Текст книги "Красобор"

Автор книги: Даир Славкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Не плачь, Лена!

На лесной дороге сильно трясло. Но вот лес кончился. Дорога побежала по полю, подбрасывать стало меньше.

Ребята подняли головы. В кузове лежало запасное колесо, стояли пустые ящики, железная бочка, валялся стальной трос, лопата, лом. Бочка и ящики заслоняли заднее стекло кабины.

Там, в кабине, и думать не думали, что за ними следят. Да еще таким необычным способом.

На дороге послышался шум приближающегося мотоцикла. Машина остановилась. Остановился и мотоцикл.

– Почему не в конторе? – крикнул мотоциклист, обращаясь, видимо, к шоферу.

– А чего я там не видел? – грубо ответил Павулин.

– Где же ты был?

– Колесо село. За запасным ездил. Теперь домой.

– Председатель собрал всех механизаторов и шоферов на совещание. Я заходил, слышал, как он ругал тех, кто опаздывал.

– Выдумал еще… Совещание какое-то!

– А ты и не знал? Что – дома не ночевал?

Павулин не ответил. Со скрежетом включил скорость. Машина помчалась вперед.

– Может быть, лучше выскочим, когда он к деревне подъедет? – шепотом спросил Сергей. – А то еще завезет неизвестно куда.

– Разговор слыхал? – так же тихо проговорил Федос.

– Слыхал. Ну и что?

– А то, что он теперь к правлению колхоза сам подкатит.

– А если нет?

– Побоится.

Наконец машина остановилась.

– Контора колхоза, – прошептал Сергей.

И в ту секунду, когда хлопнула дверца кабины, ребята спрыгнули из кузова на землю.

– Вот сопляки! – прошипел шофер. – На чужих машинах разъезжаете? Ну, ладно, в другой раз колесом так прижму, что кишки через рот повылезут.

Но «сопляки» не ответили. Они со всех ног бросились в правление.

Шофер побледнел. Его напарник нулей вылетел из кабины, рванулся на крыльцо, за мальчишками. Павулин весь обмяк, охнул и поплелся следом.

В правлении колхоза шло совещание. Было людно, тесно, накурено. Трактористы, комбайнеры в промасленных комбинезонах собрались на летучку. Собрались обсудить то, что наболело, что было важно. В углу сидел Антон Филиппович.

Федос и Сергей вбежали в комнату одновременно.

– Где председатель? – прямо с порога громко крикнул Сергей.

– Здесь я. Что случилось?

В ту же секунду появилась на пороге растрепанная фигура Комаровского с всклокоченной головой.

– Николай Захарович! – Сергей указал на преступника. – Он вместе…

– Ага, хулиган, вот ты где! – громко перебил его Комаровский. – Разбили чужие окна, а теперь прибежали прятаться в контору? Марш отсюда! Товарищу председателю некогда со всякими проходимцами возиться. Я с вами еще поговорю! – И Комаровский схватил за шиворот Сергея, потом Федоса. И потащил их назад, к выходу.

Колхозники зашумели.

– Подожди! Отпусти детей! – послышался властный голос.

– Да вы, товарищ председатель, не волнуйтесь, не теряйте время дорогое на чепуху. Нашкодили эти недомерки, только и всего. Я сам с ними рассчитаюсь.

С этими словами Комаровский дал Сергею хорошего пинка коленом, тот не удержался и полетел кубарем. Комаровский нагнулся, чтобы схватить его, но не успел. Сергей вскочил и выбежал на середину комнаты. Федос использовал момент, изо всех сил рванулся и тоже оказался на свободе. И тоже отскочил к столу председателя.

– Николай Захарович! Он – преступник. Украл в колхозе семена. Целую машину!

– Стукач сопливый! Человека под монастырь подводишь? – взревел Комаровский. Тяжелые шаги огромных сапог приблизились. Налитые кровью глаза уставились в лицо Федоса.

Но Федос не отступил.

Комаровский понимал: учинить расправу ему не дадут. Он остановился, опустил глаза, попытался улыбнуться. Но вместо улыбки получилась кислая гримаса.

– Не боюсь я вас, и никто не боится, – негромко, но так, чтобы все слышали, твердо сказал Федос Комаровскому прямо в лицо. И вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Голова закружилась. – Вы преступник! – закричал Федос. – Враг! В таких Шапеня там, под дубами, из пулемета!..

– Ах, блоха, ах, гнида! Клевещешь на честного человека?

– Я клевещу? А кто в лесу мешки только что спрятал с семенами? Кто?!

– Семена ржи они украли с Павулиным! – словно разом выдохнул Сергей.

В комнате стало тихо. Слышно было, как тяжело дышал, сжав кулаки, Федос.

– Ничего не понимаю: то стекла какие-то, то семена, – поморщился председатель.

– Врут они, оба врут! – закричал с порога Павулин.

– Стоп! Обожди-ка. Твой семафор пока еще закрыт, помолчи. Давай, Малашевич, все по порядку рассказывай.

– Воды, – попросил Федос.

Стакан с водой стоял на столе, и ему сразу дали напиться.

Федос жадно глотнул, широко раскрытым ртом вдохнул воздух и почувствовал, что голова перестает кружиться, а дышать становится легче.

– Николай Захарович, мы в лесу были. Втроем. Видели, как они – вот этот и шофер – краденое колхозное зерно прятали. Слышали их разговоры. Они зерно в районном центре продать хотели.

– Врешь, сукин сын!

– Ложь!

– Неправда? Тогда… тогда скажите, где вы стоп-сигнал на своей машине разбили? – резко обернувшись и глядя прямо в глаза Павулину, спросил Федос.

– Не знаю, – пожал плечами Павулин. – Может, вчера где-нибудь. Но кому какое дело! Я разбил – я заплачу.

– Вчера вечером у тебя стоп-сигнал в порядке был, – заметил кто-то из водителей. – Сам видел.

– Сегодня, полчаса назад, вы его в лесу о сухое дерево стукнули! Когда задним ходом в чащу заезжали прятать зерно. Да не верьте им ни в чем, Николай Захарович! Поехали: мы и мешки покажем, и осколки их стоп-сигнала.

– Место точно знаешь? – Председатель пристально посмотрел на Федоса.

– Еще бы! Мы ведь с ними вместе приехали. В кузов прыгнули, легли тайком и прикатили.

– В лесу наш пост остался, – кивнул Сергей, – Ленка.

– Щенки! – прохрипел Павулин.

Адам молча пошел к двери.

– Куда, дорогой? Задержись, пожалуйста. Ты ведь еще про рамы ничего не рассказал. Выкладывай свою беду. – И председатель язвительно прищурился и, ломая спички, закурил.

Но Адам словно не слышал. Спокойно, будто сказанное относилось вовсе не к нему, шел к выходу.

И тогда выросла перед ним коренастая фигура Миколы.

Адам остановился, глянул ледяным, немигающим, как у змеи, взглядом на тракториста. И вдруг выхватил из-за голенища сапога финский нож.

Все замерли. Адам бросился на Миколу.

– Люди! Спасите парня! Миколочка!..

Это был жуткий женский крик. Но пошевелиться там никто и не успел. Федос видел, как брат молниеносным, ловким движением перехватил руку с финкой и, с силой вывернув ее, рванул на себя, швырнул Комаровского на пол. Нож отлетел в сторону.

Все повскакали со своих стульев, несколько мужчин бросились к Адаму. Только Федос и Сергей остались на месте. Да еще побледневший Павулин. Но и за его каждым движением следил Микола.

Когда Адама Комаровского связали, Николай Захарович сказал:

– Товарищи! Собрание наше можно считать закрытым. Задачи ясны всем. За работу. А ты, Алексей, и ты, Игнат, садитесь в машину Павулина – и в лес. За зерном. Я тоже поеду. Пионеры, – председатель кивнул Федосу и Сергею, – со мной в «газик».

– А с этими что делать, елки-палки? – спросил бухгалтер, указывая на задержанных.

– Судить будем. Пока пусть здесь отдохнут. Спешить им некуда. А чтобы не скучали, оставим с ними Миколу Каляду и еще кое-кого из дружинников.

Час спустя машина с зерном стояла у крыльца колхозной конторы.

Ребята возвращались домой возбужденные. Лена всхлипывала.

– Да брось ты, Ленка, не плачь. Противно! – сердился Сергей. – Чего плакать теперь? Их ведь поймали!

– Я… я так, – оправдывалась Лена. А сама продолжала плакать. Плечи ее вздрагивали.

И Сергею, и Федосу было очень жалко Лену. Но обнять худенькие вздрагивающие плечи, чтобы ее успокоить, ни тот, ни другой не отважились. Даже думать об этом не смели.

До свидания, друзья!

Мама Федоса приехала не в субботу утром, а в тот же день – в пятницу. Мамы ведь вообще любят забирать детей или отрывать их от любимых дел раньше времени. Такой уж у них характер.

Откровенно говоря, Федос был очень рад приезду матери. Очень рад. Однако… лучше было бы, если бы приехала она на день или два позже.

Она без конца спрашивала, не болел ли он, не кашлял ли, не ныло ли у него в груди, не кололо ли в животе.

Федос краснел:

– Мама, я совсем здоров. Ну, совсем-совсем!

Мать смотрела на загоревшего и заметно окрепшего сына и без конца повторяла:

– Неужели это мой сын? Не понимаю…

– Я тоже не понимаю, – шутил Федос. – Знаешь что, мама, давай об этом у Миколы спросим.

– Мое дело сторона. – Микола равнодушно зевнул. – Пусть документы покажет.

– Ах вы, остряки! Над женщиной смеетесь. Марш по местам! – улыбаясь, сказала тетя Настя.

После ужина в доме лесника долго еще горел свет. Мама Федоса с широко раскрытыми глазами слушала рассказы родственников о приключениях ее сына. И время от времени всплескивала руками:

– Боже мой! Боже мой! Неужели все это он, мой Федос! – и незаметно смахивала слезу.

На следующее утро, когда Федос босиком, в одних трусах вместе с Миколой выскочил во двор на зарядку, мама пришла в ужас.

– Сыночек, что ты делаешь, ты ведь заболеешь! Вернись сейчас же!

– Не заболею, ма, не бойся. А домой вернемся, я и тебя зарядку делать научу.

Мама никак не могла поверить своим глазам, увидев, что Федос двумя руками выжимает Миколину гантель и что моется холодной колодезной водой.

Потом пришли Лена и Сергей.

А вскоре к воротам подъехал бензовоз и, скрипя тормозами, остановился. Из него выпрыгнула Марыля в комбинезоне и быстро вошла во двор. Она очень торопилась. Даже в дом не зашла. Только приоткрыла дверь, крикнула:

– Готовы? Я еду за горючим. До самой станции довезу.

Интересно, почему, когда прощаешься с близкими тебе людьми, так щекочет в носу, а слезы словно кто-то нарочно выталкивает из глаз?

Федос поглядывал то на дядю Петруся, то на тетю Настю. Только на Лену и Сергея не смотрел. Боялся, что не выдержит, разревется, как маленький.

– Так ты уж пиши нам, – попросил на прощание Сергей и шмыгнул носом. – Марки разные интересные наклеивай. Обещаешь? А?

– Буду писать, – деланным грубым голосом отвечал Федос.

– И… приезжай в будущем году, – тихонько сказала Лена.

– Сперва ты и Сергей на зимние каникулы – ко мне.

– Приезжай летом, – словно не слыша Федоса, повторила Лена.

– Приедет, приедет, – пообещала за Федоса его мама. Потом наклонилась, обняла девочку за плечи и поцеловала.

Наконец машина тронулась. Федос выглянул в окно.

Дядя Петрусь, тетя Настя и Сергей с Леной стояли у ворот, махали руками. Федос тоже помахал им.

Марыля проверила, хорошо ли закрыты дверцы кабины.

Бензовоз быстро набирал скорость и мчался так, словно у него появились крылья.

Алесик едет в Красобор

В автобусе

Алесик, ноги с сиденья опусти. Сандалиями костюм мне испачкаешь.

– Сандалии, папочка, у меня чистые. Я ими уже становился на твой портфель и на тот желтый чемодан в проходе. Посмотри: ни пятнышка.

– Сядь и сиди, как все люди.

– Учительница целый год талдычит: сиди, как все. Мама дома тоже: делай, как все. Как все, я сидел в поезде. И в автобусе сидел, как все. Мне вот где, в горле, сидит это «как все»… Пап, а пап, а к Красобору скоро подъедем?

– Сперва до Бородович доберемся, а уже оттуда путь на Красобор. Да не крутись же ты, сядь, как все пассажиры, как та девочка впереди, в красном берете.

– Она не крутится, потому что спит под своим беретом, соня автобусная!

– Сам ты соня! – обернулась девочка с толстыми румяными щеками. – И выдумщик. Я не сплю, а гляжу. И ты гляди.

– Ха! Гляделка-балделка! – Алесик смешливо сморщил нос.

Папа нахмурил брови:

– Не груби, Алесь. Совет хороший: разглядывай, что за окном. Дорога короче будет.

– А на что смотреть?

– Ты к окну сперва повернись.

– Так за окном поля одни. Лесу – ни деревца. Будто не на партизанский праздник едем, а на экскурсию в колхоз.

– Всему свое время. Вот горку минем, в низинку спустимся – там и лес начнется. А время придет, и на партизанской встрече побудем.

– Папа, партизаны в Красобор с орденами и медалями приедут?

– Само собою.

– А ты свои не забыл?

– Взял.

– Я тоже свою октябрятскую звездочку взял, – почему-то вздохнул Алесик.

Алесик хотел еще что-то спросить, но с двух сторон дороги подступил лес. Высокий, густой. Алесик смолк и долго молчал, о чем-то думая. А когда спросил, то оказалось, уже совсем про другое:

– Папа, во время войны партизаны тоже на автобусах ездили?

Отец усмехнулся, но ответить не успел, потому что спереди обернулся красный берет и его хозяйка пропела въедливым тоненьким голоском:

– Когда была война, партизаны не такими неженками были. Они и пешком не боялись ходить.

Водитель объявил в микрофон:

– Подъезжаем к Сосновке. Остановка – пять минут.

– Слушай! – вдруг встрепенулся отец. – Может, нам тут слезть, а, Алесь? Да напрямик через лес, по-партизански?

– По-партизански! Только по-партизански! – весь засветился Алесик.

Отец подхватил черный портфель, а Алесик перекинул через плечо старый, обшарпанный, но настоящий военный бинокль. И они начали пробираться между сумок и чемоданов к выходу. У самой двери Алесик обернулся. Девочка в красном берете с интересом смотрела ему вслед. Алесик надул щеки и передразнил ее. Девочка в ответ показала язык.

Дорога, которая погибла

Сосновка – большая деревня с автобусной станцией. В станционном буфете отец купил Алесику вареное яйцо и молоко, а себе взял бутерброд и стакан кофе.

Потом отец расспрашивал у пожилой буфетчицы дорогу до Бородович – через речку Жеремянку.

Буфетчица поясняла, а сама с удивлением смотрела на них. И даже плечами пожала:

– Кто хочет быстрее добраться до Бородович, садятся на автобус. На тот, с которого вы слезли.

– На автобусе нам не подходит.

– Никак не подходит, – подтвердил Алесик.

И они пошли.

Лес начался сразу же за Сосновкой. Деревня, по-видимому, так называлась потому, что своим краем прижималась к огромному сосновому бору. Сосны были стройные, высокие, до неба. Ствол у каждой снизу – бурый и шероховатый, а сверху – гладкий и золотистый. Зеленые вершины сходились где-то высоко-высоко. Так высоко, что Алесикова тюбетейка упала на землю, когда он поднял голову, чтобы увидеть макушку сосны.

Солнце почти не пробивалось сквозь зелень вершин. И лес встретил путников приятной прохладой и птичьим пересвистом.

Углубились в чащу. Отец заволновался, начал оглядываться. Он морщил лоб, видимо что-то припоминая. А Алесик набросился на россыпь шишек на старой, заросшей травою дороге.

– Чур мои! Чур мои на тыщу лет! Я их нашел и я их соберу! – радостно закричал он.

– Этого добра здесь на каждом шагу… Если ты будешь из-за каждой мелочи задерживаться, то мы и не увидим ничего, и до Жеремян не доберемся, – недовольно заметил отец. – Пойдем быстрее. Хочу тебе сожженный мост показать.

– Сожженный мост? В лесу?

– Сам увидишь. И расскажу интересную историю.

– Папка, ты партизанил в этом лесу?

– Да. Это зона нашего отряда «Мститель» и нашей бригады.

Дорожка полого сбежала вниз. Сосны сменились старыми, разлапистыми елями, вокруг которых зеленел мох.

Неожиданно путь их пересекла широкая насыпь, поросшая деревьями и кустарником. Папа первым поднялся на нее и дальше пошел по насыпи.

– Почему мы свернули с дороги? – удивился Алесик, поднимаясь вслед за отцом. Тот не ответил – потянул Алесика за руку меж кустов крушины, калины и молодого орешника. – Не заблудимся, папочка?

– Нет, сынок. Мы идем по дороге. Только она давно-давно погибла.

– Погибла дорога?

– Да. Ее убила война. Присмотрелся Алесик – и впрямь дорога будто бы. Но какая-то уж слишком заброшенная: насыпь травою заросла, да и деревья с кустами повырастать успели.

– Удивительно, – пожал плечами Алесик. – Я и не знал, что дороги, как и люди, умирают.

– Случается…

Сожженный мост

Заросшая насыпь дугой изгибалась влево. За поворотом отец остановился, осмотрелся и сказал:

– Здесь вот и был он, партизанский завал…

– Какой завал? – вспыхнул Алесик.

– А такой, чтобы фашисты по дороге не проехали.

– Папка! Ты давно обещал мне рассказать про партизан, про войну. Говорил: «Подрасти чуток». Я и подрос. Вот уже какой большой!

– Пройдем шагов триста. Там отдохнем и поговорим.

Алесик начал считать шаги. И сразу сбился: каждый шаг отца был больше, чем один, но меньше, чем два его. Ну как тут правильно подсчитаешь?

Алесик вновь начал считать и опять сбился. Подумал: не вернуться ли назад, к «завалу», и еще разок промерить шагами расстояние. Но впереди блеснула темная лента лесной реки.

– Река-а! Я первый ее увидал! Ура-а! – обрадовался Алесик и рванулся вперед.

– …а-а… – таинственно ответило лесное эхо.

Подошли к воде. Речка была неширокой. Противоположный берег был невдалеке, но высокий. На нем тоже сохранились остатки насыпи. Над водой торчали редкие потемневшие сваи. Алесик насчитал их шесть. Они были разными: одни повыше – темно-серые, другие едва высовывались из воды – позеленевшие. Видимо, в этом месте было глубоко. На темной поверхности воды, у свай, колыхались белые лилии.

– Папка, как речка называется?

– Жеремянка.

– А мост отчего сгорел?

– Сядем на бугорке, расскажу…

Здесь когда-то росла компания старых толстых елей. Их спилили. Остались лишь широкие смолистые пни. Отец нарвал ольховых листьев в ближайшем ольшанике. Сидеть на них было приятно. Тем более у воды, на берегу лесной речушки.

– Давно это было, – начал отец. – Тогда шла война. По этой земле ходили фашисты. Но не очень-то смело ходили. Потому что подкарауливали их партизанские пули и гранаты.

Среди прочих отрядов и бригад был отряд «Мститель» бригады имени Кутузова. Крепко били партизаны оккупантов: то склад взорвут, то эшелон с танками и пушками под откос пустят, то гарнизон разгромят. А в некоторых деревнях Советскую власть по всей форме восстановили, прислужников фашистских прогнали – будто и не было здесь вражьего духа.

Решили враги уничтожить партизан. Собрали войско карателей. Все в черных мундирах, с нашивками на рукавах: человеческий череп и кости. Вооружены каратели были сильно, передвигались на машинах, мотоциклах и броневиках. Основной удар был направлен на бригаду имени Кутузова.

Нелегко партизанам, а всё ж приняли решение дать бой, не отходить: не бросать деревни на разграбление, издевательства, уничтожение.

Заняли оборону, с соседними отрядами договорились, связь наладили, засаду у шоссе организовали. Как будто всё предусмотрели. Но в последний момент вспомнили, что имеется еще одна дорога – через лес. Фашисты избегали лесных дорог, боялись: за каждым кустом и деревом им партизаны мерещились. Но кто знает, могут и отважиться. И тогда в спину бригаде ударят. Командование приказало отряду «Мститель» и на этой дороге заслон выставить.

Только тревожится командир «Мстителя»: заслон невелик – враг его враз смять сможет, если броневики пойдут. А усилить группу некем: люди в разных местах оборону держат, держат на большом расстоянии…

«Мост на Жеремянке взорвать надо», – решил командир и послал подрывника на лесную дорогу, к тому месту, где ее пересекала река.

– Вот эта? – удивленно спросил Алесик.

– Она самая… Тогда мост через нее очень опасен для партизан был. Положил подрывник в вещевой мешок мину, забросил за спину винтовку, топор сунул за пояс. И пошагал.

– Топор-то зачем?

– Мост деревянный был. То ли сваю придется подсечь, то ли перила, а может, и дерево свалить – лес же. Без топора никак не обойтись.

Подрывник добрался к указанному месту, тяжелый мешок с плеч сбросил, на траву отдохнуть присел. Начал мост осматривать, где бы лучше мину пристроить. Вдруг слышит: идет кто-то. Оттуда, с немецкой стороны. Партизан за винтовку да за дерево. А сам выглядывает. Видит: мальчонка на дороге. Худющий, грязнющий, в лохмотьях. Чуток постарше тебя. В руках большую пилу-двуручку несет. «Стой! – приказывает ему партизан. – Ты кто? Откуда?»

Мальчонка поначалу испугался, бежать хотел. Но увидел шапку с красной лентой наискосок, посмелел. Подошел.

«Свой я, дяденька, – отвечает. – А вы партизан?» – «Много будешь знать – скоро состаришься. О себе рассказывай». – «Со станции я иду, дяденька», – отвечает.

Не верит подрывник. Где та станция – эвон! «Ты мне голову не морочь!» – «Правду я говорю, дяденька! Третьи сутки иду… Нас в Германию, в лагерь везли. В товарных вагонах. Не кормили вовсе. Некоторые померли, а я сбежал». – «Как же тебе удалось?» – «С нами тетка была из-под Осипович. Отчаянная! Подговорила кой-кого бежать. Оторвали они две доски в полу вагона и на ходу сиганули вниз. Я с ними не мог: мамка больная на моих руках была, лежала, не вставала. А как мамка умерла, тоже удрать решил. Эшелон как раз к станции подошел, остановился. Я в дыру в полу – и под вагон, а потом по путям да за штабель ящиков спрятался. Возле штабеля немец-часовой ходил, с винтовкой. Ящиков много – целая гора, большие и поменьше. Один разломан. Я голоден был, крепко есть хотелось. Вот и заглянул в ящик: вдруг там пожевать чего найдется? Заглянул, а там черные железные контейнеры и в них бомбы». – «Может, и правду ты говоришь, – перебил мальчишку партизан, – а может, и нет. Времени долго слушать тебя у меня нет. Помни: соврал – разговор будет короткий», – партизан положил руку на приклад винтовки. «Вы, дяденька, мне не верите? Вот бомбы, могу показать. Я их на станции из ящика, из контейнера прихватил. Две вытащил. На толкачи похожи, которыми картофельную кашу толкут. Чуть покороче только и с кольцом на конце».

Мальчишка вытащил откуда-то из-под одежды две небольшие черные авиабомбы.

«Зачем ты их взял?» – удивился партизан и осторожно черные «толкачи» в руки взял. «Думал, если поймают, живым не сдамся: стукну бомбами одна об одну – и себе и фашистам конец сделаю». – «Эх, умная голова… Они же могли и не взорваться. Да и вообще, это бомбы не осколочные или фугасные, а зажигательные. «Зажигалки». Фашисты такие пачками-контейнерами на города и деревни бросают, чтобы пожары учинить.» – «Не знал я», – растерялся малец. Партизан посмотрел на него и спрашивает: «А пила по что?» – «Для маскировки». – «Для какой-такой маскировки?» – насторожился подрывник. – «А там, дяденька, – отвечает мальчонка, – немцев видимо-невидимо понаехало: на мотоциклах, на машинах, на броневиках. Мне на глаза им попадаться не с руки. Возле сарайчика одного, где дрова нераспиленные лежали, пила стояла. Я пилу ту на плечо да через рожь и в лес. Решил: задержат, – скажу, что отец в лесу дрова рубит, а я помогать иду». – «Так бы они тебе и поверили, умная голова. Обыскали как миленького. А нашли бомбы – совсем пропал бы. Твое счастье, что никто тебя во ржи не увидел». – «Счастье, дяденька», – шмурыгнул он носом. «Что же мне с тобою делать?» – «А что вы будете делать, то и я». – «Помочь, значит, хочешь?» – «Ой, как хочу!» – отвечает пришелец. «Ну тогда сушняк собирай, ветки сухие и носи на мост».

– А сушняк зачем? Мост же все одно взрывать надо было, – перебил Алесик.

– В том-то и дело, что партизан решил мост не взрывать, а сжечь.

Покуда мальчишка сухие ветки собирал да таскал на мост, подрывник за поворот прошел, мину на дороге приладил, песком, иглицей сосновой присыпал. Мальчишка тем временем всякого лесного хлама натаскал на мост – целую кучу. Вдвоем они под кучей сушняк разожгли, в огонь те две бомбы бросили, а сами, попятно, быстрее с моста.

Ветки сухие, будто порох, хорошо горят. Огонь полыхает высоко.

«Уйдем? – спрашивает мальчонка. – Мост теперь и без нас сгорит». – «Рано нам, – отвечает партизан. Пока мост цел, немцы проскочить могут». – «Тогда давайте, пока он не сгорит, пару сосен на дорогу свалим. Пила же – вот она! Тогда и до моста не доедет никто.» – «Завал? – встрепенулся партизан. – Хорошая задумка! А осилишь пилу таскать? Сам-то ты эвон какой…» – «Осилю, дяденька! Я двужильный, когда надо!»

Перебежали они через подожженный мост назад. Только перебежали, а за спиною – хлоп! хлоп! – и начало брызгать ослепительным огнем во все стороны: бомбы те, зажигательные, взорвались. Мост свечой запылал.

Партизан прошел вперед, туда, где дорога поворачивала. Сошел на обочину, взялся за топор. Подрубил ближнюю сосну, на своего нового знакомого оглянулся. Тот понял – вмиг с пилою подбежал. И давай они вдвоем пилить. Наконец, ухнула сосна на дорогу, перегородила подход к мосту. А там, сзади, трещит пламя и черный дым – к вершинам елок.

Еще одну сосну повалили, накрест с первой, – с противоположной стороны. Потом ель и еще одну ель.

Сгорел мост, головешки в воду попадали, остатки дымят.

– Вот теперь и нам пора, – партизан кивнул в сторону реки. – Плавать умеешь?» – «Переплыву», – мальчишка босыми пятками одна о другую пересмыкнул.

Только они раздеваться хотели, как услышали гул моторов. «Немцы!» – испуганно вскрикнул мальчишка. «Они… Ты вот что, давай лесом вниз по реке. Там переправишься». – «А вы?» – спрашивает мальчонка. Спрашивает, а у самого глаза большими сделались, круглыми. «Я следом за тобой».

Сказал эдак партизан и бегом в лес, туда, где дорога изгиб делала.

Каратели действительно решили лесной дорогой на партизан с тыла напасть.

– И много было фашистов? – спросил Алесик.

– Немало. Впереди два мотоцикла с колясками – разведка. При каждом мотоцикле пулемет. За мотоциклами – на расстоянии – броневик, а там и остальные на машинах. Только мотоциклисты проскочили, а на дороге как бабахнет! Это броневик на мине подорвался.

– А почему мотоциклы на нее не наехали?

– Мотоциклы легкие, проскочили. Взрыватель мины на более тяжелый транспорт установлен был: танк, грузовик, бронемашину. Ухнуло так, что земля задрожала. Броневик перевернулся и загорелся. Немцы, которые сзади ехали, сразу остановились, стрелять во все стороны начали. Остановились и мотоциклисты, не знают, что делать: впереди завал, а сзади броневик горит и стрельба. Пока они думали, партизан отстегнул от ремня гранату и швырнул под ближайший мотоцикл. Потом вскинул винтовку – еще одного фашиста уложил.

В лесу пальба. Строчат каратели по деревьям, по кустам – партизан же не видно.

Тут бы и тикать самый раз, покуда враги не опомнились, не разобрались, что против них один человек воюет. Партизан и начал потихоньку отползать. И вдруг у него из-за спины на дорогу кто-то – шмыг! Глянул, а это мальчишка тот. Застыл на месте подрывник. «Ты куда?! – кричит. – Стой! Убьют!»

– А мальчишка остановился? – Алесик даже дышать перестал.

– Куда там! Будто и не слышит. К перевернутому мотоциклу – скок, схватил автомат убитого фашиста и назад. Оружие, видишь, себе добывал.

Отошли они, переправились через Жеремянку, со своими соединились.

– Немцы не прошли?

– Нет. Побоялись, что впереди и завал заминирован, и партизанская засада здесь. Да и прорываться им пользы никакой: моста же нет, все равно не проедешь. А пешком, без техники, они не вояки были. От злости фашисты дорогу заминировали – всю, от завала. По ней и вовсе люди ходить и ездить перестали. Другой путь себе выбрали.

– Что же после войны нового моста не сделали, мины фашистские не повытаскивали?

– Мины, конечно, повытаскивали, разминировали и дорогу, и лес вокруг нее. А мост так и не восстановили. Почему? Я про всё это у буфетчицы спрашивал. Сказала, что в другом месте, более удобном, мост построили. Бетонный. И дорогу к нему насыпали, хорошую.

– А эта…

– Так и осталась. Зарастает вот…

– Папка, каратели партизан тогда не разгромили?

– Руки коротки… Им так всыпали – едва ноги унесли.

– Папка, а мальчика к себе партизаны взяли?

– Взяли.

– И он строчил из своего автомата?

– Строчил.

– А как его звали?

– Мальца того? Зайчиком.

– Как-как?

– Я же тебе ответил: Зайчиком. Ну, брат, пошли. А то засветло до Жеремян не доберемся. А нам ведь оттуда еще в Бородовичи попасть надо.

– Не доберемся, – покрутил головою Алесик. – Моста же нет.

– И не надо. Видишь во-он ту тропинку?

– Ага.

– Ею мы и спустимся к реке. А там, сказала буфетчица, брод есть.