Текст книги "Слова сияния"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 86 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

ЧАСТЬ 2. Приближение ветров

ГЛАВА 13. Событие дня

Форма войны для власти и битв,

Богами дана, чтобы убить.

Для жизни важна, но тайной ей быть.

Воля позволит ее получить.

«Песнь перечислений» слушающих, строфа 15

Грохоча и подпрыгивая на кочках, повозка катилась по каменистой земле. Шаллан устроилась на жестком сидении рядом с Блутом, одним из громил, работающих на Твлаква. Он управлял чуллой, тянущей повозку, и был не особенно разговорчив, хотя, когда думал, что она не смотрела, изучал ее глазами, похожими на бусины из темного стекла.

Было холодно. Ей хотелось, чтобы погода изменилась и наступила весна или даже лето, хотя бы на время. В месте, печально известном своими постоянными холодами, такое вряд ли случится. Ноги от колен и до самых пят Шаллан закутала в импровизированное покрывало, сделанное из подкладки сундука Джасны. Оно не только защищало от холода, но также скрывало ее изодранную юбку.

Шаллан пыталась отвлечься, изучая окрестности. Флора здесь, в южной части Замерзших земель, оказалась совершенно незнакомой. С подветренной стороны скал пробивались островки травы с короткими и колючими стеблями, а не длинными и колышущимися. Камнепочки никогда не вырастали больше, чем с кулак, и ни разу не открывались полностью, даже когда Шаллан попыталась полить одну из них водой. Их лозы, ленивые и медлительные, как будто онемели от холода. Также в трещинах и по склонам росли маленькие хилые кусты. Их ломкие ветви царапали бока повозки, а крошечные зеленые листья размером с капли дождя сворачивались и втягивались в стебли.

Кусты росли в изобилии, распространившись везде, где нашлась точка опоры. Когда повозка катилась мимо одного особенно высокого их скопления, Шаллан протянула руку и отломила веточку. Та оказалась трубчатой, с полой серединой, и шершавой, как песок.

– Они слишком хрупкие, чтобы выдержать сверхшторм. Как же эти растения выживают?

Блут хмыкнул.

– Считается общепринятым, – проговорила Шаллан, – вовлекать попутчика в занимательный диалог, интересный обеим сторонам.

– Я бы так и поступил, – ответил он мрачно, – если бы, провались все в Бездну, знал, что означает хотя бы половина ваших слов.

Шаллан вздрогнула. Честно говоря, она не ожидала ответа.

– Тогда мы с тобой на равных, – произнесла она, – поскольку ты используешь много слов, которых не знаю я. Признаюсь, мне кажется, что большинство из них – ругательства...

Шаллан хотела развеселить Блута, но он только помрачнел еще больше.

– Вы думаете, что я такой же тупой, как эта ветка.

«Прекрати оскорблять мою ветку».

Непрошеные слова явились на ум и почти уже сорвались с губ. Шаллан следовало придерживать язычок, учитывая свое воспитание. Но свобода – без страха, что за каждой закрытой дверью маячит отец, – сильно ослабила ее самообладание.

На сей раз она подавила колкость.

– Глупость – следствие окружения, – сказала девушка.

– Хотите сказать, что я глуп, потому что так воспитан?

– Нет. Я говорю, что каждый человек ведет себя глупо в некоторых ситуациях. Когда мой корабль разбился, я оказалась на берегу, но не смогла разжечь костер, чтобы согреться. Назвал бы ты меня глупой?

Блут бросил на нее взгляд, но промолчал. Возможно, для темноглазого такой вопрос прозвучал как ловушка.

– Ну, я бы назвала, – продолжила Шаллан. – Я глупа во многих областях. Наверное, когда дело доходит до сложных умных слов, ты глуп. Вот почему нам нужны и ученые, и караванщики, охранник Блут. Наши глупости дополняют друг друга.

– Я могу понять, зачем нам нужны ребята, которые умеют разжечь костер, – ответил охранник. – Но не понимаю, зачем нам люди, употребляющие мудреные слова.

– Тс-с-с, – прошипела Шаллан. – Не говори так громко. Если светлоглазые тебя услышат, они могут прекратить тратить время на создание новых слов и начнут вмешиваться в дела честных людей.

Он снова взглянул на нее. В его глазах под густыми бровями не было даже проблеска юмора. Шаллан вздохнула и переключила внимание на растения. Как они выживают в сверхшторма? Она достанет папку с набросками и...

Нет.

Девушка выкинула из головы все мысли и расслабилась. Через некоторое время Твлакв объявил полуденный привал. Повозка Шаллан замедлила ход, и рядом остановилась еще одна.

Ею управлял Таг. Сзади в клетке сидели двое паршменов и плели шляпы из тростника, который насобирали утром. Паршменам часто приказывали заниматься подобной черной работой, чтобы все их время тратилось на зарабатывание денег для хозяина. Когда они прибудут на место, Твлакв продаст шляпы за пару обломков.

Паршмены продолжали работать, несмотря на то, что повозка остановилась. Они начинали делать что-то другое только после прямого приказа. Также их было необходимо обучать специально для каждой выполняемой работы. Зато после обучения они работали не жалуясь.

Шаллан никак не могла отказаться от мысли, что их покорность являлась чем-то пагубным. Она потрясла головой и протянула руку Блуту, который помог ей выбраться из повозки без дальнейших понуканий. Встав на землю, Шаллан оперлась рукой о повозку и резко вдохнула воздух сквозь сжатые зубы. Отец Штормов, что случилось с ее ступнями? Рядом с ней из стенки повозки показались спрены боли – маленькие оранжевые кусочки сухожилий, похожие на кисти, с которых удалили плоть.

– Ваша светлость? – позвал Твлакв, направившись к ней вразвалочку. – Боюсь, мы не в состоянии предложить вам большого разнообразия в еде. Видите ли, мы бедные купцы и не можем позволить себе деликатесы.

– Достаточно того, что у вас есть, – ответила Шаллан, стараясь, чтобы испытываемая боль не отразилась на лице, хотя спрены уже выдали ее с головой. – Пожалуйста, прикажи одному из твоих людей спустить мой сундук.

Твлакв выполнил просьбу без жалоб, хотя и наблюдал жадным взглядом, как Блут спускал сундук на землю. Позволить ему увидеть, что находилось внутри, не казалось Шаллан хорошей идеей. Чем меньше он узнает, тем в большей безопасности она будет.

– Эти клетки, – сказала Шаллан, осматривая заднюю часть повозки. – Судя по замкам наверху, деревянные боковины можно прикрепить поверх решеток.

– Да, ваша светлость, – ответил Твлакв. – Видите ли, это на случай сверхштормов.

– Твои рабы вместятся в одну из трех повозок, – продолжила Шаллан. – Паршмены поедут во второй. Останется еще одна свободная, и из нее выйдет отличная дорожная повозка для меня. Прикрепи боковины.

– Ваша светлость! – удивился он. – Вы хотите сидеть в клетке?

– Почему бы и нет? – спросила Шаллан, встретившись с ним взглядом. – Несомненно, я буду в безопасности, находясь под твоей охраной, торговец Твлакв.

– Э-э... да...

– Ты и твои люди наверняка хорошо знакомы с тяготами путешествия, – спокойно продолжила Шаллан, – но я – нет. Меня не устраивает сидеть на твердой скамейке под солнцем изо дня в день. Однако подходящий экипаж стал бы желанным улучшением в поездке по этой глуши.

– Экипаж? – переспросил Твлакв. – Да это же повозка для рабов!

– Как скажешь, торговец Твлакв, – ответила Шаллан. – С твоего позволения?

Он вздохнул, но отдал приказ. Его люди вытащили боковины из-под повозки и закрепили их снаружи. Они, тем не менее, не тронули заднюю стенку, в которой находилась дверь в клетку. Результат их трудов не выглядел слишком комфортабельным, но обеспечил некоторую уединенность. К разочарованию Твлаква, Шаллан попросила Блута затащить сундук внутрь. Потом она забралась в клетку, прикрыла дверь и протянула руку сквозь решетку по направлению к Твлакву.

– Ваша светлость?

– Ключ.

– О.

Торговец вытащил из кармана ключ и перед тем, как вручить, рассматривал его одно долгое мгновение.

– Спасибо, – ответила Шаллан. – Когда еда будет готова, пришлешь ее с Блутом, но ведро чистой воды мне нужно немедленно. Ты очень любезен. Я не забуду твоих услуг.

– Э-э... спасибо.

Его слова прозвучало практически как вопрос. Уходя, торговец казался смущенным. Хорошо.

Шаллан подождала, пока Блут принесет воду, а затем прокралась на цыпочках через закрытую со всех сторон клетку. Воняло грязью и потом, и Шаллан затошнило при мысли о содержавшихся здесь раньше рабах. Позже она скажет Блуту, чтобы тот приказал паршменам почистить клетку.

Девушка остановилась перед сундуком Джасны, опустилась на колени и осторожно подняла крышку. Свет от заряженных сфер вырвался наружу и залил все вокруг. Узор тоже был здесь, его форма рельефно выделялась на обложке книги. Шаллан наказала ему не попадаться никому на глаза.

По крайней мере, она выжила. Очевидно, до безопасности далеко, но ей хотя бы не грозило немедленно замерзнуть или умереть от голода. Это означало, что Шаллан наконец придется столкнуться с более серьезными вопросами и проблемами. Девушка положила руку на книги, не обращая внимания на пульсирующие ступни.

– Они должны добраться до Разрушенных равнин.

Узор завибрировал в замешательстве – вопросительным тоном, в котором слышалось любопытство.

– Кто-то должен продолжить работу Джасны, – сказала Шаллан. – Необходимо найти Уритиру и убедить алети, что возвращение Несущих Пустоту неизбежно.

Она поежилась, подумав о паршменах с мраморной кожей, работающих прямо в соседней повозке.

– Ты... м-м-м... продолжишь? – спросил Узор.

– Да.

Она приняла решение в тот момент, когда настояла на том, чтобы Твлакв отправился к Разрушенным равнинам.

– Той ночью перед крушением, когда я увидела Джасну без ее обычной защитной маски... Я знаю, что должна сделать.

Узор зажужжал, снова в замешательстве.

– Трудно объяснить, – пояснила Шаллан. – Это относится к человеческой природе.

– Замечательно, – энергично произнес Узор.

Она посмотрела на него и приподняла бровь. Насколько же быстро он продвинулся в развитии с того времени, как часами кружился в центре комнаты или карабкался вверх-вниз по стенам.

Шаллан достала еще несколько сфер для лучшего освещения и развернула одну из тряпок, в которые Джасна заворачивала книги. Лоскут оказался безукоризненно чистым. Шаллан окунула его в ведро с водой и начала обмывать ступни.

– До того, как я увидела выражение лица Джасны в ту ночь, – начала объяснять она, – до того, как поговорила с ней, такой усталой, и поняла, насколько она была встревожена, я попала в ловушку. Ловушку ученого. Несмотря на первоначальный страх насчет рассказанного Джасной о паршменах, вся эта ситуация стала казаться мне какой-то интеллектуальной загадкой. Джасна внешне оставалась такой бесстрастной, что, полагаю, с ней случилось то же самое.

Шаллан вздрогнула, вытащив кусочек камешка из пореза на ступне. Еще больше спренов боли высунулись из пола повозки. В ближайшее время она не сможет много ходить, но хотя бы пока что не видно ни одного спрена гниения. Ей бы не помешало найти какой-нибудь антисептик.

– Опасность не только теоретическая, Узор. Она реальна и ужасна.

– Да, – горестно ответил он.

Шаллан подняла взгляд от ступней. Узор переместился на внутреннюю часть крышки сундука, освещенную разноцветными сферами.

– Ты знаешь что-нибудь про опасность? Про паршменов, Несущих Пустоту?

Возможно, она придавала слишком много значения тону его голоса. Он не был человеком и часто говорил со странными интонациями.

– Мое возвращение... – сказал Узор. – Из-за них.

– Что? Почему же ты ничего не сказал!

– Сказал... говорить... думать... Все тяжело. Становится лучше.

– Ты нашел меня из-за Несущих Пустоту, – проговорила Шаллан, придвигаясь поближе к сундуку. Забытый окровавленный лоскут свисал с ее руки.

– Да. Узоры... нас... мы... беспокоимся. Послали одного. Меня.

– Но почему именно ко мне?

– Из-за лжи.

Она потрясла головой.

– Я не понимаю.

Он недовольно загудел.

– Ты. Твоя семья.

– Ты следил за мной и моей семьей? Так давно?

– Шаллан. Вспомни...

Опять те воспоминания. В этот раз не скамейка в саду, а стерильно белая комната. Колыбельная, которую пел отец. Кровь на полу.

Нет.

Шаллан отвернулась и снова занялась ступнями.

– Я мало... знаю о людях, – сказал Узор. – Они ломаются. Их разум ломается. Ты не сломалась. Только трещина.

Она продолжила обмывать ступни.

– Тебя спасла ложь, – произнес Узор. – Ложь, привлекшая меня.

Шаллан окунула лоскут в воду.

– У тебя есть имя? Я назвала тебя Узор, но оно больше похоже на описание.

– Имя – это цифры, – ответил спрен. – Много цифр. Трудно выговорить. Узор... Узор подходит.

– До тех пор, пока ты не станешь в ответ звать меня Чудачкой, – пошутила Шаллан.

– М-м-м-м...

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, – проговорил Узор. – Обдумываю ложь.

– Шутку?

– Да.

– Только не думай слишком много, – произнесла Шаллан. – Шутка не слишком удачная. Если ты хочешь поразмыслить над шуткой получше, подумай о том, что из всех людей, возможно, именно от меня будет зависеть, остановим ли мы возвращение Несущих Пустоту.

– М-м-м-м-м...

Она закончила промывать ступни, сделав все возможное, и обернула их несколькими лоскутами из сундука. У Шаллан не имелось ни тапочек, ни туфель. Может быть, ей удастся купить запасную пару обуви у одного из работорговцев? Эта мысль заставила желудок скрутиться, но выбора не было.

Затем она просмотрела содержимое сундука. Остался только один из сундуков Джасны, но Шаллан узнала в нем тот самый, что принцесса держала в своей каюте. Как раз тот, который забрали убийцы. В нем хранились заметки Джасны – множество заполненных ими книг. В сундуке было мало первичных источников, но это не имело значения, так как Джасна тщательно выписала все важные отрывки.

Отложив в сторону последнюю книгу, Шаллан заметила что-то на дне сундука. Отдельный листок бумаги? Она с любопытством подняла его и почти выронила от удивления.

Портрет Джасны, нарисованный самой Шаллан, подаренный наставнице после того, как девушка была принята в ученицы. Шаллан полагала, что Джасна его выбросила – принцесса мало увлекалась изобразительным искусством, считая его легкомысленным.

Однако она сохранила рисунок и держала его вместе с самыми ценными вещами. Нет. Шаллан не хотела об этом думать, не хотела сталкиваться с подобными мыслями.

– М-м-м... – прогудел Узор. – Ты не можешь поддерживать ложь все время. Только в самом важном.

Шаллан коснулась лица и поняла, что на глазах выступили слезы. Из-за Джасны. Она избегала скорби, поместив ее в маленькую коробочку и спрятав ту подальше.

Как только девушка почувствовала, что больше не может не горевать по Джасне, сверху навалилась еще одна скорбь. Она казалась незначительной по сравнению со смертью принцессы, но угрожала расстроить Шаллан не меньше, а даже больше.

– Мои наброски... – прошептала она. – Все пропало.

– Да, – печально согласился Узор.

– Все рисунки, которые я хранила. Мои братья, отец, мама...

Все кануло в морские глубины, включая наброски животных и ее размышления об их связях, биологии и повадках. Пропало. Все до последнего листа.

Мир не перестал существовать без глупых рисунков небоугрей. Но Шаллан чувствовала, что все равно ничего хуже случиться не могло.

– Ты нарисуешь еще, – прошептал Узор.

– Я не хочу.

Шаллан сморгнула слезы.

– Я не перестану вибрировать. Ветер не перестанет дуть. Ты не перестанешь рисовать.

Шаллан провела пальцами по портрету Джасны. Глаза женщины светились, казались почти живыми – первый рисунок Шаллан, на котором она изобразила Джасну в день их встречи.

– Сломанный преобразователь лежал в моих вещах. Теперь он затерялся на дне океана. Я не смогу починить его и отправить братьям.

Узор загудел, как ей показалось, сердито.

– Кто они? – спросила Шаллан. – Те, что совершили такое, убили ее и лишили меня моего искусства. Почему они совершают такие ужасные вещи?

– Я не знаю.

– Но ты уверен, что Джасна права? – проговорила Шаллан. – Несущие Пустоту вернутся?

– Да. Спрены... его спрены. Они идут.

– Те люди убили Джасну, – проговорила Шаллан. – Они, возможно, принадлежали к той же группе, что и Кабзал и... и мой отец. Зачем им лишать жизни человека, ближе всех подошедшего к пониманию того, как и зачем вернутся Несущие Пустоту?

– Я...

Он запнулся.

– Мне не следовало спрашивать, – сказала Шаллан. – Я уже знаю ответ, и он очень человеческий. Те люди пытаются держать знание под контролем, чтобы извлечь из него прибыль. Прибыль из самого апокалипсиса. Мы позаботимся, чтобы этого не произошло.

Она опустила портрет Джасны и поместила его между страниц книги, чтобы тот не помялся.

Свиток с фехтовальными стойками

ГЛАВА 14. Стойка железа

Партнерская форма – роль для любви,

Утехи полна, жизнь возвестит.

Ступивший на путь, заботой живи.

Сочувствием можно ее обрести.

«Песнь перечислений» слушающих, строфа 5

– Сколько времени прошло... – произнес Адолин, сидя на коленях и держа перед собой свой Клинок, кончик которого на несколько дюймов вошел в каменный пол.

Принц был один. Только он и его меч, в одной из этих новых подготовительных комнат, построенных вокруг дуэльной арены.

– Я помню, как выиграл тебя, – прошептал Адолин, глядя на свое отражение в лезвии. – Никто не воспринимал меня всерьез. Щеголь в роскошных тряпках. Тиналар хотел меня победить, чтобы позлить отца, но лишился своего Клинка.

Если бы Адолин проиграл, он был бы вынужден отдать Тиналару свои Доспехи, перешедшие к нему от семьи матери.

Адолин никогда не давал своему Клинку имя. Кто-то это делал, кто-то – нет. Принц никогда не считал подобное приемлемым. Нет, он не думал, что Клинок не заслуживает имени. Просто не знал, какое имя будет уместным. Давным-давно оружие принадлежало одному из Сияющих рыцарей. Тот человек, несомненно, как-то его назвал. Давать оружию другое имя казалось слишком самонадеянным. Адолин думал точно так же еще до того, как решил относиться к Сияющим в хорошем свете, как и отец.

Клинок никуда не денется после смерти Адолина. Он им не владел. Лишь одолжил на время.

Меч с аскетично гладкой поверхностью был длинным и извилистым, как угорь, с выступами у рукояти, похожими на растущие кристаллы. По форме подобный стандартному полуторнику, Клинок немного походил на огромные двуручники, которые Адолин видел у рогоедов.

– Настоящая дуэль, – прошептал Адолин Клинку. – С настоящими ставками. Наконец-то. Больше не нужно ходить вокруг да около, больше не нужно себя ограничивать.

Клинок Осколков не ответил, однако Адолин представил, что тот его слушал. Нельзя использовать оружие, подобное этому, оружие, которое, казалось бы, является продолжением самой души, и не чувствовать время от времени, что оно живое.

– Я со всеми разговариваю так уверенно, – сказал Адолин, – потому что они на меня полагаются. Но если сегодня я проиграю, это будет конец. Больше никаких дуэлей, а следовательно, серьезная помеха в грандиозном плане отца.

Снаружи доносились голоса людей. Топот ног, шум болтовни. Скрежет по камню. Они пришли. Пришли посмотреть на его победу или унижение.

– Может быть, это наш последний поединок вместе, – тихо произнес Адолин. – Я ценю то, что ты для меня сделал. Знаю, что ты сделал бы то же самое для любого, кто обладал тобой, но все равно ценю. Я... я хочу, чтобы ты знал – я верю в отца. Верю в то, что он прав, что вещи, которые он видит, реальны. Мир нуждается в объединенном Алеткаре. Поединки, подобные сегодняшнему, являются моим способом достижения цели.

Адолин и его отец не были политиками. Они солдаты. Далинар – по своему выбору, Адолин – больше в силу обстоятельств. У них бы не получилось проложить путь к объединению королевства простыми словами. За него требовалось бороться.

Адолин встал, похлопал себя по карману, а затем, отпустив растаявший в тумане Клинок, пересек маленькое помещение. На каменных стенах узкого коридора, в который он вошел, были выгравированы рельефные изображения десяти основных стоек фехтования. Их высекли в другом месте и, когда эту комнату достроили, перенесли сюда. Комната являлась недавним дополнением, заменяющим палатки, в которых когда-то проводилась подготовка к дуэлям.

Стойка ветра, стойка камня, стойка пламени... Барельефы изображали стойки для каждой из десяти сущностей. Адолин шел и считал их про себя. Маленький туннель был высечен в камне самой арены и оканчивался небольшой комнатой, вырубленной в скале. Яркий солнечный свет дуэльной арены сочился из-под последних дверей, разделяющих Адолина и его противника.

Теперь, когда появились подходящая подготовительная комната для медитации и комната для ожидания, в которой надевалась броня и где можно было отдохнуть между поединками, дуэльная арена в военных лагерях превратилась в одну из тех, что остались в Алеткаре. Приятное дополнение.

Адолин шагнул в комнату, где его ждали брат и тетя. Отец Штормов, его руки вспотели. Он так не нервничал, даже когда собирался на битву, в которой его жизни угрожала реальная опасность.

Тетя Навани только что закончила рисовать глифпару. Отложив кисть в сторону, она отошла от возвышения и подняла рисунок, чтобы Адолин мог его разглядеть. Ярко-красная глифпара на белом лоскуте.

– Победа? – предположил Адолин.

Навани опустила рисунок и осуждающе посмотрела на племянника.

– Что? – спросил принц, в то время как его оружейники вошли внутрь и внесли части Доспехов Осколков.

– Здесь говорится «безопасность и слава», – ответила Навани. – Тебе бы не помешало выучить пару глифов, Адолин.

Он пожал плечами.

– Никогда не считал это важным.

– Ну, хорошо, – проговорила Навани, уважительно складывая молитву и поджигая ее в жаровне. – Будем надеяться, в конце концов ты обзаведешься женой, которая сможет делать это за тебя. И читать глифы, и рисовать их.

Адолин склонил голову, как полагалось делать во время сожжения молитвы. Паилиа[12]12
  Ник Герольда должен быть симметричным согласно принципам воринизма. Соблюдается в оригинале (Pailiah, «h» заменяет любую букву), но «h» не произносится и обычно не переводится


[Закрыть] свидетельница, сейчас не время оскорблять Всемогущего. Тем не менее когда лоскут догорел, он взглянул на Навани.

– Какие новости о корабле?

Они ожидали весточки от Джасны, как только она доберется до Прибрежных Крипт, но известий не было. Навани связывалась с управлением начальника гавани в этом далеком городе. Они сказали, что «Удовольствие ветра» еще не прибыло. Джасна задерживалась уже на неделю.

Навани неопределенно взмахнула рукой.

– Джасна на том корабле.

– Я знаю, тетя, – ответил Адолин, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Что произошло? Неужели корабль попал в сверхшторм? Что с той девушкой, на которой он, возможно, женится, если все выйдет, как задумала Джасна?

– Если корабль задерживается, значит, у Джасны что-то на уме, – сказала Навани. – Вот увидишь. В ближайшие пару недель мы получим сообщение, в котором она потребует от нас что-то сделать, или ей понадобится какая-то информация. Нужно будет выведать, почему она исчезла. Да пошлет Батта[13]13
  Ник Герольда должен быть симметричным согласно принципам воринизма. Соблюдается в оригинале (Battah, «h» заменяет любую букву), но «h» не произносится и обычно не переводится


[Закрыть] этой девочке немного здравого смысла, соответствующего ее уму.

Адолин не стал заострять внимание на проблеме. Навани знала Джасну лучше, чем кто бы то ни было. Но... он определенно беспокоился за принцессу и ощутил внезапный укол тревоги, испугавшись, что ожидаемая встреча с той девушкой, Шаллан, не состоится. Конечно, из условной помолвки редко что-то получалось, но отчасти ему хотелось, чтобы все сложилось. Странная привлекательность заключалась в том, чтобы позволить кому-то другому сделать за него выбор, особенно если вспомнить, как громко кричала Данлан, когда он разорвал с ней отношения.

Данлан все еще служила одним из писцов его отца, поэтому время от времени они попадались друг другу на глаза. Он по-прежнему ловил сердитые взгляды. Но, шторм побери, в тот раз он был не виноват. То, что она сказала своим друзьям...

Оружейник установил ботинки, и Адолин шагнул вперед, чувствуя, как они защелкиваются в нужных местах. Оружейники быстро закрепили ножные латы и передвинулись выше, облачая его в более легкий, чем казалось со стороны, металл. Вскоре остались только латные перчатки и шлем. Принц опустился на колени, укладывая руки в перчатки со своей стороны и вставляя пальцы, куда следовало. Странным образом все Доспехи Осколков сжимались сами собой, как небоугорь, обвившийся вокруг крысы, стягивались до удобной степени плотности вокруг запястий.

Адолин повернулся и протянул руку за шлемом, который держал последний оружейник. Это был Ренарин.

– Ты поел курицу? – спросил младший брат, когда Адолин взял шлем.

– На завтрак.

– И поговорил с мечом?

– У нас состоялся целый диалог.

– Мамина цепочка у тебя в кармане?

– Проверил три раза.

Навани сложила руки на груди.

– Вы все еще цепляетесь за эти глупые суеверия?

Оба брата резко взглянули на нее.

– Это не суеверия, – сказал Адолин в тот же момент, когда Ренарин произнес: – Это просто на удачу, тетя.

Она закатила глаза.

– Я так давно не сражался на официальных дуэлях, – пояснил Адолин, надевая шлем с открытым забралом. – Не хочу, чтобы хоть что-то пошло не так.

– Глупости, – повторила Навани. – Веруй во Всемогущего и Герольдов, а не в то, съел ли ты нужную пищу перед дуэлью. Шторма! В следующий раз окажется, что ты веришь в Страсти.

Адолин переглянулся с Ренарином. Его маленькие традиции, возможно, не помогали побеждать, но зачем рисковать? У каждого дуэлянта были свои пунктики. Его собственные еще ни разу не подвели.

– Наши охранники не особенно рады, – тихо проговорил Ренарин. – Они болтают о том, как трудно защитить принца, когда кто-то машет перед его носом Клинком Осколков.

Адолин опустил забрало. Оно затуманилось по краям, вставая на место, и стало прозрачным, дав ему полный обзор комнаты. Адолин ухмыльнулся, точно зная, что Ренарин не сможет увидеть выражение его лица.

– Я так огорчен, что лишу их шанса побыть моими няньками.

– Почему тебе нравится над ними издеваться?

– Я не люблю телохранителей.

– Тебя охраняли и раньше.

– На поле битвы, – уточнил Адолин. Когда за тобой везде ходили следом, ситуация воспринималась иначе.

– Дело не только в этом. Не ври мне, брат. Я знаю тебя слишком хорошо.

Адолин изучил лицо брата, чьи глаза за стеклами очков были такими искренними. Мальчик все время оставался слишком серьезным.

– Мне не нравится их капитан, – признал Адолин.

– Почему? Он спас жизнь отцу.

– Просто он не дает мне покоя, – пожал плечами Адолин. – Что-то с ним не так, Ренарин. Он внушает мне подозрения.

– Думаю, что ты испытываешь к нему неприязнь, потому что он отдавал тебе приказы на поле боя.

– Я едва это помню, – пренебрежительно ответил Адолин, делая шаг к двери наружу.

– Ну тогда ладно. И, брат?

– Да?

– Постарайся не проиграть.

Адолин распахнул двери и вышел на песок. Он уже бывал на этой арене раньше, пользуясь тем предлогом, что, хотя военный Кодекс алети запрещал дуэли между офицерами, ему по-прежнему требовалось поддерживать себя в форме.

Чтобы умиротворить отца, Адолин не участвовал в важных поединках – схватках за чемпионство или за Осколки. Он не смел рисковать своими Доспехами и Клинком. Теперь все изменилось.

Воздух был все еще морозным, но солнце над головой светило ярко. Его дыхание отдавалось внутри шлема, под ногами скрипел песок. Адолин проверил, смотрит ли отец. Тот смотрел. Как и король.

Садеас не явился. Впрочем, как и всегда. Возможно, по этой причине Адолину вспомнилось, что Садеас и Далинар когда-то были друзьями, вместе сидели на трибунах и смотрели, как он сражается на дуэли. Планировал ли Садеас измену уже тогда, смеясь и перешучиваясь вместе с отцом, как старый друг?

«Сконцентрируйся».

Его сегодняшний противник не был Садеасом, но однажды... Однажды он встретится с ним на арене. Именно в этом заключалась цель всего того, чем он занимался.

На данный момент Адолин должен справиться с Салинором, одним из Носителей Осколков Танадала. У Салинора имелся только Клинок, хотя он и мог одолжить Доспехи короля, чтобы сразиться в поединке с полным Носителем.

Салинор стоял на другом конце арены, облаченный в неукрашенные синевато-серые Доспехи, и ждал, пока верховный судья – светледи Истоу – даст сигнал к началу поединка. Это сражение стало своего рода оскорблением для Адолина. Чтобы заставить Салинора согласиться на дуэль, Адолин был вынужден поставить на кон и свои Доспехи, и Клинок против одного Клинка Салинора. Как будто принц считался недостойным и должен был предложить больше потенциальных наград, чтобы что-то доказать сомневающемуся Салинору.

Как и ожидалось, арена оказалась переполнена светлоглазыми. Даже если и ходили слухи, что Адолин потерял свою былую форму, поединки за Осколки случались исключительно редко. С последней подобной дуэли прошло больше года.

– Призовите Клинки! – скомандовала Истоу.

Адолин вытянул руку в сторону. Меч появился в его ждущей ладони спустя десять ударов сердца – на секунду раньше, чем у противника. Сердце Адолина билось быстрее, чем у Салинора. Возможно, это означало, что его противник не был напуган и недооценивал его.

Адолин встал в стойку ветра, согнув локти, развернувшись боком и направив острие меча вверх и назад. Его противник принял стойку пламени, взяв меч в одну руку и касаясь лезвия другой, поставил стопы параллельно, примерно на расстоянии фута. Стойки были скорее философией, чем предопределенным набором движений. Стойка ветра предполагала текучесть, стремительность, величественность. Стойка пламени – быстрая и гибкая, больше подходила для более короткого Клинка Осколков.

Стойка ветра была хорошо знакома Адолину. Она отлично служила ему на протяжении всей его карьеры.

Но сегодня казалась неуместной.

«Мы на войне, – подумал Адолин. Салинор скользнул вперед, проверяя его защиту. – И каждый светлоглазый в этой армии – неопытный новичок».

Не время для зрелищ.

Время для избиения.

Как только Салинор приблизился и нанес удар, чтобы прощупать соперника, Адолин крутанулся и принял стойку железа, занеся меч двумя руками над головой. Он уклонился, отбил первый удар, шагнул вперед и с размаху опустил Клинок на шлем Салинора. Раз, другой, третий. Салинор пытался обороняться, но был явно удивлен атакой Адолина, и два удара принца достигли цели.

По шлему Салинора поползли трещины. Адолин услышал стоны, сопровождаемые ругательствами, пока Салинор пытался снова поднять оружие для удара. Никто не думал, что дело обернется подобным образом. Куда подевались пробные удары, искусство боя, танец?

Адолин зарычал, почувствовав старую дрожь битвы. Он отбил атаку Салинора, не сопоставимую по ущербу с нанесенными им самим повреждениями, поднял меч двумя руками и сокрушительным ударом опустил его на нагрудник соперника, будто раскалывая дрова. Салинор снова застонал, а Адолин поднял ногу и пнул его, повалив на землю.

Салинор выронил Клинок – сказалась уязвимость стойки пламени, в которой меч держали одной рукой, – и тот растворился в тумане. Адолин подошел к поверженному сопернику, отпустил свой Клинок и стукнул ботинком по шлему Салинора. Часть шлема рассыпалась расплавленными обломками, открыв потрясенное, искаженное паникой лицо.