Текст книги "Поиски"

Автор книги: Чарльз Перси Сноу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Игра стоила свеч.

Теперь мы уже через многое прошли и наконец в нашей жизни появилась некая устойчивость. Я слишком устал и слишком всем был доволен, чтобы не желать в настоящее время ничего больше. Я понемногу писал, но не было того особого состояния трезвой, холодной уравновешенности, в котором лучше всего начинать новое, рискованное предприятие. С другой стороны, привычка трудиться была слишком сильна. Я довольно много читал, как книги, которые могли оказаться полезными в будущем, так и научные журналы. Я помню, как этой весной вышла в свет большая научная работа Константина, которую он начал еще при мне. Прошло некоторое время, и я стал упорно обдумывать одну политическую тему и развивать еще некоторые честолюбивые замыслы. Но все это казалось мелким и ничтожным по сравнению с наступившим тихим счастьем.

Я находился в таком состоянии, когда я, казалось, мог поступить в какую-нибудь контору и заниматься там ежедневной бессмысленной работой, не испытывая возмущения. Меня бы даже радовала скучная рутина, как фон моему счастью. После всех происшествий моей жизни, истории с Одри, подъема, краха и нового подъема в моей карьере, после мучительного медового месяца у меня было ощущение возвращения домой, к тихой пристани. Теперь я, пожалуй, мог вернуться к научной деятельности, я работал бы со знанием дела, без лишних волнений, радуясь этой работе из-за того удовольствия, которое это доставляло бы Рут. Я почти хотел вернуться. Это порадовало бы ее и уже не могло бы лишить нас завоеванного чувства покоя и умиротворенности. Никогда я еще не был так мало склонен к рискованным предприятиям. Ради чего мне пускаться в поиски, когда счастье со мной?

А Рут? Она была даже более счастлива, чем я, она гордилась своим счастьем, ей нравилось демонстрировать всем, каким блестящим успехом увенчался наш брак. Это была любовь, как она ее себе представляла. В ее обожании я чувствовал все возрастающую покорность, это было так непривычно для нее и объяснялось единственной причиной – я принес ей это счастье.

Всеми возможными способами она старалась стереть память о тех словах, которые она мне говорила в тот тяжкий месяц в Испании. Мы никогда не возвращались теперь к ее сомнениям. Она устраивала приемы для всевозможных людей, которые могли оказаться полезными для наших планов. Терпеливо, тактично она наблюдала за мной, не заговаривая о моем будущем, все время давала понять, что будет рядом со мной, чем бы я ни стал заниматься.

Итак, я наслаждался полным счастьем и покоем. Но в душе шевелилось беспокойство. Время уходило, пора было кончать передышку, нужно найти себе постоянное занятие. Я обнаружил, что мне хочется, чтобы моя судьба наконец определилась, я хотел завоевать признание, не начиная с азов, когда все обстоятельства против меня. В физике, даже учитывая мой провал, я занял бы видное положение через три или четыре года. А тут я ничего не мог сделать.

Рут принесла мне счастье, но отняла в то же время какую-то часть моей веры в себя. Ибо эхо ее сомнений все еще звучало во мне. Было бы очень тяжело потерпеть поражение теперь. «Я должен был начать это один, – думал я иногда, – и добиться какого-то успеха до того, как я женился. Но тогда я упустил бы это реальное, это конкретное счастье».

Я испытывал мрачное удовлетворение от того, что я не безвозвратно расстался с наукой. Я мог вернуться, если бы захотел. Теперь у меня не будет ни преданности, ни страсти – они ушли навсегда, – но я был уверен, что смогу добиться признания других – и Рут. И вероятно, в глубине души я иногда подумывал, что это стоит проделать, ибо вера в себя не хотела умирать. Я старался отмахнуться от этих мыслей и яростно принимался работать над новыми планами. Однажды вечером я гулял по берегу реки, размышляя о своих затруднениях, и вдруг рассмеялся. Дул теплый ветер, и вода в реке рябила от дождя.

«Ну, хорошо, – подумал я, – я испортил себе карьеру, восстановил ее и бросил наполовину незавершенной. Я начал заниматься новым делом, в котором я еще могу и не преуспеть. Если я добьюсь успеха, он принесет мне глубочайшее удовлетворение; и все же здравый смысл твердил мне: „Возвращайся в науку и живи той жизнью, которую ты начал“. Я могу поступить так или иначе. Но каким бы путем я ни пошел, всегда будет и удовлетворенность и сожаление. Жизнь для меня никогда не была проста и никогда не будет. Все, чего я хочу, это быть честным перед самим собой до самой смерти. Надеюсь, что я все еще способен пойти на риск и жить столь же напряженно, как я жил раньше, но раз уж я добился материальной независимости, не надо скрывать этого от самого себя.

Как бы я ни поступил, пошел бы на риск или струсил, шел бы своим путем или прислушивался к другим, я всегда хочу знать, что у меня в сердце; если я добьюсь успеха, смогу ли я быть достаточно честным, чтобы распознать ревность к тому, что могло бы быть».

Глава III. Мы обсуждаем возможности

1

Случилось так, что решение пришло благодаря Рут. По крайней мере она, сама того не подозревая, помогла мне принять решение; скорее всего, рано или поздно, я пришел бы к тому же. Однако, если бы не Рут, я не увиделся бы на пасху с Шериффом и Одри, а если бы не было этой встречи, решение пришло бы позже и в другой форме.

Рут стала проявлять любопытство к моему прошлому. Это означало, что она обрела покой. Ведь вначале, когда она полюбила меня, я был для нее скорее прибежищем, чем личностью; кем-то, к кому можно было припасть в поисках любви, а не реальным человеком, имеющим друзей, старые привязанности и все неизбежные атрибуты человеческого существования. Только теперь, когда она стала внутренне свободной, когда ей не нужно было пытаться руководить мною ради собственного самоутверждения, она заинтересовалась моим прошлым.

Ей захотелось познакомиться с Одри. А когда ей чего-нибудь хотелось, Рут долго не раздумывала. Она пригласила Одри и Шериффа провести с нами уикенд на пасху. Одри приняла это приглашение. Я помню, как после многих лет увидел, сидя за завтраком, конверт, надписанный ее крупным неровным почерком. Подумав, что было бы разумнее увеличить количество гостей, я предложил пригласить и Ханта.

Одри с Шериффом приехали в пятницу после обеда, и, когда мы пили чай, Рут заговорила об их сыне, которому было уже два года.

– Образование, вероятно, вещь еще более сложная, когда столкнешься с ним вплотную, – говорила Рут, – чем это кажется со стороны.

Одри пожала плечами.

– Мы все как-то прошли через это.

– Но это должно быть еще хуже, – настаивала Рут, – когда речь идет о ком-то близком. Столько здесь случайностей и всяких глупостей.

– Да, – сказала Одри, – это так.

– Куда же вы пошлете его? – спросила Рут. – В одну из новых школ, я полагаю. Вы не думали о Дартингтоне?

– Это нам не по карману, – небрежно сказала Одри с той бесцеремонностью, которая была мне так знакома и которая смутила Рут.

– Не знаю, сделали ли бы мы это, если бы могли, – пояснила Одри. – Но… у нас просто не будет для этого денег.

Шерифф заерзал в кресле.

– Я пока не знаю. У нас впереди еще много времени. Я надеюсь кое-чего добиться.

Я заметил, как Одри улыбнулась про себя.

– Конечно, – сказала Рут, встретившись взглядом с Шериффом, – через пять или шесть лет вы можете получить должность профессора.

Он провел ладонью по голове. Я заметил, что он начинает лысеть.

– Или еще что-нибудь, – отозвался он, весело улыбнувшись Рут. – Есть ведь еще масса возможностей, которых мы не используем. Просто потому, что мы предоставляем делать деньги кому-то другому. Можно, например, зарабатывать деньги в небольших химических предприятиях. И в малой химии кое-что можно сделать.

Рут, которой он сразу же понравился, все еще немного сомневалась.

– Я думала, что, может быть, «Империэл кемикл индастрис»…

У Шериффа вырвалось:

– Это просто… просто слон в посудной лавке. Прыгает от радости, сбивая все вокруг просто потому, что много весит. Небольшая фирма с умным руководителем может пробраться у него между ног. И подставить ему ножку в конце концов.

Пока они разговаривали, Одри улыбалась мне. Все выглядело иначе, чем при нашей последней встрече. Я неожиданно увидел, что она счастлива, что счастье ее не может быть нарушено, ибо все наносное уже давно отпало. В ее жизни были неприятности. Ее всегда будет огорчать отсутствие денег. Платье на ней сегодня было не новое, прическа тоже не только что от парикмахера. Она завидовала нашему богатству и завидовала Рут, которая дала его мне. Вероятно, именно потому Рут и заговорила о дорогостоящем образовании, ибо она немного ревновала к прошлому, но еще больше, подумал я, ее задевало то, что Одри неуязвима, что ей нечего терять и тем не менее она счастлива при всей своей неудовлетворенности. Проделки Шериффа немного огорчали ее, но теперь она уже была уверена, что он всегда будет возвращаться к ней. Даже сейчас, когда он, разговаривая с Рут, изо всех сил стремился завладеть ее вниманием, Одри с улыбкой наблюдала за этим, не очень довольная, но совершенно спокойная. Я представил себе, что у нее тоже могут быть любовники. Вероятно, у нее есть любовники, она женщина темпераментная, и ей нравится доставлять другим радость. Но это не имело никакого значения. У нее не было иллюзий, она принимала свою жизнь такой, как она есть.

Интересно было наблюдать за ними тремя. Шерифф со свойственным ему воодушевлением рассказывал Рут какую-то историю; он наклонился вперед, его большие глаза сияли прямо ей в лицо; лучи солнца, падая из окна, освещали его, и он выглядел еще старше, кожа у него поблекла, румянец проступал пятнами. Мне, знавшему его много лет назад, было видно, какие следы выгравировали на его лице постоянные тревоги и беспокойство, но веселость свою он сохранил, хотя ему не всегда удавалось убедить даже самого себя в реальности своих планов. Я вспомнил, что говорил Хант в ту ночь в Манчестере. Чарльз будет вполне доволен, если, достигнув среднего возраста, он сможет устроиться вместе с Одри в приличном доме, с приличным доходом. Да, забавные шутки играет с нами время, думал я; красивая женщина, которой мы поклонялись, и искатель приключений, зажигавший наше воображение, превратились в скучных и благоразумных обывателей.

Рут была в прекрасном настроении и охотно откликалась на шутки Шериффа. Ее бледный профиль напоминал великолепную резную миниатюру. Я немного ревновал ее. Но хоть не было неловкости, которой я опасался в начале вечера, когда мы с Одри и с Шериффом ударились в общие воспоминания. По лицу Рут в тот момент было видно, что она обижена. И она была готова рассердиться на Одри за ее резкость. А лестное внимание Шериффа ее смягчило.

Одри сидела, откинувшись в кресле, скрестив ноги, солнце играло в ее волосах. Я подумал: а что если бы мы до сих пор жили вместе? Если бы мы поженились? Я припомнил ее порывы, ее изменчивые настроения, неожиданные приступы отчаяния, когда мы были любовниками. Во всем этом выражался протест против брака, который должен был подчинить ее себе. Это мог сделать лишь человек, которого она полюбила бы так безраздельно, как она полюбила Шериффа, – без иллюзий, принимая его целиком. Она никогда не могла бы так полюбить меня; она никогда не была связана со мной глупостями, обманами и отсутствием взаимопонимания, и со мной она никогда не обрела бы такого покоя. Вот о чем я думал, глядя, как она слушает разговор Рут и Шериффа. Я испытывал некоторое сожаление, но такое слабое, что оно сразу исчезло, когда меня рассмешила одна из шериффовых шуток.

2

Я кое-что рассказал Рут о Ханте, и она долго думала, какую бы даму пригласить к нам на вечер в пятницу для компании. В конце концов мы решили никого больше не приглашать. Какую бы женщину мы ни позвали, он будет чувствовать себя неловко из-за нее, остальные будут мало с ней знакомы, и это помешает нам свободно разговаривать. Летом мы пригласим его одного, решили мы, и тогда окружим его молодыми дамами, которые, может быть, ему понравятся.

Хант, конечно, был смущен присутствием Рут. Но потом мы сели за стол, и тут Одри, симпатизировавшая ему, постаралась вовлечь его в общий разговор. Обстановка неожиданно стала очень интимной. Мне стало спокойнее, когда я услышал, как разговаривает Хант, увидел, как Шерифф поднимает свой стакан к самой люстре, как смеется Одри, посмотрел через стол на Рут и улыбнулся ей. В ту пасху стояла теплая погода, и мы обедали при открытых окнах, я мог видеть отражения огней, колеблющихся на воде.

– Итак, ты бросил науку, Артур? – спросил Хант спустя некоторое время.

– Да, – ответил я. Мне не хотелось говорить об этом, пока у меня оставались еще какие-то сомнения.

– Я так и думал, что ты бросишь, – сказал он. – Давно еще. Ты помнишь?

Я помнил. Но мне казалось, его тогдашние аргументы выглядели теперь слишком детскими.

– Во всяком случае, – сказал я, – я не занимаю научной должности.

– Однажды мне пришло в голову, что ты можешь бросить все это, – сказала Одри. – Но когда ты стал быстро преуспевать, я подумала, что ты не захочешь менять свою жизнь.

– А ты не задавалась вопросом, что я хотел бы делать? – спросил я.

– Не очень, – сказала она. – Разве мы все не смиряемся с тем, что приходит к нам легче всего?

Хант улыбнулся.

– Не всегда.

Рут вмешалась в разговор:

– Но разве вы все не считаете, что он должен был бросить физику?

Вопрос прозвучал нейтрально, словно она хотела убедить меня в том, что ее интересует только их мнение, а не вопрос сам по себе.

Шерифф улыбнулся.

– Я думаю, что это была ошибка, – сказал он. – Нам всем время от времени надоедает наука. Нам всем хочется чего-то такого, чего наука не может дать нам. Чего-то человеческого. Но когда мы обретаем его, оно оказывается ужасно непрочным! И мы рады снова вернуться к чему-то спокойному и определенному, где все катится по заранее проложенным рельсам.

Одри заметила улыбку, промелькнувшую у меня, и ответила мне улыбкой. Но Шерифф продолжал говорить с полным убеждением:

– Я думал о тысяче других возможностей, – говорил он. – Не далее как сегодня я говорил о химической промышленности. Но я никогда не изменял своему делу. Хотя, видит бог, я не отличаюсь постоянством.

– Вот поэтому ты никогда и не изменял, – отозвался Хант с несвойственной ему живостью.

Шерифф не обратил внимания на его реплику.

– Я никогда не изменял, – продолжал он. – И не думаю, что когда-нибудь изменю. Мне только хотелось бы иметь немного больше денег. Я хотел бы когда-нибудь получить кафедру. Я хотел бы заниматься какой-то более интересной работой. Но раз уж так получилось, то я не считаю свое занятие бесполезным и часто получаю от него удовольствие.

– Значит, вы удовлетворены своим делом? – Рут посмотрела на Шериффа.

– Да, – ответил ей Шерифф и потом посмотрел нам всем в глаза. – Это нечто постоянное и прочное. Это никогда не кончается. Это форма бессмертия. Мы сбиваемся с пути и беремся за мелкие дела, которые умирают вместе с нами. Любим, танцуем, смеемся. А потом возвращаемся и делаем свой вклад в бессмертие.

Тут на его лице появилась комическая гримаса.

– Но, конечно, – сказал он, – мой вклад в бессмертие очень мал. В науке, я имею в виду. Я ведь не такой счастливчик, как Артур. И у меня нет таких талантов, как у него. Я скорее похож на нерадивого ефрейтора. В то время как Артур может добиться всего, чего он хочет. Он как раз взобрался на вершину, вновь взобрался, – ухмыльнулся он в мою сторону, – имел интересную работу, общество, деньги и успех. Господи, что бы я только не отдал за такую возможность! А Артур отказывается от нее.

Одри присоединилась к нему.

– Я очень удивилась. Ведь ты только что восстановил свое положение. – Она смотрела на меня. – Ты же, помимо всего, честолюбив. И ты имеешь обыкновение уходить с головой во все, чем ты занимаешься. Или, – она улыбнулась мне, – так было раньше?

– Меня это тоже удивило, – сказала Рут, – пока я не узнала причин…

– В этом, конечно, не было ничего неожиданного, – вмешался Хант с улыбкой, преображающей его лицо. – Конечно, в этом не было ничего удивительного. Эта манера уходить с головой в любое занятие, вы ведь знаете, очень обманчива. – Он посмотрел на Одри. – У Чарльза эта привычка настолько сильна, что он уходит с головой каждое мгновение. И каждое его новое увлечение отличается от предыдущего. Сегодня он выступает, как убежденный и преданный науке ученый. Завтра он будет с такой же искренностью верить в то, что самое главное в жизни – это чувствовать себя сыном природы. А это значит, что он легко хватается за любое дело, ибо ни одно из увлечений не заводит его слишком далеко. Он увлекается без большой сосредоточенности, так ведь, Чарльз?

– Так, – ответил Шерифф, несколько рассерженный.

– Увлечения Артура, – продолжал Хант, – гораздо более длительны. Это почти жизненное призвание. Это новое увлечение может оказаться таким же. Если все пойдет, как я думаю, то я уверен, что так и будет. Увлечение наукой не могло продолжаться без конца, потому что, видите ли, Артур никогда не дает себе увлечься до конца. Какая-то частица его сознания всегда стоит в стороне и удивляется: «Почему я этим занимаюсь?» Он увлекается и сомневается. Большинство людей только увлекаются или только сомневаются. Но если вы увлекаетесь и сомневаетесь и не можете разрешить собственные сомнения, ну что ж, тогда увлечение кончается. Это та особенность Артура, которую я почувствовал в нем, понял много лет назад, эта особенность мешала ему поверить во что бы то ни было. Но способность увлекаться научила его понимать, что означает вера во что-либо. Он был способен проникнуть в суть, но до известного предела. Беспристрастность становилась на его пути. Но для меня – а я законченный неудачник, – он улыбнулся Рут, – настолько законченный, что места для зависти уже не остается, – это наиболее важная в нем сторона, потому что, если бы у него увлеченность и объективность шли одним путем, вы имели бы совершенно необычную комбинацию. Если Артуру повезет, у него получится. Он, видимо, считает, что игра стоит свеч. Но это не будет в сфере мирового – масштаба, – улыбнулся он.

– Я люблю, когда мне льстят в лицо, – сказал я, – ничуть не меньше, чем когда хвалят за глаза, но не слишком ли долго это продолжается?

– Хант прав, – сказала Одри, – ты именно такой, ты всегда был такой.

Рут торопливо спросила, обращаясь больше к остальным двум, чем к Одри:

– Каким он был в молодости? Я часто думаю об этом, – она посмотрела на меня, – но я не могу себе представить.

Шерифф состроил забавную гримасу.

– Он был более худым и более диким, кроме того, он обычно говорил глупости и сердился, когда с ним спорили. Иногда он напивался и болтал о жизненном опыте. При всем при том это был занятный молодой человек, но вы никогда не подумали бы, что он станет таким серьезным.

– Чепуха, – сказала Одри. – Он был даже серьезнее, очень часто. Я помню, как я изумилась, когда обнаружила, какой он веселый.

– Разница в том, – добавила она, – что он теперь стал гораздо спокойнее.

– Вы ведь знаете, – сказал Хант, – он жил очень напряженной жизнью. Представьте себе, что у него это отняли. Кое-что он при этом выиграл.

– И кое-что потерял, – сказал Шерифф.

– Что именно? – спросила Рут.

– Человечность, – сказал Шерифф.

– Нет, – сказала Одри, – иллюзии.

– Нет, – сказал Хант, – уверенность.

– Ну, ладно, – сказала Рут. – У него еще кое-что осталось.

Вскоре она увела Одри, и мы, мужчины, уселись пить кларет. Шерифф и Хант продолжали разговаривать и несколько раз обращались ко мне с какими-то вопросами, но я не поддерживал разговор, допил свое вино и отошел к окну. Красный фонарь на корме лодки, уходящей в море, мерцал вдали.

Я думал о том, что эти четверо мне дороже всех на свете. Рут я любил и помог ей найти себя. А что касается остальных… Когда я был полон любви к ним, я ничего для них не сделал. Теперь же, когда я все понимаю и пытаюсь им помочь, я не испытываю ничего, кроме щемящей грусти.

Я рассмеялся.

– Что случилось? – спросил меня Шерифф.

Я повернулся к ним.

– Просто вспомнилась одна шутка, – сказал я.

3

Уикенд прошел очень приятно. Все старались быть внимательными и сердечными друг с другом. Рут с Одри ходили гулять. Хант и я играли в теннис, и Шерифф, который всегда был душой общества, находился в блестящей форме. Мы уговорили их остаться до вторника, и все были очень огорчены, когда пришлось прощаться с Хантом, который должен был уехать первым.

– Нравится мне этот человек, – сказала Одри, – и всегда нравился. Я прямо готова влюбиться в него.

– Для него это было бы очень хорошо, – сказал я.

– Он просто очарователен, – сказала Рут. – Обычно я не верю в такие вещи, но в нем как-то ощущаются неисчерпаемые внутренние возможности. Но…

– Он будет преподавать в одной и той же школе всю свою жизнь, – сказал Шерифф.

– Да, – улыбнулась Одри.

Ко мне вернулись те мысли, которые пришли мне в голову в первый вечер их приезда, мне захотелось немного помочь им в жизни.

– Хорошо бы придумать что-нибудь для него, – сказал я. – Быть может, со временем удастся что-то сделать. Но это довольно трудно. Его качества вопиюще не способствуют продвижению в жизни. А твои, Чарльз, наоборот… Ты не возражаешь, если я буду подстрекать тебя стать преуспевающим ученым?

– Если я сумею взять себя в руки, – улыбнулся Шерифф.

– Может, мы уйдем и поговорим на эту тему? – предложил я. – Это слишком специальный разговор, – пояснил я Рут и Одри.

– Мне бы хотелось послушать, – сказала Рут.

– А мне тем более, – сказала Одри.

«Чтобы заставить Шериффа что-нибудь сделать, – подумал я, – нужна аудитория».

– Ну так вот, – сказал я. – У тебя никогда не было достаточного размаха. Твои исследования всегда шли по принципу: сделал дело – и с плеч долой. Ты брал мелкую частную тему, разрабатывал ее – очень ловко и со знанием дела, – а затем брался за другую маленькую тему, совершенно не связанную с предыдущей.

– Это правда, – сказал Шерифф, – абсолютная правда.

– Именно так бессистемно и работают большинство людей, – говорил я, – но этого недостаточно. Это не способ заниматься исследованиями, или писать книги, или делать что бы то ни было более или менее успешно. За всем этим нет концепции.

– Я никогда не умел думать, – сказал Шерифф, – я умный человек, но это мне не дано; я просто не могу думать. Систематически, я хочу сказать. По-моему, у меня не хватает характера. Понимаете, – пояснил он Рут, – я никогда не играл в крикет.

– В этом все дело, – добавил он.

Я улыбнулся.

– Если ты хочешь добиться успеха в науке, тебе нужно иметь концепцию. Понимаешь, кроме умения, должна быть идея.

Настроение Шериффа сразу переменилось.

– Я бы многое отдал, чтобы добиться успеха. Я уже достаточно валял дурака, – сказал он. – Я устал от вечного безденежья. Грош мне цена, если я и впредь буду так бесцельно растрачивать время. Но откуда, – спросил он, – мне взять концепцию?

Я помолчал.

– Видишь ли, у меня есть ряд идей, которые я теперь никогда уже не осуществлю, – сказал я. – Некоторые из них довольно интересны. Я могу за них поручиться. Две я начал разрабатывать перед уходом и знаю, что они обязательно принесут успех. Совершенно ясно, что ты должен ухватиться за оставленные мною концы – мы потом выберем самый лучший – и заняться настоящей плодотворной работой. Ты составишь себе репутацию еще до того, как тебе стукнет сорок.

– Великолепно, – закричал Шерифф и потом добавил, как бы между прочим – Но тебе-то самому они не понадобятся?

– Нет, – ответил я, – если мне понадобится, то у меня их будет достаточно.

– Ты действительно думаешь, что это получится? – спросила Одри.

– А почему бы и нет? – ответил я вопросом на вопрос.

Шерифф уже боролся с неистовым желанием кричать «ура», хватать идею и завтра же браться за работу.

– Только это не совсем в моем плане, – сказал он, – я не очень хорошо знаю физику. Не забывай, что я просто невежественный химик.

– Дорогой мой Чарльз, – сказал я, – для решения большинства этих проблем физика практически не нужна. Для кристаллографической части ты кого-нибудь возьмешь. Как там у вас этот парень в Саутгемптоне – Хенсман? Он как раз подойдет для этого дела. А ты будешь заниматься химической стороной дела и разработаешь общий план исследования. Ничего проще ты не мог бы найти. Это займет по крайней мере четыре года напряженной работы, вот и все.

– Мне кажется, что это просто великолепно, – воскликнула Рут. – Вы ведь останетесь у нас еще на одну ночь? Тогда завтра они смогут взяться за дело, – с живостью обратилась она к Одри.

– Четыре года для Артура – это восемь для Чарльза, – сказала Одри.

– Вот посмотришь! – вспыхнул Шерифф. – Я сделаю гораздо быстрее, чем за четыре года. Пришла пора для меня занять подобающее место в жизни. Я бы давно выдвинулся, – хихикнул он, – если бы кто-нибудь дал мне такую возможность. – Он посмотрел на меня. – Ну, а ты, Артур, помимо того, что ты сыграешь роль доброй феи? Что ты будешь иметь от всего этого?

– Мне будет интересно увидеть осуществленными эти идеи, – сказал я. – Меня раздражает, что они лежат без пользы. И потом, ты помнишь, однажды я не смог тебе помочь. Это в какой-то мере возместит…

Рут озадаченно посмотрела на меня.

– Я пытался устроить Чарльзу должность химика в институте, – объяснил я ей, – но комитет не согласился. – Никто из них не знал правды, но я не мог забыть ее. – Таким образом, это будет некоей компенсацией, – сказал я. – Но не в этом подлинная причина.

– А в чем же? – спросила Одри.

– Ты помнишь, как в пятницу вечером я неожиданно рассмеялся? – спросил я Шериффа.

– Дурацкая привычка, – сказал он.

– Ну вот, теперь ты видишь результат, – сказал я.

4

Вечером мы вчетвером отправились в театр, а потом в ночной клуб поужинать. Я пригласил Одри танцевать, и, пока мы топтались среди толпы, я заметил ей, что за все эти дни мы не сказали ни слова наедине.

– Постарайся придать своей физиономии самое нейтральное выражение, какое ты можешь, – сказала Одри, – и смотри мимо меня. Твоя жена с беспокойством наблюдает за нами.

– Я намеренно не разговаривал с тобой, – признался я.

– Правильно, – сказала она, – зачем ее тревожить.

Мы продолжали танцевать с пустыми и скучными лицами; вместо того, чтобы улыбнуться, она сжала рукой мое плечо.

– Где ты научилась этой технике? – спросил я.

– Чарльз тоже очень ревнив, – сказала она.

– Это довольно смешно.

– Тебе это никогда не приходило в голову?

– Любой бы тебя приревновал.

– Я не хочу выслушивать комплименты от человека, который любил меня после того, как я его оставила. Гораздо дольше, чем он думал. Во всяком случае, у нас не будет другой возможности поговорить, – сказала она. – Не будем тратить времени. Как ты живешь?

– Очень хорошо, – сказал я.

– Я так и думала. Когда вы вместе, это видно, – сказала она. – Странно, я никогда не подумала бы.

– Чего?

– Что ты женишься на такой женщине, как Рут. Она очень милая, слишком милая для тебя, дитя мое. Я думала, что твоя жена будет другого сорта.

– Чем-нибудь вроде тебя? – чуть-чуть поддел ее я.

– Кем-нибудь с большим количеством недостатков и гораздо более легкомысленной. Которая любила бы тебя в постели и не так уж уважала тебя.

– А вместо этого?

– Рут уверена, что ты великий человек. Сумасбродный, но удивительный. – Она опять сжала мое плечо, – я никогда так не могла бы думать. Даже если бы все на свете твердили мне это.

– Почему?

– О, ты умен, и я любила разговаривать с тобой, как ни с кем другим. Даже когда мы были вместе, было совершенно очевидно, что ты многого добьешься. Но я всегда думала о тебе… – она небрежно и с полным бесстыдством шепотом напомнила мне об одном случае, при одном воспоминании о котором я с трудом подавил смех. – После этого я уже не могла считать тебя великой и выдающейся личностью.

– Неужели это так важно?

– Важно, важно, – сказала она.

Мы молча протанцевали мимо Чарльза и Рут, которые тоже пошли танцевать. Рут посмотрела на нас.

– Как у тебя? – спросил я.

– У меня есть Чарльз. Который вскоре попытается завести роман с твоей женой. Она ему этого не позволит, но ей будет очень приятно, – сказала Одри.

– Было бы немножко тяжело, если бы он увел у меня и жену.

– Он оказал тебе добрую услугу, уведя меня, – сказала она. – Тебе так, как есть, гораздо лучше. Со мной ты был бы счастлив в тридцать лет и очень несчастлив в сорок. Если бы ты не бросил меня раньше.

– Не думаю, что я сделал бы это, – сказал я.

– Нет, – сказала Одри. – Боюсь, что ты не бросил бы. Но я неподходящая жена для деятельного человека. Я слишком быстро перестаю быть серьезной.

Опять мы молча разминулись с Рут и Чарльзом.

– А если бы я попросила тебя вернуться, – сказала она, – интересно, что бы ты сделал?

– Не знаю, – ответил я, стараясь попасть ей в тон, – наверно, ты сама бы не захотела.

– Вероятно, – сказала она.

– Что же ты собираешься делать? – спросил я. Мы говорили начистоту.

– Я связана с Чарльзом, – сказала она. – Было время, когда я думала уйти от него. Теперь я этого никогда не сделаю. Я связана с ним.

– Я так и подумал, – сказал я, вспомнив свое впечатление, когда она приехала три дня назад.

– Это не значит, что если бы я теперь впервые встретила тебя, то возражала бы против романа с тобой. Хотя я чаще увлекаюсь большими и глупыми мужчинами.

– А как Чарльз?

– Чарльз в таких случаях приходит в ярость. И некоторое время не изменяет мне. Мы привыкли друг к другу. – И вдруг она совершенно неожиданно сказала: – Артур, я благодарна тебе за это твое предложение. Ты проследишь, чтобы он довел дело до конца? Он будет лениться и придумывать себе извинения и уверять тебя, что работает, в то время как на самом деле будет стараться добыть деньги игрой в бридж. Ты ведь все это знаешь. Но ты будешь присматривать за ним?

– Буду, – ответил я.

– Ему ведь, ты знаешь, ужасно хочется создать себе имя. Если ему это не удастся, он станет еще хуже. А для меня будет невыносима видеть, как он стареет и все больше разочаровывается. Я же связана с ним на всю жизнь.

– Я позабочусь, чтобы он сделал приличную карьеру, – сказал я.

– Мы с тобой довольно странно провели время, – сказала Одри, – но так уж приходится.

5

Когда они уехали, Рут весь день была очень нежна со мной. Мы пили чай в саду, весело болтая и испытывая удовольствие от того, что мы одни. Мы были в том состоянии, которое наступает обычно после успешного приема гостей, когда вы прощаетесь с последним гостем, смотрите друг на друга и со счастливым облегчением вздыхаете.

– Очень приятные люди, – сказала Рут, допивая чай. Она полулежала в шезлонге.

– Думаю, что ты права, – сказал я, – хотя мне, естественно, трудно судить.