Текст книги "Очерки Боза, Наш приход"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

– Мистер Парсонс? – вопросительно произнес человек, обращаясь к Габриэлу и рассматривая надпись на записке, которую держала в руке.

– Да, я Парсонс, – отвечал сахаровар.

– Я привез вот эту вот записку, – хриплым шепотом сообщил субъект в сапогах с рыжими отворотами, – я привез вот эту вот записку от одного джентльмена, который нынче поутру поступил к нам в дом.

– А я ожидал этого джентльмена в своем доме, – сказал Парсонс, сломав печать с оттиском профиля ее величества, какие можно видеть на шестипенсовых монетах.

– Этот джентльмен, уж конечно, был бы тут, – возразил незнакомец, если б только ему не пришлось сперва попасть к нам. Ну, а раз джентльмен к нам попал, мы уже с него глаз не спустим, можете не сомневаться, – добавил неизвестный, весело ухмыляясь, – прошу прощенья, сэр, я ничего худого не хотел сказать, только уж раз они попались… надеюсь, вы схватили мою мысль, сэр?

Мистер Габриэл Парсонс не отличался способностью схватывать что-либо на лету, за исключением разве насморка. По сему случаю он ограничился тем, что окинул своего таинственного собеседника исполненным глубочайшего изумления взором и принялся разворачивать доставленную ему записку. Развернув ее, он без труда понял, в чем дело. Мистер Уоткинс Тотл был неожиданно арестован за неуплату долга в тридцать три фунта десять шиллингов четыре пенса и писал ему из долговой тюрьмы, находившейся близ Чансери-лейн.

– Прескверная история! – произнес Парсонс, складывая записку.

– Ничего, стоит только привыкнуть, – равнодушно отвечал субъект в суконном пальто.

– Том! – воскликнул Парсонс, подумав с минуту. – Потрудитесь заложить лошадь. Передайте джентльмену, что я приеду тотчас же вслед за вами, продолжал он, обращаясь к Меркурию шерифа.

– Очень хорошо, – отвечал сей ответственный посланец и доверительным тоном добавил: – Я советовал бы друзьям джентльмена уладить это дело. Сами видите, что это сущая безделица, и, если только джентльмен не собирается предстать перед судом, вряд ли стоит ожидать предписания о дальнейшем содержании под стражей, сами понимаете. Наш хозяин – он глядит в оба. Я никогда худого не скажу про него или про другого кого, да только он свое дело знает, здорово знает.

Произнося этот красноречивый, а для Парсонса особенно – вразумительный монолог, значение которого дополнялось различными ужимками и кивками, джентльмен в сапогах с отворотами снова сел в свой кэб, а кэб быстро покатился прочь и вскоре исчез из виду. Мистер Габриэл Парсонс продолжал еще некоторое время шагать взад и вперед по дорожке, очевидно погруженный в глубокие размышления. Результат его раздумий, по-видимому, вполне удовлетворил его, ибо он проворно вбежал в дом и объявил, что дела требуют его незамедлительного приезда в город, что он велел посланному известить об этом мистера Уоткинса Тотла и что к обеду они вернутся вместе. Затем он на скорую руку приготовился к поездке и, усевшись в свою двуколку, отправился в заведение мистера Соломона Джейкобса, расположенное (как извещал его мистер Уоткинс Тотл) на Кэрситор-стрит близ Чансери-лейн.

Когда человек особенно спешит, имея в виду определенную цель, достижение которой зависит от окончания путешествия, ему кажется, что на пути его встречается бесконечное число препятствий, словно нарочно придуманных ради этого случая. Мысль эту отнюдь нельзя назвать оригинальной, и во время своей поездки мистер Габриэл Парсонс на собственном горьком опыте убедился в ее справедливости. Существует три разновидности одушевленных предметов, которые мешают вам сколько-нибудь быстро и удобно передвигаться по многолюдным улицам. Это – свиньи, ребятишки и старухи. В том случае, о котором идет речь, свиньи уписывали кочерыжки, в воздухе порхали воланы, подбрасываемые маленькими деревянными ракетками, на мостовой резвились дети, а старухи, с корзинкой в одной руке и с ключом от входной двери в другой, норовили перейти улицу под самым носом у лошади, так что мистер Габриэл Парсонс кипел от ярости и окончательно охрип от беспрестанных окриков и проклятий. Когда он добрался до Флит-стрит, там образовалась «пробка», причем люди, сидевшие в экипажах, имели удовольствие по крайней мере полчаса сохранять полную неподвижность и завидовать самым медлительным пешеходам, а полицейские, бегая туда и сюда, хватали лошадей под уздцы и толкали их прямо в ширины задом, пытаясь расчистить дорогу и предотвратить беспорядок. В конце концов мистер Габриэл Парсонс свернул в Чансери-лейн и, выяснив после некоторых расспросов, как проехать на Кэрситор-стрит (эта часть города была ему совершенно незнакома), вскоре очутился перед домом мистера Соломона Джейкобса. Поручив свою лошадь и двуколку попечению одного из четырнадцати мальчишек, гнавшихся за ним от самого Блекфрайерского моста на случай, если ему потребуются их услуги, мистер Габриэл Парсонс перешел через улицу и постучался в дверь, в верхнюю часть которой было вставлено стекло, забранное, как и все окна этого привлекательного здания, железною решеткой, для пущей приятности покрашенной в белую краску.

На стук вышел рыжий мальчишка с сердитой бледно-желтой физиономией. Обозрев мистера Габриэла Парсонса сквозь стекло, он вставил большой ключ в огромный деревянный нарост, по сути дела представлявший собою замок, но в сочетании с железными гвоздями, которыми были утыканы филенки, придававший двери такой вид, словно на ней выросли бородавки.

– Мне нужно видеть мистера Уоткинса Тотла, – сказал Парсонс.

– Это тот джентльмен, который поступил сегодня утром, Джем, – раздался визгливый голос с лестницы, ведущей вниз на кухню. Голос этот принадлежал неопрятной женщине, которая в эту минуту как раз подняла свой подбородок на уровень пола в коридоре. – Джентльмен в зале.

– Наверх, сэр, – сказал мальчишка и, отворив дверь ровно настолько, чтобы Парсонс мог пройти, не рискуя быть раздавленным, снова повернул ключ на два оборота, как только тот пробрался сквозь это отверстие. – Второй этаж, дверь налево.

Получив эти указания, мистер Габриэл Парсонс поднялся по полутемной, не покрытой ковром лестнице и несколько раз тихонько постучал в вышеупомянутую «дверь налево». Однако на стук никто не отозвался, его заглушал гомон голосов в комнате и доносившееся снизу шипенье какого-то поджариваемого кушанья. Тогда Парсонс повернул ручку двери и вошел. Узнав, что несчастный, которого он пришел проведать, только что отправился наверх писать письмо, он сел и принялся наблюдать окружающую картину.

Зала, или, скорее, маленькая тесная комната, была разделена перегородками на небольшие клетки, подобно общей зале в какой-нибудь дешевой харчевне. Грязный пол, как видно, давно уже не знал ни щетки, ни ковра, ни простой дорожки, а потолок совершенно почернел от копоти керосиновой лампы, освещавшей комнату по вечерам. Серый пепел на столах и окурки сигар, в изобилии разбросанные возле пыльной каминной решетки, вполне объясняли причину невыносимого запаха табака, наполнявшего комнату, а пустые стаканы и размокшие куски лимона на столах вместе с пивными кружками под столами свидетельствовали о возлияниях, которым с утра до ночи предавались временные постояльцы мистера Соломона Джейкобса. Тусклое зеркало над камином было вдвое уже каминной доски, зато ржавая решетка была, наоборот, вдвое шире самого камина.

Когда мистер Габриэл Парсонс осмотрел эту приятную комнату, внимание его, естественно, привлекли находившиеся в ней люди. В одной из клетушек двое мужчин играли в криббедж очень грязными картами, собранными из разных колод, с синими, зелеными и красными рубашками. Доску для игры давно уже смастерил какой-то изобретательный постоялец, перочинным ножом и вилкой о двух зубьях просверлив в столе необходимое число дырок для втыкания деревянных гвоздиков. В другой клетушке упитанный жизнерадостный субъект лет сорока ел обед, доставленный ему в корзинке не менее бодрою супругой; в третьей молодой человек благородной наружности вполголоса горячо объяснял что-то молодой женщине, лицо которой было скрыто густой вуалью и которая, как решил мистер Габриэл Парсонс, была, очевидно, женою должника. Еще один молодой человек, с вульгарными манерами и одетый по последней моде, заложив руки в карманы, прохаживался из угла в угол с зажженной сигарой во рту, то и дело пуская густые клубы дыма и по временам с очевидным удовольствием прикладываясь к большой кружке, содержимое которой подогревалось на огне.

– Еще четыре пенса, черт возьми! – воскликнул один из игроков в криббедж, раскуривая трубку и обращаясь к своему противнику. – Похоже на то, будто вы спрятали свое счастье в перечницу и высыпаете его оттуда по мере надобности.

– Недурно сказано, – отвечал другой, лошадиный барышник из Излингтона.

– Вот именно, черт побери! – вмешался жизнерадостный субъект, окончив тем временем свой обед и в поистине завидном супружеском согласии потягивая горячий грог из одного стакана с женою. Верная подруга его жизни принесла внушительное количество антитрезвенной жидкости в большой плоской глиняной бутыли, формой своею запоминавшей кувшин вместимостью в полгаллона, которому сделали удачный прокол от водянки. – Вы славный малый, мистер Уокер. Не желаете ли погрузить сюда свой клюв?

– Благодарю, сэр, – отвечал мистер Уокер, выходя из своей клетушки и направляясь в соседнюю, чтобы принять предложенный стакан. – Ваше здоровье, сэр, и здоровье вашей славной женушки. За ваше здоровье, джентльмены, желаю вам удачи. Однако, мистер Уилдис, – продолжал веселый арестант, обращаясь к молодому человеку с сигарой, – вы сегодня что-то не в духе, таи сказать нос на квинту. Что с вами, сэр? Не унывайте.

– О! У меня все в порядке, – отвечал курильщик. – Завтра меня возьмут на поруки.

– В самом деле? Хотел бы я тоже самое сказать о себе. Я ведь окончательно пошел ко дну – в точности, как «Ройял Джордж», – скорее из него всю воду вычерпают, чем меня отсюда вызволят. Ха-ха-ха!

– Посмотрите на меня, – произнес молодой человек очень громким голосом и остановился среди комнаты. – Как вы думаете, почему я проторчал здесь два дня?

– Скорей всего потому, что не могли отсюда выйти, – отвечал мистер Уокер, подмигивая честной компании. – Не то чтобы вы были обязаны здесь оставаться, а просто вам иначе никак невозможно. Никакого принуждения, а так, знаете, должны – и все.

– Ну, разве он не славный малый? – с восхищением обратился к своей жене субъект, предлагавший Уокеру стакан грога.

– А то как же! – отвечала почтенная леди, совершенно очарованная этими блестками остроумия.

– Мое дело совершенно особого рода, – нахмурилась жертва острословия Уокера, бросив в огонь окурок сигары и сопровождая свою речь равномерными ударами пивной кружки по столу. – Отец мой – человек весьма состоятельный, а я – его сын…

– Да, это весьма странное обстоятельство, – игриво заметил мистер Уокер.

– Я его сын и получил прекрасное образование. Я никому ничего не должен – ни единого фартинга, но, видите ли, меня уговорили поручиться за друга на значительную сумму, я бы даже сказал – на весьма значительную сумму, которую мне, однако, не возместили. И каковы же были последствия?

– Что ж, надо полагать, что его векселя пошли бродить по белу свету, а вы угодили под замок. Арест был наложен не на акцепты, а на вас.

– Именно так, – отвечал юный джентльмен, получивший прекрасное образование, – именно так. И вот я здесь, сижу взаперти из-за каких-то тысячи двухсот фунтов.

– Почему же вы не попросите своего родителя выложить денежки? – спросил Уокер скептическим тоном.

– Да что вы! Он никогда этого не сделает, – отвечал тот убежденно. Никогда!

– Удивительное дело, – вступил в разговор владелец плоской бутыли, смешивая еще один стакан грога. – Я вот уже лет тридцать, можно сказать, только и делаю, что попадаю в беду. Тридцать лет назад я разорился на торговле молоком, потом снова сел на мель, когда занялся продажей фруктов и держал фургон на рессорах, и, наконец, в последний раз, когда стал развозить по домам уголь и картошку, и представьте – за все это время я еще ни разу не встречал в этих местах ни одного молодого парня, который бы не говорил, что его вот-вот должны выпустить. Все сидят за векселя, которые выдали друзьям, и все ровно ничего по ним не получили – ни единого гроша.

– Да, это старая песня, – сказал Уокер. – Не вижу я в ней вовсе никакого толку. Это-то меня и бесит. Я был бы гораздо лучшего мнения о человеке, если 6 он признался сразу, честно и благородно, как подобает джентльмену, что надувал каждого, кого только мог.

– Конечно, конечно, – вмешался барышник, чьим понятиям о купле и продаже такая формула вполне соответствовала, – совершенно с вами согласен.

Юный джентльмен, вызвавший эти злорадные замечания, приготовился было дать на них весьма резкий ответ, но в эту минуту молодей человек, о котором упоминалось выше, и женщина, сидевшая рядом с ним, поднялись, чтобы выйти из комнаты, и разговор прервался. Она горько плакала, и нездоровая атмосфера комнаты так подействовала на ее расстроенные нервы и хрупкий организм, что ее спутнику пришлось поддерживать ее, когда они вместе направились к выходу.

В наружности этой пары было нечто столь благородное, столь необычное в заведении подобного рода, что все почтительно умолкли и не проронили ни слова до тех пор, пока оглушительный скрежет дверной пружины не возвестил о том, что они уже ничего не услышат. Молчание прервала жена бывшего фруктовщика.

– Бедняжка! – произнесла она, заливая свой вздох большим глотком грога. – Она еще такая молоденькая.

– И к тому же недурна, – добавил барышник.

– За что он угодил сюда, Айки? – осведомился Уокер у субъекта, который накрывал один из столов скатертью, испещренной множеством горчичных пятен, и в котором мистер Габриэл Парсонс без труда узнал своего утреннего посетителя.

– У-у, вы еще в жизни не слыхивали о таком дьявольском жульничестве, отвечал доверенный слуга мистера Соломона Джейкобса. – Он прибыл сюда в прошлую среду и, между прочим, сегодня вечером отправляется на тот берег Темзы,^{84} ну, да это к делу не относится. Мне, знаете ли, пришлось-таки побегать туда-сюда по его делам, и я сумел выведать кое-что у слуг и еще кой у кого, и, насколько я понял, суть в том, что…

– Короче, старина, – перебил его Уокер, который по опыту знал, что рассказы владельца высоких сапог с отворотами не отличались ни краткостью, ни вразумительностью.

– Вы мне только не мешайте, – сказал Айки, – и тогда через пять секунд меня и след простынет. Отец этого самого молодого джентльмена, – так мне сказали, имейте в виду, – и отец этой молодой женщины всегда были на ножах, но случилось так, что он пошел в гости к одному джентльмену, с которым они вместе учились, и повстречал там эту самую молодую леди. Он виделся с ней несколько раз, а потом возьми да и объяви, что хочет и дальше с нею встречаться, если она согласна. Ну вот, он, значит, полюбил ее, а она его, и не иначе, как дело у них пошло на лад, потому что через полгода они обвенчались, и заметьте – тайком от родителей – по крайней мере так говорят. Ну, а когда отцы про это узнали – ай-ай-ай, что тут сделалось! Уморить их с голоду – это еще полбеды. Отец молодого джентльмена не отказал ему ни гроша за то, что сын не хотел отказаться от жены, а отец молодой леди – так тот еще хуже сделал: он не только разбранил ее последними словами и поклялся, что больше никогда ее не увидит, нет, он еще нанял одного молодца, которого вы, мистер Уокер, не хуже меня знаете, чтоб тот пошел да и скупил все векселя и все такое прочее, под которые молодой супруг пытался раздобыть денег, чтоб хоть некоторое время продержаться, в надежде, что старик одумается; мало того – он стал изо всех сил натравливать на него других людей. Результат был тот, что молодой человек платил сколько мог, но вскоре на него навалились такие долги, какие он никак не рассчитывал отдавать, покуда не обернется, и вот тут-то его и зацапали. Привезли его сюда, как я уже говорил, в прошлую среду, и у нас внизу сейчас наверняка лежит с полдюжины предписаний о дальнейшем задержании под стражей – и все на него. Я но этой части пятнадцать лет служу, – добавил Айки, – а уж таких злопамятных людей не видывал!

– Ах, бедняжки! – снова воскликнула супруга бывшего торговца углем, еще раз прибегая к тому же превосходному средству, чтобы подавить свой вздох в самом зародыше. – Ах, если б им пришлось пережить столько горя, сколько нам с мужем, они бы чувствовали себя не хуже нашего.

– Молодая леди недурна, – сказал Уокер, – да только не в моем вкусе, уж больно она субтильна, смотреть не на что. Ну, а парень – он, может, и из порядочных и всякое такое, да зря он нос повесил. Прыти ему не хватает, вот что.

– Прыти не хватает! – вскричал Айки, в десятый раз перекладывая с места на место ножик и вилку с зелеными черенками, чтоб иметь предлог оставаться в комнате. – Прыти-то у него хватает, если есть с кем потягаться, но у кого же хватит прыти, как вы выражаетесь, когда рядом с ним сидит такое несчастное создание? У всякого сердце кровью обольется, на них глядя, – это уж точно. Никогда не забуду, как она приезжала сюда в первый раз – в четверг он написал ей, чтоб она приехала, я это точно знаю, сам письмо отвозил. Весь день он сидел как на иголках, а вечером, гляжу, спускается в контору да и говорит Джейкобсу: «Сэр, говорит, нельзя ли мне сегодня вечером на несколько минут воспользоваться отдельной комнатой без дополнительной оплаты? Я хотел бы там повидаться со своей женой». Джейкобс хотел было ответить: «Скажите, какой скромник выискался», – да тут как раз тот джентльмен, что жил в задней комнате, уехал, заплатив за весь день, – и потому он и говорит с важным видом: «Сэр, это против наших правил, чтобы постояльцы бесплатно пользовались отдельными комнатами, но, говорит, для джентльмена я готов один раз нарушить правило». Тут он повернулся ко мне и говорит: «Айки, снеси в заднюю гостиную две свечки и поставь их на счет этому джентльмену». Я так и сделал. Через некоторое время к дверям подъезжает наемная карета, а в ней сидит эта молодая леди, завернувшись в ротонду, или как их там называют. В тот вечер я отпирал двери и потому вышел встречать карету, а он ждал у дверей комнаты и весь дрожал с головы до ног – ей-богу! Как увидела его бедняжка, у ней чуть ноги не подкосились. «Ах, Гарри! Вот до чего мы дошли, и все из-за меня!» – говорит она и кладет руку ему на плечо. Обнял он ее за тоненькую талию, нежно провел в комнату, затворил дверь и сказал – тихонько так, да ласково: «Что ж делать, Кэт…»

– А вот и джентльмен, которого вы спрашивали, – сказал Айки, резко обрывая свой рассказ и представляя мистеру Габриэлу Парсонсу пришибленного Уоткинса Тотла, который в эту минуту вошел в комнату. Уоткинс приблизился с выражением тупого смирения на лице и пожал протянутую мистером Габриэлом Парсонсом руку.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказал Габриэл, на лице которого выразилось крайнее нерасположение к собравшемуся в комнате обществу.

– Пройдемте сюда, – отвечал узник, направляясь к парадной гостиной, где богатые должники предавались роскоши за две гинеи в сутки.

– Итак, я здесь, – сказал Уоткинс, усаживаясь на диван, кладя руки на колени и озабоченно заглядывая в глаза другу.

– Вижу, вижу, и похоже на то, что вы здесь и останетесь, – хладнокровно отвечал Габриэл Парсонс, позвякивая деньгами в кармане своих невыразимых и поглядывая в окно.

– Какова сумма долга вместе с издержками? – осведомился он после неловкого молчания.

– Тридцать семь фунтов три шиллинга десять пенсов.

– Есть у вас деньги?

– Всего девять шиллингов и шесть с половиной пенсов.

Прежде чем решиться открыть свой план, мистер Габриэл Парсонс несколько минут прохаживался взад-вперед по комнате; он привык заключать кабальные сделки, но всегда старался скрыть свою алчность. Наконец, он остановился и сказал:

– Тотл, вы должны мне пятьдесят фунтов.

– Да.

– И, судя по всему, вы останетесь моим должником.

– Боюсь, что так.

– Хотя вы с удовольствием рассчитались бы со мною, если 6 имели возможность?

– Разумеется.

– Ну, так слушайте, – сказал мистер Габриэл Парсонс. – Вот мое предложение. Вы меня давно знаете. Согласны или не согласны – да или нет? Я плачу долг и все издержки, даю вам взаймы еще десять фунтов, которые вместе с вашим годовым доходом позволят вам успешно провести свою кампанию, вы же даете расписку в том, что обязуетесь выплатить мне полтораста фунтов не позже чем через полгода после женитьбы на мисс Лиллертон.

– Но, милый мой…

– Постойте. С одним условием, а именно: вы сделаете предложение мисс Лиллертон немедленно.

– Немедленно! Дорогой Парсонс, подумайте, что вы говорите.

– Это вам нужно думать, а не мне. Она много о вас слышала, хотя лично познакомилась с вами не так давно. Несмотря на всю ее девическую скромность, я уверен, что она только и мечтает выйти замуж как можно скорее без лишних проволочек. Моя жена выспрашивала ее, и она призналась.

– Призналась? В чем же? – с нетерпением прервал его влюбленный Уоткинс.

– По правде говоря, было бы трудно сказать, в чем именно она призналась, – отвечал Парсонс, – ведь они изъяснялись только намеками; но моя жена в таких делах собаку съела и утверждает, будто признание мисс Лиллертон можно истолковать так, что она не совсем равнодушна к вашим достоинствам, – словом, что она не будет принадлежать никому другому.

Мистер Уоткинс Тотл вскочил с места и дернул звонок.

– Это еще зачем? – осведомился Парсонс.

– Я хочу послать за гербовой бумагой, – отвечал мистер Уоткинс Тотл.

– Стало быть, вы согласны?

– Согласен.

Друзья обменялись сердечными рукопожатиями. Расписка была выдана, долг и издержки уплачены, Айки отблагодарили за услуги, и два друга вскоре закрыли за собой дверь заведения мистера Соломона Джейкобса с той стороны, с которой мечтают снова очутиться все его обитатели, а именно – с наружной.

– Итак, – сказал мистер Габриэл Парсонс по дороге в Норвуд, – у вас будет возможность объясниться сегодня же, только не робейте.

– Я готов! – храбро отвечал Уоткинс.

– Хотел бы я увидеть вас вместе! – вскричал мистер Габриэл Парсонс. То-то будет потеха!

Он смеялся так долго и так громко, что привел в полное замешательство мистера Уоткинса Тотла и испугал лошадь.

– Смотрите, вот Фанни и ваша нареченная гуляют на лужайке, – сказал Габриэл, когда они приблизились к дому. – Держитесь, Тотл. – Не беспокойтесь, – решительно отвечал Тотл, направляясь к дамам.

– Вот мистер Тотл, милочка, – сказала миссис Парсонс, обращаясь к. мисс Лиллертон. Последняя быстро обернулась, и в ответ на его учтивое приветствие на лице ее, как и при первой их встрече, Уоткинс заметил смущение, однако на этот раз с некоторым оттенком разочарования или равнодушия.

– Вы заметили, как она обрадовалась при виде вас? – прошептал Парсонс.

– По-моему, у нее было такое лицо, словно она хотела увидеть кого-то другого, – отвечал Тотл.

– Чепуха! – снова прошептал Парсонс. – Женщины – и молодые и старые всегда так поступают. Они и виду не покажут, как рады вам, а у самих сердце так и прыгает. Таков уж женский под, и мужчине вашего возраста пора бы это знать. Фанни много раз признавалась мне в этом, когда мы только поженились. Вот что значит быть женатым!

– Без сомнения, – прошептал Тотл. Храбрость его быстро улетучивалась.

– Ну, пора приниматься за дело, – сказал Парсонс. Вложив в предприятие некоторую сумму, он взял на себя обязанности распорядителя.

– Да, да, сейчас… – в сильном смущении отвечал Тотл.

– Да скажите же ей что-нибудь, – настаивал Парсонс. – Черт возьми, сделайте ей комплимент, что ли.

– После обеда, – отвечал застенчивый Тотл, стараясь отсрочить роковую минуту.

– Однако, джентльмены, – сказала миссис Парсонс, – вы, право же, чрезвычайно учтивы. Сначала вы все утро отсутствуете, вместо того чтобы, как было обещано, везти нас на прогулку, а когда, наконец, приезжаете домой, то шепчетесь друг с другом, не обращая на нас ровно никакого внимания.

– Душа моя, мы говорили о деле, которое задержало нас сегодня утром, отвечал Парсонс, бросая многозначительный взгляд на Тотла.

– Боже! Как быстро пролетело это утро! – воскликнула мисс Лиллертон, взглянув на свои золотые часы, которые она независимо от надобности заводила в особо торжественных случаях.

– А мне кажется, что оно тянулось очень медленно, – робко заметил Тотл.

– Браво! Отлично! – прошептал Парсонс.

– Неужели? – произнесла мисс Лиллертон, изобразив величественное изумление.

– Я могу объяснить это только тем, что был лишен вашего общества, сударыня, и общества миссис Парсонс, – сказал Уоткинс.

Во время этого короткого диалога дамы направились к дому.

– Какого черта вы приплели к этому комплименту Фанни? – спросил Парсонс, когда друзья последовали за дамами. – Вы этим все дело испортили.

– О, иначе он казался бы очень дерзким, – отвечал Уоткинс Тотл, – я бы даже сказал, чересчур дерзким.

– Он рехнулся! – шепнул Парсонс на ухо своей супруге, входя в гостиную. – Рехнулся от скромности.

– Скажите на милость! – вскричала она. – Я в жизни ничего подобного не слышала.

– Как видите, мистер Тотл, у нас нынче совершенно семейный обед, сказала миссис Парсонс, когда все сели за стол. – Мисс Лиллертон у нас как родная, да и вы для нас тоже не чужой.

Мистер Уоткинс Тотл выразил надежду, что никогда не будет чужим в семье Парсонс, а про себя подумал, что его застенчивость все равно не даст ему чувствовать себя как дома.

– Снимите крышки. Марта, – приказала миссис Парсонс, озабоченно распоряжаясь переменою декораций.

Приказание было выполнено, и на одном конце стола показалась пара вареных кур с языком и прочими принадлежностями, а на другом – телятина. С одной стороны на зеленом блюде красовались два зеленых соусника с фарфоровыми ложками того же цвета, с другой – кролик под коричневым соусом с пряностями и с гарниром из ломтиков лимона.

– Мисс Лиллертон, милочка, поухаживать за вами? – спросила миссис Парсонс.

– Нет, благодарю вас, я, пожалуй, побеспокою мистера Тотла.

Уоткинс встрепенулся, задрожал, подал кусок кролика и разбил рюмку. Лицо хозяйки дома, до этой минуты сиявшее лучезарною улыбкой, страшно изменилось.

– П-п-рошу прощения, – заикаясь, пробормотал Тотл, в крайнем замешательстве накладывая себе на тарелку соус с пряностями, петрушку и масло.

– О, неважно, – отвечала миссис Парсонс тоном, не оставлявшим ни малейших сомнений в чрезвычайной важности происшествия, и тут же велела мальчику, который шарил под столом в поисках осколков стекла, прекратить свои изыскания.

– Я полагаю, что мистеру Тотлу известно, какому штрафу обычно подвергаются в подобных случаях холостяки, – сказала мисс Лиллертон. Дюжина рюмок за одну разбитую.

Мистер Габриэл Парсонс многозначительно наступил Тотлу на ногу. В этих словах заключался явный намек, что чем скорее он перестанет быть холостяком и избавится от подобных штрафов, тем лучше. Мистер Уоткинс Тотл именно так и понял это замечание и, выказав просто поразительную в данных обстоятельствах находчивость, предложил миссис Парсонс вина.

– Мисс Лиллертон, – сказал Габриэл, – разрешите мне…

– Вы очень любезны.

– Тотл, передайте, пожалуйста, графин мисс Лиллертон. Благодарю вас. За сим последовала обычная пантомима кивков и глотков.

– Тотл, приходилось ли вам бывать в Саффоке? – спросил хозяин дома, жаждавший рассказать одну из своих неизменных семи историй.

– Нет, не приходилось, – отвечал Уоткинс, добавив в виде оговорки, что он бывал в Девоншире.

– Жаль! Видите ли, в Саффоке много лет назад со мной был чрезвычайно странный случай. Разве я вам никогда о нем не рассказывал?

Мистер Уоткинс Тотл, разумеется, слышал эту историю не меньше тысячи раз. Однако он выразил величайшее любопытство и с крайним нетерпением ждал рассказа. Мистер Габриэл Парсонс тотчас же приступил к делу, несмотря на то, что, как наши читатели неоднократно имели возможность убедиться, хозяина дома в таких случаях очень часто перебивают. Мы попытаемся пояснить свою мысль на примере.

– Когда я был в Саффоке… – начал мистер Габриэл Парсонс.

– Сначала уберите кур, Марта, – сказала миссис Парсонс. – Извини, милый.

– Когда я был в Саффоке, – повторил мистер Парсонс, бросая раздраженный взгляд на свою супругу, которая сделала вид, будто ничего не замечает, когда я был в Саффоке несколько лет назад, мне пришлось заехать по делу в город Бери-Сент-Эдмондс. Я должен был по дороге задержаться на главных станциях и потому для удобства поехал на двуколке. Часов в девять вечера, в полной тьме – дело было зимою, – я выехал из Садбери. Дождь лил как из ведра, ветер завывал в придорожных деревьях, было так темно, что я не мог разглядеть собственную руку, и я вынужден был ехать шагом…

– Джон, – произнесла миссис Парсонс низким глухим голосом, – не пролейте соус.

– Фанни, – с досадою сказал Парсонс, – лучше бы ты отложила свои хозяйственные распоряжения до более удобного времени. Право же, душа моя, очень неприятно, когда тебя постоянно перебивают.

– Но ведь я же не перебивала тебя, милый, – отвечала миссис Парсонс.

– Нет, ты перебила меня, душенька, – возразил мистер Парсонс.

– Это просто смешно, друг мой! Ведь должна же я, в самом деле, смотреть за прислугой, а если б я сидела, спокойно глядя, как Джон обливает соусом. новый ковер, ты же первый завтра утром стал бы сердиться, что на ковре пятна.

– Так вот, – продолжал Габриэл с видом полной покорности судьбе, словно зная, что против этого последнего довода все равно ничего не поделаешь, как я уже сказал, было до того темно, что я не мог разглядеть свою собственную руку. Дорога была безлюдна, и уверяю вас, Тотл (последним замечанием мистер Парсонс желал привлечь внимание Уоткинса, который заинтересовался конфиденциальными переговорами между миссис Парсонс и Мартой, сопровождавшимися передачею огромной связки ключей), уверяю вас, Тотл, мне стало как-то не по себе…

– Подайте хозяину пирог, – перебила его миссис Парсонс, снова обращаясь к прислуге.

– Прошу тебя, дорогая! – обиженно взмолился Парсонс.

Миссис Парсонс возвела к потолку глаза и руки, молчаливо ища сочувствия у мисс Лиллертон.

– Когда я подъехал к повороту, – продолжал Габриэл, – лошадь вдруг остановилась и взвилась на дыбы. Я осадил назад, соскочил на землю, подбежал к морде лошади и увидел, что посреди дороги лежит навзничь какой-то человек и неподвижным взором глядит на небо. Я сперва подумал, что он мертв, но нет, он был жив и, по-видимому, цел и невредим. Вдруг он вскочил, схватился за грудь и, устремив на меня самый пронзительный взгляд, какой вы можете себе представить, вскричал…