Текст книги "Икс-30 рвёт паутину"
Автор книги: Данг Тхань
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
By Лонг внимательно посмотрел на Хонг Нята и строго произнёс:
– Ты должен извлечь урок из этой своей ошибки. Ты, товарищ, видимо, забыл об особенностях нашей работы и борьбы. А это привело к тому, что ты попал в руки врага, а женщина-патриотка, мать, погибла. Подумай и о том, сколько усилий мы затратили на то, чтобы разработать и осуществить план твоего освобождения. Видишь, какой вред общему делу наносит небрежность каждого из нас! Наш противник становится всё более коварным, и поэтому нам нельзя расслабляться и допускать хоть малейшую оплошность. Ну ладно, позднее мы ещё поговорим об этом.
Нят сидел молча, низко опустив голову. Тогда By Лонг добавил подбадривающе:
– Но враг всё равно потерпел поражение. И будет терпеть поражения, сколь бы коварен он ни был. Вот проанализируешь свои ошибки, сделаешь выводы – займись прежней работой, бери группу, наступай на врага. Молодёжное студенческое движение растёт, взрывая изнутри вражеский город. И здесь у врага нет и не может быть твёрдой позиции, ибо студенты, да и молодёжь в целом настроена глубоко патриотически, всей душой ненавидит оккупантов. Так что готовься вернуться в город, продолжать борьбу. Теперь ступай отдохни, а ты, Май, останься. Поработаем.
– Я очень сожалею о своих ошибках и готов к самой серьёзной критике, – сказал Хонг Нят, вставая. – В то же время я чрезвычайно взволнован тем, что организация по-прежнему доверяет мне, разрешает продолжать борьбу. Я клянусь, что никогда не уроню себя в глазах товарищей.
Когда Нят вышел, By Лонг вынул из металлической коробки несколько фотографий и донесений. Вместе с Маем они начали обсуждать сложившееся положение.
Противник активизирует реализацию плана «ветер переменился», – сказал Лонг. – Он спешит, и мы обязаны торопиться ещё больше. Мы сорвали выполнение этого плана в части, касающейся уничтожения подпольных организаций в городе, и теперь наша задача состоит в том, чтобы провалить этот план полностью.
Чан Май взял фотографии и занялся их изучением. Если бы посторонний посмотрел на эти снимки, он очень удивился бы их подбору. Тут была, например, фотография американских советников и высших чинов марионеточного сайгонского правительства, только что вышедших из самолёта, сделавшего посадку на аэродроме Фубай. На другой был запечатлён Нго Динь Кан с Фан Тхук Динем во время их секретного разговора. Была фотография с общим видом тюрьмы Тхыафу, снятой с верхней угловой точки. Вот снимок учений спецвойск США, а вот фотокопия секретных документов, направленных Нго Динь Дьемом Нго Динь Кану. В них были данные о патриотическом движении, об отдельных его деятелях.
– Томас опять тайно направился из Сайгона в Хюэ, посетит лагеря спецвойск США, над которыми начальствует Смит, – неторопливо говорил By Лонг. – А Нго Динь Кан недавно приглашал для тайной беседы руководителя спецвойск. Ван Ань только что написала письмо Ле May Тханю. Объявился новый американский корреспондент… Что они задумали?
Старинная вещь для друга с горы Нгыбинь
Нго Динь Кан пришёл в ярость, когда ему доложили, что Хонг Нят ускользнул из рук полиции. Динь предполагал, что патрон будет бушевать, но Кан, напротив, бесстрастно сидел на на диване, только бетеля жевал больше, нем раньше. Выплёвывая жвачку, Кан делал нижней челюстью такое движение, как будто скрежетал зубами. Его нагловатые глазки иногда вспыхивали нехорошим огоньком, словно он был не в силах сдержать гнев, по потом опять приобретали обычное равнодушно-высокомерное выражение. Он выговаривал директору департамента полиции и безопасности:
– Возьмите под стражу полицейских, дежуривших в тот день в больнице. Можете забить их до смерти, но узнайте, не связан ли кто-нибудь из них с Вьетконгом.
Директор департамента полиции и безопасности испуганно лепетал:
– Разрешите доложить, эти люди все проверены, они прошли строгий отбор.
– Я ни на йоту не верю вашим людям! – гневно рявкнул Нго Динь Кан. – Что вы можете сказать о том, чем они занимаются в свободное время, с кем встречаются? А вы можете поклясться в том, что среди их близких или дальних родственников нет коммунистов?
Директор департамента полиции и безопасности молчал. Фан Тхук Динь заметил:
– Его превосходительство приказывает устроить перепроверку всех ваших сотрудников. Возможно, найдутся среди них и такие, кто внешне старается вовсю, а сам только и ищет, чем бы нам навредить. Вы же знаете, сколько сил мы затратили на то, чтобы поймать этого коммуниста, и, надеюсь, отдаёте себе отчёт в том, какой ущерб нашей борьбе с коммунистами нанёс его побег.
Директор департамента полиции и безопасности невинно посмотрел на него:
– Вы знаете, что вьетконговцы пришли освободить Хонг Нята переодетыми в форму полицейских, да ещё подкатили к больнице на машине, так что их никто и не заподозрил. Я сам всё очень тщательно подготовил, охранник был не только возле палаты. Второй дежурил во дворе, у входа. Даже в начале и в конце улицы, ведущей к этой больнице, постовые были заменены секретными агентами. И это не считая тех служащих больницы, которые работают на нас. На самом деле никто и…
– Вы никого не будете подозревать до тех пор, покуда они не свернут мне голову, пока они не поднимут красное знамя и не сядут здесь, в нашем городе, – сказал Нго Динь Кан. – Бандиты, укравшие Нята, находятся где-то в городе или поблизости. Даю вам десять дней, чтобы выследить их, в противном случае вся ответственность за побег Хонг Нята ляжет на вас лично.
Директор департамента полиции и безопасности удалился.
А что, собственно, может он сделать за эти десять дней, чтобы выследить тех, кто выкрал Хонг Нята? Узнав о бегстве узника, директор департамента полиции и безопасности сразу же поспешил в больницу. Оба секретных агента-охранника и медсестра были освобождены группой психологической борьбы, которая прибыла в больницу для «обработки» Нята. Толку от них было мало: все они ещё пребывали в прострации. Тогда директор сразу же объявил тревогу и приказал всем полицейским постам, а также всем окружающим город военным постам останавливать и проверять не только все автомобили, но и всех велосипедистов и пешеходов. Потом устроил жестокий разнос своим подручным в больнице.
Был приглашён американский эксперт из Мичиганского университета, работавший техническим советником в полиции Центрального Вьетнама, чтобы расследовать происшествие. Он принёс с собой новейший фотоаппарат, изготовленный по специальному заказу ЦРУ. Как разъяснил эксперт, хотя бандитская машина уже скрылась, на том месте, где она стояла, якобы сохранился её отпечаток. И этот новейший фотоаппарат может сей отпечаток зафиксировать, по при условии, что автомобиль отъехал не более пяти минут тому назад, ибо, если пройдёт шесть минут, указанный отпечаток уже исчезнет. Новейший фотоаппарат американского советника пользы не принёс, поскольку с тех пор, как скрылась машина, в которой были Нят и его спасители, прошло уже полчаса.
Пытаясь найти что-нибудь в палате, советник всю её обильно засыпал порошком, но был вынужден бессильно развести руками: везде остались следы только от каучуковых подошв полицейских ботинок, специально поставляемых во Вьетнам из Соединённых Штатов. Были тщательно допрошены охранник из коридора и медсестра Бить Лан. Они не добавили ничего нового. Директор департамента приказал показать им целую кучу фотографий разных людей, чтобы они хоть приблизительно указали, на кого похожи те, кто выкрал Хонг Нята. Но эти изготовленные на основе словесных описаний портреты могли принести какую-то пользу только в том случае, если полицейские, побывавшие в больнице, были но загримированы. Короче говоря, достижения современной американской криминалистики в реальных условиях Вьетнама не имели того успеха, который приписывал им пропагандистский аппарат США.
Посты и блокгаузы на дорогах, ведущих из города, тоже донесли, что такая машина, в которой ехали бы люда в полицейской форме, как это было указано в ориентировке, не проходила. Во всех проверенных автомобилях не было замечено ничего такого, что вызывало бы малейшие подозрения. Более того, едва удалось избежать потасовки между гарнизоном одного из постов и парашютистами, машина которых была остановлена для проверки. Парашютисты заявили, что не позволят никому шарить в принадлежащем им транспорте.
Директор департамента полиции и безопасности и не подозревал, что машина Чан Мая, спасшего Хонг Нята, вовсе не выезжала из города. Хоть она и умчалась по направлению к мосту Анкыу, но моста-то не проезжала, а скрылась на участке одного иностранца, живущего в квартале, который прежде населяли французы. Этот иностранец был прогрессивным человеком и поддерживал связи с подпольщиками. У него друзья Чан Мая оставили мундиры полицейских и, переодевшись в гражданское платье, поодиночке ушли в город, на свои конспиративные квартиры. Только Чан Май и Хонг Нят несколько дней провели здесь в полной безопасности, дожидаясь специального проводника, чтобы отправиться в одну из боевых зон на встречу с By Лонгом. За эти несколько дней они помогли иностранцу изменить внешний вид и номер автомобиля.
Итак, директор департамента полиции и безопасности думал о тех десяти днях, которые дал ему Нго Динь Кан. А что можно сделать за эти десять дней? Ну, допросят с пристрастием несчастных агентов, дежуривших в тот день, а что это даст? Будут эти насмерть перепуганные и измученные парни униженно валяться в ногах, умолять, рыдать, выворачивать наизнанку свои мерзкие душонки.
Но директор тут же показал своему невидимому оппоненту язык: на-ка вот, не выйдет! «Если надо, организуем нужные свидетельские показания и представим их как ниточку, ведущую к поимке бандитов. А потом свидетели вдруг умрут. Мы же с шефом родственники, он ничего не посмеет сделать мне и не решится передать мою должность другому человеку».
Несколькими днями позже Нго Динь Кан узнал о том, что Ли Нгок Ту схвачен. Не сдерживаясь больше перед Фан Тхук Динем, он в ярости плюхнулся на свой диван.
– Вы знали, что Ту был моим человеком? – гневно спросил он.
Прочтя недоумение на лице Диня, он повторил:
– Я вас спрашиваю, знали вы или нет, что Ту был моим человеком?
Не понимая, куда клонит Кан, Динь ответил удивлённо:
– А разве он был вашим человеком, ваше превосходительство? Вы шутите! Ведь он – один из тех, кто верховодит этими желторотыми студентами, выступающими против государства. Помнится, мы даже однажды арестовали его.
– Да, он был моим человеком, – горестно покачал головой Кан.
– Ваше превосходительство, это невозможно! – воскликнул Фан Тхук Динь, изобразив на лице восхищение. – Вы везде успеваете, вы всё видите. Я преклоняюсь перед вами.
Не обращая внимания на восторги Диня, Кан продолжал:
– Конечно, вы не могли знать этого. Об этом было известно только мне да директору департамента полиции и безопасности. Как же об этом пронюхал Вьетконг?
– А кому мог сказать об этом господин директор департамента полиции и безопасности? – вежливо спросил Фан Тхук Динь. – Возможно, вьетконговцы задержали Ту только по подозрению или временно, без определённого повода?
– Вьетконг никого не хватает по подозрению, – покачал головой Нго Динь Кан. – Потеряв Ли Нгок Ту, мы упустили из рук важнейшую нить, утратили неоценимый источник информации. Вы не знаете, какой это был работник! – Кан глубоко вздохнул. Видя, как остервенело он ищет бетель, как в его глазах загорается злой огонёк, Динь понял, насколько безгранична ненависть этого человека к коммунистам. – А сейчас как раз несколько твердолобых в колледжах опять готовят беспорядки, – продолжал Кан, как бы разговаривая сам с собой. – Как теперь к ним подобраться? – Затем, словно очнувшись, он сказал Фан Тхук Диню: – В драке жертвы неизбежны. Потеряв в одном, мы приобретаем в другом. План «ветер переменился» надо выполнять. Это мой план. Мы ещё поговорим об этом…
Потом в течение нескольких дней Нго Динь Кан рассуждал с Фан Тхук Динем о том, как самым неотложным образом установить связь с Ле May Тханем. Из Виньлонга прилетел епископ Нго Динь Тхук. И Кан и епископ с нетерпением ждали каких-то известий от Ле, чтобы осуществить нечто такое, о чём Динь пока ещё не догадывался. Если судить по их высказываниям, то среди заданий, данных Ли Нгок Ту, было и поручение установить связь с Тханем. От него, разумеется, скрыли имя Ле May Тхань, сказали только, что на такое-то условленное место и с таким-то паролем придёт человек. Они ждали от Тханя чего-то чрезвычайно важного. Поэтому-то и нужно было любой ценой и как можно быстрее установить с ним связь.
Фан Тхук Динь подумал о Ван Ань. Вот кто может открыто установить связь с Ле May Тханем под видом свидания с женихом, как она делала это и раньше. Он отправился к Ван Ань. Помимо того, что Динь хотел попросить её встретиться с Тханем, он намеревался выяснить отношение девушки к себе самому. Он никогда не мог понять Ван Ань до конца. Она преследовала его по пятам, фотографировала его где придётся. Но что это ей дало? Зачем она так навязчиво встречалась с ним в книжной лавочке, приглашала в парк Нгуен Хоанг? Зачем она отдала ему сделанные ею фотографии? Пусть он уверен в том, что работает правильно, не совершает ошибок. Но надо быть осмотрительным, всё время помнить, что взгляды окружающих устремлены на тебя, надо всё время контролировать себя, каждый день, в жизни и в работе. И если подходить с такой точки зрения, то что за человек Ван Ань? Что ей от него нужно?
Увидев Диня, Ван Ань, казалось, очень обрадовалась. Она встретила его так, как принимают дорогого, долгожданного человека. Однако, поболтав с ней немного, Фан Тхук Динь заметил, что рядышком с этой показной радостью девушки таится и нечто другое. И это другое было не в том, что умненькая Ван Ань тоскует по Франции, и не в том, что она лукавит, говоря о недавно минувшем. В ней что-то изменилось. Она выглядела уставшей, как будто всё ей надоело, мало говорила, а то, что говорила, резко отличалось от её прежних мыслей. Чтобы удостовериться, Динь прямо высказал ей всё это. Ван Ань опустила голову, вымученно улыбнулась. Динь не мог не вспомнить её прежний весёлый, заразительный, даже игривый, смех, блеск её чуть влажных зубов, когда она широко улыбалась.
– Ого, ты наблюдателен! Но ты не поймёшь меня до конца. Даже если я скажу всё, открою тебе душу, всё равно не поймёшь.
– Ну и серьёзно же ты говоришь! – рассмеялся Динь. – Отвечу тем же: уж если кто кого не понимает, так это ты меня.
Ван Ань продолжала в том же духе. Динь вспомнил, как она смеялась раньше, вступая в такую шутливую перебранку с ним.
– Нет, это не совсем так. Дело в том, что я иногда и саму себя-то не понимаю. Да, да, я не шучу. А что касается тебя, то, я знаю, ты сам-то себя хорошо понимаешь, хорошо сознаёшь всё, что делаешь. Я уверена, что ты всё продумываешь и взвешиваешь наперёд.
– Ну так что же ты думаешь обо мне после таких заключений? Может, скажешь? – спросил Динь беззаботным, весёлым тоном.
– Я только сказала, что ты хорошо знаешь себя, хорошо знаешь свою работу, но я даже не заикнулась о том, что я тебя хорошо понимаю. Разве я могу тебя понять? Ну, может быть, только чуть-чуть. Но это чуть-чуть не даёт мне права делать какие-то выводы и заключения.
– Неужто я такая уж загадочная фигура?
– А как ты относишься ко мне? – спросила Вань Ань. – Иногда ты добрый, дружелюбный, открытый, а чаще – какой-то безразличный, странный.
– Ну это уж неправда! По-моему, я отношусь к тебе всегда одинаково.
– Нет, нет! Разве я не вижу? – грустно покачала головой Ван Ань. – Ты совсем по-другому относился ко мне во Франции. Когда же мы вернулись на родину, что-то изменилось.
Фан Тхук Динь поколебался, по потом сделал вид, что решился открыть карты:
– Потому что ты сейчас совсем не такая, какой была во Франции.
Ван Ань опустила длинные ресницы. Её слегка знобило. Время, проведённое во Франции? Ну что же, всё верно. Тогда она училась, ходила в библиотеку и думала о будущем, как о чём-то красивом. Жизненный путь представлялся ей мягким, как бархат, и лёгким, как шёлк. А когда всё переменилось? Когда? Она вспомнила жизнь в Лондоне, его пронизывающие до костей туманы. Лондон! Там она затосковала по дому, по далёкой родине. Люди в той стране молчаливы, холодны, замкнуты. Лишь один англичанин-преподаватель проявил заботу о ней, стал своего рода покровителем, пока она училась. Он устроил ей комфортабельное жильё, следил за тем, чтобы она хорошо питалась, часто делал ей подарки. У него она брала книги для чтения.
Первое время он всё рассказывал Ван Ань об истории, литературе Англии, о нравах и обычаях англичан, расспрашивал о Вьетнаме и вьетнамцах. Постепенно беседы приобрели иной характер. Ван Ань неожиданно поняла, что этому англичанину было известно многое о её семье. Он глубоко сочувствовал ей, когда узнал о гибели её отца. И вот тогда-то он начал осторожно, но последовательно воспитывать в её душе ненависть и злобу. Всё чаще среди книг, которые он ей давал, стали появляться писания разного рода ренегатов и предателей о коммунизме и революционерах, сочинения, превозносящие жизнь и деятельность международных шпионов как героев – борцов за высокие идеалы. Англичанин восхищался её умом и говорил, что её таланты надо развивать и тогда она сможет удивить мировую общественность.
Он научил её фотографировать (сначала пейзажи, не больше!), способам радиосвязи (так, для развлечения и забавы во время отдыха), методам наблюдения в толпе (первоначально – в виде соревнования в сообразительности).
Так мало-помалу преподаватель-англичанин, используя им же самим подогреваемое любопытство Ван Ань, свойственный ей, как всякой девушке её возраста, интерес к новому, а также её ненависть к тем, из-за кого погиб отец, сделал из неё осведомителя. А потом последовали тайные встречи Ван Ань с какими-то интеллигентами, лингвистами, с какими-то американцами, которых ей представлял её английский покровитель. Потом начались краткосрочные семинары под видом изучения достопримечательностей страны, где слушателем была одна Ван Ань. Прежде чем вернуться на родину, Ван Ань нелегально съездила в США. Тогда-то и произошёл надлом в её душе и сознании. Она уже не смотрела на жизнь через розовые очки, как было раньше, и всё чаще и чаще размышляла над тем, что происходило. Первым чувством по отношению к каждому новому знакомому у неё теперь стало подозрение. Она должна была постоянно фальшивить, всё больше и больше скрывая свои подлинные симпатии. Какой-то безотчётный страх постоянно держал её в своих тисках. Она хотела отделаться от него, хотела заставить себя забыть о нём, но тщетно. Он всегда был с ней, этот страх.
Бывая в доме Као Cyaн Данга, она видела все те гнусные способы, коими её дядюшка достигал расположения Нго Динь Кана, чтоб заполучить должность начальника провинции и разбогатеть. Она слышала, как близкие к Дангу, его доверенные люди обсуждали политические дела, и знала, что они занимаются контрабандой. Ван Ань после этого перестала уважать дядю. Он поняла, что такое реальная действительность её родной страны, столкнулась с молодёжным и студенческим движением, встречалась с буддистами и с представителями других групп и слоёв населения. Она видела, что все эти крупные социальные группировки идут в одном направлении, что их сила растёт, гнев накапливается, что они подобны вздымающейся волне во время наводнения. Чувство одиночества, изолированности, постоянно владевшее ею, отступало временами перед сознанием всего происходящего. Однако ей никогда не приходила мысль о том, что и она могла бы быть с этими людьми, что и она могла бы стать капелькой в этой вздымающейся волне, в этом могучем потоке.
Прежде Ван Ань верила, что самое высокое, самое прекрасное чувство – любовь. Но и это оказалось совсем-совсем не так. Мужчина относится к любви иначе, чем женщина. В жизни много вещей, которые привлекают мужчину больше, чем любовь. Сколько лет она была вдали от Ле May Тханя, а когда разыскала его, убедилась, что он стал совсем не таким, каким был в то время, когда они впервые встретились, не таким, каким она рисовала его в мечтах. Тогда её сердечко открылось навстречу другому человеку, человеку, который, посмотри ни на что, сохранил, как и она, добрые воспоминания о прошлом. Она потянулась к нему потому, что видела в нём красоту, отличающую его от других, потому что он возбудил в ней тёплое чувство. О нём она думала в минуты самого большого и горького одиночества, в бессонные ночи, когда в её комнату влетал невесть откуда появившийся бродяга-ветерок, когда фантастические белые ночи заставляли её вспоминать лунные вечера прошлых лет. Она знала, что это друг – близкий и в то же время такой далёкий. И чем больше она о нём думала, тем глубже понимала, что совсем не знает его. Она смутно догадывалась, что их жизненные пути не совпадают и не совпадут. Сейчас этот человек был перед ней.
Ван Ань взглянула из-под длинных ресниц на Фан Тхук Диня и ответила на искренность искренностью:
– Ты прав, дорогой Динь. Здесь я не такая, какой была во Франции. Но по отношению к тебе я никогда не изменюсь. – Помолчав немного, она добавила с болью в голосе: – Будет время, я расскажу тебе всё. Но не теперь…
Фан Тхук Динь понял, что не следует углубляться в выяснение отношений. Он заговорил о Ле May Тхане, посоветовал Ван Ань встретиться с ним. Девушка наотрез отказалась.
Фан Тхук Диню было грустно. Что произошло с Ван Ань? Такая красивая, умная девушка и такая печальная, жалкая. Однако надо было заботиться о неотложных делах: найти агента, чтобы установить связь с Ле May Тханем. Нужен был такой связник, которого знал и одобрил бы Нго Динь Кан и который мог бы в то же время открыто пойти на ту сторону. Нужен такой человек, которому можно хоть немного доверять, такой, который и там и здесь может работать легально. Динь не мог послать человека, которого не знал бы Кан. Кан ему не поверит и забросает его ненужными вопросами: откуда вы знаете его? почему выбрали именно этого человека? почему он может пойти в зону, контролируемую Вьетконгом? Динь не мог использовать и такого человека, у которого не было очевидных причин для посещения этой зоны. Всё очень сложно, а тут ещё и Ван Ань отказалась наотрез.
И вдруг Диня озарило: Май Лан, жена Ли Лама! У неё есть знакомые в той зоне, и почему бы ей не посетить их? Она к тому же жена охранника, человека, известного Кану. Её девочки останутся здесь, в руках Кана. Она, видимо, знает дорогу туда и обратно, знает, как живут в той зоне.
Фан Тхук Динь решительно направился к дому Май Лан.
К By Лонгу привели женщину лет тридцати. Она объявилась в уезде Хыонгтхюи, расположенном в освобождённой зоне. Бдительные жители заподозрили в ней переброшенную врагом шпионку и сообщили куда следует. Под каким-то предлогом её доставили в уездный центр, где она потребовала встречи с «самым высоким руководителем» безопасности в освобождённых районах, чтобы «сообщить важное известие».
И вот она сидит перед By Лонгом – начальником спецслужбы освобождённого района. Видно, что волнуется. Он внимательно изучает эту женщину. Открытое лицо, но глаза почему-то потухшие, растерянные, печальные. Кое-как заколотые волосы. Не очень-то она заботится о своей внешности. После первых фраз женщина, кажется, успокоилась. Седина в волосах By Лонга и его доброе лицо оказали на неё благоприятное действие.
– Я хотела бы поговорить с вами наедине, господин… – робко начала женщина, явно не зная, как обратиться к By Лонгу.
By Лонг сделал знак находившимся в комнате товарищам и улыбнулся:
– Я готов выслушать вас, ти.
– Не знаю, поверите ли вы мне или нет… – продолжала она, всё ещё робея.
– Вы хотели поговорить наедине, – строго заметил By Лонг. – Мы верим вам, ти. Скажите всё, ничего не скрывая.
Женщина потупилась и опустила голову, как бы не решаясь перейти к главному.
– Вот что я скажу вам сначала, господин. Я хотела поговорить с вами, потому что мой муж – личный охранник Нго Динь Кана.
Она подняла глаза на By Лонга, ожидая его реакции, полагая, что её слова вызовут гнев и удивление у этого начальника. Он же, напротив, был невозмутим, будто ничего не слышал, и спокойно ждал, что она скажет дальше. Женщина, разумеется, не догадывалась, что сидящей перед ней человек получил подробное сообщение о ней ещё до того, как она перешла на территорию освобождённых районов. И с первого же её шага здесь за ней скрытно следили внимательные глаза. Она не могла также знать, что её засылка в освобождённые районы была согласована с органами безопасности патриотов, с By Лонгом.
А Лонг сидел и думал: «Вот это и есть тот человек, о котором сообщал X-30. Сама ли она пришла в органы безопасности? Ведь в донесении X-30 не предусматривалось такого варианта. Что бы это значило?»
Внешне By Лонг оставался безразличным, а в действительности лихорадочно думал, перебирая в уме различные предположения. Он всегда старался удержать инициативу в своих руках. Когда Май Лан замолчала, он заметил:
– Говорите, говорите, прошу вас. Я внимательно слушаю. Успокоитесь, не надо себя взвинчивать. Мы поверим тому, что вы скажете искренне и правдиво.
Май Лан, казалось, немного повеселела.
– Раньше я тоже работала для Сопротивления, была кадровым работником. Но теперь всё не так. Поймите мою беду.
– Если кто захочет помочь родине – поможет, какие бы ни были сложные условия. Мы вас понимаем, – подбодрил её By Лонг.
Май Лан почувствовала, что может рассказать этому человеку всё. Она видела его впервые в жизни, но сразу те прониклась к нему доверием и уважением.
Она вкратце рассказала By Лонгу о своей жизни. О счастье, которое испытала с любимым человеком, когда вышла замуж. Об участии в революционном движении – это было очень трудное, но радостное, весёлое время. О тяжести возвращения в Хюэ после заключения Женевских соглашений 1954 года. О торговле текстильными изделиями с лотка на рынке Донгба и прилипчивых взглядах Ли Лама. О чудовищном страхе, парализовавшем её всю после того, как семейство Нго убило её мужа. О терзающих душу мыслях, когда она в полубессознательном состоянии лежала больная, а рядом было двое малышей и молчавший как столб Ли Лам. О тяжести решения – будто сам себя осуждаешь на смерть – пожертвовать собою, чтобы любой ценой сохранить детишек – плоть и кровь любимого человека. Она и не подозревала, как это будет трудно – жить рядом с Ли Ламом под презрительными взглядами знакомых и незнакомых.
By Лонг слушал её рассказ очень серьёзно, не подавая виду, что всё это ему уже известно. Видя, что её повествование слушают с сочувствием, она сказала и о том, что однажды, когда её ребёнку потребовалась неотложная помощь, она случайно повстречала Фан Тхук Диня, который оказал ей неоценимую помощь. И она и Ли Лам безмерно благодарны Диню. А недавно Фан Тхук Динь попросил её встретиться с одним старым другом в освобождённых районах.
– Господин Динь, – говорила Май Лан, – сказал, что этот человек поверит мне, и поэтому-то он обратился ко мне с просьбой. Я, мол, и дорогу знаю, есть у меня здесь и знакомые, и пристанище (на самом-то деле нет уже у меня здесь никого), а поэтому мне, мол, более сподручно сделать это, чем кому-нибудь другому. Господин Динь очень добр ко мне, он мой благодетель. Вот я и согласилась. А потом подумала: хоть господин Динь и добр ко мне и к моим детям, но он всё-таки советник Нго Динь Кана. Так ведь? А как же может доверенный советник Кана знать нашего кадрового работника и зачем он меня посылает разузнать о нём? Я вместе с мужем работала в подполье. (By Лонг отметил, что она употребляет слово «муж» только по отношению к своему погибшему супругу и не называет так Ли Лама.) И потом, чудно как-то: Динь советовал мне разузнать об этом его здешнем друге по-особенному, дать знать о себе тайным знаком, и встречи наши должны быть тоже особенными. Я много думала. Конечно, господин Динь по-настоящему добр ко мне, но я ещё не забыла погибшего мужа, двое его детишек стерегут мою душу. А подумаю о жизни, и придёт на ум: неужто я так и не встречусь больше с вами? Неужели никогда не увижу друзей моего мужа? Поэтому я и постаралась прийти к вам, рассказать о моих делах и попросить у вас совета, как это бывало прежде.
By Лонг хорошо понимал все трудности и волнения Май Лан. Эх, вьетнамская душа! Удивительна ты, вьетнамская душа! Сколько горя вынесла эта женщина, но никогда и не в чем не опозорила она память мужа и не предала веру детей. Сколько, наверное, слёз пролила, сколько презрительных, унизительных слов о себе выслушала, но никто де мог упрекнуть её в измене родине и революции. Она ждала судного дня, хотя каждый день её судил суд собственной совести. Она не уклонялась от суда своих детей, друзей своего мужа, суда тех, с кем она работала в прежние дни, она – невиновная. Она хотела вернуться, чтобы стать рядовым бойцом патриотов… «Поэтому я и постаралась прийти к вам, рассказать о моих делах и попросить у вас совета, как это бывало прежде». Её прерывающийся от волнения голос, рассказ о бедах подтверждали то, что было сказано о ней в доставленном By Лонгу донесении. Если и были у него какие-то сомнения, они рассеялись. Он посмотрел на неё и искренне сказал:
– Если вы хотите, чтобы мы относились к вам, «как бывало прежде», когда был жив ваш муж, прежде всего не называйте нас господами. Мы знали вашего мужа. Мы были его друзьями. Нам многое известно и о вас.
По её щекам катились слёзы, и она не вытирала их. Но дымок печали постепенно улетучился, глаза женщины радостно заблестели. Это была радость человека, вновь завоевавшего доверие людей. Май Лан прошептала:
– Спасибо вам, друзья.
Напряжение спало. Женщина продолжала рассказ более спокойно. Она сообщила By Лонгу, с кем её просил встретиться Фан Тхук Динь, как должна проходить эта встреча, что на пей надо было передать. Временами она улыбалась. В эти моменты она забывала и Ли Лама, и всю горечь своей нелёгкой жизни.
А By Лонг подумал о том, что его дела, пожалуй, усложняются. Некоторые места из рассказа Май Лан он записал в рабочую тетрадь, потом расспросил Май Лан о деталях, обсудил с ней некоторые стороны её дальнейшего пребывания в освобождённых районах.
На перекрёстке трёх пыльных дорог, окаймлённых леском, неподалёку от хутора переселенцев из равнинных районов, была лавчонка. Даже не лавчонка, а заведение, где можно было и подстричься, и купить сладости или выпить зелёного чая. Приземистая хижина была построена из бамбука, покрыта листьями и ничем не отличалась от лавчонок, торгующих прохладительными напитками и чаем, которые встречаются повсюду на сельских дорогах Вьетнама. Хозяин заведения был уже в возрасте: было ему что-то около пятидесяти. Он носил очки для дальнозорких, у него было квадратное лицо, тонкие губы, короткая стрижка. Ростом он был высок, медлителен в движениях, ходил неизменно только в чёрной одежде и, казалось, ничем не интересовался, кроме своих ножниц. Но если присмотреться внимательно, можно было заметить, что, хоть он и делал вид, что сосредоточивается на обслуживании очередного клиента, все разговоры посетителей у стойки, где торговала чаем его жена, не пролетали мимо его ушей.
