Текст книги "Приключения 1985"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Юзефович,Александр Иванов,Сергей Плеханов,Лев Корнешов,Андрей Измайлов,Игорь Козлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

СВИДЕТЕЛИ

Допрос, можно сказать, не получился. Марина Вершикова дала показания, подписала протокол, но контакта с ней установить не удалось. Она все время плакала и сквозь слезы рассказала, что да, ударила Петренко кортиком, за что – не помнит, так как была пьяна. Убивать не хотела, и как все получилось – сказать не может…

Сплошной туман. Как докладывать шефу?

Прокурор пребывал в благодушном расположении духа, это я понял сразу же, как только он ответил на приветствие.

– Можно направлять в суд. – Я положил перед ним законченное накануне дело.

– Так-так, – Павел Порфирьевич взглянул на обложку. – Иванцов и Петриков, грабеж, две кражи, угон автомобиля и вовлечение несовершеннолетних. Целый букет… А что, Иванцов так и не признался?

Меня всегда поражала феноменальная память шефа, который не только держал в голове перечень всех дел, находившихся в производстве следователей, но и помнил их суть, ориентировался в обстоятельствах преступлений, знал позиции обвиняемых и свидетелей.

– Не признался. Ну это дело его – не новичок. На этот раз влепят ему на всю катушку…

Белов дочитал обвинительное заключение, полистал пухлый том и размашисто подписался под словом «утверждаю».

– А как обстоит дело с убийством на даче Золотовых?

– Вчера делал дополнительный осмотр, сегодня допрашивал подозреваемую…

– Ее фамилия Вершикова, если не ошибаюсь? – Шеф не ошибался и знал это, просто хотел продемонстрировать свою осведомленность и блеснуть памятью – маленькие слабости свойственны людям. – Ну и что она? Признается?

– Признается-то признается, да как-то странно. Дескать, убила, а как – не помню, по деталям ничего не дает.

– Это объяснимо – вечеринка, выпивка… В общем-то дело несложное. Надо в этом месяце и закончить.

Шеф внимательно разглядывал меня. Он был массивным, внушительного вида мужчиной с крупными, простоватыми чертами лица и имел привычку изучающе рассматривать собеседника. Один глаз он потерял на войне, протез был подобран умело, и долгое время я не мог определить, какой глаз у него живой, а какой – стеклянный, и оттого испытывал неловкость, когда он вот так, в упор, меня рассматривал.

– И еще вот что. У меня был Золотов-старший…

– Интересно, когда же он успел?

– …Он просил как можно деликатней отнестись к ним. Они уважаемые люди, и так уже травмированы, а тут следствие, повестки, огласка, ну вы понимаете… Так что постарайтесь как-нибудь помягче. Может быть, вообще не будет необходимости их допрашивать…

– Такая необходимость уже есть! – Я не любил подобных разговоров.

– …а если все-таки понадобится, то можно вызвать по телефону, одним словом, поделикатней. Мы же должны внимательно относиться к людям, с пониманием…

Это уже начинались нравоучения, до которых шеф большой охотник.

– …проявить терпимость и такт. Так?

Он выжидающе посмотрел на меня, ожидая подтверждения.

– Так. – Действительно, что можно еще сказать в ответ? – Я могу идти?

Шеф был прав – дело из той категории, которые следователю нужно лишь должным образом задокументировать и оформить, закончить его можно довольно быстро.

Я набросал план расследования и отпечатал необходимые документы: запросы на характеристики всех участников вечеринки, сведения о наличии у них судимостей и постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Обычные вопросы: причина и время наступления смерти, характер и локализация телесных повреждений, причинная связь их с наступившими последствиями, наличие алкоголя и ядов в крови.

– Можно? – Дверь кабинета приоткрылась.

– Входите.

Блондинка лет двадцати двух, короткая стрижка, аккуратно уложенные волосы, гладкая кожа, чуть-чуть косметики – личико красивое и какое-то кукольное.

– Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, Марочникова?

Она кивнула.

– Паспорт с собой?

– Да. – Девушка положила документ на стол, и я начал переписывать установочные данные в протокол. Марочникова Ирина Васильевна, двадцать три года, образование 10 классов, работает на студии телевидения, ассистент режиссера, не замужем, ранее несудима…

– Допрашиваетесь в качестве свидетеля, должны говорить правду, за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что предупреждены об этом. – Я подвинул свидетельнице протокол.

– Я всегда говорю правду! – Она округлила глаза и, приподняв брови, с укором посмотрела на меня.

Я подождал, пока она распишется.

– Теперь расскажите, давно ли знаете Золотова, как часто ездили на его дачу, кто еще там бывал, как проводили время, а потом подробно про последнюю вечеринку.

Марочникова развела руками:

– Так много вопросов… Давайте я буду рассказывать все подряд, а если чего упущу – вы напомните?

– Ну что ж, давайте так. – Про себя я отметил, что она уверенно держится в кабинете следователя, пожалуй, слишком уверенно для своего возраста.

– Значит, так… С Валеркой мы познакомились года два назад, кажется, на какой-то вечеринке или на танцах, точно не помню. Ну, встречались, ходили в кино, театры, кафе. Знакомых у него много, да и у меня тоже, часто собирались компаниями, ну, музыку послушать, шампанского выпить. Вначале в городе, у кого-нибудь дома, а потом стали ездить на дачу к Валере. У него дедушка был адмирал… – Ирина на мгновение умолкла и выжидающе посмотрела на меня, очевидно, ожидая реакции удивления. Но я молча ждал, и она продолжила:

– И у дедушки чудесная дача, знаете, такое уютное место – кругом лес, в общем, красота. Мы туда приезжали обычно на день-два, человек по шесть, и всегда было все нормально. Музыку слушали, у него записи классные, танцевали, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного… В общем, отлично время проводили. Дача со всеми удобствами, даже финская баня есть…

– Почему финская? – не выдержал я.

– А какая же? Финская баня, так и Валера говорил…

– Ну хорошо, продолжайте.

– Всегда все нормально было, ни драк, ни скандалов, а тут вдруг такое дело… Не надо было в этот вечер ездить, ничего бы и не случилось…

– Подробнее, пожалуйста.

– Ну все как обычно – приехали вечером я, Машка Вершикова, Валера и Федор. Машку-то я уже давно знаю, а Федю в первый раз в жизни видела, это она его привела. Ну, сели, поужинали, магнитофон послушали, потанцевали… Все нормально… Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция… Оказывается, такое несчастье…

– Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер?

– Кто, я?! – Ирина посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И может быть, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано:

«Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения».

– Кто, я?! – повторила она. – Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью!

– Значит, это были вместительные рюмки. – Я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась:

– В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское…

– А остальные?

– Да как вам сказать… Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А Федя – тот сачковал.

– Не ссорились?

– Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно.

– Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в такой благополучной компании могло произойти убийство?

– Понять не могу! Машка, конечно, деваха с закидонами, но такое… Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно?

– Вы ее хорошо знаете?

– А как же! Подружками были! Развлекались вместе, то да се… Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол – все танцуют, а у нее глаза на мокром месте. Что у человека внутри, разве ж узнаешь. Чужая душа – потемки…

– Какие у вас с Золотовым отношения?

– Ну ясно какие! Неужели непонятно?

Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов неудобно. Но ничего не поделаешь.

– Признаться, непонятно. – Я выжидающе смотрел на Марочникову.

Она досадливо поморщилась и передернула плечами.

– Ну живу я с ним. Что такого – мне же не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете?

– Придется записать. Как и все, о чем говорим. Так что собой представляет Золотов?

– Нормальный парень, как все. Пофорсить, правда, любит, как же адмиральский внук! А так ничего…

Марочникова неторопливо прочитала протокол.

– Правильно записано?

– Правильно. Только вот стиль. – Она неодобрительно покачала головой.

– Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман. – Я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола.

– Да, это явно не роман. – Марочникова расписалась и внимательно посмотрела на меня. – А жаль. Ну ладно, до свидания.

Золотов Валерий Федорович, 29 лет, образование высшее техническое, работает в горкоммунхозе, инженер по озеленению, неженат, несудим… Среднего роста, выглядит старше своих лет, полный, лицо обрюзгшее. Что Марочникова в нем нашла?

Одет дорого, но безвкусно. Старается держаться солидно, но ему это не совсем удается – нервничает, а оттого делает много ненужных движений: поминутно вытирает лоб большим клетчатым платком, обмахивается им, смотрит на часы, достает и прячет обратно в пачку сигарету.

Мы беседуем почти час. Он очень внимательно выслушивает вопросы, понимающе кивает головой, с готовностью отвечает, но чрезмерно многословен, часто сбивается с мысли, отвлекается на мелочи, второстепенные детали и выжидающе смотрит на меня, ожидая знака или жеста, поощряющего его к дальнейшему повествованию.

Несколько раз он, как бы к слову, вспомнил своего дедушку-адмирала, между делом небрежно назвал по имени несколько известных в городе людей, дав понять, что он с ними на короткой ноге.

И то, что Золотов таким примитивным способом пытается произвести впечатление на собеседника, выдавало в нем человека недалекого. По существу дела он фактически ничего не сказал.

– Все шло нормально, послушали музыку – последние записи, выпили. У меня хороший бар – «Камю», «Бордо»… Ире стало нехорошо, не надо было коньяк с шампанским мешать, я отвел ее наверх, слышу – Маринка кричит. Сбегаю в «кают-компанию», – Золотов испуганно выпучил глаза, – она в истерике, а Федор – на полу. Вначале подумал, что это он спьяну, гляжу – в сердце кортик…

Золотов перевел дух и снова вытер вспотевший лоб.

– Это же надо… В моем доме… Ну скажите, мне это надо? – Он искательно посмотрел на меня, ожидая сочувствия и одобрения.

Но сочувствия не последовало, и он, сокрушенно разведя руками, продолжил:

– Тогда я позвонил… Конечно, неприятно – милиция, понятые, одним словом, скандал, но что поделаешь…

– Почему вы сказали, что произошел несчастный случай и Петренко сам напоролся на кортик?

– Так я ж когда звонил, так и думал. А потом Маринка рассказала мне, что это она его…

– За что же?

– Да разве ее поймешь? Ревела все время, толком ничего не добился. Полез он к ней, что ли… А вам она разве не объясняла?

В этот момент мне не понравился его взгляд, настороженный и цепкий, не соответствующий растерянной позе и недоумевающему лицу.

– Что вы можете сказать о своих гостях? – Я сделал вид, что не обратил внимания на вопрос, и Золотов не переспросил.

– Люди как люди. – Он сделал неопределенный жест.

– Подробней, пожалуйста.

– Да я их знаю мало. Разве что Марочникову… – Я понял, что Ирина проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. – Маринка ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Перебросимся словами, потанцуем – и все… С Петренко тоже шапочное знакомство…

– Как же вы собрались под одной крышей – четыре малознакомых человека?

– Да так как-то… От скуки. И потом знаете, как бывает: я – с Ирой, она позвала подругу, а та привела своего парня… Так сказать, четверо в одной лодке… Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией веселей будет. – Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. – А вышло вон как…

Попрощался он важно, с достоинством.

Итак, факт убийства налицо, есть труп, и есть признание убийцы. Но обстоятельства и причины преступления по-прежнему непонятны. Неясно и многое другое в этой истории. Путей восполнить пробелы уже нет: все, кого можно допросить, допрошены. Впрочем, остался еще один свидетель…

Кортик был устаревшего образца и напоминал сужающийся к концам католический крест. Чешуйчатые ножны, резные перекрестья и набалдашник. В свое время он, сверкая бронзой, висел у бедра какого-нибудь флотского офицера и, болтаясь в такт ходьбе, придавал особый шик морской форме. Сейчас все металлические детали покрылись слоем патины, витая костяная ручка потускнела и подернулась сеткой мельчайших трещинок. Проволочный шнур, повторяющий извивы рукоятки, тоже потемнел, выцвела перевязь. И этот налет старины придавал кортику вид дорогой антикварной вещи.

Я нажал едва заметную в рельефных выпуклостях перекрестья кнопку замка и потянул рукоятку, освобождая блестящую сталь, лишь в нескольких местах тронутую мелкими точками коррозии. Обоюдоострый ромбический клинок с обеих сторон покрывал тонкий узор травленого рисунка – парусники, якорь, перевитый канатом, затейливая вязь сложного орнамента. Кружево травления нанесено мастерски, так что даже продольные выемки – долы – не искажали изображения. Красивая отделка, изящная форма, продуманные пропорции клинка и рукоятки, искусная резьба… В таком сочетании стали, кости и бронзы эстетическая функция вытеснила утилитарную, эта привлекательная вещица воспринималась как настенное украшение, произведение искусства, а не оружие…

На клинке не осталось криминальных следов, благородная сталь отталкивает жидкость, и она скатывается каплями, но если присмотреться, в углублениях рисунка увидишь бурые разводы…

Странно, что на ножнах и рукоятке не обнаружены отпечатки пальцев: не протирала же их Вершикова после убийства! Очень странно.

ИСКУШЕНИЯ ДЛЯ ИЩУЩЕГО ИСТИНУ

Характеристики на всех участников трагической вечеринки были одинаковыми, хотя и написаны разными словами. Если бы их заложили в компьютер с заданием выдать портреты охарактеризованных лиц, мы бы получили фотографии близнецов среднего пола.

Такого же однообразия я ожидал и от справок о судимости, однако, к своему удивлению, обнаружил, что Валерий Золотов тринадцать лет назад привлекался к уголовной ответственности за мошенничество, но, учитывая его несовершеннолетний возраст, дело прекратили, ограничившись мерами общественного воздействия.

Никакого юридического значения этот факт не имел, но как штрих, характеризующий личность Золотова, был довольно красноречив. Любопытными были и другие новости: экспертиза дала заключение, что бутылки в «кают-компании» «Баркентины «Кейф» вместо благородного «Камю» и марочного импортного вина содержали низкосортный коньячный напиток и дешевый портвейн. И заключительный аккорд – дедушка Золотова действительно служил во флоте и перед выходом в отставку имел звание капитана 1-го ранга, но адмиралом он никогда не был.

Вот вам и почтеннейший Валерий Федорович! Человек-блеф! Теперь понятно, почему Ирина Марочникова обычную черную баню величает финской…

Зачем ему нужно это нагромождение лжи? Ну, положим, звание «внука адмирала» могло давать ему в школе какие-то крохотные привилегии, например: «Из уважения к дедушке я тебе, Золотов, сегодня двойку не поставлю» – ведь проверять действительное звание дедушки никому бы не пришло в голову. Я до сих пор не могу сказать, что заставило меня сделать соответствующий запрос… Но школу-то он закончил давным-давно, а продолжает ходить во внуках. Да еще фальсификация спиртного, упоминание о знакомствах с «сильными мира сего»… Скорее всего этот камуфляж следствие укоренившейся привычки прикрывать собственную незначительность близостью к авторитетным людям и организациям. Но может ли эта привычка иметь какую-нибудь связь с преступлением?

С человеком-блефом нужно держать ухо востро: все, что его окружает, может оказаться фикцией, надувательством, мистификацией. А что, если и та картина преступления, которая мне подсовывается, тоже блеф? Тогда все неясности и неувязки объясняются очень просто.

Следствие практически закончено, надо получить еще пару-тройку документов, и можно составлять обвинительное заключение. И если мои сомнения небезосновательны, то этим актом блефу будет придана юридическая сила.

Но кто может быть заинтересован в такой игре? Как могли развиваться события на самом деле?

Я вышел в коридор и толкнул дверь соседнего кабинета с табличкой «Лагин Ю. Л.».

– Добрый вечер, Юрий Львович. Как поживаете?

– Мы поживаем. А ты, я вижу, бездельничаешь?

Лагин – добрый и умный человек, с огромным житейским и профессиональным опытом, но за тридцать лет следственной работы накопил немалый запас сарказма. Впрочем, я уже привык к его манере разговора, и мне нравилось общаться с ним, личностью интересной и незаурядной. К тому же всегда можно было рассчитывать получить от него дельный совет.

– Бездельничаю, Юрий Львович. От вас ничего не скроешь.

– Ну тогда подожди пару минут, я допишу, и побездельничаем вместе.

Ему было пятьдесят пять. Высокий, плотный, с большой головой, Лагин держался всегда солидно и внушительностью вида мог поспорить с шефом, недаром посетители, встречая в коридоре, часто принимали его за прокурора.

– Ну-ну, так что, ты говоришь, у тебя стряслось? – Лагин закончил писать и откинулся на спинку стула.

– Стрястись ничего не стряслось…

– Отчего же тогда тебя гложут сомнения? И что ты хотел спросить у старика Лагина?

Нет, он не читал мысли. Но как всякий хороший следователь умел определять направление хода размышлений собеседника и его ближайшие намерения.

– Странная штука получается, Юрий Львович. По делу практически все сделано, а ясности никакой…

– Такое бывает. – Лагин неопределенно крякнул.

Я пересказал обстоятельства дела. Лагин, снисходительно улыбаясь, перебирал мелкие предметы в объемистом ящике своего огромного, обтянутого зеленым сукном стола, но по глазам было видно, что слушает он внимательно.

– И что же тебя смущает?

– Да как-то неопределенно все. Нет четкой картины происшедшего.

– А ты хотел получить незамутненную, химически чистую истину, так сказать, рафинированный вариант? Впадаешь в ошибку новичков и забываешь, что она многолика.

– Сейчас вы начнете про абсолютную и относительную, формальную и материальную, квази– и псевдоистину…

– Нет уж, учить тебя философии не собираюсь. Речь о другом. Как я понял, ты боишься, что найденная тобой истина слишком туманна? – Лагин слегка улыбнулся.

– Пожалуй.

– Истина приговора должна быть ЮРИДИЧЕСКОЙ истиной. Пусть она неполна по сравнению с самим преступлением, пусть упущены какие-то детали, пропали оттенки и психологические нюансы, но эта неполнота не должна касаться основного: кто совершил преступление и как надо квалифицировать его действия. Именно здесь проходит грань, отделяющая правосудный приговор от неправосудного! И в этих вопросах истина не многолика – она одна. Ее нельзя установить неполно, можно либо найти ее, либо нет. Любая неполнота превратит истину в заблуждение, а на нашем языке – в судебную ошибку!

Лагин опять посерьезнел.

– И тут следователя подстерегает опасность. Помнишь, где это сказано: «Ищущий истину да убоится искушений»? Искушение действительно велико: хотя концы с концами не вяжутся, но в мелочах, в деталях, а все остальное понятно, ну ничего, пусть суд разберется!

А есть противоположная крайность – раздувать червячок сомнений, бояться очевидного, метаться в поисках новых фактов, запутываться в доказательствах. И в поисках несуществующей терять реальную цель.

– Вы думаете, я беспричинно раздуваю сомнения?

– Не знаю. То, что твой Золотов враль, еще ни о чем не говорит. Ну хвастался дедом, ну поил дурех портвейном вместо заморского вина, что из этого? И неясность картины преступления может объясняться очень просто: все пьяны, где уж тут восстановить детали! А раз так – твои сомнения повисают в воздухе. Если бы был хоть один факт, один камень для опоры…

Лагин прав. И когда я вышел на улицу, сомнения почти перестали меня мучить. Стоял мягкий теплый вечер, недавно прошел дождь, и воздух был чистым и непривычно свежим, асфальт впитал воду и оттого казался гладким и жирным. Я прошел через аккуратный, с умытой зеленью сквер и собирался повернуть к дому, когда меня окликнули.

Сухощавый, юркий и отчаянный Коля Таганцев, с ним здоровенный Роман Полугаров и Костя Азаров из ОБХСС. Все трое радостно улыбаются.

– Ты как раз кстати. – Таганцев хлопнул меня по плечу. – Пойдем в «Интурист» поужинаем.

– Вам что, опять зарплату повысили?

– Еще нет, но повод есть – Ромка старшего лейтенанта получил.

Предложение было заманчивым, но кое-что меня смущало.

– Неудобно, в своем районе…

– А что тут неудобного? – прогудел Полугаров. – Что мы, не можем в нерабочее время за свои деньги в ресторан сходить?

Несмотря на ранний час, ресторан был почти полон. На низкой эстраде рассаживалась за инструменты четверка длинноволосых молодцов.

Мы сосредоточенно поглощали пищу и слушали музыку. Певица низким, чуть хрипловатым голосом повествовала о девушке, сообщающей матери, что она влюбилась в цыгана по имени Ян. Девушка была примерной дочерью и подробно информировала родительницу о вкусах и запросах своего избранника. Ян оказался разносторонней личностью: он любил золотые кольца, дорогие шубы и вина армянского разлива. Н-да… То-то мама обрадуется!

Из-за столиков поднимались пары и выходили на танцевальную площадку под сплошную россыпь хрустальных многоцветных светильников. На плечо легла чья-то рука, я скосил глаза и увидел тонкие пальцы с аккуратным маникюром – бордовый лак с золотыми блестками.

– Можно вас пригласить?

Ирина Марочникова была в коротком синем платье простого покроя, без украшений. На ногах красивые босоножки – сильно изогнутая тонкая подошва на высоченной «шпильке», пристегнутая к обнаженной маленькой ступне двумя тонкими ремешками, перекрещивающимися на подъеме и щиколотках.

– Меня? – Придумать вопрос глупее было трудно. Но, честно говоря, я растерялся.

– Вас, – Марочникова обворожительно улыбалась. – Можно? Вы, конечно, думаете сейчас, зачем я вас пригласила? – Марочникова заглянула мне в глаза. – Угадала?

– Нет, – ответил я чистую правду. То, о чем она спросила, я обдумал раньше, в те короткие секунды, когда поднимался со стула. Потом, когда мы шли между столиками к эстраде и я поддерживал ее за руку, чуть выше локтя, я перепроверил свои выводы и окончательно убедился, что никаких определенных целей Марочникова преследовать не может, скорее всего ею просто руководит интерес экзальтированной девицы к человеку экзотической, на ее взгляд, профессии. Да еще, быть может, желание завести на всякий случай «нужное» знакомство. В этом последнем ей, бедняжке, предстоит пережить глубокое разочарование.

– Я думаю, с кем вы сюда пришли.

– С Валерием. Он любит «Интурист» и бывает здесь почти каждый день.

– И зарплаты инженера-озеленителя хватает?

– Что ему зарплата! Он же как-никак внук адмирала…

– Кстати, кто вам сказал эту чепуху?

– Какую чепуху? О чем вы?

– Что Золотов – внук адмирала?

– Господи! Да это всем известно! Почему вы говорите «чепуху»?

– Да потому, что дедушка уважаемого Валерия Федоровича никогда не был адмиралом!

– То есть как «не был»? Кем же он был?

– А вы поинтересуйтесь у своего приятеля.

Но Марочникова поверила удивительно быстро.

– Вот фанфарон! Вы знаете, ложь у него в крови. Он врет по любому поводу, по мелочам, когда это не дает ему никаких выгод. Но врать про дедушку… Ведь все, ну абсолютно все знают, что он внук адмирала… Зачем ему это?

– По-моему, вы только что сами ответили.

Музыка кончилась, и я повел Марочникову к ее столику, в малый зал, примыкающий к основному под прямым углом.

– Кого мы видим! Почет и уважение! – Золотов был изрядно навеселе и улыбался так, что можно было пересчитать все его зубы. – Ай да Куколка! Молодчина! Такого гостя нам привела!

Непонятно, объяснялась его аффектация алкоголем или укоренившимся представлением, что именно так бурно надо выражать свои чувства в подобных ситуациях.

– Познакомьтесь – Жора и Таня.

Напротив Золотова сидел крепкий парень с грушевидным, расширяющимся книзу лицом и обвислыми щеками и смазливая, неряшливого вида девица, которые приторно разулыбались и угодливо закивали головами. Жора дернулся было, чтобы протянуть руку, но передумал и правильно сделал.

– Это уважаемые люди, – продолжал распинаться Золотов. – Жора замдиректора магазина, а Таня – его помощник.

– А что, разве есть зависимость между занимаемой должностью и степенью уважения? – осведомился я.

– Самая прямая. – Он тоненько, визгливо засмеялся, дурашливо тряся головой. – Да вы и сами это прекрасно знаете. Потому и хотел бы я быть купцом. Купец первой гильдии Золотов! Звучит? Склады, лабазы, мануфактура. Баржи с зерном по рекам ходят. Заводишко небольшой, коптильня, винокурня. – Он мечтательно закатил глаза. – Отпустил бы бороду лопатой, пароходик бы завел, как водится, банька, бильярдная, цыгане… Ирку бы с собой возил. Только фамилию ей бы заменил, надо что-нибудь звучное – Ирэн Маркизова, танцы на столе! Ножки у Ирки классные, да и фигурка – все в порядке.

Золотов победоносно посмотрел на Жору и, чуть скривившись, перевел взгляд на Таню.

– …Так что была бы вне конкуренции. Полный сбор обеспечен!

Он залпом выпил бокал и утерся тыльной стороной руки, а руку вытер о скатерть. Потом придвинул зернистую икру и, намазав толстый бутерброд, смачно откусил.

– Вы любите икру? – обратился он ко мне, бодро двигая челюстями. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – А я терпеть ее не могу. – Он развел руками. – Но ем. И знаете почему?

– Нетрудно догадаться. Это же по-купечески – икру есть. И шикарно: она дорогая, значит, престижу способствует.

– Ну нет! – Золотов опять хохотнул. – Вы уж меня совсем примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть… Каждая икринка – осетр! Сколько я съел за вечер икринок? Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров! Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами! Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких… Царь-рыба!

А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царей-рыб? Вот здесь! – Он похлопал себя по отвисающему животу. – Вот когда ощущаешь себя венцом природы!

Он перевернул бутылку над бокалом вверх дном, выливая остатки. Шампанское наполнило бокал и побежало через край, заливая скатерть. Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь… Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.

Я высвободил руку и кивнул Марочниковой.

– Благодарю вас, мне пора.

Она слабо кивнула в ответ, не сводя с Золотова взгляда, в котором отчетливо читалась откровенная брезгливость. Очевидно, он даже через свою толстую шкуру почувствовал этот взгляд.

Когда я вернулся к своему столику, ребята допивали кофе.

– Ну ты даешь! – встретил меня Таганцев. – Как же ты такую девушку приманил?

Мы расплатились и прошли к выходу, на улице попрощались, ребята повернули налево, а я – направо.

Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да впереди, на ярко освещенной площадке перед памятником, сидела одинокая девушка. Это оказалась Марочникова.

– Почему вы не идете домой?

– Да так как-то… Засиделась, задумалась… – В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что карандашные контуры ее глаз чуть-чуть расплылись. Плакала?

– О чем же, если не секрет?

– О жизни. У каждого своя жизнь, и каждый сам ее устраивает. Так ведь считается? – В голосе чувствовалась горечь.

Точно, плакала.

– Считается-то так, но бывает и по-другому. И вообще, пустынный сквер в вечернее время не лучшее место для подобных размышлений.

– Сейчас пойду. – Она встала и, зябко поежившись, обхватила плечи руками. – Вы не можете меня проводить?

– Увы, нет. Танца вполне достаточно.

– Достаточно? Для чего?

– Для выговора.

– Но почему? – Марочникова снова опустилась на скамейку. – Что в этом плохого?

– Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.

– Вот оно как… А посидеть со мной вы можете?

Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.

Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.

Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине – вполне.

– Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже… С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно…

– Да, я исповедник в силу профессии, – попытался я перевести разговор в шутку. – Только вот грехов не отпускаю.

– Жалко… Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?

– Как говорится, искупать вину.

– Искупать… Как она там?

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?

– Скажите, я вам нравлюсь?

– Гм… Ну…

– Я неточно выразилась, – поправилась она. – Я вообще могу кому-нибудь нравиться?

– Несомненно, и, наверное, очень многим… – Я все еще пребывал в растерянности.

– А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими. Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: «Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!» Для него главное – тряпки, деньги… Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет пятки лизать и каждое слово ловить! А мне: «Знай свое место!» Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и поэт!

– Какие стихи?

– О, там очень тонкая издевка! Мол, кто он и кто я! Если найду, дам вам почитать.

Марочникова разволновалась не на шутку, она глубоко дышала, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.