Текст книги "Слишком много колдунов (СИ)"

Автор книги: Цокто Жигмытов

Соавторы: Чингиз Цыбикоа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Майя.

Девочка не реагировала.

– Я же тебе рассказывала. Ещё тогда.

Старуха обвела взглядом троих друзей и указала в сторону равнины.

– Это ледник. Город… Город под ним.

– Чего? – тупым голосом произнёс Жак. – Это что, это всё лёд?

– Да, – сказала старуха. – И где мы стоим, тоже лёд. Мы едем по льду, давно уже.

– Надо же, – сказал вдруг Аслан. – Быстрее, чем я думал.

– Там же деревья растут, – недоверчиво произнёс финансист. – Вон там.

– Растут, ну и что? – сказал эвакуатор. – Не вижу, почему бы на леднике не расти деревьям.

– Там же лёд, – упрямо сказал Жак. – Как на льду могут расти деревья?

– Ледник, он не состоит исключительно изо льда, – начал объяснять Аслан. – Как ни странно. Лёд, это лишь часть ледника. Сверху на нём крупный снег, который снегом-то назвать нельзя, поэтому мы называем его снежным гравием. Под снежным гравием находится лёд. Этот лёд – очень твёрдый, ему много лет, может быть, сто или двести. Когда ледник движется…

– Стой-стой-стой! – Жак даже подскочил немного. – Движется? Ты сказал – движется?

– Ну да, – сказал Аслан удивленно. – Медленно, но движется. С севера на юг.

– Не так уж и медленно, – сказала Прелати. На Аслана она смотрела пристально и как-то уже по-другому, не так, как раньше.

– Святая мама богородица, – произнёс Жак. – Движется.

– Так вот, когда он движется, он может срезать целые холмы. Он и срезает, поэтому сверху на леднике – земля, а на земле деревья. Всё.

– Ясно, – сказал Питер. – А с какой скоростью он движется?

– Да вот теперь уже и не знаю, – ответил Аслан. – Этой карте лет пятнадцать, на ней ещё отмечен город. Оба города, и Старый Кале, и Новый. А теперь…

И тут Майя заревела в голос. Прелати подхватила её под руки и увела в пассажирский отсек, начала успокаивать. Питер, Аслан и Жак остались в кабине, мрачно разглядывая снежную равнину, под которой пряталось столетнее ледяное лезвие, срезавшее холмы и города и медленно наступавшее на юг.

– А почему ледник не утонул в море? – спросил вдруг Жак. – Он же из моря?

Аслан вздохнул и сморщился.

– Ледник, он ведь не только движется, – сказал он. – Вместе с движением он ещё и растёт. Я не знаю, почему, может, погода такая. Может, с солнцем что-то или с воздухом. Море выталкивает лёд наверх, а наверху его теснит океанский лёд.

– И ему ничего больше не остаётся, как идти на юг, – проговорил Питер.

– Идти и расти, – подтвердил Аслан.

– Так он что, может и до столицы так добраться? – дурашливым голосом спросил Жак. Питер и Аслан ничего не ответили, лишь посмотрели на него одинаково спокойно. Финансист медленно изменился в лице.

– Эу, – сказал он. – Не понял, – так он что, доберётся?

– Лет через десять, – пожал плечами Аслан. – Может, позже.

– Через пять, – поправил его Питер. – Он перевалил через берег, сожрал город, и его скорость увеличится.

Аслан глянул на него, прищурившись.

– Ты думаешь, что…

Питер кивнул, не дав ему договорить. Жак крутил головой, переводя взгляд с одного друга на другого, затем не выдержал и потребовал объяснений. Объяснения были дадены незамедлительно.

Я думаю, сказал Питер, что город построен древними как раз для того, чтобы противостоять леднику. И все эти сооружения, что мы видели, и те, что мы ещё не видели, и те, что вообще никогда уже не увидим – это часть огромного целого, призванного сдерживать наступление льда на побережье. Смотри, сказал Питер, как наклонены крылатые башни; они кренятся не с севера на юг, по направлению движения ледника, а с запада на восток. Почему? Потому что Новый Кале стоял до последнего и система древних там ещё работала. И леднику пришлось обходить город и участок берега, обхватывая его с двух сторон.

– А почему Кале прекратил работу? – спросил Жак таким тоном, будто он сам лично дал им такое простое поручение, сдерживать ледник, а они не справились.

– Потому что ледник сильнее? – полувопросительно произнёс Аслан.

– Потому что тех, кто мог её выполнять, сожгли на костре, – раздался голос Прелати. Друзья разом обернулись. Старуха стояла в дверях кабины, сложив руки на груди в вызывающе мужском жесте.

– А, так это были женщины, – мрачно сказал Питер. – Глупые мужчины сожгли на костре умных женщин, и город исчез подо льдом. Пост хок эрго проптер хок.

– Не выражайся, – пробормотал Аслан.

– Нет, – холодно ответила Прелати. – Среди умных были и мужчины, но женщин, вы правы, было больше. Среди них была и её мать.

Аслан бросил тревожный взгляд в пассажирский отсек, но Майя, успокоившаяся, мирно спала, свернувшись на мягком просторном сиденье. Жак кашлянул.

– Нам очень жаль, правда.

– А мне нет, – равнодушно сказала Прелати. – Я оказалась здесь случайно, проездом (Верхом на чудовище, подумали одновременно Аслан и Питер). Они уже шли на костёр, это была последняя партия, остальных уже сожгли. Весь город был в дыму и пепле… Мне удалось спасти девочку. Назвала её Майей, потому что тогда был май. Ей было года три. Я даже не думала, что она что-то вспомнит.

Несколько секунд царило молчание.

Затем Питер спросил простым, обыденным голосом:

– Вы пришли из Британии по льду?

Прелати молчала несколько мгновений, затем усмехнулась.

– А вы прыткий.

Питер даже не моргнул. Жак и Аслан одинаково скучающе разглядывали ледяной пейзаж.

– Нет, – глядя прямо ему в глаза, медленно и раздельно произнесла старуха. – Я пришла не по льду. Он тогда был не слишком надёжен.

Прелати помолчала и закончила:

– Да и сейчас я бы тоже по нему не поехала. Есть более быстрый… способ.

– Верхом на чудовище? – осведомился Аслан неожиданно. – Или вроде того, как вы попали в Лилль?

Старуха Прелати внимательно посмотрела на Аслана.

– Нет и нет.

Аслан понял, что страшно не любит, когда им манипулируют. Или когда ему кажется, что им манипулируют. Или когда ситуация располагает к тому, чтобы им или кем-то ещё можно было поманипулировать. В общем, Прелати ему откровенно не нравилась. И лёд, неровным и неверным слоем накрывающий половину Ла-Манша, вдруг показался ему единственной дорогой к замку, где злобная (наверняка) невестка Прелати держит в заточении прекрасную и ни в чём не виноватую актрису.

Эвакуатор спохватился.

– Так какой способ? – вежливо (даже, пожалуй, слишком вежливо) спросил он.

Прелати отреагировала с готовностью, что ещё больше усилило его подозрения: совсем как собака водит носом, ловя след верхним чутьём, она покрутила головой, оглядывая ледяную равнину, высматривая, видимо, какие-то ориентиры, затем уверенно ткнула пальцем прямо туда, куда глядела их «Фуксия».

– Там, – сказала она. – Надо подъехать ближе и сами всё увидите.

– Что там? – с подозрением спросил Питер.

– Тоннель под проливом, – поколебавшись, ответила старуха. Питер и Аслан медленно переглянулись.

– Тоннель?! Под проливом?! – Жак даже слегка потряс головой. Определённо, сегодня был непростой день для простого куратора королевских поставок.

– Да. Автокапсулы перебираются по нему. Быстрее, проще и безопаснее.

– Это тоже древние построили?

– Нет, это мы с братом прорыли на досуге, – ответила Прелати раздражённо. – Любим, знаете, копать землю. С детства.

8

– Я. Туда. Не полезу.

Аслан произнёс эти слова твёрдо и раздельно.

Он, Питер Кэтфорд, Жак Делакруа и мадемуазель Прелати стояли на краю ледяного обрыва; Майя тоже стояла с ними, но не с бабушкой, а рядом с Асланом, укутанная в тёплую накидку. Ледник образовывал корку над поверхностью земли толщиной до полутора человеческих ростов, но в этом месте в нём был провал – потому что провал был и в земле. Дыра была совсем не такая, как воображал себе Питер. Во-первых, она не уходила в землю отвесно, из неё не шёл огонь и не доносился инфернальный хохот какого-нибудь демона. Дыра, точнее даже три дыры, она была тройная, – углублялась отлого, почти параллельно земле, насколько было можно увидеть, и, действительно, в сторону моря; была в ней какая-то обыденная утилитарность, какая-то донельзя логичная она была, совершенно обоснованная и занимающая своё место. Впечатление усиливали толстые железные нити, попарно тянувшиеся из трёх развёрстых её пастей и прятавшиеся далее под ледником, на краю которого они стояли.

– Что это? – спросил Питер.

– Это называется рельсы, – сказала Прелати. – Железная дорога.

– Дорога? – переспросил Аслан недоверчиво. – По ним передвигаются?

– Да, – ответила старуха. – Специальные повозки с железными колёсами. Поезда.

– Они же гладкие, – произнёс Жак. – Повозки… поезда будут скользить.

Прелати пожала плечами равнодушно.

– Я туда не полезу, – повторил Аслан. – Надо ехать через пролив, по льду.

– Я не знаю дорогу через пролив, – ответила старуха. – Если мы его пересечём, сначала надо будет найти место, где выходит этот туннель. Путь до замка Меффрэ я смогу указать только оттуда.

– Отлично, – сказал эвакуатор. – Так и сделаем.

– Погоди, погоди, – медленно произнёс Жак. Эвакуатор глянул на него чуть ли не враждебно. Жак начал загибать пальцы.

– Как мы переберёмся через пролив, неизвестно.

– По льду, как ещё, – сказал Аслан.

– Дальше льда может и не быть, – сказал терпеливо финансист, он же рабочий. – Раз. Затем мы будем искать то место, где выходит этот… тоннель. Это время. Два. Сколько у нас припасов, Аслан?

Аслан промолчал, и Питер вспомнил, что припасов у них, кроме пары бочонков с питьевой водой и небольшой сумки с лепёшками, которую им всунули спасённые от разбоя горожане, не осталось.

– Три, – произнёс Жак. – Потому что геройствовать это хорошо, но кушать тоже надо.

– Я туда не полезу, – в третий раз повторил Аслан.

– Почему? – просто спросил Жак. Эвакуатор промолчал.

– То есть рациональных причин нет, – подытожил его финансист.

– Неизвестно, что там, в этой дыре, – теперь Аслан глядел прямо на мадемуазель Прелати. Майя прижалась к нему и смотрела на бабушку тоже сердито, нахмурившись.

Жак пожал плечами.

– Точно так же неизвестно, что нас ждёт на середине пролива. Например.

– Я ей не верю, – объявил эвакуатор.

– Аслан, – сказал Питер. – Ты грубишь.

– Я вам не верю, – поправился Аслан, обращаясь уже прямо к Прелати. Наступила тишина, которую нарушало лишь щёлканье и стрекотание какой-то неведомой птички над их головами. – Как вы попали в Лилль? Вы не узнавали места, по которым мы ехали. Вы путали названия деревень игородов. Массалья находится на юге, а Нант на западе, хотя по вашим словам, вы там ночевали на пути из Кале. Зачем вы нам лжёте? Я вам не верю. И это очень рациональная причина.

Старуха стояла спокойно, оглядывая местность.

– Я просто забыла. Это было давно.

– Предлагаю голосовать, – скучным голосом произнёс финансист. – Мы теряем время.

Эвакуатор растерялся, затем быстро сказал:

– Майя тоже голосует.

– Конечно, – великодушно сказал Жак. – Как и мадемуазель Прелати.

Все взгляды обратились к Питеру, поскольку только его мнение было неясным. Питер помолчал, вздохнул, затем поднял большой палец, показывая его Жаку.

– Здорово, дружище, – сказал он, кивая. – Просто здорово, правда. Вижу, что Дебатц не зря тебя боится. Да и не только Дебатц, я так понимаю.

Жак хмыкнул и отвернулся.

– Голосовать нельзя, – сказал Питер серьёзно. – Жак вас провёл, как детей. Вопрос слишком важный.

– Важный, но простой, – заметил Аслан. – Рациональные доводы против…

Жак поднял брови.

– …против других рациональных доводов, – закончил капитан королевской эвакуации.

– Есть ещё, – сказал Питер.

– А, – сказал Аслан. – Ну, изложи.

Питер молчал, хмурясь и кусая губу. Затем вздохнул и произнёс:

– Наш мир представляет собой диск. С утолщением в середине и узкий по краям.

– Ого, – сказал Жак. – И к чему это ты?

– Вроде же шар, – Аслан пристально смотрел на Питера, чтобы понять, не разыгрывает ли тот их. Питер выдержал его взгляд.

– Шаром наша планета не была даже у древних, – сказал он. – Она была геоид. Сплющенная с полюсов сфера.

– Ну да, – сказал Аслан. – Шароподобный геоид, гигантский континент, Европа. Или как там сейчас модно? Евразия? Индиопа?

– Ну, во-первых, всё-таки не шар, а диск, – сказал Питер тихо. – Во-вторых, континент не один.

– А, – вспомнил Жак. – Аме… как там? Америка?

– Америка, – сказал Питер. – Дайте сказать, потом перебивайте.

– Когда ты доскажешь, перебивать будет нечего, – немного сварливо заметил эвакуатор, но замолчал и принял вид внимательного слушателя. Прелати сделала лёгкий шаг в его сторону, а Майя переместилась и встала перед Асланом. Будто лекция, подумал про себя Питер, и заговорил.

– Наш мир – это, повторяю, диск с утолщением посерединке. Он более или менее плашмя лежит в мировом эфире, который заполняет всё пространство. Причем эфир, он неодинаковый. – Питер поднял ладонь на уровень глаз, изображая Землю. – Условно говоря, «внизу», «под» диском он более плотный, а сверху, над диском эфир менее плотный. Поэтому наш диск лежит на плотном эфире относительно спокойно.

– Как коровья лепёшка, – неожиданно сказала Майя. – На воде.

– Да, – сдержанно ответил Питер. – Примерно как коровья лепёшка. А эфир – это все физические законы. Самые фундаментальные. Скорость света, масса, силы притяжения, и, – здесь Питер сделал паузу, – физические размеры.

– А! – сказал Жак. – Дюймовочка.

– Да, – Питер кивнул. – В плотном эфире всё другое. Таков наш мир.

– Пит, это всё интересно и даже увлекательно, – проговорил Аслан слегка извиняющимся тоном. – Но как, во имя всевышнего, это относится к вот этой вот дыре?

– Погоди, я ещё не закончил, – сказал Питер. – Я думал, вы впечатлитесь. Или у вас возникнут мысли.

– Мы практики, – сказал Жак. – И время идёт.

– Время да, время идёт, – согласился Питер. – Бежит, летит. Спотыкается.

– Ну, дальше, – опять неожиданно сказала Майя. Всё это время она слушала, затаив дыхание.

– Мир гибнет, – просто сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой. – Гибнет сразу на нескольких уровнях, а возможно и на всех. Физические законы трещат по швам, мертвые восстают из живых, древнее зло, а также древнее добро, которое, может, ещё хуже зла для нас, призываются в наш мир людьми, которые понятия не имеют о возможных последствиях.

– Ты про Фуке?

– Фуке, – согласился Питер. – Староста Легри. Прокурор Терье.

Он взглянул прямо в глаза мадемуазель Прелати.

– Клотильда Мэффрэ.

Прелати усмехнулась. Майя расширенными глазами неотрывно смотрела на бабушку.

– Образно выражаясь, – сказал Питер, – Армагеддон тянет к нам свои костлявые пальцы не только сквозь пространство, но и сквозь время. Наша коровья лепёшка угодила в эфирный шторм. В мире – по крайней мере в той его части, где находимся мы, но, скорее всего, это везде – появляются дыры, прорехи, критические точки и целые критические области, разрывы континуума, которые суть возмущения эфира. Земля наша, попросту выражаясь, трещит по швам, как старый кафтан.

– Какова же первая флюксия ата-функции? – спросил Жак, что-то вспомнив. Аслан коротко усмехнулся.

– Очень крута, – ответил Питер. – Горизонт бифуркации буквально у нас перед носом.

– Дыра бифуркации, – проворчал Аслан. – Дурацкая дыра дурацкой бифуркации.

– Бифур… – Майя попыталась выговорить слово.

– Это когда дела могут пойти так, а могут эдак, – объяснил ей эвакуатор. – А кто такой Армагеддон, напомните? Это этот… Люцифер?

Ему не ответили.

– Причина? – спросил Жак у Питера.

– Есть две версии, – ответил Питер, – как водится, одна правильная, а другая нет. Первая – что это естественный процесс. Мир просто постарел и собирается двинуть кони в назначенный срок. Не мы первые, но мы последние. Все там будем. Бог дал, бог и взял.

– Я так понимаю, это неправильная версия, – сказал Аслан.

– Естественно, неправильная.

– А какая правильная? – спросил Жак.

– Моя, разумеется, – ответил Питер.

– И в чём она состоит?

Питер по очереди оглядел своих друзей, Майю и Прелати.

– Я вижу в этом направленную злую волю, – наконец сказал он.

– Уф, – произнёс Аслан. – Чуть сердце не прихватило. Я-то думал, ты серьёзно…

– Он вполне серьёзно, – заметил Жак. – Это ты чего-то не понимаешь.

– Я в злобных мировых заговорщиков не верю, – объявил эвакуатор. – Это пусть стеганоложцы верят.

– Кто-кто? – спросил Питер.

– Стеганоложцы, – чуть менее уверенно сказал Аслан. – Которые из тайных лож.

– А! – сказал Питер. – Нет, я не стегано…ложец. Я просто вижу. Легри и Терье получили своё могущество от братства Урании. Фуке кто-то снабжает древним оружием и, что гораздо опаснее, древними знаниями. Он безусловно злодей, но он умелый злодей. Слишком умелый. Меффрэ нашла лабораторию (здесь Питер поглядел на Аслана) и собирается уничтожить мир в угоду своим безумствам.

– Это всё интересно… – начал Аслан, – но…

– Погоди ты, – досадливо сказал Жак. – Он же не всё сказал.

Аслан остался стоять с открытым ртом.

Питер наморщил лоб, собираясь с мыслями. Солнце уже перевалило за высшую точку, день начал медленно клониться к вечеру. Припекало довольно сильно, и странно было видеть серый лёд, которому солнечный жар был совершенно нипочём.

– Но я уверен, – сказал учёный наконец, – что древние – это не только зло, или не только то, что можно обратить во зло. Древние знали и способ, как можно спастись от этой беды, и, скорее всего, они и спаслись. И эту тайну тоже надо узнать. Потому что есть у меня такое подозрение, что, кроме нас, больше некому.

Прелати издала неопределённый возглас, но никто, даже Майя, не обратили на неё внимания. Все помолчали с минуту.

– Я передумал, – вдруг сказал Жак. – Я что-то не хочу в эту дыру. Что ты там говорил про лёд на проливе, Аслан?

– Эй, постой, – ошеломлённо сказал эвакуатор. – Это я передумал. Надо идти именно в дыру. Это же древняя дыра, стало быть, мы там можем что-нибудь узнать о древних. Может, даже узнаем, как найти этого Армагеддона…

– Армагеддон – это место, – поправил его Жак. – И это не Люци…

– …найти и как следует его нагнуть, – пропустив его слова мимо ушей, продолжал Аслан. – Это же всех чудовищ и субурдов уложить, одним ударом. Хватит гоняться за осами, надо давить гнездо. Понимаешь? Ну и время. Ты же сам говорил!

Теперь все смотрели на Жака.

– Нет, конечно, он не согласен, – сказал Аслан понимающе. – У него большие планы в Париже. Он там сейчас очень популярен.

– Я не со всем согласна, – сказала вдруг Прелати. – Нони спасать вам не придётся. Она уже в безопасности.

Жак развёл руками.

– Вы все сегодня чертовски убедительны, – сказал он. – Но учтите, я буду подходить к вопросу с позиций холодного разума и здоровой критики.

– То есть ты будешь ныть, – сказал Аслан.

– Да, – с достоинством сказал Жак. – Как потревоженная совесть.

– Как прыщ, – сказал Аслан.

– С человеком, который не понимает разницу между Армагеддоном и Люцифером, дискутировать не желаю, – ответил Жак.

– Ах ты, – сказал Аслан. – И в чём же разница, скажи пожалуйста?

– Армагеддон – это место последней битвы сил добра и зла, – величественно объяснил финансист. – А Люцифер – это райский сад. Светящийся.

Питер поперхнулся и жестоко закашлялся; с минуту он как мог уворачивался от заботливого кулака Жака, которым тот стучал по его спине и иногда даже по ней попадал.

И тут до их ушей донёсся приглушённый, отчаянный женский крик.

Друзья замерли и переглянулись. Тоненько вздохнула-всхлипнула Майя.

Крик шёл из тоннеля.

Глава шестая, где Геркулес Мюко идёт на повышение

Рыжая лошадь тянет нагруженную подводу по лесной дороге; как водится в Пикардии, дорога едва видна среди высокой ещё травы и деревьев, чью листву лишь едва тронуло жёлтым. На телеге жбаны с потёками молока, мешки с мукой, крупные куски мёда на сотах, круги хлеба, корзины желтоватых яиц, сыр и масло, обёрнутые льняной тканью и аккуратно обложенные льдом, а под ними мясо в капустных листьях, пересыпанное по-деревенски зеленью от насекомых. Рядом с подводой шагают двое.

Ещё шестеро наблюдают за ними из глубины леса.

Геркулес Мюко, командир пятерки егерей батдафа, скалится зло и радостно. Ему в ответ скалится Силь, едва заметный под кучей хвороста, где он укрылся. Остальных осуждённых не видно, но они тоже очень, очень довольны. Трехдневная засада окончена.

По этой дороге можно попасть только в одно место и только к одному человеку.

Разумеется, если колдуна считать человеком.

1

Судья Высокого жюри Французской стороны Пути Господнего Жакоб Инститорис встал и оглядел главную залу станции.

– Во имя Господа Нерукотворного, аминь. В год от рождения Христа Машиниста две тысячи триста семнадцатый, месяца сентября двадцать шестога дня, в моем присутствии, в присутствии нотариуса Жерара и нижеподписавшихся свидетелей – матушки Исиль, матушки Элиз, достопочтенного Жуда и достопочтенного Бэды, явился ко мне, судье Инститорису, Ленуй из чистых, и представил ему, то есть мне, лист бумаги следующего содержания.

Молоденькая ведьма в изорванной одежде, в колодках и наручниках, была привязана к Святому столбу и с ужасом смотрела на жюри, рассевшееся полукругом. За жюри сидели два десятка зрителей, они мрачно разглядывали виновницу своего вынужденного выходного дня. Рот ведьмы был заткнут кляпом, сквозь дыры в одежде сияло бесстыдно белым. Жюри смотрело прямо на неё, а справа, ниже платформы, прямо на Путях Господних, стоял доносчик, Ленуй; его голова была на уровне щиколоток жюри, и в этом была какая-то справедливость.

Судья Инститорис прокашлялся.

– Ну то есть это не совсем бумага, но по протоколу вот написано – «бумага», значит, я и читаю «бумага». Не надо это отмечать, всем и так понятно.

Ленуй часто-часто закивал; со стороны было похоже на припадок.

– Да вообще всё понятно, – неожиданно сказала матушка Исиль. – Чего тут судить и рядить, развели комедию. Очистить и дело с концом!

– Не к добру утром дьявола видали в тоннеле, ох не к добру! – запричитала матушка Элиз. – Худые времена настают, все наплачемся, все!

Перед началом заседания нотариус Жерар оказал судье Жакобу честь приватной беседы и признался между прочим, что лично у него, как у человека грешного, матушки-праведницы добрых чувств не вызывают, но для дела их общего они особы очень полезные. Да и кто мы, чтоб судить? Судья Жакоб юмор оценил, отметив про себя, что даже железный Жерар, гроза ведьм и колдунов, чувствует себя не очень уверенно. Первый суд за шесть лет, как-никак – причём, похоже, всё идёт к auto de fe. И дьявол в тоннеле с утра действительно был – промчался так, что свидетелей чуть ветром не сшибло.

Тут шутками не отделаешься.

– Продолжим, – сказал судья Жакоб. – Господин Жерар, оформите денунциацию. Господин Ленуй, сейчас вы будете приведены к присяге на четырех Евангелиях Господних.

Ленуй поднял правую руку с тремя вытянутыми и двумя согнутыми пальцами – символ Святой Троицы и символ проклятия тела и души, если он скажет неправду. Жерар коротко посмотрел на него и кивнул: начинай. Денунциант забормотал, шепелявя и запинаясь:

– Пришягаю передж ликом Гошподжа Нежукотвожного, ээээ… Хжишта Машинижщта и в прижутштвии ….эээ вшешушшего Духа Швятого, Рашпишания – я говожю иштинную пжавджу, только пжавджу, и нижшего, кжроме пжавджы, Ленуй Жажкожи, из чиштых, шемья чиштых.

– Хорошо, – сдержанно сказал нотариус и, слегка наклонившись к Жакобу, проговорил уголком рта:

– Неплохо бы ему переводчика.

– Продолжаем, – снова сказал судья Инститорис, сдерживая расползавшуюся некстати ухмылку. – При каких обстоятельствах вы, Ленуй Жаркози, наблюдали грех обвиняемой Лии Гаран?

Из дальнейшего шепелявства и запинок, прорезаемых вопросами судьи и ехидными репликами двух матушек-праведниц, стало ясно, что, шталбычь, он, Ленуй Жаркози, случайно оказался около выхода (тихо, матушки, призвал негромко нотариус), и, дешкачь, увидел означенную особу. Памятуя о недоброй славе семьи Гаран, известных пособников диавола, Ленуй решил, что дело тут нечисто и решил, шталбычь, проследить и воспрепятствовать. Ожидания его оправдались (да тихо вы, матушка Элиз) и он увидел, как обвиняемая начала наслаждаться своим телом посредством раздевания и обжималок.

– Чего-чего? – поразился Жакоб. Писарь поднял голову. Наверху, у потолочных балок станции, закашлялся лючный стражник. Зрители забормотали оживлённо.

– Обжимавок, – твёрдо, насколько мог, произнёс Ленуй. – Хватала она, шталбычь, шебя жа ражные мешта. И шмеялашь.

– Понятно, – сказал судья.

– Продолжайте, денунциант, – сказал нотариус Жерар.

И не успел, шталбычь, денунциант прочесть «Отче наш, закрой нам двери от соблазна» хотя бы раз, как понял, значит, что на обвиняемой-то – грех. Ну и…

– Вшё, – сказал Ленуй.

– С ней больше никого не было? – впервые подал голос господин Бэда.

– Нет! Нет!

– Хорошо.

Встал нотариус Жерар.

– Ленуй Жаркози, – сказал он величественно, – отвечай, не донес ли ты по злой воле, из ненависти к кому-либо или по злобе и не скрыл ли ты чего из чувства расположения к обвиняемой.

Ленуй быстро-быстро замотал головой.

– Нет. Нет.

Жерар сел и посмотрел на Жакоба, едва заметно пожав плечами. Процедура была окончена, надо было переходить к освидетельствованию.

– Объявляется начало освидетельствования. – Судья Инститорис дал знак столбовым, стоявшим по разные стороны от обвиняемой, те одновременно и одинаково кивнули. Остальные стражники, стоявшие по углам зала, даже не шевельнулись. Правый столбовой, постарше, коротко оглядел ведьму. Уши, нос и прочие части тела были очевидно на месте. Он наклонился вперёд и посмотрел на пальцы рук – их тоже было в достатке, по пять на каждой руке. После этого он жестом приказал второму стащить с неё обувь – два стоптанных башмака, почти не видных под колодками, скрывавшими её ноги. Страж помоложе, не особо церемонясь, присел, дёрнул и сорвал башмак, явив взгляду светлую кожу с грязной ступнёй. Лия, до сих пор не издавшая ни звука, промычала что-то сквозь кляп.

– Всё на месте, – угрожающе произнесла матушка Исиль. Культя, которой заканчивалась её левая рука сразу ниже локтя, будто нацелилась на ведьму. Воздух на станции сгустился.

– Следующую, – сказала матушка Элиз.

В полной тишине стражник стащил и второй башмак.

Матушка Исиль завыла. Зрители заволновались.

– Ааааа! Грех! Грех!

– Грех! Грех! – подхватила матушка Элиз, стуча протезом по полу, а за нею заорали и все остальные свидетели жюри, и Ленуй, и столбовые, и тоннельные, и лючные стражники, и даже Жерар, казалось, шевелит губами безмолвно: грех. Грех.

Судья Жакоб Инститорис незаметно сглотнул. Это был главный момент его жизни, исполнение его предназначения, вершина его пути, который он начал девять лет назад, когда ещё юнцом в Верхнем Кале смотрел с чердака на жирный дым, поднимавшийся из-за крыш вдалеке, с центральной площади, где очищали ведьм; именно там, на площади, ныне погребённой подо льдом Господним, начиналась их новая, чистая жизнь. В тот день его нашла мать, надрала уши и отправила в подвал.

Судья встал; крики праведниц смолкли.

– Грех Лии Гаран, – возвестил он, – восемнадцати лет, засвидетельствован Высоким жюри Французской стороны Путей Господних.

Нотариус Жерар произнёс вкрадчиво, не вставая:

– Желает ли пособница диаволов, грешница Лия, попросить помилования и очищения? Суд примет во внимание искренность раскаяния, а также отслужит дополнительный молебен за спасение твоей души.

– Желает, конечно, ещё как желает, – пропела матушка Элиз. – Жить-то, оно всем охота. Лучше уж мизинец, чем целиком.

– Ну расскажи нам, деточка, – сказала матушка Исиль. – Небось твоя сестрица, гореть ей вечно в аду, смутила твой детский разум, а? Дескать, эти старухи из ума выжили, и ноги-руки себе и другим поотрезали, а? А вы такие умные, мы не будем очищаться, мы проживем всю жизнь красивые, а?

– И ладно бы – целую ногу или руку, но ведь один пальчик! – закричала матушка Элиз. – Разве мы требуем, чтоб все были праведниками? Нет!

– Моли о помиловании, дура! – крикнула матушка Исиль. – Диаволам нет места в наших душах и нашем городе! и не должно быть места нигде, кроме ада! только очищение спасет нас от порождений сатаны!

– Моли!

Жакоб Инститорис смотрел на беснующихся старух и думал: если происки сатаны страшны простому люду, то гнев Божий, наверное, должен быть ещё страшнее. Для этого и нужны праведницы. Некоторые бурчат, что целых две – это, конечно, многовато. Но правильно говорится в комментариях: подобное побеждают подобным. Английскую сторону, говорят, совсем захватили ведьмы; сестрица этой, кстати, там и заправляет, Суаль Гаран... А у нас тут женщин нехватка.

Лия, грешница, пособница диаволов, повернула голову. Её лицо было грязным, а слезы, казалось, навсегда прожгли себе дорожку по щекам, но взгляд был твёрд. Она чётко, ясно и совершенно недвусмысленно покачала головой.

Нет. Помилования она не желает.

– Хорошо ли ты подумала, дитя моё? – таким же вкрадчивым тоном спросил Жерар. – Не играет ли тобою дьявол? Покайся! – Нотариус воздел руки. – Очисти своё тело…

– …а душу очистит Господь! – пролаяли праведницы. Снова эхо убежало в две стороны – в тоннель, по малым залам, и к выходу наружу, наверх.

Девушка опять покачала головой.

Нет.

– Занесите в протокол, – стараясь звучать равнодушно, произнес судья Инститорис. – Грешница Лия Гаран от очищения отказалась, покаяние не приняла. Дата и время.

– Дата и время, – эхом отозвался нотариус Жерар.

Стало тихо.

Судья кивнул стражникам. Какую-то долю секунды поколебавшись, они шагнули к Лии Гаран. Ведьма закрыла глаза и обмякла.

Всё.

– Лия Гаран, – произнёс судья Инститорис, – именем Христа Машиниста объявляю тебя ведьмой и пособницей диаволов. Вверяю душу твою в объятия Господа, и да свершится правосудие, что выше земного. Аминь.

– А-аткрывай! – скомандовал откуда-то сбоку старший лючный стражник. Люк наверху со скрипом начали отодвигать в сторону. Поднялся сквозняк, всё сильнее и сильнее, ветер дул прямо в лицо ведьме – через хворост и дрова святого костра, через Святой столб – к выходу наверх. Судья Инститорис поёжился – придумано это было, конечно, здорово, святой костёр, судя по всему, займётся, но вот жюри и зрителям придётся поторчать на стылом сквозняке, и, судя по всему, не в последний раз.

– Поджигай, – скомандовал нотариус Жерар и неожиданно несолидно закрыл ладонями уши. Стражник поднес факел к костру – дровам и сухостою, облитым маслом. Пламя занялось, и здесь Инститорис понял, почему предусмотрительный нотариус закрылся ладонями: ведьма, почуяв жар костра, неожиданно легко выплюнула кляп и заверещала так, что у судьи мгновенно заложило уши. Он сморщился и последовал примеру нотариуса. Достопочтенный Жуд и достопочтенный Бэда склонили головы, бормоча молитвы. Матушка Исиль и матушка Элиз запели треснувшими голосами, держа друг друга за руки. Зрители сидели молча, кто-то опустил голову, кто смотрел не отрываясь, кто молился вместе с праведницами.

Господь Нерукотворный, сохрани нас на нашем Пути.