Текст книги "Очерки Боза, Наш приход"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

– Ну, как я выгляжу, душенька? – спросила мисс Эмили Смизерс общепризнанная красавица в пансионе, у мисс Каролины Уилсон, которая была ее закадычной подругой, потому что второй такой дурнушки не видывали ни в Хэммерсмите, ни в его окрестностях.

– Дивно, душенька! А я?

– Восхитительно! Сегодня ты особенно мила, – ответила красавица, прихорашиваясь и даже не глядя на свою бедную подружку.

– Надеюсь, мистер Хилтон не опоздает к началу, – трепеща от волнения, сказала другая юная дева.

– Если бы он знал, как его ждут здесь! – воскликнула мисс такая-то, репетируя вторую фигуру кадрили.

– Ах! он так хорош собой! – сказала первая.

– В нем столько обаяния! – добавила вторая.

– И какие изысканные манеры! – сказала третья.

– А что я вам расскажу! – В комнату вбежала еще одна юная девица. Мисс Крамтон пригласила своего кузена.

– Как? Теодозиуса Батлера? – радостно воскликнули все.

– А он тоже хорош собой? – спросил кто-то из новеньких.

– Нет, не очень, – последовал дружный ответ. – Но зато такой образованный, такой умный!

Мистер Теодозиус Батлер был одним из тех бессмертных гениев, которых можно встретить почти в любом кругу общества. Как правило, гении эти бубнят густым басом и бывают убеждены в том, что они личности исключительные, но несчастные – почему, им самим не известно. Самомнения у них сверх меры, а собственные мыслишки если и есть, то куцые, что, впрочем, не мешает восторженным девицам и глуповатым юнцам восхищаться ими. Индивидуум, о котором идет речь, когда-то выпустил в свет книжонку, полную веских доводов и соображений о необходимости того или сего, и, поскольку в каждой фразе этого трактата попадались слова из четырех-пяти слогов, почитатели мистера Теодозиуса были убеждены, что труд его таит в себе глубокие мысли.

– Не он ли это? – воскликнули сразу несколько девиц, когда кто-то позвонил у калитки с такой силой, что чуть не оборвал колокольчик.

Все затаили дыхание. Прибыли сундуки и юная леди мисс Брук Дингуолл в бальном платье, схваченном у талии одной единственной розой, с длинной золотой цепью на груди, в руке – веер слоновой кости, на лице – выражение отчаяния, придающее ей весьма интересный вид.

Сестры Крамтон с мучительной тревогой осведомились о здоровье всех членов семьи Брук Дингуолл, после чего представили мисс Брук Дингуолл ее будущим подругам. Сестры Крамтон разговаривали со своими юными воспитанницами самым медоточивым голосом, чтобы мисс Брук Дингуолл могла убедиться, какие они ласковые и добрые.

Опять звонок. Учитель чистописания мистер Дэдсон с супругой. Супруга в зеленых шелках; туфли и лепты на чепце – в тон. Сам учитель в белом жилете, черных штанах по колено и черных же шелковых чулках, обтягивающих могучие икры, которых хватило бы на двух учителей чистописания. Юные девы перешептываются друг с дружкой, а учитель чистописания и его супруга рассыпаются в комплиментах сестрам Крамтон, восхваляя их платья янтарного цвета с длинными кушаками, точно у кукол.

Звонки один за другим, и гостей прибывает так много, что каждого в отдельности не опишешь. Папаши и мамаши, тетушки и дядюшки, повелители и опекуны пансионерок, учитель пения – синьор Лобскини в черном парике; тапер, две скрипки и арфа, последняя – в состоянии полного опьянения. Молодые люди, числом около двадцати, жмутся к дверным косякам и переговариваются между собой, время от времени прыская. В зале стоит гул голосов. Разносят кофе, и на него с аппетитом налегают мамаши, не уступающие толщиной тем персонажам из пантомимы, которые появляются на сцене только для того, чтобы их сбивали с ног.

Наконец, пожаловал и всеобщий любимец – мистер Хилтон. По просьбе сестер Крамтон он взял на себя обязанность церемониймейстера, и под его руководством все начали отплясывать кадриль. Молодые люди, жавшиеся к дверям, мало-помалу вышли на середину комнаты и, наконец, осмелели до того, что решились представиться партнершам. Учитель чистописания не пропускал ни одной фигуры и проявлял такую прыть в танцах, что страх брал, на него глядя, а его супруга сидела за картами в дальней гостиной – маленькой комнатке с пятью книжными полками, громко именуемой библиотекой. Партия и вист с участием миссис Дэдсон составлялась каждые полгода в соответствии со стратегическим планом сестер Крамтон, ибо эта леди была так уродлива, что ее приходилось запрятывать куда-нибудь подальше.

Загадочная Лавиния Брук Дингуолл одна проявляла подлое безучастие ко всему происходящему. Ее приглашали на кадриль, около нее увивались, оказывая ей уважение, как дочери члена парламента, – все было напрасно. Мисс Лавинию ничто не трогало – ни великолепный тенор бесподобного Лобскини, ни талант мисс Летиции Парсонс, так бравурно исполнившей «Воспоминания об Ирландии», что ее единодушно признали чуть ли не равной самому Мошелесу.^{70} И даже весть о приезде мистера Теодозиуса Батлера не смогла заставить эту тоскующую деву покинуть уголок маленькой гостиной, куда она забилась.

– А теперь, Теодозиус, – сказала мисс Мария Крамтон, когда просвещенный сочинитель прошел сквозь строй приветствующих его гостей, – теперь я познакомлю тебя с нашей новой воспитанницей.

Теодозиус принял такой вид, будто все земное ему чуждо.

– Она дочь члена парламента, – сказала Мария.

Теодозиус вздрогнул.

– Ее имя?.. – спросил он.

– Мисс Брук Дингуолл.

– Силы небесные! – Этот поэтический возглас чуть слышно слетел с уст Теодозиуса.

Мисс Крамтон подвела его к юной леди. Мисс Брук Дингуолл томно возвела на них глаза.

– Эдвард! – истерически вскрикнула она, увидев знакомые ей нанковые панталоны.

По счастью, мисс Мария Крамтон не отличалась особой проницательностью, да к тому же, соответственно тонким дипломатическим указаниям мистера Брука Дингуолла, ей следовало пропускать мимо ушей нечленораздельные возгласы его дочери. Вследствие этого она не заметила, какой трепет охватил и мисс Лавинию и представленного ей кавалера, и, убедившись, что приглашение к танцу принято, оставила их наедине друг с другом.

– О Эдвард! – воскликнула романтичнейшая из девиц, когда светоч науки опустился на стул рядом с ней. – О Эдвард! Вы ли это!

Мистер Теодозиус в самых пылких выражениях заверил свой предмет, что, насколько ему известно, это он самый и есть.

– Но почему же… почему другое имя? О Эдвард Мак-Невилл Уолтер! Сколько я претерпела из-за вас!

– Лавиния, выслушайте меня, – ответил наш герой на самой поэтической ноте. – Не осуждайте, не выслушав. Если то, что исходило из моей горемычной души, оставило хоть малейший след в вашей памяти, если такое презренное существо, как я, достойно вашего внимания, – вы вспомните, что когда-то мне удалось опубликовать (за свой счет) брошюру, названную «Некоторые соображения о снижении таможенного обложения на воск».).

– Ах, помню, помню! – рыдая, проговорила Лавиния.

– Этим вопросом, – продолжал ее возлюбленный, – горячо интересовался и ваш отец.

– Вы правы! – подхватила чувствительная девица.

– Я знал это, знал! – трагическим тоном продолжал Теодозиус. – И препроводил ему один экземпляр своего труда. Он захотел познакомиться со мной. Мог ли я открыть ему свое настоящее имя? Нет, никогда! И я назвался так, как с нежностью называли меня вы. Мак-Невилл Уолтер отдал всего себя животрепещущему вопросу о таможенной пошлине на воск. Мак-Невилл Уолтер завоевал ваше сердце. Того же Мак-Невилла Уолтера слуги вашего отца изгнали из вашего дома, и с тех пор он не мог увидеться с вами ни под своим именем, ни под псевдонимом. Сегодня мы снова встретились, и я с гордостью признаюсь, что меня зовут Теодозиус Батлер.

Лавиния сочла это объяснение вполне удовлетворительным и устремила нежный взор на бессмертного поборника воска.

– Могу ли я надеяться, – сказал он, – что вы подтвердите мне свое обещание, которое осталось втуне из-за грубого поступка вашего отца?

– Пойдемте танцевать, – ответила Лавиния кокетливо, ибо девятнадцатилетние девицы умеют кокетничать.

– Нет! – воскликнул обладатель нанковых панталон. – Я не тронусь с места до тех пор, пока вы не положите конец этой пытке! Могу ли я… могу ли я надеяться?

– Можете.

– Вы подтверждаете свое обещание?

– Подтверждаю.

– Даете мне слово?

– Даю.

– Навсегда?

– Надо ли спрашивать? – пролепетала, вся вспыхнув, Лавиния. Гримаса, исказившая физиономию Батлера, должна была изображать восторг.

Мы могли бы самым подробным образом остановиться на всех дальнейших событиях этого вечера – рассказать, как мистер Теодозиус и мисс Лавиния танцевали, ворковали и вздыхали до самого конца бала и как радовались, глядя на них, сестры Крамтон. Как учитель чистописания продолжал отплясывать в одну лошадиную силу, а его супруга, подчиняясь какому-то безотчетному капризу, вдруг поднялась из-за карточного стола в маленькой гостиной и заторчала со своим зеленым чепцом на самом виду у гостей. Как был подан ужин, состоявший из крохотных треугольных сэндвичей и считанного числа тартинок. Как гости поглощали под видом глинтвейна тепленькую водичку, сдобренную лимоном и щепоткой мускатного ореха. Все эти и многие другие столь же интересные подробности мы опускаем с тем, чтобы описать сцену, более важную.

Через две недели после бала Корнелиус Брук Дингуолл, эсквайр, Чл. П., сидел за тем же письменным столом в том же кабинете, где мы впервые с ним познакомились. Мистер Брук Дингуолл сидел там один, и на челе его лежала печать глубокой думы, ибо он составлял билль «О том, как следует блюсти второй день пасхальной недели».

В дверь постучал лакей. Законодатель очнулся от своих раздумий и выслушал доклад о приходе мисс Крамтон. Посетительница получила разрешение переступить порог святилища. Мария прошмыгнула мимо лакея, он вышел, она церемонно села на копчик кресла и осталась наедине с членом парламента. О, как ей хотелось, чтобы при этом свидании присутствовало третье лицо! С маленьким буяном и то было бы легче.

Дуэт начали мисс Крамтон. Она надеются, что миссис Брук Дингуолл и прелестный малыш не жалуются на здоровье?

Нет, не жалуются. Миссис Брук Дингуолл и маленький Фредерик сейчас в Брайтоне.

– Я вам чрезвычайно признателен, мисс Крамтон, что вы посетили меня, величественно произнес Корнелиус. – Я собирался сам съездить в Хэммерсмит проведать дочь, но, поскольку ваши отчеты о ее поведении были вполне удовлетворительны, а обязанности члена палаты общин поглощают все мое время, я решил отложить свою поездку еще на неделю. Ну, как Лавиния, много ли успела за это время?

– Да, сэр, – ответила Мария, с ужасом готовясь сообщить отцу, что за это время его дочь успела сбежать.

– Значит, победа за мной? Так я и думал!

Вот тут и надо было сказать ему, что победа осталась за кем-то другим, по несчастная воспитательница не находила в себе сил на это.

– Вы строго удерживали ее в предписанных мною рамках, мисс Крамтон?

– Самым строжайшим образом, сэр.

– Судя по вашим письмам, состояние ее духа мало-помалу улучшилось?

– Значительно улучшилось, сэр.

– Ну, разумеется. Этого следовало ожидать.

– Но, к сожалению, сэр, – сказала мисс Крамтон, явно волнуясь, – к моему величайшему сожалению, наш план не принес тех плодов, на которые мы рассчитывали.

– Как? – воскликнул провидец. – Вы чем-то встревожены, мисс Крамтон! Бог мой! Что случилось?

– Мисс Брук Дингуолл, сэр…

– Да, сударыня?

– Исчезла, сэр, – проговорила Мария, выказывая недвусмысленное намерение грохнуться в обморок.

– Исчезла?

– Сбежала, сэр.

– Сбежала? Как сбежала? С кем? Когда? Куда? возопил потрясенный дипломат.

Желтизна, присущая лицу мисс Крамтон, перешла во все цвета радуги в ту минуту, как она положила на стол члена парламента небольшой конверт.

Он вскрыл его. Два письма – одно от дочери, другое от Теодозиуса. Он наспех пробежал их. «Когда это попадет к вам в руки… мы будем далеко… взываем к родительским чувствам… любим до безумия… воск… рабская преданность…» и так далее и тому подобное. Он схватился за голову и, к ужасу чинной Марии, стал мерить кабинет гигантскими шагами.

– Отныне и впредь, – сказал мистер Брук Дингуолл, на всем ходу останавливаясь у стола и ударяя по нему рукой в такт своим словам, – отныне и впредь я никогда, ни при каких обстоятельствах не пущу к себе в дом дальше кухни ни одного человека, который пишет всякие книжонки. Моя дочь и ее муж будут получать от меня сто пятьдесят фунтов в год, и больше мы с ними не увидимся. И черт возьми, сударыня! Я внесу в палату билль о закрытии всех пансионов для благородных девиц!

С того дня, когда была оглашена эта бурная декларация миновал год-другой. Мистер и миссис Батлер живут на лоне природы в лондонском пригороде, в приятном соседстве с кирпичным заводом. Детей у них нет. Мистер Теодозиус держится чрезвычайно солидно и непрерывно что-то пишет, но вследствие низких происков издателей, составивших против него комплот, эти писания до сих пор не увидели света. Молодая супруга мистера Батлера начинает приходить к выводу, что воображаемые несчастья куда лучше неподдельных горестей и что брак, заключенный впопыхах и оплакиваемый на досуге, порождает столь весомую тоску, какой она даже представить себе не могла в былые дня.

По зрелом размышлении Корнелиус Брук Дингуолл, правда, с неохотой, но признал, что в неудачном исходе его блистательного плана ему следует винить не сестер Крамтон, а свою же собственную дипломатию. Впрочем подобно многим другим мелкотравчатым дипломатам, он убедительно доказывает самому себе, что только случайность помешала выполнению его великолепного замысла, и тем и утешается. «Храм Минервы» сохраняет status quo, а сестры Крамтон живут и здравствуют и беспрепятственно извлекают все выгоды из своего пансиона для благородных девиц.

ГЛАВА IV
Семейство Тагс в Рэмсете
перевод Е.Калашниковой

Жил-был когда-то в узенькой улочке на южном берегу Темзы, в трех минутах ходьбы от старого Лондонского моста, мистер Джозеф Тагс – невысокого роста человечек, смуглолицый, быстроглазый, с лоснящейся шевелюрой, коротенькими ножками и солидным брюшком (если судить по расстоянию от средней пуговицы жилета спереди до парных пуговиц сюртука сзади). Фигура его любезной супруги хоть и не могла служить образцом изящества, но, несомненно, радовала глаз; а формы их единственной дочери, прелестной мисс Мэри Тагс, обещали в недалеком будущем дозреть до той самой соблазнительной пышности, которая некогда пленила взоры и покорила сердце мистера Джозефа Тагса. Мистер Саймон Тагс, его единственный сын и единственный брат мисс Мэри Тагс, как телесным, так и душевным складом решительно отличался от всех остальных членов семьи. Удлиненный овал его задумчивого лица и некоторая слабость нижних конечностей убедительно говорили о незаурядном уме и романтической натуре. Когда дело касается подобной личности, то даже мелкие черты и привычки представляют немалый интерес для склонного к размышлениям наблюдателя. Мистер Саймон Тагс обычно появлялся на людях в широконосых башмаках и бумажных чулках черного цвета; а кроме того, был замечен в пристрастии к черным атласным галстукам, которые носил без банта и без всяких булавок или украшений.

Какой бы полезной деятельностью ни занимался человек, каким бы ни посвятил себя благородным целям, ничто не оградит его от нападок пошлой толпы. Мистер Джозеф Тагс держал бакалейную торговлю. Казалось бы, бакалейного торговца не может коснуться жало клеветы; так нет же – соседи присвоили ему унизительное звание лавочника, и завистливая молва утверждала, что он торгует в розницу по мелочам, отпуская покупателям чай и кофе четвертками, сахар унциями, табак грошовыми пачками, сыр ломтиками и масло кружочками. Впрочем, семейство Тагс не обращало внимания на эти оскорбительные выпады. Мистер Тагс занимался отделом колониальных товаров, миссис Тагс – маслом и сырами, а мисс Тагс – собственным образованием. Мистер Саймон Тагс пел торговые книги и хранил торговые тайны.

В один прекрасный весенний день, когда упомянутый молодой человек сидел на бочке присоленного масла за небольшой красной конторкой с деревянными перильцами, украшавшей собою угол прилавка, у дверей остановился кэб, из кэба вылез незнакомый джентльмен и быстрым шагом вошел в помещение магазина. Он был весь в черном, в одной руке у него был зеленый зонтик, а в другой синий портфель.

– Могу я видеть мистера Тагса? – осведомился незнакомец.

– Мистер Тагс перед вами, – ответил мистер Саймон.

– Мне нужен другой мистер Тагс, – возразил незнакомец, устремив взгляд на дверь в глубине помещения, которая вела в жилую комнату и за стеклом которой, поверх занавески, явственно обозначалась круглая физиономия мистера Тагса.

Мистер Саймон грациозно помахал пером, которое держал в руке, как бы подавая знак отцу, что ему следует выйти; и мистер Джозеф Тагс с завидной быстротой отклеился от стекла и предстал перед незнакомцем.

– Я из Темпла,^{71} – сказал джентльмен с портфелем.

– Из Темпла! – воскликнула миссис Тагс, распахнув дверь, за которой в перспективе обнаружилась мисс Тагс.

– Из Темпла! – воскликнули разом мисс Тагс и мистер Саймон Тагс.

– Из Темпла! – воскликнул мистер Джозеф Тагс, становясь бледно-желтым, как голландский сыр.

– Из Темпла! – подтвердил джентльмен с портфелем. – От мистера Кауэра, вашего поверенного. Мистер Тагс, примите мои поздравления, сэр. Сударыни, желаю вам лак можно больше радостей от вашей удачи! Мы выиграли дело. – И джентльмен с портфелем, положив зонтик, стал неторопливо стягивать перчатку, готовясь приступить к обмену рукопожатиями с мистером Джозефом Тагсом.

Не успел, однако, джентльмен с портфелем произнести слова «мы выиграли дело», как мистер Саймон Тагс поднялся с бочки, выпучил глаза, раскрыл рот, словно задыхаясь, выписал пером несколько восьмерок в воздухе и, наконец, замертво упал в объятия своей перепуганной родительницы – без всякого видимого повода или причины.

– Воды! – взвизгнула миссис Тагс.

– Очнись, сынок! – вскричал мистер Тагс.

– Саймон! Милый Саймон! – воскликнула мисс Тагс.

– Мне уже лучше, – сказал мистер Саймон Тагс. – Боже мой! Выиграли! – И в качестве наглядного доказательства, что ему лучше, он снова лишился чувств, после чего соединенными усилиями прочих членов семьи и джентльмена с портфелем был перенесен в комнату за лавкой.

Случайному свидетелю, да и всякому лицу, не осведомленному в делах семейства Тагс, этот обморок показался бы непонятным. Но те, кому был ясен смысл известия, принесенного джентльменом с портфелем, не нашли бы тут ничего удивительного, особенно если принять во внимание слабые нервы мистера Саймона Тагса. Речь шла о затянувшейся тяжбе по поводу одного спорного завещания; сейчас эта тяжба неожиданно пришла к концу, и мистер Джозеф Тагс стал обладателем двадцати тысяч фунтов.

Вечером в комнате за лавкой состоялось длительное совещание, на котором должны были определиться дальнейшие судьбы семейства Тагс. Лавка в этот день закрылась много раньше обычного; и не раз в запертую дверь тщетно стучались покупатели, желавшие приобрести полфунта сахару, или фунт хлеба, или перцу на пенни – все покупки, которые обычно откладываются на последнюю минуту и которым теперь вовсе не суждено было состояться.

– Торговлю мы, разумеется, закроем, – сказала мисс Тагс.

– Ну, еще бы, – сказала миссис Тагс.

– Саймон пойдет в адвокаты, – сказал мистер Джозеф Тагс.

– И я теперь буду подписываться «Симон», – сказал его сын.

– А я – «Мари», – сказала мисс Тагс.

– И вы должны называть меня «маменька», а отца «папенька», – сказала миссис Тагс.

– Да, и папеньке придется отстать от всех своих вульгарных привычек, вставила мисс Тагс.

– Ладно уж, насчет этого будьте покойны, – с готовностью откликнулся мистер Джозеф Тагс, перочинным ножом отправляя в рот кусок маринованной лососины.

– Мы должны сейчас же поехать на курорт, – сказал мистер Симон Тагс.

Все согласились с тем, что это первый и необходимый шаг к светской жизни. Но тут возник вопрос – куда именно ехать?

– Грейвзенд? – в простоте души предложил мистер Джозеф Тагс. Но это предложение было с презрением отвергнуто всеми. Чистая публика в Грейвзенд не ездит.

– Маргет? – заикнулась было миссис Тагс. Еще того не легче! Кого можно встретить в Маргете – одних лавочников!

– Брайтон? – Но тут у мистера Симона Тагса нашлись чрезвычайно веские возражения. За последние три недели не было случая, чтобы дилижанс, идущий и Брайтон, не опрокинулся; причем среди пассажиров каждый раз оказывалось не менее двух убитых и шести раненых; а газеты упорно твердили, что «кучер никакой ответственности не несет».

– Рэмсгет? – воскликнул вдруг мистер Симон. Ну, разумеется, – как это они сразу не додумались! Рэмсгет – самое подходящее место во всех отношениях.

Прошло месяца два после этой беседы; и вот однажды пароход линии Лондон – Рэмсгет отвалил от причала и весело побежал вниз по реке. Развевался флаг на мачте, играл оркестр, болтали между собой пассажиры; оживленное веселье царило всюду. Да и не удивительно – ведь на борту находилось семейство Тагс.

– Здорово, а? – сказал мистер Джозеф Тагс, облаченный в пальто бутылочно-зеленого цвета с зеленым же бархатным воротником и в синий дорожный картуз с золотым околышем.

– Восхитительно, – ответил мистер Симон Тагс, который уже начал свою юридическую карьеру. – Восхитительно!

– Прелестное утро, сэр, – обратился к нему солидной комплекции джентльмен – военный, судя по выправке, – в синей наглухо застегнутой венгерке и белых наглухо прикованных к башмакам панталонах.

Мистер Симон Тагс взял на себя обязанность ответить на это замечание.

– Божественно! – сказал он.

– Вы, видно, большой поклонник красот природы, сэр, – заметил джентльмен в венгерке.

– Вы не ошиблись, сэр, – ответил мистер Симон Тагс.

– Много путешествовали, сэр? – осведомился джентльмен в венгерке.

– Не так уж много, – ответил мистер Симон Тагс.

– Бывали, разумеется, на континенте? – осведомился джентльмен в венгерке.

– Не совсем, – ответил мистер Симон Тагс многозначительным тоном, словно намекая, что он однажды отправился в это путешествие, но с полдороги возвратился.

– Вероятно, вы, сэр, готовите вашему сыну европейское турне в качестве подарка к началу самостоятельной жизни? – спросил джентльмен в венгерке, обращаясь к мистеру Джозефу Тагсу.

Поскольку мистер Тагс не вполне ясно представлял себе, что такое европейское турне и как именно его готовят, он сказал: «Да, конечно». Не успел он это сказать, как со стороны кормы к ним легчайшей походкой приблизилась черноглазая и черноволосая молодая дама в мантилье пюсового шелка и ботинках под цвет, в длинных локонах и коротких юбках, открывавших бесподобную ножку.

– Милый Уолтер, – обратилась черноглазая дама к джентльмену в венгерке.

– Да, дорогая Белинда? – отозвался тот.

– Зачем ты так надолго оставляешь меня одну? – с упреком сказала черноглазая дама. – Эти молодые люди совсем смутили меня своими дерзкими взглядами.

– Что такое? Дерзкие взгляды? – вскричал джентльмен в венгерке таким грозным голосом, что мистер Симон Тагс тут же поспешил отвести глаза от черноглазой дамы.

– Кто эти молодые люди – где они? – И джентльмен в венгерке, сжав кулаки, метнул устрашающий взгляд на мирных курителей сигар, прохаживавшихся неподалеку.

– Успокойся, Уолтер, я тебя умоляю, – сказала черноглазая дама.

– Не успокоюсь, – отвечал джентльмен в венгерке.

– Успокойтесь, сэр, – вступился мистер Симон Тагс. – Право же, они не стоят вашего внимания.

– Да, да, конечно, не стоят, – подхватила черноглазая дама.

– Хорошо, я успокоюсь, – сказал джентльмен в венгерке. – Вы правы, сэр. Благодарю вас за своевременное вмешательство, которое, быть может, не дало мне впасть в грех человекоубийства. – И, укротив свой гнев, он крепко пожал руку мистеру Симоиу Тагсу.

– Моя сестра, сэр, – сказал мистер Симон Тагс, поймав восхищенный взгляд джентльмена в венгерке, направленный на мисс Мари.

– Моя жена, сударыня, – капитанша Уотерс, – представил джентльмен в венгерке черноглазую даму.

– Моя матушка, сударыня, – миссис Тагс, – сказал мистер Симон.

Капитан и его супруга рассыпались в изысканных любезностях, а Тагсы изо всех сил старались держаться непринужденно.

– Милый Уолтер, – сказала черноглазая дама, после тою как они провели полчаса в оживленной беседе с Тагсами.

– Да, дорогая? – отозвался капитан.

– Ты не находишь, что этот джентльмен (легкий наклон головы в сторону мистера Симона Тагса) удивительно похож на маркиза Карривини?

– Ах, черт возьми, в самом деле! – сказал капитан.

– Мне это сразу же бросилось в глаза, – сказала черноглазая дама, с томным видом вглядываясь в совершенно пунцовое лицо мистера Симона Тагса. Мистер Симон Тагс оглянулся на присутствующих и, обнаружив, что все присутствующие смотрят на него, потерял на некоторое время способность управлять своим органом зрения.

– Просто вылитый маркиз, – сказал капитан.

– Как странно! – вздохнула капитанша.

– Вы не знакомы с маркизом, сэр? – спросил капитан.

Мистер Симон Тагс выдавил из себя отрицательный ответ.

– Будь вы знакомы с ним, – продолжал капитан, – вы бы поняли, что можете гордиться таким сходством, – весьма элегантный мужчина этот маркиз, неотразимая внешность.

– О да, о да! – пылко воскликнула Белинда Уотерс и, встретившись взглядом с мистером Симоном Тагсом, тотчас же в смущении отвела глаза.

Все это было весьма приятно для Тагсов; а когда в дальнейшем ходе беседы оказалось, что мисс Мари Тагс настоящий двойник одной титулованной кузины миссис Белинды Уотерс, а миссис Тагс как две капли воды похожа на вдовствующую герцогиню Доблтон, семейным восторгам по поводу столь светского и обворожительного знакомства не было границ. Сам капитан Уолтер Уотерс простер свою благосклонность до того, что любезно разрешил мистеру Джозефу Тагсу угостить его на палубе хересом и холодным пирогом с голубятиной; дружеская беседа, сдобренная такими приправами, длилась до тех пор, пока пароход не ошвартовался у Рэмсгетского мола.

– До свидания, моя милочка, – сказала капитанша мисс Мари Тагс, когда вокруг уже начиналась суматоха высадки. – Увидимся завтра на взморье; не сомневаюсь, что к тому времени мы уже успеем устроиться и ничто не помешает нам много-много дней наслаждаться обществом друг друга.

– Да, да, непременно! – воскликнула мисс Мари Тагс.

– Леди и джентльмены, предъявляйте билеты! – повторял контролер, стоявший у сходней.

– Носильщика, сэр? – наперебой кричали какие-то люди в холщовых блузах.

– Ну, моя дорогая… – сказал капитан Уотерс.

– До свидания! – сказала капитанша. – До свидания, мистер Симон! – И после короткого рукопожатия, заметно нарушившего хрупкий покой этого чувствительного сердца, она исчезла в толпе. Мелькнули на сходнях ботинки пюсового цвета, взвился в воздухе платочек, блеснули еще раз черные глаза и нет уже Уотерсов, и мистер Симон Тагс остался один в холодном и жестоком мире.

Безмолвно и рассеянно брел впечатлительный юноша вдоль мола вслед за своими почтенными родителями и целым поездом ручных тележек, подталкиваемых людьми в блузах, пока, наконец, шумная суета вокруг не вернула его к действительности. Солнце ярко светило; на море ходили волны, пританцовывая под собственную музыку; взад и вперед прогуливалась нарядная публика, барышни щебетали, пожилые дамы беседовали, няньки охорашивались, стараясь показать себя во всей красе, а их маленькие питомцы носились туда и сюда, взад и вперед, вверх и вниз, шныряя у взрослых под ногами и резвясь в полное свое удовольствие. Были тут пожилые джентльмены с подзорными трубами, наслаждавшиеся видами окрестностей, и молодые джентльмены в отложных воротничках, наслаждавшиеся собственным видом; здоровые леди со складными переносными стульчиками и больные леди в нескладных передвижных креслах; шумные компании, которые толпились на молу, встречая другие шумные компании, которые прибыли с пароходом; всюду слышались разговоры, смех, приветствия и веселый гомон.

– Экипаж, сэр? – закричали хором четырнадцать мужчин и шестеро подростков, как только мистер Джозеф Тагс, возглавлявший семейную процессию, ступил на плиты тротуара.

– Наконец-то пожаловали, сэр! – воскликнул один из них, с притворной вежливостью дотрагиваясь до шляпы. – Милости просим – полтора месяца вас ожидаю, Садитесь, сэр, не стесняйтесь.

– Отличный фаэтон, сэр, а лошадь – настоящий рысак, – зазывал другой. Четырнадцать миль в час, небывалая скорость, не успеете разглядеть, что по сторонам!

– А вот экипаж как раз по вашей клади, сэр! – кричал третий. – Целый Ноев ковчег, можете разместиться с удобствами.

– Лучше моего не найдете, сэр! – надсаживался четвертый конкурент, забравшись на козлы и пытаясь пробудить в древней серой кобыле отдаленные воспоминания о галопе. – Посмотрите на эту лошадь, сэр, – нрав как у ягненка, а сила как у паровой машины.

Но мистер Джозеф Тагс, устояв против искушения воспользоваться услугами этого четвероногого феномена, сделал знак обладателю колымаги грязно-зеленого цвета с обивкой из линялого полосатого коленкора; и когда все семейство вместе с багажом втиснулось туда, животное, стоявшее в оглоблях, принялось описывать круги по мостовой и занималось этим примерно с четверть часа, после чего согласилось, наконец, тронуться на поиски квартиры для вновь прибывших.

– Сколько у вас есть кроватей? – не выходя из экипажа, спросила миссис Тагс у женщины, вышедшей им навстречу из первого же дома, в котором, судя по билетику в окне, отдавались внаем комнаты.

– А сколько вам требуется?

– Три.

– Прошу вас, сударыня, войдите, – был, разумеется, ответ.

Миссис Тагс не замедлила последовать этому приглашению. Все семейство было в восторге. Прекрасный вид на море – лучшего и желать трудно! Короткая пауза. Миссис Тагс вновь появилась на пороге: всего одна комната и тюфяк, набитый сеном.

– Какого ж черта она сразу не сказала? – ворчливо спросил мистер Джозеф Тагс.

– Не знаю, – ответила миссис Тагс.

– Негодяи! – воскликнул нервический Симон.

Еще билетик – еще остановка. Тот же вопрос – тот же ответ – тот же результат.

– Да что они, с ума все посходили? – спросил мистер Джозеф, уже не на шутку рассердясь.

– Не знаю, – кротко ответила миссис Тагс.

– Так уж тут водится, сэр, – вставил свое слово кучер в виде исчерпывающего объяснения: и они покатили дальше, на новые поиски и новые неудачи.

Уже стемнело, когда «фаэтон» – весьма отдаленно напоминавший колесницу небожителя, которому был обязан своим именем, – вскарабкавшись поочередно на три или четыре почти отвесных склона, остановился у дверей довольно грязного дома с выступом в виде башенки, откуда можно было созерцать кусочек живописнейшего мореного пейзажа – если до половины высунуться из окна с риском свалиться на мостовую. Миссис Тагс вышла из экипажа. Одна комната в нижнем этаже и три каморки с койками в верхнем – дом разделен на две половины – вторая занята обширным семейством: пятеро детей пьют чай с молоком в гостиной, а шестой, высланный оттуда за дурное поведение, с визгом катается по полу в коридоре.