Текст книги "Полёт мотылька (СИ)"

Автор книги: Брук Лин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3

Целую неделю я лежу и наблюдаю лишь за четырьмя стенами, а мысли мои занимает только Давид и то, что он находится в заточении. Не могу поверить, что способна была полюбить человека, способного на подобное преступление. От чего делаю выводы, что его неоправданно заточили в тюремные стены.

«А может ты просто не хочешь принять тот факт, что постоянно думаешь и скучаешь по человеку, который способен на убийство?» – нарушают мой покой сомнения изо дня в день.

Я чувствую, как начинаю потихоньку сходить с ума и что скоро эти стены сменятся на стены психиатрической больницы, если я не получу, наконец, ответы на свои вопросы!

И вот, спустя неделю, Сандра приезжает за мной, и я, уговорив маму и главврача, получаю разрешение на прогулку в центральном парке с сестрой.

Минуты тянутся, как часы, пока мы едем к тюрьме. Я тысячу раз прокручиваю в голове нашу встречу и, что я скажу ему. Предвкушаю свои эмоции при виде него и свои воспоминания, что должны проснуться. Я кажусь слегка обезумевшей, но я правда не вижу другого выхода, как поговорить с ним наедине и расставить все точки над i.

И вот, пройдя сквозь ворота и десятиминутный контроль, меня провожают в помещение с мрачными серыми стенами, где находится десяток столов, и за каждым сидят люди, беседуя меж собой.

У меня начинает спирать дыхание, и я судорожно ищу глазами того самого. Но его нет среди сидящих за столом. И дойдя почти до самого конца, я вдруг замечаю, как из двери выводят мужчину и разворачивают его лицом к стене для обыска. И хоть стоит он ко мне спиной, я узнаю этот силуэт. Силуэт, что снится каждую ночь.

Найдя свой ориентир, я медленным шагом прохожу к нему. Но как только его разверчивают обратно, я замираю при виде его лица, его глаз, потеряв дар речи. Сердце начинает биться, словно сумасшедшее, а лёгкие сжимаются в маленький клубок, не давая мне возможности задышать полной грудью.

Увидев меня, он меняется в лице. В его глазах читается тысячи эмоций, и не одна из них не напоминает мои. Замечаю, как сильно он напрягся, а желваки на его скулах нервно зашевелились.

Охранник проводит его к столу и отходит, а я спешу сесть напротив. От чего-то кажется, что между нами не было традиционного прощания и все оборвалось не так, как должно было.

Он избегает зрительного контакта со мной, и от этого становится тяжело на душе. Хотя чего я ожидаю, я ведь замужняя женщина?

Я медленно протягиваю свою руку к его рукам, скованным в наручниках, в надежде прикоснуться и почувствовать то, что я испытываю к нему в настоящем.

– Не стоит – сухо произносит Давид, как только моя ладонь касается его.

Я игнорирую его слова и сжимаю сильнее его руку в своей.

Все тело поддаётся лёгкой дрожи и хочется расплакаться. То ли от обиды происходящего, то ли от счастья, что я вспоминаю его.

Но он грубо вырывает свою руку и опускает под стол, вернув меня с небес на землю.

– Я сказал не стоит! – произносит сквозь зубы, продолжая избегать контакта со мной.

– Я просто хотела вспомнить, прости, – чувствую себя слегка потеряно. – Почему ты здесь?

– Тебе не сообщили? – с той же сухостью продолжает он.

– Сообщили, но в подобное я отказываюсь верить.

– От чего же? – наконец, он поднимает взгляд на меня, и я снова замираю, утопая в его глазах.

– Наверное, не хочу верить, что ты способен на такое.

– Придётся поверить! – делает небольшую паузу, изучая мою растерянность. – Зачем ты здесь?

Хочу ответить, но уже не могу подобрать четкого ответа на его вопрос, поэтому просто пожимаю плечами.

– Давай сделаем вид, что ты не приходила, ладно? – продолжает он.

– Нет, не ладно. Расскажи, что между нами было? – смотрю в упор в его глаза, но под натиском его силы сдаюсь и опускаю взгляд.

Давид рассмеялся и прислонившись руками на стол, потянулся ко мне.

– Амели, возвращайся к мужу и постарайся не думать обо всем, что было между нами, – произносит тише, – Это была неудачная игра.

– Игра? – в недоумении поднимаю на него глаза. – Что было игрой?

– Мы с тобой.

– Получается, – произношу с трудом. – Получается, не было у нас встреч на берегу и в Париже?

– Были, – садится обратно и, тяжело вздохнув, смотрит на меня уже сосредоточенней. – Просто забудь об этом всём и живи счастливо.

– Забавно, – истошно усмехаюсь в ответ. – То есть мы были в Париже, мы были на берегу моря, однако все было просто игрой, и ты мне сейчас говоришь забыть об этом?

– Да, я говорю забыть и не думать об этом, чтобы лишний раз не провоцировать свои воспоминания.

– В них есть что-то, что может меня разочаровать больше, чем то, что ты играл мной? – поражаюсь его словам.

– Да, Амели, есть.

– Ну раз ты безразличен ко мне, то тебе ничего не стоит рассказать мне и об этом, не так ли?

Каждое слово даётся мне с диким трудом. И мне кажется, что я не готова слышать и знать всей правды, но остановить себя и своё любопытство я не могу.

– Ты точно хочешь, чтобы я рассказал тебе, как благородная Амели, которая не сумела сбежать со мной перед свадьбой, чтя и переживая за чувства родителей, в итоге сумела изменять мужу со мной?

Его слова и усмешка беспощадно бьют по сердцу, словно молот, заставляя слезы накатываться на моих глазах. Меня начинает судорожно трясти от боли. И даже не его слова так больно разрезают душу, как его безразличие и сухость отношения.

– Получается, ты хотел, чтобы я сбежала с тобой? – ухватившись за маленькую надежду, шепчу трясущимся

голосом.

– Когда-то возможно и хотел. Пока ты не вышла за него замуж, и не позволила мне завладеть своим телом. Вскоре, я потерял интерес к этой игре с тобой и исчез – продолжает он, будто бы мне мало того, что я и так уже знаю.

– Прекрати – срывается с уст.

– Прекращаю, – говорит тише. – Возвращайся к своему мужу. Я слышал, что у вас сейчас все хорошо. Пусть так будет и дальше.

С глаз предательски начинают катиться слезы, и я судорожно стараюсь вытереть их с лица, чтобы он не видел меня в таком состоянии.

– Д-давид… скажи, что это просто неудачная шутка – с трудом, сквозь ком в горле, произношу я, пока все мое нутро сопротивляется и отказывается верить его словам.

– Уезжай. Мы изжили себя! – безразлично бросает он.

От холода в его голосе внутри что-то больно трескается и разбивается вдребезги.

В страхе услышать от него ещё хоть слово, я начинаю медленно вставать изо стола и, в последний раз взглянув на него в надежде, что он остановит меня, разворачиваюсь и ухожу. Ухожу, так и не дождавшись ничего.

Я думала больно – это, когда гуляешь в лабиринтах своей памяти, как чужестранец и не можешь вспомнить любимых людей. А оказалось нет. Больно вспоминать любимых, которые топчут твоё сердце с особой жестокостью.

Вырвавшись за ворота, я позволяю боли вырваться наружу. Разрыдавшись прям у стены, я скатываюсь вниз на землю и, обняв себя за колени, начинаю лихорадочно пытаться забыть все, что только что произошло.

Неужели мои чувства однажды затуманили мой разум и лишили здравого смысла? Неужели я сумела ради человека с ледяным сердцем забыть о гордости и чести, опозорив не только себя, но и собственных родителей и мужа?

Мной играли, меня использовали и выкинули – три факта, которые теперь навсегда останутся со мной, заставляя потухнуть маяк любви.

***

Тишина четырёх голых стен режет мой слух, но треск в голове быстро заставляет меня встрепенуться и свернуться клубком в постели, пока сердце беспощадно продолжает кричать о своей неистовой боли, воспроизводя вновь и вновь слова Давида.

Я лежу в больнице, "привязанная" к капельницам. Сколько прошло времени с той минуты, когда я потеряла сознание у ворот тюрьмы? День, два? Быть честной, я не знаю. Часы моей жизни остановились там, рядом с ним. В миг, когда безжалостный взгляд любимого мужчины вынес мне смертельный приговор.

Безразличие чёрных глаз покрыло льдом мою душу, остановив существование моей души.

– Я забираю её отсюда! Я сам в силах позаботиться о ней! – крики Альберта за дверью заставляют меня на секунду отвлечься от своих мыслей.

Голос мужчины подсказывает мне, что он рассержен.

Знает ли он правду или просто злится, что моё состояние ухудшилось? Надеюсь на второе. Не хочу причинять ему боль. Он этого не заслуживает, а я не заслуживаю его.

Хочется стать змеёй, скинуть с себя кожу, желательно с душой, выкинуть и стать новым "чистым листом".

Возможно тогда, я бы смогла заново себя полюбить, зауважать и принять. А сейчас… Сейчас я чувствую себя ненавистной чужачкой в собственном теле.

Не услышав, как в палату вошли, я вздрагиваю от страха, когда мужская рука прикасается к моим волосам и нежно поглаживает по ним.

– Всё хорошо, моя дорогая! Все хорошо!

Это Альберт. И хоть он сдержан, сквозь маску спокойствия я замечаю, как в глазах его мелькает недовольство. И я чувствую свою вину за это. За все чувствую вину.

– Поедем домой? – бережно спрашивает он.

– К тебе? – шепчу, убрав взгляд в сторону.

– К нам!

«К вам, Амели, к вам! Он твой муж!» – злостно вторит разум, доводя сердце до истерики.

– Как скажешь, Альберт. Мне все равно.

«Все равно на все.» – продолжаю мысленно.

– Пусть поспит – обращается он к кому-то за моей спиной.

Я оборачиваюсь и вижу своего врача, который стоит с шприцем в руке:

– Вам и в правду нужен сон – произносит с досадой и делает укол.

И снова темнота. И снова сны с Давидом.

Зачем они теперь? Что они хотят возродить средь пепла и разрухи?

Глава 4

Спустя неделю меня выписывают. Альберт не хочет больше, чтобы я встречалась с кем-то, кроме родителей. Да и я не хочу.

Уткнувшись взглядом в окно, я наблюдаю за быстроизменяющимися картинками Петербурга. Сегодня я возвращаюсь в дом, в котором жила до аварии с мужем. Я не помню его, не помню семьи, которая там живет, не помню ничего. Все, словно в первый раз.

Впереди сидят Альберт и папа, а рядом со мной мама, которая держит меня за руку. Она единственная, чья любовь и нежность греют меня и рисуют улыбку на моем лице. В её объятиях боль улетучивается, и в сердце просыпается вера, что скоро наступит рассвет в бесконечной ночи, где царят только мысли о Давиде.

Я потеряна в пучине навеянных воспоминаний с ним и больше не могу трезво рассуждать. Кажется, теперь я потеряла не только память, но и саму себя. Целиком. Полностью.

Мне до сих было тяжело поверить, что все те счастливые воспоминания с ним, что возвращаются ко мне, обесценены. Обесценены нами. Не могу поверить и простить нам с Давидом, что мы уничтожили то, что должны были беречь.

– Родная, что происходит? Ты снова плачешь! – встревоженного тянется к моему лицу мама, желая протереть не удержавшуюся слезу.

– Не знаю, мам – молвлю и прячу глаза от неё.

Я злюсь на свою слабость и плаксивость. Злюсь, что не могу унять свои эмоции, которые расстраивают родных мне людей. Злюсь, и эта злость делает меня ещё более уязвимой.

Подъехав к дому, я замечаю на крыльце приятную женщину, которая встречает нас с улыбкой на лице и распахнутыми объятиями. Как оказывается, – это моя свекровь. И, судя по всему, мы с ней в неплохих отношениях, что меня не может не радовать.

К сожалению, я не могу долго находиться за столом со всеми. Чувствуя сильную усталость, я извиняюсь и спешу пройти в комнату, которую ранее мне представил Альберт.

Войдя во второй раз в нашу спальню, я начинаю её осматривать. Она кажется такой "пустой", без любви, холодной.

Взглянув на постель, я чувствую, как по телу пробегает дрожь собственного ничтожества. Мне становится еще противней от себя. От того, что любя одного, я вышла замуж за другого, а по итогу спала с обоими.

Наверное, самое ужасное, что может чувствовать девушка, – это своё бесчестие.

Услышав гром, я отвлекаю свой взор от кровати и смотрю в окно, за которым лил дождь. Медленно пройдя к нему, я распахиваю настежь дверцы и, забравшись на широкий подоконник, тянусь наружу.

Холодные капли дождя прекрасно дополняют июньский зной и отлично передают мои эмоции этому миру. Хочется, чтобы они, стекая по коже, забрали с собой весь яд, разъедающий меня на мелкие атомы.

– Заболеешь – раздаётся голос мужа позади меня.

– Пусть… – произношу безразлично, не отрывая взгляда от мрачности.

– Я стучался. Несколько раз.

Я смотрю на него через плечо и встречаюсь с взглядом полным волнения и некой злости. Ни одного лишнего слова не вырывается из его уст за все это время. Он сдержан, но это не лишает меня уверенности в том, что он переживает.

– Это твоё – протягивает мне свою ладонь.

Я опускаю глаза на неё и вижу кулоном в виде бабочки, что навеивает на меня новые воспоминания:

Париж, ужин в ресторане и бирюзовая коробочка с белой лентой.

«Ты напоминаешь мне мотылька, что так безустанно порхает в воздухе» – неожиданно заучит голос Давида в ушах, и мне становится чертовски больно.

Во всех воспоминаниях он так вежлив и мил со мной, так искренен и заботлив, а теперь… Теперь, я для него просто девочка для развлечения.

Я принимаю кулон из рук Альберта и еле сдерживаюсь, чтобы вновь не расплакаться. Каждая новая история с Давидом насколько согревает моё сердце, настолько его и уничтожает.

– Помочь надеть? – обращается ко мне Альберт.

– Нет-нет. Не стоит – произношу тихо и, взглянув на кулон ещё раз, откладываю его в сторону.

– Кажется, она причиняет тебе боль – отмечает с досадой.

– Мне сейчас все причиняет боль.

Отвернувшись обратно к окну, прикрываю его. И как только спускаюсь с подоконника, Альберт останавливает меня своей крепкой хваткой.

– Хочешь, улетим на отдых? – шепчет на ухо, прижавшись близко.

Не желая чувствовать его дыхания на коже, я отстраняюсь, отвернув лицо в сторону.

И как только я подпускала его к себе раньше? Как могла ложиться с ним в одну постель, давать ему себя? Как? Если сейчас от каждого его прикосновения становится так дурно и страшно.

– Не сейчас – отвечаю твёрдо.

«Не с тобой.» – заканчиваю мысленно.

Я отхожу от него, но он резко хватает меня за кисть руки и притягивает меня обратно к себе.

– Сколько ты ещё будешь избегать меня?! Избегать взглядов со мной, объятий?!

Молчание – единственный ответ, которые я даю ему на его вопрос.

– Сколько ещё слез я должен вытереть с твоего лица, чтобы ты отпустила прошлое и приняла меня?

– О чем ты? – испугано смотрю ему в глаза.

– Ты хочешь, чтобы я озвучил это вслух?

«Я не знаю, чего я хочу» – с досадой отмечаю про себя.

Но сейчас я просто боюсь. Боюсь глаз Альберта, его уверенной ухмылки. Они не пророчат добра.

– Я больше не хочу видеть тебя в таком состоянии! Ты моя жена, ты живешь в моем доме. И печаль твоя и улыбка должны принадлежать только мне.

И снова не смею сказать и слова. Смотрю на него подбито и жду, что же будет дальше.

– Все это, – указывает на мое лицо, – Моё. И это, – прижимает сильней за талию. – Тоже моё. Законно и бесповоротно.

Единственное, что просыпается во мне в эти секунду – это противостояние. Разум тянется к Альберту, объясняет, что так правильно, так нужно, но мелкие осколки сердца продолжают сопротивляться здравому смыслу и не желают видеть рядом со мной никого, кроме Давида.

– Надеюсь, с ним ты была так же строптива! – выцедив эти слова, он отпускает меня и немедленно покидает комнату, оставив меня наедине с самой с собой.

Я пошатываюсь и прижимаюсь к стенке.

Он все знает.

Знает, но продолжает быть рядом. И от этого только хуже. Я чувствую себя слишком падко перед его благородством. И понимаю, что недостойна к себе такого отношения. Его забота теперь кажется для меня ещё более удивительной и невообразимой. Весь оставшийся вечер, я не нахожу себе места, теряясь в мыслях и эмоциях и потихоньку схожу с ума.

Когда родители уезжают, а за окном начинает царить ночная мгла, я нахожу в себе смелость и прохожу в комнату, где находится Альберт.

– Можно? – постучав и открыв дверь, интересуюсь я.

– Да, проходи.

Я вхожу в комнату, осматриваю её со всех сторон. Она кажется мне спальней, полностью обустроенной для мужчины. Одинокого мужчины.

– Не спится? – интересуется он, наливая с графина стакан воды.

– Не спится, – повторяю за ним и неуверенно присаживаюсь на край постели. – Альберт, я хочу поговорить.

– О чем же?

Он садится рядом и протягивает мне воду.

– Спасибо, – принимаю стакан. – О нас. Расскажи мне о нас.

– Я уже говорил, рассказывать нечего.

– Но что-то же между нами должно было быть хорошего, не так ли?

– Знаешь, что мне нравилось в нашем браке, Амели? Твоё спокойствие на моё отсутствие в твоей жизни. Я не задавался вопросом от чего же такая безразличность, – он усмехается. – И лучше бы не задавался никогда.

К горлу подступает ком, и я начинаю нервно теребить рукав платья.

– Сейчас моё спокойствие тебя уже не радует?

– Мой ответ очевиден – отвечает сухо.

– Почему? – смотрю на него внимательно. – Ты пойми, я просто хочу понять, что изменилось? Ты говоришь мы были чужими людьми друг другу, однако сейчас заботишься обо мне так, будто бы я была самой лучшей женой для тебя.

Он улыбается и ложится на спину, закинув руки за голову.

– Ты была в тот день в коротком платье или в длинной кофте, не помню. Я вошёл в комнату и, увидев тебя такую домашнюю, аккуратную и скромную, вдруг понял, что хочу каждое утро видеть только такую картину перед своими глазами.

– А чем этот день отличался от других? – интересуюсь с особым любопытством, – То есть, наверняка, я часто ходила перед тобой в таком виде.

Он улыбается. Нет, скорее вновь ухмыляется. Приподнимается и, положив руку мне на талию, притягивает к себе, а после кладёт на спину, нависнув надо мной.

– Ты хоть что-нибудь помнишь, что связано со мной?

Я отрицательно качаю головой и с страхом смотрю ему в глаза. Боюсь каждого следующего его слова, движения, решения!

– На протяжении всего нашего брака, я просыпался в этой постели и шёл к тебе в комнату. Ты ждала меня уже одетая, и мы вместе спускались вниз на завтрак.

– Получается… – растерянно смотрю на него. – Получается, мы засыпали в разных комнатах?

– Получается.

– Всегда?

Он кивает взглядом, внимательно разглядывая моё лицо:

– А вы?

– Что мы?

– Засыпала ли ты с ним в одной постели? – спрашивает прямо.

В глазах и мыслях мутнеет от такого вопроса. Я не знаю, что делать. Понимаю, что врать совсем не хочу, но и правды сказать не осмелюсь. Надеюсь лишь на чудо, которое вдруг резко сменит тему нашего разговора или испарит меня.

– Сказать "нет" теперь стало сложно?!

– В моих воспоминаниях нет ответа на твой вопрос, – отвечаю, как можно более уклончиво.

– Ты либо спала с ним, либо нет! Как может не быть ответа?

– В обрывках, что я помню, между нами ничего не было.

– Может мне спросить у него?

От каждого нового его вопроса становится только хуже. И я уверена, что по моему лицу он читает больше, чем слышит ушами.

– Альберт… – дрожащим голосом отзываю его. – Мы с ним больше не общаемся.

– Для меня это очевидно. Будь иначе, разве ты бы столько плакала?

– Тебе все известно, но ты до сих пор со мной, – молвлю и останавливаюсь, озадачившись произнесенным. – Ты позже подашь на развод?

– На развод? А ты что, тешишь себя надеждой, что сойдёшься с уголовником? – он хватает меня за подбородок.

– Н-нет, – пугаюсь. – Но разве мы сумеем построить брак на такой почве? – виновато опускает взгляд.

– Амели, забудь о разводе. Я тебе его не дам, даже если ты попросишь.

– Из принципа? – недоумеваю я.

– Из влюблённости!

И не дав даже переосмыслить услышанное, он впивается в мои губы. Бесцеремонно, грубо.

Но даже после всего, что я узнала и услышала от него, мне все равно тягостно в его плену. Я не могу насладиться собственным мужем. Мне противно чувствовать на себе касание его губ. Каким бы чудесным он не был.

Наверное, должно пройти время, чтобы суметь принять его в свою жизнь и забыть Давида.

Наверное, просто должно пройти время…

Отпустив губы, он аккуратно спускается вниз по шее, но в миг останавливается, уткнувшись носом в мои волосы.

– М-м-м, – произносит с наслаждением, вдыхая их запах.

«– Как я люблю их аромат» – следом раздается голос Давида в ушах.

Этот мужчина со мной повсюду и просыпается во мне тогда, когда захочет. Он не подвластен моему контролю. Я отталкиваю Альберта. Не могу больше терпеть это. Терпеть его поцелуи, пока я думаю о Давиде – это не то, чего он заслуживает.

– Прости, – шепчу вскользь и, вскочив с постели, убегаю в свою комнату.

Оказавшись за дверью, прижимаюсь плотно к ней и стараюсь сбалансировать свои эмоции. Но нет, ураган чувств сносит все на своём пути, превращая все внутри в дикий хаос, который, как мне кажется, невозможно привести в порядок.

Внутри кипит обида, смятение и ненависть. К себе, к жизни, к своим ошибкам.

Я смотрю на свои волосы, вдыхаю их аромат, и вдруг, все негативные чувства сличаются в один снежный ком и желают уничтожить все, что так нравилось Давиду во мне. В отместку за уничтожение меня.

Уверенным шагом направляюсь в ванную комнату, нахожу ножницы, и, взглянув на себя в последний раз в зеркало, беру прядь волос и прохожусь по ним ножницами. Длинные локоны падают к моим ногам, став секундным облегчением для души.

Пару минут, десяток резких движений ножницами, и вот в зеркале на меня смотрит все та же безжизненная зеленоглазая Амели, но уже с волосами, что ели касаются плеч.

Я чувствую умиротворение, глядя на себя и на волосы, расстилающиеся у моих ног. Чувствую легкую победу над болью, над чувствами. Но это чувство быстро улетучивается, оставив меня вновь наедине со своей обидой и болью.

– Ты сама во всем виновата! Сама! – шиплю на саму себя сквозь зубы.

И скатившись обессилено на пол, позволяю слезам, копившимся внутри, вылиться наружу.

Хочется вновь потерять память. Улететь с родителями на другой край света, чтобы не знать никого. И не помнить ничего.