Текст книги "Красобор"

Автор книги: Даир Славкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Даир Федорович Славкович
Красобор

«Я вернусь, мама!..»

Зарницы над лесом

Этот июньский день был удивительно теплым.

В доме кузнеца Будника завтракали в воскресенье поздно: когда старший сын Костя пригонял корову с пастбища. А пригонял он ее, когда высоко поднималось солнце и кусачие слепни не давали Красуле пастись.

В этот час за столом собиралась вся семья Николая Романовича. Сам кузнец уже сидел у окна, заняли свои места старшая дочь Мария с маленькой дочуркой Линочкой, самый младший – Толик, дочери Валя и Лена. Лена только что окончила педучилище в Слуцке, сдала последний экзамен и приехала домой перед назначением на работу. В семье с гордостью говорили о «своей учительке». Не хватало только Кости, но по времени он должен был вот-вот появиться.

Хозяйка, Алена Максимовна, поставила на середину большого, чисто выскобленного стола горку пышных блинов, сковородку с яичницей, крынку топленого молока. Девятилетняя Валя, взглянув на блины, потянула носом и даже прижмурилась от удовольствия: скорей бы!

– Проголодалась? – улыбнулся отец и ласково погладил дочь по голове. – Сейчас, Костика дождемся. А вот и он!

В хату вошел подросток лет тринадцати, высокий не по годам, худой, светлые волосы были коротко подстрижены. Мальчик снял и повесил на гвоздь выгоревшую кепку, скинул с ног старые отцовские сапоги, начал расстегивать ремень, которым была подпоясана его серенькая свитка. Лицо его было непривычно хмурым.

– Ты что, Костик, такой невеселый? – спросил кузнец. – Или стряслось чего?

– Какие-то самолеты разлетались над лесом непонятные, – сказал мальчик. – Гудят не по-нашему: подвывают… Папа! А вдруг это враги?

– Да ты что, сынок! – всплеснула руками Алена Максимовна. – Откуда им взяться, врагам? С Германией мы мир подписали.

– Мир-то подписали, – вздохнул Николай Романович. – Только с таким волком, как Гитлер, самый лучший мир, когда его шкура на доске сушится. Ладно, давайте завтракать.

Упрашивать никого не пришлось. В этой семье, не бедной, но и не имевшей лишнего достатка, был единственный кормилец – отец, а едоков много, и дети уже сызмальства знали цену хлебу.

Алена Максимовна разволновалась – ее встревожили слова сына о неизвестных самолетах.

– Не приведи господь новую беду, – нарушила она молчание. – Хватит с нас гражданской: голодали, холодали, горели…

– А сколько ты, мать, поездила, пока меня раненого отыскала, – повернулся к жене кузнец.

– Ох и поездила… – живо откликнулась хозяйка дома. – И в Петроград с беженцами, и в Уфу с матросским отрядом. Куда только не пробиралась, где только не была! Да еще не одна, с Маней-малюткой.

– Если на нас нападут враги, я в кавалеристы пойду, – сказал шести летний Толик, отправляя в рот кусок яичницы.

– Кавалерист отыскался! – засмеялась Валя. – Тебя вон ребята в войну играть не принимают: нос не дорос.

Начинался общий разговор, шутки да подтрунивания, до которых были так охочи все Будники. Мать любила эти минуты: ее дети в сборе, здоровы, веселы. Алена Максимовна собралась вставить и свое словцо, пошутить вместе со всеми над младшим сынишкой, но взглянула в окно – и осеклась: кто-то бежал к их дому, не разбирая дороги.

– Не иначе беда какая, – прошептала женщина.

Стукнула дверная скоба. На пороге хаты вырос запыхавшийся парень.

– Николай Романович, тетка Алена! Война!

Уже несколько дней шла война. Радио в доме кузнеца не было, почта приходила теперь редко, и точных известий о последних событиях никто на заводе не знал.

…Июньская ночь черным платком накрыла Рысевщину: лесопильный завод с его постройками, заводские склады, растянувшиеся на километр, и молчаливый лес с острыми настороженными шпилями елей.

Все семейство кузнеца и их соседка – тетка Мальвина – стояли во дворе, с тревогой смотрели на север, поеживаясь от ночной прохлады. Далеко над лесом, на темном небе вспыхивали и гасли зарницы, скрещивались тоненькие светлые ниточки – лучи прожекторов.

Тихо переговаривались:

– Минск бомбят!

– Взрывов не слышно.

– Так не близко…

А над лесом занималось зарево далекого пожара.

– Может, Красная Армия скоро разгромит немцев и войне конец? – ни к кому не обращаясь, спросила с надеждой Лена.

Вопрос этот мучил всех: что впереди, надолго ли беда пришла в их жизнь?

– Война только начинается, милая…

Все обернулись на голос. Это был живший по соседству объездчик Никонович. Никто не заметил, когда он подошел, встал сзади – взгляды всех были прикованы к беспокойному военному небу.

– Люди каждый день в военкомат идут, – продолжал между тем объездчик. – Сегодня и я был, народу – тьма! Меня из-за легких не взяли…

– Наш вояка тоже вчера ездил, – Алена Максимовна взглянула на хмуро молчавшего мужа.

– И что же? – заинтересовался Никонович.

– Что же! Что же! – сердито отозвался всегда сдержанный кузнец. – Годы мои не понравились. Прихрамываю, видишь ли. Я ему говорю: «Товарищ военный комиссар, я революцию делал, сражался за нее! Ты в ту пору еще пешком под стол ходил. А теперь меня бракуешь!» У него один сказ: «Закон есть закон».

Николай Романович досадливо махнул рукой и отвернулся.

Помолчали.

– А знаете, кого я сегодня в военкомате встретил? – опять заговорил объездчик. И, выждав, когда глаза всех вопросительно обратились к нему, хитровато подмигнул Косте.

– Не может быть! – ахнула Алена Максимовна. – Кастусь скотину пас.

– Провожал кого? – повернулся к сыну кузнец, еще поглощенный своими невеселыми думами о военном комиссаре и своем возрасте.

– Не-е! – Объездчик покачал головой. – На фронт ваш старший собрался.

– Да ты что, сыночек! – запричитала Алена Максимовна. – Твое ли это дело – воевать? И не спросил никого! Разве война – игра? На фронте ведь убивают…

– Ему и капитан говорит: «Подрасти еще, малец. Таких не берем». А он свое доказывает: «Возьмите. Я стрелять умею, санитарное дело в школе проходил». Все вспоминал какого-то писателя. Он в четырнадцать лет командиром был на гражданской. Забыл я фамилию.

– Гайдар, – глухо подсказал Костя.

– Нарвать крапивы да показать ему санитарное дело! – возмутилась тетка Мальвина.

Николай Романович в раздумье смотрел на сына. Костя стоял потупившись, будто бы даже безразличный к тому, что о нем говорят.

Кузнец догадывался, что сейчас творилось в душе его старшего сына. Они сегодня оба были в одинаковом положении. «Вот и я второй день не могу успокоиться, – думал Николай Романович. – А каково мальчишке? Кастусь в таком возрасте, когда хочется всем доказать, что ты уже взрослый, самостоятельный, уже мужчина. А тебе: «Подрасти…»

Но Костя ведь и правда мал. Он только-только начинает свою жизнь. «И начинается она с войны», – невесело подумал Николай Романович. Ему вдруг стало жаль сына до слез. Он шагнул к мальчику, обнял его за плечи, сказал:

– Не горюй, сынок! Найдется и для нас с тобой стоящее дело.

Люди на дорогах

Из Слободки, соседней деревни, принесли весть: будто видели Сергея, брата Алены Максимовны, в Самохваловичах, под Минском. Говорили: лежит раненый в госпитале. Алена Максимовна засобиралась в дорогу.

– Поеду! Может, разрешат забрать, дома выходим.

Но кузнец рассудил иначе.

– Ты, мать, будь при младших. Может, чего перепутали, – решительно пресек он сборы жены. – Сначала необходимо все выяснить. Я бы сам съездил, да в такое время завод нельзя оставить: мало ли что. Придется их послать. – И Николай Романович взглянул на Лену и Костю. – Давайте-ка, ребята, отправляйтесь завтра.

– Папа! – обрадовался Костя. – Вот здорово!

…Выехали на рассвете. Костя сидел за кучера, помахивал кнутом:

– Но, Гнедой! По холодку хорошо пробежишь, в жару меньше маяться.

Небольшой степенный мерин проворно перебирал ногами. Колеса дробно стучали железными ободьями по мощеной гати.

Миновали Слободку, Теляково. В деревнях уже не спали. Поскрипывали колодезные журавли, над печными трубами хат курились дымки.

Женщина с ведрами – ребята узнали тетку Виктора Колоса, Костиного приятеля, – хотела перейти дорогу, но заметила детей кузнеца, пошла рядом с подводой.

– Что, ребятки, дядю искать? Слышала я про вашу беду. А у нас такое творится! Сначала мобилизация была. Наш Витя с товарищем повестки по хатам разносил. Мужчины в военкомат ушли, а тут в правление колхоза позвонили: дать коней и ездовых для красноармейцев. Витька как услышал, что надо бойцов на фронт везти, тут же к председателю побежал. Уехал, и вот… Уж какой день ни его, ни коней…

Женщина еще что-то говорила, но Костя не слушал – жаркие думы поглотили его. Виктор был старше всего на два года, а на колхозных собраниях садился рядом с мужчинами. Он и дома был хозяином: родители Виктора умерли, сестры разъехались: одна учительствовала где-то, другая училась в Минске. И жил Витька один. Теперь вот на фронт подался. Пусть коноводом, а все же на фронт! Было чему позавидовать.

– Ты что, братик, или задремал? – донесся вроде бы издалека голос сестры.

– Что? – встрепенулся Костя. – Нет, я не сплю. Но, Гнедой!

Проехали деревню Теляково, и тут из разлапистого темного ельника вышли на дорогу два вооруженных человека в военной форме.

– Стой! – приказал боец в пилотке. – Куда направляетесь?

– В Самохваловичи, – ответила Лена.

– Не время кататься. – Красноармеец внимательно рассматривал ребят. – Чего вам дома не сидится?

– Дядя наш там раненый лежит. – Лена повернулась к военному в командирской фуражке. – Вот наши документы. – Она как старшая протянула свой паспорт и метрику Кости.

Командир просмотрел бумаги.

– Ехать, ребята, опасно, – сказал он. – Дороги бомбят. Да и на десант нарваться можно, – и умолк. Был он худой, с запавшими глазами. На петлицах Костя успел рассмотреть два лейтенантских кубика.

– Как-нибудь проберемся, – сказал мальчик.

Из чащи позвали:

– Уколов! Лейтенант! К рации!

– Ну что ж, поезжайте. – Командир вернул документы Лене. – Только будьте осторожны.

Лейтенант Уколов и Костя мельком взглянули друг на друга. Оба, конечно, не знали, что суждено им еще встретиться при других, чрезвычайных обстоятельствах и стать друзьями…

По Слуцкому шоссе двигались военные машины, конные повозки с красноармейцами. Обочинами шли измученные, усталые беженцы: старики, женщины, дети. С тележками, узлами, чемоданами. Шли молча, с тревогой бросая взгляды то на дорогу позади себя, то на ясное июньское небо.

Вдруг ноющий звук возник где-то вверху. Люди опрометью бросились с дороги в разные стороны.

– Лена! Самолет с крестами, немецкий! – крикнул Костя и поднялся на телеге, чтобы лучше разглядеть самолет.

Зловещая металлическая птица сделала круг над дорогой и скрылась за лесом. Но едва люди, машины, повозки снова поползли розорванной цепью по серому неровному шоссе, как со стороны леса послышался зловещий гул моторов, и тут же из-за деревьев вынырнуло несколько самолетов. Они летели очень низко вдоль дороги.

Черная тень фашистского бомбардировщика на миг накрыла воз, ребят, березки у шоссе.

– Бежим, Костя! – Лена спрыгнула с воза, рывком сдернула на землю брата, увлекая его за собой, упала в канаву, заросшую пропыленной полынью.

Застучал пулемет. Потом воздух содрогнулся от оглушительного взрыва. Затрещали ветви придорожных деревьев. Над шоссе повисли черные клубы дыма. Раздался отчаянный детский вопль. Рядом кто-то громко стонал.

Самолеты скрылись из виду так же внезапно, как и появились.

Лена подняла голову, огляделась. На дороге горела полуторка. Рядом с ней всхрапывал раненый конь, пытался подняться на перебитые ноги.

– Ма-а-ма! Ма-а-мочка! – звала маленькая девочка, размазывая слезы по лицу.

Лена обернулась к Косте. Брат лежал неподвижно и широко раскрытыми глазами, не мигая, смотрел в небо.

– Костенька, ты цел? Не ранен?

Лена лихорадочно ощупала брата. Нет, как будто не ранен. Почему же молчит?

– Лена, зачем они так? – Губы, словно чужие, не слушались Костю. – Беженцев, детей… За что?

– Они фашисты, – сказала Лена.

Сестра говорила что-то еще, но Костя как будто не слышал: по-прежнему лежал не шевелясь. И этот страшный застывший взгляд…

– Да очнись же, Кастусь! – Лена принялась испуганно тормошить мальчика. И когда он медленно, словно пробуждаясь от тяжелого и долгого сна, поднялся и сел, спросила:

– Может, вернешься домой? А я одна поищу дядю…

– Нет! Что ты, поедем вместе…

В этот день Костя и Лена еще раз попали под обстрел и бомбежку. Соскочив с телеги, они успели спрятаться во ржи, которая стеной стояла вдоль дороги. Гнедой послушно шел следом за ними по полю, оставляя за собой дорожку из смятых колосьев…

Дядю Сергея ребята так и не нашли. Госпиталь из Самохваловичей переехал, а куда, никто в сумятице тех первых военных дней не мог сказать. Домой возвращались ни с чем…

Лесные находки

Вражеские самолеты все чаще и чаще кружили над лесом, лесопильным заводом и окрестными деревнями. За темными вершинами бора, восточнее Рысевщины, гудели танки, гремели взрывы: там шли бои. Враг был рядом.

Костя теперь пас корову только в лесу. Делал он это не без умысла.

Молчаливые и безлюдные в мирное время чащобы теперь стали иными. К мальчику часто подходили военные. Они пробирались из окружения. Многие были ранены. Истощенные, с потрескавшимися от жары губами, красноармейцы расспрашивали Костю, есть ли поблизости деревня, какой дорогой к ней лучше пройти, занята ли она немцами. Костя отвечал кратко и точно, делился с военными своим завтраком, который мать обычно клала ему в сумку от противогаза.

– Берите, дяденьки! – говорил Кастусь. – Я сегодня уже ел. Пригоню корову, чего-нибудь похлебаю, а вам хлебушек пригодится.

Солдаты останавливались на короткий отдых, а мальчик вертелся рядом, смотрел, как военные чистят оружие, как разбирают и собирают пистолет или автомат.

Пожилые бойцы хмурились:

– Мал ты еще к оружию примеряться.

Те, кто помоложе, объясняли, как чистить винтовку, вести прицельный огонь, как ставить на боевой взвод и бросать гранату.

Отдохнув, солдаты шли дальше. А Костя снова гнал свою Красулю по лесу, заглядывая под каждый куст. И не напрасно: находок было много – патроны, гранаты, трофейные винтовки; однажды Костя нашел бинокль…

Мальчик вернулся домой, когда стемнело.

– Где ты пропадал, сынок? – бросилась к нему Алена Максимовна.

– В Липняги гонял. Там трава по пояс.

– Маня с Леной охрипли, клича тебя. – Алена Максимовна с тревогой смотрела на Костю. – Время лихое, всякое думается… Ну, иди в хату.

Костя повесил кнут возле открытой двери, ведущей в темные сени, снял с плеча сумку, оглянулся и быстро сунул ее под крыльцо.

– Ты что прячешь, Кастусь? – послышался из сеней голос отца.

– Сумку, папа… – растерялся мальчик.

– Сумку, говоришь? – Отец вышел во двор. – Дай-ка ее сюда.

Делать было нечего, Костя протянул отцу сумку.

На крыльцо посыпались обоймы с патронами, выкатились ребристые гранаты-» лимонки».

– Так… – проговорил кузнец. – Голова у тебя на плечах есть? Немцы каждую минуту могут нагрянуть. Встретят тебя с такой сумкой… И… Расстрел или виселица всей семье. Заруби на носу: ничего домой не таскать!

– Больше не буду, папа…

Костя сдержал слово. Оружие он собирал по-прежнему, но в дом его не приносил.

На следующий день Костя погнал Красулю к Кролевому болоту – в самый глухой уголок Рысевского леса. Это место славилось густым клюквенником и тетеревиными выводками. Клюква пока была еще зеленая, а рябые тетерки, испуганные грохотом взрывов и стрельбой, позабивались в непролазную чащу. Зато трава здесь была свежая, сочная, стояла выше колен.

Но не ради травы пригнал сюда Костя корову. Вчера вечером был у них сосед, объездчик Лещанин. Долго о чем-то шептался с отцом. Но Костя все же уловил из их разговора нечто важное для себя: возле Кролевого болота прошла воинская часть, и немцы обстреляли ее с самолетов.

«Может, удастся найти автомат? Или даже пулемет?» – распалял он свое воображение, пробираясь к сухому островку посреди болота.

На пригорке виднелись следы от костров, валялись пустые банки из-под консервов. Нашел Костя пробитый осколками котелок, изрядно поношенную пилотку с красной звездочкой. Ни оружия, ни боеприпасов не было…

Он уже повернул было домой, как вдруг услышал в ближних кустах треск сучьев и чей-то тяжелый вздох. От страха у мальчика мурашки поползли по спине. Он замер и прислушался. Было тихо. Только жалобно посвистывали дрозды. Но, видно, и Красуля что-то почувствовала: перестала щипать траву, подняла голову. Костя выждал с минуту, стараясь проникнуть взглядом в темно-зеленую чащу. Наконец решился и медленно направился к зарослям. Раздвинул кусты и…

– Так это же конь, Красуля! Живой конь! – радостно закричал он.

В кустах лежал небольшой буланый конь. На передней правой ноге у него была рваная рана. Рана успела загноиться, и над ней кружили мухи. Конь смотрел большими черными глазами на мальчика, и взгляд его просил о помощи.

– Ах ты, бедняга! – Костя протиснулся поближе, достал из сумки горбушку хлеба, протянул ему на ладони. Конь дрожащими губами взял угощение, съел и снова уткнулся мордой в ладонь мальчика.

У коня была аккуратно подстриженная грива, короткий хвост. По всему видно, что недавно за ним ухаживали заботливые руки.

– Как тебя зовут? Может, Рыжий? – разговаривал с конем Костя, отгоняя от него назойливых мух и оводов.

Рыжий наклонял голову, шевелил ушами.

Вокруг коня трава и ветки были объедены. Костя нарвал и принес ему травы, отломил несколько березовых веток и положил их сбоку, про запас. Немного поколебавшись, мальчик снял с себя рубашку, разорвал на длинные полосы и туго перевязал рану на ноге Рыжего, а натертую спину облепил ольховыми листьями.

Вечером Костя сказал матери:

– Не сердитесь, мама. Рубашка пошла на бинты для друга.

И больше не добавил ни слова.

Какой мальчишка, тем более сельский, не мечтает о собственном коне! Мечтал об этом и Костя. И вот теперь у него конь! Выходить бы его!

Каждый день гонял Костя Красулю на болото – навещал своего подопечного и лечил его. Он смазывал рану Рыжего густой, черной мазью, которую нашел в заводской конюшне. Мазь была противная, резко пахла дегтем, зато рана хорошо затягивалась. Скоро Рыжий поправился, поднялся на ноги, и счастливый Костя привел его домой.

Толик и Валя были в восторге. Они по пятам ходили за старшим братом, заглядывали ему в глаза и с надеждой спрашивали:

– А покататься дашь?

Доволен был и отец.

– Вот это хозяйская находка! – сказал он.

Места для Рыжего искать не пришлось – пустовала целая заводская конюшня. Гнедого кузнец давно уже отдал проходившим мимо красноармейцам, среди которых были раненые. Запряг его без колебаний.

– Берите, раз надо… Сам воевал, знаю.

– Что ты, отец? – качала головой Алена Максимовна. – Вернется директор, отвечать будешь.

– Ничего, товарищи мне расписочку напишут.

И когда уехали бойцы, кузнец спрятал под балку сложенный пополам лист из тетради в клеточку – документ о сдаче воинской части заводского коня по кличке Гнедой.

«Освободители»

В тот день Алена Максимовна с утра полола в огороде свеклу. Прибежала Валя, сказала:

– А Костя уже корову в поле погнал!

– Жарко же! – удивилась жена кузнеца. – Пусть бы еще часок в хлеву постояла.

– Я ему говорила. А он взял кнут, пилку-ножовку и погнал.

– Ножовку-то зачем?

– У него узнаешь. Говорит: языки подрезать тем, кто много спрашивает.

– Ну, доберется до него отец!..

Алена Максимовна поправила сбившуюся на глаза косынку, опять взялась за тяпку и тут увидела на дороге женщин с котомками в руках. И Валя их увидела.

– Смотри, мама, снова беженки. У одной ребенок…

Усадьбы Будников и тетки Мальвины были единственным жилым подворьем на территории лесозавода. Поэтому те, кому случалось проезжать мимо, кто хотел расспросить о дороге или просто напиться холодной колодезной воды, – все сворачивали к хате Будников. Хозяева привыкли к этому, охотно откликались на людские просьбы и двор свой всегда держали открытым.

– Ох и мучается народ! – горестно вздохнула Алена Максимовна. – Пошли, Валя, молока дадим людям.

Мать с дочерью не сделали и десяти шагов, как послышался оглушительный треск. Беженки бросились с дороги к дому.

Из-за поворота выскочили мотоциклы с солдатами в шлемах и в желто-зеленых комбинезонах. Возле усадьбы Будников отряд остановился.

– Ой, мамочка, немцы!.. – испуганно прошептала Валя.

– Они, детка! Молчи… – Мать прижала Валю к себе.

Один мотоцикл, отделившись от группы, мелькнул между деревьями и выскочил прямо к крыльцу. Мотор смолк.

Солдат настороженно осматривал двор.

– Кто ест хозяйн? – наконец отрывисто спросил он.

– Хозяин на заводе, в кузне, – ответила Алена Максимовна и крепче прижала дочь. Девочка с ужасом смотрела на живого фашиста.

– Кто ест они? – немец кивнул в сторону беженок, которые, сбившись в кучку, стояли у крыльца.

– Пришлые. От войны убегают.

Солдат в упор рассматривал худых, усталых женщин, их запылившуюся одежду, стоптанные, разбитые башмаки.

– Гут, – удовлетворенно бросил он. И резко, будто прозвучала автоматная очередь, спросил: – Руссише зольдат ест?

– Какие солдаты? – удивилась Алена Максимовна. – Одни мы.

– Юдэ, комиссары, большевики ест? – последовал вопрос.

– Откуда? Наша семья живет здесь, да еще одна женщина. Вон ее хата. – Жена кузнеца указала на дом Мальвины.

Немец еще раз окинул усадьбу колючим взглядом. Потом мотоцикл развернулся на дорожке и выехал со двора. Фашист подъехал к своим и что-то сказал им. Коротко посовещавшись, мотоциклисты умчались дальше.

Алена Максимовна взглянула на женщин и, словно старым знакомым, сказала:

– Напугались, милые? Такая напасть…

– Мы то ладно, – вздохнула та, что была с ребенком. – Дитя вот никак в себя не придет.

– Ничего! Не век же они у нас будут. Надо как-то пережить лихое время. Валюта, принеси молока.

Валя убежала в хату и вернулась оттуда с большой глиняной крынкой и кружкой в руках. Она налила молока, подала малышке и участливо смотрела, как та пьет, вцепившись в кружку дрожащими ручонками.

Попили молока и женщины, передавая кружку одна другой. Они уже прощались с гостеприимной хозяйкой, когда к ним подошел кузнец.

– Ну, добрело лихо и до нашего тиха, – сокрушенно покачал головой Николай Романович.

Будто в подтверждение его слов на дороге показался конный отряд фашистов.

Первым во двор въехал толстый офицер. Он осадил белого жеребца в полуметре от Вали, так, что морда коня нависла прямо над ее головой, – и ткнул резиновой плеткой в пустую крынку в руках девочки.

– Мильх!

Валя испуганно молчала.

– Млека!

– Нет молока, – развела руками жена кузнеца, выступая вперед и загораживая собою дочь. – Своя семья немалая, да вот людей напоили…

Офицер повернулся к солдатам и что-то приказал им. Те спрыгнули с коней, бросились кто в хату, кто в погреб, кто под навес. Тотчас из-под навеса, суматошно хлопая крыльями, начали вылетать куры. Прямо под копыта коней выскочил большой рыжий петух. Один солдат снял с плеча винтовку. Раздался выстрел. Раненый петух упал, потом вскочил и бросился обратно под навес. Незадачливый стрелок, подогреваемый насмешками остальных солдат, ринулся за ним.

Этот спокойный наглый грабеж казался настолько невероятным, что в первые мгновения и Николай Романович, и его жена, и женщины застыли как в столбняке: да возможно ли все это?..

Немцы деловито тащили из хаты, из погреба картошку, яйца, сало. Вскоре во дворе запылали небольшие костры, зашипели, запрыгали на сковородах кусочки сала, зафырчала яичница. Солдаты открывали ножами жестяные банки с консервами, отстегивали от ремней алюминиевые баклажки в зеленых чехлах. Они расселись прямо на траве, а офицеру и его помощникам с нашивками на рукавах вынесли из хаты стол и скамейку.

Женщины хотели незаметно уйти, уже сделали несколько шагов к калитке, но долговязый часовой вернул их грозным окриком: «Цурюк!»

Офицер, покончив с едой, сказал:

– Я сделайт фото, как ми ест вас освобождайт и как ви радостно встречайт армия фюрера. На дорога!

Беженок, Николая Романовича, Алену Максимовну и Валю выгнали на дорогу, подталкивая прикладами автоматов, поставили в ряд. Толстый офицер вертелся перед ними на коне, недовольно морщился:

– Ви плехо радовайсь! На ваш лицо мале счастья!

Не слезая с лошади, он начал наводить фотоаппарат. Девочка на руках у беженки вдруг заплакала.

– Не плакайт! – закричал офицер и подскочил к женщине. – Ви сривайт фото!

– Пан офицер, – взмолилась женщина, – дитя больное.

– О, доннерветгер! – выругался толстяк и, ударив женщину плетью по плечу, развернул коня и поскакал прочь. За ним последовали остальные немцы.

– Вот и познакомились с «освободителями»… Чтоб их, гадов, земля поглотила! – Кузнец еле сдерживал себя, сжав кулаки.

Внезапно в той стороне, куда ускакал отряд, послышался выстрел, другой, началась беспорядочная стрельба.

– Батюшки! – всплеснула руками Алена Максимовна. – Убивают кого-то…

– Э-э, нет, – возразил кузнец. – Похоже, им самим горящей головешкой в морду ткнули. – И добавил: – Однако с дороги нам лучше убраться.

Подавленные происшедшим, они вошли во двор и тут увидели Красулю. Корова ходила за плетнем между деревьев.

– А где же Кастусь? – забеспокоился Николай Романович. – Куда он мог пропасть?

– Неужто под перестрелку угодил? – Алена Максимовна побледнела.

– Нет, мама! Красуля пришла, когда нас на дорогу гнали, – сказала Валя. – Я слышала, как она мычала:

– Верно, дочка, и я слышал, – подтвердил кузнец. И задумался…

Беженки подождали еще немного – стрельба не возобновилась, и женщины, попрощавшись, ушли.

…Костя вернулся лишь к вечеру. На тревожные расспросы матери ответил коротко:

– Красулю искал.

Мальчик не стал оправдываться, молча выслушал упреки Алены Максимовны и сестер.

– Хорошенько отругайте его, мама! – суетился возле них Толик. – Еще и хворостиной погрейте, как меня, когда я гусей потерял. Так то гуси были, а не корова.

Отец курил, внимательно смотрел на старшего сына, не произнося ни слова. И только когда все улеглись спать, вызвал Костю во двор, сказал тихо:

– Пошли, посидим на бревнах, поговорим.

– Хорошо, папа. Я и сам понимаю: виноват.

– Ты винить себя не спеши, – прервал сына Николай Романович, усаживаясь поудобнее. Он поплевал на окурок, бросил его на землю и старательно растер каблуком. – Рассказывай все, как было, ничего не скрывай. – В голосе отца были спокойствие и непреклонность.

– Да что рассказывать, папа? – попытался увильнуть от разговора мальчик.

– Не хочешь? Ладно… – Кузнец помолчал. – Тогда отвечай на вопросы. Зачем сегодня раньше времени корову пригнал? Зачем тебе ножовка понадобилась?

Костя молчал.

– Я жду, – уже мягче сказал отец. – Где ты был, когда немцы приезжали?

– Следил за ними с сосны из леса.

– А потом бегал туда, где перестрелка была?

– Какая там перестрелка! – Широкие Костины брови насупились. – Просто один человек пальнул в гадов пару раз из самозарядки. Они пососкакивали с коней, залегли и палили почем зря в лес. Только какой толк в деревья стрелять? А офицера не воскресишь.

Отец достал кисет и свернул новую цигарку. Руки его заметно дрожали. Покурил в молчании, потом вдруг спросил:

– Куда спрятал винтовку?

Костя понял: отец обо всем догадался.

– Под большое вывороченное дерево, в ельнике…

– Сейчас пойдем, отдашь ее мне, – строго приказал отец. – И помни: если еще раз повторится такое…

– Папа! – перебил Костя. – Они же фашисты! Враги! Вон наш дом разграбили… Женщину – плеткой. Беженцев на дорогах расстреливают. Я…

– Ладно! – перебил Николай Романович. – А ножовку зачем брал?

– В старой ольхе дупло расширить, – признался Костя. – Десятизарядка туда не помещалась. Хотелось, чтобы она под руками была.

Кузнец встал с бревна, обнял сына за плечи, сказал:

– И все-таки пойми, Кастусь: война – это не игра. Дорого могли обойтись твои выстрелы. Попался бы им в руки, никого бы нас уже в живых не было…

Костя вздохнул. Хотя отец и простил, но с винтовкой – новенькой десятизарядкой с блестящим вороненым стволом и лакированным из карельской березы-чечетки прикладом – придется расстаться.