Текст книги "Чёрный княжич (СИ)"
Автор книги: Бурк Бурук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
И Ольга до дрожи боялась знакомства с князем Игорем Алексеевичем. А ну как, не по нраву она ему придётся, а ну как не одобрит решение сыновье, да и запретит княжичу её в жёны брать. Пойдёт ли княжич против воли родительской? Ольга Николаевна, почему-то, думала что пойдёт, но вот захочет ли. Словом, Баркова и сама извелась, и Соню с Дашкой вконец задёргала, к визиту готовившись.
***
Александр Игоревич встречал и у дверей, внизу. Как обычно, худ, лицом недоволен, и весь в чёрном. Впрочем, говорил он со Зваричами приветливо, без обычного своего высокомерия. Оттого Ольге даже милым, немного, показался. Князь же к гостям чуть позже вышел. Баркова поразилась сколь схожи они с сыном. Та же стать, тот же взгляд цепкий. Разве что постарше изрядно, да шрама на лбу не имеется. А так порода Темниковская легко узнаваема. Представились, перезнакомились, а как очередь до Ольги дошла – она чуть на пол не рухнула, так ноги у неё ослабли.
Князь же, на платье её, долго и с тщанием выбираемое, внимания не обратил. И причёску, Зваричевым куафёром состряпанную, тоже не оценил. Он, сходу, барышне в глаза заглянул, и засмотрелся, задумался изучая. А Ольга поняла, вдруг, что Игорь Алексеевич знает. Всё-всё знает. И про обстоятельства что свели их с княжичем, и про коровник, и про то откуда ребёнок у неё взялся. Она зажмурилась, было, обречённо, как вдруг голос тихий, на шёпот похожий проговорил близко от её уха, – Ну здравствуй дочка. Дай-ка я тебя обниму.
А после рыжая прилетела, завертелась, закружилась, болтовнёй щебечущей господ развлекая. И неловкость знакомства враз испарилась куда-то, как и не было. Лизка, ухватив одной рукой барышню, а другой Дашку (это ж ваша прислуга – ей всё знать полагается), потащила их по дому что где есть показывать. Ну, дом не дом, Ольга бы его дворцом окрестила, на что рыжая фыркнула пренебрежительно, мол, это вы ещё Московских хором не видывали. И с грустью какой-то протянула, – а вот поместье в Темниловке, там да. И Ольге Николаевне непременно захотелось пожить в том поместье, даже мысль мелькнула – «и чего это она в столицу-то стремилась»?
Впрочем, Лизка долго грустить не умела, дальше девиц потянула.
– А это, стало быть, ваши покои, барышня, – рыжая толкнула двустворчатую резную дверь, и Баркова замерла в недоумении.
Вместо ожидаемой комнаты, ну или двух, перед ней тянулся просторный коридор, с дверьми по обеим сторонам.
– И которые из них? – уточнила Ольга.
– Все, разумеется. Там вон опочивальня, это будуар, тут кабинет, на случай коли вы делами какими занять надумаете, али посетителя личного принять. Здесь комната для Дашки, чтобы рядышком завсегда была.
– Мне? Комнату?! – Дашка, и так пришибленно бродящая по особняку, застыла столбом, а в, глупо распахнутых, глазах слезинки заблестели. Девка судорожно всхлипнула и, бухнувшись на колени, ухватила руку Ольги Николаевны.
– Матушка, благодетельница, – принялась она покрывать поцелуями руку Барковой, – спасибо вам голубушка, спасибо что не бросили меня сирую! Я за вас... Я для вас...!
– Ну, полно, Даша, полно, – смутилась Ольга, – я то здесь причём? И когда, только, приготовить-то всё успели? – поспешила она перевести тему.
– Да как нарочный от батюшки вашего прибыл, так и начали готовиться. А что тянуть-то!? – удивилась Лизка.
– Что вот так вот прямо, – не поверила Баркова, – без обсуждения с князем?
– Угу, – Лизка не видела ничего необычного, в совершенно естественном, по её мнению, ходе событий, – ладно, тут ещё обсмотритесь – ступайте за мною я вам дальше всё покажу.
И стремительная рыжая комета вознамерилась рвануть вверх по лестнице.
– А покои Александра Игоревича где? – остановила её вопросом Ольга.
– Так вот же, – повела рукой Лизка, – аккурат напротив ваших. Только вот, – несколько смущённо, продолжила она, – извините, барышня, но ходу вам туда нет. И никому нет окромя меня да Луки. Ну и князю Игорю Алексеевичу, разумеется.
Баркова кивнула, принимая сие к сведению, а Дашка лишь взгляд непонимающий с одной на другую переводила. Мол, как это хозяйка в дому, а в некоторые места ходу не имеет?
– А ты где обитаешь? – проморгавшись поинтересовалась девка.
Лизка, чуть смутившись и мордахой порозовев, ткнула пальцем в двери покоев его сиятельства, – Там же, рядышком.
– Почему? – изумилась Дашка.
– Э-э-э.
– Потому что она секретарь Александра Игоревича, – пришла на выручку растерявшейся Лизке Ольга Николаевна, – а секретарь завсегда поблизости находиться должен. Мало ли какая надобность приключится.
– Ага, – с готовностью подтвердила рыжая, благодарно взглянув на Баркову, – секретарь потому что. А как же.
***
На пятый день пребывания Ольги в столице, у Темниковых приём назначен был. Ассамблея не ассамблея, бал не бал. Что-то среднее, организованное дабы Петербуржское общество, с невестой наследника познакомить. В этот раз Баркова идти туда не боялась, и не смущалась даже. Ей там было хорошо. Ольга Николаевна, как дама склонная к самокопанию, давно уж разобралась, отчего так происходит. А всё просто оказалось: ей хорошо коли поблизости есть кто-то из тех трёх, что на болотах её выручали. Лучше, конечно же, когда все вместе.
Ну, с княжичем оно понятно: всё-таки муж будущий, защитник и господин, как в писании сказано. Лука: он ей как дядька чудился. Угрюмый, суровый, но тот с кем не страшно. Такой что и пожурить может за баловство неуёмное, и оборонить от лихого, и утешить, буде надобно. Рядом с Варнаком она вовсе ребятёнком неразумным себя ощущала. Мелочью, о которой заботятся. И сколь бы взрослой Ольга Николаевна себя не мнила, что скрывать, приятно было иной раз в детство беззаботное окунуться. Лизка? А что Лизка? Подруга, не иначе, и начхать на разницу в положении. По крайней мере, именно так Баркова старалась себя уверить. Объяснить себе, отчего ей с Лизкою то беззаботно весело, то смущающе неловко. Почему присутствие рыжей на неё то успокаивающе действует, то тревожит, волнует смутными, неясными образами. Подруга, да! Ольга даже хотела, было, выпросить Лизку у княжича, на время. Чтоб она до венчания с ней пожила, но постеснялась.
Словом, на приём к Темниковым ехала она с радостью и предвкушением чего-то необыкновенно-увлекательного. Поначалу так всё и случилось. Людской хоровод подхватил Ольгу своим пёстрым великолепием, закружил, захохотал нетрезвыми незнакомцами. Настроение безудержного веселья заискрилось сотнями свечей, заиграло музыками, заплясало модными танцами. Нет, никак нельзя было сравнивать столичное общество с собранием провинциальных помещиков придирчиво-учтивых и целомудренно-осторожных. Баркова потихоньку начала понимать сестру в её желании не остаться сельской барыней, а сбежать в этот свет и бурление жизни. Софья, разумеется, тоже на приём явилась вместе с мужем. Вот уж кто выглядел здесь уместно, так это старшая Баркова. Она танцевала, знакомилась, вела беседы с уже известными ей дамами. Время от времени бросала сестрицу под Лизкиным присмотром, и уносилась по каким-то своим делам. Впрочем, Ольга не обижалась. У неё и так голова шла кругом от изобилия света, гама и новых лиц. Столичный люд принял невесту княжича ласково и заинтересовано. С одной стороны выказать приязнь новому члену влиятельного рода всяко лишним не будет, ну а с другой интересно же, что это за девица неугомонного Темникова захомутать сумевшая.
Лишь одна барышня наособицу от других себя повела. Подошла сама, представилась Марфою Гендриковой, Лизка её как увидала враз шипеть аки гадюка начала, и чуть ли не ядом плеваться. Вот и с чего бы такая немилость? Барышня виду приятного, на лицо красавица с чертами мягкими, не резкими, густыми бровями да округлым подбородком. Одета так, что Ольге только вздыхать остаётся завистливо. И не в богатстве платья дело, просто носит она себя и его будто бы с рождения на балах бывает. Барковой, с её провинциальной грацией, до такого ох и долгонько ещё.
Гендрикова, меж тем, улыбнулась приветливо и, как Ольге показалось, чуть насмешливо. Поздравила с хорошей партией, и подмигнула заговорщицки, мол, мы то с тобой знаем, в чём тут дело. Ольга намёка не поняла, но на всякий случай напряглась, – мало ли что это за Марфа.
– И как же вы познакомились с Александром Игоревичем? – полюбопытствовала Гендрикова.
– Случайно, – неопределённо ответила Ольга, гадая, что это, простое любопытство или же нечто большее.
– И давно ли? – продолжала любопытствовать настырная Марфа Симоновна.
– Этим летом.
– Вот как, – удивилась Ольгина собеседница, – и уже под венец? Так скоро?
Лизка, отиравшаяся рядом с Барковой, недовольно засопела. Действительно, странная дама сия явно позволяла себе лишнего. Ежели только не нарывалась на ссору. Но нет, вроде. Стоит, улыбается так же приязненно, щурится, намекая на какие-то неизвестные Ольге обстоятельства. Баркова, отчего-то, почувствовала раздражение.
– Ну что поделаешь, – с вызовом глянула она на Марфу, – так бывает. Любовь. Вот как увиделись, так и воспылали друг к другу страстию нежной. А батюшка и не против был.
– О да, – с готовностью подтвердила Гендрикова, – ещё как бывает. И я прекрасно вас понимаю – трудно, наверное, не влюбиться в такого как Темников.
И вновь хитро заулыбалась.
– Лиза, – вдруг резко сменила она тему, – вот не нужно смотреть на меня волчицею: я не враг тебе. Ни тебе, ни твоей хозяйке, – выделила она интонацией, – новой. И уж разумеется не враг княжичу.
– Пшшш, – ответствовала Лизка.
– Ну, вот и славно. – одобрила Гендрикова, – О, смотрите, это же граф Разумовский Алексей Григорьевич! Извините меня, Ольга Николаевна, вынуждена вас покинуть. Надеюсь, мы с вами станем добрыми подругами.
И упорхнула, всё так же улыбаясь. Вот же! И плохого ничего не сказала, и вела себя, вроде, доброжелательно, а настроение у Ольги враз испортилось. И, поди, пойми от чего. Духота зальная, прежде незамеченная, как-то разом навалилась, веселье безудержное показалось натужным да искусственным.
– Кто это? – поинтересовалась у Лизки, не оборачиваясь.
– Гендрикова-то? Кузина императрицы, фрейлина её величества.
– А что же ты шипишь на неё? – изумлённо взглянула Ольга на рыжую, – Не по статусу, чай!
– Да ну, – отмахнулась девка, – не нравится она мне просто.
– Де-ела, – протянула Баркова, а сама подумала, в какую ж это семью она попала, коли в ней холопка хозяйская может неудовольствие аж самой кузине её величества выказать, а та напротив дружбы холопки этой ищет. Ну, если конечно она правильно всё уразумела.
– Слушай, – вдруг посетила её мысль, – а она, эта Марфа, с Александром случайно не...
– Смотрите! – перебила её Лизка, – Это ж Пашка Востряков! Павел Ильич сюда, к нам идите! – заголосила она, размахивая руками.
Ольга недовольно поморщилась. Нет, Вострякову она была рада, отчего-то при виде сего наивно-искреннего здоровяка, на губы сама собой наползала улыбка, и приходилось делать над собой усилие, дабы не обронить запанибратское «Пашка». Ну, в самом-то деле, какой из Вострякова Павел Ильич – Пашка и есть. Просто она уж за время пути поняла, что коли рыжая эдак вот тему сменила то, ничего более, по вопросу интересующему, выдавить из неё не удастся. Станет юлить, изворачиваться всяко, но ни слова дельного не брякнет. Хоть режь её, козу упёртую.
А Ольге было интересно, и вместе с тем неприятно от этого интереса. Впрочем, как бы там ни было, а вечер продолжался своим чередом, нимало не смущаясь отсутствием настроения у виновницы. В какой-то момент Баркова осталась одна, отослав Лизку за морсом, и, воспользовавшись этим, из оравы веселящихся к ней выскочил какой-то незнакомец.
Господин лет тридцати, виду иноземного, кудрявый да черноволосый. Отчего-то Ольге он сразу не понравился. Было в нём что-то опасное, недоброе. То ли во взгляде, что залу беспрестанно обшаривал, то ли в целеустремлённости с которой человек сей к Ольге направлялся.
– Вина принеси мне, – распорядился господин, уперев в Ольгу взгляд.
– Что, простите? – опешила Баркова.
– Оглохла, что ли?! – возмутился чернявый, с сильным акцентом, – Бегом, исполняй. Совсем холопья у Темниковых распустились, ленивы да тугодумны сделались.
И покуда Ольга, задыхаясь от возмущения, пыталась выдумать достойный ответ, к ним, стремительным шагом, Александр Игоревич приблизился.
– Позвольте полюбопытствовать, а что здесь происходит? – с недоброй улыбкой осведомился княжич.
– Да вот, – пояснил неприятный человек, – прислугу вашу за вином отправляю, а она, вместо того чтобы исполнять, барышню из себя строит.
– Вы, сударь, с невестой моею имеете честь разговаривать, в сей момент, – угрожающе захрипел его сиятельство, – будущей сиятельной княжной Темниковой.
– Да?! – ухмыльнулся незнакомец, – Вот незадача. Что ж, обознался – бывает. Трудно не обознаться, коли все привыкли, что вас девки непотребные завсегда окружают. Но если вы сочли себя оскорблённым, то завтра же поутру я пришлю секунданта, дабы удовлетворить обиду.
Он довольно огляделся. И верно, музыка затихла, и гости собрались вокруг, кто с осуждением, но большинство с любопытством, взирая на скандал.
– Да уж, потрудитесь, – хмуро ответствовал княжич.
– Ну, на сём и окончим, пожалуй, – весело заключил незнакомец, – полагаю, в формальной пощёчине нет необходимости.
– Да отчего же? – изумился Александр Игоревич, и раскрытой ладонью, с левой зарядил в ухо грубияну. Да так что тот на ногах закачался.
– Я, извольте видеть, всегда чту традиции. Лука, – распорядился он, – возьми, кого ни будь, да и выбрось из дому сего паскудника.
Невесть откуда взявшийся Варнак, на пару с каким-то гайдуком, подхватили, ещё не оправившегося гостя и поволокли его на выход.
– Прошу прощения, судари и сударыни, за эдакий конфуз, – улыбнулся, как ни в чём не бывало, княжич, и развёл руками, – итальянцы совсем пить не умеют.
Судари ответили одобрительным гулом, и веселье закрутилось по-новой. А к невозмутимому Темникову и перепуганной Ольге, пробивались злющий, и одновременно виноватый Павел Ильич и, не менее Ольги перепуганная Гендрикова.
– Сашка, прости, – с ходу загудел Востряков, – бес попутал. И ведь на минуту всего отлучился! Хочешь, я догоню того итальяшку, да растолкую ему чем Петербург от Неаполя отличается.
– Успокойся, Паш, нормально всё. И уж точно догонять никого не надобно. Вот разве что... секундантом пойдёшь ко мне? Ну, вот и ладно, – получив подтверждающий кивок, одобрил княжич, – развлекайся пока: после потолкуем.
Востряков ушёл, недоумённо оглядываясь, а его место тут же заняла Марфа Симоновна, нервно комкающая платок.
– Саш... – она взглянула по сторонам и, тут же поправилась, – Александр Игоревич, я его узнала, этого итальянца.
– М-м? – изобразил интерес Темников.
– Это Марко Санторо, бретёр. Наёмный бретёр. Он, говорят, очень хорош. Берёт дорого, не на каждый поединок соглашается, но всегда делает то, что задумал. Вы же понимаете, княжич, что эта ссора неспроста.
– Да и пусть его, – легкомысленно отмахнулся Темников.
– Александр Игоревич, Саша, – совсем разнервничалась Гендрикова, – я понимаю, там гордость, апломб, но умоляю – подумайте! Марко профессиональный бретёр, а я, смею полагать, остаюсь вашим другом. И мне не всё равно, что с вами станется.
– Марфа Симоновна, – прижал руку к груди княжич, – поверьте, я очень ценю ваше участие, и безмерно благодарен за добытые сведения, но всё же, уж позвольте мне как дворянину и мужчине решать такие вопросы самостоятельно.
Гендрикова поморщилась, взглянула пристально в глаза княжичу, – Хорошо, Александр Игоревич, я надеюсь, вы понимаете что делаете.
– Не сомневайтесь, Марфа Симоновна, – поклонился Темников, – исключительно понимаю.
Ольга была напугана, да нет Ольга, ежели откровенно, пребывала в панике. Бретёр, а значит сознательное покушение, что вкупе с поджогом постоялого двора говорило о целенаправленной задаче – убить княжича. А этот, этот стоит, улыбается, вроде бы для него сие забава. Где тот человек, ответственный, надёжный которому она поверила. Ужель Темников не понимает сколь много людей от него зависят, сколь много ему доверились, и вот так из гонору всем рисковать?!
А княжич, меж тем, углядел состояние Барковой, и за руку успокаивающе взял, – Не стоит переживать, Ольга Николаевна, даже если случится что непредвиденное, ни вам, ни ребёнку моему ничто не грозит. Папенька признает его в тот же час.
И улыбнулся, паразит, ласково и, вместе с тем, снисходительно.
– Знаете что, ваше сиятельство, – вспыхнула Баркова, наверное по большей, части от того что Темников угадал её терзания, – а вам не приходило в голову что кто-то и о вас может беспокоиться?
– Отчего же, – выставил руки в защитном жесте княжич, – вполне допускаю что вы можете печься обо мне из христианского милосердия.
– Исключительно из милосердия, – гордо, как ей казалось, задрав подбородок, подтвердила Ольга.
Темников усмехнулся, не зло, снисходительно как-то, и распорядился, – Лизка, а доложи-ка что ты знаешь о сём золотом[2] синьоре. Только коротенько, без лишних подробностей.
– Марко Санторо, – начала рыжая, – родом из Турина. Род его разорился когда...
– Лизка, – одёрнул её княжич, – я велел коротко и по делу.
– Угу, – исправилась девка и продолжила, – проживает в Москве, наёмный бретёр, берёт дорого и не всегда соглашается. Очень осторожный, стервец. С заказчиком всегда говорит лично. В фехтовании почитает итальянскую школу. Шпагу держит в правой руке, но, по слухам, умеет и шуйцей управляться. Про вас знает что мастер вы не великий – одна болтовня да потешные бои до первой крови. А случай с фон Рутом на удачу списывает. Всё кажись.
Темников иронично взглянул на Ольгу.
– Так вы знали, – удивилась она, – откуда?
– Да так, есть в Москве пара купцов, что очень о здравии моём пекутся, – завуалировано ответствовал его сиятельство, а Лизка хихикнула.
– Но всё же, – упорствовала Баркова, – он бретёр, профессионал – мало ли что приключиться может.
– А меня, Ольга Николаевна, – надменно вздёрнул подбородок Темников, – искусству бою благородного учил самый грязный бретёр которого только земля видывала. Такой которому знающий человек и руки не подаст.
[1] Ванька-Каин – вор, разбойник и московский сыщик.
[2] Sant oro – святое золото.
Глава10. В которой Темников подрался, Ольга сходила под венец, а Лизка чуть было не испортила ценное имущество.
Июль 1741
Этим летом Никитка полюбил гулять. Только вот место для гуляний он выбрал странное. Нет бы, ходить по молодой столице, дивиться домам незнакомой архитектуры, да правильности тротуарных линий. Нет. Его тянуло за город, туда, где особняки дворян расположены. Особенно один из них.
Никитка подбирался к нему тайно, аки тать в ночи. И надолго застывал у изгороди, смотрел, запоминал, впитывал. Зачем ему это, он и сам сказать бы не мог. Однако же вот, тянуло его что-то к столичному особняку с гербом на воротах. А на гербе том, лис из лука стреляет.
Но Никитка не любовался величием княжеских хором, да и сам князь Темников был ему не интересен. Караулил у изгороди он в ожидании момента, когда княжьи наследники гулять изволят. И ежели Александр никакого особого интереса не вызывал, то вот сестрица старшая, – Арина Игоревна всё внимание Никитки к себе притягивала.
Сашка он что: ну брат и брат, братьёв у него, не было что ли? Те, правда, Малышевы – толстенькие да наглые, а этот Темников. Но разница, как полагал Никитка, не велика. А вот сестра, это уж совсем иное. Необычайное что-то. Стройна, красива, и умница видать, вон про всяк час с книжкою ходит. А то ещё игры затеет, шпагу возьмёт потешную, и ну фехтовать с братцем, в подоле путаясь. Забавная такая. Никитка, без умиления, смотреть на это не мог. Всё мечталось ему, что вот бы их не разлучали, и сестрица его бы была по праву. Он бы тогда ужо любил её и заботился, да в обиду никому не давал бы. А так, на Сашку надежды мало, несмышлёныш он несерьёзный, по всему судя. А вдруг напасть какая, кто об Аринке тогда позаботится?
А потом вдруг пришло ему в голову, что можно же и издаля сестрицу оберегать, тайно, и так даже интереснее выйдет. Эх, верно его ругал Пётр Григорьевич за излишнюю мечтательность и романтичность. Никитка сие и сам понимал, да поделать ничего не мог. Идея эта как пришла в голову, так уходить и не пожелала. Ну и, в воплощение оной, отрок всерьёз озаботился занятиями воинским делом, под руководством всё того же солдата – отставника
Март 1742
Толстенький, лысоватый и коротконогий гишпанец вонял вином и луковым перегаром. Подрагивал пальцами, и с кислой физиономией разглядывал стоящего перед ним вьюноша, тощего, чернявого и со свежим шрамом на лбу. Вот, казалось бы, многих он уже перевидывал, многим науку свою передать пытался, оттого и до дикой Московии докатился, но этот какой-то иной. Может и выйдет толк, на этот раз, кто знает.
С чего бы благородному дону обучением недорослей заниматься? Так жизнь это такая штука непредсказуемая – никогда не узнаешь, как оно вывернется. Было всё, было и имя, и состояние. Было, да ветром унесло. Только и осталось шпага да принципы, этого уж не потерять и не пропить.
– Чапа? – удивился Темников, и на человека своего глянул, что стенку фехтовального зала подпирал, – Просто Чапа?
– Можно дон Чапа, – криво улыбнулся гишпанец, – так оно вернее будет.
– Не припомню у вас таких имён. А ты, Лука?
Угрюмый детина, молча пожал плечами, и продолжал разглядывать чем-то заинтересовавший его пистоль.
– Хосе, – неохотно пояснил учитель, – Чапа это Хосе.
– Надо же! – прищёлкнул языком княжич, – Никогда бы не подумал.
– Александр – Шура, – привёл аналогию дон Чапа.
– Хм, а ведь верно, – Темников озадаченно почесал затылок, – ну что же, любезный синьор, чему вы готовы меня научить?
Вот же странная ситуация. Обычно с наставниками родители беседы вели, или лица доверенные, на худой конец. А тут отрок неразумный самолично спрос ведёт. Или у русских князей так принято? Неведомо. Так высоко Чапа не забирался, он, последнее время всё больше вниз устремлялся. Гишпанец тряхнул головой, изгоняя прочь ненужные мысли, и ответствовал, скривившись внутренне, – Как водится, ваше сиятельство, искусству бою благородного обучать возьмусь.
– Не, не годится, – поморщилось сиятельство, – искусству меня любой французик научить сможет. Мне шпажный бой потребен, именно бой, а не искусство.
– Бой? – хищно оскалился толстячок, и враз перестал казаться нелепым и опустившимся, – Шпажный?! А скажите, княжич, что такое, по вашему мнению, шпага?
– Шпага-то? – удивился Темников, – Защитница чести дворянской, – ответил он где-то вычитанной сентенцией.
– Мерде, пута мадре! – выругался дон Чапа, – так думают кабронес которым острое железо и в руки давать нельзя, не порезались, дабы. Защитницей чести может быть только честь. Ежели она есть то и не к чему её защищать. А шпага есть орудие убийства. Именно что, убийства, а не куртуазных плясок с расшаркиваньем. И когда вы тычете шпагою в брюхо противнику, то нужно разуметь что тем самым вы тварь божию жизни лишаете. И о чести в бою, настоящем бою, речи уж не идёт. – гишпанец отёр, внезапно взопревший лоб, и, уже спокойнее, продолжил, – Вы, ваше сиятельство, уразуметь должны, что у меня не выйдет хорошо вас научить со шпагою обращаться, для сих целей, действительно лучше, франков нанимать. Я могу показать лишь как убивать надобно. Посредством шпаги ли, рапиры, аль сабли. И не будет в сём действии красоты, лишь голая целесообразность.
– Вы меня пугаете так, – высокомерно улыбнулся вьюнош, – так пустое это занятие, вот что я вам скажу сеньор. Не из пугливых, – и он демонстративно потёр шрам, – для того вас и нанимаю.
«А это, пожалуй, интересно будет, – подумал дон Чапа, – таких учеников у меня ещё не случалось».
– Что ж, бьен, – сказал он вслух, – попробуем. Вы занимались когда-либо с оружием, ваше сиятельство?
Княжич неопределённо покрутил рукой в воздухе. Вот и пойми его, то ли не занимался, то ли результатом недоволен.
– Тогда так, – продолжил Чапа, – берите учебную шпагу и попытайтесь меня атаковать.
Затупленное оружие было явно тяжеловато для тонкой руки княжича, но он не подавал виду. С азартом свойственным молодости, хрипло хекая, он раз за разом нападал на наставника. Безуспешно, разумеется. Толстенький гишпанец парировал выпады одним лишь движением кисти, а иной раз и просто чуть отворачивал тулово, и удар проваливался в пустоту.
«Санта Мария, как же интересно, – думал дон Чапа, следя за движениями Темникова, – гораздо интереснее чем я думал».
– Довольно, – остановил он потешный поединок, – я увидел всё что хотел, и знаете что, я, пожалуй, возьмусь за вашу учёбу.
–Угу, – коротко ответствовал княжич, пытаясь восстановить дыхание, – а скажите, сеньор, вот так вот сходу, в чём моя основная ошибка? Если конечно не принимать во внимание неопытность.
– Ноги.
– Ноги? – Темников удивлённо посмотрел на свои башмаки.
– Ноги, ваше сиятельство, ноги, – в своей многословной манере, принялся разглагольствовать дон Чапа, – то как вы двигаетесь, как ходите. Весь рисунок боя с ног начинается, и он у вас коряв изрядно и суетлив. Я по походке, по постановке ног всё могу рассказать о человеке. Кто был его учитель, где он рос, какие одежды носил. Лишь только на ноги глядя, я понимаю, кто сейчас стоит предо мною, – гишпанец побледнел, сообразив, что он сейчас сказал, но зловредный язык, сам собой закончил фразу, – как бы он не прятался.
– Вот как? – опасно прищурился княжич, – Не знал, – Лука! – скомандовал он.
За спиной дона Чапы сдвоено щёлкнули взведённые курки пистолей, и гишпанец понял что жить ему осталось пока порох прогорит на полках. А всё из-за треклятого языка, будь он неладен!
Ноябрь 1748
Конечно же, Лизка поехала с княжичем. А как иначе? Нет, её могли и не взять с собою, но тогда бы она... она бы... Да ничего не сделала, но расстроилась и нервничала сильнее. Лизку и так подёргивало, но в дому да в неизвестности, вовсе худо стало. Поехали каретой, Темников-то, вестимо, в себе уверен, однако ж, поединок не пляски ассамблейные: всяко приключиться может. Так что двигались они с комфортом – Лизка подле княжича, да Пашка Востряков напротив. А Лука, стало быть, за кучера, на козлах.
Когда отъезжали их дон Чапа проводить выбрался, заспанный и пьяненький, по обыкновению. Осмотрел его сиятельство глазом мутным, и резюмировал, – Хорош. Покажи там, этому ихо де пута, что такое правильный бой.
Что поделать, не любил сеньор наставник итальянскую школу. Впрочем, как и все прочие. Не любил, но знал каждую, и в ученика своего сии знания на уроках вколачивал.
На сие напутствие Темников лишь хмыкнул неопределённо и посоветовал, – Шёл бы ты спать, Хосе. Гляди, на дворе утро раннее, а ты ещё не ложился.
– Си сеньор, – покладисто согласился гишпанец, и убрёл, покачиваясь.
Когда на место оговорённое прибыли, карета итальянца уж там была. С ним тоже двое оказалось: секундант, да лекарь, коего по уговору он предоставлял. Лизка из кареты выпрыгнула, потянулась, спину разминая, от утреннего морозца поёжилась. Воздух такой свежий, резкий, тревожный враз мозги прояснил и сосредоточиться заставил. Княжич выбрался лениво, будто нехотя, с видом скучающим и рожею кислою. Дескать, как же вы надоели мне, с вашими дуэлями. Когда ж покой-то будет?! Марко Санторо, напротив, демонстрировал прекрасное настроение и энтузиазм. Лучезарно улыбался, да кудрями потряхивал.
Оба поединщика на вопрос с оружием отмахнулись, мол, каждый возьмёт что ему удобнее, сошлись лишь на том что одним, основным ограничатся. То есть, никаких даг, кинжалов и иже с ними. Оттого княжич прихватил средних размеров рапиру, а Марко вооружился длинной итальянской шпагой.
После слов секундантов о примирении, по обычаю положенных, дуэлянты одни на поляне остались. Темников левую руку с рапирой вытянул и сам выпрямился, угловую стойку дестрезы[1] приняв.
– Ого, – деланно удивился итальянец, – синьор диестро[2]?! Какая редкость для сих холодных краёв.
«Ну да, – хмыкнула про себя Лизка, – а то ты не знал! При гишпанском-то учителе. А вот чего ты не знал, милый, так это того что, пьяненький толстячок дон Чапа, и есть тот самый Перро Рабьосо, о коем, пятнадцать лет назад, по всей Европе дурная слава ходила».
– Это будет интересно, – продолжал, меж тем, Санторо, – разрешим же спор давний, какая из школ сильнее.
Княжич ничего не ответил, лишь вытянулся ещё, хотя, казалось бы, куда уж более.
Итальянец принял низкую широкую стойку, с откинутой вверх и в сторону свободной рукой, шаркнул ногами по хрусткой от мороза траве, а потом улыбнулся неприятно, и шпагу в левую руку перекинул. На лице Темникова мелькнула досада, пополам с растерянностью. Ещё бы: всё его преимущество леворукого бойца испарилось от выходки противника.
Над Лизкиным ухом взволнованно засопел Востряков.
– Тшш, тихо, твоё благородие, – ткнула его локтем под рёбра рыжая, – не мешай. А сама подумала что, хорошо Ольга Николаевна сего не видела, а то опять бы пенять стала, дескать, не по статусу девка себя ведёт.
Тем временем итальянец не стал тянуть, и начал в привычной, для болонской школы, манере. Короткий выпад и удар снизу из-под оружия. Он не стал прощупывать оборону противника, ударил сразу всерьёз и насмерть, под сердце. На том всё и закончилось.
Княжич, противу ожидания, не стал крутить круг Тибо[3], а шагнул вперёд, на удар, одновременно перехватывая рапиру в правую руку. И в этом шаге ухитрился ещё и укол нанести, как тогда – во дворе Барковых. Только вместо яблока, нанизал на острие правую, свободную руку Санторо. Пробил кисть насквозь, через перчатку, да ещё и рванул клинок в сторону, разламывая ладонь, и роняя итальянца наземь.
– Пожалуй, что, я удовлетворён, – ровным голосом заявил Темников, – вы ведь признаёте себя проигравшим, сеньор Марко.
– Ммм, – промычал Санторо сквозь стиснутые зубы.
– Признаёт, – подтвердил его сиятельство, выдернул рапиру из раны, и, обтирая острие батистовым платком, направился переговорить с Лукою. А тем временем лекарь бросился к его противнику.
– С ума сойти! – восхищённо выдал Востряков, – Как он это сделал?
– Это то, – напустив на себя менторского виду, ответила Лизка, – что дон Чапа называет викторией случившейся до начала боя.
– И что сие значит? – уточнил его благородие.
– Ох, Павел Ильич, – попеняла ему рыжая, – вот взрослый же вы муж, а таких простых вещей не разумеете. Смотрите, княжич знал что итальянец на ссору нарываться станет, не спрашивайте откель, знал и всё. Сведения те, правда, поздно пришли, иначе и дуэли бы никакой не было. Ну, так вот, зная сие, Александр Игоревич весь вечер пользовался правой рукой чуть неловко и напоказ, и лишь забывшись, в ярости отвесил оплеуху левой. Что подумал синьор забияка? Верно. Княжич левша, но скрывает это для неожиданного преимущества в поединке. Ну а когда он и рапиру в шуйцу взял, тут и сомнений не осталось. Далее, невзначай итальянцу был продемонстрирован дон Чапа, и когда его сиятельство позу из дестрезы приняли, у Марко не оставалось сомнений в том как будет двигаться его противник, и куда уходить от удара. А дальше княжич использовал приём, который последнее время тренировал, тот что в памяти накрепко оттиснут. Вот и выходит что, Александр Игоревич весь бой ещё на ассамблее спланировал, и заставил супротивника действовать так как ему надобно.
