Текст книги "Рюрик. Сын Годолюба (СИ)"

Автор книги: Даниил Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 11.

Фризия, северо-восточное побережье империи Карла Великого. Лето 810 года от Рождества Христова.

Увлеченные истреблением фризского ополчения, ярл и его хирдманы пропустили момент, когда на поле боя появились всадники. За криками увечных фризов и воинственным ревом данов никто не услышал ржания лошадей… А с яростью вырубая местный лейданг, налетчики не почуяли дрожи земли под копытами коней!

Но франкская тяжелая конница явилась на поле боя – и в считанные мгновения изменила расклад сил.

Самого ярла спасло обострившееся чувство опасности – не зря же Скьльдунги стали ярлами, им от рождения дано больше прочих воинов! Буквально за миг до столкновения Клак уловил дрожь земли под копытами стремительно приближающегося скакуна, разбрызгивающего комья сырого песка на каждом шагу... И бездумно повинуясь воинским инстинктам, слепо отскочил в сторону, прикрыв голову щитом.

Ибо большинство рубящих ударов падают сверху вниз…

Собственно, на щит Харальда и обрушился меч проскакавшего мимо всадника; тяжелый удар здорово тряхнул Клака – но тут устоял на ногах. А вот замешкавшегося дана, отстоящего от ярла на пяток шагов, буквально снесло грудью налетевшего коня! Хирдман, оказавшийся на пути франка, не успел отскочить в сторону – и его просто отбросило в сторону на десяток шагов… Еще пара мгновений – и франкский клинок обагрился кровью бездоспешного дренга, чью спину он перетянул наискось!

Другой же хидман пал на глазах Клака, не успев закрыться от стремительного укола копья, поразившего его грудь… И кольчуга не спасла воина – а щит он попросту не успел вскинуть: слишком быстро налетел вражеский всадник.

– Хватайте копья фризов – и ко мне! Становимся в круг! Ко мне – и в круг!!!

Харальд проорал приказ что есть мочи, надеясь заглушить голосом звуки битвы… И едва успел отскочить в сторону от бенефициария, попытавшегося пронзить копьем вождя данов! Но уже сам франк не успел вовремя осадить бег своего скакуна – и подставил под удар спину… Ничем не защищенную спину – чему, впрочем, не стоит удивляться: половина поспевших в сечу всадников не имеют личной брони, кроме шлема. И разъяренный (а заодно и крепко испуганный!) Клак поспешил отомстить противнику, метнув вслед тому свой лонгсакс…

Да, Харальду куда привычнее франциски и гафлаки – а «саксы» и вовсе не являются метательным оружием. Но в этот раз клинок, сделав четыре полных оборота в воздухе, вонзился в спину вскричавшего от боли франка – погрузившись в нее на добрую треть! Бенефициарий неловко выгнулся назад – и тотчас вывалился из седла, обронив при этом свое копье.

К коему тотчас бросился сам ярл, уже на бегу отчаянно завопив:

– Все ко мне! Встаем в круг, сцепив щиты! Поднимите копья фризов!!!

Воины услышали призыв Харальда – но услышали его и враги. И только-только пальцы Клака сомкнулись на древке трофея, как на ярла вновь полетел всадник, вооруженный окровавленным мечом! Причем последний подстегнул коня, заставив перейти его на тяжелый бег – желая если не срубить, так затоптать ярла копытами скакуна...

Вроде бы и не столь высоки европейские лошади, и не столь они тяжелы – но бенефициариям достаются лучшие, самые крепкие и быстрые животные, способные неплохо так разогнаться накоротке… И когда франк повел коня прямо на Харальда, у последнего в глазах словно зарябило; он всем своим существом почуял массу скачущего во весь опор животного, способного в один миг смять и стоптать жалкого человечишку! Замерев соляным столбом, Клак потерял столь драгоценное мгновение – и не успел отскочить в сторону, встретив франка уколом копья снизу-вверх... Вместо этого ярл весь сжался, даже припал на колено, закрывшись щитом.

И одновременно с тем он интуитивно упер древко копья в землю – направив его наконечник в грудь налетающего коня…

Франк разглядел опасность – но не успел ничего предпринять. И его скакун со всей стремительностью тяжелого галопа напоролся на наконечник копья, тотчас переломившегося под тяжестью животного! Конь отчаянно закричал – так пронзительно и страшно, что Харальд невольно вспомнил о легендарных морских чудищах, успев мысленно попрощаться с Радой... Но нет – ударившие по воздуху передние копыта так и не дотянулись до головы ярла.

А рухнул скакун набок – вместе со всадником, подгребая его своей немалой тушей!

– Клянусь Одином и всеми богами! Если вы не встанете подле меня сей же час, я собственной рукой отниму ваши жизни!!!

Но верные хольды уже услышали призыв ярла, принявшись спешно строить вокруг Харальда кольцо щитов. Не все даны успели подхватить копья фризов – но кто успел, выставили их перед всадниками, спешащими срубить или стоптать бегущих к ярлу хирдманов.

Впрочем, понесли потери и франки. Двух бездоспешных воинов догнали пущенные в упор стрелы, еще одному точно в голову прилетела франциска, брошенная крепкой рукой Ольва – херсира ярла. Ольв водит в бой второй драккар Ворона… Наконец, один ловкий ободрит сумел вскочить на коня, за спину замедлившегося всадника – и перехватить его горло ножом! Харальд не смог сдержать радостного вопля – но парня тотчас срубил налетевший сзади бенефициарий…

Перебив всех, кто не успел занять своего места в строю, конные франки принялись кружить вокруг «ежа» данов, словно свора голодных волков – норовя поразить хирдманов уколом копья или срубить кого из дренгов добрым клинком! Мечи, правда, есть не у всех – но у кого есть, немедленно пускают их в ход…

Всадников оказалось не столь и много, всего-то около трех десятков – к тому же враг понес потери. Но когда последний хирдман нашел свое место в строю, сцепив свой щит с щитами соратников, от всей дружины Клака осталось чуть больше половины… Понял ярл и другое – в плотном строю хирдманов, защищенных щитами и ощетинившихся копьями, франки их не достанут. Вот только и отступить к драккарам в этом строю даны не смогут!

А между тем, не все фризы пали в бою – и вожак кружащих вокруг «ежа» франков что-то резко прокричал ополченцам. Повинуясь его зову, лейданг (после сечи уцелело не больше десятой его части), потянулся к застрельщикам, так и не вступившим с северянами в ближний бой! Что собственно, увеличило отряд уцелевшего хольда фризов до двух десятков воинов – и те неспешно двинулись к драккарам, смыкая щиты в скьялборг.

Против десятка лучников ободритов этих сил фризам вполне хватит…

Смертный холодок тронул загривок Харальда, осознавшего всю опасность своего положения – ведь если фризы захватят драккары, то что помешает им поджечь корабли? Еще неизвестно, успеет ли подойти Ануло к полудню – да и кто из хирдманов останется к тому времени в живых?! Вон, одного несчастного только что достали точным уколом копья – франк умело ударил в самый край щита, провалив защиту казалось бы, опытного бойца…

Вот только для более точных, выверенных уколов всадники замедлились, перестав кружить на скорости и наносить невпопад одни лишь хаотичные удары. Поверили в собственную неуязвимость?! Очень зря. Лошадь одного из франков достал ответный выпад копья, ранив отчаянно завизжавшее животное в грудь… И вот тут до Харальда дошло, как можно противостоять едва ли не замершим на месте всадникам, позволившим перевести дух своим скакунам:

– По моей команде нападаете на ближних к вам франков – и подрубаете передние ноги их лошадей! Кто из ворогов падет наземь, того рубите без жалости… Дава-а-ай!!!

– А-а-а-а!!!

Успевшие почуять близкий конец и горький привкус тлена на губах, даны бросились на бенефициариев с таким отчаянным, громким воплем, что лошади ближних к ним всадников шарахнулись прочь! Но это не спасло их конечности от яростно замелькавших секир, нацеленных у кого на передние, а у кого и на задние ноги… Более полутора десятков франков оказались на земле в считанные мгновения – сброшенные ранеными и обезумевшими от боли животными, или же просто павшие вместе со скакунами... И тотчас на головы, руки и плечи пытающихся подняться на ноги воинов обрушились стремительные удары секир и лонгсаксов.

Даны не ведают пощады!

…Сам ярл оказался одним в числе воинов, кто уже не успел вступить в ближний бой – уцелевшие всадники, числом не более десятка, шарахнулись в сторону от хирдманов. И их боевой дух заметно упал после смерти большей части соратников – отчего франки уже не рискнули броситься в очередную атаку…

– Собирайте франциски и гафлаки – и строим стену щитов лицом к всадникам! Рискнут напасть, отгоним!

Начав строить скьялборг, ярл на мгновение обернулся к драккарам, замерев от напряжения… Но его худшие предположения не оправдались. Фризы еще не успели напасть на лучников, густо посылающих стрелы во врага – ободриты бьют насколько возможно часто, чтобы лейданг не смел даже думать сломать строй скьялборга! И стремительно броситься к кораблям…

А уж теперь, после неожиданной для всех победы данов в схватке с франками, местные ополченцы так и вовсе замерли в нерешительности, опасаясь оказаться между молотом и наковальней.

– Держим щиты лицом к франкам, отступаем под мой счет! Если всадники приблизятся, выбиваем их гафлаками и францисками… Фризов не бойтесь – они не посмеют развернуться и ударить нам в спину, подставив собственные задницы под славянские стрелы!

Харальд придирчиво оглядел оформившуюся стену щитов своих хирдманов, после чего отрывисто рявкнул:

– И – шаг назад!

…То столкновение данов именно с франкскими всадниками-бенефициариями стало одним из немногих, что произошло за время похода Гудфреда в земли фризов.

А вообще, благодаря внезапности неожиданного для врага налёта, поход прошел даже более, чем успешно! С относительной легкостью давя местное ополчение (зачастую большей численностью своих хирдов), даны разорили едва ли не все фризское побережье, взяв богатую добычу... Когда же общее войско ярлов соединилось у Утрехта – бывшей столицы фризов (наряду с Дорестадом), местные купцы предпочли просто откупиться от налетчиков-северян, сильно мешающих их торговли. Лично Гудфреду они преподнесли около трех пудов серебра… Что жадный конунг счел возможным оставить именно себе – чем и вызвал глухой ропот своей дружины.

Нет, конечно, три пуда серебра – это не столь великая добыча, чтобы ее было возможно разделить на всех ярлов, принявших участие в походе. Но хирд – он и есть хирд! И какую бы добычу хевдинг не взял для себя, он обязан разделить ее с воинами, закрывающими самого ярла (или того же конунга!) собственными телами.

И пусть само серебро нужно Гудфреду, чтобы продолжить работы над укреплением защитного вала (да и в морские стены Хедебю он обещал дополнительно вложиться) – но кому из хирдманов его личной дружины есть дело до по-своему важных и значимых задумок конунга?! Несправедливо, неправильно согласно старых обычаев – и все тут...

Нет, кто-то из гридмаров как раз все понял и даже про себя не стал роптать на конунга. Но нашлись и другие, объяснившие поступок Гудфреда исключительно как несвойственную ему (и тем более обидную!) жадность... В своё время до Ворона дошел слух, что хольд из хирда конунга по имени Хродгейр вслух возмутился отсутствию дележа! На что Гудфред сгоряча изгнал его из дружины, прозвав Хродгейром Жадным… Впрочем, некоторое время спустя хольд повинился перед конунгом, объясняя свое возмущение происками Локи, смутившим его разум – на что Гудфред милостиво позволил дружиннику вернуться в хирд.

Вот только поступил он так не потому, что конунг действительно такой добрый и великодушный – просто Хродгейр посмел озвучить вслух мысли едва ли не половины гридмаров конунга! А его изгнание лишь увеличило брожение и глухой ропот воинов… Возвращение же «Жадного» наоборот, кое-как примирило мужей и конунга.

По крайней мере, временно...

Впрочем, вскоре пошли слухи, что Гудфред принял за правило с издевкой посмеиваться над хирдманов, довольно злобно подшучивая над новым прозвищем Хродгейра. И постепенно хитрый конунг подбил на насмешки прочих хольдов, пусть хотя бы язвительными (и столь обидными!) шуточками отомстив «Жадному»… Что последний был вынужден терпеть все время совместного возвращения в Ютландию!

А ведь Гудфред исподволь затеял эту травлю не только потому, что хотел отомстить – тем самым он разругал Хродгейра с прочими хольдами, настроил хирд против Жадного. Нет, конунг ничего не забыл и не простил – он просто-напросто подготовил почву для того, чтобы уже окончательно и без всяких потерь изгнать воина! И хорошо, если только изгнать...

Вон, в свое время король франков Хлодвиг целый год выжидал удобного момента, чтобы зарубить воина, посмевшего оспорить его добычу! Вполне себе схожая ситуация... Хотя сперва и жизнь сохранили, и в хирд вернули. Вот только издевки, на которые нет никакой возможности ответить, порой порождают настоящую ненависть. Тем более если постоянно думать, что это лишь начало мести конунга!

И именно поэтому Харальд, прослышав про Хродгейра Жадного, тотчас понял, кто может помочь ему свершить данную Раде клятву…

Клятву забрать жизнь Гудфреда взамен жизней Дражко и Годолюба!

Бабская прихоть, которой Клак не сумел воспротивиться? Возможно. Вот только Рада – не обычная баба, а любимая женщина ярла. Любимая всем жарким сердцем Харальда! Да и в сущности, никакая это не прихоть – а справедливая месть за обоих братьев… Более того, если бы не данное им слово, девушка рискнула бы свершить ее сама – крови Рада не боится, да и стреляет из лука получше многих охотников! Кое что может и в ближней схватке, как показал бой с изгоями... Дай ей волю – так ведь сгинула бы славянка, как пить дать сгинула бы от мечей хольдов конунга!

Хотя как знать – быть может, она бы и успела свершить свою месть...

Но несмотря на данную им клятву Харальд, отправляясь в поход, очень сильно колебался, не зная, как подступиться к столь необычному для него делу. Ну и конечно, было много сомнений и переживаний на счёт того, что стоит ли вообще подступаться?! Однако же неприязнь к Гудфреду, передавшееся ярлу от Рады, исподволь усиливалась с каждым днем – а потеря половины личного хирда заставила искать виноватого… И виноватого именно в конунге, как организаторе набега.

Крепко недоволен Гудфредом был и Ануло, чьё раздражение лишь подливало масла в огонь. Но ведь действительно, обещание конунга помочь со строительством укреплений Хедебю мало утешало старшего брата в преддверии ответного удара франков! Бросать свой город он не хотел, но и не видел никаких шансов на его успешную оборону в грядущей войне. Причём ведь сам конунг после атаки на Фризию потерял всякую возможность договориться с императором и решить дело миром... Нет, Гудфред давно шёл к войне – и набег был лишь один из его шагов.

А вот другой конунг... Другой конунг вполне бы мог заключать с Карлом мир, несмотря на последний поход данов! Ибо новый правитель становится как бы чист от преступлений предшественника – даже если сам был участником его злодеяний...

В последние дни всё смешалось в сердце и голове Харальда: страх за Раду – и клятва, давящая на чувство долга. Стойкая неприязнь, со временем (и вследствие понесенных хирдом потерь!) переросшая в настоящую ненависть к Гудфреду... И желание защитить как и семью, так и эмпорий.

Наконец и собственное честолюбие. Ведь в конце-то концов, если конунг умрёт, то братья Скьльдунги и сами могут побороться за титул конунга для Ануло!

И в конечном итоге Харальд решился... Решился найти Хродгейра тотчас по возвращению в родные земли – и пообещать ему не только серебро, но и защиту от преследования в случае убийства Гудфреда!

И да, обиженный, оскорбленный и затравленный своим же конунгом "Жадный" нисколько не колебался над этим предложение. Нет, Харальду потребовалось лишь совершенно незначительное усилие, чтобы подтолкнуть Хродгейра к мести...

Глава 12.

Лето 810 года от Рождества Христова. Остров Зеландия, Хлейдр. Двор конунга Гудфреда.

…-За нашего славного конунга! За Гудфреда, сокрушителя фризов и франков!

– Сколь!

Хродгейр поднял глубокую кружку полную свежего, пахнущего живым хмелем пива – и прямо, твердо посмотрел в глазу Эйрику Толстокожему, стоящему напротив. Сделав же глубокий глоток, Жадный ободряюще улыбнулся хольду, сохраняющему ледяное спокойствие – после чего тяжело опустился на лавку.

Забавно… Впервые на пиру конунга Хродгейру приходится держать взгляд – немалым, к слову, волевым усилием! «Сколь» – это и предатель, и одновременно тост. Есть у данов и прочих скандинавов давняя традиция – смотреть друг другу в глаза, когда на пиру предлагается выпить за своего вождя или кого из мужей, отличившихся в походе. И если кто-то замыслил недоброе, тот отведет взгляд…

Но что самое удивительное – Хродгейру действительно хочется отвести глаза в сторону после каждой здравицы! Однако же зная о старом обычае, он вновь и вновь смотрит в глаза Эйрика – старого, верного соратника, испытанного в боях. Увы, даже Толстокожий в последнее время избегает Хродгейра, словно бы чужого на этом пиру… Ну и плевать!

Скоро, скоро уже свершиться сладкая месть – Гудфред ответит и за унижения, и за свою жадность! А сам Жадный… Хродгейр горько усмехнулся при мысли, что сам уже невольно сроднился с новым прозвищем и воспринимает его как часть себя. Но дважды плевать! Пусть он действительно Жадный – свою долю серебра он точно получит! Даже если придется взять его из рук Харальда Клака…

Только что и осталось дождаться, когда все присутствующие в Хлейдре, величественном пиршественном зале конунга, построенного задолго до рождения Гудфреда, основательно перепьются – а сам конунг позволит себе удалиться. Тогда-то и свершится сладкая месть Жадного!

Губы Хродгейра тронула легкая, теперь уже мстительная улыбка. Пусть голова его немного гудит, а тело налилось непривычной тяжестью – так, словно хольд движется под водой – но мысли о грядущей мести (и страх, конечно, страх быть пойманным в момент злодеяния или сразу после него!) держат сознание Жадного. А кроме того, перед пиром он съел целую ковригу свежего хлеба и туесок жирного коровьего масла – так что хмель теперь берет его куда слабее прочих воинов… Ну и на самом пиру Хродгейр старается приналечь на очень жирное, копченое мясо тюленя.

Конечно, поголовье морских животных, облюбовавших сей остров, давно уже прорежено данами. Но все же в прибрежных водах Зеландии попадается еще достаточно тюленей, что северяне с радостью добывают, предпочитая их коптить!

Собственно говоря, длинные столы пиршественного зала итак ломятся от еды. Здесь и мясо благородного оленя, лишь вчера добытого опытными ловчими, и печеная на огне треска, и подкопченная сельдь, так прекрасно сочетающаяся с пивом или хмельным медом… Гудфред не жалеет для своих воинов свежего овечьего сыра, такого терпкого и пахучего – а также румяного, только что из печи хлеба, чей вкус особенно ценит Хродгейр. Да и не только он один – ведь как правило, пресные и сухие ячменные лепешки успевают настолько приесться и опостылеть данам за время похода, что вкус свежего хлеба для них прочно связан с домом.

Есть за столом также и вареная репа, и свежий лук, и масло – и хмельной мед, и пиво, и крепкая брага! Хродгейр более всего любит мед – но уж больно тот коварен; голова вроде свежая, а руки и ноги не слушаются. Между тем, Жадному сегодня очень нужна крепкая рука…

Стоит также добавить, что даны редко берут с собой на пир какое оружие – уж тем более на пир конунга! Это и неуважение к нему, да и вызов – а потому секиры иль скрамасаксы остаются дома или же сдаются перед входом в Хлейдр.

Есть, впрочем, и иная причина отсутствия оружия на пиру – ибо какой пир может обойтись без доброй драки! Но одно дело, когда хольды машут кулаками – и совсем другое, когда под руку попадется верный клинок или добрая секира… Тогда захмелевший воин способен убить не только верного соратника, но даже родного брата – просто потому, что пьяная голова толком не соображает, а телом управляют инстинкты бывалых рубак!

Правда, на высоких каменных стенах (велик пиршественный зал, рассчитанный аж на две сотни воинов – и возведен из камня!) развешено достаточно оружия, добытого данами в походах. Стоит добавить – лучшего оружия разбитых ими врагов! Но в том-то и дело, что закреплено оно достаточно высоко, чтобы его можно было вот так вот запросто схватить в руку… Нет, чтобы завладеть им, требуется придвинуть к стене длинную лавку – но незамеченным этого не осуществить.

Впрочем, у Жадного есть своя задумка – осталось лишь воплотить ее в жизнь, дождавшись нужного часа... Хродгейр невольно бросил нетерпеливый взгляд в сторону конунга, чей стол стоит на возвышение – и развернут поперек столов хирда, тянущихся вдоль боковых стен Хлейдра. Что же… Гудфред Сигфредсон весел и беспечен, в русой бороде его застряли остатки еды – а на губах играет довольная улыбка, хорошо заметная в отблесках пламени большого очага. Конунг – к слову, весьма крепкий телом, рослый муж, едва-едва переваливший рубеж мужской зрелости – что-то оживленно обсуждает с приглашенными к его столу херсирами и ярлами… Но неожиданно он повернул голову в сторону Хродгейра, словно почуяв его взгляд!

И Жадный не удержался, поспешно отвел глаза…

Возникло странное чувство, что Сигфредсон словно бы догадался, почуял задуманное хольдом зло! Но нет – конунг очевидно умен, но вряд ли может прочесть мысли Жадного… Впрочем, не стоит забывать, что Гудфред и сам крепко недолюбливает посмевшего воспротивиться ему хольда, и не упускает возможность уколоть последнего какой-нибудь хитрой издевкой!

Вот и сейчас конунг поднялся с резного трона, вскинув руку с наполненным хмельным медом рогом. Все хирдманы замолкли, развернулись в сторону боевого вождя, включая и Хродгейра – и тот вновь ощутил на себе взгляд Гудфреда, улыбка которого стала лишь шире и глумливее… Не сводя глаз с Жадного, конунг зычно воскликнул:

– Я поднимаю этот рог за своих верных хирдманов и хольдов! За тех, кто стоит подле меня в единой стене щитов, кто закрывает в бою собственным телом… За тех, кто не жалует добычи сверх той меры, что определил вам сам конунг – и не смеет обличить того в жадности, когда Гудфред Сигфредсон возводит великий Даневирке! Сколь!

– Ско-о-о-оль!!!

Хродгейр, закипая от гнева, все же выдержал взгляд вождя – ясно давшего понять, что сам Жадный явно лишний на этом пиру… Да и в хирде конунга лишний! Но, отворачиваясь от Гудфреда, он заметил едкую ухмылку уже на губах Эйрика – и не смог смолчать:

– Что, Толстокожий – смеешь насмехаться надо мной?! Обвиняешь в жадности вслед за конунгом? А все потому, что я единственный из всего хирда посмел высказать в лицо Гудфреда то, что вы все бормотали себе лишь под нос, боясь вынуть голову из задницы?!

Но Эйрик, более молодой и крепкий малый, превосходящий Хродгейра и разворотом плеч, и ростом, нисколько не смутился:

– Мы все были ослеплены жадностью, хоть и взяли уже у фризов богатую добычу! А конунг прав, Даневирке защитит нас от франков с суши… И чтобы достроить вал, нужно много серебра. Много больше, чем дали купцы Утрехта!

Хродгейр осекся, получив от бывшего приятеля взвешенную и разумную отповедь, и лицо его невольно запылало от стыда. Он бы не стал продолжать перепалку – но тут Эйрик припечатал:

– Лишь твоя жадность оказалась столь велика, что ты посмел заявить о ней самому конунгу, глупец! Хахахах!

Толстокожий обидно заржал над униженным хольдом – и этого Хродгейр уже не стерпел… Впрочем, он ведь и сам рассчитывал на драку! И в одно мгновение подхватив здоровую и увесистую глиняную тарелку с остатками копченого тюленя, он бросил ее точно в лоб Эйрика…

От столкновения с головой хирдмана тарелка ожидаемо раскололась, порезав тому кожу на лбу – и кровь обильно потекла вниз, к глазам хольда. А Хродгейр одним рывком перемахнул через стол, тут же обрушив удары крепких кулаков на ничего не видящего противника! Последний рухнул с лавки – и Жадный, усевшись сверху, принялся безжалостно вбивать голову Толстокожего в пол… Эйрик, правда, оказался достаточно крепок для того, чтобы выдержать эти удары; он крепко обхватил бока Хродгейра своими мощными руками, словно пытаясь раздавить его ребра! Жадный тяжело охнул от боли – и надавил локтем на горло хирдмана в ответ… Впрочем, к дерущимся уже бросились даны, принявшись их торопливо разнимать – а зал загремел от крика конунга, чей рев перекрыл и восторженные иль гневные вопли, и грубую музыку северян, сопровождающую пир:

– Выкинуть Жадного из Хлейдра! Пьяному дураку нет места ни в пиршественном зале моего отца – ни в моем личном хирде!

…Хродгейра буквально вышвырнули из Хлейдра, бросив на землю – но он и не сопротивлялся, скривив губы в понимающей улыбке. Гудфред добился своего, повторное изгнание уже не нашло сочувствия среди хирдманов! Возможно даже, Эйрик сидел напротив Жадного не просто так. Как неспроста появилась на его лице и та гадливая ухмылка…

Впрочем, даже если он и действовал по наущению конунга, то пострадал куда сильнее, чем ожидал! А сам Гудфред, повторно изгнав разозлившего его хольда, невольно помог тому в осуществлении подлой задумки…

– Верни мне мое оружие!

Молодой дренг из числа тех воинов, кого еще не допускают в Хлейдр на пиры хирдманов, не посмел воспротивиться хольду – пошатывающемуся от выпитого им хмельного да забрызганного кровью противника! Так что Хродгейр без лишних сложностей забрал свой скрамасакс и небольшой топор, вполне подходящий как для ближнего боя, так и для точного броска. Иного оружия он при себе не имел – копье, гафлак или лук наверняка бы вызвали подозрение у окружающих… Оставив дренга в покое, Жадный все такой же пьяной, пошатывающейся походкой двинулся с холма по тропе, ведущей в сторону раскинувшегося внизу поселения.

Но тотчас свернул с нее, едва покинув границу мерцающего света костров! После чего, согнувшись, надавил на корень языка, щедро извергая на землю съеденное и выпитое им на пиру… Действо отвратное, но необходимое: сразу перестало мутить, и в голове прояснилось – а движения стали куда более точными и уверенными!

Приободрившись, Хродгейр тотчас двинул назад – держась, впрочем, подальше от костров и обходя громаду Хлейдра по широкой дуге… Наконец, выбрав удобное место у дороги, ведущей из пиршественного зала к дому конунга, Жадный притаился в засаде – стараясь не шуметь и не выдать своего присутствия никаким лишним движением. После чего потянулись томительные мгновения ожидания… Что Хродгейр, впрочем, стоически перенес – в последний раз взвесив в голове все «за» и «против».

Да, на одной чаше весов нашлось место как и страху, так и сомнениям – но жажда мести и обещанная Харальдом награда в очередной раз пересилили. Мелькнула, конечно, безумная мыслишка открыться конунгу, поведать ему правду о желании Скьёльдунгов убить его! Но мелькнув, тотчас исчезла… Ибо Гудфреду, в преддверии большой войны с франками не желающему вражды с прочими ярлами, будет проще обличить самого Хродгейра! Назвав его признание бреднями пьяного безумца, возжелавшего очернить «Ворона» – и за счет того вернуться в дружину… Жадного казнят – но в этой казни будет и предостережение Скьёльдунгам: сегодня казнили убийцу, но завтра его участь могут разделить и наниматели!

Коли не образумятся…

О том, что сам Клак вместо обещанного им серебра велит перерезать Хродгейру глотку (чтобы правда о причинах его предательствах уже никогда не открылась!), Жадный старался просто не думать. Да, вероятность такого исхода действительно высока – но все же Харальд дал клятву перед лицом богов… Да и если хольд теперь откажется от своей задумки (ну вдруг?), то ярл уж точно найдет способ отомстить ему, убрав опасного свидетеля!

Впрочем, на самом-то деле хирдман перебирал в уме возможные варианты лишь из-за томительно ожидания… Ведь для него куда важнее была глубокая обида на конунга, давно уже переросшая в откровенную (и взаимную!) ненависть – да жажда богатого вознаграждения. Что же касается мук совести из-за предательства – то их просто не было. Ибо сам Жадный счел предателем именно Гудфреда, нарушившего древний обычай делится с хирдманами ВСЕЙ захваченной добычей (пусть и в разных долях).

Ну и потом, разве сам конунг данов не подослал убийц к славянскому вождю Дражко – уже после того, как заключил с ним мирный договор?!

Размышления Хродгейра прервали пока еще отдаленные возгласы показавшихся на дороге данов – да звук приближающихся шагов. Жадный, окончательно протрезвев, лишь крепче стиснул рукоять франциски в руках, напряженно вглядываясь вперед да вслушиваясь в голоса неизвестных… И вскоре он узнал голос конунга, следующего в свой дом в сопровождении всего пары телохранителей-хольдов.

Последние, к сожалению, явно не под хмелем. Не положено телохранителям конунга пить на пирах…

Закусив губу до крови (сколь велико его волнение!), Хродгейр дождался, когда три неясные в ночи тени практически поравняются с его засадой – после чего открыто вышел на тропу! Правда, боек топора он направил вверх и развернул франциску вдоль руки так, чтобы до поры ее не заметили…

– Конунг! Прости меня, конунг! Прости мне мою жадность и пьянство! Молю тебе, верни Хродгейра Жадного в свой хирд! Не отказывайся от своего верного хольда, о Гудфред Сигфредсон, великодушный и щедрый!

Хродгейр неловко плюхнулся на колени – и сердце его бешено застучало: навстречу ему двинулись гридмары, положив ладони на рукояти мечей! Но заметно хмельной конунг жестом руки остановил их – и подался вперед, желая насладиться унижением ненавистного ему хирдмана:

– Почему бы и нет, Хродгейр? Я готов взять тебя обратно… Если ты, конечно, проползешь до меня на коленях – и как следует вылижешь мои ботинки, хах…

Хмель лишает разума. Расхожая истина – не мешающая, впрочем, злоупотреблять хмельным даже таким умным и хитрым мужам, как Гудфред! Будучи трезв, он не зашел бы столь далеко в своем желании унизить Хродгейра – ибо его ответ не стерпел бы ни один из данов, даже не имея изначальной цели убить конунга... Гридмары вновь шагнули вперед, спеша прикрыть господина на случай пьяного рывка разъяренного хольда. Но они не могли знать, что Хродгейр был уже отнюдь не пьян, что он заранее приготовил оружие… И что вся его блажь с извинениями была нужна убийце только для того, чтобы услышать голос Гудфреда – да поточнее метнуть топор!

Так что гридмары просто не успели – франциска отправилась в полет, нацеленная в живот конунга, едва тот успел засмеяться… В то время как сам Жадный вскочил с колен и бросился в сторону, скрываясь в спасительной для себя ночной тьме!

Не чуя ног, он побежал с холма, на котором высится Хлейдр. Побежал в сторону поселения и причалов, у одного из которых дожидается быстроходный кнорр торговца, посланного Харальдом из Хедебю!