Текст книги "Приключения 1985"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Юзефович,Александр Иванов,Сергей Плеханов,Лев Корнешов,Андрей Измайлов,Игорь Козлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Тошно, Валера. Все равно тошно.

– Так лечись, дурачок! Я же тебе и лекарство нашел! Или не понравилась Маринка?

Федор поднялся.

– Понравилась. Только… Какая-то чересчур свободная, развязная, что ли…

Вот черт! Такую реакцию надо было учесть.

– Видишь ли, Федя, – печально начал Золотов. – К сожалению, это печать современной молодежи. Мы с тобой такими не были. А сейчас соблазнов много: бары, рестораны, танцульки… Все это налагает определенный отпечаток…

Он прошелся по комнате, озабоченно поглаживая затылок.

– Но у Марины все это внешнее, наносное. Она приехала из деревни, стала приспосабливаться к городской жизни и, боясь в чем-то отстать, чересчур активно копировала окружающих. А окружение – сам понимаешь… Так что она по-своему несчастная – мечется, ищет чего-то, найти не может… Ей бы помочь надо…

Краем глаза Золотов наблюдал за реакцией Федора. У того на лице отразилось сочувствие.

– Оденься, Федя, пойдем воздухом подышим, а то ты опять закиснешь. Когда у тебя рейс?

– Через пять дней уходим. Короткий конец, месяца за полтора обернемся. А потом судно на ремонт станет.

– Ну ничего, хоть по твердой земле походишь. А то все волны, вода кругом… Небось скукотища?

– Да нет… Привык.

– А что ты вообще думаешь дальше делать? В училище поступишь, тут я тебе помогу железно, а потом? Зарплату прибавят на полсотни, а остальное все то же: три-шесть месяцев в море, коротенькая передышка, и опять… Не успеешь оглянуться – старость подошла… А что ты видел, кроме штормов, штилей да торговых кварталов иностранных портов? Да ничего!

– Прям-таки и ничего?

– Федя, систематическое пересечение границы, разная конъюнктура рынков, перепады цен – да это же золотое дно!

– Контрабанду вертеть, что ли? На это намекаешь?

– А почему бы и нет? Это же не грабеж, не разбой и даже не кража – использование экономических законов!

– За такое использование в тюрьму сажают!

– Не всегда! – Золотов поднял палец. – Только если попадешься.

– Все попадаются. Рано или поздно.

– Да брось чепуху городить! Попадается только дурак. Если все хорошо продумать, риска практически не будет.

– А ты все хорошо продумал?

Золотов насторожился, почувствовав подвох.

– Чего я буду за тебя думать? У тебя своя голова на плечах. – Он протянул Петренко распечатанную пачку сигарет. – Но на добрый совет всегда можешь рассчитывать. Жизнь-то я знаю получше…

Они закурили.

– Судно большое, ты в рейсе посмотри внимательно, может, и найдешь какое-нибудь укромное местечко… Обязательно найдешь… И подумай на досуге, между вахтами, что жизнь человеческая проходит очень быстро…

– Знаешь что, смени пластинку!

Золотов изобразил обиду и замолчал. На сегодня хватит. Понемножку, исподволь ему можно будет внушить задуманное. Капля камень точит! Но чересчур нажимать не стоит. Пусть он думает, что сам пришел к тому решению, которое будет вложено ему в голову.

ВЫПАД ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Роль потерпевшего играла борцовская кукла, подвешенная на четырех растяжках к стойкам и перекладине турника. Проволока соединялась с динамометрами, показания которых лягут в основу расчетов экспертов.

Громко хлопнула дверца автомобиля.

– Привезли, – сказал фотограф.

– Всем приготовиться, сейчас начинаем.

Рослый милиционер и женщина-сержант ввели Вершикову. Она непонимающе смотрела по сторонам, но, увидев висевший на стене неподалеку от куклы кортик, вскинула голову.

– Проверять будете? Я же сказала: не помню, что да как. И потом – раз на раз не приходится…

Чувствовалось, что она уже обсудила интересующие вопросы с соседками по камере.

– Ничего не поделаешь, порядок есть порядок.

Я объяснил условия и цели эксперимента. Конвоиры недовольно переглянулись и придвинулись поближе: по вполне понятным причинам они не любят, когда в руки арестованных попадает оружие.

– Начали!

Вершикова стояла неподвижно. Минута, полторы, две…

– Пожалуйста, Вершикова, мы ждем.

Она помедлила еще несколько секунд, потом, решившись, подошла к стене и протянула руку. Сейчас имело значение каждое ее движение, каждый жест. Едва слышно зашумела камера, щелкнул затвор фотоаппарата. Фотографии и видеозапись помогут запечатлеть то, что может не успеть схватить человеческий глаз: направление удара, угол наклона клинка, траекторию его движения…

Вершикова замешкалась, чем дольше она возилась с кортиком, тем очевиднее становилось: она не знает, что клинок заперт в ножнах и освободить его можно, только нажав кнопку замка, маленькую незаметную кнопочку, о существовании которой она тоже не подозревает.

Все сильнее дергая неподдающуюся рукоятку, не понимая, в чем дело, она осознала, что бесстрастная пленка фиксирует и неуверенность и беспомощность и ее ложь становится сейчас до неприличия наглядной. Оставив безуспешные попытки, Вершикова опустилась на пол и заплакала.

Результат эксперимента превзошел все ожидания. Обвиняемая не только не могла нанести сокрушительного смертельного удара, но даже не способна была вытащить кортик из ножен!

Чудес на свете не бывает. Сейчас совершенно ясно, что Вершикова оговаривает себя. С какой целью? На этот вопрос следует получить ответ перед тем, как предпринимать что-либо еще. Но добиться правды от Вершиковой просто так вряд ли удастся. Человек, добровольно взваливающий на себя обвинение в убийстве, будет упорствовать до конца. Поэтому надо подобрать ключ к механизму психологической блокировки, включенному в ее сознании. А это дьявольски трудная задача…

Но пружина следствия закручена достаточно туго, теперь ряд событий произойдет и без моего вмешательства, остается ждать результатов. И разумеется, не упускать возможности по крохам собирать новые факты.

Последняя мысль пришла не случайно: на глаза попалась запыленная, с треснувшим стеклом вывеска «Городской Дом физической культуры». Здесь в секции фехтования когда-то занимался Золотов.

Зал был старый, с потрескавшимися стенами и давно не беленным потолком, стекла в окнах тусклые, почти не пропускающие света, поэтому лампочки горели даже днем. Фехтовальщики теснили друг друга, наступали и отступали, обменивались ударами, плели блестящими иглами тонкое кружево атак и защит. Мне это зрелище нравилось, тренеру – нет.

– Саша, это не работа! У тебя нет резкости! Выпад делается синхронно, всем телом! Иди к зеркалу. Витя и Гриша по очереди сражаются с Сергеем.

И, повернувшись ко мне, окончил прерванную мысль:

– Раз не помню его, значит, выше второго разряда не поднялся, да и ничем не отличился…

Тренер подошел к Саше, который стоял перед зеркалом, резко припадал на согнутую в колене ногу, одновременно выбрасывая вперед руку со шпагой.

– Корпус ровный, рука – перпендикулярно оси туловища, вот так, видишь? И – раз! Как стрела из тетивы! Чтобы пробить любую защиту!

По дороге домой я пытался ухватить ускользавшую мысль, которая представлялась очень важной, но сделать этого не сумел – мешала усталость и начинающаяся головная боль.

После ужина я просмотрел газеты, журнал и рано лег, хорошо выспался, с аппетитом позавтракал и не спеша отправился на работу.

Возле юридической консультации, дожидаясь открытия, толпилась кучка людей. К своему удивлению, я заметил среди них Золотова и хотел спросить, какая надобность привела его сюда, но Валерий Федорович при моем появлении отвернулся.

Когда я отпирал кабинет, зазвонил телефон. Кому это не терпится?

Не терпелось Таганцеву.

– Давай быстро к нам, уйму интересного узнаешь!

Таганцев выглядел оживленным.

– Вчера вечером приехал Золотов, походил по даче, посмотрел, потом подкову на калитку вывесил и отбыл восвояси. Нас он, понятно, не видел, мы в лесочке сидели – холодно, доложу тебе, и сыро! А утречком какой-то человек пожаловал, при выходе мы его и взяли. А он с начинкой!

– Что за начинка?

Николай не торопясь вытащил из сейфа газетный сверток, медленно развернул. В руках у него оказался полотняный мешочек колбаской, с тесемочками, в отличие от изъятого в квартире Петренко, туго набитый.

– Тара очень удобная, – улыбнулся Таганцев. – Привязываешь к ноге, повыше щиколотки, при поверхностном обыске можно и не найти!

Он многозначительно подбрасывал мешочек на ладони, разжигая мое любопытство, но долго не выдержал.

– А сама начинка – вот она!

На стол с тяжелым стуком посыпались золотые пятерки и свертки с иностранной валютой.

– Ну, что скажешь? – Таганцев улыбнулся еще шире, довольный произведенным эффектом.

– Где он это взял?

– Думаю, что лучше тебе задать этот вопрос самому гражданину Гришакову.

– Ну поднимай его, познакомимся.

Оказалось, что Гришакова я знал. Это был Жора – ресторанный спутник Золотова. Таганцев посадил его на стул передо мной, а сам занял место у двери.

Одно время Гришаков действительно работал заместителем директора магазина, но потом за пьянство и злоупотребления его уволили, и последние полтора года он перебивался случайными и, как можно было судить, не слишком честными заработками.

– Вы подозреваетесь в нарушении правил о валютных операциях, – объявил я Гришакову. – Как подозреваемый, имеете следующие права…

– А отказаться от дачи показаний я могу?

– Можете, конечно, можете, – заверил я. – Только зачем? Мы ведь не собираемся выспрашивать бог знает что… Ответьте на маленький и простой вопрос: откуда у вас эти монетки, доллары?

Гришаков громко засопел, лицо его сделалось багровым.

Я оглядел его мощные руки и крепкую фигуру. Пожалуй…

– А уж потом, раз вы «привязываетесь» к даче и этому делу, я поспрашиваю вас об убийстве.

– Убийство вы бросьте. Чего все в одну кучу валить и на пушку брать! – Он задумчиво почесал переносицу. – А про монеты я знать ничего не знал. Попросили забрать пакет, я и забрал.

– Думаю, что вам, как бывшему торговому работнику, будет полезно ознакомиться с прейскурантом, – любезно сказал Николай и положил перед Гришаковым раскрытый уголовный кодекс. – Обратите внимание на статью восемьдесят восьмую. Впечатляет?

– Чьи ценности, Гришаков? – спросил я. – Определенные соображения по этому поводу у меня есть. Кроме всего прочего, здесь, наверное, пахнет контрабандой. Еще одна серьезная статья! Показать?

Жора, напряженно думая, покачал головой.

Я переложил на столе бумаги.

– Сегодня утром, по дороге на работу, видел вашего приятеля Золотова. Он толкался возле юридической консультации.

Гришаков насторожился.

– Теперь я понимаю, что ему там понадобилось. И не сомневаюсь, как он ответит на вопросы, связанные с вашим задержанием у ворот его дачи.

Было заметно, что у Гришакова по этому поводу тоже не было сомнений.

– Так что если не хотите говорить, я отправлю вас в камеру, сидите, думайте. Надумаете – проситесь на допрос. А мы попробуем пока сами разобраться что к чему.

Я стал заполнять протокол задержания.

– Да, Валерку не переговоришь, – процедил Гришаков. – Особенно если он первый начнет. Всегда старается другого подставить… Но монетки и валюта его.

– Откуда?

– Не знаю. Он деловой, вертелся везде, с фарцой знался. Хотел крупное дело провернуть, чтобы на всю жизнь хватило. Монетки он долго собирал. На даче тайничок был. А после того, что получилось, засуетился – теперь, говорит, там милиция пасется да родители собираются дачу продавать… Предложил мне, чтобы я вынес. Ну я один раз чуть не напоролся, все, говорю, хватит! А он – я, мол, все разузнал, никакого риска, а две сотни получишь! На мели я сейчас, в долгах кругом…

Стараясь вызвать сочувствие, Гришаков горестно вздохнул.

– Он любит «негров», мальчиков на побегушках.

– А Петренко ему зачем понадобился?

– Морячок-то? Ясно зачем! Вы правильно угадали: Валерка собирался металл за кордон переправлять. А оттуда – валюту, вещи… Готовился: все дружбу водил с иностранцами, что в мединституте учатся. Какие-то каналы уже нащупал. Перевозчик был нужен, он про Федю и вспомнил. Приручал, приручал, а тот – бац и на нож напоролся…

– Как это получилось?

Жора изобразил на лице многозначительность.

– Золото рассказал, что морячок приставал к Машке и чересчур разошелся, а та его… – Он сделал многозначительный жест. – Только не похоже это ни на него, ни на нее. В общем – темная история.

И тут я утвердился в ускользающей вчера мысли, в мозгу как бы раздался щелчок, и события, происшедшие на баркентине «Кейф», сразу предстали в ином свете.

Таганцев поехал задерживать Золотова на работу, а я, оформив постановление о производстве обыска, отправился к нему домой. По дороге заехал в бюро судебно-медицинской экспертизы и десять минут поговорил с Кобульяном.

Дверь открыл Золотов-старший. Узнав о цели нашего прихода, он страшно возмутился и бушевал добрых полчаса, крича, что нет закона, по которому можно измываться над людьми, если у них в доме произошел несчастный случай. Он угрожал самыми ужасными карами, называл фамилии ответственных должностных лиц, предрекал мне скорое увольнение с работы и привлечение к ответственности за злоупотребление властью.

Слушая гневный монолог, я подумал, что звонить от имени Чугунцова вполне мог сам глава семейства Золотовых, все необходимые для этого качества у него имеются.

– Жаловаться вы имеете право куда сочтете нужным, – прервал я его, улучив момент. – Я несу полную ответственность за свои действия. Так же, как и вы за свои. А потому ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

Мать Золотова, серая невзрачная женщина, испуганно наблюдала за происходящим, но в разговор не вмешивалась: в семье она не имела права голоса.

Валерий Федорович занимал отдельную комнату. На ковре над кроватью висела фехтовальная маска, под ней наперекрест – рапира и шпага. Много фотографий хозяина, в основном портреты, глаза картинно прищурены, обязательно присутствует сигарета. Несколько безвкусных дорогих ваз отражали представление Золотова о прекрасном.

Обыск продолжался несколько часов. За плинтусом обнаружился небольшой тайник. Он был пуст, но я сделал соскобы, и эксперты определят, хранились ли здесь интересующие нас предметы.

В последнюю очередь осматривали письменный стол. Полнейший беспорядок, уйма всяких бумаг, навалом альбомы с фотографиями.

На всех снимках красовался вальяжный и значительный Валерий Федорович в окружении легкомысленного вида девиц или преданных сотоварищей. Разнообразия он, похоже, не признавал.

Внизу, погребенный под ворохом хлама, лежал плоский, завернутый в ватман пакет. Когда я его развернул, с глянцевых листов ударили в глаза розовые груди, колени, ягодицы… Рядом – красная пачка из-под фотобумаги. Посмотрим, что там…

Я бросил пачку обратно. Так вот чем держал Золотов девушек! Веселая вечеринка, «заморское» питье, «финская» банька… Плюс увлечение фотографией и скрытая камера… Вот и готов крючок, безболезненно сорваться с которого жертва не сможет…

ЛИЦО И МАСКА

Два дня я готовился к встрече с Золотовым. Многое из того, что удалось узнать, удивляло, но в основном мои предположения оказались верными.

Первый допрос подозреваемого, сразу после задержания, провел по моему поручению Таганцев. Протокол получился коротким:

«не знаю, объяснить не могу, об этом я уже давал показания ранее, возмущен фактом ареста».

Он встретил меня издевательской улыбкой.

– Нехорошо, гражданин Корнилов! Вместе рестораны посещаем, об жизни беседуем, а потом вы меня – хвать и за решетку! Разве это по-человечески?

Держался Золотов развязно, до наглости, видно, решил, что терять нечего и надо играть ва-банк.

– Давайте ближе к делу, – сказал я как можно холоднее.

– Как хотите. Хозяин – барин. Мое дело телячье – знай мычи!

– Тогда для начала скажите: откуда у вас золотые монеты и валюта, как вы хотели их использовать?

– Если бы у меня когда-нибудь были золотые монеты, я бы использовал их очень просто: вставил себе зубы, а потом… – Он мечтательно закатил глаза, – поехал бы с хорошей девочкой в круиз по Дунаю…

– Чьи же ценности изъяты у Гришакова?

– У него и спросите!

– Уже спрашивали.

– И?.. – На лице Золотова отразился живейший интерес.

– Он показал – золото принадлежит вам.

– Какой негодяй! У меня золотого – только фамилия. Так что здесь мы решительно расходимся. Я говорю одно, он – другое. Плюс на минус, в результате – ноль. Есть еще вопросы?

– Конечно. Меня интересуют обстоятельства убийства Петренко.

– Господи, да сколько можно говорить об одном и том же? Мне уже надоело повторяться!

– Есть одна вещь, о которой вы не знаете. Петренко убит мощным ударом, Вершикова такого нанести не могла.

– А я мог?

– Вначале казалось, что нет. Но определенный навык и владение фехтовальной техникой вполне способны заменить огромную физическую силу.

У Золотова чуть дернулась щека – и только.

– По-моему, вы пьете вино из моего бара. Да еще нахваливаете.

– То есть?

– Принимаете догадки за факты. Помните вашу метафору?

– Вершикову я уже допросил. Она признала, что оговорила себя по вашему указанию…

– Интересно! Тогда, может, она сказала и кто убийца?

Этого Вершикова не сказала. Может, боялась «адмиральского внука», может, действительно не видела, как все произошло. Судя по уверенности Золотова, скорее всего – первое.

– Знаете, Золотов, я еще не встречал человека, которому нравится быть негодяем. Больше того, который сам сделал из себя негодяя. Умышленно и вполне сознательно.

Он сидел спокойно, не проявляя никаких эмоций.

– Вы думаете, никто не может определить причин этого?

– Не понимаю, о чем вы.

– Подозрения появились у меня во время нашей последней встречи. Тогда сквозь маску неунывающего бодрячка проглянул обычный человек, не удовлетворенный своей жизнью и оттого тоскующий. Человек, играющий чужую роль. И это удивляло, так как совершенно не соответствовало вашему облику.

– Устанавливаете контакт? Психологический подход? – криво улыбнулся он. – Ну-ну, попытайтесь!

– И еще одно обстоятельство обращало на себя внимание. В юношестве вы, казалось, не проявляли задатков, способных так трансформировать личность. До определенного момента Валерий Золотов был нормальным парнем. И вдруг… Я допросил многих людей из вашего окружения тех лет, картина получилась достаточно полной, но поверить в нее очень трудно. У каждого в жизни случаются огорчения и разочарования, но чтобы для борьбы с ними убивали в себе чувства, способность сопереживать чужой боли… Даже в следственной практике сталкиваюсь с этим впервые.

Помните, что вы сказали Воронову – самому близкому другу после вечеринки у него дома? Когда вы решили, что все вас предали?

– По-вашему, я каждое свое слово должен помнить?

– Неправда, помните! Это было программное заявление нового Золотова. Дескать, порядочным людям жить тяжело – их меньше, чем негодяев, они более уязвимы, чаще страдают от обид и несправедливостей. А раз так, надо самому стать негодяем, и все будет намного проще, исчезнут проблемы, переживания, не будет сомнений, душевных мук и обид! Наверное, полагали, что можно просто примерить маску негодяя, защитить ею свою болезненно ранимую душу и не страдать самому, а причинять зло и боль другим. Но маска прирастает намертво, ее, оказывается, трудно снять, а в один прекрасный момент и вовсе невозможно – она становится настоящим лицом! Помните опыт Франкенштейна? Или кадавры графа Калиостро? Созданный вами новый Золотов утратил человеческие качества и стал подобным монстром! И что же, вам стало легче жить?

– Легче! – убежденно кивнул он. – Гораздо легче! Оттаптывать мозоли другим куда менее болезненно, чем подставлять свои.

– И опять неправда! Ведь вы перестали быть самим собой, теперь маска определяла ваши помыслы, действия и поступки! И вот результат: одни считают вас оконченным мерзавцем, другие – мыльным пузырем, и только для неосведомленных и глупых людей вы – достойный и уважаемый человек! И где-то в глубине души вы понимаете это, чувствуете неудовлетворенность собой, своей жизнью и загоняете это чувство поглубже, заливаете его вином, оргиями, издевательствами над так называемыми «приятелями»!

Избавившись от сомнений, душевных мук и переживаний, вы приобрели новые качества и дошли до края! Кортиком вашего деда вы поставили точку во второй части своей биографии. И остается надеяться, что продолжение ее будет иным.

– Конечно! – Золотов опять криво улыбнулся. – В зоне я выбьюсь в передовики, и, когда через десяток лет выйду на свободу, сразу стану честным, порядочным и полезным для общества гражданином!

– Не надо иронизировать, тем более что вам совсем не хочется этого делать.

– Ладно! – решительно произнес он. – На моем месте любая трусливая гнида врала бы, изворачивалась, причем бесполезно – все равно изобличите, загоните в угол. Не буду уподобляться такой мрази. Пишите протокол!

Золотов рассказал все. Безразлично, бесстрастно, как будто речь шла о ком-то другом. Только когда заговорил об убийстве Петренко, тон его изменился.

– Так получилось, я и не собирался. – Он сгреб в горсть подбородок, и голос стал звучать глухо. – Федор первый затеял ссору: «Кровосос, ты из каждого что-то вытягиваешь, надоело!» Слово за слово, он меня ударил, я его… Сцепились, он сильнее, чувствую – не справлюсь, отпрыгнул в сторону, тут кортик на глаза попался… Вы, конечно, моего состояния не поймете… Я не привык, чтобы меня били, не привык проигрывать, к унижениям не привык… И чужую силу над собой терпеть не намеревался…

Когда я кортик выхватывал, хотел напугать его, остановить, одним словом, верх взять, как обычно. А он прет, как танк… Раз – и готово! И ничего не изменишь: обратного хода нет…

Я дописывал протокол.

Золотов попросил сигарету, затянулся, без обычного форса выпустил дым.

– Не повезло…

– Кому? – не понял я.

– Мне… – Он стряхнул пепел на пол. – Кому же еще? Люди живут в свое удовольствие – и ничего.

– Что за люди?

– Да мало ли… Вот Гришка-мясник, оклад восемьдесят, а ездит на двадцатьчетверке. Ему надо было двадцать пять лет копить зарплату: голодать, голым ходить, а у него рожа – в окно не просунешь! И красная, потому что коньяк каждый день жрет! Одет как король, руки в перстнях, каждую неделю рядом новая телка… Красота! Потому что умеет жить!

– Неужели машина, красная от коньяка физиономия и золото на пальцах показатель настоящей счастливой жизни? Ее главная цель?

Губы Золотова скривились в презрительной усмешке.

– Знаю, знаю! Главное – чистая душа и спокойная совесть! А счастливая жизнь – честная работа с самоотдачей до седьмого пота, потом полезные развлечения: лекторий, шахматный павильон, библиотека… Да?

Он сплюнул прямо под ноги.

– Преснятина и серость! Когда я слышу подобные прекраснодушные рассуждения, меня начинает тошнить!

– Вам не жалко Федора? – неожиданно спросил я.

Золотов смешался.

– Чего об этом толковать… Назад-то не вернешь. Живых надо жалеть.

Он тяжело вздохнул и пальцами потушил окурок.

– Мне себя жалко: влип как дурак! Потому что с дебилами связался. И не повезло с этим убийством… Я ж не такой… Ну покрутиться, деньги сделать… Зачем убивать? И в мыслях никогда… Не повезло! Тот же Гришка – ворует, аж хребет трещит, и живет припеваючи!

– До поры.

– Бросьте! Все на свете до поры. А ему на это наплевать, о будущем не думает, катается как сыр в масле и в ус не дует!

– Интересно познакомиться с таким счастливцем.

– Тут я вам не помощник. Знакомьтесь, если достанете. Но вряд ли, руки коротки.

Я начал злиться.

– Достанем, Золотов, обязательно достанем! Неужели вы не чувствуете, что происходит вокруг вас? Наступает время ответственности, и мы повытаскиваем за шиворот всякую нечисть из щелей и темных углов, как бы она ни хоронилась! И Гришку вашего извлечем на свет божий, а когда такая публика оказывается на виду у всех, то быстро скисает, теряет радость от коньячной жизни и завидует тем, у кого чистая душа и спокойная совесть, хотя вы говорили об этом с издевкой!

– Вы-то чему радуетесь? – бесцветным тоном спросил Золотов. – Ну посадите одного, другого… Зарплату небось не добавят, только хлопот больше…

– Этого вам не понять.

– Ну почему же… Чувство долга, удовлетворение результатами труда… Читал. Неужели правда бывает такое? И не хочется бросить все к чертям, развеяться, отдохнуть?

Бывало, мне хотелось забыть про сроки следствия и содержания под стражей, выпустить из памяти показания многочисленных обвиняемых, подозреваемых, свидетелей, не раздумывать над квалификацией и судебной перспективой дел, не прорабатывать сотни вариантов направлений расследования, уехать куда-нибудь в глушь, сесть у тихого, зеркального пруда под легкими перистыми облаками и бездумно смотреть на тихую поверхность воды, чтобы из глаз и ушей вытекали обратно миллионы битов самой различной информации: мешанина фактов, событий, фамилий, кличек, номеров телефонов… Такое случалось, когда я сильно уставал, но неизбежно проходило, и снова тянуло назад, в самый водоворот событий.

Не говорить же об этом Золотову, который сделан из другого теста и совсем по-другому понимает работу, развлечения, по-другому оценивает жизнь. Теперь для него настало время переоценки ценностей. Я нажал кнопку вызова конвоира.

Вернувшись к себе, я заперся, отключил телефон и около часа просидел неподвижно, расслабленно глядя в окно. Итак, дело раскручено. Факты и доказательства подтвердили интуитивные сомнения, расставлены точки над «и». Задуманная Золотовым инсценировка не удалась.

– Это все Машка, стерва! – прокомментировал он свое поражение. Сказала бы сразу, как учил: приставал, надругаться хотел, пришлось обороняться! И никаких сомнений, никаких зацепок! Получила бы года два условно, сейчас небось за ложные показания больше получит! Так нет, неловко ей было на мертвого напраслину возводить! Ну и дура! – Последнюю фразу он вымолвил с особенным чувством. Золотов оставался самим собой…

Внизу находился детский сад, галдели дети, ударялись о забор брошенные камни, недовольно кричала воспитательница. Эти звуки действовали успокаивающе, и я попытался воспользоваться ими, чтобы изменить окраску своего настроения.

В психологическом поединке с Золотовым победил я, хотя он был серьезным противником. Но удовлетворение не приходило. Я чувствовал себя усталым, измотанным и опустошенным. Скверно на сердце. Так бывает всегда, когда сталкиваешься с изнанкой жизни, и не просто сталкиваешься, а глубоко проникаешь в тщательно скрываемые от окружающих тайны, заглядываешь в дальние закоулки темных чужих душ, обнаруживаешь под внешней благопристойностью гнусные и стыдные побуждения.

В деле Золотова все это было.

Настроение не менялось. Когда распутываешь клубок хитроумных загадок, отыскиваешь замаскированные следы, расставляешь тактические ловушки, скрещиваешь интеллекты с противником, тогда каждая клеточка тела охвачена азартом: раскрыть, установить, изобличить, доказать…

Но вот цель достигнута и азарт сменяется мыслью: а было ли неизбежным то, что случилось? И прокручиваешь назад, в прошлое, длинную цепочку действий, поступков, вызванных ими следствий в поисках звена, обусловившего печальный финал. Как правило, эти дефектные звенья похожи друг на друга как две капли воды. Сбой в межличностных отношениях, неадекватная ситуации реакция, непонимание одного человека другим пустяки, не замечаемые в повседневной суете, ведь не знаешь, какими последствиями обернутся они через несколько лет…

Я опять, уже в который раз, подумал, что следователю плоды его труда не могут приносить радость.

Дело Золотова прошло в суде, на оперативном совещании я удостоился похвалы прокурора, из речи которого следовало, что я добился успеха в расследовании сложного, замаскированного преступления. Я побывал в отпуске, отдохнул и вскоре забыл об этом, потому что появились другие дела, другие подозреваемые, обвиняемые и свидетели, новые переплетения человеческих судеб, загадки, тайны, которые мне предстояло решать.

И только фотография кортика капитана 1-го ранга Золотова, которую кто-то из практикантов засунул под стекло на столе, возвращала время от времени к этой оставшейся в прошлом истории.