Текст книги "Слишком много колдунов (СИ)"

Автор книги: Цокто Жигмытов

Соавторы: Чингиз Цыбикоа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

У Питера слегка отвисла челюсть от неожиданности.

– Простите, что?

– Домик ваш. Продать, – повторил чуть погромче Виннэ и снова оглянулся. – Угодно?

– Вы, в смысле, имеете в виду мой дом, – Питер ткнул большим пальцем куда-то за спину. – На Рю де ла Пэ?

– Тсссс, – зашипел профессор. – Он самый. Здание под снос, восьмушка земли.

– Под снос? – возмущённо воскликнул Питер.

– Тихххха! – Виннэ аж затрясся, лицо его исказилось. – Фффух, ну что ж вы так кричите. Хорошую цену дам, хорошенькую!

Питер вдохнул и с шумом, медленно выдохнул.

– Господин профессор, – медленно и внятно сказал он. – Простите, но я свой дом продавать не собирался и не собираюсь. Я там живу.

– Пятьсот тысяч дам, Питер, – старичок, казалось, и не слушал его. – Слышишь. Полмиллиона! Наличными. Уступай скорей, а то поздно будет ведь.

– Извините, господин профессор.

– Пятьсот десять, – сказал Виннэ, следя за ним расширенными глазами.

– Господи профессор, я же сказал. Откуда вообще вы взяли, что я хочу продать дом?

– У нас есть возможности, – непонятно ответил старик. – Ну продай же, чего тебе.

Питер встал, накинул камзол, взял склянку с бензином, вышел в приёмную, сказал секретарю:

– Бриан, проводите потом профессора Виннэ, я пошёл домой.

– Хорошо, месье Кэтфорд, – сказал Бриан. – Ээээ…

– Что? – остановился Питер.

– Могу накинуть к его цене ещё пять, – одними губами произнёс секретарь кафедры. – Наличными.

Питер секунду смотрел на него невидящим взглядом, затем повернулся, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, напоследок услышав страдальческий крик Виннэ:

– Пятьсот двадцать!

Совсем уже потекла у старика крыша, думал Питер, шагая по улице.

– Доктор Кэтфорд, – кто-то мягко тронул его за локоть. Питер увидел рядом с собой какого-то смутно знакомого человека хлыщеватого вида. Судя по всему, он шёл с ним с самой Академии.

– О, здравствуйте, – приветливо сказал Питер, остановившись и мучительно перебирая в уме всех своих знакомых. Где он видел этот длинный, шевелящийся нос?

– Вы насчет взаимного обучения? – спросил он. – Я буду завтра у себя на кафедре.

– Нет, я не про обучение, – ответил хлыщ. – Не желаете дом продать?

Их разняли те же самые прохожие, что вначале кричали «Сават! Врежь ему! Да стой прямо! Да куда ты бьёшь!» – Питер был совершенно в расстроенных чувствах и начисто забыл все, чему его когда-то учили, поэтому дракой это можно было назвать лишь из милосердия: они наскакивали друг на друга по очереди и сильно махали руками, а Питер к тому же неумело и очень грязно сквернословил. Неудивительно, что зрители заскучали и прекратили этот позор – ведь рядом могли оказаться гости из других городов, и что бы они подумали о коренных парижанах, то есть лютецианах! Свою трость он сломал сразу же, а банка с бензином не разбилась просто каким-то чудом; окончательно Питера добила патрульная полиция, неспешно прибывшая к месту скопления и шума, – точнее, добил хлыщ, который отвёл главного служителя порядка в сторону, что-то ему сказал, патрульный кивнул, и Питера отпустили с миром. Хлыщ при этом успел ему подмигнуть и пронзительным шёпотом напомнить о своем предложении – семьсот шестьдесят тысяч новых франков. Здесь Питер его наконец вспомнил. Это был тип из газеты, который принимал у него объявление о сдаче комнат.

Домой он пришёл в состоянии какой-то разбитой злобности и сразу направился на чердак, но тут из своей комнаты спустился Жак, одетый и собранный.

– О, ты вовремя, – сказал он. – Я уже пошёл тебя искать. Дело срочное.

Питер уставился на свободного финансиста мутным взглядом:

– Ты тоже хочешь купить у меня дом?

– Нет, – сказал Жак.

– Ну слава небесам! – закричал Питер. – Хоть кто-то!

– Я хочу, чтобы ты его подарил, – сказал Жак. – Дарственную пиши прямо сейчас.

И, подталкивая Питера вниз с лестницы перед собой, он довёл его до каминного столика, где уже были разложены чистые листы, письменные принадлежности и – бумаги на дом, завещание родителей Питера и документы на землю с картой.

– Ты в мой тайник залез, – ошеломлённо произнёс Питер. Тайник находился в потолке между первым и вторым этажом, в плоской выемке, заложенной кирпичами и слоем штукатурки, и считался хозяином очень надёжным, однако Жак, судя по всему, нашёл и вскрыл его безо всякого труда.

– Подрался с кем-то? – внимательно разглядывая его лицо, спросил свободный финансист.

– Да прицепился один, – сказал Питер. – Пришлось проучить.

– Как дети в подворотне, – вздохнул Жак лицемерно.

– Кстати, а что поделывает твой знакомый из «Меркурия»? Встретил его на улице, и похоже, что он больше там не работает.

– Жирарден? Да, он теперь владелец газеты.

И здесь в дверь забарабанили.

– Чёрт! – Жак быстро сгреб все бумаги себе за пазуху. – Не успели. Ты дверь запер?

Питер пожал плечами; дверь раскрылась.

– Не запер, – констатировал Жак.

В гостиную ввалились несколько человек в сине-чёрной форме полиции.

– Простите нас, пожалуйста, – солнечно улыбаясь, сказал Жак. – У Питера были упражнения по правописанию. Пит, не отвлекайся, возьми новый листок, пиши. «Жан… мыл… чан».

– Месье Кафор, – произнёс человек со шрамом на щеке.

Память Питера озарило словно вспышкой.

– Геркулес! – воскликнул он. – Надо же.

– Я Мюко, младший дознаватель службы дознания криминальной полиции, – сказал Геркулес. – Это Жан-Пьер Дебатц, из службы управления королевским имуществом.

Геркулес смотрел неприязненно. Ну ещё бы, подумал Питер, внимательно разглядывая его нос, отчетливо скошенный набок начиная с верхней части переносицы. Рядом с Геркулесом стоял человек с тонким породистым лицом и смеющимся взглядом серых глаз. Он был не в форме полиции, напротив – был богато и даже щегольски одет.

– Добрый вечер, месье Кафор, – сказал он.

Бывший лейтенант эвакуации, а ныне дознаватель пододвинул себе и Дебатцу стулья и они сели напротив Питера. Питер тоже сел. Двое других полицейских стали у дверей в расслабленных позах, одинаково склонив головы к плечам и разглядывая то Питера, то Жака, но больше всего обстановку, мебель, интерьер дома. Оценивающе так разглядывая, спокойно, без суеты.

– Чему обязан? – вежливо и сухо спросил Питер. – Это в полиции так принято теперь – вваливаться в дом?

Дебатц состроил мину сожаления, а Геркулес Мюко не отреагировал на эти слова и выкладывал перед Питером казённые бланки.

– Вот мой жетон, чтоб вы видели, вот повестка… вот расписка о получении, вот подписка о неразглашении деталей дознания… подписка о невыезде за пределы Лютеции. Ограничение на распоряжение имуществом во время следственных действий… Везде поставьте свою подпись, дату. Ознакомлены.

– Ознакомлен с чем, простите? – осведомился Питер. Ему казалось это правильным – вести себя холодно и сдержанно, так, будто он их не боится, будто не у него сейчас мокрая от пота спина и не у него в животе тяжким холодным камнем лежат самые скверные предчувствия. Жак привалился к перилам, явно собираясь принять участие в предстоящей беседе, и за это Питер ему был благодарен. Тем временем Мюко, морща лоб, разложил бумаги на столе и под одобрительные кивки Дебатца начал читать, очень торжественно и запинаясь на каждом третьем слове. Выяснилось, что:

Королевская Академия наук, ремёсел и душевных радостей выдвинула иск против своего сотрудника П.Кафора, обвиняя его в мошенничестве с целью получения казённых средств якобы на научные исследования, а также в злоупотреблении служебным положением;

месье Симон Люш-Фоше Бризено, заместитель директора Академии, как частное лицо, также выдвинул иск против того же П.Кафора, в связи с неслыханным публичным оскорблением, выразившемся в унизительных побоях на глазах у нескольких сотен человек и актёров;

Объединённое королевство Франции, Испании, Андорры и Семи княжеств готских и германских, Альян де Люс, в лице королевской прокуратуры и от имени её величества королевы Изабель, обвинило всё того же П. Кафора в оскорблении представителя власти, а именно декана муниципального совета города Тулуза провинции Лангедок Дидье Розье, проявившееся в оскорбительном наблюдении за поношением означенного чиновника враждебно настроенной толпой; а также в призывах к свержению королевской власти;

и да пребудут с нами свет и радость.

– Что делать будем? – спросил, отдуваясь, Мюко. – Вам грозит до шести лет тюрьмы по первому делу, до пяти по второму, ну и годик по третьему.

Жак весело присвистнул. Геркулес и Дебатц с одинаковым выражением неудовольствия посмотрели на него, но ничего не сказали.

– Я не знаю, – честно Питер. – Что тут можно сделать?

– Ну, честно скажу, судебные перспективы у вас не очень, – сказал Мюко. – Два из трёх обвинений в суде пройдет. Если дело дойдёт до суда, конечно.

– А если не дойдет? – изобразив понятливость, спросил Питер. Господин Дебатц шевельнулся, умащиваясь на стуле получше.

– Ну, для этого надо делать мировую с истцами, – сказал дознаватель. И бережно положил на стол самую чистую, гладкую и красиво отпечатанную бумагу. – Вот. «Полностью признавая справедливость обвинений по существу. Желая хотя бы частично искупить свою вину перед короной и истцами. Я, Питер Кафор, передаю всё моё имущество в распоряжение службы управления королевским имуществом Альянде. Опись оного по состоянию на момент передачи прилагается. Составлено и подписано собственноручно».

Питер обалдел.

– Это как это? Это прямо всё, что есть?

– Ну да, – сказал Мюко. – Если этого не хватит, то отсидите в тюрьме полгода-год, и всё. Пустяки.

– Ну, ну, ну, – мягко сказал Дебатц, – зачем вводить в заблуждение месье Кафора. С его имуществом он может рассчитывать на освобождение сразу в зале суда, более того, у него ещё останется на дальнейшую жизнь. Это я как человек опытный могу гарантировать.

– При всём уважении, месье Дебатц, – сухо сказал Геркулес. – Я вообще не одобряю идею досудебного соглашения. Мне кажется, это противоречит принципу равенства перед законом. Получается, что богатый человек может совершать преступления, а это недопустимо.

– Это не вам решать, уважаемый, – голос месье Дебатца был мягким, улыбка приятной, но за этим всем чувствовалась железная воля и решимость. Питер почувствовал к нему невольную симпатию.

– Богатый? – переспросил Питер. Обращался он при этом к Дебатцу.

– Городская имущественная ведомость говорит, что вы являетесь владельцем этого дома, Рю де ла Пэ, семнадцать, – сказал господин Дебатц. – Это верно?

– Это неверно, – спокойно и чётко произнёс Жак. Питер слегка вздрогнул от неожиданности, всё-таки было в Дебатце что-то завораживающее. – Владелец этого дома – я, Жак Делакруа, к вашим услугам.

Младший дознаватель и месье Дебатц, одинаково слегка раскрыв рты, посмотрели на свободного финансиста, затем перевели взгляд обратно на Питера. Питер, успевший справиться с изумлением, спокойно кивнул, понимая, что надо молчать и поддакивать.

– В городской имущественной ведомости об этом ничего не говорится, – сказал месье Дебатц. Жак кивнул, улыбаясь почти так же приятно, как и его собеседник.

– В эту ведомость записи вносит нотариус в течение месяца после создания нотариальной записи. Месяц ещё не прошёл.

– Вы что, продали свой дом? – спросил Геркулес у Питера.

– Нет, он мне его подарил, – любезно ответил Жак вместо своего друга. – В знак признания моей добродетели и прочих достоинств.

– А можно ли взглянуть на дарственный акт? – спросил Дебатц.

– Увы, нет, – с сожалением ответил Жак. – Все документы у нотариуса, когда он внесёт запись в городскую ведомость, тогда и вернёт. Странно, что именно вы, господин барон, крупнейший специалист по имущественным правам, задаёте такой вопрос.

Дебатц выпрямился и уставился на Жака уже безо всякой улыбки, холодно и пристально.

– Вы Делакруа из Торговой гильдии, куратор королевских поставок?

– Рад, что вы меня узнали, господин барон, – Жак вежливо поклонился. – Из Торговой и финансовой гильдии, если быть точным. Мы эээ… встречались с вами во время комиссии по вопросу активов Остской компании. Рад очному знакомству со знатоком самых ароматных парижских тайн.

Барон Дебатц встал.

– Нам пора идти, Мюко.

Геркулес кивнул, встал, заговорил торопливо.

– Значит, вам, месье Кафор, надо явиться в отдел дознания, со всеми документами, описью имущества, в течение ближайших трёх недель. Выезжать за пределы Лютеции нельзя, ну вы сами всё понимаете.

Господин Дебатц поклонился Жаку:

– Всего доброго, месье Делакруа. Полагаю, что встретимся с вами на благотворительном ужине в пользу заключённых тюрьмы Клиши.

И вышел, за ним вышли и двое полицейских, а после в дверь устремился и дознаватель. На самом пороге Мюко задержался, и негромко спросил у Питера:

– Как поживает господин кандидат в лейтенанты аль-Джазия? Если что, передайте, что у нас всегда есть вакансии. Я даже похлопочу, чтоб он не слишком часто убирал отхожие места.

– Я обязательно передам, – тоже очень вежливо сказал Питер. – Но лучше бы всё это вы сказали господину капитану аль-Джазия лично, в лицо.

Слово «капитану» он выделил. Мюко повернулся и вышел.

Питер закрыл за ним дверь, пробормотал что-то злобно и неразборчиво, и на ватных ногах добрался до любимого кресла. Жак по-прежнему стоял, опершись локтями на перила, голову он опустил вниз.

– Кретины малолетние, – сказал он.

– Да уж, – отозвался Питер. – Такое государство.

– Да нет, – сказал Жак со вздохом. – Малолетние кретины – это мы с тобой. Связаться с Дебатцем – это, заверяю тебя, совсем не признак большого ума. Совсем.

– Я не буду даже размышлять над твоими словами, – сумрачно сказал Питер. – Нам, малолетним кретинам, такое не к лицу.

– И не надо, – кивнул Жак. – Ты лучше скажи, как ты умудрился вляпаться в такое? Ты правда призывал к свержению?

– Да, конечно, – саркастически ответил Питер. – Примерно так же, как лупил Бризено на конференции его собственной туфлёй.

– А-а! – воскликнул Жак. – Так это был Бризено тогда… Что ж ты не сказал, что это твой начальник?

Питер посмотрел на него угрюмо и молча, и, взяв бензин, направился наконец наверх. Жак с любопытством спросил:

– И что, тебя совсем не волнует твой дом? И что всё это значит?

– Я тебе верю, это во-первых, – сказал Питер. – Во-вторых, у меня мало времени.

– Ты идёшь делать ремонт в доме, который тебе не принадлежит, – сказал Жак.

– Мне нужны доски, Жак, – сказал Питер. – Ровные и длинные. Займись ими. Как владелец.

– Их привезут завтра утром, – ответил финансист. – Отгрузишь сколько тебе надо. В кредит.

– Отлично.

– Ну тогда я пошёл, – прищурившись, сказал Жак с полувопросительной интонацией.

– Передавай ей привет, – сказал Питер. – Только я не понял, что это за барон. Что значит «ароматные тайны»?

– Он сделал состояние на концессии по уборке нечистот с улиц.

– О! – сказал Питер. – Барон Сливная бочка. А что у него с тюрьмой Клиши? Он намекает, что посадит тебя туда?

– Он не сможет, – без улыбки ответил Жак. – Потому что Клиши – это тюрьма для несовершеннолетних, а намекает он на то, что я там побывал. Давно.

– А! – сказал Питер, кивнул и стал подниматься на чердак. Вроде он вёл себя естественно, и Жак не должен ничего заподозрить. Времени действительно было мало: Гарри Мэннинг второй день метался в жару и всё чаще терял сознание. Мэннинг был штурманом Эстер Уильямс, крохотной пилотессы, прилетевшей на чердак Питера из другого мира на красной птице с золотыми полосами.

3

– Имбецил? – переспросил Аслан. – Что такое имбецил?

– Это человек, умственно неполноценный, – пояснил Питер. – Но речь не об этом.

– Я, пожалуй, запишу, – сказал Аслан и открыл планшет.

– Речь о том, возможно ли то, что я тебе рассказал. Чисто теоретически.

– То есть это вроде как побочная ветвь хомо сапиенса, – сказал Аслан, черкая на листе бумаги. Вечер уже давно наступил, они сидели перед камином, тянули свежий грушевый сок и ждали Жака.

– Не знаю, – ответил Питер. – Может быть.

– А чем такой крохотный человечек может питаться? – спросил Аслан. – С такими размерами не только мозг, но и обмен веществ у них должен быть совершенно другой.

Питер посмотрел на него с уважением.

– Обмен веществ. Надо же.

– Я знаю больше слов, чем кажется людям, – скромно ответил эвакуатор и потряс планшетом.

– Не забывай – это просто умственное упражнение. Для развития воображения.

– Если всё, что мы знаем о мире, верно, – произнёс Аслан, – то таких человечков просто не может существовать, вот и всё. Что тут думать.

– Хорошо тебе, – вздохнул Питер. – А если бы ты встретил такого вот маленького человека? Даже двоих. Один здоровый, а другой больной. К примеру. Что бы ты сказал?

– Я бы молчал, – ответил эвакуатор.

– Почему?

– У меня на службе и так дела не очень, как ты знаешь – сказал Аслан. – И лишняя комиссия по душевному здоровью мне совершенно ни к чему.

Питер думал несколько секунд, затем произнёс:

– А если серьёзно?

– Что серьёзно?

– Ты увидел вот такого, – Питер терпеливо показал пальцами размер, – человечка.

– Чисто теоретически?

– Чисто теоретически.

– Ну, я бы начал строить версии.

– Гипотезы.

– У нас версии.

– Хорошо, версии, – согласился Питер.

Аслан поудобнее умостился на кресле и сделал движение, словно сунул в рот мундштук невидимого кальяна.

– Значит, в какой-нибудь лаборатории древних, которую кто-нибудь нелегально откопал и воспользовался…

– Так, – преувеличенно бодро сказал Питер.

Аслан его не слушал.

– …вывели гомункулуса, но он оказался… э-э… имбецилом. Что неудивительно при таких размерах мозга. Тогда они решили попробовать ещё раз. Второй тоже оказался имбецилом, к тому же больным, потому что им не хватило гомункулусного порошка...

– Порошка? – переспросил Питер.

– Порошка, – подтвердил Аслан. – Гомункулусного порошка древних. Разводишь яблочным вином один к пяти, закрываешь колбу. Через неделю там заводится гомункулус-имбе-цил, потому что разве это пойло можно называть вином?

– Аллах ведь запрещает тебе спиртное, – Питер прищурился.

– Я не буду отвечать на этот двусмысленный намёк, – ответил эвакуатор.

– Ясно. И каковы твои действия?

– Ну как. Я соберу этих человечков в коробочку и отдам их тебе. Для опытов. А сам пойду искать тех, кто откопал ту лабораторию.

– И всё? – спросил Питер.

– И всё, – сказал Аслан и как следует потянулся в кресле.

– Жидковато.

– Жидковато? – возмутился Аслан. – Жидковато?! А ну, давай твою версию. Я так понимаю, ты этого и добивался, хорошо же. Дано: ты прямо сейчас видишь двух маленьких человечков. На камине. И ты трезв.

– Хорошо, – сказал Питер, внимательно глядя на пустую каминную полку. – Я не буду плодить сущности. Я буду мыслить просто. Значит, существует страна, назовем ее Микропутией.

– Ах вот оно что! – сказал Аслан. – Всего-то.

– Где эволюция… месье королевский эвакуатор, надеюсь, вы помните, что такое эволюция? – пошла другим путем. И путь этот заключался в уменьшении размеров биологических объектов в целях экономии… эмм… жизненного пространства. Я думаю, у них государственная политика, поддерживающая рождение ма-аленьких детей.

– А также ма-аленьких котят, щенят и этих, как их… имбецилов, – благодушно поддержал Аслан.

– Совершенно очевидно, – продолжал Питер, – что эта стратегия принесла свои плоды. Доказательством чего и является реальность, данная мне в ощущениях, – Питер сделал широкий жест и указал на камин с воображаемыми человечками на полке.

– А что значит «микропут»?

– Это как «лилипут», – объяснил Питер. – Лилипут – это от искажённого английского «маленькая нога». Микропут, соответственно, «очень маленькая нога». Всё просто. Можешь записать, кстати.

– Браво, – с неприличным воодушевлением сказал Аслан. – Браво. Из всех твоих бредовых идей эта – действительно самая простая.

– Я беспокоюсь за тебя, друг мой, – сказал Питер. – Угасающая фантазия – признак близкой старости.

– Цепные псы королевства, – ответил Аслан, – в фантазии не нуждаются. Тем более в старости.

Оба фыркнули. Питер поднял палец.

– Но самый главный вывод в моей гипотезе…

– Версии, – сказал эвакуатор.

– Версии. Самый главный вывод – это то, что мы ничегошеньки не знаем о мире. У нас буквально под носом или прямо над головой творятся чудеса, а мы не видим. Погрязли в мелочах.

Стукнула дверь. Что-то с грохотом упало.

– Кто там? – не поворачивая головы, спросил Питер.

– Вешалка, – ответил Аслан задумчиво. – И кто-то, похожий на Жака.

На пороге действительно стоял Жак. Более всего свободный финансист и куратор королвевских поставок напоминал приморскую сосну в период осенне-весенних штормов, при условии, конечно, что сосны могут нечленораздельно разговаривать.

– Дрррррррррррузьяаааа! – крикнул Жак.

Это слово он выкрикнул трижды. В последний раз – с радостными интонациями узнавания. Друзья остолбенев следили за задумчивой кривой, по которой куратор службы поставок двигался к ведомой только ему цели. Отчётливо и разнообразно запахло спиртным.

– Пятьдесят франков за, – быстро сказал Аслан.

– Отвечаю сотней, – немедленно откликнулся Питер.

– Друг называется, – сказал Аслан.

В этот момент Жак остановился посреди гостиной. В его левой руке был зажат плакат, явно откуда-то содранный.

– Друзья, – сказал он. – Мы!

– Так, – сказал Аслан.

– Пригла…шены! – закончил Жак. Слово далось ему с трудом.

– Польщён, – сказал Питер. – Аслан, ты польщён?

– Куда? – спросил Аслан.

– В уборную! – ответил Жак. Он бросил плакат на пол, старательно наступил на него ногой и подчеркнуто прямо пошел, действительно, в уборную. По дороге господин свободный финансист весьма причудливо сочетал своё в высшей степени нетривиальное поведение с банальностью оглашаемых им истин. Так, Питер и Аслан узнали, что мир – дерьмо, любовь – обман, и одни вы у меня остались.

– Боюсь, что-то серьёзное, – сказал Питер.

– Да, – сказал Аслан. Он разглядывал плакат, поднятый им с пола. – Давненько он не возвращался домой так феерично. Дня два как минимум.

– Богемная жизнь, – лицемерно вздохнул Питер. – Светский лев.

– Самое ненавистноеееее! – горько орал Жак уже из уборной. – Что может быть между славным, обеспеченным мужчиной и красивой женщиной, так это дррружбаа!

– Ведь дррружбаа! – перекрикивая шум воды, кричал он, – это гаррантия отсутствия плотской любви!

– Гарантия отсутствия, – задумчиво повторил Питер. – Он тоже записывает слова?

– А! – сказал Аслан, переворачивая плакат. – Понял.

– Потому что др-р-ружба-а!!! – на этих словах Жак чем-то грохнул, – эт-та святоэ!

После этих слов всё затихло. Аслан прислушался.

– Он плачет? – спросил он.

– Его тошнит, – лаконично ответил Питер.

– Ага, – снова сказал Аслан и начал читать вслух. – «Нони Горовиц в главной роли в реинкарнации легендарного мю-зик-ла «Ромео и Шарлотта, или Осень в Новом Йорке». В рамках месяца празднеств по случаю коронации Её Величества королевы Изабель. Воссоздано по личным воспоминаниям примы».

– Примы? – спросил Питер изумлённо. – Нони прима?

– Успешная и молодая прима, – подтвердил эвакуатор. – Вот что пишут хамы в «Комаре»: «Вопрос: как вам удаётся выглядеть так молодо?».

– Это не хамство, а просто глупость, – заметил Питер. – Нежная, с пушком.

– Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».

– Здорово, – сказал Питер. – Поставила на место.

Аслан бросил читать газету.

– Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, – сказал он. – Это унизительно, согласен. С другой стороны – после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.

– То есть жадным пьяницей и дебоширом, – с отвращением закончил Питер. – Кстати, что значит «плутонический»?

– Это значит, без близких физических отношений, – сказал Аслан, листая странички в своём планшете. – Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.

– Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, – пробормотал Питер.

Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.

– Чего сидим? – требовательно спросил он. – У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.

– Жак, премьера завтра, – сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.

– Прекрасно, – ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.

Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.

– С тебя пятьдесят франков, – сказал Питер.

4

На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.

– Можно подумать, – сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, – вы сами никогда не напивались.

Аслан поднял брови.

– Мы?

– Я не разбивал зеркал, – сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.

– Не ломал вешалок, – добавил Аслан. На нём тоже был фартук.

– И не засыпал в зале лицом в пол, – бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.

– И было-то всего один раз, – сварливым голосом сказал Жак в окно.

– Три, – сказал Питер.

Жак поглядел на Аслана.

– Не спорь с ним, – мягко посоветовал тот. – Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово – справедливость.

– Моё сердце разбито, – сообщил Жак.

– Ладно, – согласился Аслан. – Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.

– Я не буду счастлив, – сказал Жак.

– Она тебе ничего не обещала, – сказал Аслан.

– А я ни на что и не рассчитывал, – сказал Жак.

– Плюнуть, растереть и забыть.

– Именно, – сказал Жак и осторожно встал из-за стола. – Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.

– А что тут думать? – сказал Аслан.

– Никаких мундиров, – твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.

Питер длинно фыркнул.

– Что? – сварливо спросил Аслан.

– Не далее как вчера, – с нарочитой серьезностью сказал Питер, – я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.

Аслан молчал.

– Но вот беда, – продолжал его друг. – Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.

– Хватит болтать, – сказал Аслан хмуро. – Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?

– Я сам сколочу, – быстро сказал Питер.

– Я хочу поучаствовать, – упрямо сказал Аслан. – Выходной всё же.

Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:

– Хорошо. Смотри, вот чертёж.

– Чертёж? – эвакуатор прищурился.

– Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.

На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.

– Не понимаю, зачем, – признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. – Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?

– Да, менять, – не задумываясь подтвердил Питер. – А то оно слишком ээээ… узкое.

– Узкое? – переспросил эвакуатор. – А…

– Ты помогать мне будешь или вопросы задавать? – перебил его Питер. – Где-то в саду есть лом, найди его. Жду тебя на чердаке.

Аслан, который только собрался спросить, почему Питер не наймёт специально обученных плотников, лишь постоял молча да и пошёл за ломом. Через пару часов, примерно к обеду, чистый их разум приноровился-таки к грубой, шершавой и занозистой реальности, и оба новоявленных ремесленника начали вполне уверенно попадать по гвоздю, а не себе по пальцам. Дело немного усложнялось тем, что молоток был всего один, поэтому Питер самонадеянно взял топор и некоторое время пытался орудовать им как настоящий мастеровой, и лишь когда слетевший с топорища топор едва не разбил голову его другу, Аслан вежливо попросил его взять молоток, а сам стал на подхвате. Как ни удивительно, но так дело пошло значительно быстрее, и, обедая в безымянном заведении на соседней улице, где у Питера был абонемент, они пребывали в отличном расположении духа.

После обеда дело стало совсем спориться, и вскоре половина была сделана – они положили тот самый загадочный настил, но не успели разобрать кусок крыши, Питер лишь снял «слишком узкую» раму слухового окна. Всё это время королевский эвакуатор внимательным и странным образом приглядывался к грудам барахла, сдвинутым в стороны, будто надеялся увидеть там что-то, но Питер работал совершенно безмятежно, напевал себе под нос, и на подозрительные взгляды своего товарища никак не реагировал.

Премьера мюзикла была в семь, и в шесть часов друзья уже были готовы. Аслан после короткого и отчаянного сопротивления надел-таки фрак, правда, не сиреневый, а черный, в котором он выглядел, по его словам, как обгорелый попугай. В ответ на это Питер и Жак (который, кстати, весь день проспал у себя в комнате, полностью одетый для прогулки и даже с одним башмаком на ноге) дуэтом развили мысль, что посещение светских мероприятий в мундире следует запретить законодательно.

5

В экипаже по дороге в театр временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии и капитан королевской службы эвакуации минут десять обсуждали современное искусство, и Жак поначалу не участвовал в разговоре по причине больной головы и большой корзины цветов у него на коленях. Но затем стали обсуждать светскую жизнь вообще, и тут свободный финансист проявил живой интерес. После недолгого обмена мнениями и воспоминаниями было решено, что время частных салонов кануло в небытие и тон задают исключительно ведомственные вечеринки. К примеру, Аслан поведал, что на их недавний весенний бал пригласительные кончились ещё до объявления даты. В ответ на это Жак сообщил, что на балы Торговой и финансовой гильдии приглашений нет в принципе, а есть список фамилий, утверждающийся после внутреннего конкурса примерно за два месяца до события. Питеру, представлявшему Королевскую Академию, в этом смысле похвастать было нечем, поэтому он сварливо усомнился в качестве, так сказать, человеческого материала, что представлен на данных мероприятиях. Если в случае Аслана всё более или менее понятно, сказал он – на балы эвакуаторов ломятся безобидные восторженные провинциалки, поддавшиеся очарованию мундира, то к торговцам, здесь тон Питера стал зловеще-обличающим, стремятся попасть в основном расчётливые и очень хитрые особи, мыслящие в терминах товарно-денежных отношений, что, разумеется, недопустимо в таких тонких вопросах, как брак и будущая семья.

– Почему это провинциалки? – обиделся Аслан.