Текст книги "Топи их всех!"

Автор книги: Чарльз Локвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Возвратившись в Пирл-Харбор, я послал контр-адмиралу Морилу письмо, в котором выразил восхищение его строителями, проявившими так много упорства, выдержки и умения в работе. Я объяснил ему, что мы хотим произвести дноуглубительные работы и построить брекватер, чтобы иметь возможность ремонтировать подводные лодки в любую погоду. По этому вопросу я уже имел разговор с инженером 14-го военно-морского округа по гражданскому строительству капитаном 3 ранга Хартунгом, и он считал мой план осуществимым. Я просил Морила рассмотреть мое предложение и быть готовым дать ему ход, как только я заручусь согласием главнокомандующего Нимица. Однако тут-то и произошла заминка. Главнокомандующий хотел углубить дно лагуны, чтобы устроить в ней стоянку для крейсеров, и не соглашался дать землечерпалку для намеченных мною работ по созданию ремонтного бассейна. Я не считал его отказ окончательным, так как на атолл Мидуэй должна была прибыть еще одна землечерпалка. Тем не менее прошло несколько месяцев, прежде чем я получил разрешение.

Март принес нам массу новых забот. Запасы торпед типа «Мк-14», магнитные взрыватели которых доставляли нам одни неприятности, сократились настолько, что нам пришлось послать три подводные лодки, ожидавшие приказа о выходе в боевое патрулирование, на постановку минных заграждений. Бесследные электрические торпеды типа «Мк-18», с нетерпением ожидавшиеся у нас, так в наших краях и не появились, а от подводников в Ньюпорте мы узнали, что никому до этого дела нет. Много лет спустя мне стало известно, что генеральный инспектор военно-морских сил занимался расследованием халатного отношения к служебным обязанностям, проявленного в данном случае. Кроме того, примерно в то же время на рассмотрение главнокомандующего ВМС было внесено предложение о создании в Вашингтоне управления подводных сил, от которого исходили бы все распоряжения командующим подводными силами, касающиеся материально-технического обеспечения. Это предложение сильно меня встревожило, так как оно означало введение лишней промежуточной инстанции между действующими силами и главнокомандующим, которому принадлежало право окончательного решения. Я категорически протестовал против создания такого управления.

Из штаба подводных сил в юго-западной части Тихого океана поступило сообщение о том, что подводные лодки «Эмберджек» и «Грэмпес» «не прибыли в срок и, возможно, погибли». После войны стало известно, что 16 февраля в районе острова Новая Британия «Эмберджек» была потоплена глубинными бомбами, сброшенными дозорным кораблем. «Грэмпес» была, вероятно, потоплена гидросамолетом 19 февраля примерно в том же районе.

Последней неприятностью в этом месяце был запрос от главнокомандующего военно-морскими силами, потребовавшего доложить все, что нам известно об обстоятельствах потопления русского грузового судна «Ильмень». Указанные в запросе координаты всего на 50 миль расходились с точкой у юго-восточного побережья Кюсю, самого южного из главных островов Японии, в которой «Софиш» незадолго до этого потопила какое-то судно. В результате тщательной проверки выяснилось, что судно «Ильмень» действительно оказалось несчастной жертвой торпед, выпущенных «Софиш». Но всего ужаснее было то, что следующей же ночью «Софиш» отправила на дно другое судно, которым, по-видимому, был русский транспорт «Кола», который, как стало известно, был потоплен в это время.

Эти суда шли через пролив Ван-Димен, находящийся к югу от Японии, в то время как, по нашим данным, маршрут русских судов, направлявшихся в Соединенные Штаты, должен был проходить через пролив Лаперуза. Но получилось так, что 15 января пролив Лаперуза сковало льдом, и русские воспользовались морским путем через Цусимский пролив и пролив Ван-Димен, не поставив нас в известность. Ходовые огни на обоих судах, очевидно, горели вполсилы. «Софиш» атаковала «Ильмень» на рассвете, а предполагаемое русское судно «Кола» – при ярком свете луны, поэтому в обоих случаях она шла под перископом и не могла различить тусклых отличительных огней.

После этих инцидентов русские стали информировать нас через нашего генерального консула во Владивостоке как об основных маршрутах, так и о передвижении отдельных судов. С течением времени они начали также применять специальные опознавательные знаки.

В марте мы занесли в свой актив 16 торговых судов противника, которые официально считались потопленными подводными силами Тихоокеанского флота. По нашим данным, повреждено было также 16 судов, однако, по-видимому, эту цифру нужно увеличить, потому что некоторые из судов, которые мы считали потопленными, на самом деле были только повреждены.

По просьбе Мортона мы послали «Уоху» в почти нетронутые «охотой» районы Желтого моря. Там он добился беспримерного успеха, потопив за десять дней восемь грузовых судов и один транспорт.

В это же время у меня созрел, наконец, план инспекционной поездки, окончившейся столь трагически для контрадмирала Инглиша. Я хотел отправиться в Датч-Харбор на подводной лодке, а затем, уже на самолете, двинуться вдоль Алеутских островов. Летная погода в это время на Аляске бывает очень редко, а я хотел добраться до базы подводных лодок в Датч-Харборе, не теряя времени. Однако главнокомандующий не пожелал оторвать подводную лодку от «работы на производстве» даже всего на несколько дней, и поэтому я вылетел из Пирл-Харбора на скоростном самолете, который доставил меня в Сан-Франциско на следующий день. Оттуда я направился в Кадьяк, где узнал, что командир Аляскинского сектора контр-адмирал Ривс перенес свой штаб в Датч-Харбор. На базе подводных лодок лодки не ремонтировались, зато различные малые суда и надводные корабли, заполнявшие бухту Уименс-Бей, получали там все необходимое. Базе был придан плавучий док, в котором начальник плотницкой команды сумел произвести ремонт примерно 50 судов и кораблей, не имея опыта в этом деле.

Из-за недостатка места штаб Ривса в Датч-Харборе помещался на верхнем этаже железобетонного бомбоубежища. База подводных лодок все еще строилась. Мастерские базы имели весьма непрезентабельный вид, но зато приближалась к завершению постройка большого комбинированного механического цеха, рассчитанного на ремонт всякого оборудования, начиная от перископов и кончая аккумуляторными батареями.

Несмотря на суровые условия и арктические штормы, бороться с которыми в Датч-Харборе приходилось на дряхлых подводных лодках типа «S», подводники были полны боевого задора.

О том, как тяжело им приходилось, говорит следующий случай, происшедший с подводной лодкой «S-35». 21 декабря, примерно на десятый день боевого патрулирования, когда «S-35» находилась в надводном положении недалеко от острова Амчитка, ее захватил шторм, типичный для района Алеутских островов. На мостик обрушивались тяжелые волны, заливавшие центральный пост. Непрерывно работали помпы, откачивая воду из трюмов. В непроглядной тьме только что наступившей ночи через мостик пронеслась громадная волна, сбросившая командира в люк. При падении он получил вывих руки и ноги. В то время как ему помогали улечься на койку, раздался крик: «Пожар в центральном посту!» По правому борту в кормовой части отсека ярким пламенем вспыхнул главный кабель электропроводки. Очевидно, соленая вода нарушила изоляцию и вызвала короткое замыкание. Не успели потушить огонь там, как проводка загорелась в другом месте. Вспышки следовали одна за другой. Оставался единственный выход: остановить дизеля, покинуть центральный пост и, задраив рубочный люк, прекратить доступ воздуха в отсек.

В течение трех кошмарных дней пожары и удушливый дым не раз выгоняли подводников из внутренних помещений. В эти критические моменты люди выбирались на крохотный мостик лодки, привязывали себя к ограждению боевой рубки, чтобы их не смыло за борт, и, окатываемые ледяной водой, простаивали так часами. И ни один человек не умер от простуды и не оказался за бортом! За день до рождества «S-35» кое-как дотащилась до острова Адах, где личный состав эскадренного миноносца «Джиллис» оказал первую помощь пострадавшим и произвел неотложный ремонт лодки.

В период, предшествовавший вторжению американских десантных сил на острова Атту и Кыска, перед подводными лодками типа «S» была поставлена задача отрезать эти острова от источников снабжения противника. Как явствует из послевоенных данных, эти маленькие боевые корабли, несмотря на невероятные трудности, успешно справились со своей задачей, потопив одну переоборудованную канонерскую лодку и четыре грузовых судна общим тоннажем 15026 тонн и причинив повреждения нескольким другим судам противника. Этот успех, несомненно, подорвал силы защитников Атту и, вероятно, явился одной из причин, побудивших японцев оставить остров Кыска.

На острове Адах мне нечего было делать, но я все-таки отправился туда, пользуясь тем, что указания, полученные от адмирала Нимица относительно моей поездки, можно было толковать как угодно. Там я встретился с командующим 16-м оперативным соединением контр-адмиралом Кинкейдом, разместившимся в одном домике вместе со своим начальником штаба капитаном 2 ранга Колклоу, старым подводником. За обеденным столом с ними встречались командующий Аляскинским военным округом генерал-майор Бекнер (отсутствовавший в то время), начальник гарнизона острова генерал-майор Корлетт, командующий 11-й воздушной армией генерал-майор Батлер и начальники их штабов. У них, как, впрочем, и везде на Тихом океане, где мне доводилось бывать, царила атмосфера дружбы и сотрудничества. Тем не менее перед самым концом войны некоторые незадачливые политики, просидевшие всю войну в Вашингтоне, начали разговоры о том, как плохо ладят между собой различные виды сил и как необходимо для них «объединение».

2 апреля я вылетел в Сан-Франциско, и весь путь протяженностью в 3400 миль мы проделали почти при идеальной летной погоде, которая является большой редкостью в это время года. Посмотрев, как идет ремонт подводных лодок в Мэр-Айленд, Хантерс-Пойнт и Бетлехем-Стил, я поспешил с той же целью в Сан-Диего.

Положение с ремонтом подводных лодок на базе эскадренных миноносцев в Сан-Диего было неутешительным. Подводные лодки типа «S», прибывавшие из Датч-Харбора, проходили там капитальный ремонт за 4–5 месяцев, тогда как в Мэр-Айленд, Хантерс-Пойнт и Бетлехем-Стил гораздо большие по размерам лодки океанского типа ремонтировались за 40–50 дней. Правила светомаскировки соблюдались в Сан-Диего настолько строго, что возможность работы в доках или на наружной части корпуса кораблей в ночное время полностью исключалась. Даже в Австралии и в Пирл-Харборе не было таких жестких правил. В то же время в каком-нибудь километре от базы авиационный завод сверкал огнями всю ночь напролет. Я считал, что подобные меры предосторожности излишни на расстоянии нескольких тысяч миль от японцев. Составленный мною по этому поводу доклад главнокомандующему Нимицу я обсудил на месте с командующим 11-м военно-морским округом и начальником гарнизона города.

В базе эскадренных миноносцев мне довелось увидеть, как подводную лодку «Наруал» готовят для перевозки солдат армейской разведывательной роты. Во время намечавшегося вторжения на остров Атту она вместе с подводной лодкой «Наутилус» должна была высадить их на этом острове. Все торпеды и стеллажи для торпед были выгружены на берег, и их место заняли койки, поставленные в четыре яруса. На каждой из этих двух подводных лодок удалось разместить по 108 солдат, которые, конечно, были набиты там, как сельди в бочке.

Однажды ранним утром я по приглашению д-ра Харнуэлла посетил в Сан-Диего военно-морскую лабораторию отделения военно-научных исследований Калифорнийского университета. Харнуэлл сказал, что у них создаются новинки для подводных и противолодочных сил, которые, возможно, заинтересуют меня. Так случайный визит положил начало ценному сотрудничеству между подводниками и учеными. В лаборатории действительно нашлись вещи, которые меня сильно заинтересовали: глушители, чтобы забивать работу гидроакустической аппаратуры противника; средства имитации, позволяющие вводить в заблуждение корабли противолодочной обороны; частотно-модуляционный сонар, или гидролокатор, для обнаружения подводных объектов.

Мы совершили прогулку на небольшом катере, и д-р Харнуэлл продемонстрировал, как гидролокатором можно обнаружить отмели по обеим сторонам канала и сетевое заграждение у входа в бухту. На индикаторе кругового обзора можно было видеть также проходившие мимо суда. Харнуэлл полагал, что с помощью его прибора подводные лодки смогут находить проходы в сетевых заграждениях и проникать в порты противника в подводном положении. Конечно, гидролокатор был пригоден и для этой цели, но больше всего он привлекал меня тем, что позволял лодке, атакуемой надводными кораблями, обнаруживать своих преследователей и контратаковать их торпедами, не выдавая себя подъемом перископа. Стальной корпус корабля или буя давал отчетливый звонок в репродукторе и световой выброс на экране, по которому определялись дистанция до объекта и пеленг на него. Мысль о возможности использования этого прибора для обнаружения мин осенила меня значительно позднее, но я сразу же задумался над тем, как добиться установки гидролокатора на подводной лодке в экспериментальных целях.

Всякий раз, когда мне доводилось бывать в Соединенных Штатах во время войны, я непременно посещал научно-исследовательскую лабораторию в Сан-Диего, а уезжая, поддерживал с ней связь через командира соединения подводных лодок, базировавшегося там. Гидролокатор, созданный в лаборатории, сыграл чрезвычайно важную роль и, несомненно, спас от гибели много наших подводных лодок. Из сотрудников лаборатории мы больше всего были связаны с д-ром Харнуэллом, д-ром Кюри, профессором Малькольмом Гендерсоном и д-ром Бэрнсом, которые не раз выезжали на Тихий океан и оказали нам неоценимую техническую помощь. Мы со своей стороны всеми силами содействовали их работе. С помощью созданного ими гидролокатора мы сумели форсировать японские минные заграждения и совершить рейд в Японское море.

Находясь в Сан-Диего, я получил неожиданный приказ выехать в Вашингтон для участия в ряде совещаний, проводимых в военно-морском министерстве. Я вылетел на самолете 13 апреля и уже утром следующего дня был в министерстве. Меня встретил коммодор Комсток, офицер по материальному обеспечению и оперативному руководству подводными силами при начальнике морских операций. Сопровождаемый им, я на два дня окунулся в поток заседаний. Мои подводники на Тихом океане нуждались чуть ли не во всем, и вот мне представлялась возможность заявить о себе.

Прежде всего я отправился к главнокомандующему военно-морскими силами адмиралу Кингу. Явился я к нему не один, а вместе с контр-адмиралом Добином, командующим подводными силами Атлантического флота. У нас в подчинении находилась большая часть подводного флота США. По какому-то странному совпадению мы выросли в одном маленьком городке – Ламар, штат Миссури – далеко от соленой воды.

Адмирал Кинг был прекрасно осведомлен о положении в подводных силах на обоих океанах, и его замечания о боевой подготовке, распределении сил и наиболее выгодных для патрулирования районах были весьма ценными. Я не согласился с ним только в одном – по вопросу об усилении зенитного вооружения подводных лодок. Я был против того, чтобы мои подводные лодки вели бои с самолетами противника. Немецкие лодки, которые поначалу довольно успешно отражали атаки наших самолетов, стали гибнуть одна за другой в этих неравных боях. Лучшим видом защиты подводной лодки от самолетов является срочное погружение, и я хотел, чтобы мои подводники придерживались именно такой тактики.

Комсток попросил меня выступить на совещании офицеров-подводников морского министерства. Из этого ничего хорошего не получилось, так как я не стеснялся в выражениях, когда говорил о плохих торпедах и о том, что на подводных лодках нет орудий достаточного калибра для потопления вражеских судов. Своей критикой я задел кое-кого из высокопоставленных чинов министерства.

«Если артиллерийское управление, – говорил я, – не может дать нам торпед, которые попадают в цель и взрываются, или палубное орудие, которое было бы побольше детского пистолета, то, ради бога, попросите кораблестроительное управление сконструировать хоть какой-нибудь крюк, чтобы им можно было отдирать обшивку с судов противника!»

В то же время я превозносил так называемые «гостиничные удобства» (усовершенствование гальюнов и системы кондиционирования воздуха), которые были введены на подводных лодках в 1938 году, несмотря на противодействие главного управления. Офицеры управления присутствовали на совещании и, кажется, сумели оценить значение этих новшеств и признали, что «неоперившиеся птенцы» иногда разбираются в специальных вопросах лучше, чем «стреляные воробьи».

В этот же день я навестил своего старого друга контрадмирала Блэнди, начальника артиллерийского управления. Я знал Спайка много лет и всегда восхищался им. После окончания училища, где он уже выделялся своими способностями, Спайк посвятил себя артиллерии и стал главным экспертом военно-морских сил в этой области. Но он не был специалистом по торпедному оружию, и я чувствовал, что его неправильно информируют. Когда я вошел к нему в кабинет, Спайк, уже знавший о моем выступлении, кипел от негодования.

– Не знаю, входит ли в твои обязанности дискредитация артиллерийского управления, – сказал он, – но у тебя, кажется, это неплохо получается.

– Видишь ли, Спайк, – ответил я тоже в повышенном тоне, – если то, что я сказал, сдвинет управление с мертвой точки и хоть как-нибудь расшевелит его, то я буду считать, что моя поездка оказалась ненапрасной.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы принялись за работу и за какой-нибудь час наметили ряд конструктивных мероприятий. Управление потребовало выделить для него специалистов по торпедному оружию. Несмотря на то, что у меня самого их не хватало, я дал двух человек сразу и еще трех потом. Мы не могли еще ничего поделать с ненадежными взрывателями, но уже тогда мы посеяли семена, которые дали всходы четыре месяца спустя.

Глава 6

Ранним утром 19 апреля я снова оказался в Пирл-Харборе. Позади осталось 16578 миль воздушного пути. Я не был в своем штабе 28 дней, но личные наблюдения и встречи полностью окупали столь длительное отсутствие на основной работе. Без меня всеми делами ведали командир 4-го соединения подводных лодок капитан 2 ранга Браун и мой начальник штаба капитан 2 ранга Григгс.

В мое отсутствие главнокомандующий Нимиц дал указание чаще проводить операции по минированию прибрежных вод противника. Я не сторонник того, чтобы заменять торпеды минами, но у нас был кризис с торпедами, и командующий хотел как-то сократить их расход. Кроме того, постановка мин доставила бы противнику немало хлопот и вынудила бы его заняться тралением в широком масштабе, для чего требовалось большое количество медного кабеля и резины, то есть тех самых стратегических материалов, которые японцам приходилось импортировать. Особенно плохо дело обстояло у них с медью. Руководствуясь всеми этими соображениями, мы и отправили пять подводных лодок на минирование подходов к Гонконгу, Шанхаю, заливу Вэньчжоувань (Китай), к городу сталелитейной промышленности Муроран (остров Хоккайдо), а также на минирование рейда Касима-Нада (восточное побережье острова Хонсю).

Примерно в это время главнокомандующий военно-морскими силами издал директиву о разработке тактики «волчьих стай». Я давно уже мечтал о том времени, когда у нас будет достаточно подводных лодок, чтобы применять такую тактику. Сама по себе эта мысль была не новой. В середине двадцатых годов тактика «волчьих стай» была известна под названием «групповых атак». На эту тему было написано немало литературы, но от тактики «групповых атак» решили отказаться ввиду того, что она стесняла свободу действий отдельных подводных лодок и грозила столкновением под водой. Обучение экипажей этой тактике в мирное время было признано слишком рискованным и не оправдывающим затрачиваемых усилий.

Накануне войны в экспериментальных целях были проведены ночные учения с одновременным участием в атаке нескольких подводных лодок. Однако связь оказалась не на должном уровне и не обеспечивала той безопасности, которая требуется в условиях мирного времени. Теперь все переменилось. На подводных лодках появились радиолокатор и высокочастотный радиотелефон. Ушли в прошлое старые трудоемкие методы зашифровки и расшифровки телеграмм. Ключом к решению проблемы была связь, а связь у нас была отличная. Короче говоря, мы имели все необходимое, не хватало только подводных лодок.

Тем не менее Браун и его помощники из отдела боевой подготовки штаба 4-го соединения подводных лодок приступили к претворению в жизнь идеи совместной атаки, создав для этого «Конвойный колледж», как они его назвали. Пол танцевального зала в офицерском клубе подводников в Пирл-Харборе был выложен черными и белыми плитами размером в один квадратный метр и напоминал огромную шахматную доску. На этой великолепной доске офицеры отдела боевой полготовки совместно с командирами подводных лодок и личным составом боевых постов управления торпедной стрельбой начали овладевать тактикой действий групп из трех подводных лодок.

Если не было торпедных стрельб в море, то в часы, отведенные на боевую подготовку, они ежедневно собирались в танцевальном зале, где, отгородившись ширмами, чтобы создать видимость боевой обстановки, и всецело полагаясь только на связь и лишь изредка поглядывая в «перископ» после «появления на горизонте судов противника», приступали к «уничтожению конвоя».

Впоследствии, заручившись согласием главнокомандующего Нимица, мы предупреждали конвои, следовавшие из Сан-Франциско в Пирл-Харбор, о том, что в сутки, предшествующие их прибытию, они будут «атакованы» нашими подводными лодками. Самолеты контр-адмирала Прайса с базы Канэохэ обнаруживали конвой на расстоянии 400–500 миль от Дайамонд-Хед, после чего в дело вступали «волчьи стаи». Нередко подводным лодкам грозило столкновение, но их командиры быстро постигали науку, и в этом им помогали радиолокационные установки, на экране которых суда конвоя были отлично видны и днем, и ночью. Эти учения много дали подводникам.

Неисправно действующие торпеды доставляли нам все больше неприятностей. Количество преждевременных взрывов возросло с пяти до девяти процентов. Командиры подводных лодок возвращались из боевого патрулирования, проклиная все на свете. Артиллерийское управление посылало к нам своих лучших специалистов, но и они не могли ничем помочь. В виде опыта восьми подводным лодкам было дано указание выключить магнитные взрыватели на один поход, а затем снова включить их, чтобы получить сравнительные данные.

Но и с плохо действующими торпедами наши подводные лодки продолжали топить суда противника. По послевоенным данным, в апреле подводными силами в южной и центральной частях Тихого океана было потоплено 18 судов. Поврежденных судов было, по-видимому, раза в два больше.

Рекорд в этом месяце был установлен подводной лодкой «Гаджон», которой командовал капитан-лейтенант Пост. 28 апреля она наткнулась в море Сулу на транспорт «Камакура Мару» тоннажем в 17520 тонн. Атака производилась ночью. «Гаджон» едва сумела догнать этот быстроходный транспорт, поэтому Пост был рад и тому, что ему удалось послать две торпеды под углом встречи 170 градусов вдогонку судну. Торпеды попали в корму транспорта, и он тотчас же оказался в бедственном положении. Еще не смолкли взрывы торпед, как «Камакура Мару» с сильным дифферентом на корму ушел под воду, и на поверхности остались только спасательные шлюпки, плоты да вопившие японцы. Очевидно, капитан плохо смотрел за дверями в водонепроницаемых переборках, ибо иначе трудно объяснить, почему двух попаданий в корму оказалось достаточно для потопления такого большого транспорта. «Гаджон» потопила также грузовое судно тоннажем в 5800 тонн и сторожевой катер. С последнего она подобрала трех филиппинцев.

Если бы у нас был учрежден приз «За лучшую фотографию месяца», то его следовало бы вручить капитан-лейтенанту Гроссу, командиру подводной лодки «Сивулф», за восемь превосходных снимков, сделанных через перископ во время потопления сторожевого катера № 39. Одна из фотографий с автографом командира «Сивулф» висит сейчас над моим письменным столом. Гросс возвратился из боевого патрулирования в заливе Лусон. Кроме катера, он потопил грузовое судно тоннажем в 4575 тонн северо-восточнее Марианских островов и эскадренный миноносец к юго-востоку от Формозы.

Эсминец оказался старым кораблем водоизмещением немногим больше 800 тонн. Гросс чувствовал себя виноватым в его потоплении, потому что в те времена у нас не хватало торпед и мы умышленно не атаковали эскадренные миноносцы. Считалось, что они не стоят торпеды. Но этот миноносец помешал выйти в атаку на отличную цель, и раздосадованный Гросс «дал ему на орехи». Это было изумительное зрелище. Торпеда взорвалась под передней трубой, и нос корабля стал плавно погружаться в воду. Приняв вертикальное положение, эсминец устремился в морскую пучину, оставив на поверхности лишь клубы черного дыма. Наши подводники вычеркнули из списков японского военно-морского флота около сотни таких эскортных кораблей.

Капитан-лейтенант Лоуренс, командир подводной лодки «Кингфиш», раньше времени возвратился из боевого патрулирования у берегов Формозы. Он доложил, что японским гидроакустикам удалось обнаружить его подводную лодку и что ей причинены серьезные повреждения. Лоуренс утверждал, что потопил доверху нагруженный транспорт, траулер и, возможно, грузовое судно. Согласно данным объединенного комитета армии и флота по учету потерь, он потопил только один транспорт «Такатихо Мару» тоннажем в 8154 тонны. В свою очередь подводная лодка получила серьезные повреждения во время ответной атаки эскортных кораблей, один из которых сбросил глубинные бомбы настолько близко, что от взрыва лодка упала на грунт на глубине 105 метров. Лоуренс счел за лучшее там и оставаться. Он остановил все механизмы и не двигался с места.

Во время следующей атаки эскортного корабля один из электриков находился в трюме кормового отсека, проверяя, нет ли там каких-нибудь повреждений. В этот самый момент в непосредственной близости от лодки со страшной силой разорвалось несколько глубинных бомб. С быстротой молнии электрик выскочил через дверь в центральный пост и стал клясться, что он видел, как из сальника на переборке вырвалось пламя. Те, кому он рассказал об этом, только недоверчиво покачали головами, но при следующем взрыве глубинных бомб инженер и два других электрика стали уверять, что и они видели пламя. Один ученый объяснил мне это явление, сказав, что они, по всей вероятности, видели звуковые волны, скорость которых приближалась к скорости света. Тем не менее люди с «Кингфиш», наблюдавшие это явление, продолжают утверждать, что видели пламя.

То, что «Кингфиш» смогла возвратиться в базу, – большая заслуга ее конструкторов и строителей. На корпусе подводной лодки образовались большие вмятины, а шпангоуты выпирали, как ребра у загнанной лошади. Мы отослали ее на ремонт в Мэр-Айленд.

Подводная лодка «Хэддок» также попала в тяжелое положение у островов Палау. Она прибавила к своему боевому счету два судна, одним из которых было «Арима Мару» (7389 тонн), и пару вмятин на обшивке боевой рубки. Первая, по нашему предположению, образовалась в результате взрыва глубинной бомбы в непосредственной близости от подводной лодки, когда она находилась на глубине 90 метров; вторая была получена на глубине 125 метров и, несомненно, появилась вследствие сильного давления воды.

«Хэддок» мы также отправили в Мэр-Айленд. Через некоторое время начальник управления кораблестроения и ремонта сообщил мне, что вмятины образовались вследствие просчета при проектировании боевой рубки. Если это и так, то здесь одна из очень немногих ошибок, допущенных при проектировании подводных лодок нашим отлично работавшим управлением кораблестроения, которое возглавлялось вице-адмиралом Нэдом Кокрейном.

Наши подводные корабли пока успешно выдерживали атаки противника, но японские глубинные бомбы день ото дня становились лучше. По-видимому, сведения, выболтанные в начале войны нашими газетами, начали приносить плоды для японцев. Как бы то ни было, глубинные бомбы взрывались теперь на большей глубине, и ходили слухи, что вес их боевого заряда доведен до 454 килограммов.

Подводная лодка «Пайк» прибыла в базу из боевого патрулирования в районе Маршалловых островов. Взрывами глубинных бомб, сброшенных противником довольно точно, была повреждена изоляция токонесущих кабелей главной станции управления электромоторами. Токи большой силы замкнулись на корпус, и лодке пришлось возвратиться в базу. Во всем этом происшествии отрадным явлением было только то, что сварные швы обшивки над электромоторным отсеком успешно выдержали испытание. До этого в кругах конструкторов и строителей было немало споров о том, будут ли сварные швы при бомбардировке подводной лодки такими же прочными, как и клепаные. Испытание, которому подверглась «Пайк», по-видимому, давало ответ на этот вопрос. Сварные швы определенно показали себя с самой лучшей стороны. Поставив станцию на амортизаторы и сменив кабели, подводники были снова готовы к выходу в море.

Однако чувство уверенности в прочности корпусов наших лодок было поколеблено известием о том, что подводная лодка «Пиккерел» не прибыла в срок из боевого патрулирования у северо-восточного побережья Японии, а подводная лодка «Тритон» не возвратилась из района севернее Новой Гвинеи. После войны выяснилось, что обе лодки были потоплены глубинными бомбами. По данным объединенного комитета по учету потерь, «Пиккерел» во время своего последнего похода потопила морской охотник и грузовое судно, а «Тритон» прихватила с собой на дно моря грузовое судно.

Самый большой успех в апреле выпал на долю «Флайинг Фиш», которая потопила три судна противника на подходах к городу Хакодатэ, в районе между островами Хонсю и Хоккайдо. Однако северные воды Японии оказались чрезвычайно опасными для наших подводников, и мы, потеряв несколько подводных лодок, на время прекратили патрулирование в этом районе.

8 мая в базу возвратилась подводная лодка «Скорпион», которая во время патрулирования у берегов Японии потопила два судна, в том числе грузо-пассажирский пароход «Юдзан Мару» (6380 тонн). В этом походе погиб старший помощник командира подводной лодки. На пути в базу «Скорпион» наскочила на небольшой сторожевой корабль, переоборудованный из траулера. Десятки таких судов, снабженных радиолокаторами, несли патрульную службу примерно в 600 милях от берегов Японской империи. Снарядом, попавшим в машинное отделение, «Скорпион» остановила японца, но не могла потопить его огнем своего небольшого 76-мм орудия; продолжая идти в надводном положении, подводная лодка приблизилась к противнику и с расстояния пяти кабельтовых выпустила торпеду. В этот момент последней пулеметной очередью с обреченного корабля был убит капитан-лейтенант Реймонд, способный молодой офицер, который до назначения в Пирл-Харбор служил вместе со мной в Лондоне. Я тяжело переживал эту утрату.