

– Давайте деньги.

Ярош считал их долго. Аккуратно складывая каждую бумажку. Колецки презрительно глядел на него. Он слишком хорошо знал таких людей, готовых за деньги на все.

Наконец Ярош выдохнул и сунул деньги в карман.

– Надо было поторговаться, – улыбнулся он.

– Подписывайте.

Ярош взял протянутую ручку, долго читал расписку. Потом поднялся.

– Ну вот и все. – Колецки спрятал расписку в карман.

– Где мы увидимся? – спросил Ярош.

– Нам так приятна ваша компания, что мы просто не расстанемся до завтра.

Ярош хотел что-то сказать. Но, посмотрев на мрачных спутников Колецки, встал и пошел к выходу.

Они уже подходили к дверям, когда хозяин крикнул:

– Пан Ярош! Ваше сало и бимбер.

– Я сейчас, – буркнул Ярош и пошел к стойке.

Трое у дверей провожали его настороженными глазами.

Хозяин достал из-под стойки мешок, протянул Ярошу.

– Передай, – тихо сказал Ярош, – переправляют завтра ночью.

Он взял мешок, кинул на стойку деньги и пошел к дверям.

Завиша стоял на площади у дома, у дверей которого был прибит герб новой Польши. Серебряный орел без короны на красно-белом фоне. Этот герб словно давил на него. Притягивал и пугал одновременно. Завиша стоял на площади у коновязи, смолил огромную самокрутку и все не решался сделать первого шага. А его сделать было нужно. Просто необходимо. И он шагнул, как в воду, и пошел через площадь.

У двери сидел капрал, положив ППШ на колени.

– Тебе чего, Завиша?

– Мне к пану капитану.

– Иди, он на втором этаже.

Завиша толкнул дверь, и она закрылась за его спиной, отгородив от площади, людей у базара, от его прошлого.

Тамбовцев бежал на второй этаж, перескакивая через ступени. Он без стука ворвался в кабинет Середина.

– Что? – спросил его Губин. – Что?

– Радиограмма от Модзолевского.

Губин взял текст, прочел.

– Машину, я лечу в Москву.

Начальник контрразведки, комиссар госбезопасности 2-го ранга, закончил читать документы и потер лицо ладонями.

– Ваше мнение, Павел Петрович?

– Я изложил его в рапорте, товарищ комиссар.

– Кровавую дорожку устелили они для своего агента. Кровавую. Значит, англичанам очень нужно, чтобы этот человек остался у нас на длительное оседание.

– Видимо, так, товарищ комиссар.

– Ну что ж, Павел Петрович, поможем им. Пусть оседает. Под нашим контролем. Пусть. Только Колецки должен быть арестован, он не просто агент разведки, он военный преступник. На его руках кровь советских и польских граждан. Когда вы летите?

– Прямо сейчас.

– Желаю удачи.

Губин встал и пошел к выходу.

– Кстати, Павел Петрович, – сказал ему вслед комиссар, – подготовьте наградные документы на всех участников операции и не забудьте польских товарищей. А Ковалеву скажите, что ему присвоено звание подполковника. Пусть выезжает в Москву. Хватит, погулял в контрабандистах. А то привыкнет к фамилии Ярош и свою забудет.

Ярош не видел лица человека, которого ему нужно было переправить, он видел только его спину.

Они шли к реке. Колецки, двое его людей, агент и он. Ночь была безветренной и светлой.

– Плохая погода для нашего дела, – сказал тихо Ярош.

– Ничего, я обещал, что пограничникам будет не до нас.

Они подошли к реке, и Ярош вывел из зарослей лодку.

– Садитесь, – сказал он агенту и забрался в лодку сам.

Внезапно правее вспыхнула красная ракета, потом еще одна. Ударил пулемет, ему, захлебываясь, вторили автоматы.

– Пошел, – Колецки оттолкнул лодку.

Секунда, и она растаяла в темноте.

– Все, – сказал Колецки, – наша игра сделана. Теперь надо спешить, за нами пришлют самолет.

Они втроем поднялись по тропинке и пошли, сопровождаемые звуками близкого боя. Миновали поле, вошли в березовую рощу. Колецки шел впереди, прислушиваясь к непрекращающейся пальбе.

Он услышал за спиной хриплый крик, обернулся, но чьи-то сильные руки сдавили ему локти, выкручивая их, и он застонал. Вспыхнул свет фонаря, и он увидел Жеготу и Модзолевского. Поль лежал на траве, двое поляков вязали ему руки ремнем.

– Оберштурмбаннфюрер Колецки, – сказал майор, – именем народной Польши вы арестованы.

Капитан Модзолевский поднял ракетницу. В черном небе лопнул зеленый огненный шар. И сразу же стрельба стихла.

Колецки понял все и закричал, забился, пытаясь разорвать сильное кольцо рук, державших его.

Лодка приткнулась к берегу.

– Теперь тихо, – прошептал Ярош, – идите за мной.

Они медленно начали подниматься по склону.

Тамбовцев видел, как две темные фигуры поднялись на склон и пошли вдоль опушки в сторону деревни.

– За мной, – прошептал он солдатам.

Старшина Гусев и трое пограничников неслышно двинулись за капитаном.

Ярош и агент вошли в деревню.

– Где живет Кучера? – спросил агент.

– В школе.

– Я пойду к ней, а ты иди в город, купи мне билет до Минска и жди на площади у вокзала.

– Деньги.

– Какие, тебе же заплатили?

– Только за переход.

– На, – агент протянул ему пачку, – здесь хватит на все.

Из окна вокзала Губин и Тамбовцев наблюдали за площадью. Поезд до Минска должен был отойти через двадцать минут. Ярош стоял у киоска и пил квас.

– Едут, – сказал Губин и облегченно вздохнул.

На площадь выехала бричка, правила ею Анна Кучера.

Агент увидел Яроша и сказал тихо:

– Ликвидируйте его на обратном пути.

Анна молча кивнула.

Ярош подошел к бричке, протянул билет.

– Поезд отходит через пятнадцать минут. Ты подвезешь меня, Анна?

– Конечно, дядя Ярош.

– Тогда я папирос куплю, ты подожди.

Агент шел по перрону. Остановился у шестого вагона, протянул билет проводнику. Поднялся в вагон. Загудел паровоз, вагоны двинулись и медленно поползли вдоль вокзала.

– Все, – сказал Губин, – поехал наш красавец.

Ярош подошел к бричке, легко запрыгнул на козлы.

– Слезай, Анна.

– Почему? – не понимая, спросила она.

Ярош крепко взял ее за руку.

– Тихо, ты арестована.

Анна на секунду отвела глаза и увидела Тамбовцева и троих пограничников, идущих к бричке.

А война уходила дальше и дальше на запад. Заканчивалась осень. Но еще впереди была последняя военная зима, а потом уж весна Победы. Война откатывалась, а на границу выходили наряды. В любую погоду. В любое время.

Даниил Корецкий
АДМИРАЛЬСКИЙ КОРТИК

БАРКЕНТИНА «КЕЙФ»

Дача стояла на возвышенности, в центре большой поляны, и чем-то напоминала стремительный старинный корабль.

– На что она похожа, ребята?

– На дачу и похожа, – резонно ответил Генка. – На что же еще?

– Заметим, на классную дачу, – добавил Петр.

Ну что ж, мои впечатления могут объясняться тем, что я уже знал, как называли этот загородный особняк Валерий Золотов и его друзья.

Просторный участок оказался изрядно запущенным, хотя видно было, что он знал и лучшие времена. Асфальтовая лента соединяла ворота с гаражом, выложенные кирпичом дорожки вились между пропаханными грядками и мертвыми клумбами, огибали здание и обрывались у деревянной баньки, сложенной над маленьким, но на удивление чистым прудом.

За банькой стоял огромный ящик, доверху наполненный бутылками из-под портвейна. В гараже тоже обнаружились три набитых бутылками мешка. А в общем осмотр двора ничего не дал.

Я без труда нашел на связке нужный ключ и, сорвав печать, толкнул дверь. На первом этаже располагаются службы, кухня, кабинет и зал, а наверху – спальни и зимняя веранда. Но, переступив порог, мы вначале оказались в небольшом холле перед двустворчатой дверью с табличкой «Кают-компания».

В «кают-компании» стоял спертый плотный воздух, в котором смешивались запахи винного перегара, табачного дыма и перестоявшейся еды. Не знаю, как мои спутники, а я уловил в этой сложной смеси еще один компонент. Раньше, до того, как я стал работать на следствии, я думал, что выражение «запах смерти» не более чем красочная метафора, но потом убедился в обратном. Смерть имеет даже два вида запахов: реально ощутимый обонянием и психологический, воспринимаемый сознанием, создающий особое отношение к месту, которое она посетила. И если первый может отсутствовать, то второй – ее непременный спутник.

В «кают-компании» запах смерти исходил от грубо начерченного мелом на полу силуэта, повторяющего контуры распростертого человеческого тела.

Поскольку я читал протокол, то отчетливо представил позу, в которой лежал убитый. Собственно, первичный осмотр места происшествия проведен толково и грамотно, в принципе можно было им и ограничиться, но я привык детально изучать места преступлений.

Я разъяснил приглашенной с соседней дачи пожилой супружеской паре права и обязанности понятых, затем повернулся к практикантам.

– Мы готовы, – нетерпеливо сказал Генка.

– А раз так, приступаем. Только вначале откройте окна.

Легкий сквозняк быстро выдавил на улицу сизый воздух с его тяжелым духом, и дышать сразу стало легче. С запахами разделаться просто, нетрудно навести порядок в комнате, убрать тарелки с закисшей пищей, стаканы с остатками спиртного и даже стереть мокрой тряпкой зловещий меловой силуэт.

Но самая тщательная уборка не поможет избавиться от того, что превратило уютную загородную дачу в место происшествия. Недаром на предложение поехать сюда вместе глава семейства ответил категорическим отказом.

«Кают-компания» представляла просторную светлую комнату. Три мягких кресла, журнальный столик, декоративный электрокамин-бар, магнитофон. Справа у окна – стол, сервированный на четыре персоны. Открытые консервы, вареная колбаса, сыр, кабачковая икра, ваза с яблоками и виноградом. Французский коньяк «Камю» – треть бутылки, пустая бутылка из-под шампанского, бутылка с незнакомой иностранной этикеткой. Пепельница с окурками,

На стене большая гравюра – фрегат с туго надутыми парусами, накрененный в лихом галсе, орудийные порты окутаны клубами дыма. На журнальном столике искусно выполненная модель парусника, над ним старинный штурвал. Вот и еще атрибут морской романтики, на ковре – ножны от кортика. Того самого, что сейчас лежит у меня в сейфе.

Мы начали делать рулеткой нужные замеры, как вдруг зазвонил телефон.

«Телефон на даче – редкость», – была первая мысль, но я уже прошел в кабинет и взял трубку.

– Все в порядке? – осведомился мужской голос.

– Да, – ответил я. Действительно, не спрашивать же, что он понимает под «порядком».

– О’кэй, – раздались гудки.

Осмотр и составление протокола, планов и схем заняли часа два. Дело шло к концу, и я поднялся наверх, заглянул в две маленькие комнатки с кроватями и вышел на веранду. Отсюда открывался умиротворяющий вид на окрестный пейзаж, и, надо сказать, с приподнятой точки обзора он выглядел еще живописней. А через поляну по направлению к даче шел человек.

Я спустился вниз и вместе с практикантами вышел на крыльцо, чтобы встретить посетителя. Но прошла минута, другая, третья, а в калитку никто не входил.

– Ну-ка, ребята, посмотрите, куда он делся.

Вернувшись в дом, я сел в кресло и услышал тихий тупой скрежет, который то пропадал, то появлялся вновь. Жук-древоточец!

Я подошел к стене и посмотрел вблизи на ровную деревянную поверхность. И точно. Одна дырочка, другая, третья… А сколько ходов уже проделано там, внутри? Дача оказалась больной…

Вернулись Генка с Петром.

– Никого нет. Наверное, он куда-то в другое место шел.

Может быть, конечно, и в другое. Но тропинка ведет прямо к воротам.

Я сфотографировал все помещения, снял со стены ножны от кортика. Подчиняясь внезапно пришедшей мысли, отлил в пронумерованные флаконы образцы спиртного из экзотических бутылок. Кажется, все, можно дописывать протокол.

Хотелось есть, а предстоял еще обратный путь до станции, потом ожидание электрички, потом…

– А почему вы не ездите на машине? – Мысль Петра работала в том же направлении, что и у меня.

– Потому что на ней ездит прокурор, – дал я исчерпывающий ответ и приготовился к следующему вопросу, но его не последовало. Чувствовалось, что ребята устали.

Из окна электрички я все время смотрел в левую сторону. Там, за деревьями, любили проводить время Валерий с друзьями, и, видно, отдых удавался на славу, недаром же они назвали дачу «Баркентина «Кейф».

В названии чувствовалась фантазия, изобретательность и даже некоторый изыск, а слово «кейф» произносилось правильно, без распространенной ошибки.

Грамотные, симпатичные, положительные молодые люди с развитым воображением… Я тем не менее один из участников вчерашней вечеринки лежит сейчас на холодном каменном столе морга, а другая заперта в душной камере.

Лес расступился, и я увидел знакомое здание на холме. Сейчас оно напоминало мне парусник, идущий ко дну.