Текст книги "Любящая"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

33

Сразу после Дня Труда [4]4
  Первый понедельник сентября.


[Закрыть]в округе стало очень тихо. Александр ушел в школу. У Мэри есть маленький, а чем заняться Беттине? Как она и предполагала, Джон больше не вспоминал о пьесе, и синий, специально переплетенный для него, том два месяца невостребованно лежал в ящике секретера. Джон так и не увидел, что пьеса посвящена ему и Александру. Рукопись уже два месяца у агента. Правда, Айво предупреждал, что все делается не так быстро. Но каких новостей ей ждать? Что некто приобрел ее сочинение? Что в проект вкладывают деньги солидные продюсеры? Что уже завтра начинаются репетиции? Беттина усмехнулась, зная, что это невероятно. Из окна кухни она видела, как Мэри катает в коляске новорожденного. Видимо, она правильно поступает. Ей есть чем заняться. А чем занять себя Беттине теперь, когда пьеса закончена? Она с мрачным видом поставила грязную посуду в моечную машину, и тут раздался телефонный звонок.

– Алло!

– Беттина?

– Да, – ответила она и с улыбкой посмотрела в окно. Звонил Айво. – Целый месяц от тебя ни слуху ни духу.

Видимо, она поступает нечестно, что скрывает от Джона звонки Айво, но она ведь не делает ничего дурного. Беттина решила, что она имеет право кое в чем не советоваться с мужем. Да и что сказать Джону? Что звонил Айво, и они обсуждали пьесу?

– Я только что вернулся с Лазурного Берега. Нортон собирается тебе звонить.

У Беттины заколотилось сердце. Нортон Гесс, ее агент.

– Но я сказал ему, что первый позвоню тебе.

– А в чем дело? – она старалась казаться равнодушной.

Айво рассмеялся:

– А ты как думаешь? В том, что погода в Калифорнии испортилась?

Беттина принужденно посмеялась.

– Нет, дорогая, – он нарочно затягивал с новостями, – дело, конечно, в твоей изумительной пьесе.

– Ну, не томи!

– А ты имей терпение.

– Айво! Довольно!

– Хорошо, хорошо. Нортон говорит, что пьесой заинтересовался не один продюсер, и, такая удача, нашелся достойный театр. Ты не поверишь, но премьеру могут дать уже в конце ноября, в крайнем случае – в начале декабря. – Айво счастливо засмеялся. – Надо ли еще говорить? Нортон хочет, чтобы ты ближайшим рейсом вылетела в Нью-Йорк. Все обсудим при встрече.

– Ты серьезно?

– Конечно. Как никогда.

– Ох, Айво… – Ни в снах, ни в мольбах ей такое не грезилось. – Но что мне делать?

Беттина не знала – плакать ей или смеяться. Айво не надо было объяснять.

– Ты – о муже?

– Да. Что я ему скажу?

– Что написала пьесу, что есть продюсер на Бродвее, который проявляет интерес, что премьера обещает стать сенсацией.

– Не шути.

– Не шучу.

– Когда мне надо приехать?

– Чем скорее, тем лучше. Уверен, тебе сейчас позвонит Нортон. Мне просто хотелось первому сообщить радостную весть, а вообще-то мы с ним только что обсуждали невероятную дату премьеры. Это возможно лишь потому, что по какой-то причине театр оказался незанятым, а для постановки твоей вещи не нужно ни особых костюмов, ни декораций. Вопрос лишь в финансировании, актерах и репетиционном периоде. Чем дольше ты будешь сидеть в Сан-Франциско, тем дальше отодвинется премьера. Прилетай завтра.

– Завтра? – ужаснулась Беттина. – В Нью-Йорк?

Она не была там пять с половиною лет. Айво долго молчал, чтобы Беттина успела переварить услышанное.

– Как хочешь, крошка, тебе решать. Но я на твоем месте вылетел бы уже сегодня.

– Вечером мне надо поговорить с Джоном, а завтра я дам знать Нортону.

Однако Нортон оказался не таким терпеливым, как Айво. Он позвонил через полчаса и без вариантов велел ей быть в Нью-Йорке сегодня вечером.

– Я не могу, это абсурд. У меня – муж и ребенок, мне надо подготовиться, я должна…

В конце концов она уговорила его, что прилетит завтра, но это значит, что предстоит разговор с Джоном, причем лучше поговорить с ним как можно скорей. Она даже хотела заехать к нему на работу, но потом решила дождаться его возвращения. К его приходу она приоделась, предложила ему выпить и пораньше отправила спать Александра.

– Что у тебя на уме, красавица? – с неподдельным интересом спросил Джон, и оба они засмеялись, но Беттина быстро посерьезнела и отставила стакан с виски.

– Мне надо с тобой спокойно поговорить, дорогой. Что бы ты ни подумал, знай, что я очень люблю тебя. – Она замолчала, страшась сказать ему о пьесе. – Потому что я на самом деле очень, очень тебя люблю. И если что-то может перемениться во мне, то не в моей любви.

– Что все это значит? Попробую отгадать. – Сегодня Джон был в игривом настроении. – Ты хочешь перекраситься в блондинку!

Беттина не восприняла его тон и мрачно покачала головой.

– Нет, Джон, речь пойдет о моей пьесе.

– В чем дело? Что нам о ней говорить? – напряженно выговорил Джон.

Она не могла сообщить ему о том, что посылала пьесу Айво, поэтому просто сказала:

– Я отправила рукопись агенту.

– Когда?

– В июле, даже раньше, но он возвратил рукопись на исправление, и я внесла коррективы.

– Зачем?

Беттина на минутку прикрыла глаза, потом вновь открыла и произнесла:

– Потому что я хочу продать ее, Джон. Это то… Я всегда этого хотела. Я должна. Ради себя, ради моего отца. И, не сердись, ради тебя и Александра.

– Не юродствуй! Для меня и Александра нужно лишь одно – чтобы ты сидела дома, с нами.

– Это все, что тебе от меня нужно? – спросила Беттина с невыразимой печалью в глазах.

– Да, все. Ты думаешь, будто это – уважаемая профессия, мадам Драматург? Так вот знай – ничего подобного! Посмотри на своего отца, знаменитого романиста. Думаешь, он был уважаемым человеком?

– Он был гением, – бросилась на защиту Беттина. – Может быть, его не назовешь «уважаемым» в том смысле, который ты вкладываешь в это слово, но он был блестящий, интересный человек. После него остались книги, которые радуют миллионы людей.

– А что он оставил тебе, милая моя? Похотливого старого дружка? Дряхлого пердуна, который взял в жены девятнадцатилетнюю девочку?

– Ты не знаешь, что говоришь, – сказала побледневшая Беттина. – Джон, сейчас не об этом речь. Речь о моей пьесе.

– К черту пьесу! Речь о моей жене, о матери моего сына. Думаешь, мне приятно, что ты якшаешься с такими людьми? Подумай, каково мне.

– Но я не «якшаюсь». Мне надо только слетать в Нью-Йорк и продать пьесу. Через два дня я вернусь домой и буду жить здесь, с тобой и Александром, мою пьесу поставят за три тысячи миль отсюда, в Нью-Йорке. Ты никогда не увидишь ее.

Поняв, что она начала уговаривать Джона, Беттина возненавидела его за то, что он вынудил ее унижаться перед ним. Зачем она сказала, что он не увидит пьесу? Почему он не хочет этого?

– Почему ты так враждебно настроен? Я не понимаю.

Беттина в отчаянии посмотрела на мужа. Она никак не могла успокоиться.

– Конечно не понимаешь, ибо ты получила гнусное воспитание, которого я от всей души не желаю моему сыну. Я хочу, чтобы он вырос нормальным человеком.

Беттина горестно посмотрела на Джона.

– Как ты? Ведь ты у нас один нормальный.

– Конечно, – не замедлил с ответом Джон.

– В таком случае, – сказала Беттина и поднялась с кресла, – я не буду больше спорить с тобой, Джон Филдз. Бог мой, ты даже не понимаешь, где я жила, в какой среде, какие великие люди меня окружали. Другие бы все отдали за то, чтобы пообщаться с ними. Другие, но не ты. Ты запуган и закомплексован. Ты даже ни разу не был в Нью-Йорке. Чего ты боишься? Ладно, завтра я уеду, продам пьесу и вернусь. И если тебе это не нравится, то можешь успокоиться – к концу недели я уже буду дома и буду заниматься тем, что делала всегда: готовить, убирать твою постель, заботиться о нашем сыне.

После этого разговора Джон весь вечер не выходил из своего кабинета. Он не проронил ни слова и когда пришел в спальню. Наутро Беттина объяснила Александру, что ей надо лететь в Нью-Йорк. Она сказала ему, зачем. Еще она рассказала ему про деда. Мальчуган отнесся к этому с восторгом и трепетом.

– Он писал рассказы для детей? – спросил Александр, глядя на Беттину такими же большими, как у нее, зелеными глазами.

– Нет, милый, для взрослых.

– А ты пишешь рассказы для детей?

– Пока нет. Я написала всего одну пьесу.

– Пьесу? А что это такое? – Александр присел и восхищенно посмотрел на маму.

– Ну, это как рассказ, только люди представляют его на большой сцене. Когда-нибудь я свожу тебя на детскую пьесу. Хочешь?

Он кивнул, и вдруг его глаза наполнились слезами, и он подошел к матери и обхватил ее ноги.

– Не хочу, чтобы ты уезжала.

– Я ненадолго, милый. Всего на несколько дней. Я привезу тебе подарок, хочешь?

Он кивнул, Беттина вытерла ему слезы и мягко освободилась из его объятий.

– Ты мне будешь звонить?

– Каждый день. Обещаю.

И вдруг – печально:

– Много дней?

Беттина подняла вверх два пальца, моля Господа, чтобы так и получилось:

– Два.

Тогда Александр, шумно посопев, кивнул и протянул ей руку.

– Это ничего. – Он заставил Беттину наклониться и поцеловал ее. – Можешь ехать.

Вместе они вышли из комнаты, держась за руки. До школы Беттина передала его на попечение Мэри, а сама уже через полчаса ехала в такси к аэропорту. С Джоном так и не пришлось попрощаться. Она оставила ему записку, в которой обещала вернуться через два-три дня и написала, в какой гостинице собирается остановиться. Конечно же, она не узнала, что Джон, вернувшись вечером домой и не застав ее, с остервенением скомкал записку и кинул ее в помойное ведро.

34

Беттина торопливо покинула самолет, совершивший посадку в нью-йоркском аэропорту. На ней были большие, красивые серьги с жемчугом и ониксами, мамино наследство, и, конечно, ожерелье, подаренное Айво много лет тому назад. Давно она не надевала украшения. Ее встречал Айво, в твидовой паре. Беттина облегченно вздохнула, увидев улыбавшегося Айво. За время полета она много о чем передумала. И вообразить трудно, что скоро она вновь окажется в Нью-Йорке. Словно сон. Тысячи воспоминаний роились у нее в голове – об отце, об Айво, о театрах, о раутах и приемах, об Энтони и их мансарде. Было похоже на фильм, который нельзя остановить. И вот перед ней – Айво в зале для встречающих. Подлинный, настоящий. На душе полегчало.

– Устала, дорогая?

– Не особенно. Только немного волнуюсь. Когда у меня встреча с Нортоном?

Айво улыбнулся.

– Во всяком случае, после того, как мы доедем до гостиницы.

Однако в том, что он сказал, не чувствовалось никаких нюансов, никаких намеков. Айво давным-давно позабыл свою прежнюю роль. Он вновь стал для нее папиным другом, в чем-то заменившим ей отца.

– Ну как, рада?

Хотя что там спрашивать – все ясно по ее лицу. Беттина возбужденно засмеялась и кивнула.

– Я вся в нетерпении, Айво, хотя до сих пор не понимаю, что происходит.

– А происходит то, что твою пьесу берут на Бродвей, – счастливо улыбнулся Айво, а потом улыбка его исчезла, и он заботливо поинтересовался: – Ну, что сказал тебе муж?

– Ничего, – пожала плечами Беттина и улыбнулась.

– Ничего? То есть, он не возражает?

Беттина покачала головой и пошутила:

– Нет, я хотела сказать – он перестал со мной разговаривать, узнав о моем отъезде.

– А сын?

– Он проявил гораздо больше понимания, нежели его папа.

Айво коротко кивнул, не желая больше говорить об этом. Правда, было неясно, как поступить с Александром. Если пьесу возьмут к постановке, то Беттине придется несколько месяцев провести в Нью-Йорке. Возьмет ли она мальчика с собой, или оставит его с отцом? Айво хотелось спросить об этом Беттину, но до поры до времени он решил не поднимать этот щекотливый вопрос. Вместо этого они непринужденно болтали о том, о сем, ожидая, когда доставят багаж Беттины. Наконец на ленте транспортера показались ее сумки. Водитель отнес их в машину. Беттина заметила, что у Айво новый шофер.

– Ну как, изменилось что-нибудь? – спросил Айво, когда они проезжали по мосту, он внимательно смотрел на Беттину.

– Ничуть.

– Так и должно быть, – улыбнулся Айво. – Я рад, что ты так думаешь.

Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя как дома в своем родном городе. Сколько лет живет, словно иностранка, с человеком, который не понимает, кто она и откуда! Не зная Джона, Айво заранее его ненавидел. За мысли, которые он ей внушал, за презрительное отношение к ее отцу, ее прежней жизни, ее родословной и к ней самой.

Они миновали Третью авеню и выехали на Парк-авеню. Беттина во все глаза смотрела на людскую толчею, потоки машин, обычную суету раннего вечера. Из офисов выходили толпы служащих и устремлялись по домам, в гости, в рестораны и театры. Вокруг нарастало некое электрическое возбуждение, которое проникало даже в тихий салон лимузина.

– Нет ничего лучше Нью-Йорка, правда, дорогая? – Айво с гордостью и любовью окинул взглядом открывавшийся за окнами машины вид.

Беттина покачала головой и улыбнулась:

– Ты все такой же, Айво. Говоришь, как издатель «Нью-Йорк Мейл».

– В душе я им и остался.

– Скучаешь по газете?

Он задумчиво кивнул и промолвил:

– Но все рано или поздно меняется.

Беттина хотела добавить: «Как и мы сами», но ничего не сказала. Через несколько минут автомобиль, обогнув островок зелени, остановился у входа в отель.

Фасад здания – золото и мрамор, портал – сплошной мрамор, швейцар – в униформе из коричневой шерсти с отделкой золотым галуном, консьерж – сама предупредительность. Беттину проводили на один из верхних этажей, в ее апартаменты. Она с удивлением оглядывалась по сторонам. Сколько лет она не видела ничего подобного.

– Беттина?

В номере ее встречал голубоглазый, полноватый человек невысокого роста. Вокруг лысины бахромой произрастали серенькие волосы. Он был далеко не красавец, но по тому, как он поднялся с кресла и протянул руку Беттине, было сразу видно, что он человек, знающий себе цену.

– Нортон? – догадалась Беттина.

Он кивнул.

– Рад с вами познакомиться после стольких месяцев телефонных переговоров.

Они тепло пожали друг другу руки. Беттина заметила, что ее сумки уже доставлены в спальню и Айво дал посыльному чаевые. Тогда она связалась со службами и заказала в номер напитки.

Нортон улыбнулся.

– Если вы не слишком утомлены, я бы хотел вас пригласить на ужин, – и он вопросительно посмотрел на Беттину. – Прошу прощения за столь поспешное вторжение, но сегодня вечером нам многое надо обсудить, а я знаю, как вы торопитесь возвратиться домой. Завтра у нас встречи с продюсером, лицами, финансирующими проект. Кроме того, мне бы хотелось немного поговорить с вами с глазу на глаз…

– Понимаю. Вы правы – мне надо все уладить и скорее вернуться домой.

И Беттина перевела взгляд на Айво, который не знал, как сказать ей о том, что она должна провести в Нью-Йорке несколько месяцев репетиционного периода. В первый вечер все-таки не стоит. Завтра ей и так это станет ясно.

– Ну и отлично, идем ужинать. Ты с нами, Айво?

– Был бы счастлив.

Все трое улыбнулись, а Беттина тем временем села в роскошное кресло в стиле Людовика XV. Как приятно после стольких лет оказаться в привычной с детства обстановке. С отцом они всегда останавливались в таких отелях. Только теперь она – виновница торжества. Они мило побеседовали, Беттина попивала белое вино, мужчины – мартини, и через час она, извинившись, пошла переодеться. Она расчесала каштановые волосы, поправила серьги с жемчугом и ониксами и надела новое черное шелковое платье. Айво, увидев его, отметил про себя, каким же заурядным стал у Беттины вкус. Платье неплохо смотрелось, но по сравнению с туалетами ее прежнего гардероба оно выглядело чересчур просто.

В десять часов они прибыли в «Ля Гренуй» и сели за столик. Беттина не скрывала радости, словно вернулась домой после многолетнего отсутствия. Айво был в восторге, заметив ее настроение. Они то и дело встречались взглядами и обменивались улыбками. Ужин начался с икры, далее подали баранье седло, спаржу по-голландски и на десерт суфле. К концу ужина мужчины заказали себе коньяк и закурили гаванские сигары. Беттина радовалась знакомому запаху сигарного дыма и привычной обстановке изысканного ресторана. Она уже забыла, что бывают такие ужины. Поминутно вертя головой, она восхищалась туалетами дам, их макияжем, прическами и драгоценностями; идеальное сочетание их притягивало взор, радовало глаз и внушало уважение. На таком фоне Беттина выглядела простушкой. Она вдруг поняла, насколько сильно изменилась за последние пять лет.

Только после коньяка Нортон завел разговор о пьесе.

– Что ж, Беттина, давайте поговорим о нашем деле, – сказал он и самодовольно посмотрел на Беттину. Видно было, что он привык к успеху и не страдает ненужной скромностью. В конце концов, у него есть на это право.

– Я под большим впечатлением, Нортон. Правда, мне пока не известны детали.

– Скоро все узнаете, Беттина.

Она все узнала на следующий день: огромная сумма контракта, знаменитый продюсер, щедрое финансирование, один из лучших бродвейских театров.

Все сложилось одно к одному, как нечасто случается в театральном мире. На постановку пьесы обыкновенно уходило не менее полугода, но в данном случае из-за простоты производства, незанятости в этот момент театра, опытного продюсера, согласившегося сделать спектакль, можно было уложиться в три месяца. Продюсер, кроме того, уже получил предварительное согласие тех актеров, которых он хотел занять в этой постановке. Теперь все зависело от Беттины.

– Ну? – спросил Нортон в конце изнурительного дня. – Подписываем контракт сегодня же и даем зеленую улицу спектаклю, так, мадам?

И он потряс ворохом уже составленных договоров. Беттина ничего не поняла из технической стороны дела, ясно было одно: если она согласится принять фантастическую сумму и временно переехать в Нью-Йорк, чтобы участвовать в постановке своей пьесы, внося изменения по ходу репетиций, если не будет раздумывать слишком долго, то премьера состоится прежде, чем наступит Рождество. Все было проще простого. Однако Беттина затравленно посмотрела на Нортона.

– В чем трудности?

– Не знаю, Нортон… Я должна поговорить с мужем. И еще ребенок…

Ребенок? У нее есть ребенок?

– Мой трехлетний сын, – виновато улыбнувшись, пояснила Беттина.

Нортон небрежно махнул рукой – мол, ничего – и сказал:

– Берите ребенка с собой, отдадите его в школу в Нью-Йорке на три-четыре месяца, а после Рождества поедете домой. Да Господи, если хотите – возьмите с собой и мужа. Вам столько платят, что можете захватить с собой всех своих друзей.

– Знаю… знаю… Не хочу казаться неблагодарной, но… Понимаете, мой муж не может поехать, он – врач, и, – Беттина запнулась, взглянув на Нортона. – Не знаю. Я боюсь. Что я понимаю в Бродвее? Я написала пьесу, а теперь думаю – что же я наделала?

– Что наделали? – Нортон посмотрел на нее маленькими, похожими на бусинки, и ставшими вдруг злыми глазами. – Ничего. Ровным счетом ничего. Ноль. Вы написали пьесу. Но если вы не дадите добро на постановку, считайте, что упустили свой шанс. И все ваши усилия не будут стоить и выеденного яйца. Наверно, лучше, – он выдержал паузу, – вернуться в Калифорнию и отдать пьесу какому-нибудь любительскому театрику. Тогда о ней никто не услышит, можете быть спокойны. – Когда он замолчал, тишина комнаты показалась угрожающей. – Вы этого хотите, Беттина? Уверен, что ваш отец был бы очень горд вами.

И он, довольный последним аргументом, по-доброму улыбнулся Беттине, никак не ожидая того, что последовало, поэтому он чуть не подпрыгнул в кресле, когда Беттина стукнула кулаком по столу.

– Хватит об отце, Нортон. И об Айво. И о Джоне. Каждый использует их имена в своих целях, а я написала пьесу не ради отца, не ради Айво, не ради мужа и не ради вас, Нортон. Я написала ее ради самой себя – ради себя, вы слышите? Ну и, может быть, ради сына. И я не могу дать вам ответ прямо сейчас и не намерена тут же подписывать этот ваш контракт. Сейчас я поеду в отель и хорошенько все обдумаю. А утром полечу домой. И когда приму окончательное решение – позвоню.

Он спокойно кивнул.

– Только не тяните слишком.

О, как она устала. От него, от них всех. Каждый тянет одеяло на себя.

– Отчего же? Если, как вы говорите, пьеса такая хорошая, они могут и подождать.

– Могут. Но тогда займут театр, мы потеряем продюсера, все станет гораздо сложнее. Надо, чтобы все было разом, как сейчас. На вашем месте я бы не раздумывал.

– Я это учту, – сказала Беттина и поднялась с кресла.

Нортон вышел из-за стола, чтобы проводить ее из своего кабинета. Видя, как растеряна Беттина, он улыбался ей.

– Я знаю, как вам сейчас трудно. Но это такой шанс. Вы долго к этому шли, но, поверьте, в нашем деле много решает случай, везение. Так не упустите. Все говорит за то, что будет огромный успех. Вы сделаете себе карьеру.

– Вы и правда так думаете? – смущенно спросила Беттина. Ей не верилось.

– Конечно, ведь пьеса – о дочери и об отце, о нашем времени, о вас, о разбитых мечтах, о надежде, которая ведет нас сквозь тернии и каменистые пустыни. Это – жесткая пьеса, откровенная, но прекрасная. Вы писали ее сердцем, Беттина. Чувствуется, что за каждое слово заплачено дорогой ценой.

– Наверно, – сухо проговорила Беттина.

– Так дайте шанс зрителям увидеть ее. Езжайте домой и думайте, думайте. А затем подписывайте бумаги и возвращайтесь сюда. Ваше место здесь, в Нью-Йорке.

Беттина улыбнулась и, прежде чем уйти, поцеловала его в щеку.

Она улетела в Калифорнию, даже не простившись с Айво. И с Нортоном больше не говорила. Так вышло, что она даже не ночевала в отеле. Позвонила в авиакомпанию и заказала билет на ближайший рейс. В два часа ночи она уже подходила к своему дому в Милл-Вэли. В спальню она вошла на цыпочках, стараясь не разбудить Джона, но он, как все врачи, спал очень чутко, и только она прикрыла за собой дверь, тут же проснулся и привстал на постели.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – прошептала Беттина. – Спи. Просто я вернулась домой.

– Который час?

– Два.

Сказав это, она и сама удивилась тому, что так торопилась домой. Выходит, всего одну ночь провела в Нью-Йорке. Можно было задержаться еще на один вечер, еще раз поужинать в ресторане, провести еще одну ночь в фантастическом отеле, но ей хотелось скорее в Милл-Вэли, к мужу и сыну. Он лежал на кровати и не сводил глаз с Беттины. Она поставила сумку и улыбнулась.

– Я скучала по тебе.

– Ты ненадолго уезжала.

– Я и хотела ненадолго. Я же говорила.

– Устроила свои дела? – он приподнялся на локте и включил ночник. Беттина села в кресло.

Сначала она ничего не говорила, потом покачала головой и ответила:

– Нет. Мне хотелось еще раз все обдумать.

– Зачем? – холодно спросил Джон, но Беттина обрадовалась: по крайней мере, он говорил с ней о пьесе. Правда, ей не хотелось посвящать его во все подробности. Не так скоро. Ведь она только что приехала.

– Видишь ли, все оказалось несколько сложнее, чем я ожидала. Давай утром поговорим.

Но Джон уже окончательно проснулся.

– Нет, я хочу довести разговор до конца прямо сейчас. С самого начала ты все от меня держала в секрете. Тайком начала писать эту дребедень. Так пусть хоть теперь все прояснится.

Итак, опять за старое.

Беттина провела ладонями по усталым глазам и вздохнула. Бесконечный был день. В Нью-Йорке сейчас пять утра.

– Я никогда ничего не делала тайком, Джон. А не говорила тебе, потому что хотела удивить. Ну и немного боялась твоего неодобрения. Но я чувствовала, что должна писать. Наверно, это заложено в моих генах. Посмотри на вещи чуть шире, прошу тебя.

– Ты, видимо, не понимаешь, как я отношусь к этому, Беттина. У меня нет желания смотреть на вещи «шире». Я не намерен поощрять тебя. Пять лет назад я дал тебе возможность забыть о прошлом, и теперь мне непонятно, почему ты возвращаешься к старому. Забыла, как пыталась покончить жизнь самоубийством, как потеряла ребенка, как дважды побывала замужем, как осталась ни с чем после смерти отца, как умоляла оставить тебя в больнице, словно сироту?

Джон нарисовал неприглядную картину. Беттина огорченно повесила голову.

– Давай поговорим о главном.

– О чем о главном?

– О моей пьесе.

– Ах, об этом! – раздраженно воскликнул Джон.

– Да, об этом. Если хочешь начистоту, без утайки, то слушай: после того, как я продам ее, мне придется несколько месяцев провести в Нью-Йорке. – Она с усилием проглотила слюну и, стараясь не встречаться глазами с Джоном, продолжала: – Вероятно, лишь до Рождества. Сразу после премьеры я смогу вернуться домой.

– Нет, не сможешь.

Голос его был как лед.

Беттина бросила на Джона недоуменный взгляд.

– Конечно, смогу. Нортон сказал, что после премьеры мне не обязательно надолго задерживаться, а они планируют дать первый спектакль уже в конце ноября, в крайнем случае, в начале декабря. Поэтому на Рождество я должна быть дома.

– Ты не поняла меня. Если ты поедешь в Нью-Йорк, то я хочу, чтобы домой ты не возвращалась.

Беттина в ужасе посмотрела на Джона, который в тихом бешенстве сидел на кровати.

– Ты серьезно? Джон, выходит, у меня только такой выбор? Почему ты не хочешь понять, что значит для меня моя пьеса? Я могла бы стать драматургом, могла бы сделать карьеру…

Голос ее упал – она видела, что Джон не реагирует на ее слова. Ему было на нее наплевать.

– Нет, у тебя не может быть карьеры, Бетти. Пока ты мне жена.

– Так просто, да? Или отказаться от пьесы, или убираться из дома?

– Именно. Может, это тебя остановит. Все просто. Думаю, ты раньше это понимала.

– Конечно, нет, иначе я бы не полетела в Нью-Йорк.

– Что ж, надеюсь, ты потратила не слишком много денег.

Джон выключил ночник и отвернулся. Беттина пошла в ванную переодеться и там, уткнувшись в полотенце, чтобы не было слышно, затряслась от внезапно прорвавшихся рыданий.