Текст книги "Китай: краткая история культуры"

Автор книги: Чарльз Фицджеральд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

монополию на соль и железо и уравнительные цены серьезно уменьшит снабжение границы и нанесет ущерб нашим военным планам. Я не могу благожелательно смотреть на предложение, столь бессердечно решающее пограничный вопрос". Этим практическим аргументам ученые могли только противопоставить затасканную конфуцианскую догму, что добродетель правителя сразу же излечит государство от болезней и усмирит врагов. Они заявили: "Вашему величеству следует только проявить свою добродетель по отношению к ним и распространить на них свои милости, и тогда, без сомнения, они по своей воле придут, чтобы возложить дань у Стены". Неудивительно, что Сан Хун-ян в негодовании воскликнул: "Ваши ученые мужи в своих уверениях пытаются либо достичь высот Неба, либо проникнуть в бездну. Затем они попробуют, и вполне безуспешно, сравнить управление делами в маленькой деревушке с великим делом страны. Они определенно доказали, что не могут участвовать в дискуссии". Хуань Куань расширил дискуссию и использовал текст, чтобы подробно изложить конфуцианские взгляды на мораль и государственную политику, но, похоже, Сан Хун– ян говорил убедительнее, ибо монополия не была отменена. Действительно, министру удалось отстоять свою точку зрения, ибо, как бы гуманно ни должен был править конфуцианский идеальный правитель, варваров едва ли можно усмирить правительственными наставлениями. Ничто лучше не показывает пропасть, разделявшую людей нового типа, выдвинутых изменениями в обществе и государстве, и ограниченных ученых старой традиции, чем дискуссия о соли и железе. Был один вопрос, который чиновники-ученые так и не смогли понять до конца. Экономический кризис мог быть преодолен не цитированием Конфуция, а новыми и смелыми реформами, начатыми выходцем из торговцев, класса, которому до этого времени запрещалось занимать какие-либо посты. Сан Хун-ян и его сподвижники осознали экономическое единство новой империи и необходимость выработки политики, учитывающей интересы всего государства, а не ограниченной территории феодального удела. Промышленность и торговля, так же, как управление и государственная оборона, должны были быть приспособлены к широким горизонтам централизованной империи. Феодальная экономическая система, как и политическая, для этого более не подходила.

Глава VIII. Ханьская экспансия и открытие Запада

Вплоть до самого конца феодальной эпохи китайская цивилизация находилась в изоляции, не прерываемой никакими прямыми контактами с другими культурами. Ограниченная с севера непокорными кочевниками монгольских степей, отрезанная от Индии покрытыми непроходимыми лесами горами и малярийными долинами приграничных бирманских земель, цивилизация Срединного государства шла по своему собственному пути, развивая те особенности и непреходящие ценности, которые до сего дня остаются отличительной чертой китайской культуры. Великие преобразования, разрушившие социальную и политическую структуру Древнего Китая, подготовили почву для новой эпохи завоеваний, открытий и экспансии, когда Китай превратился в мировую державу, доминирующую в Восточной Азии. Внешняя политика императоров теперь охватывала более обширную территорию. Объединенная китайская империя вскоре вступила в отчаянную и продолжительную борьбу с варварами севера. Детали этих войн, всего лишь одного из этапов в вечном противостоянии пустыни и пашни, не столь важны, но последствие длительной вражды – открытие Китаем Запада – имело для истории культуры Восточной Азии первостепенное значение. В правление императора У-ди (141-87 до н. э.) война с сюнну превратилась в отчаянную схватку, потребовавшую от китайской империи напряжения всех сил. Сюнну, тюркский народ, как позволяют предположить некоторые следы их языка, сохранившиеся в китайской транслитерации, отождествлялись с теми самыми гуннами, нашествие которых потрясло Европу в IV веке. К середине III века до н. э. этот народ достиг такой степени единства и организации, которая позволила ему стать серьезной угрозой для китайских царств, находящихся к северу от Желтой реки. Кочевники отличались от китайцев обычаями, религиями, пищей – практически во всех отношениях. Поэтому китайцы считали их существами с «сердцами зверей», имеющими мало человеческого. Тем не менее, сюнну отнюдь не были такими примитивными, как можно предположить, опираясь на яркие выражения китайских историков. Они подчинялись единому вождю, шаньюю – титул, который китайцы считали эквивалентным императору. Ниже шаньюя было двое правителей, Правый и Левый – запада и востока соответственно, и такая идентификация правого и левого направлений с западом и востоком до сих пор в ходу у тюрков. У правителей в подчинении находились чиновники, организованные в некоторое подобие категорий, и, наконец, командиры «тысяч», «сотен» и «десятков». Их нормы жизни, о которых китайцы всегда говорили с ужасом, включали в себя обычай, по которому сын брал себе в гарем всех жен умершего отца, за исключением собственной матери, а также всех жен братьев. Поскольку сюнну были кочевниками, они не возделывали землю и не строили постоянных поселений. Пищей им служили, главным образом, мясо и молоко, что китайцы, наполовину вегетарианцы, считали отвратительным. В первые годы ханьской династии императоры, получив в наследство измотанное войнами и смутами периода трансформации государство, склонны были проводить пассивную оборонительную политику по отношению к сюнну, пытаясь защищать Великую Стену и охранять границы, а также достичь мира, посылая шаньюям шелк и другие предметы роскоши, недоступные в степях. С восхождением на престол энергичного и волевого У-ди политика изменилась. Новый властитель посчитал, что империя набрала сил, процветает и перенаселена. Прекращение внутренних войн, урезанная власть владетельных принцев из императорской семьи и возросший престиж трона – все это давало возможность начать экспансию и завоевания, за что он и был удостоен посмертного храмового имени «У-ди», «воинственный император». Когда он сел на трон (141 год до н. э.), ханьская империя занимала всю территорию, ныне называемую Северным Китаем, вплоть до Великой стены, за исключением отдельных западных районов провинции Ганьсу. К югу от Янцзы она включала в себя только провинции Сычуань, Хунань и Цзянси, а также небольшие части провинций Аньхой и Цзянсу. Горные земли к западу и плато юго-западных провинций занимали туземные племена, из которых лишь немногие достигли какого-то уровня цивилизации. Исключение составляло лишь царство Дянь, расположившееся на берегу озера Гуньян со столицей около нынешнего Юннаньфу. Дянь было завоевано чуским Вэй-ваном (339-329 до н. э.), который послал полководца, чтобы усмирить горные земли. Когда наступление Цинь отрезало Чу от его западных провинций, полководец, обнаружив, что линии сообщения прерваны, перебрался на плодородное и хорошо защищенное плато Юннаньфу и правил как независимый властитель. Его преемники вместе с потомками тех китайцев, что входили в изначальную армию, вплоть до этого времени владели этой изолированной территорией. Юго-восточное побережье, от Ханчжоу до Дэнцзина на юге, при императоре У-ди было поделено между тремя царствами: Юэдунхай (Чжэцзян), Миньюэ (Фуцзянь) и великим государством Наньюэ, в которое входили нынешние провинции Гуандун и Гуанси, а также Дэнцзин и северный Аннам. Наньюэ было завоевано Цинь Ши Хуан-ди, но после падения циньской империи китайский главнокомандующий провозгласил себя правителем Наньюэ и перестал подчиняться китайским императорам. У-ди вначале не обращал внимания на южные царства, ибо в 135 году до н. э., по совету одного из своих полководцев, он попытался заманить шэньюя и его армию в ловушку около Маи, «города лошади», пограничного поста на Великой Стене в северной Шаньси. Шаньюй, по счастливому случаю в последний момент узнав об опасности, ушел со своим войском. Этот случай стал причиной нового витка взаимной враждебности, не прекращавшейся на протяжении всего правления У-ди и его ближайших преемников. Изменчивость фортуны этой борьбы нам не интересна. Китайцы, развивая новую тактику войны, в которой наибольшую роль играла конница, чаще добивались успеха, хотя их победы перемежались с разгромами, когда целые армии, окруженные лихими всадниками из пустыни, вынуждены были сдаваться. Значение войн с сюнну в том, что они непосредственно привели к открытию китайцами Запада, а косвенно – к завоеванию южных царств и к их окончательному включению в состав империи. В ходе одной из кампаний китайцы узнали от пленников-сюнну о существовании на западе народа даюэчжи, полностью разгромленного сюнну в 165 году до н. э. и бежавшего на запад. В 138 году до н. э. император решил попытаться найти даюэчжи и уговорить их возобновить войну против сюнну при поддержке Хань. Для посольства в неизвестные земли он выбрал человека по имени Чжан Цянь. Благодаря своему умению назначать чиновников император нашел идеально подходящего для такого рискованного предприятия человека. В 138 году до н. э. Чжан Цянь вместе с сотней сопровождающих отправился в путь от западной границы Ганьсу. Там он сразу же был захвачен дозорами сюнну и пробыл в плену десять лет. В течение этого долгого срока посланник не забывал о порученном ему деле и ждал своего часа. Наконец, когда сюнну, решив, что он забыт императором и доволен жизнью кочевника, перестали пристально стеречь его, отважный китаец бежал с частью свиты и женой, которую нашел себе за долгие годы плена. Чжан Цянь отправился на запад, к даюэчжи, а не в Китай. Он достиг долины Или, где узнал лишь, что даюэчжи выбиты с этих земель усунями, кочевниками, принадлежавшими, возможно, к киргизской ветви. Неустрашимый Чжан Цянь отправился дальше, в царство, которое впоследствии китайцы назвали Даюань (или Давань), расположенное в Ферганской долине около Коканда. Там он узнал, что даюэчжи находятся еще дальше на юго-запад в землях между Амударьей и Сырдарьей. Пройдя такое огромное расстояние и столкнувшись со столькими опасностями, посол, дойдя до даюэчжи, увидел, что они совсем не хотят возвращаться на восток. Даюэчжи недавно вторглись и захватили земли Дася, вытеснив местное население к югу от Амударьи. Чжан Цзянь пробыл у них около года, и, увидев, что не сможет убедить их вернуться назад, отправился обратно в Китай, но, еще не достигнув границы, вновь был захвачен сюнну. Второе пребывание в плену продолжалось около года, после чего Чжан Цянь, воспользовавшись переворотом в стане его похитителей, снова бежал, и в 126 году до н. э., после двенадцатилетнего отсутствия, вернулся в Чанъань вместе со своей женой-кочевницей и одним из тех ста спутников, с которыми покидал Китай. Значение этого путешествия очевидно, ибо земли, которые посетил Чжан Цянь, называли греческими именами. Даюань – это нынешняя Фергана, греческая Согдиана, а Дася – Бактрия. Эти страны, завоеванные Александром Македонским, позднее стали независимыми, и в них правили династии, основанные греческими авантюристами. Незадолго до путешествия Чжан Цяня бактрийская династия Эвтидемидов, захватившая большую часть Индии, сама была свергнута в Бактрии Эвкратидом, греческим полководцем. В 145 году до н. э. его сын Гелиокл совершил, в свою очередь, вторжение в Индию, где еще правили потомки свергнутой династии Эвтидемидов. Четыре года спустя, в 141 году до н. э., парфяне попали на Бактрию, а позднее (точная дата неизвестна) бактрийское греческое царство Гелиокла было сокрушено нашествием кочевников. Этих кочевников греческие авторы называли «азии» или «азиане» и отождествляли с даюэчжи, которых в 128 году до н. э. Чжан Цянь нашел хозяевами Бактрии. Таким образом, завоевание греческого царства произошло между 141 и 128 годами до н. э. Даюэчжи жили на западных границах Китая и после поражения от сюнну бежали дальше на запад. Греки их также называли «тохары», а индийцы – «тухара». Позднее в Индии они были известны как «кумане». Возможно, это было уже смешанное племя, в котором доминировали азии, а тохары занимали подчиненное положение. Есть некоторые свидетельства о том, что последние пришли на восток от границ Европы и говорили на языке, сходном с итало-кельтским. Когда Чжан Цянь достиг Бактрии, кочевники только-только завоевали страну, поэтому возможно, что городские жители, которых он описывает, были

разного происхождения, в том числе и греческого. Однако общался он в основном через даюэчжи и, похоже, не понял, что среди обитателей Дася греки были совершенно особым народом. Тем не менее он достиг окраины эллинистического мира, и впечатление, произведенное этими последними форпостами греческой цивилизации на китайского посланника, представляет чрезвычайный интерес. Его отчет, видимо, сделанный им самим, сохранился в китайских анналах: "В Даюань [Коканд, Согдиана] люди живут оседло и возделывают землю. У них много великолепных лошадей, у которых вместо пота выступает кровь. Есть города, дома и дворцы, как в Китае. На северо-западе находится страна усуней [долина Или], на востоке – Юйтянь [Кашгария]. К западу от Юйтянь реки впадают в Западное море [Каспий и Арал, Чжан Цянь не различал их]. К востоку от Юйтянь реки текут на восток к соляным болотам [речная система Тарим]. От этих болот воды уходят под землю, пока не появляются вновь на поверхности и дают начало Желтой реке. От соляных болот до Чанъани расстояние в пять тысяч ли. Правые орды сюнну живут между соляными болотами и Великой Стеной в Лунси [Ганьсу]. Усуни [киргизы], канчжу и яньцай к северо-западу от канчжу, а также даюэчжи – кочевники, чьи обычаи схожи с правыми сюнну . Дася [Бактрия] расположена к юго-западу от Даюань, и в ней схожие обычаи. Когда ваш слуга был в Дася, он видел большие бамбуки и одежду из Шу (Сычуань). Когда он спросил людей Дася, как они получили эти вещи, те ответили, что торговцы купили их в Шэньду [Синд, Индия], стране, находящейся на расстоянии нескольких сот ли к юго– востоку от Дася, где жители ведут оседлый образ жизни, как и в Дася. И Дася, и Даюань платят дань Аньси [Парфия]. Насколько ваш слуга может судить, Дася находится в 12 тысячах ли от Китая". Чжан Цянь, сполна испытавший сложности северного пути в греко-бактрийское царство, предлагал своему императору установить контакты через Индию, приводя в подтверждение то, что раз люди Бактрии пользуются бамбуком и одеждой из Сычуани, должен существовать какой-то маршрут, по которому эти товары были приобретены. Император последовал его совету и послал людей искать дорогу в Индию через Юннань. Земли между Бирмой и Юннанью – одни из самых труднодоступных в мире, где между покрытыми непроходимыми чащами хребтами лежат малярийные долины. Эта область, ныне уезды Дали и Дэнюэ, тогда были населены дикарями, убивавшими или бравшими в плен всех ханьских посланцев, поэтому в Индию так никто и не проник. Каким образом бактрийские греки получали товары из Сычуани – остается загадкой. Возможно, пограничные племена сами обменивались этими товарами с соседями из Бирмы, или же Чжан Цянь ошибся и принял за "большие бамбуки" и сычуаньскую одежду похожие индийские вещи. В течение нескольких лет после полного приключений путешествия Чжан Цяня китайский двор, был охвачен заманчивой идеей индийского торгового маршрута, но так ничего и не извлек из открытия пути в долину Или, находившегося, к тому же, в руках врагов. Тем не менее, желание найти дорогу через Юннань к новому миру, открытому Чжан Цянем, косвенным образом привело к важным результатам, отчасти благодаря наблюдениям другого китайского посланника. В 135 году до н. э. разразилась война между правителями Наньюэ (со столицей в Кантоне) и Миньюэ, царства, находившегося на территории нынешней провинции Фуцзянь. Правитель Наньюэ обратился за помощью к Китаю, и ханьский полководец, недавно подчинивший Дунъюэ (Чжэцзян), отправил одного из своих подчиненных, Тан Мэна, посланником в Кантон. В Кантоне китайскому послу подали блюдо из фруктов, напоминающих тутовые ягоды. Тан Мэн не без основания полагал, что они растут только в Сычуани, стране фруктов и цветов. Как и Чжан Цянь за несколько лет до этого, он сразу же спросил, откуда у них эти фрукты. Ему ответили, что их привозят из верховьев Западной реки, которая впадает в море у Кантона, где получают в обмен у страны, называемой "Елан". Елан было независимым государством в северной части нынешней провинции Гуйчжоу около города Цзюньи. По возвращении в Китай Тан Мэн справился о сычуаньских торговцах и узнал, что, как он и предполагал, они продавали эти фрукты в Елан, где их доставляли через горы Гуйчжоу к реке Таньцзян, одному из истоков Западной реки. Таким образом, Тан Мэн открыл речную систему Западной реки и сухопутный маршрут из Сычуани в Кантон. До того времени он был неизвестен северным китайцам, что объяснялось его крайней труднодоступностью. Да и сегодня эти земли пересекают лишь узкие переходы, недоступные для колесного транспорта. Прошло несколько лет, прежде чем императорский двор воспользовался открытием Тан Мэна. В 111 году до н. э. беды Наньюэ предоставили императору возможность вторгнуться на юг, и он тем более желал это сделать, что надеялся таким образом открыть наконец путь в Индию и Бактрию. В тот год жена правителя Наньюэ, китаянка по происхождению, начала осуществлять регентство при молодом наследнике, только что взошедшем на престол. Опасаясь, что могущественный Китай вскоре найдет повод для ссоры с Наньюэ и завоюет царство, она решила избежать этой опасности, предложив добровольное подчинение. Когда У-ди узнал о ее намерениях, он отправил посланником одного из воинов, бывшего ее любовником до того, как она покинула Китай. Посланник и вдова возобновили свои отношения и вместе составили план подчинения Наньюэ. К несчастью для них, об этих планах стало известно первому министру Лу Цзя, яростно противившемуся им. Вдова попыталась убрать его, но ей это не удалось, и она была предана смерти вместе с юным правителем и китайским посланником. Лу Цзя возвел на престол другого молодого принца, сына наложницы последнего правителя, и издал указ, в котором говорилось, что вдова и ее любовник собирались отдать Наньюэ Китаю. Узнав об этом, император У-ди, не в силах стерпеть убийство посла, объявил войну. Кампания была быстрой и успешной. Шесть китайских армий, одна из которых шла морем, а другая – по новому, ставшему известным благодаря Тан Мэну маршруту, вторглась в Наньюэ и, после нескольких легких побед, взяла Кантон. Лу Цзя и молодой правитель пытались бежать морем, но попали в плен, и царство Наньюэ стало китайской провинцией. Эта кампания, стоившая незначительных усилий, стала, тем не менее, одним из самых значительных успехов китайцев в ханьский период. Две провинции, Гуандун и Гуанси, а также Дунцзин, вошли в состав империи и с тех пор, за исключением последней, оставались ее неотъемлемой частью. Вслед за уничтожением Наньюэ последовали завоевания всех маленьких государств юга: Миньюэ, Тянь и Юннаньфу, чей статус был понижен до данника. Если бы Наньюэ осталось независимым, вполне возможно, что на юге возникла бы самостоятельная культура и китайцы никогда не установили бы свое влияние в долине Западной реки. В то время, как ханьское завоевание Юннани и Гуйчжоу было временным и неокончательным, южное побережье и богатая долина Западной реки навсегда стали составной частью Китая. Недавно около Гонконга, на территории, входившей в это царство, были найдены предметы из керамики и бронзы, датирующиеся временем падения Наньюэ или чуть позднее. Рисунки на сохранившихся черепках очень схожи с мотивами северной бронзы. Также были обнаружены бронзовые орудия и инструменты, в том числе алебарды ханьского типа, кварцевые диски, редкие каменные бусы, каменные земляные ножи и каменные топоры, хотя об отношении последних к керамике и другим предметам лучше пока не делать поспешных выводов. Украшения на бронзовых кинжалах очень напоминают находки в Аньяне, то есть Шан. Датировка находок на Ламма еще не сделана, и такое сходство может быть объяснено тем, что в отдаленных районах старый стиль сохранился. Завоевав эти земли, император хотел, о чем ясно свидетельствуют интересы Ранней Хань, создать цепь провинций, простирающихся до Индии и Дася, или Бактрии, и само намерение лучше всего говорит о том впечатлении, которое произвели на двор открытия Чжан Цяня. Как уже отмечалось, географических препятствий для реализации данного плана было множество; и император, наконец, понял, что южный путь в Бактрию невозможен. Однако его интерес к далекому западу не уменьшился. События, произошедшие на севере, сделали дорогу через китайский Туркестан более доступной, и император, все еще желая найти на западе союзника, чтобы ударить во фланг сюнну, послал Чжан Цяня со вторым посольством на этот раз к усуням в долину Или. Чжан Цянь выступил в 115 году до н. э., до завоевания Наньюэ, и его путешествие было облегчено тем, что китайцы только что захватили две области – Сучжоу и Лянчжоу, которые составили "длинную руку" провинции Ганьсу, простираясь вдоль дороги в Туркестан. Чжан Цянь, хотя и получил хороший прием у правителя усуней, заклятых врагов сюнну, обнаружил, что они не хотят иметь неприятностей с могущественным противником. Он не смог убедить усуней стать союзниками китайцев, но заручился их добрым отношением, что открыло другим китайским посольствам дорогу через их страну в Даюань и Дася, которой они часто пользовались. Первыми эти новые контакты осуществили его спутники, которых он нанял в Аньси (Парфия), Шэньду (Индия) и Дася (Бактрия). К сожалению, не сохранилось сведений о том, были ли эти путешествия успешны. Как бы то ни было, в течение нескольких следующих лет китайские посольства достигали Коканда, намереваясь приобрести тех великолепных лошадей, которые так поразили Чжан Цяня во время его первого путешествия. Однако правитель Коканда наотрез отказался продать хотя бы несколько лошадей китайцам. Наконец, один из посланцев с самоуверенностью, более приемлемой где– нибудь поближе к ханьским границам, попросту силой забрал несколько самых лучших коней и отправился с добычей в Китай. Власти Коканда послали в погоню солдат, которые, устроив на пути засаду, убили китайского посланника и его свиту и вернули драгоценных коней обратно. Возможно, правитель Даюань предполагал, что такие меры избавят его от надоедливых

китайцев. Он, наверное, считал их народом слишком далеким, чтобы отомстить, и отнюдь не таким могущественным, как заявляли его послы. Со своей стороны, император У-ди был склонен стерпеть убийство своих представителей в Центральной Азии не более, чем в Кантоне. В 104 году до н. э. полководец Ли Гуан-ли, брат одной из наложниц императора, был отправлен с армией, чтобы привести Даюань к покорности. Удивительное пренебрежение естественными препятствиями и расстоянием, ведь армия должна была пройти более двух тысяч миль, большей частью через пустыни, свидетельствует об атмосфере самоуверенности, царившей при дворе, а также о полном незнании географии. Ли Гуан-ли вскоре познал эти трудности на себе. Бассейн Тарима, обширная страна, ныне называемая китайским Туркестаном, в ту пору была поделена между тридцатью шестью маленькими царствами, каждое из которых занимало один из оазисов, где только и возможно земледелие. Так как производимых в этих оазисах продуктов едва хватает для самих жителей, а 104 год до н. э. был не из лучших, города не могли снабдить китайскую армию, не рискуя при этом оказаться перед угрозой голода. Поэтому Ли Гуан-ли вынужден был захватывать по пути каждый город, чтобы добыть провизию. Измотанная голодом, переходами через пустыню и непрерывными сражениями китайская армия, в конце концов, была полностью разгромлена около Юйчэна, города в царстве Даюань, недалеко от того места, где был убит китайский посланник, укравший лошадей. Ли Гуан-ли пошел обратно в Китай, но до границы дошла лишь десятая часть первоначальной армии. Не считая подобное отступление подвигом, император пришел в такую ярость, что запретил Ли Гуан-ли и его измотанным воинам пересекать границу под угрозой смерти. Они остались в лагере за пределами Дуньхуана, последнего китайского форпоста на крайнем западе Ганьсу. Вполне возможно, что только влияние, которое Ли Гуан-ли имел во Внутреннем дворце – его сестра была одной из императорских наложниц – спасло его от казни, обычной участи разбитых полководцев. Тем не менее, император не отказался от своего плана захвата Даюани, полагая, что если он оставит безнаказанным убийство послов, в будущем будет невозможно установить контакты с западным миром. В 102 году до н. э. он послал Ли Гуан-ли подкрепление в 60 тысяч человек и приказал возобновить наступление. На этот раз полководец, несомненно, учтя уроки прошлого, был более удачлив. После лишений и гибели от трудностей и тягот перехода половины армии Ли Гуан-ли с 30 тысячами войска подошел к городу Эрши, столице Даюани и резиденции правителя, которого китайцы называли Мугуа . Мугуа – китайская транскрипция имени Маук, или Мау, греческий вариант сакского имени, которое не единожды встречается в греческих записях о саках Индии. Царство Даюань, известное грекам как Согдиана и входившее в качестве провинции в греческую Бактрию, было завоевано кочевниками-сака около 159 года до н. э. Именно в это государство саков Даюань и вторгся Ли Гуан-ли. После разгрома даюаньской армии за пределами Эрши китайцы осадили столицу и взяли штурмом внешний город. Цитадель держалась, хотя китайцы перекрыли поступление воды, ибо сака воспользовались услугами "человека из Хань", китайца, который знал, как копать колодцы, и был либо пленником, либо дезертиром. Несмотря на это, после сорока дней осады придворные убили своего правителя, отказывавшегося идти на мировую, и начали переговоры с Ли Гуан-ли. Китайский полководец знал, что в цитадели есть вода и большой запас провианта; его собственные войска были отрезаны от снабжения, с тыла ему угрожало нападение кочевников канчжу, которых Мугуа призвал на помощь. Вполне возможно, что появление этих кочевников не сулило ничего хорошего не только китайцам, но и знати сака, поэтому их приглашение прийти на помощь Даюань могло стать только одной из причин убийства правителя Мугуа. Поэтому китайский полководец мудро согласился на мир. В обмен на несколько лучших коней, три тысячи менее ценных и провизию для армии Ли Гуан-ли согласился не вступать в город и уйти обратно в Китай. После его ухода в Даюань произошел еще один переворот. Узурпатор был убит, а на трон взошел родственник последнего правителя. Тем не менее, новый властитель желал поддерживать дружественные отношения с Китаем. Он послал к ханьскому двору своего сына, где его считали заложником, а Китай и Даюань часто обменивались посольствами. Полвека спустя после экспедиции в Даюань Ли Гуан-ли китайцы напрямую соприкоснулись с последним уцелевшим греческим царством в северо-западной Индии. Согласно "Истории Ранней Хань", в правление ханьского Юань-ди (48-33 до н. э.), третьего преемника У-ди, Утоулао, правитель Цзибиня убил посланников, которых Вэнь Чжун, китайский командующий на центрально-азиатской границе, отправил к его двору. Когда китайцы выразили протест, Утоулао послал представителя принести извинения. Вэнь Чжун решил сопроводить посольство на его обратном пути в Цзибинь, чтобы, видимо, лично разобраться в случившемся. Его подозрения оправдались, ибо принц, сын Утоулао, собирался убить Вэнь Чжуна. Китайский командующий опередил его и, взяв в союзники Иньмофу, сына правителя Юнчу, попал на Цзибинь, убил сына Утоулао и поставил Иньмофу правителем Цзибиня под китайским сюзеренитетом. Этот запутанный пограничный эпизод не представлял бы большого интереса, если бы профессор У. Тарн не показал, что Иньмофу, сын правителя Юнчу, которого Вэнь Чжун возвел на престол Цзибиня как вассала Китая, был никем иным, как Гермеем, последним греческим правителем в северо-западной Индии. Гермей, правивший, как свидетельствуют его монеты, между 48 и 32 годами до н. э., был сыном Аминты, александрийского царя в Парапамисе, и, видимо, потомком Эвкратида, основателя второй династии греческих царей в Бактрии. Область, которую греки называли Парапамисом, лежала к востоку от Гиндукуша и находилась на территории восточного Афганистана и северо-западных провинций Пакистана. Аминта правил не всей этой областью, ибо долина Кабула, которую греки называли Кофен, попала в руки кочевников-сака, и там правил некий царь Спалирис. Подобно другим царям-варварам, захватившим часть древнегреческих царств в Индии, Спалирис использовал греческую транскрипцию на монетах (чеканившихся, вероятно, греческими ремесленниками): именно греческое слово "Адельфу" на монетах Спалириса китайцы передали как "Утоулао". То есть Утоулао – это в действительности Спалирис, царь-сака в долине Кабула, по-китайски "Цзибинь", взятое от греческого "Кофен". Отождествление Гермея с Ильмофу не покажется таким странным, если принять во внимание древнекитайское произношение, ибо тогда первый слог оканчивался на "м", а не на "н". К тому же Вэнь Чжун и его свита определенно не пользовались греческим, общаясь с Гермеем. Юнчу, китайское название Александрии в Парапамисе, последнем владении Гермея, происходит от "Йонаки", индийского обозначения греческого города, в свою очередь представляющего индийский вариант греческого "Иония". Положение Гермея после того, как альянс с Китаем восстановил греческое владычество в долине Кабула, было по-прежнему далеко от стабильного. Год за годом греки теряли все новые земли во всех частях их некогда обширной индийской империи, и спустя некоторое время Гермей обнаружил, что ему угрожают новые кочевники – кушаны, те самые юэчжи, которые завоевали Бактрию. Одна часть юэчжи заняла страну Синд, бывшую греческую провинцию, откуда они начали продвигаться на север в Пенджаб. Видя такую опасность, Гермей в 30 году до н. э. обратился к Китаю и отправил послов к ханьскому двору. В Китае в это время правил император Чэн-ди (32-7 до н. э.), предпоследний из линии Ранней Хань и последний, правивший уже взрослым человеком. Двор был слишком занят внутренними проблемами, и претензии семьи Ван, вскоре узурпировавшей трон, преобладали на политической сцене. Ханьский Чэн-ди отклонил просьбу Гермея, не желая ввязываться в борьбу на таком большом расстоянии. Греческие послы вернулись с пустыми руками, и несколько лет спустя кушаны уничтожили последнее греческое царство. Такая встреча, случись она веком раньше, когда греческая империя в Индии была еще сильна, могла бы стать более плодотворной и оставить бесценные записи у обеих цивилизаций. Однако она произошла слишком поздно, чтобы иметь какое-либо значение. Еще одно очень важное открытие было сделано китайцами в правление У-ди, в период, который стал свидетелем более значительной экспансии китайского мира, чем за многие столетия до этого. В 108 году до н. э. император, желая воплотить в жизнь все ту же фланговую стратегию против сюнну, на этот раз с востока, послал экспедицию, которая, после нескольких сражений и множества интриг, захватила царство Чаосянь в Северной Корее, основанное, как Наньюэ и Дянь, китайскими искателями приключений. Значение этого завоевания было огромным. Китайская провинция Лаклан, основанная на месте разрушенного царства, стала богатой и процветающей, распространила ханьскую культуру на весь полуостров, откуда впоследствии та пришла и в Японию. Богатство и высокий уровень искусства и предметов роскоши в Лаклане подтверждается археологическими находками. После смерти У-ди в 87 году до н. э. его преемники продолжали поддерживать некоторые контакты с западным миром, но не добавили ничего нового. Далее, в 51 году до н. э., война с сюнну подошла, хотя бы и на время, к концу: кочевники разделились на два враждующих лагеря, северный и южный, и южный шаньюй начал платить дань Чанъани. Угроза со стороны степняков исчезла. Как уже говорилось, посольства императора У-ди отправлялись не с целью открытия новых земель, а для того, чтобы установить союзы с теми народами, которые могли бы нанести удар по незащищенному западному флангу сюнну. Ханьский двор, не имея более опасности в лице сюнну, потерял интерес к западным землям. Более того, вскоре ханьскую империю потряс внутренний кризис, который полностью отвлек внимание от внешних дел. Постоянные неурядицы при