Текст книги "Икс-30 рвёт паутину"

Автор книги: Данг Тхань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– Ну, в этом для меня нет ничего нового! – сказал Фан Тхук Динь, рассмеявшись. – Я-то ждал, что вы расскажете что-то свежее! Ну ладно, коль скоро наши отношения кончаются не сегодня, скажу то, что я знаю. А это не идёт ни в какое сравнение с тем, что вы мне только что откровенно раскрыли. Завтра ночью, ровно в двадцать два, а не в двадцать три часа, как я сказал, наши вертолёты поднимутся в воздух. В двадцать два тридцать они приземлятся в точке «семьдесят пять» между тремя кострами на площадке примерно в пятьсот квадратных метров.

Смит извлёк из кармана трубку в форме человеческой головы, поспешно набил её, закурил, глубоко затянулся и медленно выпустил струю дыма. Он озабоченно размышлял.

– Ну что вы думаете об этом, мистер Смит? – спросил Динь.

– Надо сохранить авторитет специальных войск США, уважаемый мистер Динь, – ответил Смит, выпустив струю дыма. – Возможно, братья Нго Динь Дьема забыли, что выпускники Форт-Брагга не жалеют никого. Ровно в двадцать два часа мы приземлимся в пункте «семьдесят пять». Завтра во второй половине дня я прикажу разведчикам сфотографировать это место и заранее насыпать там три кучи фосфора. Их свет будет хорошо виден сверху. В двадцать два тридцать приземлятся спецвойска мистера Кана, и я уничтожу их всех прежде, чем ликвидирую вьетконговцев.

– И меня в том числе? – усмехнулся Фан Тхук Динь.

– Нет, дорогой мистер Динь. Вам не следует спешить к старухе смерти. Вы мне ещё нужны здесь, рядышком с Нго Динь Каном. Я обещаю давать взамен равноценные сведения. Мы, американцы, расплачиваемся в таких делах точно. – Он прищурил глаз с видом продувного парня. – Кроме того, эта баба, Ле Суан, тоже не желает, чтобы вы погибли без пользы.

Американец поднял стаканчик и протянул его прямо к лицу Диня. Динь чокнулся с ним.

– В таком случае я не полечу вместе с ребятами из спецвойск мистера Кана, – сказал он. – Я тоже думаю, что наши связи будут долгими.

Когда Фан Тхук Динь вышел от Смита, до семнадцати часов оставалось всего пять минут. Он сел в машину, написал несколько строк на маленьком листочке, спрятал его и поехал в сторону Ароматной реки. В одном из пустынных кварталов он увидел пожилого человека в низко опущенной на лоб шляпе и тёмных очках. Мужчина медленно шёл по тротуару, заложив руки за спину. Фан Тхук Динь огляделся. Не заметив ничего подозрительного, он подрулил к тротуару и остановился под огромным деревом, раскинувшим могучие ветви над проезжей частью. Пожилой мужчина в тёмных очках приблизился к нему. Это был хозяин книжной лавки, которого посторонний мог бы узнать с великим трудом, так изменили его облик низко надвинутая шляпа и тёмные очки, которые он надел вместо своих обычных, простеньких, в металлической оправе.

Динь незаметно передал ему листочек с сообщением. Потом вышел из машины и зашагал по набережной Ароматной реки с видом человека праздного, фланирующего без цели, чтобы убить время. Закрывшись от солнца рукой, он смотрел на сверкавшие в воде блики.

Несколько фосфоресцирующих пятен мерцали мертвенно-бледным светом в ночи. Лес гудел от рёва авиационных моторов. Вертолёты опускались на широкую поляну. Струи воздуха от винтов пригибали к земле траву и деревья. Винты ещё вращались, когда из чрева вертолётов, подгоняя и подталкивая друг друга, посыпались американские «зелёные береты». Они были вооружены до зубов, их снаряжение было приспособлено для боёв в джунглях: скорострельные автоматы, автоматические винтовки, портативные миномёты, кинжалы, гранаты… Одетые в покрытую маскировочными пятнами форму, солдаты, сутулясь, передвигались длинными перебежками, готовые в любой момент нажать на спусковой крючок. Да, они были готовы открыть огонь из всего имеющегося у них оружия, но сердца «зелёных беретов» бились учащённо. Конечно, все они были людьми дна, на счету некоторых из них было по нескольку убийств там, дома, в Штатах. Конечно, их готовили специально для войны в джунглях, для ночных боёв. Но тёмные джунгли этой тропической страны таили в себе ужасную угрозу. Немало парней почувствовали слабость в животе, оказавшись в этом лесистом горном месте среди ночи, когда кругом не видно ни зги.

Команды офицеров подгоняли их, заставляли двигаться быстрее. Бряцание оружия, тяжёлое дыхание, шуршание травы под ногами и листьев над головой – все эти звуки тонули в рёве вертолётных двигателей.

Высадив последнего солдата, вертолёты взмыли и легли на обратный курс, к базе. В ночном небе кружил только вертолёт с наблюдателями. «Зелёные береты», пригибаясь к земле, перегруппировались, установили радиосвязь с командованием. Первые шаги операции сделаны в полном соответствии с планом. Были быстро приведены в порядок кучи фосфора, чтобы сделать их незаметными. Сами «зелёные береты» затаились в ожидании. Они растворились в траве и ночной тьме.

Но джунгли и эта непроглядная тропическая ночь по-прежнему хранили тайну от «зелёных беретов». Уже в тот момент, когда они выпрыгивали из вертолётов на землю, за ними следили внимательные глаза, и какие бы скрытные перемещения ни делали «зелёные береты», они всё время были на мушке. Джунгли безмолвствовали. Но в них замерли в ожидании не одни только американские «зелёные береты».

Примерно через час тишина вновь была нарушена нарастающим рокотом авиационных двигателей. В тёмном небе появились чёрные тени вертолётов. Во тьме внезапно выросла высокая стройная фигура. Стремительно, как пантера, она скользнула на поляну. Неизвестный наклонился. Вспыхнул огонёк, и на поляне один за другим запылали три костра. Вертолёты подоспели вовремя. Чёрная тень пропала – неизвестный лёг, чтобы не попасть в мощные потоки воздуха от винтов приземляющихся машин.

Несколько вертолётов опустилось между пылающими кострами. Из открытых дверей кабин выпрыгивали солдата войск спецназначения Нго Динь Кана. Вертолётчики высадили десант и оторвали машины от земли.

Американцы открыли огонь ещё до того, как солдаты марионеточной армии сконцентрировались в одном месте. Они безжалостно поливали их огнём, не экономя патронов. Десантники растерялись от неожиданности. Перекрёстный огонь косил их, как траву. Сдавленные крики ужаса. Руки, держащие оружие, протянутые вверх в мольбе о помощи… Все десантники полегли под пулями.

В это время из джунглей, разрывая тьму ночи, взвилась в небо зелёная сигнальная ракета. Непонятно откуда, на американцев обрушился шквал огня. Теперь паника охватила «зелёные береты». Они метались по поляне, но огонь невидимого противника был точен. Высокие тёмные фигуры продолжали валиться на землю. Зелёные каски мелькали меж стволов. Многие американцы кинулись к вьетнамским солдатам, которых только что безжалостно расстреливали, по пули настигали их. Тьму ночи прошивали светлые пунктиры очередей трассирующих пуль…

Некоторые уже торопливо поднимали руки, другие опускались на колени. Кое-кто валялся на земле полумёртвый от страха, не смея пошевелить ни рукой, ни ногой.

Операция «одним кулаком раздавим двух врагов» закончилась. Слышались только чёткие фразы, которыми обменивались бойцы армии освобождения.

Утром следующего дня более четырёх десятков местных и зарубежных корреспондентов, приглашения которым были разосланы накануне, явились в информационный центр Центрального Вьетнама. Они приготовили фотоаппараты, магнитофоны, кинокамеры, поскольку в полученных ими билетах было написано, что им сообщат важную новость.

Всех томило любопытство. Может, США предоставили новую помощь? Может, произошла какая-то внутренняя реорганизация, осуществлённая Нго Динь Дьемом? Дьем опубликовал новый закон? Или, может быть, подавлена новая попытка переворота? Или тандем Нго Динь Ню – Чан Ле Суан выкинул какую-то новую штуку? Корреспондентская братия терялась в догадках. Иностранные газетчики пытали местных, надеясь, что те лучше информированы. Местные корреспонденты приставали к иностранным, считая, что их чаще допускают к секретной информации.

Ван Ань, одетая подчёркнуто аккуратно, по последней моде, с западногерманским фотоаппаратом на плече, толкалась в толпе журналистов. Красота Ван Ань, её аристократическая грациозность вызывали у присутствующих восхищение. Но глаза девушки, скрытые за длинными ресницами, казалось, не замечали ничего вокруг. Она равнодушно проходила мимо восхищённых взглядов. Но это лишь заставляло присутствующих с ещё большим вниманием разглядывать её.

Наступил назначенный час, а пресс-конференция всё не открывалась. Прошло пять минут… десять… пятнадцать… Журналисты заволновались, начали задавать вопросы чиновникам информационного центра. Но те сами ничего не понимали, стали спрашивать у директора, в чём дело. Он был вынужден выйти к журналистам, чтобы извиниться.

– Прошу подождать ещё десять минут. Дело в том, что сегодняшнюю пресс-конференцию организует не информационный центр. Мы лишь получили указание его превосходительства представителя центрального правительства в Центральном Вьетнаме собрать вас, чтобы сообщить срочную и важную информацию. Характер информации нам не известен. Пресс-конференцию будет вести специальный чиновник из канцелярии господина представителя центрального правительства. Он сообщит вам, господа, эту информацию. Ещё раз прошу вас подождать десять минут.

Директор тоже сгорал от любопытства. Ему очень хотелось узнать: что это за важная информация? Он снял телефонную трубку и набрал номер резиденции его превосходительства представителя центрального правительства.

А в этот момент в кабинете Нго Динь Кана бушевала буря. Опять он попал в ловушку, поставленную Вьетконгом! Вчера вечером, отдав приказ спецвойскам действовать, Нго Динь Тхук и Нго Динь Кан спокойно отправились почивать. Поручив Ле Куанг Тунгу непосредственное руководство операцией, они были уверены, что завтра на рассвете Тунг сообщит о том, что «оба врага раздавлены одним кулаком». Пресс-конференция об этой победе станет началом психологического наступления на противника, эхо победы прокатится по всей стране. Нго Динь Дьем сразу же похвалит. Фишел и Лэнсдейл перестанут недооценивать Нго Динь Кана как правителя Центрального Вьетнама, да и сейфы с американской помощью будет после этого легче открывать, Вьетконг будет сокрушён. Подпольщикам в городе не на кого будет опираться, и они либо сдадутся, либо попадут в ловушки, расставленные им, Каном. План «ветер переменился» был бы блестяще выполнен. Кроме того, Кан отплатил бы американским спецвойскам за давние обиды.

И кто бы мог предположить, что среди ночи в спальне Нго Динь Кана прозвучит этот телефонный звонок! Ле Куанг Тунг и Фан Куанг Донг просили немедленной аудиенции, чтобы доложить об обстановке. Кап сразу понял, что не услышит от них ничего хорошего. Нго Динь Тхук, который спал в одной из соседних комнат резиденции, также был разбужен. Резиденция гудела, как потревоженный улей. По телефону вызвали Фан Тхук Динь.

Когда Динь вошёл, Ле Куанг Тунг и Фан Куанг Донг докладывали братьям Нго. Вести действительно были трагическими. Точно в заданное время вертолёты доставили подразделения спецвойск в нужный пункт. Опознавательные знаки на земле были выложены, как условлено. Не было ничего подозрительного. Участники операции имели надёжную связь со штабом спецвойск. Ле Куанг Тунг был на радиостанции и вёл разговор с капитаном, командиром роты десантников. Когда самолёт сопровождения заметил сигнальные костры, Ле Куанг Тунг отдал приказ о высадке. Едва смолк голос капитана, доложившего по радио, что высадка окончена, Тунг вдруг вновь услышал в наушниках крик офицера: «„Орёл“! „Орёл“! Я – „Чёрный ворон“! Я – „Чёрный ворон“! Докладываю: попал под сильный огонь. Не знаю – почему, откуда. Возможно – засада. Окружён со всех сторон. Все убиты. Прошу спасти!» Потом всё смолкло. Напрасно Ле Куанг Тунг надрывался: «„Чёрный ворон“! „Чёрный ворон“! Я – „Орёл“! Я – „Орёл“!» Тунг сорвал наушники и приказал связаться с лётчиками. Командир вертолёта доложил, что слышал беспорядочные взрывы внизу, но не понял, что произошло. Стреляли и по вертолёту, поэтому они решили быстро вернуться на базу.

В глазах Ле Куанг Тунга потемнело. Что делать? Спасать? А как спасать тёмной ночью, когда нет никаких данных о том, что там происходит? Высаживать войска на место означало бы игру в карты с завязанными глазами. Откуда там взялись вьетконговцы? Как Вьетконг узнал обо всём и устроил засаду? Что на этот раз он скажет «дяде» и президенту?

Тунг вызвал Фан Куанг Донга. Тот тоже не мог понять, что произошло. В штабе американских спецвойск делали вид, что не меньше взволнованы и растеряны. Тунг и Донг решили, что надо немедленно доложить обо всём Нго Динь Кану.

Всю ночь трезвонили телефоны…

Были подняты в воздух самолёты, вооружённые ракетами…

По тревоге подняты второй и шестой отделы военного округа…

К утру выяснилось, что рота американских спецвойск и рота местных спецвойск, высадившиеся в контролируемом Вьетконгом районе, были полностью уничтожены.

Нго Динь Кан и Нго Динь Тхук сидели в глубоком молчании. Военная операция «одним кулаком раздавить двух врагов», на которую они возлагали столько надежд, решающее мероприятие плана «ветер переменился», провалилась, а это влекло за собою крах плана в целом. Потеряли около трёхсот своих и американских «зелёных беретов». Всё их оружие и снаряжение попало в руки Вьетконга. А кто знает, сколько другого вооружения ещё захватит Вьетконг, используя эти самые автоматы и винтовки? Базы Вьетконга опять остались в целости и сохранности. А уж Вьетконг постарается использовать этот случай, чтобы развернуть пропаганду, поднять бурю. Поистине – ветер переменился…

Нижняя челюсть Нго Динь Тхука отвисла. Епископ сжал кулаки. Ну, что теперь? Почему Вьетконг вывернулся, будто заранее знал все его задумки? Почему? Может, те два профессора служат и тем и другим? Но для этого нет резона! Может, какой-нибудь из наших парней неосторожно выдал тайну? Или Вьетконг проник в наш аппарат? Эти. вопросы требовали ответа и выяснения. Несколько сотен солдат погибли бессмысленно. Надо немедленно вербовать других… Ну а если и дальше дело пойдёт так, как теперь, потеряем всех… Ладно, всё это – позднее. А теперь… Он обратился к Кану:

– Прикажи, чтобы авиация начисто разбомбила весь этот квадрат!

– Ваше преосвященство, а если там ещё остались живые и раненые наши ребята и американцы? – спросил Фан Тхук Динь.

Лицо Нго Динь Тхука не дрогнуло.

– Ничего! – властно ответил он. – В противном случае они попадут в лапы Вьетконга. Надо сделать то, что необходимо сделать.

Зазвонил телефон. Нго Динь Кан снял трубку. Директор информационного центра вежливо лепетал о пресс-конференции.

– Звонят о собрании этих писак, – сообщил Кан, посмотрев в сторону Фан Тхук Диня.

– Ваше превосходительство, а нельзя их распустить? – спросил Фан Тхук Динь.

– Не надо, – покачал головой Нго Динь Кан. – Мы ведь пригласили и иностранцев. Попробуй распусти их, они пронюхают обо всём и раззвонят по всему миру.

– Тогда, ваше превосходительство, определите смысл и главное направление разговора с ними.

– Скажите им, что мы провели военную операцию и одержали полную победу. Пусть все знают. А они уж сумеют об этом написать.

Когда Динь уходил, зазвенел телефон прямой связи с Сайгоном. Ясно, что американцы из Хюэ уже проинформировали обо всём Лэнсдейла и Фишела. Нго Динь Дьем спрашивал об обстановке: «Лэнсдейл и Фишел хотят до конца знать правду, ибо должны немедленно информировать посольство США. Такая серьёзная ситуация требует, чтобы посол безотлагательно сообщил о ней в Вашингтон. Они говорят: „Мы сразу же направим своего человека в Хюэ, чтобы разобраться во всём на месте“».

Фан Тхук Динь вошёл в зал, где собрались журналисты. Он сразу же увидел Ван Ань и поклонился ей. Она посмотрела на Диня, и он уловил в её глазах печаль. Отчего? Будто она хотела сказать что-то, но не решалась. Динь подумал: «Что-то в ней изменилось. Почему она на меня так смотрит?» Но у него не было возможности поговорить с ней, так как директор информационного центра поспешил представить его журналистам. Шум в зале смолк. Динь предложил всем сесть и сказал:

– Сегодня по поручению канцелярии представителя правительства в Центральном Вьетнаме мы пригласили вас, уважаемые господа, чтобы сообщить о большой и блистательной победе нашего государства. Минувшей ночью президентские войска спецназначения совершили героическое внезапное нападение на притоны Вьетконга. Они разгромлены одним ударом. Славные воины президента уничтожили базы Вьетконга и истребили около трёхсот человек. Эта победа коренным образом изменяет обстановку. Отныне у Вьетконга не будет больше опоры в Центральном Вьетнаме.

Чиновник центра информации развернул карту провинций Куангчи, Тхыатхиен. Фан Тхук Динь взял длинную указку и детально рассказал о военной операции, как подсказывало ему воображение. Посмотрев в зал, он увидел, как хмурится Ван Ань, относясь явно недоверчиво к его рассказу. Динь продолжал. В одном месте рассказа он стал говорить округлыми фразами, мямлить, в другом месте впал в явное противоречие с самим собою.

Как принято, в конце рассказа он заявил:

– Сейчас мы готовы ответить на ваши вопросы, господа.

– Скажите, господин советник, сколько ваших солдат участвовало в операции? – спросил французский корреспондент.

– В операции участвовал наш отборный батальон, – ответил Динь.

– Батальон пехоты уничтожает триста солдат противника, – сказал француз, улыбаясь. – Мировой рекорд! Кроме того, насколько мне известно, дело было ночью, а противник был в лесу.

– Уважаемый господин советник, – поднялся японский корреспондент, – вы сказали, что Вьетконг уже не имеет больше опоры в Центральном Вьетнаме, поскольку вы ликвидировали его базы. Иначе говоря, вы контролируете всю территорию Центрального Вьетнама. Исходя из этого, не разрешите ли вы нам посетить место боя, вновь освобождённые вами зоны, чтобы мы на месте могли убедиться в поражении противника? Гарантируете ли вы нашу безопасность во время этой поездки?

– Мы не можем удовлетворить ваше пожелание, – ответил Фан Тхук Динь.

– А не могли бы вы разрешить нам взять интервью у участников боя? – задал японец второй вопрос.

– Сейчас это невозможно, – ответил Фан Тхук Динь, улыбнувшись.

Японский корреспондент только пожал плечами.

Было задано ещё несколько вопросов, и на все Фан Тхук Динь ответил уклончиво.

Пресс-конференция закончилась. Динь поблагодарил всех за внимание. Журналисты заспешили к выходу. Ван Ань задержалась, подошла к Диню:

– Проводи меня.

Уже сидя в автомашине, она спросила:

– Ты сегодня свободен?

– Сегодня я занят, – ответил Динь. – Меня ждут его преосвященство епископ Тхук и господин Кан. Я тебе зачем-то нужен?

– Да нет, ничего. Я только хотела бы немного поговорить с тобой. Ну ладно, в следующий раз. – Помолчав немного, она неожиданно спросила – Скажи, а как на самом деле закончилась эта военная операция?

Фан Тхук Динь обернулся к ней. Она печально смотрела на него. Он ответил прямо:

– Рота американских специальных войск и рота вьетнамских специальных войск уничтожены полностью. Сегодня утром епископ Тхук и господин Кан отдали приказ разбомбить этот квадрат, чтобы уничтожить все следы.

– Спасибо тебе за правду, – сказала Ван Ань со вздохом облегчения.

Автомашина, прошуршав по асфальту, остановилась возле дома Као Суан Данга. Динь открыл дверцу и помог Ван Ань выйти.

– Я приеду к тебе на этой неделе, – сказал он.

Ван Ань остановилась в нерешительности, словно хотела что-то сказать. Но не сказала. Динь протянул ей руку:

– До свидания.

Когда Фан Тхук Динь садился в машину, девушка умоляюще взглянула на него, робко позвала:

– Динь!..

Динь захлопнул дверцу.

То ли он очень спешил, то ли не расслышал робкий зов девушки.

Предсмертное письмо Ван Ань

«Динь!

Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Не пугайся и не спеши ко мне, чтобы предотвратить самое ужасное. Поздно. Всё кончено. Если бы я была ещё жива, это письмо не попало бы в твои руки.

Таблетка, которую наш человек дал мне, чтобы использовать, когда наступит конец пути, предо мной. Маленькая симпатичная таблетка, изготовленная на секретном фармацевтическом предприятии в США по заказу ЦРУ. Стоит её положить в рот и разгрызть – и через несколько мгновений моя душа расстанется с телом. Конец радостям и печалям, конец мучительным раздумьям и ненависти, конец любви… Нет ни „вчера“, ни „завтра“. Все последние дни меня одолевают эти раздирающие душу мысли. Я думаю, что не вынесу этого. Могу ли я быть весёлой? Почему я печальна? Есть ли ещё во мне ненависть? Не ошибка ли моя любовь?.. Я не могу разобраться В этом сама, не могу ответить себе на этот вопрос.

Конечно, лучше бы промолчать. Может, было бы лучше, чтобы никто не узнал о моей смерти. Завтра газеты сообщат о самоубийстве одной молодой особы. И начнутся предположения. Пошумят два-три дня, а потом забудут и никогда не вспомнят. Мало ли на свете более серьёзных вещей, чем самоубийство какой-то девицы. Все утверждают, что нынче каждый человек несёт в своей душе все трагедии современности. Может, это и на самом деле так. Но я не требую, чтобы меня понимали. Я не хочу, чтобы кто-то всё понял. Я лишь хочу, чтобы ты, моя прекрасная, моя первая и последняя любовь, чтобы ты не понял меня превратно, не презирал меня. Пусть все понимают как хотят: ошибочно, извращённо, но только не ты, только не ты!

Поэтому я решила поговорить с тобой, прежде чем уйти навсегда. Не для того, чтобы вызвать в тебе жалость и сожаление, и не для того, чтобы доказать, что я невиновна. Я прошу, чтобы ты понял меня больше и лучше, чем прежде.

Любимый мой! Помнишь ли ты наши дни во Франции? Ах, какое это было прекрасное время! Можно ли забыть его? Я была совсем одинокой до встречи с тобой. Мать и отец умерли, братьев и сестёр у меня нет. Не было и верных, близких друзей. У меня был только дядя, чувства которого ко мне всегда оставались какими-то дозированными, прохладными. Был у меня любимый человек, которого я обожала так, как только может любить молоденькая девчонка, жаждущая чувства. Разумеется, он меня бросил (чем больше впоследствии я стала разбираться в жизни, тем яснее понимала, как мы были далеки друг от друга). Я жила, как монашка, вдали от людей, со своей скрытой болью о семье, с ребячьим романтизмом. Я зарылась в книги, ушла в себя. Так было до того дня, когда я встретила тебя.

Почти каждый мужчина, знакомясь с женщиной, преследует определённую цель. Это заставляет нас быть осмотрительными в отношениях с вами. Но ты вошёл в мою жизнь естественно, как член семьи, добрый и уважительный, как старший брат. Ты вошёл в мою жизнь, и я не заметила у тебя никаких тайных замыслов по отношению ко мне. Я полностью поверила тебе. Ты водил меня по музеям, этим хранилищам бесценных свидетельств роста человечества, по библиотекам, где тысячи и тысячи книг говорили о беспредельном кругозоре человеческого сознания за многие столетия. Ты мне показывал исторические места и достопримечательности Парижа, которые оберегают и хранят: от пушки, из которой обстреливали Бастилию, до дома Виктора Гюго… Ты возил меня в сверкающий золотом Версаль, в спокойный Булонский лес… Мы поднимались на самый верх Эйфелевой башни, мы заходили в строгий классический Пантеон. Ты в те дни сделал так много для моей души и для моего ума! Я радовалась, что отношения между нами чисты и естественны. Я нашла в тебе старшего брата, надёжного друга, позабыла о своём одиночестве, перестала тосковать о далёком доме и родине. Ты вновь вселил в меня веру в людей, в искренность и чистоту чувств. Всё это осталось у меня в душе навсегда (чем больше я возвращалась к прошлому после этого, чем дольше жила, тем лучше понимала, что не могла бы сама возродить в себе эти чувства).

Любимый мой! Тогда я ещё не умела понять тебя до конца. Могла ли я в моём возрасте представить глубину твоих знаний, твоей души, когда ты говорил мне о национальных героях или когда ты замечал, видя моё неподдельное восхищение европейскими раритетами: „Но это не наше, не вьетнамское“. (Увы! Если бы я тебя понимала тогда, как поняла сейчас!)

Это прекрасное время продолжалось недолго. Дядя сказал мне, чтобы я ехала учиться в Англию. Я до сих пор не знаю, может быть, это было распоряжение какого-то секретного начальника, связанного с моим дядей. Он посоветовал отправиться в Англию, чтобы „ознакомиться с ещё одной державой, расширить кругозор, а также чтоб изучить ещё один иностранный язык, „поднять себе цену, что немаловажно для будущего“. Я понимала, что в советах дяди есть резон. К тому же он был моим опекуном, он отвечал за меня, и я должна была жить, подчиняясь ему. Удивительно ли, что я послушалась дядю и поехала в страну Диккенса и… Интеллидженс сервис.

Я изучала филологию в Кембридже. Преподаватель, которому дядя меня поручил, покровительствовал мне. Он работал на ЦРУ. Именно в университете и именно благодаря усилиям этого преподавателя – не сердись, я знаю, что тебе это известно, – я стала агентом ЦРУ. Любимый мой! Прости меня, но если бы они сказали правду о том, что от меня хотят, если бы я знала цели ЦРУ, я бы не стала работать на него. Но они говорили мне о государстве Вьетнам без коммунистов, которое при помощи США и Англии станет в один ряд с другими могущественными государствами мира; они говорили о свободе и неприкосновенности личности, о родовой мести, которую должен носить в сердце каждый, кто почитает погибших родителей… Я это слышала каждый день понемножку, и они добились своего: превратили меня из неопытной студенточки в своё орудие.

Так пришёл конец моей беспечной жизни. Я всё время должна была думать, сравнивать, рассчитывать. С тех пор я вела двойную жизнь: внешне – как актриса, говорила, ходила, действовала, как положено по роли, а внутри у меня была совершенно другая, особая жизнь. Тогда же я убедилась в том, что отношение человека к человеку может быть не только прекрасным; кто бы со мной ни встречался, это был объект для изучения, анализа, подозрения. Я была, с одной стороны, как дикий зверь, выслеживающий добычу, а с другой – постоянно носила в себе страх, как животное, за которым гонится хищник.

Любимый мой! Когда ты будешь читать эти строки, я уже уйду. Я кончаю с этой двойной жизнью. Эти люди полагали, что они накрепко взяли меня в руки, но они ошибались. Они не поняли моей тоски и не поймут, почему я умерла. Только ты – человек, которого я всю жизнь уважала, – поймёшь меня. Только ты! Ты видишь, что моя душа, мои чувства были светлы только тогда, когда я встречалась с тобой. Когда же ты был вдали, когда я связалась с ЦРУ, моя душа и помыслы стали чернее ночи, и я не помню, чтобы мне хоть на минуту было так же светло, как раньше. Этот свет вновь вернулся ко мне сейчас, когда я пишу тебе.

Я вернулась на родину. Здесь я встретила Ле May Тханя. Я была в отчаянии. Тот человек, о котором я мечтала в юности, был вовсе не таким, каким я его воображала. Да и любила я его совсем не так, как когда-то давно. А он не любил так, как я. У него были свои мысли и планы, которые он ставил выше любви. Было в нём и что-то похожее на растерянность, какая-то неправда. В том числе и в отношениях со мной. Я опять замкнулась в себе.

Опять я встретилась с дядей. Прежде, будучи студенткой, когда я думала только об учёбе, я видела в дяде серьёзного, благородного человека. Теперь же, зная тёмные стороны всех его дел, я поняла, что он использовал всё, прибегал к любым, даже позорным, средствам, чтобы добиться продвижения по службе, повышения жалованья. Все усилия дяди и его друзей, направленные на то, чтобы сохранить высокое положение в государственном аппарате, объяснялись ими высокими выражениями о „государственных реформах“, „обществе согласия“, о „необходимости трудиться во имя подъёма“. А за всем этим скрывались эгоистические расчёты, личные, чудовищно мелочные интересы. Я-то хорошо знала это, наслышавшись разговоров в дядином доме.

Я встречалась и со своими старыми товарищами. Я видела, как в их среде растёт недовольство, как они начинают задумываться, как они готовы подняться, когда наступит время. Они были настроены против американской оккупации, против Нго Динь Дьема и его братьев, против правительства, которое называли действующим по указке иностранных банков, они выступали против диктатуры (господи, ведь это всё то, что они призывали меня защищать!). Мои старые друзья радовались победе над французами, восхищались сражением в Дьенбьенфу, гордились Вьетминем, который они называли борцом за свободу и независимость родины (боже, ведь это было то, против чего они призывали меня бороться!). У меня были широкие знакомства, и я убеждалась, что все люди, кроме разве правительственных чиновников, думают точно так же.

Как же так? В моей душе появилась какая-то трещинка. Я чувствовала, что мои друзья, окружающие меня люди шли совсем иным путём, чем тот, которым шла я. Какой из них был правильным?

Потом я узнала о военных операциях вооружённых сил республики, о сожжённых хуторах и замученных людях, я услышала о так называемых стратегических деревнях – этих концентрационных лагерях, о каторжных тюрьмах, битком набитых заключёнными, среди которых – я знаю это точно – были люди, не имеющие абсолютно никакого отношения к Вьетконгу. Я видела, как начинается движение среди молодёжи, студентов, буддистов, среди трудового народа. И среди них – я тоже это точно знаю – было много людей, не имеющих никакого отношения к Вьетконгу. Я должна была войти в это движение, чтобы шпионить. Однако это привело меня в ещё большее замешательство. „Правы или нет те, кто в нём участвует?“ – спрашивала я себя.

(Какой путь правильный – мой или их? О, любимый мой, почему я тогда не спросила тебя?! Потому что…)

Потом мне приказали следить за тобой. Я была очень озадачена. Зачем за тобой шпионить? Для чего? Но никто не имеет права задавать вопросы, если есть приказ. Но ведь никто не запретит мне думать. Так зачем же я должна выслеживать тебя? И мне разъяснили: „За таким ловкачом, как Фан Тхук Динь, должен следить такой умный человек, как ты. Иначе ничего не получится. Это – необычный противник. Это – образованный и занимающий важный пост чиновник, с ним не каждый поговорит. Только ты. Нам известно, что вы были знакомы ещё во Франции. Это очень важно для того, чтобы сблизиться с ним, раскусить его, заставить быть искренним. Ты красивая женщина. Это тоже важно для твоей работы. Изучи его связи, выясни, с кем Динь встречается. Какие у него есть тайные дела, помимо тех, которыми он занимается вполне легально? Что он думает о Соединённых Штатах, как он к ним относится и, вообще, каково его отношение к свободному миру? Что он говорит о Вьетконге, как к нему относится? Короче говоря, надо хорошо знать его. мысли и дела. Но будь осторожна, не допускай, чтобы личные симпатии притупляли бдительность. И не думай, что ты одна следишь за Динем: мы держим в поле зрения то задание, которое ты выполняешь“.