Текст книги "Слова сияния"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 86 страниц) [доступный отрывок для чтения: 31 страниц]

ИНТЕРЛЮДИЯ 1. Нарак

Ритм решимости мягко раздавался на задворках сознания Эшонай, когда она достигла плато в центре Разрушенных равнин.

Центральное плато. Нарак. Изгнание.

Дом.

Она сорвала с головы шлем Осколков, глубоко вдыхая холодный воздух. Доспехи хорошо проветривались, но после интенсивных упражнений в них все равно становилось душно. Другие солдаты опустились на землю позади – в забег она взяла около пятнадцати сотен. К счастью, в этот раз они прибыли задолго до людей и забрали гемсердце с минимальной борьбой. Его принес Деви, заслуживший привилегию, потому что именно он увидел куколку издалека.

Эшонай почти желала, чтобы все оказалось не так легко. Почти.

«Где ты, Терновник? – подумала она, посмотрев на запад. – Почему ты не пришел встретиться со мной снова?»

Ей показалось, что она увидела его в том забеге, около недели назад, когда их прогнал с плато его сын. Эшонай не принимала участия в сражении, ее беспокоила раненая нога, и прыжки с одного плато на другое усиливали боль даже в Доспехах Осколков. Возможно, ей вообще не стоило участвовать в этих забегах.

Она хотела быть с солдатами на случай, если ударный отряд окружат и понадобится Носитель Осколков – даже раненый – чтобы их освободить. Нога все еще причиняла страдания, но Доспехи достаточно смягчали боль. Скоро Эшонай вернется к сражениям. Возможно, если она примет непосредственное участие, Терновник появится снова.

Ей требовалось поговорить с ним. Она чувствовала эту необходимость, как будто ее навеяли сами ветра.

Солдаты подняли руки в знак прощания, когда их пути разделились. Многие тихо пели или бормотали песни в ритме скорби. В последние дни мало кто пел с возбуждением или даже с решимостью. Шаг за шагом, шторм за штормом, депрессия захватывала ее народ – слушающих, как они называли свою расу. «Паршенди» был людским термином.

Эшонай шагнула в сторону руин, которые заполняли Нарак. После стольких лет там не много осталось. Их можно было назвать руинами руин. Все созданное и людьми, и слушающими оказывалось одинаково недолговечно перед мощью сверхштормов.

Тот каменный шпиль впереди, наверное, был башней. За века бушующие шторма покрыли его толстым слоем крэма. Мягкий крэм просачивался в трещины и заполнял окна, затем постепенно затвердевал. Теперь башня выглядела как огромный сталагмит, обращенный закругленным концом в небо, с каменными выпуклостями по бокам, казавшимися оплавленными.

Шпиль должен иметь прочный стержень, чтобы противостоять ветрам так долго. Другие образцы древней инженерии сохранились не так хорошо. Эшонай миновала бугры и насыпи, остатки разрушенных строений, медленно поглощаемых Разрушенными равнинами. Шторма бушевали непредсказуемо. Иногда огромные куски камня откалывались от скал, оставляя выбоины и зазубренные края. Бывало, что шпили могли стоять веками, вырастая – не уменьшаясь – по мере того, как ветра одновременно разрушали и наращивали их.

Эшонай обнаружила похожие руины во время своих исследований, в одном из которых она как раз и находилась, когда ее народ впервые столкнулся с людьми. Всего лишь семь лет назад, но казалось, что прошла целая вечность. Она любила те дни, когда исследовала огромный, бесконечный мир. А теперь...

Теперь она проводила свою жизнь взаперти на одном плато. Дикие неизведанные места звали ее, пели о том, чтобы она собрала все, что сможет унести, и отправлялась в путь. К несчастью, ее судьба заключалась в другом.

Эшонай шагнула в тень большого камня, о котором всегда воображала, что он мог быть городскими воротами. Из той малости, которую им сообщали шпионы на протяжении нескольких лет, она знала, что алети не догадываются. Они маршировали по неровной поверхности плато и видели только природные скалы, так никогда и не поняв, что пересекают кости давно погибшего города.

Эшонай вздрогнула и настроила ритм потери. Мягкие удары, но все же с отдельными яростными и резкими нотами. Она недолго следовала ритму. Помнить о погибших было важно, но создавать защиту живущим – важнее.

Она снова настроила решимость и вступила в Нарак. Здесь слушающие создали лучший дом, какой смогли в годы войны. Скалистые склоны стали казармами, из брони большепанцирников сделали стены и крыши. Курганы, которые некогда были зданиями, теперь на подветренной стороне обросли камнепочками, идущими в пищу. Многие из Разрушенных равнин раньше были заселены, но величайший город находился в центре. Остатки ее народа сделали своим домом остатки мертвого города.

Они дали ему имя Нарак – «изгнание» – потому что именно сюда пришли, чтобы отделиться от своих богов.

Слушающие, и мужского, и женского пола, поднимали к ней руки, когда Эшонай проходила мимо. Так мало их осталось. Люди были неумолимы в своем стремлении к мести.

Она их не винила.

Эшонай повернула к Залу искусства. Он располагался неподалеку, и она не появлялась там уже несколько дней. Внутри солдаты занимались смехотворным занятием – рисованием. Эшонай шагала между ними, все еще в Доспехах Осколков, со шлемом под мышкой. В длинном строении не имелось крыши, что давало хорошее освещение для рисования. Стены были покрыты толстым слоем давно затвердевшего крэма. Вооружившись кистями с густой щетиной, солдаты пытались как можно лучше изобразить композицию из цветов капнепочки на пьедестале в центре. Эшонай обошла вокруг художников, рассматривая работы. Из-за высокой ценности бумаги и отсутствия холста рисовали на раковинах.

Картины ужасали. Пятна ярких цветов, лепестки без сердцевины... Эшонай остановилась рядом с Варанисом, одним из ее лейтенантов. Он деликатно держал кисть между бронированными пальцами, неуклюжий перед мольбертом. Пластины хитинового панциря росли из его рук, плеч, груди, даже головы. Такие же, как ее собственные под Доспехами.

– У тебя получается все лучше, – сказала ему Эшонай в ритме похвалы.

Он посмотрел на нее и тихо загудел со скептицизмом. Эшонай усмехнулась и положила руку на его плечо.

– В самом деле похоже на цветы, Варанис. Я действительно так думаю.

– Похоже на мутную воду на коричневом плато, – сказал он. – Возможно, с плавающими в ней коричневыми листьями. Почему цвета превращаются в коричневый, если их смешать? Три красивых цвета вместе слились во что-то совсем некрасивое. Это бессмысленно, генерал.

Генерал. Временами Эшонай чувствовала неловкость, занимая эту должность, так же, как эти слушающие, пытающиеся рисовать картины. Она пребывала в боевой форме, потому что для битвы требовалась броня, но предпочитала рабочую форму. Более гибкую, более надежную. Это не значило, что ей не нравилось руководить, но одни и те же занятия каждый день – упражнения, бег по плато – сковывали разум. Эшонай хотелось открывать новые вещи, бывать в новых местах. Взамен она объединила свой народ в долгой похоронной процессии, потому что они умирали один за другим.

«Нет. Мы найдем выход».

Она надеялась, что искусство – его часть. По ее приказу каждый мужчина или женщина по очереди приходили в Зал искусства в определенное время. И они старались, они очень старались. Пока что успех был примерно таким же, как пытаться перепрыгнуть пропасть с закрытыми глазами.

– Спрены не появились? – спросила Эшонай.

– Ни одного.

Варанис ответил в ритме скорби. Слишком часто в последние дни Эшонай слышала этот ритм.

– Пробуйте еще, – сказала она. – Мы не проиграем битву из-за того, что не приложили все возможные усилия.

– Но, генерал, – ответил Варанис. – Какой в этом смысл? Художники не спасут нас от людских мечей.

Другие солдаты поблизости повернулись послушать ее ответ.

– Художники не помогут, – сказала она в ритме мира. – Но моя сестра уверена, что близка к открытию новых форм. Если мы обнаружим, как создавать художников, она сможет больше узнать о процессе изменений, что поспособствует ее исследованиям. Поможет открыть формы даже сильнее, чем боевая. Художники не помогут нам победить, но какие-то другие формы способны на это.

Варанис кивнул. Хороший солдат. Не все такие – боевая форма сама по себе не делала кого-то более дисциплинированным. К несчастью, она препятствовала развитию мастерства художника.

Эшонай пробовала рисовать. У нее не получалось думать правильно, не выходило постигать абстракции, необходимые для создания произведений искусства. Боевая форма была хорошей, разносторонней. Она не мешала думать, как мешала партнерская. Как и в рабочей форме, ты оставался самим собой, когда пребывал в боевой форме. Но каждая имела свои особенности. Рабочему трудно совершать насилие – где-то в его сознании стоял блок. Вот одна из причин, почему ей нравилась эта форма. Она заставляла ее думать иначе, чтобы решать проблемы.

Ни одна из форм не могла творить искусство. По крайней мере, как следует. Партнерская форма была наилучшей, но имела целый ряд других недостатков. Заставить этих типов сосредоточиться на чем-то продуктивном оказывалось практически невозможным. Существовали еще две формы, хотя первой из них – вялой формой – пользовались очень редко. Она являлась пережитком прошлого и использовалась до того, как они заново открыли кое-что получше.

Оставалась только ловкая форма – общая форма, гибкая и аккуратная. Слушающие использовали ее для воспитания молодняка и при работах, требующих больше ловкости, чем мускулов. Немногих можно было выделить для этой формы, хотя она лучше подходила для искусства.

В старых песнях говорилось о сотнях форм. Теперь им известны лишь пять. Вернее, шесть, если одной из них считать рабскую форму, форму без спрена, без души и без песни. Именно к этой форме привыкли люди, называя их паршменами. На самом деле это была вообще не форма, а отсутствие какой-либо формы.

Эшонай покинула Зал искусства со шлемом под мышкой. Ее нога болела. Женщина прошла через орошаемую площадь, где пребывавшие в ловкой форме вылепили из крэма большой бассейн. Во время шторма в него собирали дождевую воду, богатую питательными веществами. Отсюда рабочие носили воду ведрами. Их формы были сильными, почти как боевая форма, но с более тонкими пальцами и без брони. Многие кивали ей, хотя как генерал она не имела над ними власти. Эшонай являлась их последним Носителем Осколков.

Трое в партнерской форме – две женщины и один мужчина – брызгались в воде, играя друг с другом. Едва одетые, они плескались в том, что остальные будут пить.

– Вы трое, – рявкнула на них Эшонай. – Разве вам нечем заняться?

Упитанные и апатичные, они усмехнулись Эшонай.

– Иди сюда! – позвал один. – У нас весело!

– Вылезайте! – крикнула Эшонай, махнув рукой.

Трое забормотали в ритме раздражения, вылезая из воды. Несколько рабочих поблизости покачали головами, когда те прошли мимо, один запел с похвалой в благодарность Эшонай. Рабочим не нравились столкновения.

Это был повод. Только те, кто выбирал партнерскую форму, использовали ее как предлог для глупостей. Когда Эшонай стала рабочим, она научилась при необходимости давать отпор. Однажды она перешла в партнерскую форму и доказала себе, что может оставаться продуктивной и в этом качестве, несмотря на... раздражители.

Конечно, остальные ее опыты в качестве партнера вылились в полную катастрофу.

Эшонай заговорила в ритме порицания с пребывавшими в партнерской форме. Ее слова были такими запальчивыми, что она привлекла спренов гнева. Притянутые ее эмоциями, они двигались с невероятной скоростью, похожие на молнии, танцующие между Эшонай и близлежащими камнями. Молнии скопились у ее ног, окрашивая камни в красный цвет.

Пребывавшие в партнерской форме испугались гнева богов и убежали жаловаться в Зал искусства.

«Остается надеяться, что по дороге они не притаятся в каком-нибудь укромном уголке, чтобы спариться».

Эшонай затошнило от подобных мыслей.

Она никогда не понимала слушающих, которые хотели постоянно находиться в партнерской форме. Для того чтобы завести ребенка, большинству пар приходилось перейти в эту форму и изолировать себя на год – после рождения ребенка можно было выйти из формы так быстро, насколько возможно. В конце концов, кто захочет появляться на публике в таком виде?

Люди занимались этим постоянно, чему не уставала изумляться Эшонай в те далекие дни, когда проводила время, изучая их язык, торгуя с ними. Люди не только не меняли форм, они всегда были готовы к спариванию, всегда отвлекались на сексуальные нужды.

Она многое бы отдала за то, чтобы ходить среди них незамеченной. Позаимствовать одноцветную кожу на год и передвигаться по дорогам, рассматривать великие города. Вместо этого Эшонай и другие заказали убийство короля алети в отчаянной попытке остановить возвращение богов слушающих.

Что ж, сработало – король алети не смог претворить свой план в жизнь. Но в результате ее народ медленно уничтожался людьми.

Эшонай наконец достигла скальных нагромождений, которые считала домом, – маленький опрокинутый купол. Он напомнил ей купола на окраине Разрушенных равнин, действительно огромные купола, которые люди называли военными лагерями. Ее народ жил в них до того, как покинул дома ради защищенности Разрушенных равнин с их пропастями, через которые люди не могли перепрыгнуть.

Конечно, ее дом был намного, намного меньше. В первые дни жизни здесь Венли сделала крышу из щитка большепанцирника и построила стены, разделившие пространство на комнаты. Она покрыла все строение крэмом, который со временем затвердел. Получилось что-то действительно похожее на дом, а не на лачугу.

Зайдя внутрь, Эшонай положила шлем на стол, но оставила остальную броню на себе. Доспехи Осколков подгонялись точно по фигуре. Ей нравилось ощущение их мощи. Появлялась уверенность в том, что есть еще что-то надежное в этом мире. И с мощью Доспехов Осколков она могла почти игнорировать рану на ноге.

Пригнувшись, Эшонай прошла несколько комнат, кивая слушающим. Помощники Венли были учеными, хотя никто не знал надлежащей формы для настоящих исследований. Ловкая форма служила их временной заменой. Эшонай нашла свою сестру возле окна в дальней комнате. Демид, бывший партнер Венли, сидел напротив. Венли пребывала в ловкой форме три года, так долго, как они знали эту форму, хотя перед своим внутренним взором Эшонай все еще видела сестру рабочей, с мускулистыми руками и крепким телом.

Это осталось в прошлом. Теперь Венли стала стройной женщиной с узким лицом, покрытым изящными мраморными завитками красно-белых узоров. Благодаря ловкой форме волосы отросли длинными прядями, панцирь шлема их не сдерживал. Темно-рыжие волосы Венли спускались до талии, там она закрепила их в трех местах. Сестра носила платье, облегающее талию и выпуклости на груди. Так как Венли пребывала не в партнерской форме, грудь была маленькой.

Венли и ее партнер оставались близки, хотя во время пребывания в партнерской форме не смогли родить детей. Если бы они вышли на поле битвы, то стали бы боевой парой. Но они были парой исследователей или что-то в этом роде. Занятия, в которых проходили их дни, казались очень непривычными для слушающих. В этом и заключался смысл. Народ Эшонай не мог позволить себе быть таким, каким он был в прошлом. Дни продолжительной изоляции на плато, проводимые в пении друг другу и редких сражениях, завершились.

– Ну что? – спросила Венли в ритме любопытства.

– Мы победили, – сказала Эшонай, прислонившись спиной к стене, и сложила руки, звякнув Доспехами Осколков. – Гемсердце наше. У нас по-прежнему будет пища.

– Хорошо, – ответила Венли. – А твой человек?

– Далинар Холин. Он не участвовал в битве.

– Он не станет встречаться с тобой снова, – сказала Венли. – В прошлый раз ты чуть его не убила.

Сказав это в ритме веселья, она встала и взяла лист бумаги – они делали ее из сушеной мякоти камнепочки после сбора урожая – и протянула его своему партнеру. Тот посмотрел на лист, кивнул и начал делать у себя заметки.

Для изготовления бумаги требовались драгоценное время и ресурсы, но Венли настаивала на том, что результат стоил затраченных усилий. Лучше бы она оказалась права.

Венли оценивающе посмотрела на Эшонай. У нее были проницательные глаза – прозрачные и темные, как у всех слушающих. Всегда казалось, что Венли скрывает в их глубине тайные знания. При хорошем освещении они приобретали фиолетовый оттенок.

– Что бы ты сделала, сестра? – спросила Венли. – Если бы ты и Холин попробовали хотя бы немного поговорить, прежде чем начать сражаться друг с другом?

– Я бы заключила мир.

– Мы убили его брата. Мы зарезали короля Гавилара в ту ночь, когда он пригласил нас в свой дом. Алети не забудут и не простят такое.

Эшонай опустила руки и сжала кулак в бронированной перчатке. Та ночь. Отчаянный план, реализованный ею и пятью другими. Она участвовала в нем, несмотря на юность, благодаря своему знанию людей. Все голосовали одинаково.

Убить человека. Уничтожить его и вместе с ним риск катастрофы. Ибо, если бы он остался жить и делать то, о чем говорил им той ночью, они бы все потеряли. Те, кто принял с ней то решение, теперь мертвы.

– Я открыла секрет штормовой формы, – сказала Венли.

– Что?! – Эшонай выпрямилась. – Ты должна была работать над формами, которые могут помочь. Формы для дипломатов или для ученых.

– Эти формы не спасут нас, – ответила Венли с весельем. – Если мы хотим иметь дело с людьми, нам нужна древняя сила.

– Венли, – воскликнула Эшонай, схватив сестру за руку. – Наши боги!

Венли не дрогнула.

– У людей появились волноплеты.

– Не факт. Это мог быть Клинок Чести.

– Ты сражалась с ним. Разве Клинок Чести поразил тебя, ранил в ногу, сделал хромой?

– Я... – Ее нога болела.

– Мы не знаем, какие из песен правдивы, – произнесла Венли.

Хотя сестра Эшонай говорила в ритме решимости, ее голос прозвучал утомленно, и она привлекла спренов усталости. Они пришли со звуком ветра, влетели через окна и двери полупрозрачным паром, стали сильнее, более видимыми и закрутились вокруг ее головы как струйки дыма.

«Моя бедная сестра. Она работает так же усердно, как солдаты».

– Если волноплеты вернулись, – продолжила Венли, – мы должны стремиться к чему-то значимому, чему-то, что сможет обеспечить нашу свободу. К формам силы, Эшонай...

Венли взглянула на ладонь сестры, все еще покоящуюся на ее руке.

– Хотя бы сядь и послушай. И прекрати нависать как гора.

Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес Доспехов Осколков сломал бы стул. Она наклонилась вперед, изучая стол, заваленный бумагами.

Венли сама изобрела письменность. Они позаимствовали эту идею у людей – запоминать песни хорошо, но не идеально даже при наличии направляющих ритмов. Информация, хранящаяся на страницах, была более практичной, особенно для исследований.

Эшонай выучилась грамоте, но чтение до сих пор давалось тяжело. У нее не оставалось времени для практики.

– Итак... штормовая форма? – произнесла Эшонай.

– Достаточное количество слушающих в этой форме, – сказала Венли, – сможет управлять сверхштормом или даже вызывать его.

– Я помню песню, рассказывающую о штормовой форме, – ответила Эшонай. – Подобным занимались боги.

– Большинство форм связано с ними в любом случае, – возразила Венли.– Можем ли мы на самом деле доверять точности слов, которые впервые спели так давно? Когда запоминали те песни, наш народ находился в основном в вялой форме.

Форма низкого интеллекта, малых способностей. Теперь они использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то эта и партнерская формы были единственными, которые знал ее народ.

Демид перебрал несколько страниц, сдвинув стопку.

– Венли права, Эшонай. Это риск, который мы должны принять.

– Мы могли бы договориться с алети, – ответила Эшонай.

– С какой целью? – сказала Венли, снова в ритме скептицизма. Спрены усталости наконец исчезали, улетая прочь на поиск более свежего источника эмоций. – Эшонай, ты все время говоришь, что хочешь вести переговоры. Я думаю, все потому, что ты увлечена людьми. Думаешь, они позволят тебе свободно жить среди них? Своим видом ты всегда будешь напоминать им раба, к тому же непокорного.

– Века назад, – проговорил Демид, – мы сбежали от наших богов и от людей. Наши предки оставили цивилизацию, власть и могущество, чтобы обеспечить себе свободу. Я бы не отказался от нее, Эшонай. Штормовая форма. С ней мы сможем уничтожить армию алети.

– Без них, – подхватила Венли, – ты сможешь вернуться к исследованиям. Никакой ответственности – ты будешь путешествовать, составлять карты, открывать новые места, которые никто не видел прежде.

– То, чего хочу я, не имеет значения, – ответила Эшонай в ритме порицания, – пока мы все рискуем быть уничтоженными.

Она посмотрела на пятнышки на бумаге – записанные песни. Песни без музыки, как есть. Их обнаженные души.

Могло ли спасение слушающих в самом деле заключаться в чем-то, настолько ужасном? Венли и ее команда провели пять лет, записывая все песни, изучая нюансы, рассказанные стариками, запечатлевая их на этих страницах. Через сотрудничество, изучение и глубокие размышления они открыли ловкую форму.

– Это единственный путь, – сказала Венли в ритме мира. – Мы вынесем вопрос на Совет пяти, Эшонай. Ты должна быть на нашей стороне.

– Я... я подумаю.