355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Даниель Арно » Навуходоносор II, царь Вавилонский » Текст книги (страница 4)
Навуходоносор II, царь Вавилонский
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:47

Текст книги "Навуходоносор II, царь Вавилонский"


Автор книги: Даниель Арно



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

«БЛАГОДАТНЫЙ ПОЛУМЕСЯЦ» ПОД ВЛАСТЬЮ НАВУХОДОНОСОРА

Итак, вернув себе владычество над «Благодатным полумесяцем», Навуходоносор удовлетворился такой победой; несмотря на все свои успехи, завоевывать новые земли он не собирался. Он был доволен общим положением дел в империи, которое застал, будучи наследником престола, и не помышлял о каких бы то ни было изменениях в ее состоянии, сохранявшемся со времен его предшественника. Эта принципиальная пассивность была вызвана, возможно, подобной же бездеятельностью Леванта в момент гибели Ассирии: ни один царь не выступил ни на стороне ассирийцев, ни против них. Покоренные ими народы, перейдя под власть Набопаласара и его сына, не оказывали ни малейшего сопротивления – по крайней мере насколько нам известно. Дела шли привычным порядком.

Единственным новым событием по сравнению с предыдущим веком стало присоединение к Вавилону Сузской долины. Это было радикальное разрешение ситуации, на протяжении нескольких тысячелетий порождавшей конфликты между эламитами и жителями Междуречья.

Элам – во всяком случае, в тот период, который сегодня доступен для изучения историков, – вел себя по отношению к западным соседям двусмысленно. Иначе говоря, начиная с IV тысячелетия (если не раньше) эламиты решали вопрос: была ли их цивилизация самобытной или являлась продолжением (конечно, во многих отношениях весьма своеобразным) шумерской, а с начала II тысячелетия – вавилонской? Кем они были на самом деле? До Навуходоносора они не могли дать ответа. Истоком тысячелетней неопределенности было их отношение к клинописи и двум языкам, на которых ею писали: шумерскому и аккадскому. Лингвистически эламский язык никак не был связан с языками Нижнего Междуречья, но эламиты иногда пользовались ими наряду с собственным наречием. В конце IV тысячелетия они узнали об изобретении письменности в Уруке. Как и жители Среднего Евфрата, они довольно быстро усвоили ее (вместе с шумерским языком, для которого она служила). Однако немедленного выбора в ее пользу они не сделали: урукское изобретение в Эламе конкурировало с их собственной системой письма; затем эламиты свою письменность оставили и приняли иноземную. Много примеров подобных колебаний наблюдается и в других сферах. Например, некоторые эламские цари вели себя «в западной низменности» как на вражеской территории, а другие, занимая юг Вавилонии, делали его частью своего царства. Наконец, иные государи решались царствовать над самой Вавилонией и вели себя там так же, как ее урожденные цари.

Эти колебания курса доводили обитателей долины Двуречья до отчаяния: вавилоняне и ассирийцы не могли понять, что представляют собой их соседи. До высшей точки пароксизм дошел во время царствования Ашшурбанипала. Ассирийский царь решился уничтожить Элам и тем самым покончить с этой военно-политической проблемой. Он с удовольствием повествовал о жестоком методичном опустошении соседней страны после победы, одержанной над ней в 646 году: «Я открыл сокровищницы ее, где были груды серебра, золота и всякого имения и добра, которые собрали древние цари Элама и те, что жили уже в наше время, которыми ни один враг, кроме меня, не овладел. Я вынес их и велел сосчитать, как добычу. <…> Я разрушил ступенчатую башню в Сузах, построенную из кирпичей в синей глазури. <…> Я увез в Ассирию <…> богов и богинь с казной их, с имением их, с пожитками их, также и со жрецами их <…>. Я взял в Ассирию тридцать две статуи царские, золотые, серебряные, медные и мраморные <…>. Я повелел увезти кумиры мужеские и женские, охранявшие храмы, все, сколько было их. Я выломал туров свирепых, украшавших большие ворота. Я сравнял с землей храмы эламские. За ничто счел я богов и богинь эламских. И в священные леса их, куда никакой чужеземец не мог входить, ниже ступать на опушку, мои воины вошли, и видели таинства их, и предали огню. Я разрушил, разорил и на свет выставил гробницы царей их, древних и новых. <…> И кости их я взял в Ассирию. Я сделал так, чтобы тени их никогда не имели покоя, Я лишил их жертв и возлияний. Я разорял области эламские один месяц и двадцать пять дней. <…> Я вычищал Элам во всю ширь его целый месяц. Я истребил в селах его речь людскую, ход скота крупного и мелкого, песнь жнеца приятную. Я населил их онаграми, и оленями, и всеми родами зверей полевых, как поле чистое».

Эту разоренную страну и получили вавилоняне в 610 году по разделу владений переставшей существовать Ассирии, мидянам же достались нагорья. Элам словно выходил из-под потопа (победители-ассирийцы любили сравнивать свои действия с этим катаклизмом). Восстановился ли он хоть немного после разгрома, устроенного Ашшурбанипалом? Возможно, какой-то местный князь и принялся за реконструкцию страны, но это достоверно не известно. Поглотить Элам было бы не так просто, если бы на его территории существовало сильное государство, способное воспользоваться смутами конца VII века для обретения настоящей независимости. Вавилону удалось использовать эту ситуацию; он, несомненно, оказался в состоянии ассимилировать область, которая, по всей видимости, еще не могла сопротивляться. Работы, начатые Навуходоносором, насколько можно понять, свидетельствуют о том, что столица Элама – Сузы[15]15
  Шуш (элам.).


[Закрыть]
– лежала еще в развалинах. Но прежде, как видно по сокровищницам эламских царей, страна была богата и могла разбогатеть вновь. Отныне Навуходоносор в Сузиане мог «ходить везде с помощью богов Набу и Мардука» так же спокойно, как в Вавилонии; эта формула в равной мере применялась к обеим странам – и в одной, и в другой государь ощущал себя дома.

В текстах Сузская долина упоминалась под старым именем. Но теперь она являлась не врагом и соперником Вавилонии, как бывало прежде, а ее частью. Набопаласар, а за ним Навуходоносор разрешили многовековую неопределенность в отношениях с Эламом, воспользовавшись результатами жестокости своего погибшего недруга – Ассирии. Навуходоносор и два его преемника – сын и зять – относились к Сузам как к исконному вавилонскому столичному городу; они отстроили его по тому же плану, что и древние города своего царства, а следовательно, и обходились с ним так же. Свидетельств тому, естественно, немного, и сохранились они плохо: вавилоняне в VI веке оставили мало следов в жизни Элама. Но хотя документы и малочисленны, они всё же позволяют представить в общих чертах, какова была вавилонская реконструкция.

Надо сказать, что Навуходоносор продолжил начатое отцом. В первые годы царствования Набопаласар вернул в Сузы «статуи, которые ассирийцы перевезли в Урук и поставили там». Из Урука же он отправил в столищ7 Элама и ритуальные таблички. Они тщательно хранились; позднее, в начале III века, некий священнослужитель переписал их. Царь начал восстанавливать город или по крайней мере имел такое намерение – иначе зачем были бы нужны эти документы? Его семья была тесно связана с Уруком. Возможно, возврат статуй местных божеств и возобновление отправления культа в Сузиане послужили Набопаласару поводом для того, чтобы справить религиозные торжества в дорогом для него городе.

Навуходоносор сначала также хотел восстановить старые постройки. Он велел починить или заново отстроить «дворец» в Сузах. Это слово обозначало не только царское жилище, но и вообще всякое официальное здание. Там располагалась вавилонская администрация; но это не означает, что и Навуходоносор когда-либо там побывал. Царь вавилонский в жизни не был в Сузах – по крайней мере об этом не упоминает ни один источник. Во дворце (или в восстановленном храме) он приказал поставить семь глиняных цилиндров (сохранившихся поныне) с рассказом о восстановлении «Дома – основания неба и земли» – ступенчатой башни в Вавилоне. Послав их в Сузы, он тем самым со времени своего вступления на престол признавал, что столица Элама в некотором роде равна вавилонской.

На кирпичах, используемых при строительстве, писался царский титул Навуходоносора. Некоторые из них клеймились; клейма, ставившиеся на глине до обжига, могли изготавливаться как в Сузах, так и в других местах. Но ясно, что каменная глыба, обнаруженная при раскопках Суз, была вытесана именно там; характерно, что клинопись на ней неумелая – видно, что мастеру она была явно непривычна. Надпись на глыбе, как и на кирпичах, вавилонская. Местный, эламский язык сохранялся в обиходе, однако употребление вавилонского языка для надписей на строительных материалах имело недвусмысленную цель: показать, что у Сузианы общая официальная культура с Месопотамией. Наследники Навуходоносора проводили ту же линию. У Набонида был случай вспомнить о строительных работах предшественника; описание собственных построек в Эламе он решил поместить между рассказами о строительстве в Уруке и в Сиппаре. Сузы встали в общий ряд; на взгляд Набонида, это был такой же вавилонский город, как и другие столичные города его царства.

Удачным выбором стало восстановление храма Иштар[16]16
  С ней идентифицировалась эламская богиня Пиненкир.


[Закрыть]
. Эта богиня весьма почиталась в Сузиане: она всегда была там «владычицей», «госпожой Элама, живущей в Сузах». Но Иштар являлась божеством, которому поклонялись на всём Ближнем Востоке и в первую очередь в Вавилонии. Таким образом, Навуходоносор льстил национальным чувствам жителей Суз и их окрестностей, но не давал им оживиться по-настоящему. Такой риск существовал бы, если бы возобновился культ «господина Суз»[17]17
  Иншушинак (элам.).


[Закрыть]
, как звали его эламиты, – бога, возглавлявшего их пантеон до катастрофы 646 года. Политический характер его почитания был для всех очевиден, но поклонение ему прервалось на целое поколение. Это было на руку вавилонянам, и не в их интересах было воссоздавать его. В этом деле Навуходоносор проявил политическую дальновидность и благоразумие.

Восстановив политическую и религиозную жизнь Элама, Навуходоносор вместе с тем устроил и новые основания для жизни экономической. Для этого он занялся возрождением там системы мер и весов, что одновременно происходило и в самой Вавилонии. В Сузах были найдены две подписанные гири и алебастровый сосуд, служивший мерой объема. Хотя доказать это сейчас невозможно, эталоны, вероятно, должны были совпадать с образцами, использовавшимися в Вавилонии. В результате наведения порядка в столице Элама она вновь стала заселяться.

Во второй половине II тысячелетия вавилоняне были весьма активны в Персидском заливе. При Навуходоносоре они вернулись туда после долгого перерыва. Археологические раскопки на островах Файлака и Бахрейн начаты совсем недавно по сравнению с теми, что ведутся в Сузах. Таким образом, первые выводы еще нуждаются в подтверждениях; но, насколько мы знаем, в то время вавилоняне относились к островам так же, как к Эламу. В обоих городах были построены «дворцы». Клинописные надписи на глине и на камне содержали титулатуру Навуходоносора, «царя Вавилонского»; неизвестно, сделаны они были на месте или привезены из метрополии. Как и в Сузах, там были построены или, что вероятнее, перестроены храмы. На Файлаке найдена бронзовая чаша, посвященная вавилонским царем местному солнечному богу. Надпись на чаше отождествляет его с божеством, которому с доисторических времен поклонялись в одном из вавилонских городов – Ларсе. Такие отождествления на Ближнем Востоке были самым обычным делом; этот общеизвестный прием имел прежде всего политические цели: объединить разные местности посредством их богов, которые признавались идентичными, хотя в разных местах носили разные имена. Уже во II тысячелетии главный бог Файлаки отождествлялся с Энки – «господом земли», одним из трех важнейших богов вавилонского пантеона. Тогда этот выбор был понятен: городом Энки был Эриду – ближайший к Файлаке город на материке. Но в VI веке пески почти поглотили его, и слияние божеств почти потеряло смысл. Однако царь имел возможность сослаться на этот древний пример. Его намерение ясно: два острова, так или иначе, продолжали его царство к югу и были его частью именно в качестве Южной Вавилонии. Так должны были понимать и современники.

Зато область к северу от Вавилонии – бывшая Ассирия – при Навуходоносоре, кажется, систематически не восстанавливалась. Вавилоняне явно потеряли интерес к верховьям Тигра. Возможно, они не хотели, чтобы там возродилась держава, со временем способная вновь угрожать их северным границам. Известно, что развалины города Калаха были вновь заселены, но по-настоящему городская жизнь там не возобновилась. Крестьянское население, оставшееся после гибели Ассирийского государства, не могло оставить следов, доступных для археологов. Возможно, страна немного оправилась от разорения конца VII века, но сейчас мы не можем найти этому подтверждений. Эти места продолжают упоминаться в текстах. Судя по этим упоминаниям, в Вавилон по-прежнему поступала из них продукция земледелия. На востоке, в Аррафе, где долина переходит в предгорья Загроса, возобновилось винодельческое производство.

«От реки Египетской до Евфрата» – так обычно обозначали границы империи. Эта формула примерно соответствовала реальности VI века. Восточная граница шла, скорее всего, по долине Хабура, но в уме держали прежде всего Кархемиш. Этот город «запирал» Евфрат, контролируя пути как с Тигра к Оронту, так и по самому Евфрату. Во II тысячелетии это доминирующее положение давало городу первостепенную роль, но в 717 году он был разорен и потерял прежнее значение для Ассирийской империи. Во время войны мидян и вавилонян против ассирийцев его опять разрушили. Мощные укрепления, окружавшие и внутренний, и внешний город, после 605 года лежали в развалинах. Таким образом, Кархемиш превратился всего лишь в главное поселение округи, и в источниках следы его теряются; но это молчание ничего не значит – он оставался важным узлом путей сообщения, сохранил экономическое и торговое значение.

Ближний Восток в середине VI века до н. э.
Города Двуречья 

Оттуда можно было без препятствий достичь Халеба. В первые века II тысячелетия этот город был столицей одного из самых могущественных государств на Ближнем Востоке; характерно, что все называли его «великим царством». Затем его сила и влияние ослабли, и Халеб господствовал лишь над своей долиной, имевшей, правда, большое сельскохозяйственное значение. В VI веке он потерял всякую военную и политическую роль, но по-прежнему почитался как священный город. Дело в том, что там находился знаменитый храм местного бога грозы. Это божество – «Громовержец» – возглавляло пантеон внутренних «западных» городов – Хамата, Дамаска, – а также средиземноморских гаваней. Почитатели называли его разными именами, но все эпитеты на самом деле содержали одну и ту же характеристику: бог грозы был владыкой дождя, насылавшим его на землю; от того, даст он дождь или удержит, зависели изобилие или нужда, ибо местные земледельцы, в отличие от крестьян Вавилонии, не особенно рассчитывали на ирригацию.

Города Арпад и Хамат с двух сторон доминировали над Внутренней Сирией. Там, как и в Кархемише, писали на папирусе или на коже, так что архивы VI века в них безвозвратно пропали; если писцы этих городов и пользовались черепками, то до сего дня ни один из них не обнаружен. Поэтому мы не знаем об этих территориях практически ничего. До ассирийского завоевания могущество их было немалым, так что и само завоевание произвело на современников сильное впечатление. Победители сделали их оплотом имперской власти. Арпад сменил Халеб в качестве столицы северной долины, Хамат по-прежнему контролировал Центральную Сирию. Но в 720 году его цитадель была разрушена, и оборонительная роль города отошла в прошлое; хотя его окрестности были, вероятно, плодородными, сам город остался немноголюдным.

Между Хаматом и Дамасским оазисом было еще лишь одно крупное поселение – Кадеш. Его стратегическое положение признавалось важным как минимум со II тысячелетия и оставалось таковым в VI веке: тот, кто владел городом, держал под контролем располагавшиеся к югу от него долины верховьев Оронта и Литани, через которые проходил путь, соединявший Финикию с Верхней Сирией. Город был окружен высокими стенами и глубоким рвом с водой; он мог бы и дальше играть военную роль, но вавилоняне по стратегическим соображениям, как мы видели, предпочли ему Риблу.

Дамасское царство было одним из самых влиятельных участников международной политики в предшествующие столетия. При Навуходоносоре же оно, по-видимому, вело полусонное существование, оставалось в стороне от событий; непонятно, чем был вызван этот внезапный уход с политической сцены. Возможно, сыграл свою роль климат. Дамаск стоит в оазисе; к нему ведут каналы от реки, берущей свое начало в меловой горе. Поэтому сельскохозяйственная система здесь неустойчива: стоит дождям несколько лет подряд не пройти в изобилии, как земля не получает достаточного орошения. Но средняя цифра осадков здесь – около 300 миллиметров в год; Хаматская долина, например, получает вдвое больше. Кроме того, дожди случаются крайне неравномерно не только от месяца к месяцу, но и от года к году. Так, в Новейшее время, для которого мы располагаем точными цифрами, в 1929 году выпало 314 миллиметров осадков, а год спустя – всего 73 миллиметра. Возможно, бездеятельность Дамаска объясняется продолжительной суровой засухой. Впрочем, нет никаких доказательств того, что это более чем гипотеза. Есть и еще более странный факт: в VII веке Дамаск считался самым крупным центром железной металлургии на всём азиатском Ближнем Востоке, но дошедшие до нас тексты эпохи Навуходоносора ничего об этом не говорят. Правда, вавилоняне (по крайней мере Вавилонское государство) гораздо меньше, чем ассирийцы веком раньше, интересовались этим металлом; такое равнодушие, возможно, объясняет молчание источников.

К юго-востоку от империи лежали государства Аммон, Моав и Эдом. Все они были верны Ассирии и остались верны Навуходоносору. У них всегда были две заботы: сопротивляться арабскому давлению на восточных границах, а самим угрожать Иудее – своему западному и южному соседу. Хотя сам Навуходоносор поставил правителем Иудеи после Седекии некоего Гедалию, царь аммонитян в 582 году преспокойно убил его: для него это был не сановник Вавилонской империи, а вождь враждебной страны. По крайней мере так это поняли вавилоняне, судя по их реакции. Они не усмотрели в этом поступке большой важности, расценив его как эпизод, вызванный амбициями местных князьков; то не был бунт против их власти. На место Гедалии они назначили нового правителя и этим ограничились. Правда, Иосиф Флавий утверждает обратное: вавилонский монарх якобы начал войну и заново покорил аммонитян и моавитян; но это утверждение кажется нам необоснованным.

Что Аммон, что Моав, что Эдом – все они, без сомнения, для вавилонян были на одно лицо: слабонаселенные, малоурбанизированные; экономика Аммона основывалась на земледелии и скотоводстве, в двух других царствах была преимущественно скотоводческой. Никаких письменных свидетельств об этом регионе у нас нет. Археологические находки позволяют предполагать глубокий упадок – по крайней мере в материальной культуре. Этот спад не был следствием политики Навуходоносора, поскольку начался гораздо раньше; уже в VIII веке Иудея, например, выглядела гораздо лучше. Эта страна, бесспорно, пострадала от драм 597 и 587 годов, но не все ее районы были разорены в равной мере. Велики были разрушения в Иерусалиме и его ближайших окрестностях, в долинах на западе и на юге от Хеврона до Негеба. Но округи Вифлеема и Мицпы не понесли ущерба и даже стали еще изобильнее. Там продолжалось производство вина и масла. Мицпа стала новой столицей взамен Иерусалима; она была вновь отстроена и украшена с вавилонской помощью. Надо сказать, что стратегическое положение Иудеи было для вавилонян очень важно: царство перекрывало Египту сухопутную дорогу на север.

Средиземноморское побережье в географическом отношении составляло лишь небольшую часть империи, но приморское расположение и экономическая мощь делали его важной областью. Впрочем, гавани располагались неравномерно: от нынешнего залива Искендерун до Арвада и Бейрута не было ни одного сколько-нибудь значительного порта, да и упомянутые два играли весьма скромную роль; на юг до Сидона и Тира не было крупных пунктов. Таким образом, на протяжении примерно 600 километров не встречалось ни одной приличной гавани. Во II тысячелетии долина в окрестностях современного сирийского города Латакии была одним из самых изобильных и процветающих районов Ближнего Востока; в начале XII века она была разорена, а ее столица разрушена. Государство там так и не возродилось: кое-как прозябали только никого не интересовавшие деревеньки. Ассирийцы в походах на Финикию туда не заходили. Однако в VI веке и там существовала небольшая агломерация – Махазен. Судя по названию (буквально «два города»), она состояла из порта на море и поселения, отодвинутого от береговой линии, но и порт был, по-видимому, всего лишь благоустроенным пляжем. Еще севернее пристать к берегу можно было лишь в устье Оронта. На левом берегу реки была некая деревня, населенная сирийскими моряками, служившая пограничным рубежом империи; напротив нее, на другом берегу Оронта, стояла процветающая фактория, которую посещали греческие и кипрские купцы. Но проход оттуда в Сирию, к Халебской долине, был очень неудобен, а потому эти порты, бесспорно, стояли в стороне от «Благодатного полумесяца».

От острова Арвад до Тира располагалась так называемая Финикия. Точнее было бы говорить о территории финикийцев, ибо, насколько известно, города, которые ныне объединяют под этим названием, никогда не были политически едины в строгом смысле слова. Во времена Навуходоносора Тир, самый южный из них, был, вне всякого сомнения, столичным городом, доминировавшим над другими, особенно над Сидоном; тот в самом начале I тысячелетия являлся всего лишь маленьким поселком. Самый северный из финикийских городов – остров Арвад – из-за удаленности имел не слишком большое значение для Вавилонии; правда, преимущества его расположения были довольно серьезными: невзирая на малые размеры (площадь примерно 800 на 500 метров), город имел хорошо защищенный порт, открывавшийся в сторону материка. У горожан не было проблем с водоснабжением, поскольку рядом, прямо у моря, были источники пресной воды.

Главная ценность финикийцев для азиатских империй состояла в том, что они имели флот. Во времена Навуходоносора горизонтом тирян было всё Средиземное море, и они вовсе не собирались играть какую-либо военную или политическую роль на суше; как и остальные финикийские порты, они довольствовались тем, что владели сельскохозяйственными пригородами у своих стен. Кроме этого, их заботил только контроль над горными областями. Они по-прежнему, как уже на протяжении тысячелетий, добывали там кедр, ель, сосну, использовавшиеся для кораблестроения и возведения монументальных зданий. В особенности им необходимо было иметь хорошие мачты. Процветание тирской экономики было известно всем; его знаменитое описание оставил Иезекииль. Согласно ему, в VI веке торговля тирян простиралась по всей Западной Азии, включая Анатолию. Нет ли в этой картине доли поэтического преувеличения? Подозревать его позволяют ассирийские источники VII века, рисующие более скромную картину; век спустя положение Тира не должно было слишком измениться – по крайней мере нет никаких резонов это предполагать.

Особняком от всей остальной Финикии надо рассматривать Библос[18]18
  Нынешний Джбейль в Ливане.


[Закрыть]
; хотя культурно этот небольшой город к ней и принадлежал, но все современники, включая вавилонян, считали несомненным, что это был уголок Египта в Азии. Фараоны отправлялись туда поклониться местной богине, «госпоже Библоса», и поставили там статую своего бога Гора. Тексты зафиксировали паломничества египетских царей в Библос в 601 и 591 годах. Конфликты между азиатами и египтянами никогда этот город не затрагивали – по бессрочному негласному договору он оставался в стороне от них. Правда, ни бухта, ни сам город – очень небольшой – и не могли быть использованы в военных целях.

К югу от Финикии до «реки Египетской» тянулась окраина империи – страна Филистимская. Этот термин употреблялся начиная с конца IX века, но обозначал, как и слово «Финикия», не единую политическую реалию, а совокупность городов, в данном случае – пяти. Три из них – Ашдод, Аскалон и Газа – располагались на морском берегу; два других – Экрон и Геф – находились несколько дальше от моря. О точном местоположении последних историки ныне спорят.

Филистимляне явились с моря в конце XIII века, уже будучи смешанными с другими народами; эти этносы ныне известны нам только по названиям. Насколько мы знаем, пришли они с северного эгейского побережья. Сначала это были небольшие группы, неприметно селившиеся в низинах к югу от Финикии с согласия и при поддержке фараонов, господствовавших тогда над этой областью. В момент воинственного натиска «народов моря», как называли их египтяне, филистимляне добились независимости, «Народы моря» были разнородным конгломератом племен; они шли – преимущественно морем – от средиземноморского залива Искендерун к Египту, разоряя прибрежную полосу. Видимо, только Тир устоял перед их напором, и эта стойкость обеспечила ему с тех пор гегемонию в регионе. В дельте Нила «народы моря» были разбиты, и большинство их рассеялось по Средиземноморью. Филистимляне – возможно, потому, что у них уже были стабильные общественные институты, – остались в зоне влияния Египта. Сначала они были мореплавателями: Аскалон являлся портом, а Ашдод, хотя и не стоял прямо на берегу, имел «флот» на Средиземном море. Но вскоре, столкнувшись с конкуренцией тирян, они отказались от мореплавания и занялись сельским хозяйством. К местным условиям филистимляне приспособились, кажется, довольно быстро. К VI веку их адаптация, видимо, давно завершилась; в частности, своего главного бога Дагона они наделили новыми чертами, роднившими его с богами соседей, а от почитания остальных богов, которым поклонялись до переселения, отказались. Их пять городов сохранили от общего происхождения только то, что можно назвать самосознанием. Никакой тесной политической связи между филистимлянами не было: это так же верно для них, как и для их северных соседей – финикийцев. Но в обоих случаях некий местный «патриотизм» противопоставлял их окружающим народам, хотя в повседневной жизни они ничем от тех не отличались. В их самоидентификации большую роль играл язык. От Хабура до Иудеи все говорили по-арамейски. Этот язык в качестве второго употреблялся и южнее – до самого Египта. Иудеи пользовались еврейским языком, Аммон, Моав и Эдом – диалектами, очень близкими друг к другу, да и от еврейского мало отличавшимися. Финикийский язык также был им близкородственным. О филистимском мы не знаем, можно сказать, ничего. Он был ничуть не похож на семитские языки, распространенные на азиатском континенте. Сохранился ли он, когда филистимляне переняли от соседей почти все элементы культуры? Кажется, да. Спустя век после Навуходоносора на нем еще говорили в Ашдоде, а может быть, и в Газе.

Таким образом, империя подчинила весь «Благодатный полумесяц» и стала географически совпадать с ним. Уже за несколько веков до Навуходоносора географическая, экономическая и культурная неоднородность региона не помешала ассирийцам собрать его в единое целое. Вавилоняне взялись управлять им после Ассирии и вслед за Ассирией. Победив в настоящем, они должны были обеспечить ему хотя бы минимальную целостность на будущее.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю