Текст книги "Большой секс в маленьком городе"

Автор книги: Чарльз Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Почему так не может быть всегда? – однажды спросил я Джорджи. – Почему ты не можешь каждый день, круглый год насылать на нас перевертышное заклятие?

Джорджи потрогал пальцем край шляпы и грустно улыбнулся.

– Это может произойти, – сказал он, – только когда все хотят, чтобы это произошло. А это бывает не так часто, даже на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес. Понимаешь, все должно быть так плохо, что иного выбора уже не остается.

Над этим надо было поразмыслить. А когда надо поразмыслить, нет ничего лучше одной вещи. Пойду-ка, решил я, прогуляюсь с собакой.

Призрак уходит под воду

Странная штука смерть. Вряд ли мистер Бэгвелл сильно веселится, когда бреет, обмывает, тампонирует, гримирует, бальзамирует, сжигает и хоронит наши, маргамонхийские, смертные останки. Но время от времени ему-таки встречается клиент с такой идиосинкразией, которая дает ему возможность успешно выступить перед гостями на званом обеде. Один из этих клиентов наш местный ростовщик Артур Мартинес. По правде сказать, смерть Артура подарила Бэгвеллу не только тему для выступления, но и сами обеды – и еще многое сверх того. Она вообще весьма обогатила его жизнь.

Любить Артура было нелегко, и многие задумывались, как только Джемма, маленькая, но приятно округлая женщина, может терпеть его капризы. Большинство маргамонхийцев слишком бедны, чтобы скряжничать, но Артур был таким скупердяем, что у него даже ногти перестали расти. Он помешался на экономии времени и приходил в ужас оттого, что минутная праздность его многострадальной супруги окажется разорительной тратой этого ценного товара. Трясясь над каждой секундой и выцарапывая каждый лишний миг, он сводил к минимуму время, отведенное на любую работу, копя излишек, чтобы использовать его потом, как гнутые гвозди, обрывки веревки и окаменевшие резинки.

Это было странно для острова, где времени до такой степени в избытке, что большинство жителей целыми днями созерцают проплывающее в небе солнце, развалясь в гамаках, и делают ставки, какую муху цапнет геккон. Куда он собирался девать секунды, сэкономленные скрупулезным расчетом любого дела от поедания холодной закуски до количества движений, допустимого во время секса, по-прежнему покрыто тайной.

В часы досуга он без роздыху беспокоился о разбазаривании кислорода, экономии бекона, дефиците трудосберегающих и ресурсосберегающих орудий, плачевном внешнеэкономическом положении, необходимости предохранительного теплосбережения и нехватке местных водоохранных и лесоохранных служб. Что касается политэкономии, то он начинал дрожать всем телом, стоило только шепнуть ему слово «капитал». Кроме того, он был прилежным прихожанином, главным образом благодаря приезжему миссионеру, который намекнул ему, что это единственный способ сохранить бессмертную человеческую душу. Это простое трехсложное слово всегда оказывало на Артура электризующее действие, и он решил ходить на святую мессу всякий раз, как находил немного времени, что случалось на удивление часто.

Что касается обычных вещей, которые заботят скупердяев: старых газет, вышедших из употребления банкнотов, способности медяков беречь монеты покрупнее, еды, которую так давно пора было разложить по тарелкам, что она уже разложилась сама, радиоприемников, никогда не включавшихся ради экономии на батарейках, диванов, с которых после доставки так и не сняли полиэтиленовых чехлов, оголенных электрических кабелей и пустых канистр, то у него все было самое лучшее. Поэтому по маргамонхийским стандартам он был необычайно состоятельным человеком. Отсюда и взялась кредитная карта.

Кредитную карту редко встретишь на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес, так что их владельцы кичатся своими пластиковыми прямоугольниками и щеголяют ими, будто какими-то знаками отличия, что и понятно в стране, которая может похвастаться только тремя заведениями, где принимают к оплате кредитные карты. Такое впечатление, что они живут по принципу: если у тебя есть кредитная карта, хвастай ею, потому что больше она ни на что не годна. Артур запал на эту причуду после разведывательной экспедиции в помойку американского посольства, где он отрыл рекламный листок с кредитными услугами, в котором утверждалось, что, если пользоваться этой картой, можно сэкономить десять процентов на покупках в десятке хорошо известных фирм. Немногие хорошо известные фирмы добрались до Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес, да и вообще я очень сомневаюсь, что Артур заставил бы себя отдать оставшиеся девяносто процентов, но мысль о десятипроцентной экономии так его увлекла, что он на следующий же день отправил заявку.

К каким выводам могли прийти оценщики платежеспособности лица, пославшего запрос с Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес, я разгадать не в силах. Удивительно, что они вообще отыскали наш остров, потому что картографы редко бывают настолько мелочны, чтобы наносить его на карты. Однако заявку все же обработали, и в положенное время Артур стал гордым обладателем кусочка пластмассы. Он никогда ею не пользовался, но испытывал к ней нежную привязанность, брал с собой на вечерние прогулки и вынимал из нагрудного кармана, приветствуя похожих, будто член какого-то эксклюзивного клуба, который сдержанно раскрывает себя в надежде встретить соклубника.

Когда Артур умер от изнурительной болезни, Джемма, понятное дело, разволновалась. То есть я не хочу сказать, что она не горевала по мужу. Конечно, горевала. Но после стольких лет, когда ей приходилось отчитываться в каждом зернышке риса (их в буквальном смысле слова пересчитывали, а потом осматривали сковороду, не пристали ли к бокам потерявшиеся зерна), перспектива унаследовать Артурово состояние и его кредитную карту, похоже, ударила ей в голову. Наверняка она представляла себе, как будет белым лебедем плыть по столичному кондиционированному отелю, щеголяя шубой и размахивая документами под носом управляющего, и соседи видели, как несколько часов после прискорбной кончины мужа она прыгает на диване и напевает под радио самые веселые мелодии. Поэтому, когда открыли завещание, оно тем больше ее ошеломило.

Завещания тоже редкость для нашего острова. В большинстве своем нам особенно нечего и завещать, а те, кому есть что завещать, предпочитают не думать о том, как жизнь будет идти без них. По всей видимости, нетрадиционный поступок Артура имел целью сэкономить время и вдыхаемый воздух за счет того, чтобы исключить обычные перепалки, кому что достанется. Если таково было его намерение, то он выбрал неверную стратегию. Джемма так взвыла от огорчения, когда услышала его последнюю волю, что на это ушло больше воздуха, чем на целый политический скандал. И нельзя сказать, что ей нечему было огорчаться. Завещание Артура включало один пункт, по которому его, Артура Мартинеса, прихожанина местной церкви, следует похоронить вместе с его любимой вещью – а именно кредитной картой.

Покойный выразил свое желание в самой недвусмысленной форме. По словам Бэгвелла, оно было написано ясно как день, во всяком случае так ясно, как можно было написать разбавленными чернилами на дешевой бумаге. Артур хотел, чтобы кредитная карта лежала у него на сердце и после смерти, как при жизни. Он не желал доверять ни благочестию, ни гроссбуху святого Петра с его причудами. Он намеревался пройти через жемчужные врата, сунув в щель свою карту и набрав пин-код. Джемма была сильно разочарована, да и Милостивый Бог Дональд не очень обрадовался, но последнее желание – это последнее желание, поэтому думайте, что говорите, когда собираетесь сыграть в ящик. Словом, в положенное время Артура похоронили вместе с его кредитной картой.

Для Джеммы это был удар, но она встретила его грудью, и все мы собрались, чтобы ее утешить. Мистер Бэгвелл проявил особую заботливость и пошел гораздо дальше, чем требовали его профессиональные обязанности, он регулярно навещал вдову и даже пригласил ее пообедать в закусочную. Отрадно было видеть, что похоронный бизнес не притупил его более нежных чувств. Джемма, казалось, вполне оправилась, пока не наступил день примерно шесть месяцев спустя, когда она получила первое требование об оплате задолженности перед кредитной компанией. Это и в лучшей ситуации был неприятный шок, но, пробежав глазами распечатку расходов с датами, Джемма с тревогой обнаружила, что все покупки были совершены в те полгода, что прошли после смерти Артура.

Мистер Бэгвелл тут же поставил в известность Милостивого Бога Дональда. Могилу осмотрели, но земля лежала ровно, и казалось невероятным, что кто-то мог вырыть тело. Больше того, мы собственными глазами видели, как кредитка лежала на груди Артура, словно табличка с именем, а тетя Долорес, стоявшая в первых рядах, вспомнила, что первая горсть земли упала именно на карту. Как это было трогательно, сказала она.

Вероятно, сказал Милостивый Бог Дональд, мы имеем дело с кредитным мошенничеством. Никто не знал, что это такое, но все-таки было успокоительно узнать, что у этого есть название. Кто-то где-то каким-то образом, сказал Милостивый Бог, узнал, что Артур умер, и воспользовался пин-кодом его кредитной карты, чтобы проворачивать незаконные операции. Джемме нужно просто написать в компанию и подтвердить, что карта аннулирована, и проблема будет решена. Так она и сделала, и, хотя в кредитной компании настаивали, чтобы она внесла просроченную плату, потом согласились, что вопрос решен, и закрыли счет. К сожалению, у выдающих кредит организаций не такие длинные руки, как им хотелось бы думать.

Прошло еще полгода, и пришел еще один счет. Происходило нечто зловещее. Мистер Бэгвелл предложил и Милостивый Бог согласился, что в данных обстоятельствах следует эксгумировать труп Артура, чтобы раз и навсегда раскрыть тайну кредитной карты. Скверная это была работенка, но в те выходные Мальчики как раз случайно находились в увольнительной, и тетя Долорес от доброты сердца и сострадания, а также общего желания помогать тем, кто в беде, добровольно вызвалась участвовать в качестве наблюдателя. Артура откопали, лишили самого бережно хранимого сокровища, благословили и зарыли вновь. Кредитную карту разрезали и сожгли.

В ту же ночь Джемме явился разъяренный дух ее покойного мужа. Джемма – крупная женщина, хотя не такая крепкая по маргамонхийским стандартам, и при виде Артура, нависшего над ней из темноты, у нее началась истерика. Видимо, это у нее осталось еще с тех пор, как он был жив, какая-то уверенность, что ее сейчас будут упрекать в том, что она заставила старого брюзгу ждать или опрометчиво выкинула очистки. Он уставил на нее обвиняющий палец и спросил, что она сделала с его картой и как, по ее мнению, он теперь должен: а) вволю насладиться приступом магазиномании, который обещал себе всю жизнь, и б) попасть на небо, не имея кредита.

Не найдясь что ответить, Джемма приняла разумное решение и сбежала. Когда она вернулась в дом, призрак уже исчез, не оставив никаких следов своего присутствия, кроме вонявшего рыбой пятна на линолеуме. Однако нам еще предстояло услышать об Артуре Мартинесе. Обиженный из-за своей кредитной карты, он взял в обыкновение являться своей кающейся жене в самую неожиданную минуту и бормотать призрачные запреты по поводу напрасных трат времени, продуктов, денег и всего остального, что в тот момент у нее оказывалось. Через несколько недель Джемма начала худеть. Она чахла на глазах, и мы, как видно, ничем не могли этому помешать. Даже Рада призналась, что совершенно растерянна, а когда и Рада растерянна, можете не сомневаться, пришла беда. Все мы, особенно, как я заметил, мистер Бэгвелл, с ужасом видели маргамонхийскую женщину, которой грозило уменьшиться до размеров, больше ценимых в сильноразвитом мире. Милостивого Бога призвали к решительным действиям, так что он взял кадило с распятием и пошел изгонять духа. Но даже в своем тогдашнем бесплотном состоянии Артур оставался хитрецом, и, сколько бы ночей Милостивый Бог ни бодрствовал, раздувая кадило, дух появлялся только в те минуты, когда экзорцист был безоружен. Тогда мы обратились за помощью к Джорджи Пухолу.

Будучи ближе к преисподней, Джорджи хорошо разбирался в духах и заявил, что с таким хитрым и подлым субъектом, как Артур, традиционные средства бессильны. Чтобы избавиться от него, нужно проявить такую же хитрость и подлость. Я предложил обратиться к тете Долорес. Воцарилось шокированное молчание, а Джорджи поспешно перекрестился. Уж это лишнее, сказал он. Дело, конечно, серьезное, но не до такой же степени. Есть способ безопаснее и надежнее, сказал он. Правда, он дорого обойдется.

Именно мистер Бэгвелл попросил меня поучаствовать в кампании против призрака. Он сказал, что нужен уравновешенный человек, на которого можно положиться, который сумеет сохранить хладнокровие в критической ситуации. Мысль о том, что я уравновешен и хладнокровен, показалась мне притянутой за уши, но я согласился выполнить его просьбу, которая в любом случае от меня многого не требовала, поскольку операция состояла в том, чтобы ничего не делать – буквально ничегошеньки.

Ночь за ночью мы с Бэгвеллом, Милостивым Богом и Джорджи Пухолом по очереди бодрствовали рядом с Джеммой, наряженной в новые дорогие пеньюары, которые ей посоветовали купить. Мы сидели всю ночь напролет, не смыкая глаз, и ничего не делали. Это было тяжко. Очень трудно ничего не делать, предаваться настоящему, полному и сознательному безделью. Может показаться, что это просто, но, когда вы заняты тем, чтобы ничего не делать, требуется невероятная сила воли, чтобы подавлять непреодолимые порывы встать и набросать картину или выкорчевать лес. Я даже стал восхищаться теми средневековыми фанатиками, которые стояли на столбах по сорок лет. Мне всегда казалось, что проще пареной репы бездельничать на солнышке, пока крестьяне в поте лица передают вверх корзинки с яствами. Но вынужденная неподвижность очень утомительное занятие. Мы сидели, улыбались, били баклуши и пялились в пол. Время от времени кто-то вставал и обходил двор. Кто-то из нас, возможно, думал о божественном – я знаю, я сам пару раз ловил себя на мысли о Раде. Но нашей целью было то, чтобы не делать ничего такого, что можно было бы посчитать производительным трудом.

Призрак сносил это неделю, пока однажды вечером, когда Бэгвелл и Джемма сидели вместе и ничего не делали, у него кончилось терпение и он материализовался посреди комнаты с яростными воплями, почему бы им не потратить время на что-нибудь полезное, – собственно, чего и добивался Джорджи.

По словам Джорджи, призраки не так сильно отличаются от живых людей. У них просто чуть более расплывчатые границы. У них, как и у нас, есть желания, настроения, страсти, добродетели и пороки, они чувствуют усталость, совсем как мы. Но, в отличие от нас, они не имеют возможности легко возобновлять запасы энергии. Мы с вами, если переутомимся, можем вздремнуть, заморить червячка, и вот мы уже снова свеженькие как огурчики. Но призрак каждый раз, как появляется, тратит часть своей невозобновляемой эктоплазмы, и чем ярче видение, тем быстрее истощаются его ресурсы. Скача по комнате и надрываясь о том, как его вдова транжирит время, Артур сжег неимоверное количество эктоплазмы.

После потери времени мы переключились на еду. Джемма целыми днями готовила замысловатые блюда, которые мы потом только пробовали и оставляли плесневеть на влажном ночном воздухе. Это было опасно, потому что возмущенный дух взял в обыкновение бить тарелки и кидаться котлетами, и кто-нибудь действительно мог пострадать. Но Бэгвелл, по-моему весьма благородно, вызвался бодрствовать и защищать боевую вдову, так что они одолжили у Мальчиков жестяные шлемы и целую неделю сидели за столом, ковыряясь в изысканных яствах, которые затем выбрасывали недоеденными.

Когда я после этого увидел Артура, он стал намного призрачнее. Вся эта пропавшая попусту еда совсем не пошла ему на пользу, и теперь он был лишь тенью того призрака, каким являлся раньше. Но мы не ослабляли давления. Если дать Артуру исчезнуть хоть ненадолго, он может вернуться возрожденным. Тогда мы стали тратить время и днем. С рассвета до заката мы валялись в кровати, причем Бэгвелл снова брал на себя больше, чем требовала его честная доля этого нелегкого труда, и принимался за работу, только когда уже темнело, освещая наши труды непомерным количеством электрического света, который мы оставляли гореть и на следующее утро. Притом мы зажигали огонь в кухне задолго до того, как собирались есть, так что к тому времени, как наступало время обеда, огонь уже выгорал и надо было разжигать уголь заново.

Призрака это крайне раздражало, и вскоре он уже имел весьма бледный вид. Джорджи заявил, что он готов для последней провокации. Одним темным вечером, пока мы бездельничали, залитые электричеством, Джемма села пересчитать те средства, что остались от ее наследства. Глаза духа злобно блеснули при виде скромной пачки денег, его губы исказились презрительной усмешкой.

Джемма вздохнула. Осталось так мало, сказала она, что не стоить и хранить. Ничто не мешает ей избавиться от последних денег, принять разорение и отказаться от несбыточных надежд своего вдовства. Призрак вскинул голову и, кажется, вернул себе долю прежней яркости. Покивав головами, мы согласились, что Джемма абсолютно права. Ей проще сбросить ярмо иллюзорного богатства. Это всего лишь бремя, глупая мечта, которая отвлекает ее от вещей, которые делают жизнь интересной и стоящей.

Надо сказать, что кем бы ни был Артур, но только не дураком. Он знал, что средний маргамонхийский мужчина не будет сидеть с таким мрачным видом при мысли о том, что симпатичная вдовушка откажется от состояния, даже такого жалкого. Он пристально оглядел Бэгвелла, Джорджи, Милостивого Бога Дональда и меня самого и завис над своей бывшей супругой. Его беспокойство превратилось в панику, когда Джемма удалилась в туалет с пачкой денег и спустила ее в унитаз.

Как бы сильно ни ослабили его недели гнева, Артур собрал в кулак всю свою эктоплазму и возмутился так яростно, как только может бледный дух. Но Джемма была беспощадна. Она спустила воду и вернулась за новой пачкой жирных, надорванных банкнотов. Когда и эти постигла участь предыдущих, призрак совсем обезумел, он глядел в унитаз, как перевозчик наркотиков, который случайно спустил пластиковый пакетик за несколько минут до встречи с важной шишкой из Колумбии. Когда Джемма бросила в воду последнюю пачку, призрак Артура уже не мог этого выносить. Он нырнул за деньгами. Джемма захлопнула крышку, я потянул цепочку, и раздалось жуткое бульканье, когда Артура потянуло в унитаз. Приподняв крышку, мы осмотрели бурлящую воду. И дух, и деньги пропали, вернулись в подземный мир, где им было самое место.

– Кончено? – пролепетала Джемма.

– Кончено, – сказал мистер Бэгвелл. – Вы освободились от этого человека.

– Что же мне теперь делать? У меня такое странное чувство. Голова кружится…

– Свобода кружит голову, – сказал я, признаю, чуть высокопарно, но в минуты накала чувств такое слетает с языка само собой.

– Не каждый день смываешь мужа в унитаз, – сказал мистер Бэгвелл. – Это нелегко. Вам нужна поддержка друзей – ваших близких друзей.

– Но что же мне делать?

Бэгвелл многозначительно посмотрел на меня и украдкой пошевелил двумя пальцами. Вот зачем ему нужна была моя помощь; хладнокровный и уравновешенный или нет, но я обладал одним неоспоримым свойством. У меня была собака.

– Мадам, – сказал я, – позвольте предложить вам превосходное средство против таких волнений. На мой взгляд, оно не сравнится ни с чем.

Мистер Бэгвелл был в высшей степени благодарен мне за предложение и тотчас вызвался сопроводить вдову в ее целительном моционе. Через две недели они поженились, и это со всей убедительностью показывает нам, что поистине ничто не соединяет людей лучше, чем это.

По правде сказать, на свете вообще нет ничего подобного. Это бальзам на раны, панацея для больных, утешение для скорбящих, отрада для отвергнутых, общество для одиноких, друг для покинутых… иными словами, универсальное средство для всего человечества; разумеется, я говорю об этом самом разностороннем из удовольствий – прогулке с собакой.

Большие женщины

Соответствуя довольно непринужденной религиозности прихожан, Милостивый Бог Дональд не относится к тем яростным проповедникам, которые запугивают паству адским пламенем. Вместо этого он предпочитает вести более спокойные действия на своем миссионерском фронте. Из-за этого тетя Долорес давно уже точила на него зуб, что никак не могло радовать бедного малого. Никому бы не захотелось, чтобы такая женщина, как тетя Долорес, точила на него зуб, хотя бы и недолго. Мне до сих пор вспоминается то душераздирающее ощущение, когда в детстве она целовала меня, а я был беззащитен и не мог убежать. Но Милостивый Бог человек решительный и не отступает от принципов, он притворяется рассеянным перед лицом тети Долорес, которая угрожающим тоном требует добавить в проповеди огня и серы, и уста его по-прежнему текут молоком и медом – особенно в Рождество.

Рождество – чудное время для тех, кто регулярно ходит в церковь, потому что каждый раз ее наводняет приток незнакомых лиц – незнакомых мужских лиц. Вообще, религия на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес является уделом женщин, так же как куроводство, денежные траты и сведение концов с концами, когда нет ни кур, ни денег, а тем временем мужчины отдают предпочтение тем важнейшим философским вопросам, которые можно разрешить только при помощи большой бутыли пальмового вина и крепкого гамака. Во время обычной мессы конгрегация на девяносто пять процентов состоит из женщин. Но в Рождество мужчины просыпаются или их будят, и церковные скамьи плотно забиты мужьями и сыновьями.

Однажды знойным декабрем тетя Долорес прижала Милостивого Бога к стене и потребовала, чтобы он как следует пропесочил этих лодырей.

– Скажите им все как есть, – сказала она. – Эдак покрепче, эдак… эдак…

– Чтоб зацепило? – спросил Милостивый Бог.

Едва ли тетя Долорес хорошо представляла себе, что значит «чтоб зацепило», но, по-моему, ей представились проклятые грешники, которых черти цепляют вилами посреди геенны огненной, потому что она согласилась: да, «чтоб зацепило» – именно это слово она и подыскивала. Однако тетя Долорес упустила из внимания, что рождественская месса обычно бывает в Рождество и, как бы она ни цепляла, из младенца Иисуса и трех волхвов много проклятий не выжмешь. То, что имел в виду Милостивый Бог Дональд, так это в своем роде локализовать рождественскую историю.

В утро Рождества прихожане битком набили церковь, и тетя Долорес уселась в первом ряду, чуть не выпрыгивая из себя и по-компанейски скаля зубы на соседей, так сказать, соответствуя сезону, выражая то праздничное настроение, которое обычно она приберегает для похорон. Я сидел от нее через проход, прячась за колонной, передо мной сидела Рада, на заднем ряду миловались Бэгвеллы, а Магрит заняла обычное место на хорах. Мальчики устроились на скамейке перед матерью.

Присутствие на мессе этих нескладных стажеров антихриста может показаться неуместным, но тетя Долорес волнуется, как бы армейская жизнь не развратила их невинные души, и настаивает, чтобы они посещали церковь не реже раза в неделю. Я лично сочувствую армии. Буквально на той неделе Мальчиков освободили от обязанностей по уходу за полковым талисманом – большой и безнадежно мирной коровой, – когда обнаружилось, что они проявляют к скотине такую нежность, о которой невозможно сказать вслух. Но тетя Долорес упорно придерживается несообразной нелепицы о том, что это беззащитные малыши, беспомощные перед интригами хищного мира, а как всем известно, если и есть в этой жизни какая-то поистине непреодолимая сила, так это непроходимый оптимизм материнской любви.

В начале службы я должен был прочесть отрывок из Библии, что было не особенно приятно, поскольку перед самым аналоем сидели Мальчики. Мои кузены в то утро казались особенно угрюмыми, даже по их строгим стандартам, и здоровенные синяки на висках – следствие наказания за проделки с коровой – ничуть не делали их красивее. Им велели стоять на голове в течение получаса, и они сделали то, что было в их силах, но даже при большом желании попросту не могли поднять ноги в воздух, чтобы не свалиться. Вследствие этого из-за мозаики фиолетовых фингалов мне было трудно сосредоточиться на чтении, но все-таки мне кое-как удалось продраться сквозь первые строки Евангелия от Луки, где рассказывалось о благовестии Захарии о рождении Иоанна Крестителя, и подготовить аудиторию для того, чтобы Милостивый Бог Дональд изложил историю Рождества.

Его рассказ начался достаточно традиционно, о том, как Иосиф и Мария слонялись по Галилее в блаженном неведении относительно страшных потрясений, которые готовила им история, но, когда Гавриил объявился во второй раз, Милостивый Бог постарался зацепить слушателей.

– И вот возник архангел, – прошептал Милостивый Бог, – бия огромными золотыми крыльями, словно дыхание солнца, – я думаю, вы согласитесь, что это вполне цепляющее выражение, – его мерцающие белые одежды ослепили повергнутую в ужас деву, а пронзительные синие глаза, такие же глубокие и синие, как глубокое синее море, заглянули в самые затаенные уголки ее трепещущего сердца.

Тетя Долорес, не обладая богатым воображением и питая интерес к медицинским фильмам, одобрительно хрюкнула.

– И громким голосом он произнес, – при этом сам Милостивый Бог возвысил голос, – «Скоро у тебя будет большой живот!»

Тут все навострились. Большой живот неизменно заставляет маргамонхийских мужчин навостриться, а женщины тем временем сели чуть прямее, надеясь выглядеть полнее, чем на самом деле, и все подались вперед из боязни пропустить хоть слово из того, что говорил Милостивый Бог. Правда, это и так ни у кого бы не вышло. Он прямо-таки ревел во все горло, рассказывая, как это вышло, что Мария действительно забеременела и у нее стал большой, очень большой живот, и как Иосиф дивился на свою большую, очень большую жену. Магрит блаженно улыбалась, тетю Долорес так распирало, как будто она отрастила себе второй зад, Рада повернулась и подмигнула мне, я свалился с табуретки, а Бэгвеллы поспешно ушли. Между тем Мальчики раскачивались на краю лавки, осклабясь, словно пара крокодилов у полевого госпиталя.

– Большая женщина, – повторил Милостивый Бог, поводя руками, как необычайно выразительный осьминог. – Очень БОЛЬШАЯ. И вот эта очень БОЛЬШАЯ женщина приехала в Вифлеем. И у нее был БОЛЬШОЙ живот. – Он обвел рукой воображаемый живот, который коснулся бы пола, если бы у него ноги были покороче. – Большой, говорю я вам, такой большой, что в нем поместился сам Господь.

В том же духе он рассказывал дальше о том, как не нашлось ни одного постоялого двора, достаточно просторного, чтобы туда поместилась такая Очень Большая Женщина (вздох удовольствия пробегал по церкви всякий раз, как он упоминал ее размеры), пока мы не дошли до яслей с пастухами и волхвами, которые столпились вокруг, чтобы полюбоваться на эту Очень Большую Роженицу.

– И там они увидели все Святое семейство: гордого отца, БОЛЬШУЮ мать, все еще большую, хотя она и разродилась младенцем, и крошечный сверток надежды в колыбели, младенца Иисуса, завернутого в пеленки и согретого теплым дыханием КОРОВЫ С БОЛЬШИМ ВЫМЕНЕМ.

– Аллилуйя! – выкрикнули Мальчики, вскакивая на ноги. – Аллилуийяаа!

Удар под колени обоим, и они свалились как подкошенные. Тетя Долорес не собиралась допускать, чтобы Мальчики смущали ее своими несвоевременными прозрениями. Когда они повалились на скамейку, она влепила им две экономичные, но не жадные затрещины. Мальчики утихомирились, и слабый огонек, освещавший работу их разума, померк у них во взгляде. Присутствовавшие мужчины, в большинстве своем тоже на грани того, чтобы вскочить и говорить пред Богом, тихонько уселись на свои места.

После этого рождественская история больше уже не цепляла с такой силой, хотя, по моему мнению, мы долго не забудем, как Дева Мария стала очень, очень БОЛЬШОЙ женщиной. Это событие оказало на общину явное и непосредственное действие. Тетя Долорес первой испытала его на себе. Когда я сказал, что она отрастила себе вторую задницу, это было не воображение. Она начала толстеть.

Прямо скажем, никто особенно не возражал. Как правило, женщины тем и занимаются, что толстеют, и чем толще они становятся, тем больше довольны маргамонхийские мужчины. Но потом мы заметили, что стали толстеть и другие женщины, и даже сильнее, чем можно было бы приписать генетической предрасположенности или общественным стремлениям. И мало-помалу до нас дошло, что у нас, кажется, небольшая проблема. Хотя, по правде говоря, не такая уж и маленькая. И даже довольно большая. Но такова жизнь. Сначала тебе нравится что-то сверх всякой меры, а потом оно становится обузой.

Некоторые женщины так располнели, что уже не пролезали в дверь. Мистер Бэгвелл хвалился, что его милая Джемма будет иметь все, что ей нужно, где бы она ни находилась, какой бы обездвиженной она ни стала, но не каждого мужа так окрыляла новая любовь, да и вообще никого не радовал тот факт, что тетя Долорес за одну неделю удвоилась в размере. По всей округе скрипели диваны под тяжестью полных женщин, многие так растолстели, что уже не могли стоять, и мужчины стали жаловаться. Женщины, которые раньше делали всю работу, теперь могли только лежать день-деньской, захламляя жилые помещения. Сама структура общества оказалась под угрозой. Мера – это главное и в любви, и в жизни, а эти пухнущие жены так разрослись, что с ними невозможно было даже заниматься любовью, во всяком случае без дорогостоящего спелеологического оборудования. Все стали раздраженные, и только в Доме Низких Женщин царило оживление, так как ни одна из них не подверглась раздувающему вирусу, который подкосил жен их клиентов.

Тогда-то нас и озарило, что болезнь проявляется не без разбору. Раздутие поразило не всех. Рада не заразилась, оставив при себе свои всегдашние объемы, изрядные, но, по всей видимости, не подверженные бесконечному увеличению. Магрит тоже не разнесло. И ни одну из Низких Женщин. Все жертвы были женами, большинство матерями, и все они присутствовали на рождественской мессе у Милостивого Бога Дональда. У нас было не столь много Больших Женщин, сколько Больших Мамочек, в полном согласии с описанием Девы Марии в интерпретации Милостивого Бога.

Слова – невероятно мощное оружие, а на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес их воздействие неограниченно, ибо мы живем в такой изоляции от внешнего мира, что ограничения и условности, предписанные обычаем и целесообразностью, которые обычно низводят язык до повседневного средства общения, у нас категорически ослаблены. Здесь стоит только сказать что-нибудь, как это тут же претворяется в жизнь, и не важно, что исходная фраза была метафорой или поэтическим сравнением.