Текст книги "Икс-30 рвёт паутину"

Автор книги: Данг Тхань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Любимый мой! Я следила за тобой открыто и исподтишка. Я знала почти всех, с кем ты встречался, я была в курсе твоей повседневной работы. И только одного я не знала: того, что ты думаешь. Но не надо беспокоиться. Я ничего не докладывала им. Ничего! Если бы это было не так, я не осмелилась бы смотреть тебе в глаза, у меня не поднялась бы рука написать тебе это письмо.

Разумеется, я была обязана постоянно сообщать им о тебе, но я-то знала, что можно им передавать, а что – нельзя. Ведь объектом был ты, мой любимый! Умоляю тебя, верь тому, что я написала и напишу ещё. Перед лицом смерти никто не солжёт! А ты читаешь письмо человека, который мёртв, который умер, освободившись от физической и духовной унижающей зависимости. К чему такому человеку лгать?

Моим хозяевам и в голову не могло прийти, что мои умственные способности, на которые они возлагали надежды, поручая следить за тобой, всё больше и больше направлялись совсем на другое. Я старалась так составлять информацию о тебе, так представлять им тебя, чтобы тем самым защитить тебя, Динь. Я делала это потому, что чем больше тебя изучала, тем более приходила к выводу, что ты вьетконговец. Это меня очень испугало. Может ли это быть? Я сама не поверила своему открытию.

Они обычно говорили мне, что вьетконговцы бесчеловечны, неграмотны, что им недоступны человеческие чувства, что они не признают семью, что они без разбора уничтожают всех: женщин, детей… Короче говоря, всё самое жестокое, зверское – это дело рук Вьетконга.

Несколько лет тому назад, ещё в годы антифранцузского Сопротивления, разыскивая Ле May Тханя, я не раз встречалась с кадровыми работниками. Мои хозяева утверждали, что в рядах антифранцузского Сопротивления много деятелей, которые служат „истинному национализму“, а „кровожадные коммунисты“ борются против него. В действительности же выходило, что ты – вьетконговец, ты, которого я всегда считала таким чистым, ты, который дал так много хорошего моему сердцу и разуму, ты, которого все близкие любят за прав и уважают за знания. Вьетконг – это ты! Это было правдой. Но если ты вьетконговец, то что же такое Вьетконг? Что это за люди, вьетконговцы? Могут ли такие люди, как ты, быть моими врагами? Всё, что они мне говорили о Вьетконге, рассыпалось в прах.

Я утаила моё открытие, никому не обмолвилась о своих мыслях, хотя это меня и потрясло, смутило мою душу. Я знаю, что ты связан с Тхюи Ханг, танцовщицей из бара „Либерти“ в Сайгоне. Я знаю эту девушку, встречалась с ней, но тебе об этом не известно. Она как цветок лотоса, выросший из грязи, но не пахнущий грязью. Она достойна того, чтобы быть любимой! После твоего отъезда из Сайгона эта девушка – это известно только мне – стала подпольщицей, связной Вьетконга. Как же так: эта созданная для любви танцовщица – тоже вьетконговец? Ох, сколько вопросов возникало у меня!

Я знала, что у тебя были контакты с Рене, что у тебя на руках был список вьетконговцев района Сайгон – Шолон. Знала и молчала. Однажды я раскаялась и раскаиваюсь до сих пор. Это было, когда меня заставили встретиться с тобой в баре „Либерти“, чтобы завлечь в западню: подсадные „товарищи“ должны были тебя кое о чём расспросить. Я не могла не выполнить этого приказа потому, что знала: поступи я хоть чуточку не так, как нужно ЦРУ, меня тут же ликвидируют. Я его выполнила. Но ты вспомни, если позабыл, весь вечер в „Либерти“ я неотступно была возле тебя. Я знала, что за нами следят агенты ЦРУ. Я была Готова подставить своё влюблённое сердце, чтобы закрыть им тебя, если они попытаются устроить покушение. Если ты припомнишь, я, начав разговор, сразу же повернула его так, чтобы насторожить тебя. Может быть, ты уже забыл, но, когда они повели тебя в машину, чтобы увезти на эту квартиру, я долго цеплялась за твою руку, не желая отпускать, я хотела дать тебе понять, подать знак, но ты вырвал руку… Я долго страдала после этого случая, страдала от своего бессилия, от своей любви, страдала от того, что, если с тобой произойдёт что-то нехорошее, совесть будет казнить меня всю жизнь.

Я уехала следом за тобою в Хюэ. Я знала, что ты ходишь в эту книжную лавчонку вовсе не для того, чтобы покупать книги и газеты. Я знаю, что ты повстречался с То Лоан и после этого она стала совсем другим человеком. Мне известно о твоих отношениях с Май Лан и о её достойной всякого сочувствия горькой жизни. Я знала и – молчала. Я не только молчала, но и передала тебе фотографии, а другие, которыми заинтересовалось бы ЦРУ, – утаила. Даже этого одного достаточно для того, чтобы понять, что моё будущее под угрозой. Только этого достаточно, чтобы убедиться в том, как я к тебе отношусь.

Любимый мой! В Хюэ, как и в Сайгоне, я встречалась со многими людьми, я была и среди участников молодёжного и студенческого движения, у меня были широкие связи с интеллигенцией, я подолгу беседовала с адептами буддизма. И везде я видела недовольных, не признающих национальное правительство. С кем бы пи встречалась, только и слышала, как люди говорят о героических традициях, о национальном патриотизме, только и слышала, как они восхваляют Сопротивление и Хо Ши Мина.

Повсюду народ говорит о борьбе за свободу и независимость, о справедливом и счастливом обществе. И чем больше было у меня таких встреч, тем сильнее становилось моё замешательство, тем сильнее я чего-то боялась. Каждый человек был для меня как море, готовое каждую минуту забурлить, вылиться из берегов и смыть всё на своём пути. Я чувствовала себя ничтожно маленькой, слабенькой. И что я могла противопоставить могучей силе этой волны? Покажись я хоть на мгновение – и меня тут же сомнёт, раздавит.

Я была обязана поддерживать постоянные контакты с американцами, с ЦРУ. Они говорили со мной только о шпионских делах, о донесениях, о том, как лучше расставить для кого-то западню, как кого-то ликвидировать. И ещё они любили поговорить о деньгах, о должностях, расписывали мне прелести жизни в США либо вспоминали о разных убийствах, наверное, для того, чтобы запугать меня. У меня были контакты и с правительственными чиновниками. Все они были похожи на моего дядю, только и думали о продаже недвижимости, разных автопокрышек и других товаров, наперегонки переводили деньги в иностранные банки, дрались меж собой за начальнические кресла.

Вот и получилось, что всё, о чём пели мне американцы – о „свободном могучем государстве“, об „антикоммунистической власти“, о моей обязанности служить „свободному миру“ во имя „будущего свободного Вьетнама“, – на деле служило только им, помогало им реализовывать их грязные замыслы. Это я понимала всё лучше и лучше. Я всё более чётко сознавала, что и та работа, которую я выполняю, бессмысленна, нечистоплотна. А ведь я принесла ей в жертву всю мою молодость, лучшие годы, усилия, затраченные на учёбу. Я стала всё больше и больше страшиться того, что я делаю.

Любимый мой! Знаешь ли ты, сколько я думала о тебе! Ты был для меня светлым лучом в этом мерзком обществе. Ты не думал о должностях, не был ослеплён жаждой наживы, не стыдился бедности и не боялся её. В отличие от меня ты знал путь, по которому надо идти. А если говорить высокими словами, у тебя был идеал, которому ты следовал. И я поняла, что твой путь, твой идеал – правильные. Я ведь видела, что весь народ идёт по этому пути, а идеал, которому следуешь ты, переделал таких людей, как Тхюи Ханг и То Лоан. Я верю тебе, любимый, и знаю, что ты никогда по совершишь позорящего поступка, никогда не свернёшь с избранного пути. Я верю в тебя так, как верю в добро, в совесть.

Но я не только верю в тебя. Постепенно я поняла, что не могу думать ни о ком другом, только о тебе. Я полюбила тебя. Да, полюбила, полюбила тебя, полюбила безнадёжно. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня, ведь мы с тобой по разные стороны линии фронта. Мы – противники!

Любимый мой! Теперь, надеюсь, ты поймёшь меня, поймёшь, как мне больно и трудно. У меня такое чувство, что на меня надвигается ураган, буря, от которых мне не спастись. От всего того прекрасного, что было в далёкие годы юности, не осталось и следа. А следовать тому, что я осознала, у меня уже нет сил. Я не могу освободиться от тех крепких пут, которые надело на меня ЦРУ, я ведь знаю жестокость этого ведомства, знаю, что оно так или иначе устранит меня как можно быстрее, и без всякой жалости. Я не могу идти и за революцией, потому что на мне висит грузом моё воспитание, жизнь и всё то, что я сделала. У меня есть только ты. Но ты так далёк! Я понимаю, что ты никогда не полюбил бы меня. Ну что ещё написать тебе, любимый? Кажется, это всё.

Симпатичная таблеточка, которая передо мной, разрешит все мои заблуждения. И даже сейчас я думаю только о тебе. Я хочу сделать это, чтобы частично исправить свои ошибки, и пусть моя смерть, хоть немного очистит меня.

Я направляю тебе киноплёнку и материалы о тебе. Всё это сделано и собрано мною, я их сохраняла, никто, кроме меня, их не видел. Используй их как знаешь, по своему усмотрению. Это – от сердца.

И ещё одно хотелось бы мне сказать тебе. Ты поверь мне, поверь последним словам ушедшего из жизни человека: очевидно, у ЦРУ что-то есть против тебя. Оно собирается направить Фишела в Хюэ. Умоляю, береги себя, будь осмотрительным.

Любимый мой! Они дали мне маленький бесшумный пистолет и эту таблеточку. Когда мне было приказано следить за тобой, они запретили мне использовать это оружие для самозащиты, а пускать его в ход против тебя только в том случае, если ты будешь делать что-то такое, что наносит вред США и государственной власти. Я ни разу не пользовалась этим пистолетом. Вместо предназначенной для тебя пули я посылаю это письмо. Ну а на мою долю осталась таблеточка. Что ж, всё правильно!

Любимый мой! Я очень хочу, чтобы ты думал обо мне. Вспомни маленькую студентку, которая была знакома с тобой в те далёкие, безумно далёкие и прекрасные дни. Ещё раз умоляю: береги себя, будь осмотрительным. Прощай, прощай, мой любимый!

Ван Ань».

Драма у километрового столба 13 + 500

Лэнсдейл стоял, облокотившись на перила балкона, смотрел вниз, вдоль улицы, и ворчал:

– Чёрт побери! Уже полчаса прошло, а этот тип всё не показывает глаз! Наверное, опять тянет за подол даму номер один.

Он вернулся в комнату и зашагал из угла в угол, словно перетаскивал кирпичи. Каблуки стучали по паркету. Побегав так минут пять, он неторопливо подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать корешки стоящих в нём книг. Издания были неплохие, в кожаных и ледериновых переплётах, в суперобложках, с золотым тиснением. Это было собрание английских и американских детективных романов о разведчиках и убийцах. Среди авторов этих книг были и люди из ФБР, ЦРУ, Интеллидженс сервис, были и настоящие преступники, обвинённые в убийствах, изнасилованиях, отбывающие заключение в каторжных тюрьмах и пописывающие воспоминания о своей жизни. Были тут и авантюрные и порнографические романы: «Похищение Сейсмана», «Я убил сорок семь человек», «Любимый грабитель», «Беспутная женщина». Ни одна из них не привлекла внимания Лэнсдейла. Он плюхнулся в кресло, стоявшее рядом со столиком, достал альбом и стал рассматривать фотографии нагих женщин, подобранных на любой вкус. Раздался стук в дверь.

– Прошу, – произнёс Лэнсдейл, быстро захлопнув альбом.

В комнату ворвался, будто спасаясь от погони, тучный высокий янки.

– А-а, профессор Фишел! Здравствуйте, дорогой друг. Я жду вас целую вечность. Садитесь, дружище.

– Здравствуйте, генерал! Тысяча извинений. Я уже собирался садиться в машину, но тут, как назло, этой госпоже Ню приспичило посоветоваться по ряду неотложных дел. – Фишел тяжело рухнул в круглое кресло и устало вытянул длинные ноги.

– А обратно выйти было уже невозможно, а? – спросил Лэнсдейл, усмехнувшись. – Это, конечно, хорошо, но вы, дружище, выполняете наше дело куда как медленно. Вместо того чтобы сразу же по приезде отправиться во дворец Залонг, вы; «друг мой, только и делаете, что позволяете приглашать себя для советов по ряду неотложных дел.

– Это не моя вина, – пожал плечами Фишел. – Таковы обстоятельства. Чему вы ещё удивляетесь, генерал? Это ничтожество – Фан Тхук Динь – сейчас здесь. А первая дама государства, как вы знаете, от него без ума.

– И всё-таки вы, профессор, зеваете. – Лэнсдейл открыл ящичек с сигарами, предложил Фишелу. – Вы уступаете французам, уступаете таким парням, как Кони, Салан. Эти люди умели влиять на жён здешних аристократов, создавая… – Не закончив фразы, он помолчал немного, а потом сказал – Перекину мостик от этой темы к другой. Хотя французы и были вынуждены уйти, их культура пустила глубокие корни в среде здешней интеллигенции. Для того чтобы взять в руки туземцев, нам надо внедрить американский образ жизни, уничтожить любое влияние французской культуры, изменить навыки, верования, обычаи, традиции местного населения.

– Не хотите ли вы сказать, генерал, что американизация не даёт результата? – спросил Фишел, положив сигару на столик. – Вспомните, ежегодно мы завозим в Южный Вьетнам – относительно небольшую страну – сотни тонн американских газет, журналов, книг, кинофильмов. И это не считая такой же продукции из союзных стран: Западной Германии, националистического Китая, Японии. Мы открыли путь десяткам тысяч южно-вьетнамцев в американские учебные заведения. Десятки наших театральных групп, джазов, шоу со стриптизом приезжают сюда на гастроли. И это всего за каких-то пять лет. Посмотрите, генерал, на сайгонские улицы: все одеты в американское хаки, в наши каскетки, в барах и ресторанах звучит американская музыка, продают американские напитки, в кинотеатрах крутят голливудские ленты. Местные интеллигенты предпочитают говорить на английском языке, приохотились к виски. Молодёжь потянулась в ночные клубы, мечтает о поездке в Штаты. Мне кажется, генерал, что мы бежим в более высоком темпе, чем когда-то французы.

Выслушав тираду Фишела, Лэнсдейл удовлетворённо кивнул:

– Вы правы, профессор, не спорю. Я вовсе не думаю критиковать вас. Напротив, каждый американец, включая президента и директора ЦРУ, признаёт ваш огромный вклад в это дело. Но мы должны действовать ещё решительнее, ещё быстрее. – Лэнсдейл поднялся, подошёл к Фишелу и доверительно положил руку на его плечо: – Ладно, покончим с этим. Давайте обратимся к главному вопросу – к делу Фан Тхук Диня. – Он вернулся на место, отпил виски, вытер уголки рта. – Что он за человек? Почему ему так верят все: и Дьем, и Ню, и Кан? И в то же время он наш вероятный противник. Мы должны с недоверием относиться к каждому, кто не в наших руках. Лично для меня вопрос о Фан Тхук Дине частично прояснился. Я думаю, что он работает не на французов, как мы полагали долгое время.

– Так чей же он, по-вашему, человек? – спросил Фишел, не скрывая любопытства.

– Если проанализировать события, можно прийти к выводу, что он, возможно, человек Вьетконга, – ответил Лэнсдейл медленно, выделяя каждое слово.

Фишел оторопел, словно перед ним был не Лэнсдейл, а невесть откуда взявшийся настоящий вьетконговец. Он промычал что-то нечленораздельное, глубже втиснулся в кресло и остановившимися глазами смотрел на Лэнсдейла. Генерал продолжал:

– Бесспорно, Ван Ань покончила жизнь самоубийством. Я внимательно перечитал все её донесения о Фан Тхук Дине и нашёл в них мало конкретного. В смерти Ван Ань есть что-то таинственное, чего мы ещё не поняли до конца. Осмотр тела Ван Ань, обыск её квартиры и изучение личных вещей не дали ничего, что имело бы касательство к Диню. Что бы это значило? Смерть Ван Ань имеет прямое отношение к Фан Тхук Диню, ибо одно из главных заданий, которое мы ей дали, было следить за ним. Почему Ван Ань умерла? Конечно, она ушла из жизни при помощи той таблетки, которую мы ей дали. Но всё же по какой причине она использовала её? Она умерла, не оставив нам никакого намёка хоть на малейшие сведения об этом парне. Я продолжаю изучать другие его дела и связи, в которых он принимал участие. Возьмём план „ветер переменился“. Кроме наших людей и Нго Динь Кана о нём знал только он. Возникает вопрос, почему в ходе реализации этого плана мы только и делали, что считали провалы и поражения, как будто Вьетконг знал этот план наизусть, знал наперёд все наши шаги, ставил нам чувствительные подножки. Не может же быть, чтобы его раскрыли Нго Динь Тхук или Нго Динь Кан и тем более Томас или Чан Ким Туен! А если не они, то кто это мог сделать?

Фишел внимательно слушал Лэнсдейла. Он ошеломлённо таращил глаза, словно открыл нечто ужасное для себя, но не проронил ни слова, внимая словам собеседника. Лэнсдейл глотнул виски и продолжал:

– Или вот ещё. Несколько лет назад список руководящих лидеров Вьетконга в зоне Сайгон – Шолон попал к нам в руки. Кроме того, он был и у Фан Тхук Диня. Почему же все вьетконговцы тогда успели скрыться? Уж конечно, не я и не вы, профессор Фишел, предупредили их. И не Нго Динь Дьем, и не советник Нго Динь Ню, Кто же в таком случае дал знак вьетконговцам?

– Ну конечно, это он предупредил Вьетконг! – воскликнул Фишел, вскочив с кресла.

– Не волнуйтесь, профессор, – успокоил его Лэнсдейл жестом руки. – Я только предполагаю, что Фан Тхук Динь может быть вьетконговцем, но меня не может не беспокоить одно обстоятельство. Господин Нго Динь Дьем, конечно, поручится за него как за благодетеля, спасшего его от коммунистов в сорок шестом году. Дьем хорошо знает членов его семьи как ярых антикоммунистов, за что коммунисты и уничтожили их. Во время проверки Динь продемонстрировал верность Дьему и всем местным антикоммунистическим силам. Поэтому весь план Нго не только доверяет ему, но и защищает его.

– По-моему, – предложил Фишел», – этого парня надо либо запереть куда-нибудь и хорошенько обработать, либо дать дозу содиум пентаона, а потом испытать на детекторе лжи, и всё станет ясно. Кто бы что ни говорил, генерал, но больше всего вас должен заботить этот Динь.

– Ни в коем случае, – возразил Лэнсдейл. – Для нас не составляет труда поймать и допросить его с пристрастием. Но сделать это так, чтобы узнал каждый, – слишком накладно. Поползут слухи, газеты будут печатать скандальные материальчики о том, как нас надули, как мы прохлопали шпиона-вьетконговца в высших сферах государства. Такие сведения распространяются очень быстро. Всё это сведётся к одному, а именно к тому, что мы публично распропагандируем деятельность Вьетконга и столь же публично признаем наше поражение. Нам определённо влетит от мистера Даллеса. Принцип ЦРУ состоит в том, чтобы в любом деле чувствовалась рука, но так, чтобы никто эту руку не видел. Итак, дорогой друг, к чему мы пришли? Если Фан Тхук Динь действительно вьетконговец, то, хоть небо обвались, он не станет распускать нюни. И никакие пытки не помогут…

– Вы правы, генерал, – согласился Фишел. – Мы сглупим, если поступим так. Хорошо бы для начала создать вокруг него пустоту. Так надо поступать с каждым подозрительным типом. Когда же дело будет закончено – изолировать по-настоящему. Попал на заметку – окружим пустотой; раскроем – тогда изолируем. Изоляция Фан Тхук Диня – это освобождение от забот и гарантия от бед на будущее. Стрела не должна уничтожать только одну муху. Я думаю, что средство для этого есть. – Он замолчал и, посасывая сигару, любовался эффектом, который произвёл на собеседника.

– Сдаюсь, сдаюсь! – поспешно поднял руки Лэнсдейл. – Дорогой друг, не надо слов. Я разделяю ваше мнение. Давайте сделаем так: вы напишите свои соображения, а я изложу свои. Потом сравним их.

– Окей.

Фишел оживился, будто ему предстояло играть в увлекательную игру. Лэнсдейл дал ему лист бумаги. Оба американца вынули авторучки и принялись быстро писать. Несколько минут спустя они обменялись листочками, углубились в чтение. Потом удовлетворённо рассмеялись.

Фишел выпил пару стаканчиков виски, докурил почти до конца сигару, протянул Лэнсдейлу руку.

– У нас с вами как в писании: «и встречаются два великих учения», – сказал он. – Позвольте мне откланяться, ибо… ибо… – Он подмигнул: – Первая дама… Обещал ей встретиться, чтобы обсудить кое-какие дела.

Лэнсдейл проводил его до двери и пожал руку:

– Желаю вам, дружище, всего наилучшего.

– Благодарю, генерал. Я только выполняю устав…

Зал штаба американских специальных войск в Хюэ был украшен более пышно, чем это делалось на предыдущих мероприятиях. Было приглашено более сорока корреспондентов, представляющих газеты разных направлений и оттенков. Самой многочисленной и самой суматошной, как всегда, была группа западных журналистов. Одни разглядывали портрет президента Кеннеди, вставленный в резную золочёную рамку, исполненную в восточно-азиатском стиле. Другие сидели на стульях по углам, скрестив ноги. Выпуская клубы дыма, они с отрешённым видом думали о чём-то своём. Некоторые, видимо уважая торжественность события, пришли как на приём – в белых нейлоновых рубашках с длинным рукавом и теперь толпились возле буфета с прохладительными напитками. Здесь встречались и те, кто Долгие годы не виделись. Они хлопали друг друга по спине, обнимались, оживлённо говорили о чём-то. В конце коридора группа мужчин любовалась видом Ароматной реки, её светлым, сверкающим на солнце потоком.

Хозяином собрания был Смит. Он облачился в костюм свободного покроя, на шею повязал цветной фуляр. Смит прохаживался по залу, пожимая руки одним, приветствуя издали других.

Настенные часы размеренно пробили девять раз. Журналисты шумно повалили в зал заседаний. К микрофону подошёл подполковник американской армии, развернул карту, которая закрыла всю стену, поклонился присутствующим и торжественно начал:

– Уважаемые гости! Вчера несколько взрывов потрясли город Хюэ – древнюю столицу страны. Вы вошли в этот зал несколько минут назад, тоже обеспокоенные этими взрывами, спорящие по их поводу. Скажу вам по секрету, уважаемые господа: виновником первых взрывов был Вьетконг, последних – паши специальные войска. Как действует Вьетконг? Какие цели он преследует? Почему мы применяем меры против него? Как действуем мы и какие цели при этом преследуем? Вы представляете здесь органы печати, вы формируете общественное мнение, информируете народ. Поэтому мы и пригласили вас сегодня, уважаемые господа, чтобы изложить детали происшествия. Разрешите представить вам, господа, майора Смита. Он расскажет вам об этом достигнутом нами большом успехе.

Он улыбнулся и поклонился ещё раз. Раздались аплодисменты – словно затрещали петарды. На сцене появился Смит. Он был одет уже в мундир и шёл, развернув грудь, чтобы каждый мог разглядеть над левым карманом его хаки два ярких ряда орденских колодок. Он поклонился присутствующим. Кое-где в зале раздались хлопки. Смит начал просто, даже с оттенком доверительности:

– Уважаемые гости! Чтобы не заставлять вас томиться в этой жаре, я сразу возьму быка за рога. Позвольте рассказать об успех о, достигнутом войсками специального назначения Соединённых Штатов Америки вчера вечером. Ими была ликвидирована вылазка Вьетконга и уничтожено полностью два отделения диверсантов. – Он подошёл к карте и взял указку. В зале установилась тишина. – Это карта первого военного округа, – Смит очертил на карте круг, а потом ткнул указкой в один из обозначенных на ней пунктов, – а это пункт, в котором вчера вечером Вьетконг пытался осуществить диверсию: километровый столб с обозначением 13 + 500 на периферийной дороге к северо-западу от Хюэ. Чтобы яснее понять обстановку, посмотрите на этот чертёж.

Американский лейтенант вынес пластмассовую доску, укреплённую на треноге. На доске цветным мелком был нарисован план местности. Указка Смита поползла по разноцветным линиям.

– На большой карте участок дороги 13 + 500 слишком мал. На этой доске мы изобразили его для вас в более крупном масштабе. Периферийная дорога, о которой я говорю, изобилует поворотами, на ней много перекрёстков, зарослей. Как видите, это удобное место для устройства засад. На этот раз вьетконговцы задумали уничтожить одного важного служащего государственного аппарата, человека, имеющего заслуги перед президентом Нго и очень уважаемого в кругах интеллигенции.

Смит нарочито смолк на мгновение. Все были заинтригованы, ждали продолжения. В зале раздались голоса: «Кто?», «Кто это?». Смит продолжал:

– Наверное, среди вас, господа, нет такого, кто не знал бы его. Это – господин Фан Тхук Динь. (В зале оживление, послышались возгласы: «О-го!», «Фан Тхук Динь!».) Да, господа, речь идёт о Фан Тхук Дине, интеллигенте-патриоте, личном советнике президента Нго Динь Дьема, работавшем с ним ещё в то время, когда президент, как изгнанник, жил в США. Речь идёт о человеке, который многим помог президенту, начиная с тех дней, когда президент только что вернулся на родину, и затем, когда президент направил его работать вместе с господином Нго Динь Каном. (В зале стояла мёртвая тишина, все внимательно слушали Смита, боясь пропустить хоть слово.) Изучив сообщения наших людей и побывав на месте происшествия, едва смолкла стрельба, мы сделали определённые выводы и можем теперь совершенно уверенно сообщить вам следующее.

Советник Фан Тхук Динь имел обыкновение проводить уик-энд в Кимлонге. Часов в восемнадцать-девятнадцать, то есть с наступлением темноты, он возвращался в город. Вьетконговцы решили воспользоваться тем, что он неизменно следует этому правилу, и уничтожить его. Совсем недавно они убили интеллигента-патриота Ле May Тханя, который был среди них с самого начала Сопротивления. Теперь они решили осуществить акцию против господина Фан Тхук Диня, человека, которого любило и уважало национальное правительство. Вьетконг решил терроризировать интеллигенцию, чтобы запугать людей, верных нации и работающих на благо вьетнамско-американской дружбы. Они решили нанести удар по правительству республики Вьетнам, возглавляемому президентом Нго, спровоцировать тёмных людей на борьбу против его правительства. Они надеялись распустить слухи об этом своём успехе, дабы ввести народ в заблуждение. Одним словом, Вьетконг намеревался провести военную операцию, но придавал ей огромное политическое значение.

Для нападения на участок дороги 13 + 500 они выделили два отделения партизан. Как они и предполагали, во второй половине дня в минувшую субботу Фан Тхук Динь выехал в Кимлонг. В восемнадцать тридцать «мерседес», на котором ом возвращался в город, попал в засаду, и господин Фан Тхук Динь был убит. – Голос Смита задрожал. – Его «мерседес» был расстрелян и подожжён, а он умер прямо за рулём. Вьетконговцы, совершившие это преступление, попытались было скрыться. – Смит помолчал мгновение, чтобы голос окреп. – Но они не ушли от возмездия. Мы получили сообщение разведчика о готовящейся диверсии. Две роты наших спецвойск тайно приблизились к этому участку дороги. Они пытались спасти господина Диня и уничтожить вьетконговцев. Но, к сожалению, мы получили это сообщение слишком поздно. Когда мы прибыли на место, господин Динь был уже мёртв. Наши солдаты быстро окружили бандитов. Оба вьетконговских отделения были нами полностью уничтожены.

Вновь появился американский лейтенант и передал Смиту несколько фотографий. Смит стал их демонстрировать журналистам:

– Вот господин Динь у своего тёмно-коричневого «мерседеса». А вот этот «мерседес» после того, как его обстреляли и подожгли вьетконговцы… Это трупы вьетконговцев как раз на том месте, где они совершили преступление. Ну а сейчас – уже не фотографии, а вещественные доказательства.

Он обернулся и подал знак. Американские солдаты вынесли и положили на стол несколько ручных пулемётов, автоматы, гранаты. Смит, указав на них, сказал:

– Эти автоматы и гранаты, принадлежавшие вьетконговцам, мы подобрали на месте боя. – Смит повысил голос, как актёр, понявший, что удачно играет роль. – Это вооружение из Советского Союза и коммунистического Китая, о чём и свидетельствует его маркировка.

Несколько журналистов зааплодировали. Защёлкали фотоаппараты, застрекотали кинокамеры. Мощные лампы фоторепортёров и кинооператоров слепили глаза. Смит помолчал, пока в зале не восстановилась тишина, и сказал горестно:

– Советник Фан Тхук Динь был моим личным другом. Я его очень хорошо знал и понимал. Это был очень способный человек, умный, глубоко воспринявший влияние западной культуры. Он был верным националистом, свято чтившим идеалы антикоммунизма. Это большая потеря для правительства республики Вьетнам и для всего свободного мира. Прошу вас, господа, почтить минутой молчания память нашего дорогого друга, друга всего свободного мира, человека, всю жизнь боровшегося против коммунизма.

Несколько мгновений все стояли склонив голову.

После минуты молчания зал наполнился шумом: солдаты американской армии в аккуратной форме, вьетнамские девушки-официантки в ладненьких костюмчиках, приглашённые из гостиницы, обносили гостей вином. Смит предложил выпить за важную победу спецвойск США.

Пресс-конференция закончилась. Один из журналистов, пожимая руку Смиту, сказал:

– Поздравляю вас с победой, майор. Очень хотелось бы, чтобы на следующей пресс-конференции я искренне пожал руку уже подполковнику Смиту.

О пресс-конференции Смита сразу же сообщили телевидение и газеты под кричащими заголовками в американском стиле: «Преступление Вьетконга отомщено», «Разбойничья диверсия на дороге 13 + 500, Хюэ», «Убит талант». Весть о том, что Фат Тхук Динь убит, в тот же день стала известна и в других городах Южного Вьетнама.

Дворец Залонг в Сайгоне. Нго Динь Дьем и Нго Динь Ню проводили совещание с Чан Ким Туеном. Дверь в комнату, где они заседали, внезапно с шумом распахнулась. Трое мужчин вздрогнули. Чан Ким Туен схватился за кобуру. В дверях перед ними предстала Чан Ле Суан с перекошенным лицом. Нго Динь Ню вскочил:

– Что такое?

– Вы ещё не слышали новость?

– О чём?

Мужчины забеспокоились: кто его знает, что это за весть, вдруг ещё один переворот или восстание, а то, может быть, не дан бог, американцы поставили крест на семействе Нго.

– Фан Тхук Динь умер! – простонала Чан Ле Суан, прижав руку к груди.

– Как так умер? – удивился Нго Динь Дьем.

– Убит вьетконговцами.

– Откуда ты знаешь?

– Телевидение только что передало репортаж о пресс-конференции в Хюэ.

Наступила напряжённая тишина. Чан Ким Туен с любопытством поглядывал на братьев Нго. Нго Динь Дьем сидел молча, закрыв жирное лицо ладонями. Нго Динь Ню нервно курил, уставясь невидящим взглядом в пространство. Было непонятно, радуется он или печалится.

– Будь он здесь, с нами, ничего бы с ним не случилось! – простонала Чан Ле Суан.