Текст книги "Девушка с ароматом ночи"

Автор книги: Броди Эштон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сейчас

Столовая для нуждающихся. Осталось пять месяцев и одна неделя.

Я пыталась забыть о визите Коула. До конца недели он больше не приходил, и я думала, что, может быть, он сдался. По крайней мере я на это надеялась.

В субботу начиналась моя работа в бесплатной столовой. Я была рада, что меня привлекли к делу. Я не могла исправить все то зло, что причинила родным, и возможность поработать на благо других людей была для меня чем-то вроде последнего шанса искупить свою вину, если это вообще было возможно.

Когда я добралась до места, управляющий столовой встретил меня в дверях, там же меня ждал человек с профессиональной фотокамерой. Мне захотелось развернуться и уйти, но я не могла снова разочаровать отца. Надо было пройти через это.

Управляющий подошел ко мне и протянул руку.

– Ты – Никки, правильно? Твой отец сказал, что ты придешь. Я – Кристофер.

Улыбка. Щелк. Фотограф снял, как Кристофер пожимает мне руку.

– Приятно познакомиться, – сказала я.

Кристофер наклонился ко мне и сказал негромко:

– Не обращай внимания на этого парня. Важно лишь то, что ты здесь, чтобы сделать доброе дело.

Кристофер мне сразу понравился. От него пахло мятой и табаком, из-за воротника рубашки выглядывала татуировка в виде виноградной лозы, обвивающей его шею. Не обращая внимания на фотографа, он провел меня в здание столовой, где стоял запах кафетерия вперемешку с комиссионкой.

Управляться в столовой оказалось несложно: налив несколько мисок супа, я начала делать это на автомате. Фотограф несколько раз сфотографировал меня с половником в руках и потом ушел.

Очередь все росла, и мне надоело изучать лица и думать о том, как они дошли до того, чтобы получать бесплатный суп в столовой для бедных. Я просто работала половником и старалась, чтобы руки поменьше тряслись.

Большинство людей продвигались в очереди молча, поэтому я удивилась, услышав старушечий голос:

– Ты абсолютно прекрасна.

Я подняла глаза от кастрюли с супом.

– Я?

– Да, – сказала старуха. Глубокие морщины покрывали каждый сантиметр ее лица. Кожа вокруг глаз у нее сморщилась, будто она щурилась годами. Несмотря на это, сами глаза смотрели ясно и живо. Она протянула иссохшие руки за тарелкой супа, они казались такими хрупкими, что я испугалась, не окажется ли тарелка слишком тяжелой для них.

– Ты не старая, – сказала она.

– Э-э-э… – проговорила я, несколько озадаченная этим замечанием. – Наверное, нет. Мне семнадцать.

– А мне восемнадцать, – ответила она. Сказав это, она расправила плечи и стала немного выше.

Кристофер, стоящий рядом со мной и раздающий хлеб, усмехнулся:

– Привет, Мэри? Как поживаете?

Эта женщина – Мэри – все еще смотрела на меня, отвечая ему:

– Прекрасно. Смотрите-ка, как молодо она выглядит.

Я повернулась к Кристоферу, а он ободряюще подмигнул мне.

– Да, она выглядит на семнадцать.

Громкий звон заставил нас снова взглянуть на Мэри, которая уронила свою миску с супом на пол.

– Мне восемнадцать, – ее нижняя губа дрожала. – Мне восемнадцать, мне восемнадцать… Или, может быть, девятнадцать. Подождите-ка, кто сейчас президент? – Ее слова прерывались всхлипываниями, казалось, она забыла, где находится. – Кто сейчас президент? – вопила она. Потом вдруг вскинула голову, посмотрела на меня спокойными сухими глазами и ни с того ни с сего сказала: – Ты разбила сердце.

У меня перехватило дыхание. Она сказала это так убежденно, что на мгновение я поверила, что это не просто случайная реплика. Она будто видела меня насквозь, видела вину, грызущую меня изнутри. Но она ведь не могла знать. Это невозможно.

Кристофер обошел прилавок и положил руку ей на плечо.

– Пойдем, Мэри, – сказал он. – Пойдемте сядем и поедим. Вместе.

Одна из волонтеров – девушка на пару лет старше меня с двумя французскими косами по сторонам головы – дала мне тряпку, и мы с ней вместе вытерли пол.

– Не беспокойся о ней, – сказала девушка.

– Что с ней?

– Старческий маразм или что-то в этом роде. Когда я в первый раз встретилась с ней, она все повторяла, что потерялась. Снова и снова просила меня помочь ей найти чью-то дочь. Я понятия не имела, о чем она говорит.

– Чью-то дочь? – спросила я.

– Да… Пенелопы или Присциллы, не помню точно. – Она закончила вытирать пол и скатала тряпки в комок. – Она не переставала об этом твердить.

– А что это за дочь Пенелопы?

Она пожала плечами.

– Она так и не сказала. Может, это ее подруга. Бедная женщина.

Дочь Пенелопы. Странно. Может, девушка с косами права и это действительно ее подруга. А может, это просто бред.

Когда обед закончился и стулья убрали, Кристофер сказал мне, что Мэри ходит в приют уже месяц и, похоже, страдает от маразма.

Кажется, я понимала, что она чувствует. Но я решила, если снова ее встречу, расспросить о дочери Пенелопы. Может, я могла бы помочь ей найти того, кого она ищет.

Конечно, я не могла исправить всего, что натворила, но если бы я могла помочь хотя бы одному человеку закончить эти полгода лучше, чем он их начал, это было бы уже хорошо.

Дома.

В воскресенье утром мама всегда пекла блины. После того как она умерла, папа старался вообще не заходить на кухню. Вернувшись домой, я решила возродить нашу воскресную традицию.

Я поставила чайник на плиту и выглянула в окно. Томми сидел на ветке каштана с удочкой в руках.

Томми. Я подумала о том, сколько ему пришлось узнать за свою короткую жизнь, сколько потерь пережить. Он был совершенно сбит с толку тем, что я куда-то исчезла, а потом неожиданно вернулась. Я была в неоплатном долгу перед ним. Невозможно было все объяснить ему, но надо было попытаться сделать его жизнь лучше.

Я смотрела, как он раскачивается на толстой ветке, поднимает удочку и со свистом рассекает ею воздух. С десяти утра до двух. Я улыбнулась. Он тестировал свою последнюю партию самодельных мух.

Я положила чайный пакетик в кружку и поставила ее на стол. Потом вышла из дома и направилась к каштану, возвышающемуся над деревянным забором.

Томми сначала не заметил меня. Я смотрела, как он закидывает удочку, мастерски избегая веток. Мне казалось, не найдется второго десятилетнего ребенка, которому такой способ провести воскресное утро показался бы оптимальным, но Томми всегда отличался от других детей, и иногда его дразнили за это.

Я посмотрела на грубую кору дерева и вбитые в ствол перекладины для лазанья. Я тоже раньше любила забираться на это дерево вместе с Юлес. Мы залезали наверх, там на обрезанных ветках было очень удобно сидеть. Мы рвали колючие каштаны и, не снимая зеленой скорлупы, бросали в соседских мальчишек.

Я всегда особенно старалась попасть в голову Джеку. Позднее он сказал мне, что нарочно ездил на велике мимо моего дома. Я спросила, любит ли он боль.

Джек, Уилл, Юлес и я были неразлучны. Это продолжалось долго, пока Уилл не ушел на войну прямо перед Рождеством.

Крючок с наживкой опустился к моим ногам.

– Эй, Никки! – прокричал Томми из своего убежища. – Что думаешь? Снимешь пробу?

Я подняла муху и прищурила один глаз, чтобы рассмотреть ее. Рука начала трястись, и муха выскользнула из пальцев.

– Все ясно. Летать может.

– Хочешь залезть и побросать со мной?

Я подумала о своих трясущихся руках и о спазмах в мышцах, которые не прекращались с моего возвращения. Перспектива упасть с дерева меня не прельщала.

– Спасибо, дружок, но мне сейчас не до лазанья по деревьям.

– Ты стала скучной, – сказал Томми разочарованно.

– Мне жаль, Томми.

– Всем жаль, – сказал он. – Я устал от того, что всем очень жаль. Я просто хочу, чтобы все было нормально.

Я промолчала, потому что первой реакцией было желание снова извиниться.

– Теперь ты дома, у нас будет все нормально?

Что я могла ответить на это? Я знала, что возвращение будет трудным, но, глядя, как Томми играет во дворе, и надеясь на то, чему никогда не бывать, я чувствовала непреодолимую боль. Боль при мысли о той жизни, что могла бы быть у меня.

– Будет, Никки? – не унимался Томми. – Будет нормально?

– Да.

Я уже уходила, когда он добавил:

– Можешь взять муху. Из моей коллекции у меня в комнате.

Я знала, как дорога ему коллекция. Я попыталась улыбнуться.

– Спасибо, Томми. Что, если я заплачу тебе за нее?

Он широко улыбнулся и начал сматывать удочку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Сейчас

После занятий в кабинете миссис Стоун. Осталось пять месяцев.

Прошла неделя, и метка у меня на плече увеличилась вдвое, теперь она была шириной в два пальца. Однажды утром миссис Стоун предложила помочь мне наверстать упущенное по программе – я ведь начала учиться почти на месяц позже остальных.

К весне все мы должны были написать курсовую на тридцать страниц. Я решила предъявить ее отцу, чтобы у него было некое материальное доказательство моего шестимесячного усердия в школе.

Когда после уроков я зашла в кабинет миссис Стоун, она разговаривала с каким-то парнем, стоящим у ее стола. Я не рассмотрела его и, глядя в пол, направилась прямо к своему месту на задней парте, хотя все остальные были свободны.

Я достала учебник и не обращала внимания на их разговор. Пока не услышала голос Джека.

– Еще больше двух месяцев, – сказал он.

Сердце мое бешено забилось. Я подняла глаза.

Джек стоял ко мне спиной, и я смотрела на него, не отрывая глаз.

– Вот и хорошо, – ответила миссис Стоун. – Я почти каждый день остаюсь допоздна, поэтому можешь работать здесь – если будет нужно, я помогу. А разве у тебя нет футбольных тренировок?

– Тренировки начинаются не раньше половины четвертого. Так что у меня остается час. – Джек бросил быстрый взгляд на пустой класс, и я поспешно опустила голову. – Я благодарен вам за помощь.

– Я очень рада, что вы так интересуетесь английской литературой, – сказала миссис Стоун. – Во всех хороших колледжах ждут всесторонне образованных абитуриентов. И вообще одни только математика с физикой не дают пищи для души.

Я улыбнулась ее восторженности, нашла нужную страницу в книге и достала тетрадь из сумки.

Я не слышала его шагов, так что звук его голоса заставил меня вздрогнуть.

– Привет, – сказал он.

Я выронила тетрадь.

Джек сел сбоку от меня, на то же место, где сидел на уроке. Я не могла пошевелиться. Он поднял мою тетрадь и протянул мне.

– Спасибо, – сказала я. На этот раз получилось не совсем беззвучно.

Я могла бы спросить его о сочинении. Или о футболе. Или о погоде. О чем еще говорят старые друзья. Но слов не было, и я снова уставилась в открытую книгу.

– Ты пропустила матч в пятницу, – сказал он.

Он что, хочет завязать разговор? Я не могла болтать с ним. Я знала, что он больше ничего не чувствует ко мне. Это была одна из причин – и главная, – по которой я пошла с Коулом. Тогда его предательство сломило меня, но теперь Подпитка забрала всю боль. Это уже не имело никакого значения. Но могла ли я снова впустить его в свою жизнь?

Я чувствовала, что он смотрит на меня в ожидании. Ожидание длилось так долго, что уже становилось тягостным для нас обоих.

Он сел за парту, все еще не отрывая от меня глаз.

Он ждал.

Терпеливо.

Спокойно.

К тому моменту я почти забыла, о чем он спросил. О том, что я что-то пропустила.

– Да, – сказала я.

– Ты все же сделала это, – сказал он довольно игриво.

Я ничего не могла с собой поделать. Я снова взглянула на него, на этот раз вопросительно.

– К твоему репертуару добавилось третье слово. «Привет», «спасибо», а теперь еще «да», – он улыбался уголками губ, и я почувствовала, что краснею. Он это заметил. – Хотя бы это в тебе не изменилось.

Я снова уткнулась в свою тетрадь, руки у меня дрожали.

Он наклонился ко мне.

– Теперь, раз уж мы с тобой завязали разговор, может, расскажешь мне, где ты была? – По голосу я понимала, что он улыбается.

Я чувствовала, как на лбу у меня выступают капельки пота.

– Ты меня бросила. Не сказав ни слова, – продолжил он. Голос его звучал робко, как будто он пытался остаться спокойным. Я глубоко вздохнула. Я никак не могла понять, что он чувствует. Ни одна эмоция из тех, что я ощущала в воздухе, не преобладала над остальными. – Тебе что, нечего мне сказать?

Он ждал. Мое сердце, казалось, разобьется о грудную клетку на миллион маленьких частиц, и я поняла, что надо что-то делать.

Я начала было закрывать книгу.

– Не надо, – выпалил он, и я замерла. – Не уходи. Ты не обязана говорить со мной. Это я должен уйти. – Голос его был невероятно печален. Я слышала, что он собирает вещи в сумку.

Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь.

– Э-э-э…

Джек замер, как будто его движения могли прервать мою речь.

Он был причиной моего возвращения. Нельзя было отталкивать его. Вот только заставить себя заговорить с ним было не менее трудно, чем увидеть, как он уходит в открытую дверь.

– Нет, – сказала я и судорожно вздохнула. – Ты не… должен уходить. Пожалуйста.

Он снова достал книгу из сумки и положил на парту. Я тоже достала из сумки свои книги.

– Спасибо, – прошептал Джейк.

За оставшийся час я не сказала ни слова.

В тот день Джек больше не пытался заговорить со мной. Да и на следующий день. И через день.

Но он приходил в кабинет миссис Стоун. И сидел сбоку от меня каждый день после уроков, и в течение часа слышно было только, как наши карандаши скребут по бумаге. И дни летели так быстро. Слишком быстро.

Время от времени я украдкой смотрела на него. Иногда он убирал за ухо прядь волос, свисающую на лоб, но большую часть времени она закрывала его лицо. Иногда у него появлялась щетина, будто он брился не каждый день. Иногда я была уверена, что он чувствует мой взгляд. Уголок его губ дергался, и я понимала, что он сейчас обернется, и быстро переводила взгляд в книгу.

Иногда мне приходилось перечитывать одну и ту же фразу в учебнике снова и снова, и в конце часа я знала только, что Джек имеет обыкновение стучать ластиком по парте, когда он озадачен, и что когда он потягивается, у него поднимается рубашка и видна узкая полоска кожи на спине.

Мне уже почти казалось, что это может продолжаться бесконечно – быть вместе и не задавать вопросов.

Но однажды кто-то окликнул Джека из коридора. Я еле сдержалась, чтобы не поднять глаз, потому что узнала этот голос. Это был тот же голос, который в мой первый день в средней школе сказал мне, что челки уже давно не носят. Лейси Грин.

После этого я год отращивала челку. Я быстро поняла, что для таких, как Лейси Грин, проще всего не замечать тебя. И естественно, Лейси больше не замечала меня до тех пор, пока я не начала встречаться с Джеком.

– Джек, так вот где ты прятался все это время, – сказала она. Я не видела ее лица, но представила себе, как она изо всех сил пытается казаться безразличной. Я ниже опустила голову над книгой.

– Привет, Лейс, – сказал Джек. Он стучал ластиком по парте.

– Чем, интересно, ты так занят, что даже не пришел в «Луч»?

«Утренний луч» был местом, где собирались старшеклассники после уроков. Мы каждый день ходили туда. Я почти физически чувствовала, как она пронзает меня взглядом.

– Миссис Стоун сказала, что я могу здесь работать над своей курсовой. Для подготовки к вступительным.

Тук-тук-тук.

– Я думала, что до сдачи курсовой еще куча времени, – сказала Лейси.

– Так и есть, – ответил Джек.

Несколько секунд оба молчали. Джек не собирался углубляться в эту тему. В воздухе не чувствовалось никаких эмоций. Их просто не было.

– Не забывай, что последний год в школе положено веселиться, Джек, – она помолчала, а потом добавила: – Раньше ты умел веселиться.

Она явно на что-то намекала. Я не знала, как у них все закончилось после футбольного лагеря, и не знала, считала ли она меня виноватой. Мне было за что винить ее. Но все это было так давно.

– Спасибо, что напомнила, Лейс.

Тук-тук-тук-тук.

Я услышала ее удаляющиеся шаги, и стук ластиком по парте прекратился. Что бы между ними ни было в прошлом, сейчас Джека с Лейси не связывало ничего.

– Бекс? – Из коридора послышался другой голос.

Я подняла глаза и увидела Юлес, стоящую в дверях. Она показала на свою шапку, красную, связанную мной.

– Обожаю ее. Спасибо.

Я улыбнулась и помахала ей рукой. Юлес по-прежнему не оставалась обедать со мной, но она почти каждый день приходила на большой перемене к моему убежищу. Пару дней назад я положила шапку в пакет и отдала ей.

Юлес перевела взгляд с меня на Джека.

– Привет, Джек, – сказала она.

– Как жизнь, Юлес? – По его голосу было понятно, что он улыбается, произнося ее имя, и воздух, только что совершенно пустой, наполняется чем-то сладким. Может быть, любовью. Я не понимала, от кого это исходит, от Джека или Юлес. Или от них обоих.

В моем сердце что-то оборвалось, стоило мне подумать, что Джек и Юлес могут быть вместе. Может, я это придумала. Я все еще плохо разбиралась в тех эмоциях, что постоянно чувствовала в воздухе, я не всегда понимала, какие из них принадлежат другим людям, а какие – мне самой.

Юлес повернулась и ушла. Я могла бы поклясться, что ее щеки слегка покраснели.

Джек повернулся ко мне.

– Значит, Юлес заслужила улыбку, да?

Я чувствовала, что он смотрит на меня, ожидая моей реакции. Он не пытался заговорить со мной с того первого дня, и его голос странно на меня действовал. От него как будто что-то дрожало внутри. Конечно, Джек всегда так на меня действовал.

Я не поднимала глаз, но уголки губ против воли поползли вверх.

– Вижу, – сказал он. Джек всегда все видел.

В прошлом году

Рождественский бал. Три месяца до Подпитки.

Джек пригласил меня на Рождественский бал.

В тот день шел снег, ферма Мейера выглядела как на картинке, огоньки на крыше мерцали, окутанные белой пеленой. И когда Джек повел меня на танец, взял мою руку, положил ее себе на плечо и обнял за талию, мягко и неспешно, я думала, что жизнь прекрасна.

Он притянул меня к себе, наши ладони сжимались у его груди. Запах кедра с фермы смешивался со свежим запахом его свежевыбритой кожи в какой-то сладкий, деревенский аромат.

– Бекс, ты помнишь, как мы познакомились? – спросил он, прижавшись губами к моему уху.

Конечно, я помнила. Все события того дня навсегда отпечатались у меня в памяти.

– Ты о том дне, когда чуть не снес мне голову бейсбольным мячом?

– Надо же мне было что-то сделать, чтобы привлечь внимание девушки.

– Слово «привет» могло бы подействовать.

Он сжал меня крепче, если это вообще было возможно.

– Почему мы так долго ждали?

– М-м-м… потому что твой долгий путь лежал через всю группу поддержки?

Пару секунд он смотрел на меня, а потом покачал головой, наклонился и потерся губами о мое плечо.

Я закрыла глаза. Если бы это могло продолжаться до конца школы, я предпочла бы никогда ее не заканчивать.

Никогда.

В тот вечер я в какой-то момент осталась одна в женском туалете. Как только я закрыла дверь в кабинку, в туалет вошли несколько девиц. Они разговаривали, и казалось, одна из них при этом сдержанно всхлипывает.

– Ты на самом деле в сто раз красивее ее. – Один из голосов звучал громче.

– Да. Ну то есть я о том, что, если б у ее платья не было лямок, ему не на чем было бы удержаться.

У меня кровь прилила к щекам, когда я взглянула на тонкие лямки платья на своих плечах. Но какова вероятность, что они действительно говорят обо мне?

– Не обращай на них внимания! Ты пришла на Рождественский бал с Джейком Уилсоном, – сказала другая.

Я замерла. Я видела, кто входил в зал под руку с Джейком. Лейси Грин.

– Заткнись, Элиза, – произнес новый голос. Лейси. Казалось, она говорит сквозь слезы. – От этого не легче. Я должна была быть с Джеком.

Черт. Они действительно говорили обо мне и моих несчастных лямочках.

– Но вы уже несколько месяцев как расстались… – начала было еще одна девица, но ее перебили.

– Это был просто перерыв в отношениях, Клер, и он знал это, – она громко вздохнула. – Я все ему отдала. Он сказал, что любит меня. Но как только эта маленькая сучка бросилась на него, он обо всем забыл.

– Она не… – начала было одна из девиц, но осеклась.

– Если тебя это утешит, Лейс, он с ней все равно долго не прогуляет. Она бесхарактерная. Она уступит ему, и он быстро от нее устанет, как это было со всеми остальными. А потом, может быть, он вернется к тебе.

У меня начали дрожать руки. Я не просто одна из многих, это пустая болтовня. Джек не устанет от меня. Или устанет? Он говорил Лейси, что любит ее. Он что, врал?

Я вдруг поняла, что стою, прислонившись к двери кабинки и прижав руки к груди, будто пытаюсь не дать сердцу выпрыгнуть. Даже если когда-то он говорил ей, что любит, сейчас-то он со мной. Это что-нибудь да значит, или как?

На самом деле я не знала. У меня никогда раньше не было парня, и опыта в отношениях у Джека, несомненно, было больше. Я не хотела быть такой, как другие, и тем не менее хотела быть с ним. И хотела, чтобы он хотел меня.

У меня не было ответа на все вопросы, но по крайней мере я могла показать им свой характер.

Я спустила воду и распахнула дверь кабинки, глядя прямо в зеркало над раковинами. Беседа тотчас же стихла, и девицы молча наблюдали, как я вышла, помыла руки, не спеша высушила их, подкрасила губы и наконец неторопливо вышла.

Я надеялась, что они смотрели на мое решительное лицо и не заметили моих трясущихся коленей.

Джек ждал меня за дверью туалета. Он схватил меня за руку и потащил обратно на танцпол, как будто боясь потерять драгоценные секунды.

Я старалась не дать этим девицам испортить мне настроение. Тот факт, что Джек встречался с Лейси Грин, давно был всем известен. С кем только Джек не встречался.

Со всеми. Действительно, со всеми. Черт. Что я делала?

– Джек?

– А?

Началась новая песня, медленная и нежная.

– Почему ты пригласил меня тогда, в первый раз? – Я постаралась, чтобы это прозвучало непринужденно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты из-за чего-то конкретного решил пригласить меня?

– Да, – сказал он.

– И что это было? – Неужели я бросилась на Джека Капито? Неужели сделала что-то, чтобы перебежать дорогу Лейси?

– Помнишь первую игру этого сезона?

– Да, – ответила я. Это была первая игра, на которой Джек выступал в роли главного нападающего команды, самого молодого в истории школы. Я помню, как сидела во втором ряду, прямо за скамейкой для игроков.

– После того, как я заработал первый тачдаун за игру?

– Да. – Я все еще не понимала, к чему он ведет. Я что, подмигнула ему или что-то такое, и это выскочило у меня из памяти? Я была практически уверена, что не могла подавать ему никаких очевидных знаков своей любви или чего бы то ни было.

– На поле вышла защита, а я оказался на скамье. И когда я повернулся посмотреть на болельщиков… – Он сделал паузу.

О нет.

– Что я сделала?

Он улыбнулся.

– Ты смотрела на меня. А не на игру.

Он вздохнул, как будто заново переживая то мгновение.

Я почувствовала, что лицо у меня вытянулось от растерянности.

– И это все?

– Это все. – Он пожал плечами. – И тогда я в первый раз подумал, что у меня, наверное, есть шанс. И спросил Юлес.

Я закусила губу.

– Она, видимо, не понимает, что закадычные подруги не выдают секретов друг друга.

В мгновение ока я вдруг повисла в воздухе, головой почти касаясь земли, лицо Джека склонилось надо мной, на губах играла озорная улыбка.

Я ахнула, но скорее от неожиданности этого трюка, чем от страха.

– Между нами нет секретов, Бекс. – Он все еще улыбался, но глаза глядели серьезно.

Я не могла ответить.

Он держал меня так еще пару секунд, а потом медленно поднял, не выпуская из рук.

Я кусала губы.

– Тогда можно тебя кое о чем спросить?

Мы на секунду остановились посреди танца, он нахмурился.

– Ох. Звучит не очень. Ну, давай спрашивай.

– Ты и Лейси… – голос у меня сорвался.

– Я и Лейси… – сказал он, ожидая продолжения.

– Ты порвал с ней?

– Так вот что тебя волнует? Да, я порвал с ней.

Я снова подумала о том, что услышала в женском туалете.

– А она… знает об этом?

Джек улыбнулся.

– Я надеюсь. Она там была.

И, как будто разговор был окончен, Джек прижал меня к себе, и мы снова начали танцевать. Он прошептал мне на ухо:

– Она переживет.

Когда после танцев он отвез меня домой, мы из машины заметили, что у дверей стоит мой отец.

– Я думаю, лучше пожелать тебе спокойной ночи здесь, – сказал Джек.

– Мой папа не так плох.

– Да, он замечательный… был, пока я не начал встречаться с его дочерью.

Я и сама обратила внимание на то, что папа стал заметно холоднее относиться к Джеку. Были странные моменты. Так, однажды вечером папа ни с того ни с сего сказал Джеку, что все футболисты, с которыми он вместе учился, сильно растолстели после окончания школы. До этого мы говорили о том, что бы приготовить на ужин.

– Ну ладно, – сказала я. – Может, в следующий раз. – Я хотела чмокнуть его в щеку, но он обеими руками обхватил мое лицо и поцеловал меня. От него пахло мятными конфетами, которые раздавали после окончания бала, и когда он прикоснулся ко мне губами, я задрожала, но не от холода. Я все сильнее прижималась к нему, надеясь, что темнота в машине скроет нас от глаз отца.

Но я не хотела заходить слишком далеко. Когда я собиралась высвободиться, Джек обхватил меня за талию и притянул еще ближе, подняв над центральной консолью, так что я оказалась у него на коленях.

Я отодвинулась обратно.

– Мой папа будет в восторге…

Он прижал палец к моим губам, не давая мне продолжать:

– Пожалуйста, не говори о своем отце, когда я тебя целую. Кроме того, если он не привлечет меня по закону…

– А это он запросто сможет, – перебила я.

Он улыбнулся и снова поцеловал меня перед тем, как отпустить.

– После такого поцелуя нам ночью будет сниться одно и то же, – сказал он с усмешкой.

Лицо у меня еще больше разгорелось, но я попыталась, чтобы мой голос прозвучал спокойно:

– Я наверняка увижу свой обычный сон про то, как прихожу в школу голой.

– И я, – улыбнулся Джек. Я толкнула его плечом.

Он вышел из машины и обошел ее крутом, чтобы открыть мне дверь, стараясь избегать какого бы то ни было физического контакта со мной, когда я вышла. Я подождала, пока машина завернет за угол, и пошла по дорожке к открытой входной двери.

– Осторожнее, Никки, – сказал отец.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто не хочу видеть свою девочку несчастной.

– Пап, у меня все хорошо.

– Я знаю, – сказал он. – Но несмотря на то что я такой старый и немодный, я помню, какими были мальчишки в старших классах школы. Особенно такие, как Джек Капито.

– Какие такие?

– Такие, которые даже не провожают девушку до двери.

Я закатила глаза.

– Ну, он мог бы, но ему еще надо развезти остальных девиц. Нас было трое. – Папа наконец улыбнулся. – Доброй ночи, старик, – сказала я, обнимая его.

– Подожди минутку, милая. Я все сделал как надо?

Я взглянула ему в глаза.

– Что сделал?

Тогда меня вдруг поразило, что это был первый раз, когда я танцевала, с тех пор как умерла мама. Мне стало стыдно, что я не вспомнила об этом раньше. Просто потому, что вечер был так прекрасен. Не дожидаясь его объяснений, я сказала:

– Да. Все отлично.

– Спокойной ночи, Никки.

На следующее утро я нашла в куртке записку. Я развернула ее и прочла два слова, написанные рукой Джека.

Твой навсегда.