Текст книги "Икс-30 рвёт паутину"
Автор книги: Данг Тхань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Похищение
Остановив машину у бара «Либерти», Фан Тхук Динь ещё издали увидел грациозную девушку. Он не мог ошибиться: те же изящные черты, та же раскачивающаяся на руке сумочка.
Она была такая же, когда они прогуливались по берегу Сены. Он открыл дверцу и вышел навстречу. Ван Ань, казалось только теперь узнала его, и её лицо озарилось очаровательной улыбкой.
– Здравствуй, Динь! Вот так удача! – воскликнула Ван Ань, приближаясь к нему.
– Ван Ань, ты здорова? Что делаешь? Где? – Он нежно пожал её мягкую руку.
– Ты же видишь, я здорова. А что делаю? В общем-то много, а по сути – ничего. Я не хочу быть привязанной к какому-нибудь постоянному делу, которое может лишить меня свободы. Ты ведь помнишь, я окончила Кембриджский университет, а в Сайгоне сейчас все наперегонки изучают английский язык. Так что недостатка в работе нет. Ну а ты?
– Да всё так же, – улыбнулся Фан Тхук Динь.
– А как это – всё так же? – спросила Ван Ань и, подняв глаза, добавила: – От меня ничего не скроешь. Мне ведь известно, что ты стал крупной фигурой: личным советником господина президента! Или боишься, что стану надоедать с просьбами?
– Чем бы ни занимался, я всё равно остаюсь самим собой! – засмеялся Динь. – Что имеется в виду? Жизнь моя ничем не отличается от той, которую я вёл во время учёбы во Франции. И более того, по отношению к тебе…
– Ты здорово умеешь, оправдываться. Куда ты сейчас направляешься?
– Если согласна, прошу. – Динь показал на бар. – В этом Сайгоне в нерабочее время у меня других развлечений нет.
– Ну вот! Молодой советник, красивый, уже начинает вести разгульный образ жизни! А говоришь, что всё такой же… Но, прошу прощения, можно задать прямой вопрос: у тебя там зазноба? Не помешаю ли, если пойду?
– Ничего, – пожал плечами Динь. – Если бы мне здесь нравилась какая-нибудь девушка, я не рискнул бы тебя пригласить.
Они вошли в бар. Несколько танцовщиц, знавшие Диня в лицо, увидев, что он появился с неизвестной красавицей, приветствовали его кивком головы и хитро, улыбнулись. Динь обвёл взглядом зал: Тхюи Ханг здесь не было. Он повёл Ван Ань к свободному столику. Зазвучала мелодия танго.
– Помнишь? Французам очень нравится танго, – сказала Ван Ань. – Разве забыть те дни во Франции и лирическую песню «Самое прекрасное танго в моей жизни…»!
– Разреши, – пригласил её Динь, поднявшись из-за стола. – Да, именно так… «Самое прекрасное танго в моей жизни…», – произнёс он начальные слова песни по-французски.
Ван Ань подала ему руку. Через танцплощадку, тяжело ступая, прошла группа американцев.
– Этим-то наверняка нравится лишь семи: да хула-хуп, – сказала Ван Ань. Бескультурная, сумасбродная и циничная свора.
– Они самые богатые и сильные в мире, – возразил Динь. – Они помогают нам.
– Почему же ты не сотрудничаешь с ними? – слегка удивилась Ван Ань.
– Я служу президенту Нго. Президент – умный человек, и он укажет нам, по какой дороге идти. Ты получила что-нибудь новенькое от Ле May Тханя? – спросил он, меняя тему разговора.
С момента нашей встречи и до настоящего времени – ничего.
– Если Тхань не вернётся, то так и будет идти за Вьетконгом.
– Тхань не только мой любимый, – сказала недовольным тоном Ван Ань, – он ведь ещё и твой старый друг с горы Нгыбинь!
– Всё обстоит иначе, чем прелюде, – сказал, ничуть не изменившись в лице, Динь. – Ныне антикоммунизм стал государственной политикой.
– О боже! Да ты действительно стал официальным лицом.
– Всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы отомстить за семью. Мой отец погиб, как погиб и твой отец. Служение президенту – это путь, на котором я смогу отомстить за родных и выполнить долг перед страной. – Динь заглянул в её глаза, обрамлённые длинными загнутыми ресницами. – Рядом с тобой я не официальное лицо, я вообще никто. – Он видел, как встрепенулись её ресницы.
– Мне хотелось бы быть таким же мужчиной, как ты, – сказала Ван Ань, – чтобы быть способной на большие дела и чтобы я могла идти за… за тобой. Но я просто слабая и бессильная женщина. У меня нет родителей. У моего дяди ещё много забот о семье и о своей репутации. Есть любимый человек, но он пошёл другой дорогой и совсем не желает возрождать былые чувства. На кого ещё я могу опереться в этой неспокойной жизни? Очень часто я чувствую себя слишком одинокой и удручённой. А время, холодное и жестокое, неумолимо течёт. Время течёт, а одиночество и печаль только усиливаются… Как же мне жить?
Она тяжело вздохнула. Эти слова, тихо произнесённые Ван Ань, тронули Фан Тхук Диня, как будто бы она коснулась его сердца своей мягкой и нежной рукой. Он ощущал тонкий аромат духов, исходивший от её красиво уложенных волос. Звучала плавная музыка.
Фан Тхук Диня обуревали разные вопросы. Что за человек Ван Ань? Случайна ли сегодняшняя встреча? Связана ли она ещё с Ле May Тханем? Её признания – правда или ложь? В чём она искренна, а в чём фальшивит? Возможно, что признания столь красивой женщины, вызывающей такое сочувствие, вовсе и не ложь…
– Помню, как мы с тобой были в Латинском квартале, – тихо продолжала Ван Ань под очаровательную музыку. – Тогда я ещё не любила Тханя и не думала связывать с ним свою судьбу. Как быстро летит время, ведь прошло уже несколько лет! Сколько разных перемен, сколько людей изменилось за это время! А я всё такая же, неудачливая… Часто хочется забыть всё это, но никак не удаётся. Моя жизнь состоит из одних сменяющих друг друга крушений, разочарований, печалей. Иногда так хочется встретиться с тобой, как бывало прежде, и о многом, многом рассказать. Есть всего один человек, с которым можно поделиться в надежде, что это прогонит печаль…
И вновь словно чья-то рука сжала сердце Фан Тхук Диня. «Искренность или фальшь? – размышлял он. – Ван Ань прелестна, образованна, с налётом грусти, она предана в любви, но неудачлива. Достойна она сожаления или нет? Она одинока. Нужна ли ей опора и нужны ли ей чувства, чтобы согреть её холодную жизнь, или за её спиной кто-то стоит? Если за этой красотой и привлекательностью кроется ложь, то это было бы действительно горько и страшно. А может?.. Нет… А вдруг… Но…»
– А почему ты ничего не рассказываешь о себе? – поднялись вверх её длинные и загнутые ресницы. – Ты проявляешь жадность, слушаешь только меня, а сам молчишь.
Фан Тхук Динь словно очнулся. Сердце его вновь обрело спокойный ритм.
– История моей жизни очень проста. Учился, завершил занятия, вернулся на родину, стал работать, ничего особенного.
Оркестр умолк. Вспыхнули яркие огни. Фан Тхук Динь повёл Ван Ань к столику. Она по – прежнему смотрела на него выжидательно.
– Жил во Франции, в США, потом вернулся во Вьетнам, в прошлом бедный студент, а ныне пользуешься особым доверием президента Нго, стал его личным советником и говоришь, что всё просто? Не верю…
– Просто потому, – пожал Фан Тхук Динь плечами, – что, куда бы я ни направлялся и что бы ни делал, всё совершается по приказу почтенного Нго, вот и всё. – Уловив в её глазах тень разочарования, он улыбнулся: – Из своих старых знакомых я никогда не забывал тебя. Я очень дорожу тобой и хотел бы всегда видеться. В любой момент, когда тебе нужно, дай только знать.
Когда Фан Тхук Динь и Ван Ань вышли на улицу, был уже поздний вечер.
– Я провожу тебя, – предложил он.
– Я живу в районе Кханьхой.
Они сели в машину и поехали. Динь не ожидал, что за его «рено» пристроится чёрный «ситроен». По бокам мелькали такси, мотороллеры, неоновые огни…
По вот оживлённые кварталы остались позади. На одной из тихих улочек «ситроен» пошёл на обгон «рено», и из чёрного лимузина раздался зычный голос: «Остановись!» «Ситроен» вышел вперёд и преградил путь. Фан Тхук Динь резко нажал на тормоз.
– Что происходит? – взволнованно спросила Ван Ань, ухватившись за его руку.
– Сам не знаю, – ответил Фан Тхук Динь, остановив машину. – Но ты не волнуйся.
Из «ситроена» выскочил мужчина в чёрном пятнистом костюме и в надвинутой до бровей фетровой шляпе. Он направился к «рено», остановился с той стороны, где сидел Фан Тхук Динь, и открыл дверцу.
– Здравствуй… А а, здесь и девушка. Не ожидал… Кто вы? Извините, мы с нами не знакомы.
– Я также не имею чести вас знать, – строго посмотрела на него Ван Ань.
– Ничего, – улыбнулся незнакомец, – это вас не касается. Тем не менее ваше присутствие здесь создаёт определённое неудобство. Прошу вас обоих выйти из машины, надо поговорить.
– Весьма сожалею, – покачал головой Фан Тхук Динь, – но я тоже не знаю, кто вы такой. Не вижу никакой необходимости выходить из машины. Если вы хотите о чём-то спросить, спрашивайте, я готов отвечать.
Незнакомец больше не улыбался. Он вытащил пистолет и направил его на Диня.
Есть необходимость, поэтому и хочу с тобой поговорить. Прошу вас обоих выйти и предупреждаю: любой крик, любая попытка сопротивления вынудят меня стрелять.
Динь слегка сдвинул брови. Повернувшись к Ван Ань, он сказал:
– Ну что же, выйдем и посмотрим, о чём будет спрашивать этот друг.
Он спокойно, как будто ничего не произошло, вышел из машины и, подав руку Ван Ань, помог выбраться ей. В тот же миг он скользнул взглядом по впереди стоящему «ситроену». Из-за приоткрытой задней дверцы выглядывал второй мужчина, который также взял его на прицел. «Что делать? – мелькнула мысль. – Обстановка сложная. Да ещё и Ван Ань тут».
Незнакомец захлопнул дверцы «рено» и попросил Фан Тхук Диня и Ван Ань сесть в «ситроен».
Динь посмотрел вперёд, потом назад: на него смотрели два пистолета.
– Это похоже на похищение, – сказал он.
Рука Ван Ань впилась в его руку. Он перехватил её ладонь и притянул к себе.
Задняя дверца «ситроена» распахнулась. Из машины вышел второй мужчина. Он был без головного убора, в белой с короткими рукавами рубашке навыпуск, в серых брюках. Покачивая пистолетом, он сделал знак Фан Тхук Диню и Ван Ань сесть в машину. Там ещё был и шофёр, который сидел, не оборачиваясь, и держал руки на руле.
Двигатель автомобиля тихо работал на холостом ходу.
Когда Динь и Ван Ань сели в машину, к ним на заднее сиденье пристроился незнакомец в белой рубашке. Он захлопнул дверцу, по-прежнему держа наготове свой пистолет. На переднем сиденье рядом с шофёром уселся тот, что был в чёрном костюме. Он развернулся так, чтобы можно было наблюдать за Фан Тхук Динем и Ван Ань. Машина неожиданно рванулась с места. Попетляв по улицам, «ситроен» устремился в пригородную зону.
Они остановились у двухэтажного дома, похожего на виллу, с железными воротами. Человек в чёрном вышел первым, чтобы открыть ворота.
– Останься в машине и посмотри за девушкой, – приказал шофёру незнакомец в белой рубашке. Потом, обратившись к Фан Тхук Диню, он сказал: – А тебя мы приглашаем в дом, там и побеседуем.
Ван Ань хотела задержать Диня. Он выждал немного, затем осторожно освободил свою руку из её руки и вышел из машины.
По знаку сопровождающего он вошёл в ярко освещённую комнату. Здесь стояли холодильник, длинный стол, по обеим сторонам которого были расставлены стулья. Что-то похожее на комнату заседаний. Теперь, при свете, он мог хорошо разглядеть лицо незнакомца в белой рубашке. Ему было лет за сорок, квадратная физиономия, густые брови, пронзительный взгляд. Он указал Диню на стул, а сам сел напротив него.
– Прошу прощения, товарищ Динь, – сказал он мягко. – Мы были вынуждены таким вот образом пригласить вас сюда, чтобы девушка, которая с вами, ни о чём не догадалась. Кроме того, непонятно, почему вы не явились с докладом о работе, хотя решение руководства по этому вопросу вам было передано ещё на прошлой неделе. Вы получили это решение? Вы регулярно получаете депеши?
Фан Тхук Динь ничего не ответил, он внимательно вглядывался в незнакомца. Тот улыбнулся, обнажив тёмные, прокуренные зубы.
– Вы не знаете меня, так как я был назначен в организацию после того, как вы уже проникли в город.
Поскольку Фан Тхук Динь продолжал молчать, он перестал улыбаться.
– Вы регулярно получаете паши депеши, не так ли? Почему не отвечаете? Я спрашиваю потому, что организация просит вас объяснить: почему в последнее время ваши донесения стали запаздывать и почему их стало меньше?
– Вы ошиблись, – вздохнул Динь. – Я не тот, кого вы хотели встретить. Что за организация и что за донесения? Ничего не понял из того, о чём вы тут говорили.
Незнакомец достал какую-то бумагу и положил её на стол перед Динем.
– Вы действуете осторожно, это правильно. Вот, посмотрите на моё удостоверение, и вы поймёте. Будьте спокойны, этот дом – одна из наших явок в городе.
– Я уже сказал: вы ошиблись, – решительно заявил Фан Тхук Динь, не глядя на бумагу. – Вы должны выпустить меня отсюда. Если нет, то вам не избежать ответа за это перед генеральным управлением жандармерии и полиции. Выходит, что вы из подпольной организации, выступающей против государственной власти. А знаете ли вы, что ожидает нас за подрывную деятельность?
– Ты не имеешь правд так говорить, – изменил тон незнакомец. – Запомни: я пришёл сюда, чтобы от имени организации поговорить с тобой. Приказываю отвечать на мои вопросы, чтобы можно было проверить всю твою работу за последнее время. Или ты уже сдался на милость американцам и марионеткам? Что, неужели доллары и весёлое времяпрепровождение заставили тебя забыть о народе и о родине?
– Я запрещаю вам употреблять столь грубые слова в адрес Соединённых Штатов Америки и государственной власти! – гневно? сказал Динь. – Кто убил моего отца? Кто разорил мою семью? Если хотите знать, куда я направляю свои доклады, то скажу прямо: я направляю их президенту Нго.
– А-а, ты открыто признал свою измену, – рассмеялся незнакомец. – Ты не оправдал доверия к тебе со стороны товарищей. А знаешь, что за предательство полагается смертная казнь? Даю тебе несколько минут на размышление. Ты можешь восстановить доверие организации к себе, если ясно объяснишь свои дела за последнее время, кроме тех, о которых ты уже сообщал в своих донесениях нам.
– Смертная казнь грозит тем, – ответил Фан Тхук Динь, смотря на него в упор, – кто выступает против государственной власти, против президента Нго; закон десять дробь пятьдесят девять никого не прощает. Но, с другой стороны, президент Нго и государственная власть проявляют милосердие к раскаявшимся. Я искренне советую вам сдаться.
– Ну ладно, хватит играть спектакль, – сказал незнакомец примирительным тоном. – Мы ведь свои люди. Уж здесь-то ты сбрось свою личину преданности президенту Нго, надень её, когда вернёшься во дворец. А пока организация просит тебя сообщить, почему от тебя стало поступать меньше донесений, в которых к тому же много неясного, и почему ты даже не сообщает в о многом из того, что делаешь? Мы с тобой товарищи, и я только хочу тебе помочь, обещаю, что в точности передам всё сказанное тобой и буду защищать тебя. Если же ты дурно думаешь об организации, то я буду вынужден привести вынесенный тебе организацией смертный приговор в исполнение. Так что пеняй тогда на себя. – Незнакомец направил пистолет на Диня.
– Вам всем надо сдаться, – продолжал Динь, не обращая на него внимания. – Вам не удастся подорвать государственную власть. Не затевайте это бесполезное дело. Вам предстоит либо положить голову на гильотину, либо сгнить на острове Контон. Честно предлагаю, у вас лишь один путь сохранить жизнь – вернитесь и служите государственной власти и президенту Нго. Тогда вас оценят.
– Замолчи! – стукнул но столу незнакомец. – Предатель! Вздумал ещё агитировать и меня, да? Я убью тебя, как собаку! Руки вверх! Считаю до трёх. Это то время, за которое ты должен одуматься и ответить. Лицом к стене!
Фан Тхук Динь медленно поднял руки и повернулся к стене.
– Я готов умереть за президента Нго. Больше я ничего не скажу.
– Раз! – раздался за его спиной леденящий голос. Фан Тхук Динь даже не шелохнулся.
– Два! – произнёс тот же голос, прозвучавший как удар гонга на месте казни.
Неожиданно Фан Тхук Динь резко, как молния, присел и перевернул стол прямо на незнакомца. Тот в ужасе отпрянул назад. Одним прыжком Динь оказался около него и вырвал у него пистолет. Руку, в которой он только что держал оружие, пронзила острая боль – Динь сильно вывернул её. Незнакомец дико вскрикнул и бросился бежать. Пистолет был в руках Диня. Он поднял дуло вверх и нажал на курок. От выстрела зазвенело в ушах. Человек в чёрном, охранявший вход, стремглав бросился вслед за мужчиной в белой рубашке.
Фан Тхук Динь подбежал к окну. Он видел, как они оба вскочили в «ситроен». Машина рванулась и стремительно вылетела на улицу. Ещё он успел услышать приглушённый крик Ван Ань, донёсшийся из машины.
Фан Тхук Динь внимательно осмотрел комнату. Потом перевёл взгляд на пистолет: это был новенький пистолет американского производства. На губах Диня мелькнула улыбка. Он быстро покинул дом, остановил первое попавшееся такси и направился в ближайший полицейский участок.
Жестокости ЦРУ
Проснувшись, Тхюи Ханг почувствовала, как болит всё тело. Она медленно открыла глаза. За окном виднелись тусклые пятна света. С улицы в комнату врывались все шумы города. Она осмотрелась вокруг: это была её маленькая и уютная комнатка. Она лежала на своей низкой кровати, на своей подушке. Вот и большой платяной шкаф с зеркалом, и туалетный столик с пудреницами и тушью. У изголовья всё та же маленькая тумбочка, на которой стоит портативный транзисторный приёмник «Филипс», и достаточно только протянуть руку, чтобы включить его и найти музыку. Она почувствовала радостное успокоение, потому что была у себя дома, среди своих знакомых вещей. Очень многие, живущие в этом обществе, при американо-сайгонском режиме, могли чувствовать себя относительно спокойно лишь у себя дома, с наглухо закрытыми дверями и окнами. Ибо как только выйдешь на улицу, сразу же попадаешь в окружение бронетранспортёров, машин жандармерии и американской военной полиции и моментально окунаешься в водоворот насилия, убийств, обмана и лжи. А как только откроешь окно, тут же будешь оглушён гулом автомашин и рёвом громкоговорителей, весь день твердящих об осуждении коммунистов, о борьбе с коммунистами, справедливости, государстве, «свободном мире», вьетнамо-американском союзе и одновременно передающих рекламные объявления о сдаче спальных номеров, о продаже лекарств для излечения сифилиса…
Тхюи Ханг взглянула на календарь с фотографией американской киноактрисы, висевший над туалетным столиком.
– Прошла уже целая неделя, – пробормотала она едва слышно.
С того дня, как Тхюи Ханг выпустили из логова ЦРУ, прошла ровно неделя. Минула недели, потом пройдёт месяц, год, пусть ещё и двадцать, и тридцать лет, по никогда не забудутся те дни, когда она угодила в лапы американцев, дни, когда она как никогда явственно разглядела их подлип кое лицо. До этого она видела, как они ходят по улицам в выглаженных костюмах и начищенных туфлях, как они, если что-то удивляет их, останавливаются и созерцают, как маленькие дети; она видела их по вечерам, когда они подъезжали к бару и сильно захлопывали дверцы машин, как они, пахнущие одеколоном, заказывали виски и резвились в танцах. Но тогда она, по существу, не знала американцев. Теперь же, когда она начинала думать о них, перед ней всплывал образ Томаса.
После того как двое полицейских отобрали у неё сумочку с деньгами, Тхюи Ханг, чтобы не нарваться вновь на неприятности, больше не ездила с работы ночью на мотороллере. Она стала закалывать такси к бару к часу возвращения домой.
В тот вечер водитель такси едва успел набрать скорость, как за машиной погнались двое полицейских на своих мотоциклах. Один обогнал такси, а второй вытащил пистолет и крикнул водителю:
– Поезжай за первым мотоциклом, понял? Иначе буду стрелять!
Водитель такси удивлённо посмотрел на полицейского. Тот в свою очередь бросил на него грозный взгляд. Таксисту, хотя он и понимал, что происходит что-то неладное, ничего не оставалось, как молча следовать за первым мотоциклом. Обстановка становилась всё более напряжённой и угрожающей. Тхюи Ханг поочерёдно смотрела то на водителя такси, то на двух полицейских.
У подъезда к высотному дому, недалеко от ипподрома Футхо, первый мотоциклист вскинул вверх левую руку, давая знак следующим за ним, тут же сбавил ход и остановился. За ним остановилось такси. Второй полицейский притормозил у машины и с угрозой в голосе сказал Тхюи Ханг:
– Иди сюда, есть дело.
– Нет, – спокойно ответила Тхюи Ханг. – Вы меня с кем-то перепутали. Я никого в этом доме не знаю.
Полицейский медленно подошёл к машине и открыл дверцу:
– Сказал ведь, выходи. Там узнаешь.
Тхюи Ханг отрицательно покачала головой. Тогда он схватил её за руку и стал вытаскивать из машины. Она хотела было закричать, но в этот момент из дома выскочило несколько человек с перекошенными от злости лицами. Водитель такси начал было что-то бормотать, но полицейский приставил к его щеке дуло пистолета.
– Заткнись! – крикнул он. – Я уже записал твой номер. Не смей открывать рот и после того, как уберёшься отсюда.
Поняв, что сопротивляться бесполезно, Тхюи Ханг вышла из машины и в сопровождении полицейских вошла в дом. Здесь было много комнат, каждая из которых не походила на другую. Полицейский ввёл её в залитое неоновым светом помещение, обставленное под гостиную: кожаные кресла, бар, в углу телевизор. Полицейский – а точнее, сотрудник разведки, переодетый в полицейскую форму, ибо этот высотный дом был одним из четырёх, в которых размещались следственные органы сайгонского отделения ЦРУ, – указал Тхюи Ханг на кресло и тут же исчез.
Она с тревогой разглядывала обстановку комнаты, лихорадочно думая о том, зачем её задержали и что с ней намерены сделать. Вскоре в комнате появился высокий американец в серых брюках, в пёстрой рубашке с короткими рукавами. В руках у него был портфель, Он спокойно уселся напротив Тхюи Ханг, щёлкнул зажигалкой и закурил. Своим по-кошачьему цепким и немигающим взглядом он пробежал по всей фигуре Тхюи Ханг. Она не выдержала и отвернулась. Он ухмыльнулся и заговорил на не совсем чистом вьетнамском языке:
– Здравствуйте, Тхюи Ханг, вы здоровы? – Не дождавшись ответа, продолжал: – Чем занимается ваш отец? Где он?
– Восемь или девять лет назад он покинул дом и куда-то ушёл, куда – мне не известно, – неохотно ответила Тхюи Ханг.
– То есть ушёл за Вьетконгом, да?
– Я сказала, что мне не известно.
– Мать ваша работает? Где?
– Мама умерла.
– Что вы делали во времена, когда здесь были французы?
– Училась.
– Как долго вы работаете в баре «Либерти»?
– Два года.
– Какой у вас заработок?
– Восемь тысяч шестьсот пятьдесят пиастров, не считая чаевых.
– Кто обычно даёт вам чаевые?
– Посетители бара, всех не помню.
Томас хмыкнул, открыл набитый бумагами портфель, достал фотографию и протянул её Тхюи Ханг.
– Кто это? Вы знаете его?
– Да, я знаю этого человека, – ответила Тхюи Ханг, посмотрев на фото.
– Вот и хорошо, – обрадовался Томас– Я хочу, чтобы вы рассказали мне о нём.
– Это завсегдатай нашего бара. Он обычно разговаривает со мной, он весел, вежлив. Он говорил мне, что учился во Франции.
– Нет, – прервал её Томас. – Мы хотим знать больше.
– Говорю, что знаю, – покачала головой Тхюи Ханг. – Большего я о нём не знаю.
Томас пытливо посмотрел на неё и перешёл на другую тему.
– Вы покупаете старинные картины, не так ли? Вы что, занимаетесь ими? А какого жанра вам правятся старинные картины?
– Нет, я не занимаюсь старинными картинами, – холодно ответила Тхюи Ханг.
Томас по-прежнему внимательно смотрел на неё.
– Как же так, разве они не нравятся вам? А почему же печатаете объявления о покупке картин? – Он достал из портфеля газету «Тхой дай» и указал Тхюи Ханг на помещённое там объявление, полагая, что. припёр её к стенке.
– Это не моё объявление, – всё так же холодно сказала Тхюи Ханг.
– Почему? – удивился Томас– Здесь же ясно написан адрес. Если это объявление дали не вы, то кто же?
– В доме помер сто шестьдесят пять по улице Во Зи Нгуи два съёмщика, – продолжала Тхюи Ханг прежним тоном. – Я живу наверху. А внизу хозяин другой. Я думала, что, перед тем как спрашивать меня, вы это тщательно проверили. Почему вы не спросили в редакции, кто давал это объявление?
Томас не ожидал такого поворота. Он верил в документ, вручённый ему Лэнсдейлом, и потому не стал его перепроверять. Встретив нежданный контрудар, он утратил равновесие и повысил тон.
– Так кто там живёт внизу? – спросил он.
– Никто там не живёт, – с расстановкой ответила Тхюи Ханг. – По раз вы хотите знать, то могу уточнить следующее. Нижний этаж снимает министр Чан Ван Тхиен, там он встречается со своими любовницами, там он договаривается с разными начальниками и их жёнами, с высшими офицерами об увеселительных поездках в Далат. Разве вы не слышали об обществе нудистов, созданном этими господами и дамами? Каждое объявление о покупке старинных картин – это их условный знак об очередной вечеринке в духе группового секса.
Мне известно об этом, поскольку однажды один из них по ошибке обратился ко мне, сказав, что он продаёт картины, и я адресовала его к министру…
– Ложь! – закричал Томас. – Вы лжёте!
– Зачем же мне лгать? – спокойно возразила Тхюи Ханг. – Вы можете проверить. Всё, что я сказала, – правда. А разве вами это не установлено? Что странного в том, что у какого-то министра или генерала есть по четыре, пять любовниц, которые живут в разных местах и с которыми они развлекаются так дико, как это могут выдумать только мужчины.
– Ладно, я верю, что вы говорите правду, – смягчил тон Томас, почувствовав слабость своей позиции. – Хотелось, чтобы вы продолжали говорить правду, я буду это только приветствовать. Расскажите о Фан Тхук Дине.
О ком?
– Ну и ловки же вы! – Томас показал на фотографию. – О молодом человеке, который всё время беседует с вами и даёт вам чаевые.
– О нём я ничего не знаю больше того, что уже сказала.
– Мы, американцы, не любим крутить вокруг да около. Прошу сказать прямо: к какой организации принадлежит Фан Тхук Динь? Что он говорил вам и с кем через вас он связан? Если вы представите все данные, то мы не только гарантируем вам полную безопасность, по и выдадим от одной до десяти тысяч долларов наградных, в зависимости от ценности сообщённого. Повторяю – до десяти тысяч долларов, что равняется вашему многолетнему заработку. Мы откровенны в этом вопросе. Но если вы не захотите говорить правду, тогда не взыщите…
– Но я ведь уже сказала вам и повторяю: больше я не знаю ничего. Почему вы не спросите у него? – настойчиво возразила Тхюи Ханг.
Томас встал.
– Или вы не намерены дать ответ вообще, или вы полагаете, что названная сумма мала. Что касается суммы, то она может быть и больше, учитывая значимость документов, которые вы передадите нам. Далеко не так часто и далеко не всем представляется случай получить такую крупную сумму, дорогая. Посидите; когда надумаете, скажите, я с удовольствием выслушаю вас в любое время. Однако ожидание не может быть безграничным. Я могу подождать лишь до утра. Когда вы ответите нам, тогда мы и отпустим вас домой.
– Вы не имеете права задерживать меня, – решительно поднялась с места Тхюи Ханг.
– Отчего же?
– Президент Дьем заявил, что наша страна является. независимым государством, Вы – американцы – не имеете права посягать на нас, вьетнамцев.
– До чего же вы наивны! – рассмеялся Томас– Так вы говорите, что у нас нет права? А кто сделал господина Дьема президентом? Кто оказывает помощь правительству господина Дьема? Кто создал армию и полицию и кто тратит на это деньги? Не обязательно быть умным, чтобы знать: мы, американцы.
– У вас нет права задерживать меня! – воскликнула Тхюи Ханг и бросилась к двери.
В тот же момент в дверях показались два рослых американца с холодными и жестокими лицами гангстеров, с засученными рукавами и скрещёнными на груди руками. Они медленно вошли в комнату и уставились на Тхюи Ханг. Она отступила.
В ту ночь, Тхюи Ханг не сказала ничего нового. Утром её провели в комнату на втором этаже. Стены здесь были выкрашены в стальной цвет, от которого веяло холодом, кругом были нагромождены чудовищные вещи и инструменты: от генератора до щипцов и клещей, от мотков проволоки до мощных ламп, от колодок в виде восьмёрки до резиновых с железным стержнем дубинок, выкрашенных белой краской. Всё это было привезено из США, и всё это выглядело чисто и аккуратно, словно медицинский инструментарий.
Увидев эти вещи, Тхюи Ханг сразу же догадалась о том, что её здесь ожидает. От возмущения у неё перехватило дыхание. Так вот что такое независимость и свобода республики Вьетнам, что хочет разъяснить ей американское ЦРУ, вот что означает цивилизация самой могущественной страны так называемого свободного мира, вот что такое правда о присутствии американцев в Южном Вьетнаме!
– Ну, что, дорогая красавица, вы хорошо всё обдумали? – спросил находившийся в комнате Томас – Мы, американцы, цивилизованны и гуманны, особенно по отношению к таким достойным любви женщинам, как вы. Если вы скажете правду, то не только немедленно обретёте свободу, но и получите обещанные деньги. Это останется между нами, и больше никто не будет знать об этом, на этот счёт вы можете быть совершенно спокойны.
Мы, – продолжал он, – щедры и корректны. Если вы пожелаете поехать на прогулку в США, мы устроим вам такое турне. С такими внешними данными в Америке вас, как знать, могут пригласить сниматься в кино. Ваши фотографии появятся во всех журналах. Вы обретёте богатство и станете кинозвездой… Мало кому может повезти так, как вам. Не упускайте этот великолепный шанс, о котором другие только мечтают. Ну а если вы не последуете моему совету, то эти бездушные вещи, которые вы видите здесь, не пожалеют вас.
Она выслушала медоточивую речь Томаса и, посмотрев на орудия пыток, сказала:
– Да, я понимаю гуманизм американцев. Данные вещи как раз и выражают этот гуманизм, не так ли?
– А наивности у вас поубавилось по сравнению со вчерашним, – скривил губы в ухмылке Томас. – Да, гуманизм у нас зиждется только на долларах и насилии. Так была создана наша страна, и так она стала самой процветающей в мире. Ну да ладно… теперь не время теоретизировать тут с вами. Вы должны помнить, что у всякого имеется предел терпения. Вы будете говорить?
– Что именно? Я думаю, что всё интересующее вас я уже сказала. Больше я ничего не знаю.
– Это не так. Кто это? Чем он занимается? – заорал Томас, тыча фотографией Фан Тхук Диня.
– Не знаю.
Разъярённый, Томас вскочил и ударил Тхюи Ханг по лицу. От этого неожиданного удара профессионала у неё потемнело в глазах, и она едва не упала.
– Моя дорогая красавица! – молвил слащавым голосом Томас. – О, май дарлинг! Вы должны быть хоть чуточку осмотрительны. Вам не очень больно?
