Текст книги "Прощай, цирк"
Автор книги: Чон Унен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
В природе цвела весна, но на «Дон Чхун Хо» все еще лютовала зима. Жесткий контроль на таможне не давал послаблений. Строгая проверка товаров и четкие ограничения по весу приводили к тому, что люди сворачивали челночный бизнес. Сократился не только объем сельскохозяйственных продуктов, перевозимых за границу, но и самих тайгонов на корабле тоже, кажется, стало меньше.
Мрачную атмосферу траура, царившую на судне, оживила русская цирковая труппа, возвращавшаяся на родину с гастролей. Артисты возвращались гораздо позже намеченного срока: приходилось продлевать гастроли из-за того, что было мало зрителей.
Но еще до того, как они поднялись на борт корабля, среди экипажа пошли многочисленные рассказы, анекдоты, связанные с цирком. Российский цирк с его более чем тридцатилетними традициями считался лучшим в мире в том, что касалось работы с крупными животными. Медведи, разъезжающие по тросу, кошки на роликовых коньках, львы, готовые подставить брюхо, стоило дрессировщице щелкнуть кнутом. Все, кто побывал на представлении, только и говорили о том, как лев прыгал через огненный обруч, а красавица-дрессировщица бесстрашно засовывала голову прямо в пасть зверю.
Слушая их рассказы, я представлял себе жестокую картину: лев, расколов череп дрессировщицы, как грецкий орех, разбрасывает кровавые куски ее плоти по арене; люди, дрожа от ужаса, в панике пытаются выбраться; хищники с диким ревом бросаются на самых неуклюжих зрителей. И хотя ничего подобного не произошло, без происшествий все равно не обошлось. Виновницей оказалась одна из лошадей.
– С лошадью с самого начало было что-то не так, видимо, она болела, – вещал капитан, временами прерываясь, чтобы откашляться. – Кхым. Дело в том, что в самый ответственный момент она не смогла согнуть ноги. Оно, конечно, понятно: усадят в ряд пять таких животин – как тут без несчастного случая? Кхым. Нет, смотреть на это было здорово, ничего не скажу. Вы только представьте: наездник, сделав сальто, приземляется в аккурат на круп белой лошади! Но вот в тот момент, когда она должна была перепрыгнуть через пять лошадей, сидящих в ряд, все и пошло наперекосяк, кхым-кхым.
В день, когда произошло несчастье, капитан был единственным человеком из экипажа «Дон Чхун Хо», находящимся в цирке. Теперь вокруг него образовался плотный круг из желающих узнать подробности, которыми он охотно делился. Когда он рассказывал, даже Санвон с глазами, горящими, как два зажженных фитиля, протиснулся в толпу и внимал, ловя каждое слово.
– Внезапно самая последняя в ряду лошадь почему-то поднялась, кхым. И стоило ей встать, как другие лошади, которые до этого сидели вполне спокойно, тоже распрямили ноги, поэтому летевшая над ними белая лошадь рухнула вместе с наездником. Тогда животные совсем обезумели: стали прыгать, носиться по арене, как сумасшедшие… В одно мгновенье арену поглотил хаос. Не знаю, выжил ли тот наездник, кхым. Уж очень жестко его потоптали.
Больше всего любопытных интересовала лошадь, из-за которой произошел несчастный случай, и безжалостно растоптанный циркач-наездник. Кто-то заявил, что лошадь не виновата, поскольку, вероятно, она была больна, а кто-то другой, напротив, высказал мнение, что такое животное необходимо убить. «Говорят, что карантинная станция не даст разрешение на высадку больной лошади. Лошадь, которая не пройдет медицинский осмотр, пусть она хоть умирает и нуждается в помощи ветеринара, не может спуститься с корабля – она все равно что труп. Из-за нее и другие животные тоже не сойдут на берег. Поэтому дрессировщики скорее под покровом ночи сбросят ее в море и сделают вид, будто ее вообще не было, чем признают, что она больна или умерла от болезни», – в один голос утверждали члены экипажа.
Люди до поздней ночи курсировали между палубой «В», где находились клетки с животными, и банкетным залом, где собрались русские, чтобы проверить слухи, ими же и распущенные. Но слухи были, кажется, всего лишь слухами. Опустилась глубокая ночь, но ничего так и не случилось. Когда все члены цирковой труппы, до того активно пившие водку и распевавшие песни, разошлись по своим помещениям, тайгоны тоже понемногу успокоились.
Отперев дверь в каюту, я увидел брата, спавшего лицом к стене. Я не хотел его будить, поэтому не мог пересказать ему слухи, ходившие по кораблю, – о цирковой труппе и лошади. Я вошел и, тихо притворив дверь, присел рядом с ним. Я смотрел на его сутулую спину, на сильно поредевшие и поседевшие волосы. С одной стороны, когда брат вернулся, я успокоился, с другой – по-прежнему чувствовал себя одиноким. Глядя на него, я не мог избавиться от странного ощущения, словно я вижу старую лошадь, неуклонно теряющую силы. Наблюдать, как он волчком крутится по всему судну, было легче. Я лег, прижавшись к спине брата. Она была теплой.
– Спасибо за то, что вы вернулись, – прошептал я. – Больше ни о чем не беспокойтесь, вам достаточно просто быть рядом. Теперь все нормально. Все нормально.
Я проснулся от влажного дуновения. Ночь была настолько тихой, что пугала меня. Совершенно не чувствовался ход корабля. Казалось, что я плаваю в вакууме. Я поднялся и включил свет. Брата, лежавшего до сих пор рядом со мной, не было видно; дверь каюты была распахнута настежь. Сквозь нее в помещение врывался насыщенной влагой воздух. Потом словно какая-то сила повлекла меня, и я вышел на палубу, где дул прохладный, сырой ветер.
Море скрылось за толстым покрывалом тумана. Туман был настолько густым, что очертания предметов растворялись уже на расстоянии вытянутой руки. В поисках брата я обшарил все уголки корабля, пробираясь на ощупь сквозь белесую хмарь, – но безуспешно. Я не знал, куда он мог еще пойти. Все вокруг тонуло в плотной пелене. Спустившись на палубу «В», я остановился как вкопанный.
В дымке проступили нечеткие контуры западных дверей, и там же показался силуэт лошади, подвешенной на кране. Все четыре ноги ее были связаны, в пасть вставлены удила, она отчаянно мотала головой, не оказывая никакого иного сопротивления, – она явно была еще жива.
Слухи оказались верны. А ведь я считал, что это просто бредовые сплетни. «Неужели они решатся бросить в море живую лошадь?» – не поверил я. Но то, что разворачивалось перед моими глазами, не являлось ни миражом, ни сном, ни иллюзией. Это была реальность.
В тумане сверкнуло показавшееся на мгновенье лезвие ножа. Вслед за этим возникла фигура мужчины. Он посмотрел в мою сторону. В его глазах промелькнуло что-то страшное. Он поднял нож и обрезал веревку. Раздался тихий всплеск. Жадный туман поглотил даже этот звук. Дрессировщики быстро покинули палубу, словно преступники, бегущие с места преступления.
Я не мог поверить тому, что только что произошло. В момент, когда взметнулось лезвие, лошадь, несомненно, была жива. Даже со связанными ногами она могла трясти головой, даже закусив удила, она могла негромко всхрапывать – она была живой. Я бессильно опустился на палубу, словно сломавшись; я не мог шевельнуть даже пальцем. Мне казалось, что стоит сделать малейшее движение, и я тоже исчезну в тумане.
В сознании вспыхнул образ лошади: она скачет по полю с путаными ногами, с уздечкой на красивой голове, срывает траву и неторопливо жует, – это та самая лошадь, чье тело скрылось в глубинах темного моря. Хотя нет, то была уже не лошадь. Это был просто корм, выброшенный в бездонную тьму. Еще не коснувшись воды, она стала куском мяса, плотью, отданной на съедение морским рыбам. Стаи угрей или рыб-саблей приплывут в момент и через секунды оставят от величественного животного лишь обглоданные кости. Они разорвут ей горло, влезут в ее внутренности и разрежут живот, затем, прогрызая дыры в шкуре, снова углубятся в плоть. Да, конечно, она была лишь куском мяса, а теперь ее скелет станет служить прибежищем для водорослей и рыб.
Молочная пелена начала окутывать и меня. Частицы тумана одна за другой проникали глубоко в мое тело, во все его органы: сердце, печень, – туман потек по моим венам. Каждую клетку моего существа методично пожирала неизбывная печаль, и она была более страшной, чем сама смерть. Я с трудом заставил себя оторваться от пола и принялся медленно подниматься по ступеням. Но, сделав несколько шагов, я снова остановился как вкопанный.
Я увидел брата. Раздирая непроглядную хмарь, он взбирался на перила лестницы, ведущей на палубу «В». Секунду спустя он уже стоял, с трудом удерживая равновесие. Я не мог заставить себя произнести ни звука, я не мог хоть как-то помешать ему.
– Стойте! Не делайте этого!
Я давился словами, но голос отказал мне. Казалось, что туман забил мое горло. Брат выпрямился и раскрыл руки в стороны. На мгновенье, обернувшись, он посмотрел в мою сторону. Но только на мгновенье. После этого он полетел прямо в туман.
Он летел, широко разведя ноги и руки, как раскрывает свои крылья взлетающая птица, а потом исчез. И там, где он стоял еще миг назад, осталась лишь плотная белая завеса.
Двор был страшно замусорен; было видно, что в доме давно никто не живет. Я подозревал, что пустой дом скоро разрушат, а на его месте выстроят что-нибудь другое. Комната, в которой всегда звучал смех брата, стала прибежищем для мышей и насекомых, а поле, где он выращивал овощи и зелень, превратилось в свалку.
Это был уже не дом, а развалины, которые все покинули. Если дом – это сердце, то мое лежало в руинах, и к этим руинам я вернулся совсем один. Клочки полиэтиленовой пленки, зацепившиеся за каркас, который остался от разобранных клеток для уток, развевались на ветру, и тем усиливали впечатление полного запустения. Стоя под лагерстремией, я смотрел на дом, превратившийся в развалины. Я с грустью подумал, что и этот дом, и клетки для уток, и знакомые с детства деревья теперь навсегда исчезнут из моей жизни.
Там и сям сквозь щели пробивалась сорная трава. Я подивился ее яростной жизненной силе, мне даже стало не по себе. Оставшись один, я по-прежнему ел, пил, дышал, хотя все мои родные умерли. Прошло не так много времени с тех пор, как я провел последний похоронный обряд – на этот раз без тела, – но я решил покинуть это место и жить свободно. С одной стороны, я обещал самому себе, что никогда больше не выйду в море, а с другой – я тосковал по нему и не мог больше находиться в этом доме.
Продажа жилья вместе с землей оказалась не слишком трудным делом. Начиная с того момента, как в деревне Поксагоре возвели жилой комплекс, эту территорию страстно желали получить местные брокеры, поэтому я сумел выручить очень неплохие деньги. Среди домашней утвари не было ничего такого, что я мог бы забрать с собой или продать. Если бы не прах матери, я никогда не вернулся бы сюда.
Я сидел возле лагерстремии и курил. Мне в глаза бросилась старая выцветшая эмалированная чаша, валявшаяся рядом с деревом. Видимо, она лежала там давно, потому что уже наполовину ушла в землю. Наверное, в течение года в нее набиралась вода, опадали увядшие цветы и листья, ее прихватывал мороз и согревало солнышко. И все эти тщательно хранимые в чашке сокровища вместо меня охраняли пустой дом, мать, спящую под лагерстремией.
Я осмотрел предметы внутри эмалированной чаши. Там лежали комочки земли, листья лагерстремии, утиные перья, порванная бельевая веревка. Я внимательно изучал их, перебирая один за другим, наморщив лоб, словно пытался разгадать какой-то тайный шифр. Очертания вещей почему-то расплывались, а в воде начал проступать образ девушки. Окунув в воду палец, я разрушил хрупкую картинку, а потом так и сидел – непрерывно размешивая воду.
Мне чудилось, что я слышу голос девушки: «Почему вы пришли только сейчас?», «Если курить на пустой желудок, то можно испортить желудок». Выбросив прикуренную сигарету, я прогнал навязчивое видение. «Юнхо, сначала обязательно поешь и только потом занимайся своими делами», – ее голос неуловимо переплавился в голос брата. А потом, как продолжение чудесного сна, до меня донесся голос матери: «Хорошо ли ты живешь? Справляешься ли ты без меня?»
На глаза навернулись слезы. Я понял, что все это время страдал не из-за отсутствия брата, девушки и матери. Просто мне приходилось нести в себе боль того, что мои родные умерли, а я остался жить один. Но оказалось, что все они продолжают жить в этой чаше. Я даже, кажется, ощущал их присутствие: они гладили меня по волосам, хлопали по плечу. Я вскопал землю и вытащил урну с прахом матери. Затем вымыв чашу, переложил в нее прах и вышел из дома.
Когда я с чашей в руке поднялся на борт «Дон Чхун Хо», у всех тайгонов, включая капитана, были растерянные лица. Кто-то даже побледнел от страха, словно увидел призрак, а кто-то, прослезившись, ободряюще похлопал меня по плечу. За время моего отсутствия ряды тайгонов, кажется, пополнились. Но среди знакомых и незнакомых лиц я не увидел Санвона. Никто не знал, где он сейчас находился. Кто-то сказал, что он пересек границу и пропал с концами, а кто-то добавил, что есть свидетели того, как его арестовала полиция.
Я же подумал, что он просто ненадолго уехал куда-нибудь. Впрочем, ничего страшного бы не произошло, продлись его отдых немногим дольше. Для себя я решил, что он всего-навсего устроил себе отпуск.
Я выбросил прах матери в море; я бросил в море брата и девушку. Затем я бросил туда и все мертвое, что пряталось во мне. Мой брат мертв и уже никогда не вернется к жизни. Признав это, я обрел покой. Мной овладела такая бесконечная легкость, что я почти не ощущал своего присутствия в этом мире.
Я уже собирался повернуться спиной к морю, как вдруг вдали показалась стая дельфинов. Они взлетали над водой, и их синие спины сверкали под солнечными лучами. Некоторое время они следовали за кораблем, а потом скрылись из виду. На том месте, где они только что резвились, в облаках пузырящейся белой пены показалось лицо брата. Он белозубо улыбался мне из водной глади. Никогда прежде я не видел на его лице такой широкой улыбки. Увлекаемый кильватерной струей, он постепенно отдалялся от меня.
Судно ушло уже очень далеко, но я все еще видел, как брат скачет на пенно-белом коне. Выбросив вперед руку, точно воин-победитель, он издавал победный клич: «Ура!» Наверное, он нашел в море девушку. А еще вдали виднелся плот, на котором плыл мой знакомый незнакомец. Он скользил по волнам, взяв курс на Японию. Я помахал всем им рукой.
Прощайте! Куда бы вы ни уходили, прощайте!
Когда наступала ночь, я выходил на палубу и вглядывался в море до тех пор, пока не всходило солнце. Даже ночью море не становилось абсолютно черным. Время дня, облака и ветер, тепло или холод – под влиянием всего этого морская гладь преображалась, меняла цвет, запах, форму. На рассвете, когда мрак начинает растворяться в море, черная вода вдруг слегка окрашивается алым. Если она светлеет, а по ровной поверхности начинают бежать сверкающие белые волны, значит, из-за горизонта выглядывает солнце. Иногда море бывало теплым, словно объятия матери, или прозрачным, как улыбка невинного младенца, а могло и пошалить, точно клоун, корчащий забавные рожи.
Иногда в темной воде рождался слабый бледно-зеленый свет. Он мерцал холодным сиянием, словно светлячки в зарослях. В такие минуты я не отрывал от моря широко раскрытых глаз, будто мерцающий свет являлся каким-то сигналом. С давних времен считается, что это дыхание морских существ, чьи кости, оказавшись на дне моря, были обглоданы, разрушены, омыты и обкатаны, пока в конце концов не стали с ним единым. Этот же свет исходил от лиц людей, которые, прячась в водных толщах, смотрели на меня из глубины, тех самых людей, чьи теплые руки ласково гладили меня по голове.
Светает. Темно-синее море серебрит бледный утренний свет – сейчас там нет иных цветов. Скоро мы пришвартуемся в Сокчхо. Вдали уже виднеются волнорезы и волны, неустанно бьющиеся о них. Когда мы прибудем в порт, я пойду к тем волнорезам и, лежа на теплом нагретом камне, буду слушать шум моря. Я буду смотреть на извечные волны, которые никогда не умирают. С каждым всплеском я буду ловить морские цветы. Я буду долго лежать просто так, прижав к груди эти белые бутоны, эти вечно распускающиеся белые цветы.
Послесловие автора
Любовь – это утешение. Любовь – это не волнение, не увлечение и даже не страсть. Если нет утешения, то нет и любви. Любовь – это когда ласково гладят по спине и, откинув волосы со лба, заглядывают в мокрые от слез глаза. Потому что даже у тех, кто ранен и истерзан этой жизнью, есть право на любовь. Я так думаю.
Любовь – это утешение и исцеление. Пока я писала этот роман, я любила. Я не была влюблена, я любила. Однако если быть честной перед самой собой, то я получала много больше любви, чем отдавала.
Мне дарили свою любовь Хэхва, королевство Пархэ и море. Они сочувственно вздыхали, гладили меня по спине, заглядывали в глаза. Я принимала их любовь, но не была уверена в том, что отдавала ее в равной мере.
Я гнала их на край пропасти и безжалостно бросала в море. Мне хотелось подарить им утешение, любить их беззаветно, но моя любовь была эгоистичной. Они же, несмотря на все гонения, по-прежнему оставались рядом со мной: обнимали за плечи, когда я тряслась от страха, согревали меня своим теплым дыханием.
Если такова любовь, то она прекрасна. Я счастлива уже тем, что написала рассказ о людях, любивших меня. Хорошо бы, если бы мои читатели отнеслись бы к ним с той же теплотой, что и я.
Одно время я тяжело болела, и причиной моей болезни была именно любовь. То была страшная лихорадка, которая ушла, оставив раны по всему моему телу. Переболев и излечившись, я решила, что такому чувству, как любовь, нельзя верить. Я постановила для себя, что любви не существует. И только тщательно обдумав все по прошествии времени, я осознала, что любовь оставляет не только раны. Любовь стала теплым домом, в который я ненадолго заглянула, утешением – пусть и на краткий миг. Тогда-то ко мне пришло понимание, что рана – это тоже часть любви.
Когда выпускаешь книгу, порой приходят сообщения от знакомых, связь с которыми давно утрачена. Один ребенок позвонил мне и со слезами в голосе рассказал, что он не забыл, как я положила ему в карман десять тысяч вон; позвонила моя лучшая школьная подруга, ныне сама мать школьников.
Вероятно, книга стала для меня некой станцией, передающей сигналы: она оповестила тех, кого я знала, о моем нынешнем состоянии и ждала от них ответных сообщений. Поэтому сейчас я должна отправить им свое послание.
Я должна сказать людям, когда-то стоявшим со мной плечом к плечу, но в итоге оставившим меня: «Все нормально, все хорошо, все нормально, поэтому не стоит беспокоиться».
Многие люди помогали мне писать роман. Мне до сих пор искренне жаль, что я не смогла как следует извиниться перед учителем Ким Чжомсуном и его друзьями, обучавшими меня диалекту чосончжогов в городе Ёнгире. Они отвели меня к гробнице принцессы Чжонхё в Дуньхуа и, вероятно, тем самым нажили себе немало неприятностей в отношениях с местным парткомом.
Я хотела бы выразить благодарность Ким Хэхва, члену экипажа корабля «Дон Чхун Хо», которая не только дала имя моей героине, но и предоставила мне пассажирскую каюту первого класса. Я благодарна тайгону дяде Симу, который показал мне содержимое своей сумки, едва услышав, сколько я могу заработать, если напишу этот роман. Глядя на то, как я таскаю с собой тяжеленный багаж, дядя Сим сказал, что я вполне могла бы стать тайгоном. Он посоветовал мне оставить труд писателя и начать плавать вместе с ним на корабле. Надо сказать, что блюдо кимчхи-пибимбаб, приготовленное им специально для меня, действительно было сладким, словно мед. Я благодарна тете Со, продававшей китайские лекарства в подземном торговом центре Инчхона, за то, что, хотя я доставляла ей массу хлопот, она ни разу не упрекнула меня. Интересно, мистер Ким, массажист из бани Чхомсудон, по-прежнему отправляет домой всю зарплату?
Кроме того, я бесконечно благодарна всем тем людям, чьи имена я не упомянула, но навсегда сохраню их в своей памяти.
От переводчиков
Роман повествует о страшной и трагической любви главной героини Лим Хэхвы, этнической кореянки из Китая, и мужчины по имени Ли Инхо родом из Южной Кореи. Рассказ идет от лица младшего брата Инхо – Юнхо и самой Хэхвы. Автор, желая лучше передать атмосферу, в которой разворачиваются события этой трагической истории, с первой до последней главы держится ровного, почти равнодушного тона.
Знакомя читателя с трагедией Хэхвы, которая, отчаявшись быть счастливой, заканчивает свой жизненный путь в море; рассказывая о несчастье, постигшем ее нерожденного ребенка; описывая самоубийство Инхо, – автор не изменяет своей сдержанной манере.
Завязкой для последующего развития романа является приезд Ли Юнхо со своим братом в Китай – братья надеются подыскать старшему невесту среди этнических кореянок. В развлекательной программе поездки предусмотрено посещение китайского цирка, мотив которого проходит через весь сюжет произведения и даже определяет выбор названия романа. Однако главному герою Юнхо ясно, что в цирке артисты не просто показывают чудеса гибкости и демонстрируют пределы физических возможностей человека – они ежедневно рискуют жизнью, поэтому выступления циркачей вызывают у него не восхищение, а жалость. Так автор, по мнению переводчиков, образно сравнивает наш мир с цирком.
Прочитав роман, можно почувствовать, что автор любит всех своих героев, словно родных детей, и одновременно черпает любовь из них. Вот что она пишет в послесловии:
«Однако если быть честной перед самой собой, то я получала много больше любви, чем отдавала. Мне дарили свою любовь Хэхва, королевство Пархэ и море. Они сочувственно вздыхали, гладили меня по спине, заглядывали в глаза. Я принимала их любовь, но не была уверена в том, что отдавала ее в равной мере».
Несмотря на столь нежное отношение к своим героям, автор ставит их в такие невыносимые ситуации, которые в итоге приводят некоторых из них к самоубийству. Она говорит:
«Я гнала их на край пропасти и безжалостно бросала в море. Мне хотелось подарить им утешение, любить их беззаветно, но моя любовь была эгоистичной. Они же, несмотря на все гонения, по-прежнему оставались рядом со мной: обнимали за плечи, когда я тряслась от страха, согревали меня своим теплым дыханием».
Автор коснулся проблемы определения идентичности этнических корейцев, общности истории, трудностей с пониманием, возникающих у людей одной нации, новых чувств, рождающихся на новой родине. Сегодня вопрос установления своей идентичности стал актуальным для миллионов людей, навсегда покинувших свою страну. Кто я теперь? Что есть моя родина? Родина – место, где ты родился и вырос? Или страна, где тебе комфортно жить? Или родина остается в твоем сердце, где бы ты ни находился?
Такие значимые факторы, как глобализация и эмиграция, влияют на наше мировоззрение, постепенно изменяя его: «В итоге какое значение имеют все эти пустые слова: партия, национальность, государство?» – говорит одна из героинь романа. Хорошо это или плохо, ответить нелегко. С одной стороны, совсем неплохо, если бы людей объединила не национальность, а принадлежность к человеческому роду. Но, с другой стороны, такое развитие событий маловероятно, поскольку нежелание элиты терять власть заставляет их стравливать народы, чтобы удерживать их на орбите своей влияния по принципу «разделяй и властвуй».
Автор критически осмысливает современное корейское общество, которое, несмотря на достижения значительного прогресса в области прав человека, все еще остается патриархальным. Она критикует общество, где молодые женщины все еще остаются товаром, игрушками в руках мужчин, предметами удовлетворения сексуальных аппетитов, а не равноправными членами семей.
К сожалению, во многих странах мира женщина до сих пор занимает именно такое положение. И хотя в Корее в целом формально не нарушаются права женщин, в провинции по-прежнему сохраняется традиционное отношение к женщине, как в старину, когда она была лишена многих прав.
Автор, не побоявшись критики со стороны жителей яркого, сверкающего глянцем современного общества, показывает нам недостатки социальных устоев, при которых на первом месте всегда стоит капитал, а человеческие чувства не определяют поведение.
Общество, в котором женщина воспринимается как вещь, игрушка для забавы, – обречено. Потому что такая женщина никогда не воспитает свободолюбивого человека; она вырастит еще одного раба, который, став тайгоном, за деньги будет готов провести через границу не только безобидные товары, но и наркотики.
Автор является чуть ли не единственным писателем в Корее, кто заговорил об этнических кореянках, об их жизни в Корее. Их лица можно узнать, повнимательнее присмотревшись к образам матери Хэхвы, ее подруг Хвасун и Ёнок, девочки Чжомсуни, брат которой, не найдя себя ни в Китае, ни в Корее, уезжает в Японию в поисках истины и лучшей доли.
Каждое произведение всегда отражает какое-то изменение: общественное, историческое, культурное, философское, – раскрывает движение, мысль, тенденцию и т. д.; автор, по мнению переводчиков, ярко проиллюстрировал падение нравственности в современном мире, победу эгоизма, равнодушия, трагедию одиночества и разочарования в жизни. Она сумела отразить глобальные сдвиге в мире человеческих отношений, когда рушатся основы правил жития, связь между женщиной и мужчиной, мир, где под угрозой оказывается сам институт брака.
В своем романе Чон Унён показывает нам, насколько черствым стал наш мир: мир, в котором смерть человека не вызывает уже почти никаких эмоций; мир, где все помыслы направлены на удовлетворение своих низменных потребностей, более того – где это удовлетворение становится смыслом жизни.
Роман отразил, по мнению переводчиков, то, как автор ощущает и видит современное общество, в котором пустота, одиночество в душах людей становятся больше и страшней, а сострадание превращается в признак слабости или проявление глупости.
Изображая жизнь человека, в которой избавление от боли, мук, страданий, бессмысленности – есть смерть, автор дает нам возможность остановиться, оглянуться, подумать о том, как мы живем…
Переводчики хотели бы поблагодарить покойного проф. Ким Сын У, доктора философии Ким Донсока, доктора философии Бэ Мэнсук за замечания и советы, которые помогли улучшить качество перевода.
notes
Примечания
1
Чосончжогами называют корейцев, проживающих в Китае. Корейцев, проживающих в России и странах СНГ, называют корё сарам или чосон сарам. Курсивом выделены социо-культурные реалии современной Кореи. – Здесь и далее примеч. перев.
2
Пхэнипосот – грибы с тонкими, длинными ножками.
3
Хёнсу – так в Корее обращаются к жене старшего брата.
4
Корёчжан – название обряда, существовавшего в далеком прошлом: тогда дети бросали своих старых или больных родителей в яму, где те медленно умирали, и после их смерти засыпали яму землей.
5
В Китае мандариновые уточки означают супружескую верность и преданность.
6
Нагыне – так в провинции Пхенандо чосончжоги и корейцы в России и СНГ иногда называют мужа. Далее по тексту вместо слова «нагыне» используется слово «муж», если не подразумевается другой смысл. Часто под этим словом подразумевается «гражданский муж», «временный муж».
7
Норябаны – комнаты, где поют песни, выходящие с титрами. В странах СНГ они больше известны под названием «караоке».
8
Мачжонг – китайская игра в кости.
9
Пархэ (698–926) – государство, основанное народом бывшего государства Когурё, располагавшееся на территории Маньчжурии, Приморского края, и в северной части Корейского полуострова. Население Пархэ составляли не только жители Когурё, но и большие племена мальгаль. В 926 году Пархэ было завоевано киданями.
10
Бипха – разновидность корейской лютни.
11
Кёнбоккун – самый крупный из пяти больших дворцов, построенных в эпоху Чосон.
12
Чхангёнкун – один из пяти больших дворцов династии Чосон.
13
Хвачжон — рисовый хлебец.
14
Чабсаль – клейкий рис, в который положено немного масла.
15
Чжочхон – тянучка из еще не остывшего ячменя.
16
Поксунаголь – в переводе на русский язык означает «Район персиковых деревьев».
17
Сагвабэ – название фруктового дерева – гибрида яблони и груши.
18
Пхён – мера измерения площади в Корее. Один пхён составляет примерно 3,3 кв. метра.
19
Намдэмун – в переводе с корейского означает «Южные ворота».
20
Хэдонсонгук Пархэ (кит. Хайдуншенго Бохай) – так в Китае называли государство Пархэ в период его процветания.
21
Кая – племя, жившее в III–IV веках нашей эры западнее реки Накдонган.
22
Павильон, который находится в пруду, расположенном в северо-западной части дворца Кёнбоккун.
23
«Гоу-стоп» – разновидность игры в корейские карты хватху.
24
Хве – острое блюдо из мелко нарезанного сырого мяса или рыбы, обработанных уксусом, красным и черным перцем, солью. Пользуется большой популярностью среди корейцев и прочих любителей острых блюд.
25
Примерно десять долларов США.
26
Хангыле – название корейского алфавита.
27
Чхапсаль – название клейкого риса.
28
Чхусок – один из самых ожидаемых праздников корейцев. Его часто называют «Праздником осеннего урожая» или «Днем ножниц». Празднуется по лунному календарю – на пятнадцатый день восьмого лунного месяца. В этот день проводятся обряды поминовения предков.
29
Вольбён – пшеничный хлеб, испеченный в форме луны.
30
Гандян – название корейской жидкой сои.
31
Кукгёнчжоль – национальный китайский праздник в честь Синьхайской революции в 1911–1912 годах.
32
Кимчхи-циге – тушенное с кимчхи мясо.
33
Татами – толстые соломенные маты.
34
Имеется в виду звук, издаваемый при гайморите или когда нос заложен при простуде.
35
Смысл тоста «За ваше здоровье!» или «Пить до дна!»
36
Чжонголь – блюдо, которое варится в горшке, куда кладется мелко нарезанное мясо, приправы, овощи, грибы, морепродукты.
37
Ханбок – красивая традиционная корейская одежда.
38
Цимдильбан – название корейской бани, ставшей одним из элементов корейской культуры.
39
По-китайски «Бохай» или «Хайдуншэнго». Означает «процветающая страна на востоке».
40
Ли – корейская мера измерения длины. Один ли равен примерно 0,393 км.
41
Наименование города в корейском автономном округе Ёнбён.
42
Тхондальг – особое блюдо – предварительно выпотрошенная и сваренная целиком курица.
43
Чальбсар – сорт клейкого риса.
44
Когурё – одно из древних корейских государств.
