Текст книги "Китай: краткая история культуры"

Автор книги: Чарльз Фицджеральд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

не погибнуть на поле боя, то, без сомнения, только потому, что надеялся отыскать другую возможность отомстить за свою неудачу. К сожалению, император понял этот великодушный поступок не так, как рассчитывал Сыма Цянь. Он стал подозревать, что ученый хочет переложить вину на Ли Гуан-ли, который, сам находясь в трудном положении, не смог прийти на выручку Ли Лину. Сестра Ли Гуан-ли в то время была фавориткой императора, и он был в большой милости. Император, посчитавший речь Сыма Цяня скрытой критикой его фаворита и разгневанный еще более, приказал передать ученого судьям по обвинению в попытке обмануть трон. Судьи покорно приговорили его к оскоплению. Согласно законам того времени, Сыма Цянь мог избежать наказания, заплатив большой выкуп, но его семья не была богата, а друзья, опасаясь мести могущественной партии Ли Гуан-ли, покинули его. Сыма Цянь понес наказание, к которому был столь несправедливо приговорен. Это событие наполнило горечью последние годы Сыма Цяня и усугубило его вражду к императору. Хотя позднее он и занял пост "чжуншулина", секретаря, в чьи функции входило наблюдение за всеми докладами трону и издаваемыми указами, он затаил ненависть к своему государю, и в главах, описывающих его царствование, есть много скрытых издевок над У-ди. Рассказ Сыма Цяня о своем позоре содержится в его письме к другу, Жэнь Аню, также написанном при трагических обстоятельствах. Жэнь Ань, армейский командир, в конце правления У-ди был скомпрометирован фатальной интригой, стоившей жизни наследному принцу и многим представителям знати. Он обратился за помощью к Сыма Цяню, и письмо было ему ответом. Смысл его скрыт, но, предположительно, Сыма Цянь ответил отказом, оправдывая его отсутствием у него, опозоренного и изувеченного человека, влияния при дворе. Описывая свои собственные несчастья, он говорит, что покорился судьбе, а не расстался с жизнью, только потому, что хотел закончить свою историю. Таким образом он намекал, что у Жэнь Аня, не занятого подобным литературным трудом, нет причин предпочесть смерти бесчестье. И действительно, Жэнь Ань был казнен. "Ши цзи" – огромное историческое сочинение, составлявшееся Сыма Цянем на протяжении всей его наполненной событиями жизни, является в большей степени собранием доступного исторического материала, чем оригинальным произведением самого ученого. Он воспроизводит тексты создателей древних анналов, авторов своего времени, и государственные документы. Такой метод в корне отличается от того, каким пользовались историки Запада. Сыма Цянь не цитирует авторитетов, он переписывает их и включает их сочинения в свою компиляцию. В первых главах он использует "Шу цзин", иногда слегка изменяя архаический язык, чтобы сделать его более понятным. Рассказывая о феодальной эпохе, он ссылается на "Чуньцю" или цитирует ее, а также на "Анналы Цинь", единственно уцелевшие, и на фрагменты из анналов других государств, ныне утраченных. Другие тексты, часть из которых также утеряна, использованы для описания периода Цинь-начала Хань. Сыма Цянь редко пишет от себя, неизменно опираясь на уже существующий материал. Только тогда, когда он имеет дело с событиями его времени или с биографиями известных людей, а его предшественники еще не записали события, он создает оригинальный текст. У такого метода, по западным меркам странного, есть свои преимущества и недостатки. Слишком часто он лишен тех драматических черт, что присущи таким историкам, как Геродот. Отсутствует единый стиль, ведь Сыма Цянь включает в свой труд документы самых различных эпох – и написанные древним, лаконичным и архаическим языком, и изысканные сочинения своего времени. Далее, его отношение к легендам героической эпохи весьма некритичное. Яо и Шунь признаются историческими персонажами, а если легенды о них противоречат друг другу, Сыма Цянь включает их все без какого-либо обсуждения их аутентичности. Даже имея дело с чрезвычайно драматическими ситуациями, такими, как бегство Лю Бана после тяжелого поражения от своего соперника Сян Юя, Сыма Цянь, беря материал из утраченного труда "Чу Хань чуньцю", созданного очевидцем событий Лу Цзя, не делает никаких попыток ни придать трагичности повествованию, ни каким– либо образом прокомментировать эпизод: "...У Пэнчэна, в середине дня, [Сян Юй] нанес тяжелое поражение армии Хань; все воины Хань бежали, один за одним они бросались в реки Гу и Сы; более ста тысяч воинов Хань было убито. Армия Хань бежала на юг, к горам; Чу [Сян Юй] преследовало их, продолжая сражаться, и подошло к берегу реки Суй, к востоку от Линби. Теснимая Чу, армия Хань покатилась дальше; более ста тысяч воинов Хань утонуло в реке Суй. Воды реки были переполнены [их телами]. Сян Юй окружил правителя Хань [Лю Бана] тройным кольцом; в этот момент поднялся сильный северо– западный ветер, вырывавший деревья, опрокидывавший дома и поднимавший облака песка и пыли; небо стало черным, и днем наступила ночь. Ураган понесся прямо на армию Чу. Она была в смятении, ряды разрушились и рассыпались. Тогда правитель Хань смог незаметно бежать с несколькими десятками всадников. Он хотел пройти через Пэй [свои родные места], чтобы спасти свою семью, а затем бежать на запад. Чу, в свою очередь, послало людей преследовать его вплоть до Пэй и захватить семью правителя Хань. Члены семьи бежали и не встретились с правителем Хань. По пути правитель Хань встретил Сяо Хуэя и принцессу Юань из Лу . Он взял их в свою колесницу. Так как их преследовали всадники Чу и они уже приближались, он выбросил Сяо Хуэя и лускую принцессу из колесницы. Губернатор Тэн [Сяхоу Ин, один из его командиров] слез с лошади и посадил их обратно в колесницу. Это повторялось трижды. Потом губернатор Тэн сказал: "Хотя к нам приближаются преследователи, мы не можем двигаться быстрее, зачем же оставлять их?" Так они смогли спастись". Сыма Цянь не добавляет ни слова комментария относительно бесчеловечности Лю Бана, который готов был оставить детей, чтобы спастись самому. Он спокойно продолжает свое повествование. Если в "Ши цзи" отсутствуют достоинства, которых западный читатель склонен ожидать от исторического сочинения, этот труд обладает и несомненными преимуществами по сравнению с некоторыми произведениями древней европейской литературы. Во-первых, эта работа основана на обширном исследовании. Сыма Цянь сообщает нам, что он прочел практически все существовавшие в его время книги и полностью использовал возможность занятий в императорских архивах. Он вносит в свою книгу не только каждое древнее сочинение, считавшееся выдающимся, но и выдержки из официальных документов. Так, например, доклад Чжан Цяня о его путешествии в Бактрию дается в собственных словах путешественника. "Ши цзи", таким образом, являются настоящей энциклопедией древней литературы, тем критерием, по которому можно проверить аутентичность других версий на основе включаемых историком в свою книгу обширных цитат. Более того, следствием путешествий самого Сыма Цяня стал его неподдельный интерес к предметам, не являющимся строго историческими. Хотя компилятивный метод не позволяет использовать собственные географические познания, чтобы прояснить текст, он пишет специальные главы по всем странам, недавно завоеванным или открытым. Есть пассажи, посвященные сюнну, варварам юго-запада, западным царствам Центральной Азии и Бактрии, Корее и южному Китаю. Он сообщает нам, что поводом к написанию главы о реках и каналах империи, дающей бесценную информацию по охране рек и ирригационным работам, осуществленным У-ди, послужило его личное участие в восстановлении разрушенной дамбы на Хуанхэ. Также он говорил и об экономической политике. Его пост Великого Астролога позволял получать непосредственную информацию о религиозных обрядах двора, и в главе "Фэн шань" он описал как нововведения императора У-ди, так и обстоятельства карьеры некоторых магов, пользовавшихся огромным влиянием при дворе. Особенно интересно увидеть, что сам Сыма Цянь никоим образом не был одурачен их искусством и с глубоким скепсисом относился к их изысканиям. В равной степени освещаются и другие области знания, известные ханьским ученым. Специальные разделы посвящены астрологии, календарю, музыке и гаданию. Биографии известных людей включают не только великие имена прошлого и его времени, но и знаменитых комедиантов, убийц, разбойников, придворных фаворитов, полководцев, поэтов и ученых. "Ши цзи" – это кладезь сведений по всем аспектам ханьской цивилизации, устанавливающая стандарт историописания, которому следовали на протяжении всей китайской истории. В эпоху Поздней Хань исторический труд Сыма Цяня был продолжен тремя представителями знаменитой семьи Бань. О заслугах Бань Чжао, завоевателя и управляющего далеких западных земель, уже говорилось выше; оставшиеся же дома члены его семьи были не менее (а для китайцев, пожалуй, даже более) известны – на ниве литературного творчества. Бань Бяо (3-54), отец этих замечательных детей, сам был признанным ученым и, как и Сыма Тань, начал собирать материалы для истории, завершенной впоследствии его детьми. Полководец Бань Чжао был вторым сыном, его старший брат, Бань Гу (умер в 92 году) является автором "Цянь Хань шу", или "Истории Ранней Хань", следующей плану, установленному Сыма Цянем, с той лишь разницей, что Бань Гу писал с ведения и под патронажем императора. Он заканчивает свое повествование падением Ранней Хань и не говорит о современных ему событиях. Бань Гу не удалось закончить книгу. Однажды обвиненный в фальсификации истории и заключенный в тюрьму (по обвинению, сфабрикованному его политическими оппонентами), позднее он оказался вовлеченным в интригу, когда самый влиятельный министр того времени лишился своей власти, и умер в тюрьме. Книга была завершена его сестрой, Бань Чао, первой и самой знаменитой женщиной-ученым в китайской истории. Хотя ханьские историки и ученые в первую очередь интересовались прошлым и отдавали свои силы увековечиванию древней литературы, эта постреформационная эпоха была временем

перемен и нововведений. Стремительные политические и социальные изменения, вызванные крушением феодализма, естественно, находили свое отражение и в религии. Древний культ стал извращенным и безжизненным в результате заката власти чжоуских ванов. Новые божества, которым до этого поклонялись только в той или иной местности, снискали популярность по всей империи. Императоры пытались укрепить свое слабое право на трон религиозными новшествами, а ученые искали в религиозных санкциях подтверждение высшей власти государей. Религиозные системы в ханьский период представляли собой смесь двух различных элементов. С одной стороны, существовали местные культы, распространившиеся теперь по всей империи и снискавшие народную популярность и имперский патронаж, с другой – был дворцовый культ, унаследованный от древней религии Чжоу, но обогащенный ритуалами и церемониями, разработанными с целью повысить престиж трона. Дворцовый культ отражает великий парадокс ханьской политической системы: с одной стороны, власть единственного монарха возросла необычайно, с другой – право императорской семьи на трон постоянно подвергалось опасности. Падение аристократии привело к тому, что император превратился в единоличный источник авторитета и силы. Его власть была неограниченной, а его влияние теоретически достигало пределов известного китайцам мира. И в противоположность этому, его семья не имела беспрекословного права на трон. Ее члены были не божественного происхождения, а, как помнили все, потомками неграмотного крестьянина. Это правда, что они "получили Мандат Неба", но подобное бремя нелегко. По воле Неба Мандат мог быть отобран и передан другой семье, такого же "смутного" происхождения. В действительности же ханьскому дому постоянно угрожала опасность со стороны амбициозных семей императорских жен, которые были отнюдь не прочь отнять корону у слабого или юного монарха. В прежние времена ситуация была совершенно иная. Тогда власть правителя ограничивалась со всех сторон "двойными подданными", главами аристократических кланов, слишком могущественными, чтобы с ними можно было расправиться, если они поднимали восстание или вызывали подозрение, ибо те всегда могли найти убежище при дворе соперника и спрятаться за его властью. С другой стороны, правящий и княжеские дома обладали недостаточным престижем. Ведь они были потомками богов и героев. Ни один человек не смел мечтать свергнуть их, ибо власть считалась прерогативой только этих божественных фамилий и находилась за гранью притязаний "обычного" человека"*. В эпоху империи все изменилось. Уже не было убежища для того, кто навлек на себя гнев императора, и ни одного клана, способного противостоять его власти. Среди государственных культов поклонение Тянь (Небу) занимало первое место. Небо олицетворяло Шан-ди, Верховного Предка созданного мира, управляющего сезонами и передавшего власть на земле императору, Сыну Неба. Конфуцианские ученые ханьской эпохи всеми силами насаждали культ Неба, высшей силы, способной усмирить и самого могущественного земного владыку. В соответствии с этой концепцией они интерпретировали и древние легенды. Игнорируя, или, по крайней мере, не отмечая, что в древнейшей литературе упоминаются и другие, равные Небу, божества (особенно Хоу-ту, "тот, кто правит Землей", и "Ди", сама Земля), они развивали теологию Неба, возносившую это божество над всеми остальными. Небо, главное божество, вознаграждало за добродетель благоприятными знамениями, изобильными сезонами и миром. Гнев Неба, вызванный отрицательным поведением правителя, проявлялся в бедствиях и катастрофах. Таковыми считались солнечные затмения, наводнения, засуха, землетрясения и нашествия саранчи. Высшим наказанием за плохое правление являлось лишение Небесного Мандата и падение династии. Небо находилось в особом отношении к императору, ибо только он имел право совершать жертвоприношения Небу. Именно его добродетель награждалась процветанием, его грехи наказывались бедствиями. Император нес тяжкое бремя охранения своей добродетелью благополучия мира, и он был в равной степени виновен, если его безнравственное поведение вызывало гнев Неба, проливаемый на всех людей. Эта теория идеально соответствовала своей цели – облечения никаким иным образом не контролируемого монарха моральной ответственностью. В ханьском государственном культе можно отыскать и другие элементы менее древнего происхождения, извлеченные из различных космогоний. Теория "пяти первоэлементов" едва ли появилась ранее конца эпохи Чжоу и приписывается философу Цзоу Яню, современнику вэйского Хуэй-вана (370-335 до н. э.). "Пять первоэлементов" – это земля, дерево, металл, огонь и вода, мистические силы, соотносящиеся с цветом, циклическими знаками календаря, сторонами света и нотами музыкальной гаммы. Они являлись манифестацией силы и взаимодействия ян и инь, начал света и тьмы, рождения и упадка, мужского и женского. Эти силы, в своем взаимодействии порождающие Дао-Путь, великий принцип вселенной, предстают источником любой деятельности, механизмом постоянных изменений и равновесия, управляющего гармонией космоса. Они символизируются геометрическими образами: круг разделен на две части изогнутой линией, олицетворяющей равновесие, поддерживаемое беспрестанным взаимопереходом двух уравновешенных сил инь и ян. Пять первоэлементов – порождение инь и ян. Они составляют постоянно самообновляющийся цикл. Земля побеждается деревом, которое уступает место металлу. Тот, в свою очередь, сменяется огнем, который гасит вода. На смену воде опять приходит земля, тем самым цикл начинается заново. Эта концепция легла в основу системы верований, управлявших ритуалами и церемониями дворцового культа. Считалось, что каждая династия правила силой одного из первоэлементов и сходила со сцены, когда преобладание переходило к другому первоэлементу. Цинь утверждала, что правила силой "воды" , поэтому силой Хань была земля, цвет которой – желтый, а направление – центр. При Хань эта теория получила достойную разработку, хотя нововведения и не признавались, а приписывались древнему знанию. Каждый из пяти первоэлементов управлялся небожителем, Желтым, Зеленым, Белым, Красным и Черным соответственно. Похоже, что Черного Императора "добавил" сам Гао-цзу. Сыма Цянь отмечает, что в 205 году до н. э. Гао-цзу (Лю Бан) спросил об именах небесных императоров, которым совершали жертвоприношения императоры Цинь. "Они ответили: "Четыре императора – это Белый, Зеленый, Желтый и Красный". Гао– цзу ответил: "Я слышал что существует пять Небесных императоров, но здесь только четыре, почему?" – "Никто не знает объяснения". Тогда Гао-цзу сказал: "Я знаю. Это потому, что они ждали меня, чтобы завершить пятым". Затем он ввел жертвоприношения Черному Императору и назвал его обиталище "святилищем севера"". В правление У-ди пантеон был дополнен вновь. Некто Мю Цзи, человек из восточных провинций, где почитались многие местные божества, подал императору петицию с предложением ввести жертвоприношения Тай-и, Высшему Единству, управлявшему, как он заявил, пятью Небесными императорами. Это божество обитало на Полярной звезде, считавшейся китайцами центральной точкой небес. Император утвердил этот культ, и несколько лет спустя Тай-и заняло равное положение с древними высшими божествами Неба и Земли. Как обычно, нововведение было объявлено возрождением забытых обрядов в честь совершенномудрых далекого прошлого. Еще более значимым событием стало возобновление или введение двух главных жертвоприношений, "фэн" и "шань", Небу и Земле соответственно, которые должны были превратиться в высшие ритуальные акты государственного культа, исполняемые самим императором на священной горе Тайшань в Шаньдуне, самой высокой в северном Китае. Они должны были символизировать божественную поддержку существующей династии и устанавливать согласие Неба с деяниями и личностью императора. К сожалению, хотя и говорили, что эти жертвоприношения уже осуществляли высокие правители "золотого века", ритуалы и церемонии, которыми они сопровождались, уже были забыты. Впрочем, это было легко объяснить. Только совершенномудрый мог исполнять их. Недостойный правитель не имел права взойти на Тайшань. Небо проявило бы тогда свой гнев, и на гору обрушились бы жестокие бури. Цинь Ши Хуан-ди пытался совершить восхождение, но поднялся ураган, и он вынужден был спрятаться в укрытии. У-ди очень хотел избежать такой участи, ибо это произвело бы эффект, прямо противоположный тому, на который он рассчитывал. Поэтому приготовление к жертвоприношению заняло много времени. Конфуцианские ученые, с которыми советовались о должных ритуалах, колебались и обсуждали этот вопрос, но, не имея авторитетного свидетельства древнего текста, не могли предложить никакого плана. Император, недовольный таким отношением, прогнал их и обратился за помощью к магам. Тех отсутствие сведений не смущало. Они сказали, что следует прибегнуть к церемонии жертвоприношений Небу чжоуских ванов, которую они совершали за пределами столицы. Но даже когда вопрос был решен, император все еще колебался. Не может быть сомнений в том, что он искренне верил в высокодуховный смысл этих ритуалов и боялся, что он не достоин исполнять их. Вначале он сделал такую попытку на других священных, но менее знаменитых горах, на которые он восходил в одиночестве. Когда двор заявил, что на горе слышали небесные голоса, император набрался мужества и покинул столицу в 110 году до н. э., в сопровождении свиты отправившись к Тайшани. Даже здесь, боясь немилости Неба, он вначале совершил жертвоприношение у подножия горы. Никаких знаков божественного недовольства не последовало, погода была благоприятной, и тогда он совершил восхождение в сопровождении лишь своего возницы Хо Шаня, сына известного полководца Хо Чжу-пина. О том, что происходило, когда император, один на высочайшей вершине в своих владениях, совершил жертвоприношение самым могущественным силам Неба, ничего не известно. Хо Шань умер внезапно и при

загадочных обстоятельствах вскоре после того, как император спустился с вершины. Сыма Цянь, упоминая об этом без дальнейшего комментария, очевидно, желает дать понять, что император тайно отравил единственного свидетеля высшего ритуала. Жертвоприношение "шань" было исполнено на небольшой возвышенности у подножия Тайшани и не являлось секретным ритуалом. У-ди вновь побывал на Тайшани в 106 году до н. э., когда опять поднялся на вершину, на этот раз в одиночестве. В 98 году до н. э. он в третий раз совершил жертвоприношение. Во всех этих случаях погода была ясной и хорошей, а знамения – благоприятными. Небо благословило императора. В то время как императорский культ обогащался новыми ритуалами и божествами, народная религия в ханьскую эпоху, также находившаяся под государственным патронажем, превратилась в многосторонний политеизм, синтез бывших местных культов различных частей империи, теперь распространившихся и исполнявшихся многочисленными священнослужителями. Древние божества земли и урожая и поклонения предкам продолжали быть самыми значимыми для народа, и им суждено было надолго пережить оригинальные культы побережья, в то время весьма распространенные. Эти фундаментальные верования продолжали свое тысячелетнее существование, ничуть не подвергнувшись религиозным нововведениям, столь значительным в ханьскую эпоху. Сыма Цянь в своем сочинении упоминает и о новых вероучениях, и о магах– священнослужителях, совершавших обряды. Сам он, похоже, не слишком верил в их возможности, что не мешает ему признать их всеобщую привлекательность. "Божество из Чэнь", которому поклонялись при Цинь, снискало огромную популярность. По всей видимости, "божество из Чэнь" являлось крестьянским богом, культ которого происходил из поклонения метеориту. Сыма Цянь описывает появление этого культа так: "[В 747 году до н. э. циньский] Вэнь-гун нашел на северном склоне горы Чэньцан (около уезда Баоцзисянь, западная Шэньси) нечто, напоминающее камень. Он совершил жертвоприношения ему в том городе. Это божество порой не приходит целый год, а порой несколько раз за год. Когда оно приходит, всегда ночь: оно сияет и искрится, как падающая звезда; оно появляется с юго-востока и спускается над городом, где ему совершаются жертвоприношения. Затем оно делается похожим на крестьянина, его голос мощен, а женщины-крестьянки отвечают ему в течение ночи. Имя ему – божество Чэнь". Другим божеством, получившим опеку двора, была Принцесса духов. Ее происхождение таково: "Принцесса духов была женщиной из Чанлина, которая, умерев в детстве, предстала в виде божества перед своей невесткой, Вань Жэ. Вань Жэ совершила подношение ей в своем доме, и толпы людей приходили совершать ей жертвоприношения. Когда принцесса Тинъюаня пришла исполнить жертвоприношение, ее потомки были покрыты почестями и славой [среди ее потомков был и император У-ди]. Когда царствующий император взошел на трон, он придал важность этому культу и сделал его одним из государственных жертвоприношений. Можно слышать голос богини, но видеть ее нельзя". Из другого фрагмента видно, что этот культ включал элементы шаманизма, ибо Принцесса духов, "входя" в колдунов, отвечала на задаваемые ей вопросы. Маги побережья Шаньдуна, служившие этим новым богам, оказались в большой чести при дворе. Очевидно, что здесь зародилось множество культов, до того неизвестных в западных провинциях. Поклонение восьми главным высшим началам: Земли, Воды, Инь, Ян, Луны, Солнца, Неба и четырех сезонов, – распространилось до столицы и процветало. Хотя их атрибуты частично совпадали с "функциями" божеств, почитаемых в других провинциях Китая, они были официально утверждены в Чанъани. В их честь строили храмы и совершали жертвоприношения. В ханьские времена люди еще не подвергались дискриминации за поклонение богам . Среди верований этой эпохи были легенды, рассказывающие о таинственных островах в восточном море. Эти три острова – Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, расположенные недалеко от материка, в древности часто посещали люди. Ныне же, как только корабль приблизится к ним и острова, подобно облакам, появятся на горизонте, поднимается сильный ветер и уносит корабль прочь. На этих островах жили счастливые бессмертные, владевшие секретом вечной жизни и знавшие, как делать золото. Каждое живое существо там, будь то животное или растение, белого цвета. Храмы, дворцы и города построены из золота и серебра. Легенда о волшебных островах завладела умами императоров. Цинь Ши Хуан-ди несколько раз посылал экспедиции с целью обрести секрет бессмертия и узнать способ изготовления золота, но неудачно. Он отправил мага в сопровождении юношей и девушек, которых, как предполагалось, бессмертные должны были встретить более радушно, чем других посланцев. Маг и его спутники не вернулись. По легенде, посланник добрался на кораблях до Японии или же островов Люцю (Рюкю) и основал там колонию. Было ли так на самом деле или нет, но очарование легенды побуждало посылать новые экспедиции. Император У-ди доверял магам, обещавшим отыскать для него эликсир бессмертия. Первым из многих был Ли Шао-цзюнь, до самой смерти пользовавшийся особым покровительством. Он не только заявлял, что владеет секретом бессмертия, но и что сам является бессмертным. В доказательство он рассказал самому почтенному ученому при дворе о деталях прошедших событий и детстве самого старца, что могло быть известно лишь давно уже умершим. Он заявлял, что может сделать золото из киноварного порошка и что он посещал волшебный остров Пэнлай. Когда он умер, зло замечает Сыма Цянь, император не поверил этому и посчитал, что Ли Ша-цзюнь по какому-то таинственному делу исчез под маской духа. На смену Ли Шао-цзюню пришел Шао Вэн, также уроженец Ци (Шаньдун), который добился расположения императора тем, что вызвал тень одной из его любимых наложниц, недавно скончавшейся. Призрак появился только когда император, спрятавшись за занавеской, мог видеть свою возлюбленную в глубине зала. За свое искусство Шао Вэн был осыпан почестями и титулами, но его влияние оказалось непродолжительным. Год спустя он был обвинен в попытке обмануть императора, выдав собственноручно сделанную на шелке надпись за божественную, и тайно был казнен. В 113 году до н. э. У-ди оказал расположение самому известному и предприимчивому магу, Луань Да. Он был евнухом, прежде служил одному из ханьских наследных принцев и изучал магию в той же школе, что и Шао Вэн. Луань Да был красноречивым оратором и, не колеблясь, заявлял о самых невероятных вещах. Он утверждал, что часто бывал на островах в восточном море, но так как он всего лишь слуга, бессмертные презирали его и не поведали ему своих секретов. Затем он постепенно внушил императору мысль, что если тот хочет получить эти бесценные знания, необходимо отправить посланцем человека высокого ранга. Император последовал его совету, а так как никто лучше самого Луань Да не мог справиться с этим делом, он получил высокие посты, титул "хоу" с двумя тысячами дворов и землями, дворец и тысячу рабов. Еще более удивительно, что этому евнуху низкого происхождения была отдана старшая дочь самого императора с приданым в 10 тысяч фунтов золота. Удивительная карьера Луань Да является самым ярким свидетельством веры в такие магические культы. Луань Да более не считали слугой или евнухом, чтобы, когда он прибудет на волшебные острова, бессмертные относились к нему с уважением и открыли свои секреты. Его объявили посланцем, который должен был установить связь между императором и богами, и, дабы отметить эту честь, даровали печать с титулом "Полководца Небесного Пути". Насладившись бесчисленными почестями, которые, как говорит Сыма Цянь, заставляли дрожать всю империю, маг отправился к волшебным островам. Однако, когда он дошел до берега, он не осмелился сесть на корабль, а вместо этого совершил жертвоприношение на Тайшани, заявив, что именно там он встретил бессмертных. Император, усомнившись, тайно послал шпионов наблюдать за его действиями. Когда те сообщили, что Луань Да не сел на корабль и что они не видели ничего похожего на появление бессмертных, император приказал схватить и казнить Луань Да и его последователей. Возможно, учитывая печальный опыт предшественников, следующий дворцовый маг имел более скромные притязания. Гунсунь Цин, который, если судить по его аристократической фамилии ("внук князя"), был более знатного происхождения, убедил императора, что совершение жертвоприношений фэн на горе Тайшань – необходимый подготовительный шаг для получения секрета бессмертия. Он также утверждал, что достичь цели можно лишь в результате долгого изучения магических искусств. Хуан-ди, легендарный император золотого века, обретший бессмертие и воспаривший на драконе на небеса, до того, как достичь ее, сто лет изучал искусство умилостивления духов. Поэтому императору не следует быть нетерпеливым. Духи, говорил Гунсунь Цин, не ищут встречи с императором, который сам должен узнать, как приблизиться к ним. Такова их природа: если им надоедать и докучать, они откажутся иметь дело с людьми. Такими советами "не торопиться" Гунсунь Цин снискал полное доверие императора, и именно его предложениям и помощи император следовал, совершая жертвоприношения "фэн" и "шань". В последние годы жизни император устал от тщетных поисков волшебных островов, но Гунсунь Цин, благодаря своей осторожности, смог избежать участи предшественников. Правление императора У-ди и возрождение литературы при обеих Хань оказало на китайскую цивилизацию огромное влияние. На смену мозаике царств с их местными традициями и культами пришла подлинно национальная, единая во всех частях Китая, культура. Она возникла как результат нового политического единства, но оказалась сильнее питавшей ее системы. Эпоха единства сменилась веками дезинтеграции, но созданное Хань культурное целое пережило и все политические катастрофы, и нашествия варваров-кочевников. Оно навсегда осталось подлинным единством Китая, основанным не на имперской силе и не на

национальности, но на обладании общей письменностью и сохранении древней литературы. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Точнее – 960-1279 года. – Прим. ред. В настоящее время известны тексты на шелке и бамбуковых планках из Чанша– Мавандуй (III-II века до н. э.) и памятники более поздней эпиграфики досунской эпохи. – Прим. ред. 2 Правильнее – Сюй Шэнь. – Прим. ред. 3 Другой перевод – "Записки историка". 4 Сяо Хуэй и лусская принцесса – сын и дочь Лю Бана, в то время еще дети. Сыма Цянь использует посмертные имена, под которыми они были известны в его время, ибо Сяо Хуэй был преемником Гао-цзу; его собственное имя – Ин. 5 Символический цвет первоэлемента "вода" – черный, а соотносящаяся с ним сторона света – север. – Прим. ред. 6 "Тянь чжу", "Небесный Владыка" – такое имя выбрали католические миссионеры для обозначения христианского Бога. Тот факт, что это было имя очень незначительного божества, одного из многих, которым поклонялись на шаньдунском побережье, к сожалению, ускользнул от внимания первых миссионеров.