Текст книги "Приключения 1985"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Юзефович,Александр Иванов,Сергей Плеханов,Лев Корнешов,Андрей Измайлов,Игорь Козлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Ничего, ничего! – мстит она дальше и вытягивает ивяшинское письмо из моих рук, пробегает глазами. – Дмитрий Викторович, я тогда по этому сигналу схожу, поговорю. А то оно у вас все равно без движения. – И Бурилову досталось! – А то я сижу без дела пока. И здесь недалеко…

Я тоже встаю. Светлана добивает:

– А вы что? Со мной вместе решили?.. Ну пойдемте…

– Наконец-то! – Евгений Петрович Ивяшин (халат с кистями, рост – под два метра, лыс и ухожен). – Мы же когда договаривались? Вас товарищ Гатаев прислал? А самому неудобно? Все же на двадцать седьмое договорились, а сегодня…

Пенсионер, определяю я. Ворчун. Засыпает редакцию письмами: «Уважаемые товарищи, предлагаю показывать программу телевидения только три раза в неделю. А то люди отвлекаются, и падает производительность труда».

Шагаю вперед, заслоняю Светлану, говорю:

– Товарищ Гатаев прислал меня. Давайте решать ваши проблемы со мной.

Он улавливает скептические нотки и неожиданно подмигивает:

– Пенсионер, да? Склочник?.. Юноша! Мне шестьдесят три, но я по-прежнему режу людей. И говорят – неплохо получается. На пенсию, во всяком случае, не отпускают… Не пугайтесь, дама. Не хватайте кавалера за пиджак. Помнете… Я хирург.

Старикан – язва! Про пиджак – точно. После мордобоя с Цеппелином пиджак, конечно, не того…

Но лучше язва, чем зануда… Ивяшин переходит к делу и рассказывает. Собственно, пересказывает свое письмо. А я думаю, что Гатаев, значит, был в тот вечер в «Нептуне». Там его и мог увидеть Садиев…

А Ивяшин рассказывает:

– У нас была сложная операция. Шесть раз – клиническая смерть. Мальчонка лет двенадцати. Химик, опыты производил на кухне… Словом, вытащили мы его оттуда. Но тревога осталась. Знаете, шок… Все еще могло быть. А устали. Вспомнили, что даже перекусить не удалось. Все закрыто. И мы с Зиновьевым – это мой ассистент – решили в ресторан. Просто поесть. Да-а… Сели прямо у оркестра. Там шумно было, но нам все равно… Поели… Кухня, знаете, неплохая у них… Снова официант подошел – относительно молод, худ чрезвычайно, бледноват, мешки под глазами. Почки, вероятно… А у нас в глазах туман. Не от спиртного – просто реакция наступила. От усталости после операции. Официант на наших глазах ставит на стол пустую бутылку и записывает в счет. Мы, знаете, указали ему. Но он сказал, что у него все записано. Разговор тогда пошел на повышенных тонах. Он пригрозил милицией, пьяный дебош – ни больше ни меньше. Скандал налицо. Шантаж, знаете…

– И вы заплатили? – уточняет Светлана.

– Милая моя! А что нам оставалось делать?! Доказывать милиции, что мы заслуженные врачи?! Что у нас была операция?! Что мы трезвы?! Вы считаете – они стали бы разбираться?!. Конец месяца, знаете, у них там свой план. Забрали бы!

– Ну спасибо! – не выдерживаю я.

– Э-э-э… что?

– Я слышал, одному больному у вас в больнице недавно во время операции зашили ножницы… – Искоса смотрю на Светлану, замолкаю.

Евгений Петрович Ивяшин веселится:

– Юноша! Вы верите слухам?!

– А вы?..

– Хм!.. Короче говоря, на следующий день мы с Зиновьевым снова пришли. Вы поймите, не денег жалко. Хотя они тоже не растут на деревьях. Но почему всех считать и выставлять дурнями?.. Знаете, нам сказали, что сегодня Артур Александрович Король не работает. А вообще он один из лучших работников – точен, вежлив, никаких нареканий. Знаете, нам сказали, что мы, вероятно, сами ошиблись… и чуть не добавили «спьяну»… Вот так. И я написал в редакцию. Ваш коллега созвонился со мной днем двадцать шестого. Ему очень понравилось: Король Артур! Это, знаете ли, не часто… А вечером он должен был в «Нептуне» знакомиться с Королем. И двадцать седьмого снова мне позвонить. Должно было весьма изящно получиться…

Я думаю, что получилось действительно изящно. И тогда у меня все концы увязываются. Значит, Гатаев приходит в «Нептун» на «провокацию». Там его видит Садиев, принимает для храбрости внутрь. И еще принимает. И еще. А Гатаева уже нет. Тогда Садиев ему звонит. И дальше продолжает принимать внутрь вместе с «жэнщин с белий волос». И так до состояния маловменяемого… Я невольно хрюкаю в ладонь, представив, что Король мог с пьяным Садиевым провернуть ту же махинацию с пустой бутылкой. Хотя вряд ли. Если Король в этот же вечер поймался, если его поймал Гатаев на бутылочном фокусе… А вот мы проверим!

– Хорошо! Евгений Петрович, вы Гатаева инструктировали перед «Нептуном»?.. А теперь проинструктируйте меня.

– И меня! – заявляет Светлана.

– А вы при чем?

– А вы при чем?

Ивяшин разглядывает нас, конкурентов, и удивляется бровями:

– Вы в таком виде собрались в ресторан. Пиджак, знаете… Или так модно теперь? Некая небрежность…

– Я поглажу, я быстренько! – оживает Светлана. – Утюг у вас есть? Снимайте пиджак, Михаил! – Тут она в своей стихии.

Спасибо, конечно, за пиджак. Но по ресторанам мотаться ей еще рановато. Тем более с Федоровым Михаилом Сергеевичем, который по делу идет, а не выпить-закусить. Тем более на заре служебного нагоняя. И нагоняй будет еще суровей, если Федоров Михаил Сергеевич втравит в это дело совершенно постороннего человека.

– А кто вам сказал, что я посторонняя?! У меня, между прочим, сигнал читателя на руках!

– А вот согласуйте с Ю. А. Дробышевым поход в ресторан, и посмотрим, как он отнесется!

– А вы со своим начальством каждый шаг согласовываете?! – Опять луп-луп.

– Это мое дело!

– А это мое дело!..

– Словом, возвращайтесь, девочка, в редакцию. А я…

Швейцар, как обычно, прикидывается глухонемым. Но спиной к двери не поворачивается. Значит, не все еще потеряно. Пошиковать, что ли? Почему нет? И для дела!

Достаю трешку, прихлопываю к стеклянной двери.

Швейцар оживает, приоткрывает дверь, мгновенно смазывает трешку со стекла.

И я внутри…

«Дар морей, веселья шум предлагает вам «Нептун».

Поглядим, какой здесь сегодня «веселья шум» будет. Одно знаю: если эта кованая штука с талантливыми стишатами грохнется когда-нибудь на головы пьющих-едящих, то веселья не оберешься.

Детина в серебристом пиджаке ревет:

– Слушай, теща, друг родной! Па-ма-ги!

Мы ж с тобой… тирьям-пам-пам… не враги!

Думаю я, что удивительные образчики выдает иногда наша эстрада. И ресторанные ансамблики безошибочно их подхватывают. Помню, раньше была кошмарная «Мясоедовская». Потом «Ах, Одесса, жемчужина у моря». Теперь вот «Теща»… Но мне, впрочем, как раз поближе к этой «теще» надо. Столиков, замечаю, свободных много, а швейцар – глухонемой. У-у-у, шкуродер!.. Но Король обслуживает как раз столик у эстрадки, как Ивяшин проинструктировал. И как раз столик у эстрадки занят. Дамой.

– Вы позволите?

Дама говорит:

– Не позволю! Мест свободных много, занимайте любое. А у меня при виде вас аппетит пропадает… – Снова луп-луп глазками.

И когда только она успела проскочить?!

– Ладно уж, присаживайтесь! Только не приставайте! – царственно дозволяет Светлана.

Серебристопиджачный все надрывается про тещу. И раз уж мы таки сели вдвоем, то «теща» эта рождает легенду.

– Мы с вами, Света, несчастные влюбленные. Родители против. Мы переживаем и ничего не замечаем вокруг.

Она поднимает на меня скорбные глаза и с трудом проговаривает:

– Д-да…

– Что с вами, девочка?

– Мы с вами бедные… и так далее… Разве нет? – Опять луп-луп.

– А-а-а…

Тут он и появился. Действительно: относительно молод, худ, бледен, мешки. Он!

– Водки! – говорю. – И накормите нас.

Артур Александрович игнорирует брюзгливый тон и деликатно осведомляется:

– Даме вина, шампанского, минеральной?

– Даме водки! – говорит дама. И еще говорит: – Мишенька, ты бы еще раз побеседовал с мамой. Должна же она понять…

– Котлета по-киевски, бифштекс, палтус? Палтус надо будет немного подождать…

– Все равно! Бифштекс. Света, ты же знаешь мою маму…

Король кивает и растворяется.

– Я чуть не расхохоталась, – признается Светлана. – Он смешной такой. Шея тонюсенькая. Тоньше, чем у Дмитрия Викторовича. У Бурилова… И бабочка еще! Вы видели?

– Почти нет. Я на пепельницу смотрел. Тяжело смотрел… Как вам, кстати, Бурилов?

– А вы ему не скажете?

– Ни в коем случае!

– У меня был один такой… знакомый. Выходит на улицу и закуривает большую сигару. Какую-то очень редкую. Когда приближается особа с красивыми ногами, он сигару красивым жестом отбрасывает. Если особа мимо проходит, то он возвращается, подбирает сигару и дальше… до следующей… с красивыми ногами. Вот и Дмитрий Викторович тоже… Житья мне твоя мама все равно не даст… – Молодец, среагировала.

Официант поставил на стол бифштекс, графинчик водки и от щедрот – бутылку «Полюстрово», минералки. Снова растворился.

– И он безобидный, – невозмутимо продолжает Светлана. – А вот Дробышев…

– Что – Дробышев?

– Ничего. Только… Вот он сейчас и. о. Когда старый редактор еще работал, газета интересней была. И фельетонов не боялись, и оценок своих. Лицо было. И редактор – он ведь фронтовик, военным корреспондентом был. Так он не оглядывался – как бы чего не… А теперь, когда Дробышев…

– Света, – воспитываю, – вы юны и категоричны. Откуда вам знать. Вы ведь на практике день? Второй?

– Это же редакция! В первый день узнаешь, что сто лет назад было! Ну, не сто, но… Наш «старик» в секретариате полосы макетирует и бурчит, и бурчит…

М-мда. Я в первый день пребывания в редакции не узнал, что было сто лет назад. С другой стороны, я же не на практику пришел и глазами луп-луп не умею…

– Официант – он что? – возвращает меня в ресторан Светлана.

– Поглядим…

– Вдруг он не «купится»?

Сам знаю, сам опасаюсь… Гатаев, который уже был здесь, вероятно, «расколол» Короля. Король, который был, вероятно, в ту ночь у Гатаева… Мог из предосторожности «завязать». Хотя жадность – губительный порок. И неделя целая почти прошла. И все тихо…

– Сейчас водку будем хлестать, как газировку, – говорю Светлане, разливаю «Полюстрово» по фужерам, оставляю стопочки нетронутыми и аккуратно переправляю всю водку в опустевшую бутылку. Хвала минералке «Полюстрово»! Пузырьков почти никаких, и те исчезают в момент. Кого-то это может и не устраивать, но не меня в данной ситуации.

«Хлещем водку» молча. Детина на эстрадке по-прежнему надрывается… Артур Александрович Король меняет пепельницу.

– Еще водки, – говорю. – И сигарет.

Он застывает взглядом на нетронутых бифштексах и снова растворяется. Приносит второй графинчик. Снова растворяется. Снова меняю «Полюстрово» на водку. Снова сидим, скорбим над несчастной любовью. Светлана говорит, что сигаретой надо затягиваться, а не просто дымить. Чего не умею, того не умею…

Ансамблик возится с аппаратурой. Что-то выключают, дергают шнуры, фонарики гасят…

Снова появляется Король. И!.. Появляется третий графинчик! Пустой!

– Два бифштекса, «Полюстрово», пачка «Опала», три по двести… – журчит Король.

Отсчитываю ему.

– Спасибо… – Вежливо счет вручает, паразит!

А теперь… Очень трудно его напугать. Внезапность разве что?.. Громко говорю:

– Контрольная закупка!

И дама, которая только что прикуривала сигарету с фильтра, мгновенно «трезвеет». И становится образцовым клиентом-общественником. Умница Света!

Сую Королю под нос свою книжечку. Сообразит? Не сообразит? Может ведь обрадованно заключить: «Пьяный мильтон!» И вызвать постового. Уж тогда мне «на ковре» так влетит за неинформирование руководства!.. Нет. Внезапность меня оправдала. Понял Король, что далеко не пьяный ему попался «мильтон».

Он берется за мнимую минералку и наливает себе фужер – водички захотелось. Залпом – хлоп!

– Х-х-ха! Х-х-ха! – зажмурился и слепо руками завозил.

– Огурчик? – спрашивает Света и снова переходит на луп-луп.

Говорю ей, чтобы сидела на месте. Веду Короля в подсобку. Расступаются, переглядываются. Хорошо, что теперь, после фужера, Король с запашком. Надо его «трясти», пока он в прострации.

– Впервые! Так ошибиться! Впервые! – Он еще хочет отделаться.

– Впервые убили человека? – ударяю по эмоциям.

– А?!! Что?!! Я… Я не убивал!!!

– Кого?

– Фельетониста!.. – Замирает, потом сильно стукает себя по голове.

– Как интересно! Ну-ка! Успокойтесь! Воды?.. Пейте. Это вода.

Артур Александрович Король стучит зубами о край стакана, потом вынимает пачку «Шипки», затягивается. Тупо смотрит перед собой и тихо твердит: «Я не убивал, я не убивал, я не убивал…»

– В котором часу вы звонили Гатаеву?

– А? Что?.. Кому?.. А-а-а… Около двенадцати.

– А второй раз?

– Я звонил только один раз.

Снова здорово! Хорошо! Предположим, Бурилов ошибся. Раза три – это не три раза.

– О чем поговорили?

– Он готовил фельетон. Я ему предложил… некоторую сумму.

– Сколько?

– Пятьсот.

– И что?

– Он меня отправил… ну, послал…

– Понятно. Зачем же вы все-таки пришли к нему?

– Я взял с собой тысячу. Тысячу рублей. Хотел договориться на месте.

– Не получилось?

– Как же могло получиться, если…

– И вы его убили. Да, да. Не стройте глазки. Неоказание помощи больному – тоже преступление.

– Он был мертв! – громко шепчет Король. – Он был совсем холодный, когда я пришел! Честное слово! Вы не верите! Я пришел, дверь у него открытая, он сидит лицом в машинку. Я думал – он заснул. Я подождал. Даже закурил.

– Сколько выкурили?

– Не помню… Две. «Шипку»… Понимаете, неудобно будить человека…

– Чтобы предложить ему взятку. Понимаю.

– Я потом тронул его руку, а она холодная. И глаза открыты. И… и…

– И вы сбежали? – Очень мне не хотелось верить Артуру Королю.

– Да…

– И было это…

– В три. Три утра.

– Почему выбрали такое время? Разве нельзя было утром?

– Он… он же меня… то есть, я ошибся со счетом… А он сказал: читайте газеты… Ну и… В общем, я испугался, что не успею…

– Почему нельзя было пораньше?

– Я же работал! Мы же в час закрываем! Пока деньги сдать, убраться, переодеться. В два только расходимся. Товарищи могут подтвердить. Нет, правда!..

Смерть наступила от половины второго до двух. Не позже двух, во всяком случае. От «Нептуна» до Гатаева даже на такси минимум полчаса. Да, не получается…

Король полез в пачку своей «Шипки», ничего в ней не нашарил. Смял, сунулся в карман, вытащил четки. Красивые, какие-то резные, зашевелил ими сквозь пальцы. Говорят, очень успокаивает нервы. И сосредоточивает. Нервы, значит…

– Ну-ка, – протягиваю руку.

Король не понял интонации и вдруг заныл:

– Я машинально. Честное слово. Я верну, конечно. Пожалуйста! Я даже забыл совсем о них.

– О чем?

– О четках. У этого… Гатаева на табурете. Рядом с чашкой лежали…

Я молчу. Только смотрю на него в упор. Потом кладу четки в карман, возвращаюсь в зал – к своему столику.

– Вы сейчас больше похожи на бандита, чем на милиционера, – говорит Светлана.

– Тогда я вас провожу, – ляпаю невпопад.

И провожаю. Поздно. Такси не попадаются. Идем пешком. Она молчит. Я молчу. Она чувствует, умница, что мне не до нее. Правильно чувствует. Вот и молчим.

Только когда я «до свиданья» говорю, она добавляет: «До завтра, да?»

– До завтра, до завтра. Идите. Вахтерши в общежитии – народ с богатым воображением, а вы только приехали, и уже какой-то полубандит вас среди ночи провожает.

– Вы когда завтра придете?

Черт меня знает когда! Когда высплюсь. А прийти надо. Светлана здесь ни при чем, а вот четки Бурилову показать надо…

Сашка стучит мне в комнату и будит, когда уже наступают сумерки. Выспался, называется!.. Но это оказываются не сумерки, хотя уже около трех дня. Это оказываются тучки. И обложили они небо по-черному. И горит наш мотопробег синим пламенем. Но Сашка заинтригован моим сонным бормотанием, когда я ему по возвращении из «Нептуна» пытался связно рассказать, что и как. Но связно не смог. И голова до сих пор трещит. Наверно, «камуфляжная» сигарета действие оказывает – та, которой я дымил за столиком.

Сую голову под кран. Слышу, как Сашка спрашивает про Короля Артура. Отвечаю, что Король – ерунда, что в квартире Гатаева был еще кто-то.

Сашка вертит пальцем у виска:

– Соображаешь, нет?! Получается, что полгорода сбежалось к Гатаеву! Так не бывает!

Ишь, не бывает! Есть много на земле, мой друг Горацио… Почему не бывает? Почему бы одному из гостей не быть некурящим?! Что я вообще прицепился к этим окуркам?! Хотя, если бы не они, то на этого неизвестного гостя я бы не вышел. А может, это четки Бурилова?

Ю. А. Дробышева снова не было. Да он мне и не нужен был. Мне нужен был Бурилов. Он был. Скандалил с практиканткой-студенткой, моей вчерашней «собутыльницей». Вполголоса. Машинный стрекот в разгаре, и все в одной комнате. Чайник со свистком воду сварил – шкаф свистит ультразвучно, финской баней пахнет, деревом разогретым и паром. Чайник туда от пожарников запирается, чтобы не конфисковали. И стрекот прекращается, все с чашками торопятся. Сердобольная Сидорова в секретариат звонит по местному: «Старик! Скипел!» А Бурилов со Светланой продолжают пикироваться:

– Нет, вы посмотрите, Дмитрий Викторович! Это восьмиклассница пишет?! Это компьютер какой-то пишет! Его на лозунги запрограммировали, и он пишет! Нет, вы посмотрите! «С большим энтузиазмом девушки принялись за работу… старались оправдать доверие старших… где показали свою огромную любовь к швейному делу… добросовестно трудились на благо общества». А вы пишете: к печати!

– Это рабкор писал! Ясно, девочка! Пишет как умеет! А тема важная. А сдача материалов у нас до шестнадцати ноль-ноль! Вы, девочка, уже полчаса назад должны были положить готовый оригинал мне на стол!

Я опять, конечно, помешал. Но из вежливости спросил:

– Я не помешал?

Бурилов из вежливости ответил:

– Ну что вы… Значит, договорились, девочка! Готовите оригинал, и чтобы через пятнадцать минут он был у меня на столе!

– Я Дробышева дождусь! – лезет в бутылку Светлана.

Бурилов пожимает плечами – сама же напрашиваешься! И демонстративно сосредоточивает внимание на Михаиле Сергеевиче Федорове.

Я спрашиваю:

– Когда вы двадцать шестого вечером были у Гатаева, телефон звонил раза три или три раза? Только точно. Подумайте.

– Что тут думать! Три, точно! Я же еще тогда сказал.

– А вот такая штука вам на глаза не попадалась? – И достаю четки.

Он как-то странно замолчал. Потом говорит:

– Где именно?

– На табурете. Рядом с машинкой.

– Нет. Я бы ее заметил, штуку эту. Ну, четки. Я как раз, когда в гости прихожу, не знаю, куда руки девать. У Гатаева их не было. Но…

– Что?!

– Знакомая финтифлюшка! – говорит Ю. А. Дробышев, сдирая с себя насквозь мокрый пиджак. – Дождина хлещет!.. А-а, чайком балуемся! – И берет у Бурилова четки. – Что, опять он здесь?!

Светлана подскакивает к и. о. редактора и тараторит, жалуясь на Бурилова. Бурилов хило ухмыляется и возражает, что автор – старый испытанный рабкор, что немного суховато, но тема актуальная – школьники на производстве, и типография на дыбы встанет, если опять опоздаем со сдачей номера.

– Я тебе опоздаю! – отрывается от чая «старик». Ему, ответственному секретарю, первому принимать удар и с типографией сражаться.

– Я же говорю! – говорит Бурилов.

– Старики! Ну что вы, старики! – увещевает пожилая очаровашка Сидорова.

А мрачноватый тип (Селихов, наверно) продолжает с машинисткой прихлебывать чай – не обращает внимания, привык.

Дробышев просматривает письмо, накаляется:

– А-а! Старый испытанный рабкор, говоришь?! Это ты его в печать подписывал, когда он писал «шефы на турнепсе складывали корнеплоды корнеплодами вниз»?! Нет, ты отвечай!

– Старики! Ну, перестаньте! Ну, старики!

– И что «энцефалитный клещ нападает на подмышки и пах»?! И что «лучшая защита – самоосмотр и взаимоосмотр»?! Нет, ты мне отвечай! Тоже ты в печать подписывал?!

Бурилов кричит: «Ах так?!» Ю. А. Дробышев кричит: «Ах, тебе еще не нравится?!» Сидорова кричит: «Старики, ну прекратите!» И «старик» кричит: «Я вам опоздаю! Чтобы в типографии как штык!» И обливает кипятком мрачноватого Селихова. И тот тоже кричит… И Светлана быстренько впадает в состояние «луп-луп».

Я все-таки рискую вклиниться и спросить:

– Кто он?

– А?! – спрашивает Ю. А. Дробышев. – Вы о чем?! И вообще, что вы здесь делаете, товарищ?!

– Я про четки. У вас в руках. Вы их узнали. Откуда. Чьи они?

– И я тоже хотел сказать, – подключается Бурилов. Ему перемена темы – манна небесная. – Юрий Александрович, помните эти четки? У Пожарского? Помните?

– Ну?! – говорит Ю. А. Дробышев. – Помню! Ну и что?! Слушайте, товарищ Федоров! Нам, как видите, некогда… Так! – И оборачивается к «старику». – Я в типографии. На сверке. Чтобы с сегодняшним номером никаких задержек, никаких чепэ. Проследи. А с тобой… – И он грызет глазами пиита. – Впрочем, потом!..

Но мне с Буриловым на «потом» нельзя откладывать. Дверь за Ю. А. Дробышевым хлопает, и Бурилов говорит:

– Запарка, вы понимаете. На место Гатаева еще не взяли никого, а лето – мертвый сезон, половина в отпусках. Вот и запарка. Вот он и срывается иногда. Так что вы не обращайте внимания.

Я не обращаю внимания. Я снова обращаю внимание Бурилова на четки. Тот говорит, что видел их не у Гатаева, а давно уже, три года назад, у Пожарского. Что это такой… такой…

Тут вспоминаю, что материалы хранятся до возможного суда, и прошу Бурилова не отвлекаться. А то Ю. А. Дробышев наябедничает – Федоров Михаил Сергеевич сорвал выпуск номера, отрывая сотрудников газеты от своего прямого дела.

Только вот нашел бы мне Бурилов все про Пожарского. Фельетон? Да, и фельетон. И все бумаги, которые с ним связаны. В архиве же сохранились?..

Вот что выясняется. Пришло письмо от девиц из соседнего городка – небольшого, но молодого, растущего и современного. Девицы живут в одном общежитии, и Родион Николаевич Пожарский – начальник ЖКО. Большой человек по масштабам города… Девицам – от семнадцати до сорока. Держал он их как в монастыре. Чтобы не было «всяких безобразий», мужчинам вход запрещен… Такое письмо от девиц…

«Есть такая сказка. Жил-был король. У короля был сын, принц-наследник. Однажды наследник, играя в саду, упал с дерева и… всего-то набил себе шишку. Но король страшно перепугался за сохранность династии, издал указ: «В окрестностях дворца все деревья спилить!» И спилили… Очень радикальное средство! Но не будем рассказывать сказки…»

Такой фельетон Гатаева «Терем-теремок».

Решаю, что перебирать все эти бумаги лучше дома, а не в редакции, куда может вернуться Ю. А. Дробышев и увидеть, что товарищ Федоров, который ему «уже вот тут!», еще и в редакционных архивах копается. Спрашиваю позволения у Бурилова. Он позволяет, он ведь тоже не хухры-мухры, а отдел писем как-никак! И может архивом распоряжаться, да! Вовремя для меня Ю. А. Дробышев на него напустился…

Еще спрашиваю, а чем дело кончилось. А дело не кончилось. И Пожарский после фельетона сильно обиделся, писал в редакцию, в райком, прислал даже «открытое письмо тов. Гатаеву». Но старый редактор эту «открытую» глупость «закрыл» и снова Гатаева туда отправил – по следам выступлений. Пожарский человек немаленький – бомбардировать стал. Редактору в выдержке было не отказать… И когда он, редактор, комиссию организовал и приехали из обкома, то многое выяснилось. Например, что подписи жильцов под «открытым письмом» достигались простым: «Подпиши, а то жизни не будет». И наоборот, когда комиссия приехала, тот же Пожарский вызывал к себе тех же жильцов: «Скажешь, что подписала под нажимом, опять же жизни не будет». А той, которая письмо в редакцию организовала… ну, вот это, с которого все началось… так он ей даже выселением грозил из общежития… Там вообще такая история была!.. Дробышев что делал? Он тогда в больницу слег. Язва у него, что ли, обострилась… Но сразу после суда, который редакция выиграла, поправился.

Я вспоминаю Короля Артура и думаю, что он зря торопился-суетился со своей тысячей. Нет, не поставил бы Дробышев фельетон старинного друга Гатаева. Как бы чего…

Да! Комиссия ведь поработала тогда: все факты в фельетоне подтвердились. И общежитие не ремонтировалось со дня основания, и Пожарский среди ночи вламывался к жильцам с обыском – нет ли где мужчин, и сплетни про девиц распространял… А потом, после комиссии, еще и в суд подал за клевету…

– А четки?

– Он же их везде с собой таскал. На первых порах все кресла в редакции протер. Сядет и сидит. И четки мусолит. Курить, говорил, бросает – и с четками легче.

В общем, такая история…

В общем действительно история!

«Главному редактору… Напечатав в вашей газете фельетон «Терем-теремок», вы дали мне право также публично ответить гр. Гатаеву. Сейчас, как мне докладывают, Гатаев тайно, минуя коменданта, поручает отдельным жильцам собрать подписи, обещая за это добиться допуска мужчин в спальные комнаты к женщинам, проживающим в общежитии…»

«ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО А. ГАТАЕВУ… Я, как отец взрослых детей, не допущу разврата в стенах вверенного мне общежития, могущего последовать за последующими в общежитие мужчинами… Как мне доложил комендант и как следует из помещенного в газете пасквиля, вы изложили факты пристрастно, наложив черное пятно на коллектив… Мне не хотелось бы вас пугать, но только есть еще Закон с большой буквы. Как говорят в народе (вы уж извините, я первое слово перефразирую), что напишешь, то пожнешь…»

«Объяснительная. Редактору… от Гатаева А. М….»

«Уважаемая редакция! Пишут вам девушки из общежития нашего города…»

«СПРАВКА о проделанной культмассовой работе за ноябрь месяц в общежитии… Подпись – Пожарский».

Это еще зачем? Вали кулем, что ли?

«Итак, повторный визит. Пожарский в своей тарелке – он у себя в кабинете. Он сидит – я стою. Сядем…»

А это почерк тот же, что и карандашной пародии на пиита. То есть Гатаев. Ну-ка, ну-ка…

«– Я был в общежитии, и меня не пропустили. Направили к вам. Не скажете, зачем?

– Вы непорядочный тип! Вы извратили мои слова! И поступки! Я не желаю с вами разговаривать!

Очень хотелось ему все это сказать. Долго он готовился. Даже перед зеркалом, не исключено, репетировал.

– Тем более непонятно, зачем меня направили к вам. Вопрос о моей порядочности мы сейчас решать не будем. Мне нужно от вас разрешение на вход в общежитие, и только… Непонятно, правда, почему его нужно брать у вас. И почему его вообще нужно брать. Что у вас там за укрепрайон?.. Кроме угроз, редакция от вас никаких внятных ответов не получила. Мне поручено выяснить, какие меры приняты… Судя по рогаткам, которые вы понаставили, это единственные меры.

– От меня вы ничего не получите!

– Прекрасно! Теперь отвлекитесь. Я – не Гатаев, вы – не Пожарский. Я – журналист, прибывший по заданию редакции, вы – начальник ЖКО, обязанный соблюдать все правила положения об общежитиях…

– Как вы могли, молодой человек, написать такое! Да еще накануне нашего большого общего праздника! Это как-то даже настораживает!

Демагог…

– Праздники существуют у нас для того, чтобы сосредоточить внимание на еще не решенных проблемах.

– Это кто сказал?! – Щурится.

– Ленин.

Молчит Пожарский долго. И говорит:

– Да. Правильно. На проблемах. А у меня проблема с пропускным режимом ре-ше-на! Ясно?!

– Ясно. Ваше упорство я могу истолковать как сознательное желание скрыть произвол, творимый вами в общежитии.

– Мал-ладой человек! – переходит он на менторский тон. – Я эти общежития изучил как свои пять! У вас молоко на губах не просохло, когда я сам в общежитии поселился! Вы знаете, что там творится? Вы знаете, сколько лет я в таких общежитиях прожил?!

– Какого же черта, – говорю я, – вы столько лет занимаете должность начальника ЖКО, если считаете, что и внуки ваши должны жить в таких же общежитиях?! Да еще как в каземате – девочки отдельно, мальчики отдельно. И ни-ни – в гости!

Пожарский свирепеет. Вспомнились правила вежливости – приношу корректные извинения, покидаю кабинет…»

Еще в верхнем углу первой страницы было написано: «Послесловие, или Продолжение разговора». Еще на последней странице была редакторская резолюция:

«Алексей! Резко, но иронию потерял. Сушишь, оправдываешься. Мне не нужен протокол. Давай в своей манере!»

Да-а… резок был Алексей Матвеевич Гатаев. Слишком резок. А может быть, резкость эта должна быть вообще абсолютной? Ведь направлена она против тех, кто этого заслуживает…

Как бы завтра не проспать. Интересный разговор будет завтра, по всей видимости…

Разговор был не сразу. Сначала я деликатно испрашивал у Сашки комбинезон. А он стучал пальцами по иссеченному каплями стеклу и напевал «Я вас люблю, мои дожди». Потом сказал: «На, подавись!» И съязвил еще: «Не заляпай грязью по такой погоде». Потом я его комбинезон заляпал грязью, пока буксовал на «Яве». Потом въехал в маленький молодой городок, потом искал общежитие среди домов-близнецов. Потом искал Нину Линько, автора письма в редакцию. Потом нашел. Потом сказал ей, что по поводу Родиона Николаевича. Потом она сказал: «Господи, снова покоя нет!» Узнала, что я не из жилконторы. Узнала, откуда я.

– А вам он что наговорил?!.

В общем, мы долго искали общий язык. Наконец нашли. Она устала очень от всей этой истории, от кляуз Пожарского устала, от сплетен устала. От необходимости доказывать, что не верблюд, что не спала с Гатаевым, что руководствовалась при написании письма не очернительскими намерениями. Устала. И отстаньте. Почти три года прошло, а все никак успокоиться не могут. Все! Отстаньте! Устала!

Такой мы с ней общий язык нашли. И еще она сказала, что если бы история повторилась, то она не написала бы письма, вероятно. Себе дороже получается…

Я вспоминаю фразу из книжки Гатаева: «Не уступил бы место женщине, даже сидя на электрическом стуле». Понимаю теперь, какой «поезд ушел», что «жаль – проехали». Фельетон «Терем-теремок» уже опубликован, и Гатаев пишет «см. Пожар». И не про «дети-спички», а Пожарский!..

А работает Родион Николаевич Пожарский все в том же ЖКО. Только не начальником, а просто инженером…

Он моложав и очень неплохо выглядит – в дымчатых очках и благородной седине. За что ему такая благородная седина? А вот у меня в лучшем случае, если не лысина, то глубо-о-окие залысины грядут, которые в утешение называют интеллигентскими…

– Гражданин! – встречает меня Пожарский. – Ведь на двери же расписание. Перерыв с двух до трех. Вы читать умеете? Часы есть?

– Есть. Умею. Очень удачно у вас с перерывом. Никто не помешает. Так вы – Пожарский?

– Я, молодой человек, уже встречал как-то таких напористых людей. Вы, случаем, не журналист?

– А вы, случаем, ничего не потеряли?

– В смысле?

Достаю четки.

– Я же говорю: журналист! – констатирует Пожарский. – Неужто господин Гатаев были так любезны, что прислали коллегу вернуть это? Ах, как благородно! – И накаляется. – Так передайте ему, что мне наплевать на его благородство! То, что я ему сказал, то я сказал!

– И что же вы ему сказали?

– Ах, вы не знаете?! Не может быть! Журналист – и чего-то не знаете!..

И он понес. Он понес, что неприятности у Гатаева еще будут. Что он, Пожарский, знает, почему был написан фельетон. Что господа журналисты решили поразвлечься, да ничего не вышло! Что он не позволит устраивать из общежития рассадник! Что у него у самого взрослая дочь, и он знает! Что он уже написал куда надо!! Что эта Линько не просто так письмо написала!! Что она с Гатаевым-до того встречалась и не только встречалась!! Что он знает – ему докладывали!!! Что в другое время Гатаеву было бы знаете что!!!