Текст книги "Икс-30 рвёт паутину"
Автор книги: Данг Тхань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Если это известно господам, почему тогда они об этом спрашивают? – поинтересовался Хонг Нят.
– Мне хочется, чтобы вы лично признались в этом.
– Не надо заставлять меня признаваться в том, что вы сами выдумали.
– С кем вы обычно сотрудничали в вашем комитете?
– Ни с кем.
– Но, по крайней мере, вы должны признать, что, являясь членом комитета, вы поддерживали знакомство с другими людьми. Разве не так?
– Оставьте надежды на то, что я предам товарищей и нанесу вред другим патриотам.
– А кто входит в руководящий комитет?
– Только я.
– Ваш более высокий руководитель бывал здесь?
– Никогда.
– Где он встречался с вами?
– Не могу вам сказать.
– Вы знаете его имя?
– Нет.
– А его псевдоним, кличку?
– Не знаю.
– Можете вы обрисовать его?
– Он такой же, как я.
– Кто ответствен за ваши связи с другими организациями?
– Я поддерживал эти связи лично.
– На связи никого не было. Вы никого не знаете. Выходит, вы работали в одиночку?
– Совершенно верно.
– Ну если так, то это противоречит принципам вашей организации. Не считайте нас глупенькими. Ваш организационный принцип состоит в том, чтобы всё делать коллективно. Разве не так?
– Организационный принцип подпольной деятельности состоит в том, что каждый знает только своё дело.
– Ну а если я скажу, что женщина, которую убили на явке, тоже была связной, каков будет ваш ответ? И эта женщина знала тех, кто обычно приходил к вам.
– Зачем же вы тогда спрашиваете меня? Почему бы вам не допросить эту женщину? Вместо этого вы убиваете её самым варварским способом. Почему вы допустили такое?
– Мы расстреливали и будем безжалостно расстреливать всех, кто выступает против нас, – сказал Фан Тхук Динь холодно.
В этот момент у него мелькнула мысль, порождённая ответом Хонг Нята: среди тех, кто пришёл брать Нята на конспиративной квартире, был и тайный агент, он не раз встречался с ним, и хозяйка квартиры знала его в лицо. Они сообразили, что, если женщина останется жива, этот агент будет раскрыт. Либо она, не выдержав пыток, расскажет на допросе о его деятельности (и тогда он уже не будет играть в дальнейшем никакой роли), либо она каким-то способом доведёт это до сведения других руководителей движения. Кто же этот агент? Кто же эта ищейка?
Что же касается Хонг Нята, то он был крайне удивлён ледяным тоном, но в глазах его светилась симпатия к Няту. Нят не имел права ошибаться. Отвечая на вопросы Диня, Нят в то же время внимательно изучал его лицо, проверяя свои предположения, боясь, что заметит в нём признаки фальши. Но нет, он видел, что его предположения верны. Почему такое странное раздвоение?
Удивление Нята ещё более возросло, когда Динь, занудно продолжая его выспрашивать, что-то быстро написал на клочке бумаги и протянул её Няту. На листочке было несколько строк: «Держись твёрдо своей версии. Я буду искать возможность спасти тебя. Агент-провокатор часто с тобой встречался. Женщина его узнала».
Как только Нят пробежал листок глазами, Динь взял его обратно, сложил и сунул в рот. Потом продолжал нудить:
– Ну вот что, господин Хонг Нят, вы много говорили, но ничего не сказали.
– А что вам надо сказать?
– Не забывайте, что вы в наших руках. Мы уважаем разумных и безжалостны к непослушным. И это не просто угроза. Мы исполняем то, что обещаем. Вы должны полностью ответить на мои вопросы. Мы хотим знать всё о деятельности вашей лично и вашей организации в городе. Только это. Перед вами два пути, и вы должны выбрать: либо вас ждёт счастливая, зажиточная жизнь, дом, авто, либо вы умрёте мученической смертью, и, уверяю вас, эта смерть отнюдь не будет мгновенной.
– Мне нечего сказать вам, господин, кроме того, что я уже сказал.
Закончив допрос, Фан Тхук Динь устало вышел из камеры.
Эту ночь, как и предыдущую, Хонг Нят не мог уснуть. Нервы его были напряжены. Он думал. Думал о том, что надо противостоять врагу, о движении, которое продолжает подниматься там, на воле, и от которого он отделён тюремными стенами. К нему приходили и горькие мысли об убитой хозяйке явочной квартиры. Он долго и упорно анализировал свои собственные шаги, пытаясь понять, как полиции удалось устроить ловушку. Нят строил предположение за предположением, но так и не находил ответа на вопрос о том, как секретная служба узнала его конспиративную квартиру, адрес которой был известен лишь некоторым людям, друзьям по работе, пользующимся полным доверием.
Этой ночью сон не шёл к Няту ещё и потому, что у него не выходило из головы странное поведение на допросе этого высокопоставленного советника Нго Динь Кана. Что он за человек? Почему его дотошные вопросы никак не вяжутся с тем, как он смотрел? А эти несколько строк, которые он написал: «Агент-провокатор часто с тобой встречался…»
«А со мной часто встречался представитель студентов, активно участвующих в движении, это ведь… Не может быть! Разве он не проходил испытания? А может, этот грязный предатель – это… Нельзя исключать и того, что всё это – хитрая ловушка, расставленная подручными Кана, чтобы мы стали подозревать друг друга и сами ликвидировали своих друзей. Я у них в руках, и неудивительно, если они назовут мне одного из своих секретных агентов. Конечно, это ловушка, расставленная умело. Надо держать ухо востро. Но почему он так странно смотрел на меня? Враг не может так смотреть. Может, он просто интеллигент, сам когда-то был студентом и теперь сочувствует нашей борьбе? Нет! Не может этого быть! Он ведь занимает высокий пост, он же доверенный советник этого палача Нго Динь Кана. Можно ли ему верить? Надо быть осторожным».
Хонг Нят задавал сам себе множество вопросов, делал десятки предположений и сам же отвергал их. Было уже далеко за полночь, а он так и не сомкнул глаз. Камера была погружена во мрак, только слабый луч света от лампочки в коридоре проникал в неё через вентиляционное окошечко в двери, в которое была вставлена решётка, а сверх этого – ещё и проволочная сетка. Стояла мёртвая тишина. Лишь комар нудно звенел над ухом и его всё время приходилось отгонять, да изредка откуда-то издали доносился шум проезжающих автомобилей. Вдруг он услышал осторожные шаги, они смолкли возле двери в камеру. Потом лёгкое постукивание в вентиляционное окошко. Нят привстал и стал следить за дверью. Кто-то протолкнул сквозь железную сетку полоску бумаги. Рука скрылась, и шорох затих. Нят посмотрел в вентиляционное окошко. Ему удалось заметить часового, уходившего за угол тюремного коридора.
Нят поднёс листочек к свету, проникающему через вентиляционное окошко. Несколько строк, написанных знакомым почерком, вызвали в нём чувство радости, вселили в сердце надежду на спасение. Он ещё и ещё раз перечитал записку. В ней было написано: «Хвалю твою твёрдость. Скажись больным и просись в больницу на лечение. Шонг Хыонг».
Нят крепко зажал листочек в кулаке. Потом положил его в рот, разжевал и проглотил. Ему было радостно. Несколько строк на клочке бумаги, подписанные знакомым псевдонимом Шонг Хыонг, были подобны чуду, которое, сломав железные засовы, вошло в его каменный мешок.
Теперь всё время рядом с ним была организация, были товарищи. Все эти кандалы, тюрьмы, решётки не могут пресечь его связи с организацией, с товарищами. Именно поэтому, находясь в руках врагов, будучи окружённым ими, Нят не чувствовал себя одиноким, не ощущал себя изолированным. Он всё время верил в ту великую силу, в тот коллектив, который раздавит врага. Эта вера помогала ему смотреть в лицо врага глазами уверенного в своей правоте несгибаемого борца и победителя.
Он убедился в том, что организация существует и что члены этой организации есть в любом месте. Он чувствовал, что во тьме камеры на него смотрят верящие глаза друзей, их оптимистические улыбки подбадривают его, их верные руки протягиваются к нему. Его сердце наполнилось радостью.
Оп не заметил, как рассвело. Дверь камеры со скрипом открылась. Два охранника сделали Няту знак выходить. Его повели в камеру для допросов.
На следующий день, войдя в кабинет Нго Динь Кана, Фан Тхук Динь увидел, что шеф прослушивает допрос Хонг Нята, записанный на магнитную ленту. Кан сделал ему знак молчать и продолжал внимательно слушать записанный разговор, звучавший с почти невидимой ленты в специальном устройстве величиной с половину авторучки. Динь не представлял себе, где был установлен в комнате для допросов записывающий аппарат, по мысленно похвалил его чувствительность: он записал каждое слово, каждый вздох, каждую интонацию собеседников.
Прослушав кассету до конца, Нго Динь Кан сказал:
– Вы хорошо говорите. У вас есть такие качества, как настойчивость и мягкость, которыми я не обладаю. Думаю, что в конце концов вы убедите его.
– Вы чересчур расхваливаете меня, ваше превосходительство, – скромно заметил Фан Тхук Динь.
– Этот коммунист опасен. Очень жаль, что нельзя использовать решительных мер. А всё потому, что он держит в руках много нитей и пользуется авторитетом среди студентов-бунтарей. Я думаю, надо применить другой способ. Видели вы когда-нибудь муху, запутавшуюся в паутине? Понаблюдайте, и вы увидите, что паук даёт попавшейся мухе биться до тех пор, пока у неё достаёт сил. Каждый день он её понемножку посасывает и посасывает, а в результате от мухи остаётся одна оболочка, а внутри – пустота. – Глядя на внимательно слушающего Диня, он самодовольно расхохотался. – Вы, видимо, не до конца понимаете смысл моих слов? Уточню. В наших руках этот Хонг Нят сохранит оболочку, свой коммунистический облик, но душа его будет принадлежать нам. Надо сделать из него подсадную утку, которая будет крякать, подзывая своих. Нас очень интересует эта стая, очень. И он будет жить и крякать, подзывая её. Редко удаётся заполучить такую утку, очень редко. Помогите же мне воспитать и обучить эту птичку.
– А если он нас не послушает? – спросил Фан Тхук Динь.
– Тогда остаётся единственный путь, – ответил Кан, ехидно улыбаясь, – пустить его на мыло. Если тигры не поддаются приручению, их не оставляют в доме, но и не выпускают обратно в джунгли. Президент всё время говорит, что наши руки не должны дрожать. Чем больше уничтожишь, тем лучше.
У Диня мороз пробежал по коже от того, как спокойно говорил всё это Кан, но он вежливо согласился:
– Совершенно верно, ваше превосходительство.
– А вы действительно верите, что он заговорит? – неожиданно спросил Нго Динь Кан.
– Видите ли, ваше превосходительство, я полагаю, что это не очень важно, – ответил осторожно Динь. – Мне кажется, что у нас иная цель. Какая будет польза, если он провалит на каких-то своих явках и наших людей?
– Я думаю, вы рассуждаете правильно, – согласился Кан. – Больше всего меня беспокоит то обстоятельство, что ему известно о наших людях, внедрённых в их организацию.
– Пусть это вас не беспокоит, ваше превосходительство, – сказал Динь решительно и уверенно. – Хонг Нят никогда никого не подозревал.
– А на каком основании вы так уверены в этом?
– На основании разговора с ним, ваше превосходительство, – ответил Динь. – Я понял, что он очень верит в спою организацию, поэтому так и защищается. Я тоже ничего не узнал бы, если бы вы не сказали, что этого пария взяли благодаря нашему секретному агенту.
– Конечно, усмехнулся Нго Динь Кан. – Наш человек по прежнему не раскрыт, поэтому-то мы и можем устраивать засады на вьетконговцев непосредственно в их рядах. Ха-ха! Ещё несколько таких злых шуток, и я очищу Центральный Вьетнам от коммунистов, добьюсь того, что и духу их тут не будет. План «ветер переменился» будет выполнен, по крайней мере, на год раньше срока! Ну ладно, кончим. Этот разговор и так уж отнял у меня много времени. Самое главное, продолжайте убеждать его, убеждать… для меня.
Опять дна человека сидели друг против друга в камере для допросов. Фан Тхук Динь предложил Няту сигарету.
– Спасибо, не курю, – покачал тот головой.
– Как вы спали прошлой ночью? – начал беседу Динь.
– Очень хорошо, – ответил Хонг Нят, не моргнув глазом.
– Вы не задумывались над теми вопросами, которые я поставил в прошлый раз?
– По-моему, вопросов, над которыми мне надо было бы думать, не существует.
– А вы лучше всё же подумали бы, ведь речь идёт о вашей жизни, о жизни или смерти. Речь идёт о вашем выборе между справедливостью нашего государства и устаревшими коммунистическими догмами. Либо вы будете жить счастливо с человеком, который вас любит, захотите иметь дом, машину – у вас будут дом и машина, захотите поехать в Америку, Англию, Японию – поедете в Америку, Англию, Японию; либо вы умрёте – и об этом никто не будет знать. Вы можете встать на нашу сторону, на сторону антикоммунистических сил, которые поддерживает весь свободный мир, возглавляемый такой супердержавой, как США; вы можете занять соответствующую должность в государственном аппарате: мы готовы предоставить вам, как говорится, достойное кресло. Но может быть, вы захотите открыто выступить на политической арене? Отчего же, мы готовы содействовать этому в любом месте и в любое время. Одно лишь условие: вы скажете нам всё, что знаете, напишете ответы на наши вопросы. Всего-навсего! Ну а если вы будете продолжать ваше бессмысленное упрямство и перейдёте в мир иной? Что тогда? Тогда вся ваша жизнь, построенная на каких-то условных принципах, окажется прожитой без пользы.
Говоря так сурово, Фан Тхук Динь в то же время легонько подвигал к Хонг Няту листочек, на котором было написано: «Если у тебя есть необходимость ночь в больницу, я помогу». Едва Нят прочитал эти несколько слов, Динь взял листочек обратно, скатал в шарик величиной чуть больше рисового зёрнышка и проглотил. Нят вспомнил полученную им ночью записку от Шонг Хыонга. Не представляя себе чётко связи между этими двумя посланиями, Нят попытался немного прозондировать:
– Всё, что вы, господин, пытаетесь мне внушить, свидетельствует о полном непонимании коммунизма. Коммунисты любят страну и свой народ более чем кто бы то ни было.
– Это мы-то не понимаем коммунизма?! – возмутился Фан Тхук Динь. – Чего же мы добьёмся, объявив коммунизму войну, если мы не будем изучать его, если не постараемся понять его? Я прочитал очень много книг Маркса и Ленина и готов подискутировать с вами.
– Бесполезно. Дискуссии с такими, как вы, бессмысленны. Я устал и чувствую себя неважно.
Фан Тхук Динь сразу же ухватился за эти слова Хонг Нята.
– Если вы занемогли, то отдохните. Можно даже в курортных условиях. Подумайте там обо всём. Мы готовы пойти на то, чтобы направить вас в дом отдыха на непродолжительное время. Вы сможете убедиться там в справедливости нашего государства.
– У меня есть необходимость лечь в больницу, – сказал Хонг Нят, болезненно наклонив голову.
Вечером того же дня Хонг Нята перевели в больницу. Когда Фан Тхук Динь докладывал своему шефу о допросе и упомянул, что Нят просится в больницу, Кан глубокомысленно спросил:
– Что это – настораживающий или успокаивающий признак?
– Ваше превосходительство, я сегодня заметил, что этот парень, когда я изложил ему наши условия и сильно пригрозил смертью, не стал больше упрямиться и спорить. Он принуждал себя упорствовать. Но не думаю, чтобы он сразу сломался, поскольку счастливая и обеспеченная жизнь почти не интересует его и он не боится смерти. Полагаю, что этот признак должен беспокоить нас.
Нго Динь Кан свернул кусочек бетеля и сунул в рот. Громко чавкая, он сказал:
– Ну если так, то мы должны постоянно давить на него. Надо, чтобы он почувствовал в больнице всю полноту нашей гуманности. Передайте директору больницы от моего имени, чтобы к нему отнеслись со всей заботой и вниманием.
– А как наше превосходительство распорядится насчёт караульных? – спросил Фан Тхук Динь с беспокойством. – Может, лучше пригласить врача, чтобы он лечил заключённого прямо в тюрьме?
– Ни в коем случае, – возразил Нго Динь Кан. – Где же тогда будет справедливость нашего государства? Хорошо, что вы беспокоитесь об этом, но мы располагаем другими средствами…
По приказу Нго Динь Кана директор центральной больницы поместил Хонг Нята в отдельную палату с ванной и туалетом. Палата была расположена на одном из верхних этажей. В палате – Нят подумал, что это было сделано специально, – стояла кровать с пружинным матрацем, подушкой в белоснежной наволочке, покрытая простынёй. На прикроватной тумбочке ваза с розами; на нижней полочке – стопка книг, развлекательных и антикоммунистических. Посреди палаты низенький столик и два мягких кресла для приёма гостей. На столе несколько иллюстрированных изданий и ежедневных газет. В шкафчике в углу комнаты была всякая мелочь. Короче говоря, в этой палате не было ничего больничного, комфорт располагал к отдыху и безмятежному времяпрепровождению. Хонг Нят взял со стола несколько журналов. Это были красочные издания на английском и французском языках, с фотографиями бесстыдно обнажённых женщин, призванными возбудить звериные чувства и низменную похоть: «Плейбой», «Вивр дабор»… Нят положил их на прежнее место. Потом прочёл заглавия книг, лежавших на тумбочке: «Десять лет ненависти», «Я умею только любить», «Её браслет», а также перевод книги одного зарубежного ренегата, напечатанный американским информационным агентством под заглавием «Я выбрал свободу». Хонг Нят усмехнулся и положил книжки обратно. «Грубая дешёвка, – подумал он, – глупый заход, плод тупого мозга».
Нят открыл дверь палаты и выглянул. Он увидел мужчину в штатской одежде – рубашка выпущена поверх брюк, на глазах чёрные очки. Он сидел, скрестив руки на груди, как раз напротив палаты Нята; увидев выглядывающего Хонг Нята, он сделал ему знак закрыть дверь. Нят подошёл к окну и посмотрел вниз. Гладкая стена – ни пожарной лестницы, ни трубы, ни провода от антенны. «Ну, вот тебе и современная тюремная камера, – подумал Нят. – Раз уж им угодно, полежу тут несколько дней, отдохну. Ещё один шаг в борьбе». Он лёг на белоснежную кровать.
Вскоре послышался осторожный стук в дверь. Не поднимаясь, Нят крикнул:
– Войдите!
Дверь медленно открылась, и Хонг Нят поспешил, принять вертикальное положение: в комнату вошла девушка, одетая в бело-голубую форму. Она несла поднос со стаканом оранжада с содой и пачкой сигарет «Бостон». Нят прикинул, что ей, должно быть, года двадцать четыре. У неё пышная грудь, короткая стрижка, круглые глаза, рот тоже круглый, с толстыми губами. Бело-голубая форма на ней такая топкая и короткая, что можно без труда разглядеть: под ней только маленькие трусики. Палата наполнилась терпким и влекущим запахом духов.
– Добрый день, господин! – сказала она, улыбаясь.
– Извините. Здравствуйте, девушка, – смутился Хонг Нят.
Девушка поставила поднос на стол и представилась:
– Меня зовут Бить Лан. Я медсестра. Директор поручил мне заботиться о вас, чтоб вы провели время так, как пожелаете. Попробуйте оранжаду.
– Благодарю вас.
Девушка смотрела на Хонг Нята в упор и призывно ворковала:
– Что касается питания и… вообще, то скажите мне, и я постараюсь удовлетворить вас.
– Благодарю вас, девушка, – ответил Хонг Нят насторожённо. – Мне ничего не надо, кроме покоя. Постарайтесь не докучать мне.
– Что значит докучать? – возразила девушка, улыбаясь. – Это – моя обязанность. Для меня большое счастье, если я приношу другому человеку радость и удовлетворение.
– Я не об этом, – холодно пояснил Хонг Нят. – Я прошу, чтобы меня не тревожили.
Девица бросила на него лукавый взгляд и, словно не замечая его холодности, продолжала:
– Ах вот как! Тогда прошу прощения. У изголовья кровати есть кнопка электрического звонка. Если вы захотите, чтобы я пришла – в любое время дня и ночи, – нажмите эту кнопочку, и я тут же буду у вас. Только один разик нажмите…
– Мне ничего не нужно, – резко сказал Нят.
Девица поправила упавшие на лоб локоны волос, жеманно подошла к изголовью кровати, наклонилась над цветами в вазе.
– Красиво, правда? – сказала она восхищённо. Когда она нагнулась, её голубая форма, небрежно перехваченная пояском-тесёмочкой, распахнулась сзади, обнажив белоснежную спину от шеи до эластичных трусиков. Запах духов стал ещё сильнее, ещё призывнее. Не разгибаясь, она прощебетала: – Не надо так обращаться со мной. Вы меня ещё не знаете, а я очень люблю, очень уважаю патриотов.
Хонг Нят вскочил и, отойдя в угол комнаты, строго сказал:
– Если вы настоящая патриотка, участвуйте в борьбе против тех, кто грабит страну и продаёт её. У патриотов сейчас хватает дела. Но вы, если я не ошибаюсь, исполняете тут роль сиделки. А это никак не вяжется с тем, что вы говорите.
Девица резко выпрямилась, в её глазах зажёгся, но тут же погас огонёк, и они вновь стали мягкими.
– Вы меня неправильно поняли. Видно, я что-то не так сделала…
– Если у вас сохранилась хоть капля совести, хоть немного национальной гордости и веры в людей, то проснитесь!
Девица резко отбросила выбившиеся из причёски пряди и продолжала игриво улыбаться круглым мягким ртом.
– О, какой вы сердитый! Давайте побеседуем в другой раз. Запомните: когда бы я вам ни понадобилась, нажмите кнопочку, и я тотчас же буду здесь. Немножко потерпите – я принесу вам поесть. А пока отдыхайте. – Она жеманно удалилась. Белоснежная спина её то обнажалась, то вновь скрывалась в разрезе бело-голубой формы.
Она рывком, как бы с раздражением, закрыла за собой дверь. Парень в чёрных очках, сидевший в коридоре, вопросительно поднял голову. Девица надула пухлые губы, пожала плечами и отрицательно покачала головой.
Полдень.
В больнице мёртвая тишина. Парень в чёрных очках, сидящий возле палаты Хонг Нята, сложил руки на груди и зажмурился, как кот: поймёшь, то ли действительно спит, то ли притворяется. В палате медсестра Бить Дан жеманничает перед Хонг Нятом.
– Сегодня моя очередь дежурить. Можно, я возьму у вас несколько журнальчиков?
– Можете взять отсюда все газеты, журналы и книги, – недовольно ответил Хонг Нят. – Я никогда не читаю подобной макулатуры.
– Хорошо. Но неужели вам не правятся такие красивые фотографии? – удивилась девушка. – Любую, из них прямо хоть на стенку вешай.
Она сунула ему журнальную страницу. На фотографии была изображена во весь рост нагая девушка. Она стояла, закинув руки за голову, демонстрируя самые сокровенные места своего тела.
– Взгляните, какая милашка! Очень привлекательна, не правда ли?
Шлюхи все они! – гневно сказал Хонг Нят. Почему вы так грубы? – спросила девица, поджав губы и складывая цветную вкладку.
– Вы находите, что я не прав? – не уступал Хонг Нят. Какая же уважающая себя девушка позволит, чтобы кто-то фотографировал её обнажённой и выставлял на всеобщее обозрение в журналах? Простите, но я хочу немного отдохнуть. Пожалуй, засну, – сказал он, явно стремясь выпроводить девицу.
Хорошо, спите, я вас не трону, – выпалила она и плюхнулась в кресло. – Я посижу, почитаю журналы. В дежурке так скучно…
Она устроилась поудобнее, откинулась на спинку кресла, отчего грудь её выпятилась, бесстыдно раздвинула ноги в тоненьких облегающих брючках и уткнулась носом в журнал.
Хонг Нят решил отбросить галантность и резко заявил:
– Вы сделали бы мне большое одолжение, если бы ушли. Мне совершенно ни к чему, чтобы в палате во время полуденного отдыха находилась женщина.
В тот момент в коридоре послышались решительные шаги, охранник по-кошачьи потянулся, навострил уши, открыл глаза под тёмными очками и потрогал спрятанный под рубахой пистолет. В конце коридора показался лейтенант в сопровождении трёх вооружённых полицейских. Они приближались к охраннику, который следил за ними, не отнимая руки от пистолета. Лейтенант-полицейский подошёл к охраннику и, кивнув головой в сторону палаты, спросил:
– Здесь этот Хонг Нят?
– Господин лейтенант, у меня приказ… – начал было охранник.
– Приказываю: Хонг Нята надо немедленно увезти, – властно сказал лейтенант, приставив пистолет к груди охранника.
Охранник не успел ничего сообразить, заметив только, что все полицейские одновременно расстегнули кобуру.
– Слушаюсь, слушаюсь, – засуетился охранник. – Пройдите в палату, господин лейтенант.
Один из полицейских подошёл к охраннику и выдернул у него из-за пояса пистолет.
Охранник кинулся к двери в палату. Четверо полицейских пошли за ним. Скрытые за тёмными стёклами очков глаза охранника лихорадочно обшаривали взглядом всё вокруг. Открывая палату, он быстро согнулся, прыгнул в сторону, приёмом каратэ сбил с ног лейтенанта и выхватил его пистолет. Но лейтенант моментально поднялся и ударил охранника по голове. Тот рухнул на землю, как отрубленный лист банана, не успев даже крикнуть. Двое полицейских подхватили его и втащили в палату.
И Хонг Нят, и тем более девица Бить Лан были страшно изумлены, увидев, что полицейские волокут в палату оглушённого охранника и поспешно закрывают за собой дверь. Один из полицейских заткнул девице рот кляпом и, крепко привязывая её к креслу, сказал:
– Извините, мадемуазель. Конечно, это невежливо но отношению к женщине, но, поймите, нам иначе нельзя. Повремените, вас кто-нибудь развяжет…
Удивление Хонг Нята мгновенно исчезло, когда он узнал в лейтенанте-полицейском Чан Мая. Он едва удержался от восклицания и только крепко обнял его и ребят, переодетых полицейскими:
– Товарищи!
– Ладно, разговаривать будем потом, – поторопил Чан Май, – а сейчас быстрота решает всё. Живее!
По приказу Чан Мая охраннику, недвижимо лежащему на полу, заткнули рот кляпом и крепко связали руки и ноги. Потом по очереди вышли из начаты и заперли дверь. Когда спускались вниз, ни кто из встречных не обращал внимания на полицейского лейтенанта, который в сопровождении трёх конвоиров вёл какого-то штатского. Такие аресты были делом обычным.
Они спокойно прошли через проходную, где их дожидался ещё один полицейский. Подпольщики и здесь примяли меры предосторожности: прежде чем подняться наверх, в палату Хонг Нята, они связали охранника во дворе и дежурного больницы и положили их рядышком в углу проходной, перерезали телефонные провода и оставили внизу одного товарища.
У входа в больницу стоял автобус. Шестеро подпольщиков разместились в салоне машины, а Чан Май сел за руль. Заурчал двигатель, автобус набрал скорость, покатил по шоссе в сторону моста Анкыу и вскоре скрылся.
Чан Мая и Хонг Нята встретил By Лонг.
– Рад, что вы вернулись с победой, – сказал он, пожимая им руки. – Ты здоров? – спросил он Нята, крепко обнимая его.
– Разрешите доложить, – шутливо отрапортовал Хонг Нят, – как не быть здоровым после пребывания в доме отдыха? Если бы не господин лейтенант полиции, я с удовольствием отдохнул бы там подольше.
– Господина лейтенанта полиции надо поблагодарить за заслуги перед Вьетконгом, – сказал By Лонг, улыбаясь.
Он провёл друзей в свою рабочую комнату, очень скромное помещение, разделённое пополам. Там был стол, несколько стульев да кровать. В изголовье кровати висела металлическая коробка. Рядом с кроватью – простенький шкафчик. By Лонг пригласил их сесть и налил из термоса чая. Выпив чашечку горячего чая, он начал серьёзный разговор.
– О чём ты думал, когда тебя схватили?
– Я думал о борьбе, которая продолжается за стенами тюрьмы, о наших организациях, о женщине, которую они убили, о наших явках, – ответил Хонг Нят.
– А ты не задумался над тем, почему им удалось тебя схватить? В чём причина? Мы должны извлечь урок из этого случая.
– Причина во мне самом, – признался Хонг Нят после непродолжительного молчания.
– Верно! – согласился By Лонг. – Все или почти все потери среди наших кадровых работников произошли из-за их собственных ошибок. Это знают все, а между тем полиция продолжает аресты наших работников. Одинаковых случаев не бывает. В чём заключается твоя личная ошибка во всей этой истории?
– Я позволил им раскрыть себя, выследить. Кое-какие детали надо ещё проверить… Я ещё не до конца уверен…
– В чём же? – спросил By Лонг.
– В том, что касается людей, с которыми я встречался, которые работали со мной.
– Кого ты имеешь в виду?
– Я пока не могу сказать точно, мне недостаёт доказательств.
By Лонг подошёл к своей кровати, снял металлическую коробку, поставил её на пол и вынул оттуда донесение, присланное X-30. Он положил этот листочек перед Хонг Нятом. Увидев в донесении знакомое имя, Хонг Нят вздрогнул.
X-30 писал о Ли Нгок Ту. Дед Ту служил офицером в императорской армии Нгуенов. Вместе с Тон Тхан Тхюетом он поддерживал некоторое время короля. Хам Нги, затем предал его и переметнулся на службу к французским колонизаторам. Отец Ли Нгок Ту был судьёй в Кханьхоа; этот крайне реакционный чиновник безжалостно подавлял патриотические выступления в южных районах Центрального Вьетнама. У него много кровавых долгов перед народом. Сам Ту был использован Нго Динь Каном как агент в патриотическом студенческом движении в Хюэ. Он изображал на себя патриота, активничал, чтобы завоевать доверие. Благодаря артистическим способностям и умелому исполнению своей роли, особенно в момент ареста и во время пребывания в тюрьме, сценарий которых был разработан самим Нго Динь Каном, Ту проник в группу руководителей движения. Он узнал несколько явок и встретился с Хонг Нятом, навёл полицейских Кана на некоторые подпольные группы и явочные квартиры, разведал и указал агентам убежище Хонг Нята. Только Ли Нгок Ту встречался с Нятом у женщины в посёлке Виза, другие подпольщики не бывали на этой явке. Поэтому-то, арестовав Нята, полицейские сразу застрелили хозяйку квартиры, чтобы замести следы. Секретная служба опасалась, что если женщина останется жива, то во время следствия разоблачит провокатора Ли Нгок Ту.
Хонг Нят прикусил губу. Он не мог вымолвить ни слова.
Мы перепроверили. В донесении всё верно, – спокойно сказал By Лонг.
– Я готов ответить за всё перед организацией, – заявил Хонг Нят, посмотрев ему в глаза. – Надо отыскать и уничтожить этого подлеца, чтобы он больше не наносил вреда нашему делу.
By Лонг спрятал листочек в металлическую коробку.
– Эта ищейка сама уже попала в западню, – сказал он.
Хонг Нят удивлённо посмотрел на друзей. Чан Май разъяснил ему:
– После твоего ареста Нго Динь Кан распустил слух, что, мол, Хонг Нят выдал все подпольные организации в городе. Он задумал использовать любые средства, чтобы посеять сомнения, разобщить ряды наших кадровых работников и подпольных организаций. Используя доносы Ту, они схватили ещё несколько наших товарищей. Не зная правды, некоторые подпольные студенческие группы, активно действовавшие в городе, решили уйти в освобождённые районы. Это было сделано с согласия руководства городского подполья. Что же тогда предпринял Ли Нгок Ту? Он решил, что ему полностью доверяют и что никто не догадывается о его тайной деятельности. Ту задумал войти в ту группу, которая направлялась в освобождённые зоны. Игра стоила свеч: можно было попытаться проникнуть поглубже в наши ряды, узнать наших руководителей в освобождённых районах. Он и не подозревал, что X-30 уже разоблачил его как секретного агента Нго Динь Кана. Ну а наш отдел безопасности сделал своё дело. Едва нога Ту ступила в освобождённый район, его сразу же схватили, что называется, за шиворот, и он признался в своих чёрных делах.
