Текст книги "Леди в саване"

Автор книги: Брэм Стокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Wolf L.The Essential Dracula. New York, 1993.

Брэм Стокер
«Леди в саване»

Моему дорогому, давно обретенному другу графине де Гербель (Женевьеве Уорд)

Перевод осуществлен по изданию: Stoker Bram. The Lady of the Shroud. Sutton Publishing, Gloucestershire, 1994.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Брэм (или правильнее, Абрахам) Стокер родился в предместье Дублина, Клонтарфе, 8 ноября 1847 г. Отец его был государственным служащим, а значит, принадлежал к колониальной администрации порабощенной в XIX в. Ирландии. Мать работала в благотворительных организациях, была феминисткой, писательницей, дружила с матерью Оскара Уайльда, писавшей под псевдонимом Сперанца поэтессой из лагеря сторонников ирландского национального возрождения. Семья жила в достатке, пусть и не была богатой. Возможно, миссис Стокер не замыкалась на семейных заботах и интересовалась тем, что происходило вне дома, из желания как-то скрасить серые будни, на которые семью обрекала карьера мистера Стокера.

Брэм Стокер рос болезненным ребенком, был почти инвалидом, неделями не вставал с постели, и мать обычно «пичкала» его страшными историями о банши [53]53
  Персонаж ирландского и шотландского фольклора, привидение-плакальщица. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], привидениях, демонах, а также рассказами о холере, представлявшей тогда реальную угрозу. Миссис Стокер была сильной женщиной, она жила своими сыновьями и даже заявляла, что «ни в грош не ставит» дочерей – только сыновья ей были дороги. Полагают, что она оказала большое влияние на сына, и, возможно, именно ей он был обязан увлечением сверхъестественным, как и довольно холодным, хотя и вежливым, обращением с женой, когда уже вступил в брак.

Начальное и среднее образование Брэм получил в школах Дублина, а затем изучал математику в дублинском Тринити-колледже. Именно в университетские годы ему наконец удалось укрепить здоровье, и он даже прослыл спортсменом. Он был также избран президентом Философского общества в университете. С дипломом Тринити-колледжа, полученным в 1867 г., Стокер за неимением лучшего решает идти по стопам отца и, без особого желания, поступает на государственную службу, на которой пробудет инспектором «малых сессий» [54]54
  Коллегия из двух или более мировых судей, рассматривающая в суммарном порядке дела о мелких преступлениях.


[Закрыть]при суде до 1877 г. Одновременно как внештатный журналист он писал рецензии на спектакли для ирландских газет и какое-то время в начале 1870-х гг. был редактором «Ивнинг мейл». Благодаря интересу к театру Стокер в 1876 г. познакомился с известным актером и театральным деятелем сэром Хенри Ирвингом (1838–1905), гастролировавшим тогда в Ирландии. Почувствовав симпатию к журналисту и государственному служащему, знаменитый актер убедил Стокера покинуть Ирландию, чтобы управлять его театром «Лицеум» и быть у него личным секретарем. Стокер с радостью воспользовался этой возможностью, но, прежде чем покинул родные места, в 1878 г. опубликовал свою первую книгу под интригующим названием «Обязанности служащего „малых сессий“ в Ирландии».

В Англии, при Ирвинге, Стокер старался на первое место ставить интересы работодателя, а не свои. Это была нелегкая жизнь, потому что несмотря на огромную популярность Ирвинга-актера, его театру чудом удавалось держаться на плаву. Вкус Ирвинга к роскошным постановкам с пышными декорациями и костюмами оборачивался для его театральной труппы вечным страхом перед финансовым кризисом. Однако, освоившись в должности управляющего театром «Лицеум», Стокер сделал предложение двадцатидвухлетней Флоренс Болкомби, честолюбивой актрисе, дочери английского подполковника, служившего в Индии и в Крыму. Мисс Болкомби, прежде чем встретилась со Стокером, давала «согласие», как было известно, Оскару Уайльду, с которым она познакомилась еще в семнадцать лет; это было не совсем обручение, но Уайльд подарил ей золотой крест с выгравированными на нем их именами, который попросил вернуть, когда услышал, что она собирается выйти замуж за Стокера. (Похоже, Уайльда немного расстроила, но вовсе не опечалила эта новость.) Флоренс и Брэм обвенчались 4 декабря 1878 г.; у них родился единственный сын. Связь Стокера с Ирвингом, конечно же, помогла Флоренс попасть на желанную сцену: она дебютировала в 1881 г. в одной из постановок Ирвинга.

С Ирвингом всегда было нелегко поладить, и однако же все то время, пока Стокер старался аккуратно вести денежные дела «Лицеума» и ублажать часто срывавшегося Ирвинга, он не прекращал писать романы и рассказы. Эти сочинения объединяет острый интерес автора к макабру, в них очевидна его тяга к ужасному, как будто прозаическая сторона жизни Стокера – превозносимого за деловитость бухгалтера – требовала от него какого-то компенсирующего прорыва в мир вымысла. С начала 1880-х гг. и до смерти, последовавшей в 1912 г., Стокер создал пятнадцать произведений, включая романы «Дракула» (1897), «Тайна моря» (1902), «Леди в саване» (1909), «Логово Белого ящера» (1911). После его смерти вдова его издала сборник рассказов Стокера «Гость Дракулы» (1914)) который наряду с неопубликованным эпизодом из романа «Дракула» также содержит несколько классических историй ужасов и повествований о привидениях, например «Дом судьи». Когда, в 1905 г., Ирвинг скончался, Стокер опубликовал свои «Воспоминания о Хенри Ирвинге» (1906): именно благодаря этой книге имя Стокера и оставалось в памяти современников первое время после того, как его самого не стало. Годы тяжелого труда в театре Ирвинга, конечно же, отразились на здоровье Стокера, и когда он умер в 1912 г. в возрасте шестидесяти четырех лет, одной из причин кончины, как указывалось в свидетельстве о смерти, было «истощение».

Стокер не изобрел вампира: историями о вампирах изобилует фольклор Восточной Европы. Что касается английской традиции, то лето 1816 г. романтики Байрон, Шелли и врач Байрона Джон Полидори провели, рассказывая друг другу истории о вампирах, в итоге Мэри Шелли принялась за «Франкенштейна». Фигура Стокера важна, однако, потому, что он завлек вампира в отечество, в Англию; агент сверхъестественных сил из континентальной Европы стремится, как известно по роману «Дракула», обосноваться в английской глубинке. Страх перед иностранным вторжением (в данном случае не военным, но сексуальным) мгновенно поразил общественное воображение. И продолжает множить число читателей романа и зрителей его киноверсии.

Роман «Леди в саване» повторяет некоторые основные мотивы более знаменитого «Дракулы», но, конечно, уступает раннему роману, если речь идет об успехе у читателей. («Дракулу» критика не оценила сразу после публикации, хотя роман был бестселлером; за прошедшие же годы, благодаря голливудским экранизациям, сделавшим его знаменитым, «Дракула» постоянно переиздается.) Роман 1909 г. не столь ужасает, потому что в нем рассказывается не о вторжении, а о квазиколониальной затее. Зло угрожает не благополучной родной Англии, но живущему в окружении первозданной природы дикому народу, который, похоже, нуждается в цивилизующем воздействии Западной Европы. Подобно более ранней книге, роман «Леди в саване» тоже оформлен в виде писем и дневниковых записей; в нем тоже проясняется смысл мужского героизма, а Руперт Сент-Леджер хорошо вписывается как в современный мир (в качестве развязки изображается невероятный для 1909 г. полет, совершаемый на аэроплане), так и в мир традиционных мужских ценностей (он высок – 6 футов 7 дюймов, – красив и силен, как то и пристало «настоящему» герою). География романа «Леди в саване» напомнит читателям о «Дракуле», потому что действие происходит в Восточной Европе, где-то между Грецией, Албанией и Турцией – в месте, вообще-то не существующем на реальной карте Европы, лишь по видимости в европейском краю, на самом же деле в краю экзотическом, странном и чуждом законов.

Наконец, в обоих романах присутствует, конечно же, тема столкновения реального и сверхъестественного миров. Леди, которую видят плывущей в гробу и облаченной в саван, в прологе должна предстать вампирическим образом, одной из неупокоившихся мятущихся душ, столь обычных, как следует из романа «Дракула», в Восточной Европе. Именно так воспринимает Руперт ее появление, когда она стучит в окно его спальни, в полночь оказавшись возле его замка. Тетка героя, грозная шотландка мисс Джанет Макелпи, обладает даром ясновидения, которым всегда пользуется в благих целях. В своих грезах в замке она провидит бракосочетание племянника с вампиром – безмолвную полуночную церемонию. Но верно ли она истолковывает знаки? Можно ли доверять ее толкованиям? В конце концов, мисс Макелпи носит имя водяного из шотландского фольклора, келпи, являющегося в образе лошади и заманивающего ничего не ведающих туда, где их ждет погибель. Больше того, о самом герое, Руперте Сент-Леджере, мы впервые узнаем из дневника его кузена, и если родственник его прав, то и самого героя есть в чем упрекнуть. Перед нами роман наслаивающихся толкований, где все не так, как представляется, и читатели, подобно персонажам романа, постоянно рискуют неверно оценить ситуацию, в которой оказываются по воле автора.

Экзотические места отсутствующей на картах страны Синегории, молчаливый и недоверчивый ее народ, грозный замок, унаследованный Рупертом, – все нагнетает атмосферу зла и предвещает несчастье. И однако, в конечном счете это история любви, счастливой любви вопреки непреодолимым, как кажется, препятствиям, а завершается она волнующим приключением, которое напоминает как романы Г. Райдера Хаггарда или Жюля Верна, так и более раннюю книгу самого Стокера.

Рут Роббинз,

Лутонский университет

Из «Журнала оккультизма», 1907 год, середина января

С Адриатики пришла странная весть. В ночь на 9-е, когда «Виктория», судно пароходной компании «Италия», проходило почти в полночь вблизи берегов Синегории, мимо пункта, известного под названием Иванова Пика, внимание капитана, находившегося в то время на капитанском мостике, впередсмотрящий привлек к крохотному огоньку, который держался возле береговой линии. У многих плавающих в южных водах судов заведено в хорошую погоду идти мимо Ивановой Пики, потому что там глубоко, нет сильного течения и выступающих из моря скал. Несколько лет назад капитаны местных пароходов обычно так близко прижимались здесь к берегу, что получили уведомление от компании Ллойда: в подобных условиях любой несчастный случай не будет рассматриваться как страховой, т. е. включенный в перечень морских рисков. Капитан Миролани из числа тех, кто обходит мыс на значительном расстоянии, однако, оповещенный о названном обстоятельстве, капитан счел за благо расследовать его, допуская, что кто-то терпит бедствие. Поэтому он приказал убавить скорость и стал осторожно продвигаться к берегу. На мостике к капитану присоединились два его помощника, синьоры Фаламано и Дестилья, а также один из пассажиров, находившийся на борту судна мистер Питер Колфилд, чьи сообщения о сверхъестественных явлениях, отмеченных в уединенных местах земли, хорошо знакомы читателям «Журнала оккультизма». Мистер Колфилд направил нам письменный отчет о странном происшествии, удостоверенный подписями капитана Миролани и других упомянутых джентльменов.

«…Была без одиннадцати минут полночь в субботу, 9-го января 1907 г., когда я увидел странное зрелище у мыса, известного как Иванова Пика, что в Синегории. Ночь была ясная, я стоял на носу корабля, где видимость была превосходной. Мы находились на некотором расстоянии от Ивановой Пики, пересекая с севера на юг широкую бухту, в которую и выдавался мыс. Капитан судна Миролани, осмотрительный мореход, в своих плаваниях всегда далеко обходил эту бухту, на которую наложен запрет Ллойдом. Но когда он разглядел в лунном свете вдали крохотную женскую фигуру в белом, несомую неведомым течением в маленькой лодке, на носу которой мерцал слабый свет (напомнивший мне о блуждающем – кладбищенском – огоньке!), капитан решил, что это, должно быть, потерпевшая бедствие, и осторожно повел судно в том направлении. На мостике с ним были и два его помощника – синьоры Фаламано и Дестилья. Все трое, как и я, видели это. Остальных членов экипажа и пассажиров не было на палубе. Когда мы приблизились, истинная природа этого стала мне ясна, но моряки, казалось, до последнего момента пребывали в неведении, чему, в конце концов, не стоит удивляться. Ни один из них не имел ни знаний об оккультном, ни опыта столкновения с оккультным, в то время как я уже более тридцати лет изучаю этот предмет и обыскал весь земной шар, расследуя до мелочей случаи упоминания о сверхъестественных явлениях. Когда по действиям моряков я догадался об их неведении в отношении того, что для меня было уже очевидно, я остерегся просвещать их, опасаясь, что в результате судно сменит курс прежде, чем я сумею провести внимательный осмотр. Все обернулось по моему желанию или почти что так, как вы заключите из дальнейшего рассказа. Я находился на носу и поэтому имел лучший обзор по сравнению с моряками на мостике. Вскоре я разглядел, что лодка, с самого начала удивлявшая своей формой, была не чем иным, как гробом, а стоявшая в нем женщина была облачена в саван. Она стояла спиной к нам и явно не слышала, как мы приближались. Мы двигались медленно, паровые машины работали почти бесшумно, и едва ли шла рябь по воде, когда наш форштевень разрезал ее темную гладь. Неожиданно с мостика раздался дикий крик – итальянцы столь эмоциональны; хриплые команды понеслись в сторону рулевого, в машинном отделении ударил колокол. Будто в один миг судно развернулось правым бортом, на полную мощь заработали паровые машины, и никто опомниться не успел, как „Виктория“ оставила привидение далеко позади. Последнее, что я увидел мельком, было белое лицо с черными горящими глазами, когда фигура опускалась в гроб, а точнее, рассеивалась, как туман или дым под порывом ветра».

КНИГА I
ЗАВЕЩАНИЕ РОДЖЕРА МЕЛТОНА

Чтение завещания Роджера Мелтона и все, что последовало за этим

Отчет, составленный Эрнстом Роджером Хэлбардом Мелтоном, изучающим правоведение в Иннер-Темпл [55]55
  Школа барристеров в Лондоне.


[Закрыть] старшим сыном Эрнста Хэлбарда Мелтона, старшего сына Эрнста Мелтона, являвшегося старшим братом упомянутого Роджера Мелтона и его ближайшим родственником.

Считаю, по меньшей мере будет полезно, а возможно, и необходимо располагать подробным свидетельством обо всем имеющем отношение к завещанию моего скончавшегося двоюродного деда Роджера Мелтона.

С этой целью позвольте мне назвать его родственников и пояснить их род занятий и особенности характера каждого. Мой отец, Эрнст Хэлбард Мелтон, был единственным сыном Эрнста Мелтона, старшего сына сэра Джеффри Хэлбарда Мелтона из Хамкрофта, мирового судьи в графстве Сэлоп [56]56
  Иное название графства Шропшир.


[Закрыть]и одно время шерифа-судьи. Мой прадед, сэр Джеффри, унаследовал небольшое имение от своего отца Роджера Мелтона. Тогда, между прочим, наша фамилия писалась «Милтон», но мой прапрадед изменил ее написание, поскольку был человек практичный, не склонный к сентиментальности и опасался, как бы окружающие не спутали его с родственниками, носившими фамилию радикала Милтона, поэта и в некотором смысле должностного лица при Кромвеле; мы же были консерваторами. Тот самый практицизм, побудивший его изменить написание фамилии, подтолкнул прапрадеда заняться практической деятельностью. Поэтому, еще будучи молодым, он сделался дубильщиком и кожевником. В интересах дела он использовал пруды и ручьи, а также дубовый лес – все, чем было богато его поместье, Торраби, в графстве Суффолк. Прапрадед очень преуспел в своем деле и нажил значительное состояние, часть которого он потратил на приобретение поместья в графстве Шропшир, затем закрепленного им за наследниками; прямым наследником сего поместья я как старший сын и являюсь.

У сэра Джеффри помимо сына, ставшего моим дедом, было еще трое сыновей и дочь, родившаяся через двадцать лет после младшего из ее братьев. Сыновьями его были: Джеффри, умерший бездетным, а точнее, убитый во время восстания сипаев в Мируте в 1857 г. [57]57
  Народное восстание в Индии против английских колонизаторов.


[Закрыть], когда он, не будучи военным, поднял меч, чтобы защитить свою жизнь; Роджер (о котором я вскоре расскажу) и Джон, умерший, как и Джеффри, бездетным. Из пятерых потомков сэра Джеффри, таким образом, следует учитывать только троих: моего деда, имевшего троих детей, двое из которых, сын и дочь, умерли в юные годы, оставив деду единственным наследником моего отца Роджера и Пейшенс. Пейшенс, родившаяся в 1858 г., вышла замуж за ирландца, носившего фамилию Селленджер, – так обычно произносилась фамилия Сент-Леджер, которую писали «Сент-Леджер», причем последующие поколения вернулись к старому написанию. Это был беспутный, бесшабашный человек, капитан уланского полка, впрочем, человек, не лишенный отваги, – он заслужил Крест Виктории [58]58
  Высшая военная награда в Великобритании.


[Закрыть]в битве при Амоафуле в одной из англо-ашантийских войн. [59]59
  Захватнические войны Великобритании XIX в. с целью колонизации африканского государства Ашанти. С 1901 г. территория Ашанти входила в состав английской колонии Золотой Берег. В битве при Амоафуле (31 января 1874 г.), в ходе второй англо-ашантийской войны, англичане под командованием сэра Гарнета Уолсли нанесли поражение ашантийцам.


[Закрыть]Но, боюсь, ему недоставало серьезности и требующей упорства цели, которые, как говаривал мой отец, всегда отличали представителей нашей фамилии. Он промотал почти все родовое имущество, пусть и не столь значительное, и, если бы не скромное наследство моей двоюродной бабки, закончил бы свои дни, останься он жив, в относительной бедности. В относительной – не в полной, ведь Мелтоны, люди весьма гордые, не потерпели бы обедневшую ветвь фамилии. Нас бедность не заботит – никого из нас.

К счастью, у моей двоюродной бабки Пейшенс был только один ребенок, и преждевременная кончина капитана Сент-Леджера, как я предпочитаю именовать его, не позволила ей иметь других детей. Она не вышла замуж вторично, хотя моя бабушка неоднократно пыталась устроить ее брак. Она всегда была, как мне говорили, высокомерной, непреклонной особой, не внимавшей мудрости тех, кто превосходил ее. Единственный сын ее унаследовал характер скорее отца, нежели наш – нашей фамилии. Он был бродяга в душе, перекати-поле, в школе всегда участвовал в потасовках, всегда стремился совершить что-то нелепое. Мой отец как глава рода и будучи на восемнадцать лет старше не раз пытался вразумить его, но извращенный дух его и дерзкий нрав вынудили моего отца прекратить всякие попытки исправить неисправимое. Я слышал от отца, что тот иногда угрожал его жизни. Ужасный характер то был, вот уж поистине человек, не ведающий о почтительности. Никто, даже мой отец, не имел на него влияния – благотворного влияния, я хочу сказать, – кроме разве его матери, принадлежавшей к нашему роду, и еще одной женщины, которая жила с ними в качестве гувернантки: он называл ее «тетей». Вот как она появилась там. У капитана Сент-Леджера был младший брат, опрометчиво заключивший брак с некоей шотландской девицей, когда оба они были очень молоды. Им не на что было жить, кроме как на подачки от безрассудного улана, ведь молодого супруга можно было назвать нищим, а молодая супруга и вообще была «голой» – а это, как я думаю, грубый шотландский намек на отсутствие денег. Сия женщина, впрочем, думаю, была из древнего и почтенного рода, но разорившегося, так сказать, хотя вряд ли уместно употреблять это выражение применительно к роду или лицу, которые не могли ничего растратить, потому что им нечего было тратить! Радовало уже то, что Макелпи – так звучала девичья фамилия миссис Сент-Леджер – были достойным родом, по крайней мере, что касается битв. Слишком унизительно для нашей фамилии было бы породниться, даже по женской линии, с фамилией одновременно и бедной, и не пользующейся уважением. Одни битвы, однако, я думаю, не составят род. На воинах свет клином не сошелся, хотя они убеждены, что это так. В нашем роду были мужчины-воины, но я не слышал, чтобы хоть кто-то из них сражался из желаниясражаться. Миссис Сент-Леджер имела сестру: к счастью, в семье было только двое детей, иначе всех их пришлось бы содержать на наши деньги.

Мистер Сент-Леджер, бывший всего лишь младшим офицером, погиб в битве при Майванде [60]60
  В битве при Майванде, в ходе второй англо-афганской войны 1880 г., небольшой отряд англичан под командованием генерала Барроуза потерпел поражение.


[Закрыть], и вдова его осталась действительно нищей. К счастью, она умерла – сестра ее пустила молву, что от потрясения и горя, – умерла прежде, чем дать жизнь ребенку, которого она носила. Все это случилось, когда мой кузен, а точнее, кузен моего отца и мой двоюродный дядя был еще совсем мал. Его мать послала за мисс Макелпи, свояченицей мужнина брата, приглашая ее под свой кров, на что та согласилась – ведь у нищих нет выбора – и стала воспитательницей юного Сент-Леджера.

Помню, мой отец однажды наградил меня совереном за мою остроумную шутку по ее адресу. Я был тогда еще маленьким мальчиком, но у нас в роду все смышлены с пеленок, к тому же отец как раз рассказывал мне о семействе Сент-Леджер. Моя семья, конечно же, не виделась ни с кем из них после смерти капитана Сент-Леджера – круг, к которому принадлежали мы, пренебрегал бедными родственниками. Отец как раз объяснял мне, кто такая мисс Макелпи. Что-то вроде бонны. Миссис Сент-Леджер как-то сообщила ему, что та помогала ей воспитывать ее ребенка.

– Тогда, отец, – заметил я, – если уж она помогала воспитывать ребенка, ей следовало бы называться мисс Мактресни.

Когда моему двоюродному дяде Руперту было двенадцать, его мать умерла, и он больше года горевал о ней. Мисс Мактресни все это время оставалась при нем. Покинула бы она его, как же! Женщины такого сорта не пойдут в богадельню, если могут избежать этого. Мой отец как глава рода был, конечно же, одним из попечителей согласно завещанию, а дядя Руперта Роджер, брат покойной, – другим. Третьим попечителем был генерал Макелпи, обедневший шотландский лэрд, владевший немалым количеством мало пригодной земли в Круме, в графстве Росс. [61]61
  Имеется в виду графство Росс-энд-Кромарти в Шотландии.


[Закрыть]Помню, как я получил от отца новенькую купюру в десять фунтов – когда перебил его за рассказом о недальновидном младшем Сент-Леджере, заметив, что тот ошибся в отношении земли. Из прежде слышанного мною о поместье Макелпи я заключил, что эта земля производит одну вещь, и на вопрос отца: «Какую?» – я ответил: «Закладные!» Отец, как я знал, незадолго перед тем скупил их предостаточно и по «убийственной цене», пользуясь выражением моего приятеля по колледжу, приехавшего из Чикаго. Когда я высказал недоумение и поинтересовался у отца, зачем вообще их покупать, а также спросил, какое из родовых имений унаследую я сам, отец дал мне ответ, который я никогда не забуду.

– Я сделал это для того, чтобы держать в подчинении храброго генерала в случае, если он когда-нибудь вздумает причинить нам беспокойство. И уж если дела у нас пойдут не лучшим образом, то Крум – отличное место для тетеревов и оленей!

Мой отец был прозорлив, как то и пристало мужчинам.

Когда моим кузеном – впредь в этом отчете я стану называть его «кузеном», дабы возможные недоброжелатели, которые будут читать отчет, не подумали, будто я намерен насмешничать над Рупертом Сент-Леджером из-за его несколько скромного положения и подчеркивать Рупертово, на самом деле отдаленное родство с нашей фамилией, – когда моим кузеном овладело желание совершить чудовищную глупость – а иначе и не назвать замысленную им финансовую операцию, – он обратился по этому поводу к моему отцу и явился к нам, в наше поместье Хамкрофт, в неурочный час, без позволения, не обнаружив вежливости даже настолько, чтобы предупредить о своем приезде. Мне тогда было всего лет шесть, но я не мог не отметить его жалкого вида. Был он запылен и взъерошен. Узрев его, мой отец – а я вошел в кабинет отца вместе с ним, – ужаснулся и воскликнул:

– Боже милостивый!

Отец был еще больше ошеломлен, когда молодой человек в ответ на его приветствие без смущения подтвердил, что путешествовал третьим классом. Разумеется, все в нашем семействе ездили первым классом, и только слуги – вторым. Отец по-настоящему разгневался, когда услышал, что наш родственник проделал путь от станции до имения пешком.

– Какое зрелище для моих арендаторов и лавочников! Увидеть моего… моего родственника, пусть и дальнего, влачащегося пыльной дорогой, будто бродяга, к моему поместью! А ведь ко мне две мили и пригорок! Неудивительно, что вы грязны и дерзки.

Руперт – здесь я никак не могу назвать его «кузеном» – проявил чудовищную грубость в отношении моего отца.

– Я шел пешком, сэр, потому что не имею денег; но, уверяю вас, я не думал нанести вам оскорбление. Просто я пришел сюда просить вашего совета и поддержки – и не потому, что вы важное лицо и ваша аллея, ведущая к дому, длинна на мою беду, но потому лишь, что вы один из моих попечителей.

–  Вашихпопечителей, сэр?! – воскликнул отец, пресекая эту речь. – Ваших попечителей?..

– Простите, сэр, – произнес он вполне спокойно, – я имел в виду попечительство согласно завещанию моей покойной матери.

– И что же, позвольте спросить, – проговорил отец, – вы хотите получить в качестве совета от одного из попечителей согласно завещанию?

Руперт сильно покраснел и собирался надерзить – я видел это по выражению его лица, – но вовремя остановился и произнес тем же мягким тоном:

– Я хотел бы получить ваш совет, сэр, в отношении того, как наилучшим образом осуществить нечто, что я желаю осуществить, но, будучи несовершеннолетним, не имею возможности осуществить самостоятельно. Это должно быть сделано через посредство попечителей согласно завещанию.

– И в чем вы добиваетесь поддержки? – поинтересовался отец, опуская руку в карман. Мне известно значение этого жеста по опыту моих обращений к отцу.

– Поддержка, в которой я нуждаюсь, – сделавшись пунцовым, проговорил Руперт, – поддержка от моих… от попечителей касается того, что мне хочется осуществить.

– И что же это? – спросил отец.

– Мне бы хотелось, сэр, передать моей тете Джанет…

Отец, явно не забывший мою остроту, перебил его:

– Мисс Мактресни?

Руперт побагровел, а я отвернулся: мне не хотелось, чтобы он видел мою ухмылку. Он спокойно продолжил:

–  Макелпи, сэр! Мисс Джанет Макелпи, моей тете, которая всегда была добра ко мне и которую любила моя мать… Я хочу передать ей деньги, завещанные мне покойной матерью.

Отец вряд ли желал, чтобы дело принимало столь серьезный оборот, а он видел, что в глазах Руперта блестели пока не пролившиеся слезы, и поэтому, немного помолчав, произнес с наигранным, как я знал, возмущением:

– Неужели вы так быстро позабыли о своей матери, Руперт, что хотите освободиться от ее последнего дара, предназначенного вам?

Руперт, в то время сидевший, вскочил и встал напротив отца, сжав кулаки. Теперь он был совершенно бел, а глаза его горели таким огнем, что я опасался, как бы он не причинил вреда моему отцу. Руперт заговорил не своим голосом – слишком сильным и низким для него.

– Сэр! – проревел он.

Наверное, будь я писателем – кем, благодарение Богу, не являюсь, ведь у меня нет нужды предаваться этому низкому занятию, – я бы употребил слово «прогрохотал»: слово «прогрохотал» длиннее, чем «проревел», и, разумеется, скорее принесет автору пенни, который он получает за строку.

Мой отец тоже побледнел и стоял, не шелохнувшись. Руперт смотрел на него в упор с полминуты – тогда мне казалось, намного дольше, – но вдруг улыбнулся и, вновь садясь, сказал:

– Простите. Но, конечно же, вы не понимаете подобных вещей. – И он продолжал говорить, не оставляя отцу возможности вставить хоть слово: – Давайте вернемся к делу. Поскольку вы, кажется, не поняли меня, позвольте пояснить, что моя просьба обусловлена именно тем, что я помню о матери. Я помню желание моей покойной матери видеть тетю Джанет счастливой, и я хотел бы поступить так, как поступила бы моя мать.

– Тетя Джанет? – ухмыльнулся отец, потешаясь над его неведением. – Она вам не тетя. Даже сестру ее, бывшую замужем за вашим дядей, называли вашей тетей из чистой любезности.

Я не мог не понять, что Руперт намеренно вел себя дерзко с моим отцом, хотя говорил в вежливом тоне. Будь я сильнее его настолько, насколько он был сильнее меня, я бы кинулся на него с кулаками, но он был очень развит для своих лет. Я же довольно худ. Моя мать говорит, что худоба – «признак породы».

– Тетя Джанет, сэр, мне тетя в силу любви. Слово «любезность» не может выразить глубину преданности, которую она проявляла к нам. Но незачем утомлять вас подобными вещами, сэр. Я вижу, что родственные связи по линии нашего дома не интересуют вас. Однако я – Сент-Леджер!

Мой отец был ошеломлен. Он сидел недвижимо и только спустя какое-то время заговорил.

– Хорошо, мистер Сент-Леджер, я обдумаю это дело и вскоре дам вам знать о моем решении. А пока не желаете ли перекусить? Вы, должно быть, выехали очень рано и не позавтракали?

– Это так, сэр. Я не ел со вчерашнего ужина и чудовищно голоден.

Отец позвонил в колокольчик и попросил явившегося на зов лакея послать за домоправительницей. Когда она явилась, отец обратился к ней со словами:

– Миссис Мартиндейл, проводите этого юношу к себе в комнату и накормите его завтраком.

На несколько секунд Руперт застыл на месте. И вновь залился краской. Затем поклонился моему отцу и последовал за миссис Мартиндейл к двери.

Спустя час отец послал слугу за ним и передал, чтобы он явился в кабинет. Туда же пришла и моя мать, а вместе с ней и я. Слуга вернулся и обратился к отцу:

– Миссис Мартиндейл, сэр, покорнейше просила узнать, может ли она сказать вам два слова.

Отец еще не успел ответить, как мать велела привести домоправительницу. Та не заставила себя ждать – люди этого сорта всегда обретаются у замочной скважины – и тут же вошла. Переступив порог, она остановилась у двери. Очень бледная, она присела в реверансе.

– Итак?.. – произнес отец вопросительным тоном.

– Я подумала, сэр и мэм, что лучше мне прийти и сказать про господина Сент-Леджера. Я бы сразу пришла, но боялась беспокоить вас.

– Итак? – Отец был весьма строг со слугами. Когда я стану главой дома, они будут под пятой у меня. Только так можно добиться настоящей преданности от слуг!

– Как вам было угодно, сэр, я отвела молодого джентльмена в мою комнату и велела принести плотный завтрак, ведь я видела, что он едва с голоду не умирает – в его годы возмужания и при его-то высоком росте! Вскоре принесли завтрак. Отменный завтрак! От одного запаха у меня самой пробудился аппетит. Яйца, поджаренная ветчина, жареные почки, кофе, гренки с маслом, селедочный паштет…

– Довольно, что касается меню, – прервала домоправительницу мать. – Дальше!

– Когда все было расставлено и горничная ушла, я придвинула стул к столу и сказала: «Ваш завтрак подан, сэр!» Он встал и произнес: «Благодарю, мадам, вы очень добры!» И он поклонился мне так вежливо, как будто я была леди, мэм!

– Дальше, – потребовала мать.

– А тогда, сэр, он протянул мне руку и сказал: «Прощайте и благодарю вас». Потом взял шляпу.

«Но разве вы не будете завтракать?» – поинтересовалась я.

«Нет, благодарю, мадам, – сказал он. – Я не могу есть здесь… в этом доме, я имею в виду!»

Вид у него был такой горестный, мэм, что мое сердце не выдержало, и я осмелилась спросить, найдется ли что на свете, что я могла бы сделать для него.